Синто

Ответ на вопрос о том, где обитают японские ками, кажется простым и очевидным. Мы помним, что, согласно синтоистскому мировоззрению, вся природа одушевлена. Нет ничего мертвого, существует лишь меньшая или большая степень одушевленности. Синтоисты часто говорят, что в каждом дереве, в каждом камне есть жизненная сила, которую они называют ками. Но в большинстве своем ками эти безымянны. Лишь внушающие наибольшее почтение или трепет обретают собственные имена. Это «жизненные силы» солнца и ветра, рисовых полей и рек, ветра и грома. С трепетом взирают на гигантский кратер потухшего вулкана Онтакэ, поражаются бьющему с вершины скалы горячему источнику Юдоно, восхищаются прекрасным видом двух скал, особняком стоящих посреди глади залива Футами-га ура, меж которыми каждый день восходит солнце. Разве их красота не божественна, разве не чувствуется здесь присутствие сил, неподвластных человеческому разумению? «Здесь обитает бог». К такому нехитрому умозаключению приходили не только древние японцы, но и наши языческие предки, устраивающие свои капища в местах таинственно необычных. Недаром все особо чтимые древнейшие синтоистские святилища находятся в местах, поражающих своей природной красотой, да и само слово дзиндзя (дзин — это озвонченное по правилам фонетики японского языка китайское чтение иероглифа син, то есть ками в японском прочтении, а дзя, или ся, по-японски ясиро, означает "святилище"[34]), которым называют в Японии место служения ками, относится прежде всего не к храмовой постройке, а к самому внушающему священный трепет месту.

• Временные «тела» ками: деревья (сакаки) и скалы (ивакура)

Однако выбор определенного священного места (ясиро) для моления ками вовсе не означал, что сам ками постоянно пребывает именно здесь. Это место, куда божество периодически снисходит (ёру), если сочтет возможным прислушаться к просьбам людей. Священное место — это как окошко, соединяющее сокрытый мир ками (какурэё) с явленным миром людей(уцусиё). Это перекресток двух миров, где люди могут войти в контакт со священным. Однако ками не имеют физического облика, поэтому нуждаются в каком-то видимом предмете, принадлежащем этому явленному миру, и в который они могли бы «снисходить» из недоступного чувствам обычных людей мира сокрытого.

Такие предметы, служащие временным пристанищем ками в этом мире, называют «местом снисхождения» (ёрисиро) или «божественным телом» (синтай). Именно они являются главным объектом почитания в синтоистских святилищах. Но если сейчас эти «тела ками» в большинстве своем сокрыты в специальных павильонах и недоступны взору даже священнослужителей[35], то в давние времена все было по-другому — временной обителью бога служили самые приметные старые деревья, называемые в таком качестве сакаки ("священное дерево"), или же отдельно стоящие скалы, а то и просто большие камни, по преимуществу округлой формы, называемые ивакура («скала-вместилище»). Такие открытые взору места почитания ками сохранились и до наших дней во множестве по всей Японии. Если вы увидите дерево или камень-скалу, вокруг которых обвита соломенная веревка (симэнава) (символическая граница священного, «чистого» пространства) со свешивающимися зигзагообразными полосками белой бумаги (сидэ) (символ снисхождения ками в этом месте), то можете быть уверены, что перед вами самый древний тип синтоистского святилища.

• Границы священного пространства: «божественные ограды» (химороги) и «каменные границы» (ивасака)

Со временем священное место, куда снисходит ками — ками-но ясиро (в современном языке оно используется в его «китайском» прочтении — дзиндзя), с «божественным телом» в центре, стало обретать четкие границы, для обозначения которых высаживали деревья, называемые «священными изгородями» (химороги), или выкладывали «каменные границы» (ивасака). Порою эти слова использовались для обозначения самого священного места в целом, в таком качестве они служили и служат синонимом слова «святилище».

Однако порою «телом ками» считалось не какое-нибудь отдельное дерево или скала, а вся роща или даже гора. Широко известно сохранившееся до сих пор святилище Мива (префектура Нара), в котором «телом ками» почитается вся одноименная гора. В святилище Сукэн «телом ками» считается вся роща. По преданию, сам ками этого святилища Окамори Тэнно: (Государь Рощи на Склоне) заявил местным жителям: «Размеры моего тела велики, как весь этот лес, вот и не могу я поместиться в храме, а посему и не должно мне строить никаких храмов».

Это ощущение священности самой рощи, тоже часто именуемой химороги, вне зависимости от того, имеется ли в ней сооруженное людьми место почитания ками или нет, было настолько распространенным, что буддийский монах Кэйтю (1640–1701), парадоксальным образом ставший предтечей широко развернувшегося в XVIII–XIX вв. движения за очищение синто от иноземных религий, писал:

Вот еще один пример: когда решено было построить храм императора Мэйдзи на огромном пустыре, использовавшемся в качестве армейского плаца, первым делом были высажены несколько тысяч деревьев, присланных почитателями государя-реформатора со всей Японии, включая и подвластные на то время территории — Тайвань, Корею и часть Китая.

С появлением границ «священного пространства» появилась необходимость обозначить в них проходы, каковыми и служат неоднократно упоминавшиеся уже символические ворота тории.

• Августейшие столпы (михасира)

Спустя некоторое время в качестве временного пристанища божеств стали почитать и обработанное руками человека дерево — вкопанный в землю «августейший столп» (михасира). Вспомним, что именно с установки такого столпа начали свое созидание Японских островов Идзанаги и Идзанами. В схожих полинезийских мифах водружаемый божествами-прародителями столп служит для разъединения неба и земли. Символика столпа, несомненно имеющая и фаллическую составляющую, активно используется в синтоистской обрядовости и поныне.

В качестве самого яркого примера можно привести проходящее раз в 6 лет в храме Сува празднество мацури, называемое Онбасира («он» в этом названии такой же почтительный префикс, как и «ми», записывается одним иероглифом и значит "августейший", а басира/хасира — "столп"). В ходе этого празднества срубленные в горах огромные стволы деревьев волоком вручную доставляют в святилище и водружают вертикально на его территории. Если в других синтоистских святилищах имеются часовни, посвященные божеству Сува, то их можно сразу узнать по возвышающемуся перед ними столпу.

В святилище Аматэрасу, что в Исэ, самым священным местом почитается находящийся под полом в центре постройки короткий столб, называемый «сердцевинный августейший столп» — син-но михасира, высота которого до недавнего времени подгонялась под рост находящегося у власти государя. Да и поныне самих японских ками по-прежнему считают на «столпы», как, например, в русском языке вещи на «штуки».

Как выглядело такое место почитания ками в древности, можно представить и в наши дни, посетив святилище Идзава неподалеку от Исэ, где посреди священных полей для выращивания риса высится лишь столп, к которому можно пройти через священные ворота тории.

• Августейшие палаты (мия)

Лишь со временем на месте служения ками стали возводить постоянные постройки, называемые «павильонами» (дэн), а особо важные святилища, где прежде всего и появлялись первые постоянные сооружения, стали именовать «палатами» (гу/мия). Японский ученый Каваками Кунихико прослеживает следующую цепочку возникновения и развития культовых сооружений, общую для всей Восточной Азии: «роща — > большое дерево — > древесный ствол — > обработанный ствол — > столб постройки — > сама постройка». Очевидно, тот же самый процесс шел и в Японии. Причем первые «дома бога» напоминали своим видом сараи для хранения зерна (кура) периода, называемого в японской историографии Яёй (V в. до н. э. — III в. н. э.). И в этом нет ничего удивительного — ведь что могло быть важнее собранного урожая. До сих пор во многих крестьянских домах в хранилищах есть специальное место для почитания ками, помогающего получить хороший урожай. Праздник нового урожая до сих пор считается самым важным во всем годовом обрядовом цикле, а рис и прочие съестные продукты — главная составляющая всех подношений ками. Видимо, в древности некоторые такие зернохранилища стали использоваться исключительно для служения ками, они и стали прообразом храмовых построек на территории святилища.

Как же стали поступать с «телами ками» при сооружении постоянных домов бога? Если таковым являлся столб, то его часто укорачивали и загоняли под пол, как в случае Исэ, или оставляли в качестве центрального опорного столба постройки (до сих пор центральный столб в традиционных крестьянских домах почитают как божество-хранителя очага). Ну а если «телом бога» являлась скала или целая гора? В этом случае все оставляли по-прежнему, возводя перед «телом бога» лишь помещение для отправления обрядов и молитв. Кроме уже упоминавшегося святилища Омива, примером такого ныне необычного места почитания ками может служить и святилище Канасана, где «телом бога» почитается гора Мимуро-га такэ.

С появлением храмовых построек изменилось и значение слова сакаки ("священное дерево"). Так стали называть вечнозеленые деревья в храмовой роще. Ветви этих деревьев используются для украшения святилища, символического подношения богам и в обряде очищения хараэ в качестве своеобразной божественной метлы.

Однако старое значение и до сих пор не забыто: ветви сакаки используют в качестве временного «тела бога» при проведении синтоистских обрядов на выезде, например в обряде замирения ками земли перед началом строительства. Посредине огороженной веревкой симэнава площадки в небольшой земляной холм втыкается ветка сакаки, куда и должен снизойти ублажаемый местный ками.

В Центральной Японии в качестве священного дерева — сакаки чаще всего используются ветви вечно-зеленых невысоких круглолистных деревьев определенного вида — клейеры японской. Там же, где оно не растет — на крайнем юге или севере Японских островов, — вместо него используются и другие вечнозеленые, например сосна или лиственница.

С приходом на японскую землю буддизма наличие строения в священном месте становится скорее правилом, нежели исключением, как это было в древности. Меняется и сам стиль построек, вобравший в себя многие элементы буддийской храмовой архитектуры в ее китайской разновидности.

Японский ученый Окада Сэйси отмечает, что постоянные сооружения на территории синтоистских святилищ стали возводиться достаточно поздно. Считается, что первые постройки даже в древнейшем святилище в Исэ появились лишь в VII в., а сооружения в посвященном Оокунинуси святилище в Идзумо были построены лишь в XIV в. стараниями первого из сёгунов рода Асикага по имени Такаудзи (1305–1358), который таким символическим образом отпраздновал свою победу над войсками государя Годайго. Постройкой храмов в Идзумо он возвеличил Оокунинуси, главного «божественного» соперника прародительницы императорского рода Аматэрасу в борьбе за власть над всей Японией.

С появлением постоянных сооружений меняются и предметы, используемые в качестве «тел бога». Среди них все больше становится искусственных объектов, сделанных руками человека или подвергшихся значительной обработке. По мере укрепления власти царского рода, а с ним авторитета и влияния его прародительницы Аматэрасу все чаще в качестве «божественного тела» используется зеркало. Помните, согласно мифам, Аматэрасу вручила зеркало своему внуку Ниниги-но микото, когда он отправлялся на землю, с наставлением почитать его «как дух» богини[36].

Вместе с широким распространением культа Аматэрасу (это случилось лишь относительно недавно — начиная с XVII в., когда паломничество в ее святилище в Исэ стало доступно и простому народу, а идея возвращения власти императору начала ощутимо витать в воздухе) зеркало стало использоваться и в тех синтоистских святилищах, где уже было свое «божественное тело», но не в качестве «места снисхождения ками», а как внешний, видимый символ священности, устанавливаемый, как правило, перед помещением, где хранится настоящее «тело». С конца же XIX в., когда императорское правление было восстановлено, а синто с центральным культом Аматэрасу провозглашено «путем всего японского народа», зеркало становится универсальным знаком синто наподобие христианского креста. Вместе с ним становятся особо почитаемыми и два других символа императорского рода — меч и яшмовые бусины (магатама). Кстати, именно обладание этими тремя наиболее почитаемыми «телами ками», куда снисходит божество, и придавало первоначально императорскому роду его особый сакральный авторитет. Их же и подносили государю вместе со священным деревом сакаки в качестве даров. Описание подобной церемонии мы находим в хронике «Нихонги» в разделе, посвященном правлению государя Тюай (192–200). Позволю себе привести здесь длинную цитату, которая поможет нам лучше понять ритуальное предназначение этих предметов:

Из этого описания мы можем себе представить, как выглядят «подлинники» этих священных регалий, доступ к которым еще не смог получить ни один исследователь. Японские ученые очень надеялись, что во время церемонии вхождения на престол нынешнего японского императора им удастся хоть взглянуть на эти реликвии, передача которых вступающему на трон новому императору символизирует истинность престолонаследия. Но, увы, чиновники Министерства двора, считая даже научную любознательность праздным любопытством, а попытки прикоснуться ко всему, что связано с императорским родом, — святотатством (запрещены даже раскопки древних царских курганов), сумели сохранить тайну. Все, что было дано увидеть, это лишь футляры с драгоценными реликвиями. Однако история сохранила легенды о попытках все-таки узнать, что же в них находится на самом деле.

В конце X в. государь Рэйдзэй попробовал открыть шкатулку, где хранились бусины-магатама, но из нее тут же повалил не то дым, не то густой туман, и государь в страхе оставил свои попытки. Известно, что в XIII в. уже другой наследник Аматэрасу, по имени Дзюнтоку, осмелился потрясти эту шкатулку, при этом послышался звук катающихся бусин, но открыть ее и посмотреть он все-таки не решился.

С мечом повезло больше. Он хранится в святилище Ацута, что возле современного города Нагоя. В XVIII в. служители этого святилища отважились таки заглянуть в заветный футляр. Они увидели меч длиной около 80 сантиметров в форме листа ириса с закругленным концом и весь белого цвета. Однако все взглянувшие на меч вскоре поумирали от неизвестных болезней, и только один из участников этого предприятия успел рассказать об увиденном.

Само же зеркало Аматэрасу хранится, конечно, в святилище в Исэ. Его тоже никому не показывают, зато известен точный диаметр его — 49 сантиметров. Тем не менее представить примерно, о чем идет речь, можно по тем бронзовым зеркалам, которые во множестве находят в Японии при археологических раскопках. Китайские императоры, зная особую привязанность японцев к этому почитавшемуся магическим предмету, присылали их во множестве в качестве даров.

• Представления японцев о потустороннем мире

Как мы уже неоднократно говорили, синто не является систематическим, «проговоренным» от «А» до «Я» учением. В нем мы обнаруживаем массу противоречивых представлений, которые тем не менее парадоксальным образом сосуществуют друг с другом. Правило «многослойного торта», применимое ко всей японской культуре, как нельзя лучше подходит для описания синто. Со временем какие-то представления уходили в тень, другие выдвигались на передний план, но ничто не исчезало навеки, время от времени вновь выходя на поверхность. При этом все слои каким-то непостижимым образом оказывались связанными друг с другом. Нельзя вытащить на всеобщее обозрение один, не потянув за собой и второй, и третий. Рассказ грозит утонуть в ссылках, в сносках, в бесконечном «мы уже говорили…». И эта многослойная взаимосвязанность особенно запутана во всем том, что касается представлений о потустороннем, о том, куда деваются души умерших и откуда приходят божества. Во многом этот сумбур объясняется, наверное, инстинктивным неприятием смерти в синто, нежеланием вдаваться в подробности того, что происходит за пределами видимого мира, где обитают и души предков, и боги. Эта особенность синтоистского сознания и позволила буддизму прочно занять свою нишу в духовном мире японцев. Но даже четкие буддийские построения не смогли вытеснить «аборигенные» неясные намеки на то, что происходит «там», за пределами Срединной Страны Обильных Тростниковых Долин. Они остаются неизменной тенью, на фоне которой движутся, то появляясь, то исчезая, одетые в более приметные одежды идеи и представления.

Чтобы попытаться распутать этот клубок и внести некую последовательность в рассказ, я предлагаю рассмотреть, как складывались, возникали и переплетались эти представления на конкретном примере культового центра Кумано, почитавшегося чуть ли не самым таинственным и потому чтимым местом Японии.

Кумано — это местность, находящаяся на южной оконечности полуострова Кии, далеко выступающего в просторы Тихого океана между городами Осака на востоке и Нагоя с запада. Издавна Кумано окружал мистический ореол. Ее даже называют «страной смерти». Ведь именно здесь впервые смерть вошла в мир. Согласно «Кодзики», могила божественной Идзанами, умершей при рождении бога огня, находится здесь, в Кумано, в деревушке Арима. Здесь в горах скрывался Сусаноо, прежде чем отправиться в Страну Корней к своей матушке.

Отрезанный непроходимыми горами от равнин Ямато, этого традиционного центра культурной и политической жизни страны на протяжении столетий, близкий, но одновременно такой далекий полуостров, где находится Кумано, представлялся местом, непосредственно связанным с потусторонним миром. Издавна сюда влекло паломников, желавших ощутить дыхание вечности. Они шли долгим окольным путем по узкой полоске прибрежных песков. Уникальное природное сочетание устремленных ввысь гор и бескрайних просторов океана, меж которыми и земли-то, где мог бы жить человек, почти нет, создавало образ таинственный и загадочный. Это не Страна Тростниковых Долин, с которыми у древних японцев ассоциировался человеческий мир. Это место на полпути в небесную высь или неведомые океанские дали, а то и в преисподнюю ущелий. Здесь как бы скрещивались оси двух традиционных космологии — вертикальной, «алтайской», на которой расположены друг над другом сферы неба, земли и подземного царства, и горизонтальной, «полинезийской», соединяющей восток, солнечный источник жизни, и запад, отождествляемый с ее угасанием. Эта природная насыщенность символикой и создавала мистический ореол, издавна окружавший Кумано.

Главными же святыми местами здесь были три святилища, в средние века слившиеся в представлениях людей, да и организационно тоже, в триединую сакральную систему, в которую входили Хонгу (Главное Святилище), расположенное глубоко в горах на островке при слиянии трех рек, Сингу (Новое Святилище), находящееся на морском побережье возле устья реки, текущей со стороны Хонгу, и Нати, расположенное тоже неподалеку от побережья в ущелье, куда обрушивает потоки воды 100-метровый водопад с одноименным названием.

Каждое из этих святилищ было связано с определенными представлениями о потустороннем мире, и потому изменение «рейтинга» их популярности во времени может служить косвенным свидетельством перемен и в господствующих взглядах на мир иной. При этом в качестве главных конкурентов выступали Хонгу и Сингу, само месторасположение которых — у моря и в глубине гор — естественным образом связывало их с двумя главными традиционными вариантами представлений о потустороннем: в Сингу господствовал «полинезийский» вариант о «вечном мире» (токоё), сокрытом океанскими просторами, а в горном Хонгу — «алтайский», согласно которому боги и души предков обитают в небесной выси горных вершин. При этом надо отметить, что нелюбовь японцев к низшему миру этой космологической схемы — «грязной и темной» Стране Мрака была настолько велика, что последняя вообще как бы исчезает из представлений о потустороннем. Преобладающей стала «горная» версия. Души предков не спускаются в некое подобие Аида, или Пекла, а отправляются поближе к богам, в горы. Стране же Мрака достаются сами трупы, от которых стремятся побыстрее избавиться как от источника скверны. Это как бы «теоретическая» подоплека практики «двух могил», о которых мы говорили в предыдущей главе.

Однако до середины XI в. преобладала первая, «морская», версия. Косвенным доказательством этому был порядок посещения святых мест Кумано: маршрут паломничества шел от современного города Осака вдоль берега и начинался с посещения если и не совсем «морского», то, по крайней мере, «водного» Нати с его водопадом, а также расположенного прямо на морском берегу Сингу. Только потом паломники поднимались по реке (наиболее набожные преодолевали это расстояние пешком по опасным горным тропам) до Хонгу. Но со второй половины XI в. маршрут резко меняется — теперь тропа, не доходя Нати и Сингу, уходит резко в сторону от моря и ведет прямиком в Хонгу, в глубину гор, а уж потом посещаются остальные два святых места.

С этого времени, вероятно, начинает преобладать «горная» версия. Открывается и новый горный переход между Хонгу и Нати. Он получает весьма характерное название — «Дорога исхода усопших». Именно по ней, как верили, и направляются к своей вечной обители в горные выси души умерших. Об их перемещении свидетельствует расположенный рядом с этой тропой и поныне колокол, вдруг начинающий звучать без видимой причины даже при полном безветрии.

Чем же была вызвана эта перемена во взглядах, обусловившая преобладание «горной» версии? Естественно, никаких дебатов, в которых сторонники этой интерпретации победили бы своих «морских» оппонентов, не велось. Все же дело в том, что неожиданно «горный» вариант получил поддержку от пришлого буддизма. Как раз примерно с XI в. начинается широкое распространение заимствованного из Китая культа будды Амида и его «чистой земли», перерождение в которой после смерти он обещал всем почитающим его. Мы уже говорили, что противопоставление «чистоты» этого буддийского потустороннего мира темноте и грязи традиционной Страны Мрака способствовало, наряду с другими причинами, стремительному росту популярности буддийского учения. Будда Амида стал восприниматься японцами (неправильно и искаженно, если исходить из изначального буддийского контекста) как своего рода ками, властелин потустороннего мира. В традиционной японской версии владыкой Страны Корней считается низвергнутый туда Аматэрасу ее брат Сусаноо. А как раз он и почитался главным ками в Хонгу. В результате в сознании людей произошло как бы совмещение образа Амида с образом Сусаноо, и последний стал почитаться как местное японское воплощение Амида. (Это отождествление местных синтоистских ками с пришлыми буддами и бодхисаттвами было очень широко распространено в средние века, что способствовало укреплению симбиоза этих двух религий.) Совмещение двух образов повлекло за собой и совмещение двух представлений о потустороннем — традиционной «горной» версии и представления о буддийской «чистой земле», что нашло свое образное воплощение и в религиозной живописи, одним из популярных сюжетов которой стало изображение лучезарного лица Амида, поднимающегося, как красно солнышко, из-за гор. Эта тема, растиражированная в тысячах экземпляров знаменитыми мастерами японской гравюры, была весьма популярной.

Но тем не менее представление о потустороннем мире за морем окончательно не исчезло. Более того, с распространением буддизма «морская» версия тоже получила свое обоснование. Дело в том, что, согласно учению буддизма, кроме «чистой земли» Амида огромной существуют еще и многочисленные «чистые земли» других будд или бодхисаттв. Кроме будды Амида огромной популярностью в Японии пользовался бодхисаттва Авалокитешвара, в японском произношении Каннон. Культ его был очень популярным в Китае, где он, будучи мужчиной, постепенно становился женщиной, почитаемой в качестве богини милосердия. Именно в таком облике он/она уже и появляется в Японии. У этого бодхисаттвы тоже есть особая «чистая земля» праведников Поталака (яп. Фудараку), расположенная как раз на юге. Этот-то бодхисаттва и стал почитаться как буддийский «оригинал» синтоистского ками, чье святилище находится в Нати. Соответственно, почитатели Авалокитешвары-Каннон, стремящиеся после смерти родиться именно в его/ее «чистой земле», почитали Нати как свою главную святыню, а традиционный образ «вечного мира» (токоё) за океаном наложился на представления о «чистой земле» Поталака-Фудараку, находящейся на юге, куда и обращен полуостров, на оконечности которого находится Нати.

Однако в «морской» версии мы находим еще и третий слой ассоциаций. Помните, в предыдущей главе мы говорили о китайских «восьми бессмертных», которых порою изображают плывущими на корабле? Так вот, в такой своей ипостаси они держат путь в даосский рай бессмертия — на остров-гору Пэнлай, находящийся опять-таки за океанскими просторами. Здесь же, в Кумано, и это представление получило свое наглядное природное «воплощение» — небольшой гористый островок, находящийся в непосредственной близости от второго «морского» святилища Сингу, стал считаться символом легендарного Пэнлай (яп. Хорай) и даже стал так именоваться. В свою очередь, сам этот остров Пэнлай в Китае стал отождествляться с буддийским центром мироздания — горой Сумэру, над вершиной которой лежат друг на друге многослойные «небеса», символизирующие путь духовного совершенствования. Естественно, как тут не вспомнить о «восьмислойных облаках», за которыми обитают японские небесные ками. Весь этот клубок ассоциаций и приводил к тому, что, наряду с, несомненно, более популярной и распространенной и в наши дни «горной» версией, продолжал существовать и «морской» вариант со всеми «горно-островными» обертонами.

Они-то и служили «теоретическим» подспорьем весьма своеобразной практики, упоминания о которой в хрониках не исчезают вплоть до XIX в. Дело в том, что в средние века появились особо спешащие попасть в этот «вечный мир» за морем Поталака-Пэнлай-Сумэру. Для этого они сооружали специальные лодки с небольшим помещением, священность пространства которого подчеркивали, устанавливая со всех четырех сторон синтоистские врата тории. Туда помещали запасы еды, воды и масла для светильника из расчета на 30 дней, а после того как и сам жаждущий скорее попасть в мир иной заходил внутрь, дверь заколачивали снаружи и пускали лодку по воле волн. О том, какую важную роль играло Кумано в этой практике, говорит и статистика — из 42 доподлинно известных из письменных источников таких «путешествий» в 24 случаях точкой отправления служило Кумано.

Надеюсь, что мне удалось показать всю комплексность представлений о потустороннем, существовавших и существующих в Японии. Главный вывод, который мы, исходя из вышеизложенного, можем сделать, это то, что получить однозначный ответ на поставленный в начале раздела вопрос невозможно. Его просто не существует. Каждая из охарактеризованных выше версий продолжает существовать наряду с другими, оставляя любому человеку почти неограниченную свободу выбора в его представлениях о «мире ином». При этом возможны любые комбинации, «правильность» которых определяется исключительно личными склонностями и убеждениями. Поэтому нам ничего не остается, как просто поставить здесь точку и перейти к следующему разделу, посвященному описанию типов синтоистских святилищ.

• Типы синтоистских святилищ

Считается, что во всей Японии существует около ста тысяч синтоистских святилищ. Точное число их неведомо не по причине несовершенства статистических исчислений. Дело в том, что мнения по поводу того, относить ли крохотный храмик на крестьянском подворье или небольшой алтарь, затерянный в глубине леса, к разряду святилищ, расходятся. Так что нам придется удовлетвориться этой весьма приблизительной цифрой, которая тем не менее дает представление о масштабах почитания ками по всей стране.

Первая попытка ввести какую-то систему и порядок относится к примерно IX в., когда из всего огромного множества мест почитания ками была выделена элитная группа, состоявшая сначала из 16 святилищ, к XII в. число их возросло до 22 (Нидзюнися) и с тех пор оставалось неизменным.

Критерий отбора был прост — ками, почитаемые в этих святилищах, все из которых, за исключением Исэ[37], находились в непосредственной близости от древних столиц Нара и Киото, были в том или ином отношении важны для императора и его ближайшего окружения. Порою установить точную причину за отсутствием письменных свидетельств трудно, однако в некоторых случаях она не только очевидна (в случае Исэ, например), но еще и красноречива. Так, в XI в. в число этих наиболее чтимых мест поклонения ками было включено и святилище Китано Тэнмангу, посвященное духу опального Сугавар-но Митидзанэ, который принялся мстить двору и в особенности непосредственно приложившему руку к его гибели наисановнейшему роду Фудзивара. Об этой истории мы рассказывали подробно во 2-й главе. Однако в их число не входит святилище Идзумо, посвященное божественному сопернику Аматэрасу — Оокунинуси. Тем не менее этому богу регулярно отправлялись дары от лица императора, и только оно до 9 в. имело право именоваться «великим святилищем» (тайся).

Все эти 22 святилища, делившиеся внутри своей группы еще на три класса[38], получали средства на свое содержание непосредственно от императорского двора. Однако вниманием не были обделены и другие — в каждой провинции устанавливалась своя собственная, внутренняя иерархия значимости святилищ, согласно которой и определялась сумма, выделяемая уже местными властями на их содержание. В каждой местности было свое самое главное святилище, именуемое «первые палаты» (ити-но мия), где почитался наиболее уважаемый в этой провинции ками, и так называемое «общее святилище» (содзя), где можно было за один раз почтить всех местных богов. Все эти пользующиеся поддержкой властей святилища, включая и элитную группу, в своей совокупности уже с VII в. назывались «государственными» (канся).

Эта система функционировала более-менее исправно вплоть до начала XII в., но потом политическая власть в Японии, а значит, и контроль за финансами перешли в руки сёгунов, уж никак не заинтересованных в поддержке всего, что имело отношение к императорской системе правления. И если, как мы уже говорили, в знак своей победы первый сёгун Асикага возводит «палаты» для Оокунинуси, этого божественного соперника Аматэрасу, а значит, и всего императорского рода, то святилище в Исэ, наоборот, к XVI в. приходит в полнейшее запустение.

Четкая система государственной поддержки была восстановлена только в конце XIX в. вместе с возрождением императорской системы правления и использованием синто в качестве официального культа. Все святилища были разделены на две большие группы — «общегосударственного значения» (канхэйся) и «провинциального значения» (кокухэйся), в каждой из которых, в свою очередь, были выделены группы «больших», «средних» и «малых» святилищ. При этом с целью упрощения и рационализации системы многие мелкие святилища были принудительно объединены с более крупными. Все же священнослужители стали получать зарплату от государства наряду с обыкновенным чиновничеством.

После отделения религии от государства по конституции 1945 г. система государственной поддержки святилищ была отменена. Большинство из них объединились под эгидой Главного управления синтоистских святилищ — Дзиндзя хонтё. Это общественная организация наподобие, скажем, адвокатской коллегии или объединения врачей, следящая за корпоративной профессиональной моралью и добросовестностью ее членов. Точно так же, как другие профессиональные объединения, это Главное управление, несмотря на свое бюрократически-государственно звучащее название, существует исключительно на взносы его членов и выполняет представительские и координационные функции, занимаясь еще и организацией обучения священнослужителей.

Отмена государственного контроля за синтоистскими святилищами вызвала к жизни явление, во многом напоминающее нынешнюю ситуацию в системе высшего образования во многих странах бывшего СССР, что доказывает принципиальное единство человеческой природы вне зависимости от культурных различий. Если у нас многие прежние «институты» поспешили переименоваться в «университеты», а то и «академии», то в Японии простые дзиндзя тут же присвоили себе звание «великих святилищ» — тайся (тай — "великий", ся — "святилище").

Изначально так именовалось лишь святилище в Идзумо, в котором главным божеством является, как мы помним, бывший основной соперник богов-родоначальников императорского рода Оокунинуси. Однако к 1945 г. еще 65 храмов получили это почетное наименование, а позднее, в эпоху либерализации религиозной жизни, еще несколько дюжин святилищ сумели добиться перевода их в ранг «великих».

Кроме тайся существуют еще дзингу (дзин — "ками", гу — «палаты, дворец»). Так именуются святилища, в которых почитаются божества-предки императорской фамилии. Самое известное из них находится в Исэ и официально именуется просто Дзингу без всяких добавлений. Второе по значимости такое святилище находится в Токио. Это уже неоднократно упоминавшееся Мэйдзи дзингу, посвященное императору Мэйдзи.

Ниже рангом стоят святилища, названия которых оканчиваются на гу ("дворец, палаты", иногда это слово читается «по-японски» как мия). К таковым относятся в основном храмы, посвященные членам императорского рода, а также другим выдающимся деятелям. Среди них наиболее известно святилище Тосёгу (Палаты с Востока Сияющего), в котором почитается обожествленный дух основателя династии военных правителей — сёгунов Токугава по имени Иэясу, а также Тэнмангу, посвященное Сугавара-но Митидзанэ. Все же остальные святилища именуются просто дзиндзя (встречается вариант и просто ся/ясиро), а уж совсем маленькие часовенки-алтарики называются хокора.

Во многом степень важности того или иного святилища, а следовательно, и его официального наименования зависела от официального ранга самого ками. Это не оговорка. Император, жалующий ранги своим придворным и чиновникам, своим указом присваивал соответствующие звания и богам! Так, у чиновников было 13 разрядов класса «бун», у богов — 15, разрядов же классов «кун» и «хин» было у ками и людей одинаковое количество: по 12 — первого из них и по 4 — последнего. Несомненно, перед нами еще одна попытка перенести на японскую почву очередную китайскую модель, в данном случае религиозную, которую наш известный китаевед В. В. Малявин описывает так:

Вроде и в Японии все было похожим. Вот цитата, которую в своей книге «Историческое исследование религиозного развития синто» приводит профессор Като Гэнти. Японский император, обращаясь к ками, говорит:

Однако опять, как и в случае с мифами, переписанными наподобие китайских исторических хроник, японский материал противился навязываемым моделям. В Японии не произошло десакрализации императорской власти, того, что В. В. Малявин в своей книге «Китай в XVI–XVII вв.» называет «отделением преемственности престола от наследования истины Великого Пути». Если в Китае «в позднее средневековье (с XIII в., как пишет автор. — А. Н.) уже никто не принимал всерьез идею священства империи», то в Японии восстановление императорской системы правления в конце XIX в. (!) воспринималось прежде всего как акт религиозный и по форме, и по существу. Более того, идея сакральности власти императора стала главным идеологическим оружием в политической борьбе с дряхлеющей властью сёгунов. И потому «возрожденное синто» (фукко синто) в его наиболее мистических интерпретациях было неотъемлемой частью парадоксальной модернизации Японии, проходившей под лозунгом «Вперед к прошлому».

Об этом мы поговорим подробнее в 7-й главе, а пока же отметим тот факт, что «бюрократизация» японских ками не удалась. Они так и не стали до конца «потусторонними двойниками» чиновников, сохранив вольное буйство своей архаичной священной натуры. Ками по-прежнему скорее неудержимые и часто неуправляемые магнаты времен Великого княжества Литовского (слово микото, звучащее постоянным рефреном в именах ками «Кодзики» и «Нихонги», как раз и означает "великий господин" или "великая госпожа"), нежели законопослушное служилое дворянство и чиновничество Российской империи. А о неудавшихся попытках обуздать их своевольность напоминает разве что уже ставшая традиционной надпись на красных флагах, украшающих святилища Инари, в которой говорится, что здесь чтят бога «первой категории высшего ранга».

Расскажем же теперь о типичной структуре синтоистских святилищ, которая сложилась в Японии в средние века и повторяется во множестве копий по всей стране. Одним из трех главных элементов является «павильон для ками» (синдэн), или «главный павильон» (хондэн), где хранится «тело ками». Рядом, как правило, строят помещение для молящихся, называемое «павильон для почитания» (хайдэн), и помещение для проведения церемоний священнослужителями — «павильон для подношений» (хэйдэн). При входе в святилище обязательно высятся еще и священные врата (тории), обозначающие границу священного «чистого» пространства. Именно по ним можно визуально отличить синтоистское святилище от буддийского храма, особенно в наши дни, после прошедшего в XIX в. формального разделения этих двух религий. И именно тории являются единственным обязательным элементом среди всех вышеперечисленных, так как если, например, «тело бога» слишком велико, как в упоминавшихся ранее святилищах Оомива или Канасана (там «телом ками» служит целая гора), тогда «павильона для ками» нет. В святилищах же не очень богатых одно и то же помещение часто используется и как «павильон для подношений», и как «павильон для почитания». Ну а в древнем святилище Исэ есть только хондэн, паломники же и священнослужители свершают свои обряды, по традиции, под открытым небом.

Чтобы не вдаваться в дальнейшие абстрактные рассуждения, вряд ли интересные кому-нибудь кроме особо любознательных, я предлагаю вам совершить вместе мысленную прогулку по одному из реальных святилищ. Думаю, что для этой цели лучше всего подойдет древнее Исэ, тем более что в наш компьютерный век вы сможете проделать ее и виртуально, подключившись к интернетовскому сайту с его трехмерной моделью по адресу: http://www.infocr.co.jp/hometown/ise/jingu/jg-e.html.

(1) священные врата (тории); (2) флагшток для поднятия японского национального флага; (3) стела с названием святилища; (4) каменные фонари; (5) служебное помещение; (6) «паломничья дорога» (сандо); (7) доска объявлений о службах, празднествах и т. п.; (8) место омовения рук (тэмидзуя); (9) охраняющие святилище левособаки-комаину (в святилищах Инари — лисы); (10) место почитания ками других святилищ (масся); (11) павильон для поклонений (хайдэн); (12) павильон для ками (синдэн); (13) священное дерево; (14) «прилегающее святилище» (сэсся)

Итак, древнейшее и наиболее чтимое святилище Исэ состоит из двух храмовых комплексов — Внешнего святилища Гэку, где почитают богиню Тоёукэ, главной обязанностью которой было снабжение Аматэрасу продовольствием, и Внутреннего святилища Найку, посвященного уже самой прародительнице императорского рода. Они отстоят друг от друга на значительное расстояние (приблизительно 4 км по прямой) и образуют огромный комплекс, в ведении которого находится множество второстепенных святилищ, хозяйственных построек, мастерских и даже рисовых полей. До 1945 г. это была огромная территория, отделенная от остального мира рекой Миягава — Храмовой рекой. Она же служила и внешней границей «священной земли», поэтому священнослужителям главных святилищ было запрещено пересекать ее, дабы не нарушить требуемой для успешного служения ками чистоты. А поскольку считалось, что мир и покой в государстве во многом зависит от благоволения Аматэрасу, то любое нарушение в отправлении полагающихся обрядов могло повлечь за собой различные беды и напасти. Поэтому вплоть до начала XII в., когда реальная власть в Японии еще не перешла окончательно в руки военных кланов, священники из Исэ в случае неудовлетворения своих просьб порою шантажировали императорский двор угрозой того, что они-таки перейдут эту пограничную реку и сами явятся в столицу для решения своих проблем.

Согласно японским хроникам, легендарное основание этого святилища относится к 4 г. н. э., ранее же святилище Аматэрасу, находившееся по традиции в дальних покоях императорского дворца, переносилось со смертью очередного владыки на другое место. Двор владетелей Ямато, как мы помним, вплоть до VIII в. кочевал по одноименной равнине, меняя свое местопребывание со смертью каждого государя или государыни. Первая постоянная столица Японии была основана лишь в 710 г. и получила название Нара. Однако вопрос о месте для святилища Аматэрасу встал еще раньше. В правление полулегендарного императора Судзин (97–30 до н. э) святилище Аматэрасу впервые было вынесено за пределы царских покоев и расположилось в находившейся поблизости от тогдашнего местообитания двора деревушке Касануи. Вот какую запись мы находим в «Нихонги»:

Однако уже в правление следующего государя, Суйнин, встал вопрос о создании постоянного святилища для Аматэрасу. Поиск места была поручен очередной принцессе крови Ямато-химэ-но микото (Госпожа Дева Ямато), которая тут же отправилась в путь. Когда принцесса добралась до Исэ, к ней вдруг обратилась сама Аматэрасу с таким наставлением: «Это страна Исэ, где дует ветер богов, — страна, куда возвращаются волны из Токоё, Вечного Мира, тяжелые волны. Страна, отдаленная [от Ямато] и прекрасная. Здесь я желаю пребывать». Случилось это, как мы помним, в 4 г. н. э., а принцесса Ямато-химэ-но микото стала первой «целомудренной повелительницей» (сайо-), как именовали принцесс царского рода, назначаемых в главные, важнейшие святилища. Они хранили обет безбрачия, выполняя одновременно роль и верховных жриц, и медиумов, чьими устами божество выражало свою волю. Традиция эта была прервана в XII в., когда императорская система власти пришла в упадок, и больше никогда не возобновлялась.

Спустя почти 500 лет после основания святилища в Исэ, а точнее в 478 г., сюда же было перенесено по требованию самой Аматэрасу и святилище богини Тоёукэ, которое расположилось ближе к пограничной реке Миягава и потому стало называться по отношению к находящемуся в глубине «чистых» земель святилищу Аматэрасу Внешним святилищем, или Палатами — Гэку. Естественно, что, в свою очередь, место поклонения Аматэрасу стали именовать Внутренним святилищем — Найку. Насколько точны сведения и датировки, приведенные в хронике, остается вопросом, открытым и по сей день, но изрядная древность этих мест поклонения ками сомнений не вызывает.

Оставим же на этом наш краткий исторический экскурс и начнем путешествие по территории Внутреннего святилища. К нему ведет протянувшаяся вдоль берега реки Исудзу «паломничья дорога» (сандо). Это неотъемлемая принадлежность любого известного святилища в Японии, будь оно синтоистским или буддийским. Иногда таких подступов бывает несколько, но их общей отличительной чертой является обилие магазинов и магазинчиков, ресторанов и забегаловок, предлагающих усталым путникам местную снедь и всевозможную всячину на память о посещении святых мест. Однако атмосфера здесь царит отнюдь не благочинная, а в былые времена тут же или чуть поодаль вывешивали красные фонари и заведения, казалось бы вовсе не совместимые с добронравием в нашем истолковании. Однако японская религиозность, никогда не отличавшаяся излишним целомудрием, основывается на устоях, отличных от привычного нам христианского вероучения.

Но вот мы приближаемся к мосту через реку Исудзу, отделяющую территорию непосредственно самого святилища, и атмосфера меняется, становясь все более сдержанной и строгой. Сам мост — дань изнеженности цивилизацией. Ведь раньше неглубокую речку полагалось переходить вброд, тем самым совершая обряд очищения «взаправду», а не ограничиваясь нынешним полосканием рта и мытьем рук.

Вот мы перешли деревянный мост, пройдя под символическими вратами тории и полюбовавшись разноцветьем выстилающих дно реки камней. Теперь, повернув направо, вступаем на дорогу, ведущую к самому святилищу. Она широка, но придерживаться лучше обочин: центр предназначен для прохода самого ками. Правда, мало кто из современных японцев осведомлен об этом, и народ спокойно идет и по самой середине. Никто никого не одергивает — не принято это в Японии. Дорога, уже не асфальтированная, а сплошь усыпанная белесым гравием, ведет нас через заботливо ухоженный «божественный парк». Вдруг шуршание гравия под ногами сменяется гулкостью дерева — мы переходим еще один мостик через ручей, отделяющий уже самую сокровенную часть святилища.

На другой стороне возвышаются огромные врата (тории) из неокрашенных стволов гигантских криптомерий хиноки. Существует несколько архитектурных стилей тории, но общий принцип этого сооружения с определенными вариациями соблюдается всегда: это два врытых в землю столба, соединенных вверху двумя же перекладинами. Та, что повыше, длиннее нижней и скрывает концы столбов. Нижняя же придает конструкции дополнительную жесткость. Врата эти не более чем символ, ибо нет не только створок, но и самой стены, проходом через которую они бы служили. Это духовные врата в мир ками, знак пересечения границы священного пространства. Есть два толкования происхождения слова тории. По одной версии, оно означает «птичий насест», появление этого слова объясняется мифом об извлечении Аматэрасу-Солнца из пещеры, для чего понадобились, как мы помним, и петухи[40]. Они-то и сидели на насесте, послужившем прообразом ворот. Вторая версия более прозаична и возводит слово тории к глаголу тоорихаиру, что значит "проходя заходить".

Для сооружения тории используется в основном дерево, хотя в последнее столетие широко применяется и бетон. Тории могут быть совсем неокрашенными, демонстрируя прелесть самого материала, либо же, наоборот, покрыты ярко-красным лаком. Это зависит от традиций самого святилища, либо блюдущего верность японскому стилю, в котором больше всего ценится простота линий и умение подчеркнуть природную красоту исходного материала, либо же отдающего предпочтение китайским традициям, от которых в Японии была унаследована прежде всего яркость алого цвета. В Исэ, особо тщательно блюдущем верность всему японскому, тории не окрашены.

Количество тории тоже никак не ограничивается. Их может быть бессчетное множество, как, например, в храмах Инари, но все же в большинстве случаев дело ограничивается одними или двумя тории.

Во Внутреннем святилище Исэ две пары тории. Вторые открываются нам с новым поворотом. Дорога теперь идет налево, следуя притоку реки, который одновременно служит южной границей святилища. Здесь стоит отметить, что в синтоистских святилищах нет единой ориентации по сторонам света, так как нет и единого священного центра, наподобие Мекки в исламе. Большинство из крупных святилищ обращено либо на восток, либо на юг. В последнем случае это явное следование китайской модели ориентации и храмовых, и дворцовых комплексов, сложившейся под влиянием даосских воззрений. Святилища в Исэ следуют именно этой пространственной ориентации. В мелких же святилищах строгих правил нет — расположение каждого из них сообразуется с особенностями местности, в которой оно находится, хотя в целом избегают обращать центральный вход на север и на запад.

Однако, прежде чем идти дальше в глубь святилища, следует совершить необходимый обряд омовения рук и ополаскивания рта, о котором мы уже рассказывали раньше. Для этой цели в большинстве святилищ служит выдолбленная из цельного камня емкость с проточной водой, льющейся из пасти дракона. Ведь дракон в странах китайского культурного влияния, к которым относится и Япония, существо отнюдь не зловредное, а, наоборот, сулящее всяческие блага. Святилище Аматэрасу тоже не исключение. Павильон для омовений находится с правой стороны перед первыми тории. Но, пройдя чуть дальше, мы обнаруживаем уводящий в сторону от основной дороги пологий спуск к реке Исудзу, оканчивающийся аккуратно выложенной камнями кромкой невысокого берега, где желающие могут повторить тот же обряд омовения и ополаскивания непосредственно в самой реке. Несомненно, что в давние времена многие паломники предпочитали омыть все тело, как это делают индусы и поныне, в водах священной реки, чтобы, паче чаяния, ненароком не вызвать гнев божества. Однако в наши дни таких ревностных блюстителей чистоты и давних традиций не видно. Тут же, неподалеку от места омовения, находится и вспомогательное святилище, сохранившее свою самую древнюю форму. Это действительно просто «священное место» без всяких строений. Здесь почитают Такимацури ооками, божество истоков реки Исудзу, чьим «божественным телом» синтай считается находящийся в горах водопад.

Теперь дорога уводит нас в сторону от главного русла в глубину долины, сплошь усаженной гигантскими криптомериями обхватом во многие метры и невероятной высоты. Возраст некоторых из них превышает тысячу лет. Здесь прямые солнечные лучи уже почти не достигают земли, рассеиваясь в огромных кронах вечнозеленых гигантов и создавая эффект удивительного мягкого зеленоватого свечения, сплошь заполняющего собой пространство. Оно рассекается лишь желтовато-коричневыми вкраплениями храмовых сооружений. Слева, наполовину скрытый от глаз паломников оградой, находится комплекс зданий, предназначенных для очищающего уединения священнослужителей перед особо важными церемониями. Именно здесь проводится самый полный обряд очищения тела и духа — сайкай, о котором мы говорили в 3-й главе. Именно с ним связано и название этого сооружения — Сайкан (Дом Духовного Очищения). Конечно, позволить себе содержать подобный комплекс могут лишь немногие особо почитаемые, потому и финансово благополучные синтоистские святилища.

Мы продолжаем наш путь. Пройдя через вторые тории, тут же слева замечаем небольшое сооружение, которое при ближайшем рассмотрении оказывается конюшней, правда с одной-единственной белой лошадью. Это синмэ — лошадь, выполняющая роль транспортного средства божества. Обычай преподносить в качестве дара синтоистскому святилищу живую лошадь существовал издавна, по крайней мере с VIII в. В «Уложениях годов Энги», до сих пор во многом определяющих синтоистскую обрядность, записано, что императорскому двору надлежит ежегодно отсылать в святилища Исэ в качестве подношения пять лошадей. Преподносились лошади и другим святилищам, причем в разных святилищах принимали лошадей разной масти. Иногда масть лошади изменялась в зависимости от характера просьбы — если молили о дожде, то в качестве дара передавали вороного скакуна, а если, наоборот, хотели, чтобы дождь прекратился, дарили белую лошадь.

Однако то, что было по карману императору и знати, вряд ли могли осилить простолюдины. С другой стороны, и само святилище должно было нести существенные расходы на содержание священных коней. Поэтому порою вместо живой лошади подносили ее деревянный макет, а иногда — нарисованную на заказ картину с изображением лошади. Последний вариант и стал самым распространенным. Ныне почти в каждом святилище, даже формально буддийском, можно приобрести небольшую деревянную табличку, называемую «лошадиной картинкой» (эма) с уже готовым рисунком. На некоторых табличках действительно изображена лошадь, но очень часто используются самые разнообразные сюжеты, связанные с особенностями конкретного святилища или животным-символом текущего года.

В «модернизированном» варианте эма используется как своего рода открытка к богу. На ее обратной стороне пишется просьба — «Помоги выйти замуж за такого-то» или «Прошу помочь в бизнесе» и т. д. Конкретное содержание просьбы во многом зависит от «специализации» божества — одни помогают при родах, другие способствуют продвижению по службе. В отличие от амулетов, эма домой не уносится, а подвешивается на специальных стендах со множеством крючков. Но вот в святилище в Исэ такого места не предусмотрено — видимо, соблюдается старое правило, запрещающее делать подношение родовому божеству японских государей всем, кроме членов императорской фамилии, тем более беспокоить просьбами.

Святилищ, где держат настоящих лошадей, очень мало. В некоторых из них даже само стойло снесли, а где оно сохранилось, там вместо живой лошади выставлен картонный муляж.

Но в Исэ верны традициям: ныне во Внутреннем святилище содержится одна лошадь, а во Внешнем — две. Три раза в месяц в благоприятные по синтоистской нумерологии числа, оканчивающиеся на один (первого, одиннадцатого и двадцать первого), рано утром лошадей в попонах с изображением императорского герба — хризантемы отводят к главному святилищу, чтобы и они засвидетельствовали свое почтение божеству.

Кроме лошади, из живности в Исэ содержится священный петух (синкэй), почитающийся посланцем Аматэрасу точно так же, как лиса — служительницей бога Инари, а ворон — вестником божеств в Кумано. Выбор петуха для Аматэрасу связан, очевидно, с той ролью, которую сыграли «поющие птицы» в мифе об извлечении Аматэрасу из грота. Спит этот петух на дереве, спасаясь от многочисленных лисиц и барсуков, обитающих в окрестных лесах.

С этим же мифом связано и следующее сооружение, мимо которого мы проходим в направлении к главному храму. Наше внимание, несомненно, привлекут столь часто фотографируемые причудливо изогнутые крыши в стиле нагарэ ("поток"), покрытые черной блестящей черепицей и потому похожие на драконьи спины. Они защищают от непогоды место проведения священных плясок кагура, которые за определенную мзду может посмотреть любой желающий. Однако искони пляски кагура предназначались для увеселения богов и потому проводились на открытом воздухе перед главным святилищем. Традиционно происхождение кагура возводят к тому специфическому танцу, которым, согласно мифу, развлекала собравшихся богов дева по имени Амэ-но-удзумэ при попытке извлечь Аматэрасу из грота. Это вызвало, как мы помним, небывалое веселье, и оглушительный смех собравшихся вокруг богов в сочетании с пением петухов, предвещающих восход солнца, побудил Аматэрасу выглянуть из грота, откуда ее тут же и вытащили за руки.

Однако современные пляски кагура, проводимые в святилищах, не имеют ничего общего с этой древней вакханалией. Это строго ритуализованное действо под аккомпанемент неспешного ритма, задаваемого постукиванием специальных дощечек (сякубёси). Действо сопровождается достаточно заунывной мелодией японской флейты (фуэ), гобоя (хитирики) и шестиструнной цитры (кото). Плавно движутся облаченные в широкие красные шаровары (хакама) и белые блузки храмовые девы (мико). Ничто ныне не напоминает о шаманском буйстве древних дев-прорицательниц, за него и получивших это наименование, первый слог которого записывается иероглифом, изображающим человеческую фигуру, экстатически вздымающую руки в мольбе. В Китае этот иероглиф, читаемый как «у», служил знаком для танцовщиц-шаманок, колдуний, чародеек, заклинательниц и ведьм. Добавленный к нему японцами иероглиф ко сути не менял, обозначая лишь принадлежность к определенной профессии. Ведь и само слово кагура происходит, как считается, из сочетания слов ками — "божество" и кура — "временное обиталище бога". Таким временным местопребыванием божества и должно было служить тело шаманки (мико), а пляска кагура должна была побудить божество, соблазняемое, очевидно, и демонстрируемыми женскими прелестями (как это описано в «Кодзики» в мифе об извлечении Аматэрасу из грота), поскорее спуститься из «сокрытого мира».

Введя себя в транс исступленной пляской наподобие ныне здравствующих сибирских шаманов, мико пророчествовали от имени бога, лечили от болезней, консультировали политическую власть, а порою и сами становились во главе государства, как это было с легендарной шаманкой Химико. Роль верховных жриц в крупнейших храмах выполняли, как мы уже говорили, принцессы царского рода, именовавшиеся сайо:. С течением же времени синто «цивилизовалось», заимствовав традиции неторопливых ритуальных действ китайского двора и сохранив за ними то же слово кагура. Считают, что вместе с изменением характера ритуальных плясок изменилась и иероглифическая запись этого слова: последний иероглиф «обиталище» был заменен на «увеселение». Что касается мико, то ими сейчас порою подрабатывают студентки в свободное от учебы время.

Исконная раскрепощенность сохранилась лишь отчасти в так называемых «народных кагура» и в плясках подвыпивших японских служащих мужеского полу, для которых вполне допустимо принародно скинуть штаны и в одних трусах сплясать что-нибудь этакое. Причем это вызывает у публики ту же реакцию, что и пляска легендарной Амэ-но удзумэ.

Посмотрев кагура, можно спуститься вниз к притоку реки Исудзу и, перейдя через красивый деревянный мост, попасть к святилищу Кадзахиноми-но мия, в котором почитаются ками, отвечающие за надлежащее для получения богатого урожая чередование дождливых и солнечных дней. Но мы сейчас пройдем далее, иначе наша прогулка может затянуться.

Оставив слева еще несколько строений, с которыми мы познакомимся позже, наконец подходим к цели нашего паломничества — к самому священному месту, где хранится «божественное тело». Это место называется в Исэ по-особому— Госёгу. Иероглиф го является универсальным префиксом, выражающим высшую степень почтения, обычно он используется применительно ко всем вещам, местам и строениям, относящимся к императору. Например, старый императорский дворец в Киото называется попросту Госё, что можно перевести как «августейшее место». Однако сё в нашем случае служит чтением другого иероглифа, нам уже знакомого. Им обозначается одно из ключевых для синто понятий, о котором мы говорили в 3-й главе, — прямость (тадаси). Что же касается гу, то это, как мы помним, один из вариантов названий синтоистских святилищ, переводится как «палаты». Таким образом, Госёгу — это Августейшие Палаты Прямости или же Августейшие Истинные Палаты, в зависимости от трактовки. Во втором случае подчеркивается, что перед нами и есть, собственно говоря, само святилище.

Госёгу — не одно сооружение, а целый комплекс, занимающий довольно большую территорию. Это приподнятая над землей и обложенная диким камнем тщательно выровненная площадка, сплошь устланная белым округлым гравием. По периметру она обнесена довольно высоким деревянным забором, поэтому снизу ничего не видно. Вот мы поднимаемся по лестнице из огромных каменных глыб ко входу в эту святая святых, но дальше почти сразу путь преграждает что-то вроде деревянного штакетника, который, правда, позволяет увидеть крыши находящихся внутри строений, окруженных еще двумя рядами сплошных деревянных оград. Здесь запрещено даже фотографировать, а главный проем ворот, ведущих внутрь, вообще завешен полотнищем. В Исэ нет «павильона для поклонения» (хайдэн), поэтому весь народ совершает стандартный ритуал поклонения — «два поклона, два хлопка, один поклон» — на пятачке перед внутренними воротами и особо не задерживается. Сделавшего существенный взнос на благо святилища проведут, правда, за вторую ограду и позволят еще хоть на чуть-чуть приблизиться к обители божественной Аматэрасу. Но это всё. Дальше ни шагу. Никому не позволено преступать границы священного «чистого» места.

Рассчитывавшего увидеть здесь некое грандиозное архитектурное сооружение ждет разочарование — свои храмы древние японцы строили, как мы уже говорили, по образу собственных жилищ или даже амбаров для хранения зерна, только размеры были побольше, да и сам материал получше. Потом появились и более изощренные конструкции, но Исэ блюдет верность традициям. Стиль синмэй ("божественное сияние"), а точнее юйицу синмэй (юйицу значит "исключительный"), ярким образцом которого и являются строения святилища Аматэрасу, восходит к строениям III в. Это поднятый над землей на сваях, одновременно являющихся и опорными колоннами самого сооружения, деревянный сруб. Сверху его увенчивает камышовая крыша, далеко выступающие скаты которой почти перекрывают опоясывающую сруб галерею. Сама галерея тоже поднята над землей на столбах и ограждена низкими перильцами. На галерею с земли ведет широкая лестница, которая упирается во всегда закрытые широкие двери, за ними находится святая святых — «тело бога». На территории Госёгу три подобных сооружения, в центральном хранится «божественное тело» (синтай) Аматэрасу, а в других почитают сопровождающих богиню двух ками. Но все это скрыто от глаз простых смертных. Из-за оград, да и то не со стороны главного входа, видны только крыши с характерным перекрестьем далеко выступающих концов крайних балок (тиги), да ряды неведомо как балансирующих на коньке уложенных поперечно внушительных кругляков (кацуоги). И тиги и кацуоги уже утратили свое изначальное функциональное назначение и превратились в элемент декора. Но если кацуоги, использовавшиеся ранее как груз, удерживающий легкую камышовую кровлю под порывами тайфуна, стали характерной особенностью только построек Исэ, то поднимающиеся в небо скрещенные концы тиги — характерная примета большинства синтоистских святилищ вне зависимости от особенностей архитектурного стиля. По ним, кстати говоря, можно определить пол почитаемого в святилище божества. Если оно мужского роду, то в большинстве случаев концы тиги обрезаны вертикально, горизонтальный же срез будет свидетельствовать об обратном.

Кроме стиля синмэй существуют и другие архитектурные стили святилищ. Например, хатиман, названный так по имени ками, конкуренцию которому по популярности и, соответственно, числу святилищ может составить лишь упоминавшийся уже нами Инари. Характерной особенностью стиля хатиман, очень напоминающего своими особенностями буддийские храмы, является соединение «павильона для поклонений» с «павильоном для ками» в одном комплексе. Их огромное множество в Японии, и ничто не мешает подойти и рассмотреть их вблизи. Но и интересующимся стилем синмэй расстраиваться не стоит. Достаточно на обратном пути от Госёгу свернуть в сторону отосновной дороги, как перед вами предстанут строения той же конструкции, что и основное святилище.

«Прилегающие» святилища чуть меньших размеров, зато подойти к ним можно вплотную. Это хранилища священных съестных припасов, но одновременно они являются и святилищами ками, оберегающих хранимое от порчи и злоумышленников. Построены «прилегающие» святилища в том же стиле синмэй, только без окружающей галереи. Вот, например, Мисэномикура (Августейшее хранилище августейших злаков). Здесь хранится священный рис, подносимый ками. В Исэ он выращивается вручную на специальных священных полях (синдэн). Применяемые здесь удобрения проходят особо тщательную предварительную очистку.

Есть в Исэ свои сады и огороды, соляная мельница и даже свое производство сакэ, которое тоже является неотъемлемой составляющей ублажения ками. Всем питанием, в принципе, заведует главное божество Внешнего святилища Тоёукэ, Принимающая Достаток, исполняющая роль своего рода кухарки при Аматэрасу. Именно на территории Внешнего святилища Гэку в специальной священной кухне — имиби-ядэн (имиби — "чистый огонь", который добывается исключительно по старинке трением дерева о дерево) готовится еда для Аматэрасу, Тоёукэ, а также всех других ками, почитаемых на территории Исэ.

Считается, что японские ками должны получать свою еду дважды в день. Конечно, этот ритуал в полной мере соблюдается только в больших святилищах, не говоря уж о том, что подавляющее большинство из дзиндзя не имеют ни особых рисовых полей, ни собственных производств. Так что ками рангом пониже вынуждены питаться тем же, что и люди. Само подношение ками еды является очень важной в синто церемонией, которая составляет неотъемлемый элемент любого празднества. Однако даже в обычный день хранящая верность традициям хозяйка обязательно позаботится, чтобы на домашнем синтоистском алтаре (камидана) обязательно было что-то съестное. В этом случае обходится без всяких сложных церемоний.

Другое дело такое древнее и почитаемое святилище, как Исэ. Каждый день на протяжении сотен лет здесь повторяется раз и навсегда заведенный порядок. Священнослужитель из Гэку, которому выпала очередь готовить еду для ками на следующий день, накануне с 8 часов вечера уединяется в святилище. Перед отходом ко сну он совершает ритуальное омовение и переодевается в одежду белого цвета. Встав в пять часов утра, он снова принимает очищающую ванну и направляется на священную кухню. Прежде всего он должен добыть огонь древнейшим «чистым» способом — трением дерева о дерево, после чего приступает к приготовлению пищи, на что уходит полтора часа.

Раньше главной едой Аматэрасу служил вареный рис, а также фрукты и овощи со священных садов и полей. Однако после того как в эпоху Мэйдзи (1866–1912) власть была возвращена императору, степень почтения, оказываемая «императорскому предку» Аматэрасу, резко возросла, что нашло свое отражение и в рационе богини — с той поры к ежедневной трапезе Аматэрасу полагается добавлять сушеного тунца, морского леща, моллюсков, водоросли и сакэ. При этом сам император Мэйдзи в своем храме Мэйдзи дзингу по-прежнему удовлетворяется рисом и водой.

После того как еда для ками приготовлена, священнослужитель завтракает сам. Затем он переодевается в общее для всех служителей ками облачение, повторяющее средневековый костюм японского придворного, и в 8 часов утра (зимой в 9) начинает разносить еду. После того как эта часть работы завершена, он приступает к приготовлению ужина для ками и в 4 часа (зимой в 3) доставляет ее по назначению. В качестве посуды используются простые глиняные тарелки, чашки и кувшины без всякой росписи и эмали, изготовляемые тут же в Исэ в специальной мастерской.

Завершая нашу экскурсию по Исэ, пройдем еще чуть дальше по дороге к находящемуся в глубине священной рощи святилищу Арамацури-но мия, где воздают почести буйной ипостаси Аматэрасу — арамитама. Именно отсюда лучше всего видна верхняя часть строений главного святилища. При этом наше внимание будет, несомненно, привлечено огромной площадкой, сплошь усыпанной гравием, чьи размеры точно совпадают с площадью, занимаемой строениями главного святилища Госёгу. Посредине этого достаточно обширного пространства виднеется лишь вроде как уменьшенная копия синтоистского храма. Что же это такое?

Мы уже говорили о том, что чистота духовная и физическая является главной заповедью синто. Ками любят все новое и чистое. Это требование относится и к строениям синтоистских святилищ. Старое, а значит, и накопившее грязь не по нутру ками. Поэтому периодически все синтоистские святилища должны полностью перестраиваться. Особенно строго это требование соблюдается в Исэ, где каждые 20 лет рядом с прежней возводится новая обитель для Аматэрасу и Тоёукэ. После того как строительство новых строений полностью завершено, в ходе соответствующей церемонии «тело бога» переносится на новое место. Потом старые сооружения полностью разбираются и на их месте остается площадка, о которой мы сейчас и говорим. Но «сердцевинный августейший столп», самая священная часть «павильона для ками», остается нетронутым. Для защиты его от непогоды и взглядов непосвященных и сооружается небольшая часовенка.

Последний раз святилища в Исэ были обновлены в 1993 г. В их строительстве участвовало более 200 тысяч человек, большинство из которых были добровольцами и трудились бесплатно, но тем не менее на сооружение нового святилища потребовалась значительная сумма, равная на то время 30 миллионам американских долларов.

Наша прогулка по Исэ подходит к концу. От Арамацури-но мия небольшая дорожка, ранее уведшая нас в сторону, вновь возвращается к главному пути, соединяясь с ним как раз перед Кагурадэн. Но прежде чем присоединиться к основной массе паломников, посмотрим на небольшой Августейший пруд, открывающийся справа. Возвращаясь назад, с той же правой стороны мы увидим еще ряд строений. Это Юки-но микура, еще одно святилище-хранилище съестного, Мисакадоно, где сберегается священное сакэ, и святилище Мия-но мэгури-но ками. Последнее посвящено божеству камней, которыми выложены края площадок главного святилища Госёгу. Наша прогулка закончена, и мы возвращаемся назад, к мосту, перекинутому через реку Исудзу, и одновременно к первой части этой главы.

В начале нашего рассказа о японских святилищах мы говорили о том, что всего мест почитания ками в Японии около ста тысяч. Однако это вовсе не означает, что количество ками столь же велико. Их, согласно «Уложениям годов Энги», 3132 «столпа»[41]. Несомненно, мы находим в других документах и более внушительные цифры. Из них максимальная — 333 330, если, конечно, не учитывать уже известную нам категорию «мириада ками». Однако, как мы помним, только самые именитые почитаются в своих собственных святилищах, а их не так уж много.

Поэтому большинство мест почитания ками являются просто филиалами главного в их «сети» святилища, именуемого сохонся ("всеобщее главное святилище"), по отношению к которому его «отделения» называются бэкку ("отдельные палаты") либо бунся ("отделенное святилище").

Возникновение таких филиалов иногда объясняется тем, что какой-либо клан или жители определенной местности вынуждены были искать себе новое пристанище. Переселяясь на новые земли, они продолжали чтить свое местное божество удзигами и создавали его святилище уже в месте, никак не связанном с прежним местообиталищем ками. Но чаще всего возникновение новых святилищ объяснялось исключительными качествами самого ками (синтоку — досл.: "божественные добродетели"), который славился либо эффективной помощью в затруднительных обстоятельствах, либо покровительством людям определенных профессий. Именно так шел процесс распространения святилищ Инари, число которых в наши дни достигает 32 000.

Процесс создания нового отделения главного храма сопровождается мистической церемонией «разделения духа» (бунрэй) божества, при этом, как утверждают, дух-тама изначального божества нисколько от этого не уменьшается количественно и не ослабляется качественно. Это «разделение духа» уподобляется огню, который остается все тем же огнем, на сколько бы частей мы его ни поделили и какое бы количество костров от него ни разожгли.

За самой разветвленной сетью святилищ Инари следует божество по имени Хатиман, у которого 25 000 отделений, и только на третьем месте — Аматэрасу, у нее «отдельных палат» 18 000. За ней уже следует Тэндзин (Сугавара-но Митидзанэ) с 10 544 святилищами, а замыкают первую пятерку святилища Мунаката и Ицукусима, посвященные трем морским богиням, родившимся в результате спора о «чистоте помыслов» между Аматэрасу и Сусаноо.

Однако числом святилищ количество мест почитания ками не ограничивается. В каждом традиционном японском жилище есть маленький алтарь камидана (досл.: "полка для ками"), но их повсеместное распространение — дело не такого уж далекого прошлого. Ранее некое подобие алтаря сооружалось лишь на время празднеств, когда, например, благодарили «ками полей» за урожай или встречали души предков. Первые упоминания о специально отведенных постоянных местах почитания ками в доме относятся к XII в., но только с XVII в. эти «полки для ками» перестают быть редкостью, что связано с развернутой пропагандистской деятельностью святилищ в Исэ.

Дело в том, что до XII в. подношения божествам храмов в Исэ могли делать только государь или его уполномоченные. Главной обязанностью священнослужителей было должное служение ками, от правильности и чистоты проведения которого непосредственно зависело благополучие государева рода, а с ним и всей Японии. Никакие частные интересы не должны были мешать этому, в связи с чем храмы и содержались исключительно на средства государства, а любые подношения от частных лиц были запрещены. Однако с XII в., когда власть перешла к сёгунам, государственное финансирование прекратилось. И святилища, все более и более приходя в упадок, вынуждены были нарушить древние традиции. Более того, им пришлось призвать на помощь буддизм, чтобы убедить частных лиц раскошелиться. Ведь все старинные церемониалы были направлены на благополучие государства в целом, как, например, обряд очищения страны от скверны, проводимый раз в год. Однако далеко не все индивидуальные жертвователи были альтруистами, которых подобная аргументация могла заставить расстаться с частью нажитого. Нужна была новая трактовка, и она была найдена. В древних норито были изменены слова, старые литургические тексты подправлены, и теперь синтоистский обряд очищения — хараэ трактовался как необходимое условие достижения буддийского просветления!

Однако в условиях всеобщей нестабильности, длившейся вплоть до объединения расколотой междоусобицами страны под властью сёгунов из рода Токугава в начале XVII в., говорить о материальном благополучии не приходилось. Дело ограничивалось нечастыми взносами от немногочисленных сильных мира сего. Поэтому, как только в стране наступил мир, принесший с собой и относительное материальное благополучие, святилища занялись активной вербовкой прихожан и среди простого люда. При них сложились целые корпорации так называемых «почтенных наставников» (онси, или оси), которые, отправляясь в провинцию, агитировали народ совершать паломничество в Исэ, что было в древности невозможно из-за запрета, а потом — из-за непрекращающихся усобиц. Эти паломничества стали весьма популярны, порой принимая лавинообразный характер всенародного помешательства.

В своих странствиях по Японии «почтенные наставники» раздавали своим потенциальным клиентам амулеты в виде табличек, полосок бумаги или материи с именем Аматэрасу. Есть данные, что к XIX в. около 90 процентов всех семей в стране получили подобные амулеты, называемые дзингу таима. А если добавить к этому, что подобная пропагандистская деятельность велась в те времена всеми более-менее крупными святилищами, то можно с уверенностью сказать, что каждый японец имел дома аналогичный амулет, одновременно считавшийся и «божественным телом», в котором пребывает дух ками. Это был как бы процесс «деления духа» ками в масштабах всей страны. Такая реликвия нуждалась в особо бережном отношении, и для ее хранения и почитания как раз и стали сооружать миниатюрные подобия синтоистского святилища, действительно устанавливаемые на полке. Симбиоз синто и буддизма получал и наглядное воплощение — синтоистские камидана стали соседствовать с буддийскими алтарями, на которых почитали души предков. Эта ситуация нисколько не изменилась и в наши дни, разве что соблюдающих традиции стало меньше.