Система и структура языка в свете марксистско-ленинской методологии

ДИАЛЕКТИЧЕСКИЙ МАТЕРИАЛИЗМ И ЛИНГВИСТИЧЕСКИЕ ИССЛЕДОВАНИЯ (канд. филос. наук С.А. Васильев)

В Отчетном докладе ЦК КПСС XXVI съезду партии Генеральный секретарь ЦК КПСС, Председатель Президиума Верховного Совета СССР товарищ Л.И. Брежнев отмечал необходимость тесной интеграции науки с производством, которая открывает новые возможности для плодотворных исследований как общетеоретического, фундаментального, так и прикладного характера, возникающие на стыке различных наук, в частности естественных и общественных [7а, 44]. Развитие лингвистики за последние десятилетия убедительно подтверждает справедливость высказанного тезиса, несмотря на то что огромные потенции этой науки не только еще не реализованы, но даже полностью не раскрыты. Прежде всего привлекает внимание быстрое расширение и интенсификация контактов между лингвистикой и рядом других научных дисциплин – гуманитарных, математических, технических. Характер и результаты этого взаимодействия весьма разнообразны. С одной стороны, контакты с математикой в целом, с различными математическими теориями, логикой и кибернетикой приводят к проникновению в лингвистику математических методов и приемов исследования, новых способов анализа языкового материала, к появлению новых лингвистических теорий и направлений. Причем было бы неверно сводить результаты подобного взаимодействия только к разработке количественных методов изучения языка, как бы плодотворны они ни были. И это прежде всего потому, что к анализу языкового материала применяются и такие математические теории, которые не являются количественными (например, теория множеств, топология и др.). Кроме того, не менее, а, может быть, гораздо более важно то обстоятельство, что проникновение математических методов в науку о языке меняет сам стиль мышления современного ученого-лингвиста, трансформирует его представления о принципах построения лингвистических теорий, об их ценности и значимости, приводит к пересмотру принимавшихся ранее критериев точности, строгости, доказательности теоретических положений.

Другая сторона, или другой результат, рассматриваемых контактов состоит в том, что появились пограничные научные дисциплины, широко использующие полученные в лингвистике знания для решения нелингвистических проблем. В их числе следует назвать социолингвистику, психолингвистику, этнолингвистику, математическую лингвистику. В процессе становления находится нейролингвистика, использующая новейшие знания о языке для диагностики и лечения некоторых нервных заболеваний, вычислительная лингвистика, инженерная лингвистика, информатика, документалистика и т.д. В настоящее время эти довольно разнообразные направления исследований часто объединяются под общим наименованием прикладной лингвистики, но можно с уверенностью сказать, что со временем они выделятся в самостоятельные области научного исследования, поскольку их объединяет не общая проблематика, а лишь связь с лингвистикой.

Применение лингвистики, гуманитарной по самой своей сущности дисциплины, к решению различных практических и даже технических задач служит блестящей иллюстрацией приведенного положения из Отчетного доклада ЦК КПСС. Прикладная лингвистика вторгается ныне во многие области, имеющие огромное народнохозяйственное значение. С ее помощью создаются информационные системы, которые позволяют осуществлять не только поиск нужной информации, но и ее автоматическую обработку по заданным параметрам (например, проводить автоматическое реферирование), что дает возможность справиться с «информационным взрывом». Она вплотную подошла к разрешению проблемы машинного распознавания естественной звуковой речи, создающего неограниченные возможности для речевого управления различными механизмами. Она конструирует разного рода языки для «диалога» с машинами различных порядков и целей.

Быстрое расширение круга задач и проблем, к решению которых лингвистика имеет прямое или косвенное отношение, бесспорно сказывается на развитии теоретических исследований. Это лишь частный случай общей закономерности, отмеченной еще Ф. Энгельсом.

Разнообразные приложения лингвистики являются той эмпирической базой, на которой проверяются все теоретические построения, и тем мощным стимулом, который двигает вперед теоретические исследования. Обсуждая вопрос о последствиях, к которым привели разнообразные приложения языковедческой науки, В.А. Звегинцев пишет:

Для успешного развития прикладная лингвистика нуждается в объяснительных теориях, которые раскрывали бы механизм деятельности языка и его взаимодействия с другими семиотическими системами и психическими механизмами. В силу этого она активно стимулирует теоретические исследования, способствует выработке новых методов и частных методик, вынуждает выдвигать новые гипотезы, с помощью которых возносится ввысь стройное здание теоретической науки.

Быстрое развитие лингвистических исследований, совершенствование форм и методов познания неизбежно приводят языковеда-теоретика к проблемам методологии. До некоторого времени можно удовлетворяться непосредственным эффектом применения того или иного метода, заимствованного из других наук или выработанного собственными силами, оставляя на будущее его обоснование и решение вопроса о границах и сферах его применения. Однако не только новые средства, но даже и готовые научные результаты далеко не всеми и не сразу принимаются безоговорочно. Ведь в истории науки известны случаи, когда и неправильные теоретические концепции приводили к большим открытиям[1]. Кроме того, профессиональная совесть ученого и общенаучные требования, предъявляемые к объективному научному исследованию, вынуждают лингвиста заняться проверкой адекватности тех средств и методов, с помощью которых уже достигнуты практически значимые результаты. Однако обоснование используемых методов не может быть получено исключительно в рамках данной научной дисциплины, во-первых, потому, что каждый метод должен удовлетворять некоторым общим требованиям и критериям, выработанным всей системой современной науки, а во-вторых, потому, что любой метод в конечном счете опирается на какие-то философские принципы как на свое последнее основание.

Специальные методы конкретных наук не могут претендовать на всеобщность даже в рамках одной науки. Ни одна из известных нам наук не пользуется одним единственным методом, их всегда несколько. Поэтому в практике научного исследования неизбежно возникают проблемы, касающиеся сферы и границ применимости того или иного метода, его соотношения с другими методами, их взаимной дополняемости и согласованности. Постановка и решение этих проблем также опираются на философские принципы, объясняющие сущность и цели познания, природу научного знания и его отношение к познаваемой реальности.

Диалектический материализм, являясь в одном из своих аспектов научной методологией познания и практической деятельности, т.е. наукой о методах, отнюдь не стремится к тому, чтобы подменять собой конкретно-научные методы частных наук, более того, в его задачу не входит определять, какой из существующих методов следует применять в каждом конкретном случае для решения той или иной проблемы. Но обобщая опыт всей науки, диалектический материализм, во-первых, формулирует некоторые требования, которым должен удовлетворять любой научный метод, а во-вторых, он вырабатывает систему принципов, регулирующих весь процесс познания в целом, а также соотношение специальных принципов и методов в ходе исследования предмета данной науки. Только верное соотношение этих специальных методов, их взаимная дополняемость может обеспечить всестороннее познание предмета или явления действительности и получение объективно истинного знания. Применительно к лингвистическим исследованиям это означает, что принцип историзма, например, отнюдь не запрещает исследовать язык в его синхроническом состоянии и теми методами, которые только и могут работать в синхронической лингвистике. Но он требует учитывать, как

Язык необходимо изучать не только на оси одновременности, но и на оси последовательности, синхронические исследования должны предваряться диахроническим подходом к языку вместе с адекватными этому подходу методами исследования (например, сравнительно-историческим методом).

Другой диалектико-материалистический принцип требует полноты и всестороннего охвата свойств, опосредований и отношений предмета исследования с другими предметами и явлениями. В числе шестнадцати элементов диалектики, на которые указывал В.И. Ленин в «Философских тетрадях», второй элемент формулируется им как

Из этого принципа неверно было бы делать вывод, что в конкретных познавательных актах нельзя абстрагироваться от внешних связей и рассматривать предмет изолированно, как замкнутую в себе систему элементов и отношений между ними. Такое изолированное рассмотрение предмета является необходимым этапом познания как в процессе исторического развития науки, так и в исследовании любого предмета и явления на современном этапе.

Пока этот прием исследования остается лишь одним из элементов процедуры познания, он вполне закономерен и оправдан, но, возведенный в методологический принцип, неизбежно приводит к метафизике и в конечном счете к искаженному, ошибочному представлению всей картины рассматриваемого явления. Есть, по-видимому, лишь единственный способ избежать этой опасности, а именно – сочетать различные исследовательские приемы, способы, методы и подходы.

Фонологическую систему любого языка можно, а зачастую необходимо для решения частных задач рассматривать изолированно от других систем – морфологической и синтаксической. Но чтобы создать достаточно полную и объективно истинную картину этого языка, нужно выявить связи между ними и понять язык не как механическую сумму частей, а как систему различных уровней.

Таким образом, диалектико-материалистический принцип полноты и всесторонности изучения любого предмета и явления действительности очень важно понять как требование полноты системы методов, исследовательских приемов и подходов к изучению объективной действительности, в нашем случае – естественного языка. Системный подход должен быть дополнен историческим, анализ – синтезом, качественные методы исследования дают надежные результаты лишь в сочетании с количественными, а формальный анализ и формальные представления объекта нуждаются в их содержательной интерпретации.

Отсюда легко напрашивается вывод еще об одной важной методологической и эвристической функции диалектического материализма помимо тех, которые уже описаны в нашей философской литературе. Она состоит в оценке полноты системы методов, которыми пользуется та или иная наука. Такая оценка, опирающаяся на анализ эффективности и сферы применения каждого из существующих методов, позволяет понять, в каком отношении система неполна, с какой стороны она нуждается в разработке новых исследовательских процедур, специальных методик и частнонаучных методов познания. Конечно, в задачу философии не входит разработка таких методов, это может быть сделано лишь усилиями специалистов в конкретной области, но диалектический материализм направляет поиски, делает их осознанными, а следовательно, более эффективными.

Забота о методах своей науки не должна исключать интереса к проблемам теории. Как ни странно (учитывая общенаучный климат и уровень теоретических исследований в естественных науках), лингвистика довольно поздно осознала зависимость эффективных методов исследования от теории, на которой они должны основываться. В этом отношении показательно признание американского лингвиста П. Гарвина:

В настоящее время уже нет надобности доказывать значимость теоретических построений для развития любой науки, также как и потребность языкознания в достаточно общей лингвистической теории. Полемика разворачивается по вопросу о том, какой должна быть эта теория, каковы ее цели и задачи, на каких принципах она должна строиться и на решение каких проблем может претендовать. В большинстве случаев полемика эта ведется в форме критики существующих уже теоретических построений (глоссематики, генеративной теории и др.). При этом оппоненты охотно используют аргументы философского характера. И это не случайно. Все названные вопросы и многие другие невозможно решить в рамках самой лингвистики, опираясь только на факты языка. Во-первых, необходимо учитывать опыт других теоретически развитых наук, анализируемый и исследуемый средствами логики научного познания. Лингвисты, так же как и представители других наук, не могут обойти вопросы о роли гипотез в познании и, в частности, в гипотетико-дедуктивных теориях о природе, видах и функциях научных абстракций, о соотношении теоретического и эмпирического знания (характер связи между уровнем конструктов и уровнем наблюдения) и т.д. Во-вторых, всякое теоретическое построение в той или иной мере, явно или неявно опирается на общие принципы мировоззренческого характера, то есть в основе любой теории лежат какие-то философские представления, хотя в структуру теории они могут и не входить. Влияние философских представлений сказывается прежде всего на выборе специальных постулатов и гипотез, которые образуют костяк научной теории. Дело в том, что научная проверка гипотез осуществляется путем выведения из них следствий и сопоставления последних с экспериментальными и наблюдаемыми фактами из предметной области теории. Но такая проверка возможна лишь тогда, когда теория уже сформулирована и в достаточной мере развита. Следовательно, выбор гипотез и постулатов, которые должны лечь в основу будущей теории, не может обосновываться исключительно внутритеоретическими соображениями. Он по необходимости должен опираться на идеи и принципы философского и общенаучного характера, действительная связь которых с совокупной человеческой практикой очень сложна и опосредована, не столь наглядна и очевидна, как, например, в естественных науках. Именно это обстоятельство скрывает все гносеологические корни философского идеализма и метафизики и порождает много трудностей в борьбе с ними.

Одной из фундаментальных гипотез современного языкознания является положение о том, что язык представляет собой знаковую систему, в основе которой лежит структура взаимосвязи элементов. Это положение останется гипотезой, пусть и весьма правдоподобной, до тех пор, пока не будет дано полного структурного описания хотя бы одного естественного языка. Число ученых, руководствующихся в своей рабочей практике этим положением, не имеет никакого значения для оценки его истинности. Но зато имеют значение успехи структурных исследований в других сферах научного познания. Лингвистика развивается не изолированно, а в системе наук, с которыми она вынуждена согласовывать как свои исходные идеи, так и оценку полученных результатов и открывающиеся перед ней перспективы. Человеческая мысль стремится создать единую научную картину мира, хотя развитие этой мысли постоянно нарушает столь желаемое единство.

Чем фундаментальнее идея и основанная на ней теория, тем с бóльшими трудностями они вписываются в общую картину мира, ибо принятие таких теорий неизбежно сопряжено с пересмотром некоторых основных принципов, с отказом от целого ряда других положений, даже согласующихся с наблюдаемыми фактами и принятых за истинные утверждения науки, и, в конечном счете, с более или менее глубоким переворотом в данной области научного познания. Разумеется, такой переворот не может происходить гладко, без острой полемики на всех уровнях, начиная с критики эмпирического базиса теории и кончая аргументацией философского характера.

Третье обстоятельство, вынуждающее лингвистов выходить за пределы своей науки и обращаться к философии, состоит в том, что в исследованиях они пользуются общенаучными понятиями и философскими категориями, такими, например, как система, структура, функция, качество, количество, форма, содержание, цель, средство, причина и пр. До тех пор, пока в теоретических построениях не возникает внутренних противоречий, а перед исследователем не встают серьезные методологические трудности, он может пользоваться этими понятиями и категориями, не очень беспокоясь об их точном содержании. Однако такая ситуация не может длиться долго. Новые проблемы вынуждают ученого задуматься о том, какой смысл он вкладывает в философские и общенаучные термины, и попытаться преодолеть внутренние трудности науки, исходя из принятых философских посылок.

Именно такое положение возникло в математике в начале нашего столетия, когда были обнаружены парадоксы теории множеств, средствами которой проверялась непротиворечивость всех остальных математических теорий, вследствие чего возникли сомнения в доброкачественности последних. Некоторые ученые усмотрели причину всех трудностей в некорректном использовании понятия существования в математических построениях. Известно, что в классической математике большое значение имеют теоремы, в которых с помощью закона исключенного третьего доказывается существование объекта, обладающего некоторыми определенными свойствами, хотя мы и не знаем, что это за объект. Естественно, возник вопрос, в каком смысле этот объект существует: мы не находим его в нашем сознании, и вместе с тем математические объекты, например числа, не являются материальными вещами и, следовательно, не могут существовать в материальном мире. Должны ли мы на этом основании постулировать наличие особого мира платоновских идей, в котором и находятся искомые объекты, существование которых доказано математически? Разные подходы к решению этой проблемы привели к возникновению различных направлений в философии математики. Трудами советских ученых (А.А. Маркова, Н.А. Шанина и др.) на основе принципов марксистско-ленинской гносеологии было развито конструктивное направление в математике и логике, в рамках которого существование объекта с данными свойствами лишь тогда считается доказанным, когда указывается способ потенциально осуществимого построения объекта с этими свойствами.

В лингвистических исследованиях гораздо чаще, чем в математике, используются понятия, глубокий содержательный анализ которых возможен лишь на основе научной материалистической философии. В качестве примера можно сослаться на целевую модель языка («means – ends model», буквально: «модель средства – цели»), разрабатывавшуюся членами Пражского лингвистического кружка. В основе этой модели лежит общепризнанный взгляд на язык как на орудие, инструмент, средство коммуникации. Все свойства языка должны были анализироваться исходя из такой позиции, под углом зрения таких целей и задач, для выполнения которых и предназначены эти свойства [51, 374]. Но понятия «цель» и «средство», без которых современное языкознание не может обойтись, являются не лингвистическими, а философскими категориями. Ученый, который сочтет необходимым ввести их в лингвистическую теорию, вряд ли сможет руководствоваться обыденным пониманием этих категорий, он вынужден будет подвергнуть их философскому анализу и в конечном счете занять определенную мировоззренческую позицию. Ни собственно лингвистические, ни математические методы ему в данном случае не помогут. И это относится ко многим понятиям и категориям, вошедшим в современную науку о языке. Вместе с ними в лингвистические теории проникают определенные философские идеи и принципы.

Все сказанное отнюдь не означает, что философские взгляды автора лингвистической теории жестко связаны с его специальными научными результатами, в процесса своего логического развития теория может, даже незаметно для автора, прийти в противоречие с исходными ценностями, гносеологическими и методологическими установками, так что вытекающие из нее выводы окажутся далеко не тождественными тем первоначальным представлениям, которыми руководствовался ее создатель. Отсюда возникает потребность в переосмысливании полученных результатов, «в перевертывании» действительных отношений, которые в теории «поставлены на голову» и в которых «отражение принимается за отражаемый объект» [2, 371]. Далеко не всякому специалисту под силу сделать это. Нужна большая научная проницательность, интеллектуальная честность и высокая философская культура, чтобы пересмотреть свои взгляды и отказаться от предубеждений. Иногда эту работу вынуждены делать философы. Так, в начале XX в. В.И. Ленин в своей книге «Материализм и эмпириокритицизм» проанализировал сделанные в физике открытия и показал, что выводы, которые из них следуют, далеко не совпадают с идеалистическими и метафизическими взглядами их авторов.

Диалектический материализм как единственно научная философия может успешно развиваться и выполнять свои функции лишь в тесной связи с развитием других наук, постоянно впитывая в себя все достижения духовной культуры и обогащаясь опытом практической деятельности. Именно на этой основе развиваются, обогащаются новым содержанием понятия, законы и принципы материалистической диалектики.

Отношения марксистско-ленинской философии и лингвистики имеют свои особенности, что выделяет последнюю из ряда других наук, в частности естественных, таких, как физика, химия, биология и др. Это своеобразие определяется прежде всего спецификой ее объекта: ведь язык не является природным образованием, подобным многим другим материальным телам и системам, которые существовали до появления человечества и независимо от него. Он возник вместе с человеческим обществом как средство коммуникации. Более того, можно утверждать, что язык явился одним из тех факторов, которые сформировали человека, что

Проблема человека и человеческой деятельности стоит в центре марксистской философии. Она имеет много аспектов – психологический, социологический, антропологический, этический, эстетический и др., но какой бы мы ни взяли, глубокое и всестороннее исследование его невозможно без учета фактора языка. К сожалению, его роль в жизни общества, механизмы функционирования и влияния на всю жизнедеятельность человека еще совершенно недостаточно изучены как в философском, так и в лингвистическом планах. Многие вопросы, касающиеся роли языка в формировании и деятельности человека, не только глубоко не исследованы в советской философской литературе, но даже еще не поставлены в явном и ясно осознанном виде. Одна из причин заключается в том, что эмпирическое языкознание, каким оно оставалось до самого последнего времени, не могло во всех случаях предоставить систематизированный и теоретически обоснованный материал для философских обобщений. Пожалуй, единственная проблема, которая традиционно на протяжении веков волновала как философов, так и лингвистов, касается взаимоотношения языка и мышления, но и она весьма далека от своего решения.

Перечисляя те области знания, из которых должна сложиться теория познания и диалектика, В.И. Ленин назвал в числе прочих историю языка [5, 314]. Совершенно очевидно, что решить поставлению Лениным задачу без помощи языковедов и психологов, без опоры на глубокие лингвистические и психолингвистические исследования философы не смогут. Но вместе с тем нужно ясно отдавать себе отчет в том, что одного эмпирического материала, полученного благодаря применению сравнительно-исторического метода, явно недостаточно для обоснованных философских выводов, касающихся формирования и генезиса человеческого мышления. Нужна достаточно общая лингвистическая теория, которая решала бы ряд принципиальных вопросов относительно взаимосвязи языка, речи и мышления и которая давала бы надежную интерпретацию разнообразным фактам языковых различий и языковых изменений.

В этой связи возникает весьма серьезный вопрос о том, в какой мере проблема взаимоотношения языка, речи и мышления входит в компетенцию лингвистической теории, располагает ли лингвистика адекватным понятийным аппаратом и эффективными методами для ее решения. Известно, что некоторые исследователи, работающие в области порождающих грамматик, претендуют если не на окончательное решение данной проблемы, то, по крайней мере, на принципиальную возможность решить ее в рамках разрабатываемых ими концепций. Генеративная лингвистика опирается на ряд гипотез, одна из которых состоит в том, что в основе бесконечных по своему разнообразию поверхностных грамматических структур конкретных языков лежат некоторые общие глубинные структуры, основанные на относительно немногочисленных правилах, имеющих универсальный характер, из которых могут быть выведены многообразные поверхностные структуры конкретных языков. По словам Н. Хомского, автора этой теории, изучение универсальной грамматики есть изучение природы человеческих мыслительных способностей, а абстрактная система правил, составляющая языковую компетенцию, в одинаковой мере определяет и структуру языка, и структуру мысли.

Основная и действительно важнейшая научная проблема, для решения которой создавалась генеративная лингвистика, заключается в объяснении феномена быстрого овладения и творческого использования языка ребенком. Число конкретных предложений, встречающихся в живой человеческой речи, настолько велико, что совершенно непонятно, каким образом ребенку удается в короткое время настолько овладеть языком, что он не только легко понимает множество не слышанных ранее предложений, но и сам высказывает совершенно новые фразы. Предлагаемое генеративной лингвистикой решение проблемы заключается в том, что овладению многообразными поверхностными структурами естественных языков предшествует овладение глубинными структурами, которые в силу их простоты и немногочисленности оказываются несравненно более доступными для усвоения и из которых по некоторым простым правилам и схемам можно получить любые предложения конкретного естественного языка.

Но здесь перед автором генеративной теории встал вопрос (на который, по нашему мнению, ни одна лингвистическая теория ответить не может, ибо он философский по своей природе, хотя решение его неизбежно должно опираться на специальные научные исследования), как возникли лежащие в основе языка универсальные глубинные структуры. С марксистской точки зрения ответ на этот вопрос предполагает исследование реального исторического процесса формирования человека и его деятельности, в ходе которой осознаются и закрепляются в сознании субъект – объектные отношения человека к окружающему миру. Н. Хомский, несомненно, тоже понимает необходимость какой-то философской концепции, на основе которой можно было бы обсуждать поставленный вопрос, но за такую основу он взял не марксизм с его пристальным вниманием к человеку и к социально-производственной деятельности, а картезианский дуализм и априоризм Канта. Языковая компетенция, с такой точки зрения, это априорное знание, интуитивное схватывание немногочисленных правил, лежащих в основе глубинных структур и всей универсальной грамматики; глубинная структура с ее абстрактной организацией языковых форм «дана уму». Тем самым вместо научного анализа и решения поставленного вопроса ответ на него попросту постулируется. Если бы речь шла только о лингвистической теории, в компетенцию которой, как уже говорилось, решение указанного вопроса не входит, то мы не вправе были бы предъявлять ее автору подобных претензий: ведь любая теория опирается, в конечном счете, на ряд постулатов, принимающихся без доказательства. Но создатель генеративной лингвистики претендует на ее философское обоснование и на такое решение философской проблемы, которое, по сути дела, закрывает пути дальнейшего прогресса в этой, области.

Опыт генеративной теории лишний раз свидетельствует о том, что проблема взаимоотношения языка, речи и мышления не может быть решена исключительно средствами и в пределах одной лишь лингвистики. Отвергнув априоризм как тупиковый путь решения проблемы, приходим к необходимости анализа человеческой деятельности как основы всех социально значимых свойств и способностей человека, в том числе и «языковых способностей». Тем самым мы вступаем в сферу интересов и задач диалектического материализма. Однако и диалектический материализм не может решать эту проблему без опоры на лингвистические и психологические исследования, проводимые в рамках современных теоретических концепций.

По-видимому, справедливо утверждение, что никакая серьезная и достаточно общая лингвистическая теория не может обойти проблему овладения языком, его «творческий аспект». Но вряд ли можно надеяться, что успех придет в ближайшее время. Ведь у лингвистической теории масса других задач и проблем, которые она должна решить, громадный массив накопленных фактов, нуждающихся в объяснении. А опыт других наук свидетельствует о том, что общие теории возникают не путем простого обобщения одного лишь эмпирического материала, а на базе ранее построенных специальных теорий со сравнительно узкой предметной областью. Нет оснований полагать, что лингвистика пойдет противоположным путем – от общей теории к частным и специальным.

Это отнюдь не означает, что лингвистическая теория по своей структуре, формам и методам построения будет лишь слепком с теорий естественных наук. Своеобразие предмета языкознания требует новых форм его теоретического освоения, и работа в этой области несомненно обогатит марксистско-ленинскую теорию познания и логику науки, по-новому, может быть, более остро поставит те философские проблемы, которые в естественных науках лишь слабо намечаются. Специфику своей науки прекрасно чувствовал Ф. де Соссюр, когда говорил:

Может быть, де Соссюр здесь преувеличивал степень различия, упрощая гносеологическую ситуацию в других науках и одновременно релятивизуя проблему выбора точки зрения в языкознании, но доля истина в этом есть: фактор активности познающего субъекта в научном творчестве, значимость которого утверждает диалектический материализм, выражен этими словами вполне определенно.

Вспомним известный тезис В.И. Ленина, сформулированный им в «Философских тетрадях»:

Философский анализ субъективного фактора в лингвистических исследованиях, а также проблемы языковой реальности, особенно волнующей советских лингвистов в связи с проникновением в их науку понятия конструкта и введением различного рода гипотетических объектов, может существенно обогатить марксистски ленинскую философию важными гносеологическими и методологическим выводами.

В системе диалектического материализма методологическую функцию выполняют не только основные принципы и законы, но и категории мышления. С их помощью формулируются все законы диалектики, раскрывается смысл важнейших положений марксистско-ленинской гносеологии. Когда с позиций диалектического материализма раскрывается содержание категорий мышления и устанавливается связь между ними, то тем самым также формулируются некоторые методологические принципы (например, «все явления причинно обусловлены», «случайность есть форма проявления необходимости» и т.д.). Такие принципы, имплицитно содержащиеся в категориях, направляют мысль ученого на разработку приемов и методов выявления причинных и функциональных зависимостей в языке, на создание формальных моделей и способов их содержательной интерпретации и т.д.

Однако в теории категорий диалектического материализма имеются свои нерешенные проблемы и трудности, преодолению которых могут способствовать новые данные исследования языка. Дело в том, что человеческое мышление становится доступным объективному научному анализу только тогда, когда оно объективизируется в орудиях и продуктах труда, в актах поведения и – шире – во всей социальной деятельности человека, а также в самых разнообразных текстах. Анализ текстов с целью изучения структуры и содержания мысли имеет целый ряд преимуществ по сравнению с другими способами ее исследования прежде всего потому, что методика анализа текстов разработана гораздо лучше, чем, например, методика анализа орудий труда. Лингвист, имея текст и пользуясь методом дистрибутивного анализа, может восстановить язык, на котором этот текст написан. Однако не существует пока никакого эффективного метода, с помощью которого можно было бы выявить все категории мышления, реализованные в семантике данного текста, хотя они там, несомненно, наличествуют. Нет даже полного списка категорий, и неизвестно, возможно ли в принципе его составить. Естественно, возникает вопрос, что такое категории мышления и по каким критериям они выделяются.

Обычно категории мышления рассматриваются как наиболее общие и существенные понятия. Трудно, однако, указать степень общности и существенности, необходимую для того, чтобы понятие было квалифицировано как категория. Кроме того, неясно различие в функциях между понятием и категорией. Поэтому интересно рассмотреть идущее от Канта понимание категорий как форм мышления, которые организуют человеческий опыт, но сами являются априорными, предшествующими всякому опыту. Мышление, с этой точки зрения, не может существовать вне категориальных форм, функция категорий заключается в том, что они оформляют человеческую мысль, делают ее возможной. Продолжая дело материалистического переосмысливания кантовского учения о категориях, В.И. Шинкарук пишет:

Однако в учении Канта, на наш взгляд, имеется одна существенная ошибка, которая осталась незамеченной и неосознанной до настоящего времени. Она состоит в допущении, что категория одновременно является и наиболее общим понятием (у Канта – «чистым рассудочным понятием»), и формой мышления: это лишь две различные характеристики или две функции одного и того же объекта. Между тем простые факты этнологии и исследований детской речи опровергают такое допущение. В самом деле, если категории – это понятия, и всякое мышление категориально оформлено, то не может существовать такого примитивного человеческого коллектива, в общественном сознании которого не функционировали бы общие понятия причинности, действия, качества, количества, формы и т.д. Между тем многочисленные исследования языка и культуры отсталых племен не обнаружили у них слов, выражающих эти понятия. Из этих фактов нельзя делать вывод, будто их мышление некатегориально. По свидетельству Леви-Брюля, они часто обнаруживают такую сметливость, которая свидетельствует об очень тонком наблюдении связи между причиной и следствием. То же справедливо в отношении детского сознания. Исследования Л.С. Выготского показали, что дети в возрасте 7 – 8 лет и даже позднее неспособны осознать причинные отношения, хотя спонтанно и автоматически они вполне правильно пользуются ими.

Вывод, который можно сделать из подобных фактов, состоит в том, что категория как форма мышления и категория как общее понятие – это два различных явления, тесно связанных, но не тождественных друг другу. Но если это действительно так, то хотелось бы знать, что собой представляют категориальные формы мышления. Этот вопрос несколько проясняет интересное исследование Э. Бенвениста, результаты которого изложены им в статье «Категории мысли и категории языка» [11].

Анализируя систему категорий Аристотеля, Э. Бенвенист приходит к выводу, что он выделяет десять категорий мышления в соответствии с теми типами предикатов, которые можно высказать о бытии. Неосознанно в качестве критерия классификации этих предикатов на типы он принял эмпирическую обязательность особого выражения, особой грамматической формы для каждого предиката. Выделение именно таких, а не других типов предикатов обусловлено не свойствами, открываемыми в вещах, ибо они неисчерпаемы и не самоочевидны, а классификацией, заложенной в языке: язык благодаря своим грамматическим категориям позволяет распознать и определить эти свойства. Поэтому категории мышления у Аристотеля – это понятия о типах предикатов, а в конечном счете о грамматических формах выражения мысли.

Этот вывод Э. Бенвенист основывает на тщательном анализе основных грамматических форм древнегреческого языка, которые послужили Аристотелю основанием для классификации.

Нам представляется несомненным существование связи между категориями мышления и грамматическими структурами, хотя характер этих связей еще недостаточно изучен. Система языка в целом и синтаксические структуры предложений различных типов представляют собой такие формы, которые предшествуют всякому индивидуальному опыту и в определенной мере организуют человеческое мышление. На это обращали внимание многие выдающиеся лингвисты, в том числе А.А. Потебня, который отмечал:

Однако было бы неверно отождествлять категории мышления с какими-либо определенными языковыми конструкциями, такая трактовка оказалась бы слишком узкой. Лингвистические исследования многочисленных языков и структуры текстов свидетельствуют о существовании различных способов выражения категорий. Так, категория (идея) причинности может быть выражена общим понятием (это общее понятие «причина» обычно и отождествляется с категорией), каузативным глаголом (например, рус. заставить, вынудить), каузативной морфемой, каузативным предлогом (благодаря, вследствие), союзом (потому что, ибо), синтаксической каузативной конструкцией, последовательностью предложений в тексте и т.д. [45]. Категория количества выражается не только рядом общих понятий, таких, как «величина», «степень», «число», «количество», и не только числительными, но также местоимениями и наречиями типа «все», «некоторые», «много», «мало»; она проявляет себя в грамматической категории числа изменяемых частей речи, в степенях сравнения прилагательных и наречий; идею количества выражают также уменьшительные и увеличительные суффиксы существительных, прилагательных и глаголов.

Средства и способы выражения категорий мышления различны в разных языках. Например, в русском языке грамматические средства выражения категории формы неразвиты, для этого используется достаточно богатая лексика. Напротив, в языке навахо глаголы, обозначающие действия с предметами, меняют свою морфологическую структуру в зависимости от того, на какого рода предметы направлено действие: есть формы глагола, соответствующие круглым тонким предметам, длинным гибким предметам, длинным жестким предметам и т.д. [26, 69].

Упомянутые языковые факты вынуждают нас признать, что понятие «категория мышления» шире по объему, чем «общее понятие».

Показательно, что В.И. Ленин не отождествляет общие понятия с категориями, для него они не являются одним и тем же объектом, что видно из следующего очень важного ленинского текста:

По-видимому, общие понятия являются лишь особым, частным случаем существования и функционирования категорий мышления. Другим, также частным, случаем является их функционирование в виде форм мышления, которые реализуются в различных грамматических структурах и обычно не осознаются обыденным, нетеоретическим сознанием, что подтверждается, как мы указывали, исследованиями мышления культурно отсталых племен и детской психологии. Мышление древнего человека еще не знало таких общих понятий, как причина, следствие, цель, качество, количество, время, предмет и пр., но соответствующие категории уже оформляли мысль, позволяли человеку устанавливать причинно-следственные отношения, различать и выражать количественные характеристики предметов, ориентировать свою деятельность в пространстве и времени. Образование общих понятий явилось следствием длительного процесса осознания человеком своих форм мышления в результате усложнения трудовой деятельности и всей социальной жизни. Определенные этапы этого процесса знаменует появление в языке различных союзов, выражающих категории мышления (потому что, для того, чтобы, если… то… и т.д.), а также различных вопросительных слов, таких, как «почему», «зачем», «сколько» и пр. История языка, таким образом, не только дает положительный ответ на поставленный В.И. Лениным вопрос о развитии категорий мышления, но и позволяет наметить некоторые этапы и выявить характер развития.

Учитывая сказанное, понятие категории мышления следует, на наш взгляд, расширить таким образом, чтобы оно, во-первых, включало все частные случаи проявления и функционирования любой конкретной категории, а во-вторых, чтобы оно объясняло общее назначение категорий в системе человеческого мышления. Это можно сделать, если понять категории как принципы, на которых основывается всякое человеческое мышление и которые позволяют человеку осмыслить окружающий мир и выработать определенную картину мира. Такие принципы (например, принцип причинности) содержатся в сознании имплицитно, обычно они явно не формулируются, но тем не менее мышление без них невозможно, они направляют мысль человека и в его практической деятельности, и в процессе познания объективной действительности. В отличие от обыденного сознания теоретическое, философское мышление стремится выявить и явно сформулировать эти принципы. Однако идеалистические философские концепции не в состоянии справиться с такой задачей, поскольку их авторы, неправильно решая основной вопрос философии, извращают действительное содержание принципов человеческого мышления. Лишь диалектический материализм, который тщательно анализирует не только обыденное сознание, выработанное на основе практической деятельности многих поколений людей, но и современное научное мышление, вскрывает реальный смысл категорий и формулирует их в виде принципов научного познания. В диалектическом материализме осмысление категорий достигает своей высшей точки, что позволяет сознательно использовать их в познании объективной действительности.

В настоящей монографии категории мышления, анализируемые диалектическим материализмом, осознанно кладутся в основу исследования языка и речи; они используются как методологические принципы, применение которых к языковому материалу позволяет получить некоторые новые выводы, касающиеся системы языка и речи. Но в отличие от многих других работ советских лингвистов, в которых категории мышления также использовались как принципы научного исследования, авторы монографии стремились систематически фиксировать те логические связи и зависимости, которые обнаруживаются между философскими категориями, с одной стороны, языковыми фактами и выводами лингвистического характера – с другой. Опыт настоящей работы, как и опыт всей советской языковедческой науки, позволяет надеяться, что развитие теоретических исследований в области лингвистики, расширение ее предмета за счет изучения структуры речи (текста) будет способствовать дальнейшему уяснению и решению ряда фундаментальных проблем теории познания и теории деятельности, материалистической диалектики и логики научного познания.

1. Маркс К., Энгельс Ф. Немецкая идеология. – Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 3, с. 7 – 544.

2. Энгельс Ф. Диалектика природы. – Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 20, с. 339 – 626.

3. Энгельс Ф. В. Боргиусу. – Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 39, с. 174 – 177.

4. Ленин В.И. Материализм и эмпириокритицизм. – М.: Госполитиздат. 1961. – 384 с. – (Полн. собр. соч., т. 18).

5. Ленин В.И. Философские тетради. – М.: Политиздат, 1969. – 782 с. – (Полн. собр. соч., т. 29).

6. Ленин В.И. О государстве. – Полн. собр. соч., т. 39. с. 64 – 84.

7. Материалы XXV съезда КПСС. – М.: Политиздат, 1976. – 256 с.

7а. Материалы XXVI съезда КПСС. – М.: Политиздат, 1981. – 224 c.

8. Арутюнова Н.Д. Предложение и его смысл: Логико-семантические проблемы. – М.: Наука, 1976. – 383 с.

9. Ахутина Т.В. Нейролингвистический анализ динамической афазии. – М.: Изд-во Моск. ун-та, 1975. – 143 с.

10. Бархударов Л.С. К вопросу о поверхностной и глубинной структуре предложения. – Вопр. языкознания, 1973, № 3, с. 50 – 61.

11. Бенвенист Э. Категории мысли и категории языка. – В кн.: Бенвенист Э. Общая лингвистика. М.: Прогресс, 1974, с. 104 – 114.

12. Брудный А.А. Проблема языка и мышления – это прежде всего проблема понимания. – Вопр. философии, 1977, № 6, с. 101 – 103.

13. Васильев С.А. Философский анализ гипотезы лингвистической относительности. – Киев: Наук. думка, 1974. – 135 с.

14. Васильев С.А. Категории мышления и языковые структуры. – В кн.: Логико-философский анализ понятийного аппарата науки. – Киев: Наук. думка, 1977, с. 88 – 117.

15. Гейзенберг В. Язык и реальность в современной физике. – В кн.: Гейзенберг В. Физика и философия. М.: Изд-во иностр. лит., 1963, с. 140 – 158.

16. Звегинцев В.А. Теоретическая и прикладная лингвистика. – М.: Просвещение, 1967. – 336 с.

17. Звегинцев В.А. Язык и лингвистическая теория. – М.: Изд-во Моск. ун-та, 1973. – 248 с.

18. Звегинцев В.А. Научно-техническая революция и лингвистика. – Вопр. философии, 1976, № 10, с. 55 – 66.

19. Иванов В.В. Очерки по истории семиотики в СССР. – М.: Наука. 1976. – 303 с.

20. Ильенков Э.В. Соображения по вопросу об отношении мышления и языка (речи). – Вопр. философии, 1977, № 6, с. 92 – 96.

21. Категории бытия и обладания в языке. – М.: Наука, 1977. – 259 с.

22. Кацнельсон С.Д. Типология языка и речевое мышление. – Л.: Наука. 1972. – 216 с.

23. Козлова М.С. Философия и язык. – М.: Мысль, 1972. – 254 с.

24. Копнин П.В. Диалектика, логика, наука. – М.: Наука, 1973. – 264 с.

25. Копнин П.В. Гносеологические и логические основы науки. – М.: Мысль, 1974. – 568 с.

26. Коул М., Скрибнер С. Культура и мышление. – М.: Прогресс, 1977. – 261 с.

27. Крымский С.Б. Научное знание и принципы его трансформации. – Киев: Наук. думка, 1974. – 207 с.

28. Ленинизм и теоретические вопросы языкознания. – М.: Наука, 1970. – 383 с.

29. Леонтьев А.А. Язык, речь, речевая деятельность. – М.: Просвещение, 1969. – 214 с.

30. Лурия А.Р. Научные горизонты и философские тупики в современной лингвистике. – Вопр. философии, 1975, № 4, с.142 – 149.

31. Мельничук А.С. Философские корни глоссематики. – Вопр. языкознания, 1976, № 6, с. 19 – 32.

32. Методологические проблемы анализа языка. – Ереван: Изд-во Ерев. ун-та, 1976. – 294 с.

33. Общее языкознание: Методы лингвист. исслед. – М.: Наука, 1973. – 318 с.

34. Панфилов В.З. Философские проблемы языкознания: Гносеол. аспекты. – М.: Наука, 1974. – 287 с.

35. Панфилов В.З. Взаимоотношение языка и мышления. – М.: Наука, 1971. – 232 с.

36. Попович М.В. Философские вопросы семантики. – Киев: Наук. думка, 1975. – 299 с.

37. Потебня А.А. Мысль и язык. – Одесса: Госиздат Украины, 1922. – 188 с.

38. Потебня А.А. Из записок по русской грамматике. – М.: Учпедгиз, 1958. – T. 1/2. – 536 с.

39. Принципы и методы семантических исследований. – М.: Наука, 1976. – 379 с.

40. Проблемы семантики. – М.: Наука, 1974. – 383 с.

41. Серебренников Б.А. К проблеме отражения развития человеческого мышления в структуре языка. – Вопр. языкознания, 1970, № 2, с. 29 – 49.

42. Слобин Д., Грин Дж. Психолингвистика. – М.: Прогресс, 1976. – 350 с.

43. Соссюр де Ф. Труды по языкознанию. – М.: Прогресс, 1977. – 695 с.

44. Социально-лингвистические исследования. – М.: Наука, 1976. – 232 с.

45. Степанов Ю.С. Методы и принципы современной лингвистики. – М.: Наука, 1975. – 311 с.

46. Типология каузативных конструкций: Морфол. каузатив. – Л.: Наука, 1969. – 311 с.

47. Холодович А.А. Проблемы грамматической теории. – Л.: Наука, 1979. – 304.

48. Чейф У.Л. Значение и структура языка. – М.: Прогресс, 1975. – 432.

49. Шинкарук В.И. Единство диалектики, логики и теории познания: Введ. в диалект. логику. – Киев: Наук. думка, 1977. – 367 с.

50. Язык и мышление. – М.: Наука. 1967. – 312 с.

51. Якобсон Р. Разработка целевой модели языка в европейской лингвистике в период между двумя войнами. – Новое в лингвистике, 1965, вып. 4, с. 372 – 377.

52. Якобсон Р. Итоги Девятого конгресса лингвистов. – Новое в лингвистике, 1965, вып. 4, с. 577 – 588.

53. Katz J.J. Linguistic philosophy: The underlying reality of language and its philosophical import. – London: Allen and Unwin, 1972. – 189 p.

54. Method and theory in linguistics. – The Hague; Faris: Mouton, 1970. – 336 p.

55. Mounin G. Linguistique et philosophie. – Paris: PUF, 1975. – 216 p.

56. Parret H. Discussing language. – The Hague; Paris: Mouton, 1974. – 428 p.