Джим Гаррисон

― ЗВЕЗДНО-ПОЛОСАТЫЙ КОНТРАКТ ―

1

Лимузин плавно свернул за угол и медленно проехал двадцать ярдов, затем набрал скорость, принятую при движении в торжественной процессии. На последнем крутом повороте водитель снизил скорость до семи миль в час и, проехав так ярдов тридцать, вновь прибавил ходу.

Послышались выстрелы: два первых прозвучали почти одновременно и слились в один, третий и четвертый раздались с интервалом в три секунды.

Чучело, находившееся на заднем сиденье лимузина, сползло набок и уткнулось в край сиденья.

Рейнер направил полевой бинокль в сторону места для стрельбы, расположенного по ходу движения лимузина. Холмик, насыпанный справа от грунтовой дороги, как две капли воды походил на поросший травой пригорок на Фоли-сквер.

Макет местности был точной копией существующего городского квартала Канзас-Сити. В нем учтено все: расстояния, повороты, углы. Даже грунтовая дорога у холмика специально углублена, чтобы имитировать спуск по Даллес-стрит в том месте, где она огибала зеленый пригорок.

Рейнер понимал, что Биттмэн справился с порученным заданием. Но в его задачу входило проверить готовность операции. Рейнеру не было известно о существовании запасной группы снайперов, завербованных в Лос-Анджелесе. Ребята же, тренировавшиеся в данное время на полигоне до седьмого пота, прибыли из Майами. Ни одна из групп до последнего момента не знала, будет ли участвовать в операции. Снайперы привыкли не совать нос не в свое дело — весьма ценное качество при отборе участников операции. Парням было лишь известно, что их наняла компания «Мид-сенчури корпорейшн», обосновавшаяся в Чикаго и Лас-Вегасе, что им щедро платили за длительное праздное времяпрепровождение и что, завершив свой «коронный номер», они получат кругленькую сумму. Вот и все, что было известно снайперам, не считая того, что, если они вздумают проболтаться, им уже не жить.

* * *

Макферрин ползком добрался до просеки. Деревья, обеспечивавшие ему прикрытие, встречались все реже. Он залег за молодым дубом и осмотрелся. Перед ним расстилалось поле с высокой травой и прямо за ним — полигон.

Макферрин прижался к земле и стал наблюдать за Биттмэном, опытным оперативным работником. Что касалось человека по фамилии Рейнер, то, вероятно, он занимался у Ундервуда вопросами вооружения и имел доступ к высокому начальству. По крайней мере, к самому генералу. Следуя за Рейнером по пятам после того, как он покинул дом Артура Ундервуда в Джорджтауне,[1] Макферрин и добрался до этих иллинойских лесов.

Колин изготовился к стрельбе.

Одутловатое лицо Рейнера появилось в прицеле.

Когда бампер машины поравнялся с первым флажком, Макферрин нажал на спусковой крючок. Послышались первые выстрелы снайперов, и Колин прицелился Биттмэну в висок. Звук разорвавшейся пули слился с отголосками последних выстрелов снайперов.

Рейнер и Биттмэн были убиты наповал. Водитель первым заметил случившееся, выскочил из машины и стал орать на стрелков за холмиком. Снайперы спешно спускались с вышек по лестнице.

Макферрин по-пластунски пополз к лесу. Придерживая винтовку одной рукой, а другой сжимая отстрелянную гильзу, Колин неотступно следил глазами за снайперами, сгрудившимися у безжизненно лежавших тел. Они громко кричали и ругались, явно напуганные и сбитые с толку, готовые разрядить друг в друга обоймы. Прочесать лес никто не догадался.

* * *

Дома Макферрин налил себе виски, добавил льда и наполовину осушил стакан. Затем он прилег на диван, положил ноги на подлокотник и закрыл глаза. Он надеялся немного расслабиться, внутренне ощущая, что вокруг него будто сжимается кольцо, и понимая, что так может продолжаться долго.

Предчувствие, что жизнь может быстро оборваться, буквально поразило Колина. Ведь он был уверен, что навсегда уже расстался с подобными мыслями, с бредовыми идеями, когда одни правительственные учреждения действовали против других, когда одно разведывательное ведомство соперничало с другим.

Боже милостивый, разведки тайно работали одна против другой!

Ему сделалось тошно от этой безжалостной машины насилия новой невидимой разведслужбы, мощь и скрытая сила которой еще не стали достоянием гласности. Даже в самых причудливых интригах, придуманных наиболее одержимыми радикальными маньяками, ничего не напоминало размах, глубину и сумасшедшую архитектуру нового секретного ведомства, занявшего свое место среди власть имущих Америки.

Колин Макферрин знал — и временами ему казалось, что от всей поступающей информации легко можно свихнуться и покончить с собой, — что теперь, когда он стал заниматься этим делом, шансы уцелеть ничтожны.

Отличительным признаком нового американского секретного ведомства являлась скрупулезная, как по нотам расписанная подготовка тайных операций по устранению неугодных лиц, разработанная лучшими специалистами с помощью ЭВМ. Средства массовой информации не имели ни малейшего представления о том, что происходило на самом деле, и совершенно не догадывались о координации сил, которые появились с началом «холодной войны».

Хорошо налаженная машина так разрослась сегодня вглубь и вширь, что введение нового аппарата насилия, протянувшего из центра свои щупальца, фактически осталось событием незамеченным — невероятно, странно и непонятно, поистине сверхъестественно!

Но сейчас Макферрина волновало одно — его собственная жизнь. Он вспомнил Фреда Макомбера, смерть которого уже была свершившимся фактом. Газеты тогда вовсю трубили о самоубийстве — Фред якобы сам выбросился из окна больничной палаты госпиталя ВМС в Бетесде. Макомбер, блондин-крепыш из ЦРУ, парень с большим будущим, в сорок лет ставший помощником директора Центрального разведывательного управления, по мнению врачей, страдал депрессией и паранойей. И ничто не могло опровергнуть медицинское заключение.

Какая секретная служба ликвидировала Макомбера, Колин не знал. А если бы и знал, разве это могло что-либо изменить? Мужчину в расцвете лет и сил убрали с политической арены. Устранение было выполнено так безупречно, что даже Макферрин, сам опытный специалист-разведчик по тайным операциям ЦРУ, не мог не восхищаться с профессиональной точки зрения.

«Боже милостивый, они убили твоего приятеля, а тебя восхищает их стиль…»

2

Макферрин подъехал к Арлингтонскому кладбищу[2] с северного входа и поставил машину на стоянку. Взгляду открылся холм, поросший травой. Колин посмотрел на часы; время у него еще было. Он стал медленно подниматься вверх.

Стояла середина июля. Лето в Вашингтоне было в полном разгаре, а здесь, на кладбище, веяло сырой прохладой. Среди зелени виднелись надгробия из белого камня. Огромный сад мертвых — ушедших отцов и сыновей.

Комок подступил к горлу. Что с ним такое, черт побери? Неподвластные эмоции…

Кто из них помнил, почему развязывались войны? Но покойники Арлингтона не могли уже ответить на этот вопрос.

Казалось, Вьетнам был так же давно, как и вторая мировая война. Времена Никсона ушли в прошлое, но стиль его работы привился во многих государственных учреждениях. Вслед за Управлением национальной безопасности — незаметным для большинства американцев — появилось еще более неприметное Управление контроля за безопасностью, а деятельность Федерального бюро расследований дополняет Управление национальной внутренней разведки.

Изменилось ли что после Вьетнама, после Никсона?

«Мало что», — сам себе ответил Макферрин.

Колин медленно брел по кладбищу, всем телом ощущая неослабевающую усталость. Если бы он мог вернуть годы, загубленные на безумную, никому не нужную работу в ЦРУ, годы слежки и травли, смертельной погони… Он, правда, всегда стремился к достижению цели, считая, что таким образом приобретал что-то лично для себя, но вскоре разочаровался. В конечном счете можно сказать, что все, чему Колин Макферрин научился за те потерянные годы, свелось к одному — он стал профессиональным убийцей.

Июльское утро поначалу было жарким, но внезапно подул холодный бриз. Колин услышал шелест листвы на деревьях, посмотрел вверх и увидел, что на летнее небо надвигались тучи.

Впереди показалось деревце дикой смоковницы, а за ним на небольшом холмике Колин увидел надгробный камень, который искал. Надпись на нем гласила: «Уильям Макферрин. 1945–1969». Колин присел и убрал с плиты старые листья. Волна эмоций вновь захлестнула его. А что особенного, если ему захотелось всплакнуть у могилы собственного брата?..

«Ничего, — успокоил себя Макферрин. — Просто с этим связано много воспоминаний».

Колин с трудом заставил себя подняться и направился к могиле Блэкберна.

Макферрин подошел к солдатским захоронениям 1861 года, даты на многих надгробиях уже стерлись. Здесь и находилась могила бригадного генерала Кларенса Блэкберна.

Начал моросить дождик. Колин смахнул с лица дождевые капли и продолжил путь между деревьями.

…Советник президента уже ждал его.

— Неважно выглядишь, — заметил Куиллер.

— Ты тоже, — парировал Макферрин.

Прогремел гром. Фрэнклин Куиллер посмотрел на небо и сказал:

— Остроумием ты никогда не отличался. Поехали отсюда. Моя машина внизу.

Мужчины поспешили к выходу. Дождь усилился, и они пустились бегом. Колин почувствовал, как заныли ноги.

Макферрин познакомился с Куиллером в Иельском университете,[3] где после ухода из ЦРУ Колин работал над диссертацией по истории. Куиллер тогда уже был известным ученым, и Макферрин записался в класс профессора, чтобы посещать его занятия по конституционному праву, пользующиеся популярностью у студентов. Они подружились не сразу, поскольку Макферрин не доверял выпускникам «Лиги плюща»:[4] хорошо одетые молодые люди в галстуках порядком надоели ему за годы службы в разведке.

Фрэнклин Куиллер выделялся среди других преподавателей не только своей мятой спортивной курткой с кожаными заплатами на рукавах. Ученый был личностью незаурядной и казался человеком волевым и чутким. Макферрину нравились рассуждения профессора, было что-то подкупающее в его мечтательной убежденности, будто все болезни американской действительности можно излечить, неукоснительно соблюдая статьи конституции.

Куиллер тогда серьезно уговаривал Колина заняться международным правом и дипломатией. Но Макферрии был уже по горло сыт государственной деятельностью в любой форме.

Фрэнклин Куиллер не оставил преподавательскую деятельность, хотя занимал теперь пост специального советника президента Соединенных Штатов Америки. Он работал в Белом доме и был очень занят, как и другие ответственные сотрудники аппарата президента. И все же раз в неделю Куиллер находил время читать курс лекций по конституционному праву в Джорджтаунском университете. Его лекции посещали видные ученые и политические деятели. Когда же на лекции Куиллера допускались рядовые юристы, аудитория не могла вместить всех желающих.

Макферрин с трудом втиснулся в спортивный автомобиль. Куиллер удобно устроился за баранкой и достал из кармана трубку:

— О'кэй. Давай, Колин, рассказывай.

Макферрин не знал, с чего начать. Он плохо представлял себе, как профессор, искренне верящий, что любую проблему можно разрешить законным и справедливым путем, воспримет необходимость совершения убийства.

Куиллер свернул к парку у национальной обсерватории.

— Ты хочешь, чтобы я радовался случившемуся? Ты ведь знаешь мое отношение к насилию при решении проблемы. Мы против применения силы — не в пример Пучеру и компании, — сказал Куиллер. Он несколько раз затянулся трубкой и, помолчав, добавил: — В то же время, Колин, допускаю, что у тебя не было иного выхода. Не выстрели ты тогда на полигоне — другого случая бы не представилось. А это, видимо, как-то вспугнет Пучера и Ундервуда.

— Верно, — тихо проговорил Колин. — Я тоже так считаю.

— Но, похоже, нам здесь не очень повезло, — продолжал Куиллер.

— Ничто не совершенно, — заметил Макферрин. — Мне было велено следовать за Рейнером и действовать по обстоятельствам.

Слышал ли его профессор? Колин не был уверен в этом. В отношении Куиллера Макферрин не всегда был уверен. Фрэнклин — личность… загадочная. Да, именно загадочная.

— Я сказал, что… — начал Колин, но Куиллер прервал его как ни в чем не бывало:

— Конечно, что касается политических убийств, то Ундервуд здесь — большой мастак. И это в стране, где таких мастаков более чем достаточно. Значит, генерал занимает высокий пост в системе. Но в какой системе? ЦРУ? Однако Артур Ундервуд распростился с разведкой и вышел в отставку несколько лет назад. Использует ли Пучер генерала, чтобы привлечь других сотрудников ЦРУ, или Ундервуд завербован РУМО — Разведывательным управлением министерства обороны? А возможно, и какой-то иной спецслужбой? Теперь о Марке Пучере. Работает ли генерал Пучер на Пентагон и комитет начальников штабов, или на какую-то независимую организацию, или на Разведуправление министерства обороны? И если исходить из нарисованной тобой картины о взаимодействии различных секретных служб у нас в стране, то вполне возможно, что уважаемый нами генерал Ундервуд и не менее уважаемый генерал Пучер на самом деле и не входят в систему, спланировавшую убийство. Правда, может показаться, что главные действующие лица — генералы, и они сами верят в свои роли, а кульминационные сцены тем временем будут разыгрываться за кулисами. Не так ли, Макферрин? Чем тебе не сценарий о деятельности секретных служб?

— Классический пример, — деловым тоном заметил Колин. — Генерал Ундервуд может работать на какую-нибудь одну группу лиц, полностью выделившуюся из первоначально созданной организации. Это, однако, потребует управления операцией на расстоянии и будет весьма дорогостоящим предприятием для любой разведывательной службы. Ведь она спокойно могла использовать своих собственных людей, законно получающих государственное жалованье, и знакомых с определенной разновидностью операций данного ведомства. Ундервуду тоже, видимо, не очень нравится выполнять отдельные поручения группы лиц, разработавших план операции. Это означает, что долгосрочные стратегические решения были приняты до того, как выполнение операции вверили генералу. Кто принимал подобные решения? Пучер?

Куилдер пожал плечами, продолжая плавно вести машину.

— Конечно, недостатка в исполнителях никогда нет, когда подобные акции санкционируются крупными политиками, да и финансистами тоже, — заметил советник президента. — Одна лишь информация о том, что намечается убийство президента, дает возможность прогнозировать изменения во внешней политике, которые ранее казались совершенно непредсказуемыми. А сие означает, что в деле уже задействованы не просто миллионы, а миллиарды долларов, такие астрономические суммы, что солидный куш Ундервуду или дивиденды Пучеру выглядят на их фоне просто смехотворными.

— Черт побери, Фрэнк. Ясно, что любая стоящая «контора» скупает акции и играет на бирже на постоянной основе. А если они затеяли какую-нибудь международную заваруху или что-то в этом роде, тут уж они, конечно, не поскупятся. И пособников у них на сей счет найдется больше, чем потребуется. В дело пойдут липовые фонды, подставные корпорации, в общем, все, что твоей душеньке угодно.

Куиллер широко улыбнулся:

— Именно это я и имел в виду, сынок. Теперь ты сам понял, что Ундервуд и Пучер — просто пустышки. Но у нас по-прежнему нет ответа на главный вопрос: кто является организатором предприятия?

Разговор стал утомлять Макферрина, он был слишком заумным. Колину нравился Фрэнк, он действительно благоволил Куиллеру, однако нравоучения профессора раздражали Макферрина, ему просто надоело подыгрывать.

Куиллер проехал здание национальной обсерватории, повернул и направил машину в глубь парка. Дождь усиливался. И хотя Колин открыл окошко, воздух в машине казался спертым.

— Что, если мы начнем с самого простого вопроса? — предложил Макферрин. — Мне не хотелось бы как-то повлиять на ход твоих рассуждений, Фрэнк, но все же давай начнем с вопроса: кому выгодно? Кому выгодно, что бы президента убили?

Куиллер задумчиво и в то же время терпеливо смотрел на Колина, как и подобает профессору, которого студенты в начале каждого семестра атаковали наивными до бесстыдства вопросами.

— Ну, конечно, — спокойным тоном заметил Фрэнклин. — Но не это главное, Колин. Когда речь идет о возможном убийстве президента, то дело скорее не в его врагах, а в его друзьях. А у президента много, очень много друзей.

Макферрин решил, что сейчас ему лучше помолчать. Он ждал неизбежного риторического вопроса профессора и ответа на него.

— А почему, позволь тебя спросить, дело обстоит именно так? — начал Куиллер. — Да потому, что политические убийства коренным образом отличаются от всех других видов насильственной смерти. Обычные мотивы убийства — алчность, ненависть, месть и прочее — можно сразу отбросить в сторону, по крайней мере в качестве основных мотивов. Убийство главы государства неизбежно сопряжено с каким-либо принципом. И тогда тот, кто считает, что руководствуется неким высшим принципом — таким, как национальная безопасность, или другим, под которым он понимает национальную безопасность, — с истинным удовольствием расправится скорее со своим любимцем, нежели с противником. Поскольку, — продолжил советник президента, — когда расправляешься с человеком, которому симпатизируешь, ты тем самым доказываешь, что честно стоишь на страже высших интересов и принципов.

Куиллер не спеша набивал трубку, продолжая вести машину.

— И действительно, что может доставить большее наслаждение для лиц, и так уже наделенных высшей властью, чем преодоление самого себя? Очевидно, нам стоит обратить внимание не на врагов президента, а на его друзей.

— Друзей, которые расходятся с ним в принципиальных вопросах, — несколько небрежно добавил Макферрин, понимая, что от него ждали подобных слов.

— Довольно правильный вывод, Колин. Теперь давай подумаем, кто бы мог быть среди них?

Куиллер театрально развел руками.

Наигранность жеста вызвала у Макферрина отвращение к профессору. Он вдруг возненавидел Куиллера, более того, понял, что ненавидел его всегда. Видимо, испытания, которые выпали на долю Макферрина в лесах Иллинойса, не прошли даром и повлияли на Колина сильнее, чем он думал.

Куиллер в задумчивости покачал головой.

— Колин, ты должен понять, — произнес он. — Никто, Колин, абсолютно никто сейчас не может быть вне подозрения. Ни Дэнфорт, ни я, ни даже сам президент.

— Да пошел ты… — прервал его Макферрин.

Куиллер отвел взгляд:

— Ну что же, сынок. Перейдем теперь к делу. Вопрос в Греции. Президент полон решимости поддержать там народное правительство, а Пучер и Пентагон оказывают давление на президента, чтобы помочь военной хунте снова прийти к власти в Греции. Естественно, вернув к власти греческих военных, США будут больше контролировать страну. Давление на президента мощное. Тут и контроль за ближневосточной нефтью, и Средиземноморье как база шестого флота, и кое-что другое. Обычная история, — закончил Куиллер.

— И все же, кто больше других оказывает давление? — поинтересовался Макферрин.

Колин надеялся, что Фрэнк Куиллер даст ему возможность извиниться, Макферрин устыдился внезапно охватившего его гнева.

— Пучер и комитет начальников штабов, — лаконично ответил специальный советник президента.

— Так мы снова возвращаемся на круги своя! — воскликнул Макферрин. — Пучер и компания не могут заполучить того, что хотели бы, поскольку на их пути оказался Бурлингейм. Поэтому они нанимают генерала Ундервуда, чтобы загнать президента в могилу.

Когда они проезжали Арлингтонское кладбище, Макферрин вдруг рассмеялся. Смех был громким и несколько истеричным.

— Успокойся, — обратился к нему Куиллер.

Колин, однако, продолжал смеяться, не обращая на него никакого внимания.

— Забавно, — наконец заметил он. — Получается, что чистый эффект от всех моих кувырканий там, в Иллинойсе, черт побери, практически равен нулю. И если, например, кто-то захочет пройти весь путь еще раз и заново спланировать, он может запросто подловить и меня. И я сам сейчас начинаю понимать, что единственный путь для спасения президента заключается в том, чтобы сначала дать прикончить самого себя. Тогда они раскроются, не правда ли? Забавно ведь, Куилл, старина? Стало быть, если хочешь спасти кого-то, надо себя подставить под пулю.

— Спокойнее, — буркнул Куиллер, затем после паузы добавил: — Такое в жизни часто случается, Колин.

3

Макферрин вернулся домой, явно недовольный своим поведением. Колина беспокоило то, что он не мог скрыть своего раздражения, что Фрэнклин оказался неспособным до конца разобраться в событиях, происшедших в лесах Иллинойса. А заунывная лекция, которую прочитал ему профессор, чуть было просто не довела Колииа до бешенства.

Все случившееся, начиная с того, что по подсказке Куиллера он напал на след генерала Ундервуда, а вероятно и самого Марка Пучера, и кончая мастерским снайперским выстрелом в Рейнера и Биттмэна, могло свести с ума кого угодно. И все же с Фрэнком Куиллером следовало вести себя посдержаннее.

После душа Колин переоделся, плеснул в стакан виски, потом передумал и сделал себе кофе по турецкому рецепту, которому научился, выполняя одно из — будь оно проклято — заданий ЦРУ. Он двумя глотками выпил густой кофе и задумался.

Убийство запланировано на август, точнее — на первое августа, когда президент США должен был выступать в Канзас-Сити. Это все, что знал Куиллер и что он сообщил Макферрину. Советник также считал, что в деле могут быть замешаны Пучер и Ундервуд.

Фрэнклин Куиллер предупредил президента, но не смог убедить его.

«В наше время кругом одно безумие», — возразил ему Эдвард Бурлингейм.

И тогда специальный советник президента обратился к Макферрину с заданием выследить Ундервуда и Пучера, разобраться, в чем дело, и по возможности найти выход из ситуации. До сих пор все было понятно. Ведь Колин считался одним из лучших агентов, когда работал на ЦРУ, и Куиллеру это прекрасно известно. К тому же профессор был уверен в блестящих способностях и преданности своего бывшего студента. И Макферрин действительно превзошел самого себя. Но его работа еще не завершена.

…Колин набросал план дальнейших действий, затем позвонил Валери. В трубке послышались гудки. Макферрин ждал, пока не досчитал до двадцати.

Валери была нужна Колину, ему надо выговориться именно сейчас, до того, как он снова уйдет в себя.

Проснулся Макферрин около двенадцати ночи. Он лежал на полу у дивана. Неужели он заснул прямо тут? Или задремал на диване и потом уже скатился вниз? Колин не помнил. Тело будто налилось свинцом. Он немного приподнялся на локтях и снова опустился на пол. На него словно нашло какое-то затмение.

Колии вытянулся на ковре и только тогда почувствовал, что в комнате не один. Он мгновенно вскочил на ноги и встал в боевую стойку, готовый отразить нападение.

На диване удобно и непринужденно расположились двое незнакомцев. Гость слева небрежно откинулся на спинку, водрузив ногу на журнальный столик. Другой — огромного роста толстяк — сидел прямо, скрестив ноги.

Макферрин моментально сообразил, что никто из них не мог сразу наброситься на него, не изменив позы. Сидевший справа от Макферрина толстяк надменно улыбался, а второй с безразличным видом развалился на диване. Дуло автоматического пистолета сорок пятого калибра в руках незнакомца было направлено на Макферрина.

— Простите, что заснул и не слышал вашего звонка в дверь, — проговорил Макферрин.

— Не стоит волноваться, — ответил тот, что был меньше ростом. — Мы сами зашли в квартиру.

— Не хотели тебя беспокоить, — добавил толстяк, нагло улыбнувшись.

— Ну, довольно! — отрезал коротышка, пистолетом указав на стул, — Давай пошевеливайся!

Колин, недоуменно пожав плечами, медленно подошел к стулу и сел.

— Что-то не знаю вас, ребята, — заметил он. — Вы кто — свои или нет?

— Клайд, — произнес коротышка, — не пора ли собирать урожай золотых?

Толстяк встал и подошел к телефону. Сложения он был атлетического, пиджак плотно облегал спину. Толстые пальцы спешно набирали номер. Макферрин старался запомнить номер телефона по щелчкам диска, одновременно прикидывая расстояние до непрошеных гостей.

Толстяк доложил кому-то на другом конце провода:

— Говорит Клайд. Он здесь. Хорошо. — Положив трубку на место, бандит сказал: — Он едет сюда.

— Ну и чудно, — ответил коротышка. — А то ведь в бридж без четвертого не сыграешь.

Толстяк громко засмеялся:

— Ну, ты даешь, Бен! — Повернувшись к Макферрину, он ухмыльнулся: — Колин! Где ты заполучил такое похабное имя, малыш?

Макферрин спокойно пояснил:

— Понимаешь, если бы тот парень на небесах, который раздает имена, всех проходимцев называл Клайдами, то…

— Прекрати болтовню, Макферрин! — оборвал его коротышка.

— Да он, оказывается, шутник, — добавил толстяк.

— А ты, толстое брюхо, заткнись! — выпалил Макферрин.

— Колин Макферрин, — заученно, будто внутри него крутилась магнитофонная лента, проговорил коротышка. — Возраст — тридцать два года, родился в Сидар-Рапидсе, штат Айова. Родители — Элис Маршалл и Джон Макферрин. Закончил среднюю школу в Мак-Кинли, три года учился в университете штата Айова. Затем год занятий историей в аспирантуре Йельского университета. Два года служил десантником — «зеленым беретом».

— Как же так получилось, что наш мальчик не добрался до Гарварда? — язвительно вставил толстяк.

— Да чтобы не мешать ошиваться там таким умникам, как ты, — бросил Макферрин.

— Два года служил во Вьетнаме, — продолжал коротышка. — Затем был направлен в Центральное разведывательное управление для выполнения спецзаданий. Когда может, встречается со своей любовницей миссис Валери Крейг, работающей в отделении Управления национальной безопасности в Форт-Миде. Крейг имеет допуск к секретным документам, белая, проживает по адресу: 5340 Гвинетт-стрит, Вашингтон, округ Колумбия. Макферрин начал встречаться с ней, работая в ЦРУ.

— Да заткнись ты наконец! — перебил его Колин.

— Так, так, — отметил толстяк. — Дерзит наш мальчик.

— Спустя пять лет Колин Макферрин ушел из ЦРУ, — продолжил коротышка. — Стал преподавать историю в одном из колледжей штата Пенсильвания.

— Впечатляющая информация, — подытожил Колин. — Но что же эта толстая бочка ничего не добавит? Или у него вместо мозгов одна каша?

— Да он и вправду у нас не больно шустрый, — ответил коротышка. — Ты, наверно, в курсе, что у верзил головы просто гранитные.

— Конечно, — пробурчал толстяк. — Куда мне до этого выскочки профессора Макферрина.

Он огляделся и выдал заученный текст:

— Задерживался полицией три раза. Первый раз в Нью-Хейвене, штат Коннектикут, когда учился в аспирантуре йельского университета. Обвинялся в том, что находился в состоянии опьянения. Городской суд снял обвинение за недостаточностью улик. Первое задержание дорожной полицией — в Де-Мойне, штат Айова, за превышение скорости. Оштрафован на двадцать пять долларов. Второй раз задержан в Филадельфии за остановку машины в неположенном месте. Оштрафован на двадцать долларов.

Макферрин засмеялся:

— Вы, ребята, должно быть, совсем чокнулись. В последних двух случаях задержаниями, черт побери, и не пахло. Это были просто штрафы за нарушение дорожных правил. Именно поэтому вы и ворвались ко мне домой? Вы что, намерены поучать меня за недозволенное поведение за рулем?

— Точно, — заметил коротышка. — Мы как раз намерены тебя кое-чему поучить.

— Состоит членом атлетического клуба Филадельфии, — монотонным голосом перечислял толстяк. — Изредка играет в теннис на кортах городского парка. Место работы в настоящем — колледж штата Пенсильвания, кафедра истории. Получил повышение. Постоянное место жительства: 2736 Монро-стрит, Филадельфия. Любит одиночество. Много читает. Наклонности к гомосексуализму не отмечалось. Ха, ха… В обществах и ассоциациях не состоит, помимо вышеуказанного атлетического клуба Филадельфии.

— Послушай-ка, мальчик! — обратился Макферрин к толстяку. — А ты со своей приятельницей-коротышкой состоишь в каких-нибудь клубах? Скажем, в клубе вязания, шитья или вышивания?

— Продолжай, Клайд. Профессор Макферрин, вы нас действительно позабавили. Отметьте, пожалуйста, мы с Клайдом хотим довести до вашего сведения, что приятно удивлены вашим остроумием.

— Подписка на прокоммунистические издания, — продолжал толстяк, — не зафиксирована. В подрывных организациях не состоит. Цель нынешнего приезда в Вашингтон пока не установлена.

— Нам нужно знать, что ты делаешь в Вашингтоне. Ты мне сейчас расскажешь, малыш, чем здесь занимаешься, иначе я тебя так отделаю, что никто не узнает. И я не шучу, малыш.

— Что вы хотите услышать? — переспросил Макферрин. — Что-то никак не пойму.

Не успел Колин уклониться, как последовал удар колоссальной силы. Голова Макферрина словно раскололась. Когда он пришел в себя, то услышал, как посмеивался коротышка.

— Ну давай, детский сад, подымайся с пола! — пробурчал толстяк. — Дядюшка Клайд действительно хочет вмазать тебе как следует. Подымайся, детский сад! Ну?

Макферрин почувствовал, как его подтянули за ремень, и тут же огромная бетонная глыба врезалась ему в живот. Раздался звук, похожий на удар резинового мяча о каменную стену. Колину показалось, что прошло несколько часов, прежде чем он услышал чей-то вкрадчивый голос:

— Ну давай, соня, подымайся. Подымайся и расскажи, что видел во сне.

Над ним, нагло ухмыляясь, стоял толстяк.

И тогда Колин решил поступить так, как его когда-то учили. Он стал медленно подниматься с пола. Распрямившись почти до конца, Макферрин сложил руки в замок и двинул толстяку в подбородок. Он вложил в удар всю силу. Бандит как-то неестественно откинул голову назад, и Макферрии услышал знакомый хруст.

Толстяк стал медленно оседать. Колин поддержал его и бережно уложил на пол. Затем не спеша придвинул к себе стул и демонстративно достал плоскую металлическую коробочку с сигарами:

— Прошу предъявить служебное удостоверение.

Коротышка пожал плечами и левой рукой полез в нагрудный карман.

— Если это как-то поможет тебе угомониться, — ответил он. — По крайней мере, ты хоть поймешь, какую кашу заварил.

Незнакомец кинул Макферрину черный бумажник с документами, держа Колина под прицелом, когда тот ловил бумажник.

Макферрин внимательно изучил удостоверение, проверил большую круглую голубую печать Федерального бюро расследований. Документ, похоже, настоящий, и на фотографии действительно был изображен коротышка.

— Итак, ты из ФБР. Так какого черта тебе здесь нужно?

— Да, я из ФБР, и ты бы мог изъясняться повежливее, — не преминул заметить коротышка.

— Да, да, конечно, ты из ФБР, — добавил Колин. — Ты такой же агент ФБР, как я — Иисус Христос.

Он немного подался вперед и выбросил удостоверение в корзину для мусора.

Коротышка в изумлении замер. Лицо его покраснело и перекосилось от гнева. Рука, в которой был зажат пистолет, начала подергиваться.

— Полегче, сестричка, — твердым голосом приказал ему Макферрин. — Возьми себя в руки. Если выстрелишь, навлечешь беду. Если осмелишься разделаться со мной до прихода твоего приятеля, тогда наверняка кончишь тем, что будешь чистить сортиры в самых вонючих кварталах.

* * *

Незнакомец был довольно высокого роста, изысканно одет, серый шелковый галстук выглядел нарядно на фоне белоснежной, отлично накрахмаленной рубашки. При слабом освещении лицо гостя поначалу казалось ничем не примечательным. Выделялся, пожалуй, лишь глубокий короткий шрам на подбородке, а нос явно был когда-то перебит.

Однако, когда визитер подошел ближе к свету, Колин понял, что такого изуродованного лица никогда не встречал — отдельные части словно сместились, а кожа и все, что под ней, казались какой-то аморфной массой, налепленной на кости. Лицо было, мягко говоря, ужасным и напоминало круто сваренное, пролежавшее целую вечность в холодильнике яйцо, на котором остались лишь узкие щелочки для глаз и рта да маленький горбик, заменявший нос.

Незнакомец бросил на Макферрина пронзительный взгляд, затем небрежно посмотрел на распростертое на полу тело толстяка.

— Что тут происходит? — спросил он голосом, лишенным каких бы то ни было эмоций.

Колин мысленно перебрал все возможные варианты, как обычно перебирают библиографические карточки в библиотеке. Имел ли он дело со специальным подразделением ЦРУ, которое занималось проблемами внутренней безопасности «конторы», или столкнулся с Разведуправлением министерства обороны? С кем же, черт побери, имел он дело? Учитывая, что на поприще разведки подвизалось около двадцати специальных служб, угадать наверняка было просто невозможно.

— Мне пришлось ударить вашего человека, — заметил Макферрин. — Он сам настаивал на этом.

— Господин Макферрин, не стану терять с вами время. Полагаю, вы прекрасно понимаете, в какой переплет попали, нанеся серьезный физический ущерб федеральному агенту. Честно говоря, считаю, что ваше поведение как бывшего государственного служащего и человека, столь хорошо владеющего боевыми приемами, никоим образом не может быть оправдано.

Незнакомец взглянул на свои холеные руки. Он явно не пренебрегал маникюром.

— Лично мне, — вставил Колин, — просто плевать на то, что вы думаете.

Посетитель смерил Макферрина убийственным взглядом:

— Надеюсь, вы не станете отрицать, что я вас предупреждал. Вы убедитесь, Макферрин, что, каким бы смышленым сами себе ни казались, власть имущие все равно намного умнее вас. Каким бы крепким орешком вы себя ни считали, все равно верх будет на стороне власть имущих. Вы убедитесь в том, Макферрин. Хочу, чтобы до вас это дошло. Понимаете меня?

В комнате снова воцарилась тишина. Незнакомец прервал молчание:

— Моя фамилия — Монтэгю. Вы хотели взглянуть на удостоверение?

Он достал из кармана документ в черном переплете.

— Разведывательное управление министерства обороны? — переспросил Макферрин, беря в руки удостоверение.

Монтэгю едва кивнул в знак согласия.

Колин внимательно изучил документ. Он был подлинным. Из удостоверения явствовало, что Монтэгю занимал должность помощника инспектора — довольно высокое звание — в одной из главных разведывательных служб страны.

«Итак, все происходит со мною действительно наяву», — отметил про себя Макферрин.

4

Наиболее отличительная черта местности к югу от Чикаго — резкая континентальность климата, причем с особой силой она проявлялась в графстве Картрайт, где зимой свирепствовал буквально ледяной ветер, а летом досаждал обжигающий зноем воздух.

Однако переменчивая погода никоим образом не влияла на стабильность положения тамошнего шерифа Мелвина Андерсона по прозвищу Слим,[5] прошедшего вторую мировую войну сержантом в службе снабжения.

Негативное отношение шерифа Андерсона к коммунизму на протяжении многих лет оставалось неизменным, как и вращение Земли вокруг Солнца. Именно такая непреклонная позиция обеспечивала ему непрерывное переизбрание на эту должность, а занимаемый пост, в свою очередь, позволял шерифу удовлетворять его насущные интересы — вести праздный образ жизни.

Андерсон был ярым противником коммунизма, гневно выступавшим против малейшего намека на марксизм-ленинизм, будь то в книгах, в кино и даже — боже милостивый! — в музыке, которую исполняли по радио. Мелвин Андерсон-Слим ненавидел также современных хиппи, этих немытых антихристов.

Быть таким выгодно, и Андерсон раз в два года убеждался в своей правоте, когда его переизбирали на новый срок, причем без малейших на то усилий с его стороны. Вместе с тем Мелвин Андерсон все же какое-то время проводил за рабочим столом, поскольку здесь ничуть не хуже, чем где-либо еще, спокойно можно было полистать газету, перекинуться парой анекдотов, не спуская глаз с этих коммунистов, которые могли попытаться прийти к власти в графстве Картрайт.

Так или иначе, шериф безупречно нес службу, ограждая графство от происков коммунистов. И за все годы пребывания Андерсона на посту никто никогда в графстве не признался в принадлежности к коммунистам.

Правда, некоторые из категории недовольных — вы ведь знаете, везде есть такие типы — время от времени бурчали по поводу того, что шериф Андерсон не может найти управу на торговцев контрабандным спиртным. Но, несмотря на отдельные вспышки недовольства, Мелвин Андерсон-Слим прочно занимал свое положение, вновь переизбирался на пост шерифа и получал полномочия следить за порядком в графстве во имя процветания американского образа жизни.

Подобно изменчивой и малообнадеживающей погоде, постоянный и надежный Мелвин Андерсон-Слим являлся типичным продуктом графства Картрайт. Еще мальчишкой он стал заядлым рыбаком, и ни одна рыбешка, водившаяся в реках Канкаки и Ирокурой, не прошла мимо него. Андерсон знал любой уголок графства лучше, чем горожанин свой квартал. А жителей графства Картрайт шериф Андерсон знал еще лучше. И жителям Картрайта шериф был известен как рассудительный человек, стоящий на страже закона и не допускающий его нарушений благодаря своему чрезмерному рвению.

Андерсон-Слим — здоровый, пузатый мужчина с багровым, как у заядлого пьяницы, лицом и крупным носом — в этот жаркий июльский полдень был явно не в духе.

В конторе помимо шерифа находился только его первый заместитель — Сай Хекмэн. Брюки у Андерсона были заправлены в сапоги, а ноги закинуты на стол, белая ковбойская шляпа с загнутыми полями валялась в дальнем углу комнаты. Другими словами — все на местах, кроме самого главного — хорошего настроения.

— Итак, давай прикинем, — задумчиво произнес Андерсон. — В феврале ребята захватили среднюю школу и продержали директора запертым в кабинете три дня. В апреле, точнее, в начале апреля майор с женой отправился охотиться на оленей, и она приняла его за оленя. Затем — в прошлом месяце — трое хиппи буквально ворвались в город, украли в банке пятьдесят тысяч и смылись неизвестно куда. Итак, что нас ждет в ноябре? Веселое время выборов и ничего более.

Шериф рыгнул, закончив мысль, Хекмэн же поежился — в знак согласия.

— А сейчас нам только этого не хватало, — заявил Мелвин Андерсон.

Он снова рыгнул и, выдвинув ящик стола, достал какие-то таблетки.

— Теперь мы по уши в дерьме, — продолжил Андерсон. — В заповедной зоне Донг-Хиля, или, точнее, там, что еще пару дней назад считалось заповедником Лонг-Хилл. Естественно, подобная чертовщина должна была случиться именно в той десятой части заповедника, которая как раз и входит в наше графство, а не в обширных лесных угодьях, принадлежащих графству, где шерифом работает Эдди Швенкер. У Эдди Швенкера вообще никогда ничего не происходит. Даже птички над чертовой территорией Эдди Швенкера только и знают, что поют, стоит же им перелететь к нам, как они тут же испражняются. Но все равно, в любом случае мы имеем сейчас дело с тремя трупами, возникшими неизвестно откуда на территории нашего графства. Один из них убит прямым попаданием в голову, адрес его в Балтиморе оказался вымышленным. Второй также убит прямым попаданием в голову, адрес в Мемфисе, как выяснилось, тоже был липовым. И еще остался третий, о котором вообще ничего не известно. Я правильно говорю, Сай?

— Да, сэр, — ответил первый заместитель шерифа. — Все именно так и есть.

— Благодарю тебя, Сай. Вдобавок ко всему криминальные эксперты графства Кук здорово «помогли» нам. Криминалисты, как ты знаешь, сообщили, что, хотя у тех двоих и прострелены головы, ни у одного не обнаружено самой пули. Только какие-то мелкие металлические осколки. Верно?

— Совершенно верно, — подтвердил Хекмэн.

Андерсон буквально заглотнул целую горсть таблеток.

— И что же дальше! — воскликнул шериф. — Тогда мне пришла гениальная мысль, лучшая за всю мою долгую службу! Делом должны заняться федеральные власти, поскольку заповедник Лонг-Хилл является федеральной собственностью. И тогда так просто, на всякий пожарный случай, я навел справки в архиве графства, и выяснилось, что проклятое федеральное правительство Соединенных Штатов Америки восемь месяцев назад продало часть заповедника, которая как раз находится в моем графстве. Стало быть, теперь это — моя проблема, черт побери! Как называется та контора, которой они продали наш лес, Сай? Как она называется?

Его подручный, прицокивая языком, закатил глаза к небу и произнес:

— Фонд охраны живой природы.

— Вот, вот, — повторил Андерсон. — Именно так. Замечательно, не правда ли? Фонд… — как его там — да пошли они все!.. Этот фонд заботится о природе гораздо лучше, нежели о людях. Настолько хорошо, что вообще не существует! Никто о нем никогда и не слыхивал ни у нас, ни в соседних графствах. Фонд нигде не зарегистрирован, поскольку он — фиктивный. Проку от него никакого, одна лишь головная боль. Ну и что? Стоит ли так расстраиваться? — задал шериф риторический вопрос. — Он взглянул на своего заместителя и продолжил: — Наступит понедельник, и мы позвоним в Спрингфилд и все выясним о злосчастном фонде. И еще, пожалуй, получим кое-что от ФБР. Послушай, Сай, черт побери, стоит ли Андерсону-Слиму тратить нервы из-за какой-то чепухи?

Шериф проглотил еще несколько таблеток и, медленно разжевывая их, о чем-то задумался.

— Дерьмо! — выругался он, немного помолчав. — Ни черта мы от них не получим! Можешь записать это черным по белому. Ни в понедельник, ни в субботу мы ничего так и не узнаем. Да, кстати, сегодня как раз суббота. Вот так-то, Сай, мой мальчик.

5

Артур Ундервуд пригубил виски с содовой и в целом остался доволен напитком.

Генерал никогда ничего не записывал и не позволял делать это своим ближайшим помощникам. Но по меньшей мере раз в день Ундервуд имел обыкновение прослеживать план намеченных действий. Что касалось работы, то тут генерал был неумолим и не терпел пренебрежения к незначительным деталям.

Именно поэтому комитет начальников штабов и не отправил его в отставку. Ибо никто другой, кроме Артура Ундервуда, не мог столь тщательно и скрупулезно планировать операции. Это было прекрасно известно Марку Пучеру, да и другим членам комитета начальников штабов не хуже. Все они отлично знали, что лучше генерала Ундервуда им никого не найти. Поскольку он был мастером своего дела!

Тем не менее, подводя итоги дня, Ундервуд был несколько разочарован тем, что сотрудник Рейнер не вышел в установленное время — до отлета генерала из Канзас-Сити — на связь по телефону. Задержка вряд ли должна была беспокоить военного, поскольку Рейнер считался верхом пунктуальности. С другой стороны, если Рейнер остался не совсем удовлетворен ходом тренировочных испытаний, то он — и тут можно не сомневаться — постарается во что бы то ни стало добиться совершенства в мелочах, рискуя даже пропустить обусловленный ранее сеанс связи с шефом, который, если говорить по большому счету, в данном случае не имел существенного значения.

Генерал заказал себе третью порцию виски. Впереди его ждало Майами. Превосходно. Сияние солнца и работа. Канзас-Сити остался уже позади. Прекрасно. У него чудесные друзья и отличная работа.

В задачу генерала Ундервуда, как всегда, входило создание нужной декорации, распределение ролей между актерами и… прогон всего спектакля, именно прогон — какое точное выражение, принятое в театральных кругах!

Хорошая у него была работенка, просто чудесная! Вдобавок ко всему подчиненные величали его «хозяином». Да, да, именно «хозяином». Интересно, называли ли они его так и теперь? Ну, конечно, куда им деться. Вероятно, кое-кто из его прежних коллег решил удостоить его каким-нибудь более почетным титулом. И совсем не исключено, что правительственные сановники уже воздали ему должное как искуснейшему военачальнику. Возможно, у них хватило даже воображения назвать его «Черным принцем».[6]

Конечно, самому генералу такое прозвище польстило бы, однако было бы глупо ожидать от них этого сейчас, когда история еще не вынесла свой приговор. Ведь потребуется по меньшей мере лет сто для серьезных научных исследований, чтобы должным образом по достоинству оценить его гениальность как крупного военачальника. Да, не раньше. И уже тогда-то генерала с полным правом можно будет окрестить «Черным принцем»!


Вопрос. Ну, хорошо. Теперь меня интересует, чем Ундервуд занимался в Канзас-Сити? Как удалось там поработать?

Ответ. Отлично, без сучка и задоринки. Все прошло гладко, спасибо.

В. С кем у него были контакты в Канзас-Сити?

О. Генерал довольно много времени провел с человеком, который, насколько я понимаю, контролирует всю работу в Канзас-Сити.

В. Значит, связной. Связной с лицами, действующими в Канзас-Сити?

О. Полагаю, что так. Следующим в цепочке стоит Рейнер, по крайней мере, когда он наведывается в Канзас-Сити. Именно Рейнеру поручено руководить размещением в Канзас-Сити группы или групп снайперов. Точнее говоря, по всем данным, первая группа должна появиться либо из Майами, либо из Чикаго, либо из Лос-Анджелеса. Однако пока нельзя понять, какая из групп — главная и где эти люди в настоящий момент скрываются.

В. Но доподлинно известно, что местом проведения акции выбран Канзас-Сити и связной руководит сейчас всем, что там происходит. Верно?

О. Верно. Кое-что прояснилось о Дули.

В. Дули?

О. Ну, подсадная утка. Тот, кого они величают «Зеро». В общем, приманка.

В. Ну, ну, понятно. Некто Билли Джо Дули.

О. Правильно. Но я имею в виду не настоящего Дули. Настоящий Дули находится либо где-то в Майами, либо в Форт-Уэрте, точно мне не известно. Речь идет о двойниках Дули, они шатаются по стрелковым клубам и по тирам Канзас-Сити и поражают всех своей меткостью.

В. Это выяснилось в ходе слежки за Ундервудом?

О. В основном да. Однако некоторые сведения получены после отлета генерала в Майами.

В. Тем не менее вы пока не можете сказать, где все-таки находится настоящий Дули?

О. Нет, не могу. Или в Майами или в Форт-Уэрте, чтобы ответить точнее, надо копнуть поглубже. Но мне кажется, что в Канзас-Сити его пока нет.

В. Ну, что же, тогда копните поглубже.

О. Извините, этим я заниматься не стану. В мой контракт входило наблюдение за Ундервудом в Канзас-Сити плюс все, что выяснится попутно. Таким образом, вы получили сведения о Дули и связном. Итак, моя работа завершена. Мы договаривались только о Канзас-Сити.

В. Все в порядке. Будем считать вашу миссию законченной.

6

Отель «Марриотт-инн» находился в стороне от деловой части Вашингтона и был вполне приемлемым местом встречи. Колин на лифте поднялся на четвертый этаж, постучал в дверь, немного подождал, затем снова постучал. Никто не ответил. Он вошел в номер, заглянул в ванную, подошел к единственному в комнате креслу, остановился, посмотрел на часы и присел.

«Где сейчас Гринфилд? — подумал Макферрин. — Удалось ли ему пробраться в иллинойские леса и невредимым выбраться оттуда?»

Кому еще мог он поручить такую рискованную операцию? Дэн был его лучшим другом еще со времен службы в «зеленых беретах». Дэн Гринфилд да Джон Дуглас… Они вместе служили во Вьетнаме, а затем — в Греции. Чем, интересно, занимался сейчас Дуглас? Не исключено, что Джон по-прежнему работал на ЦРУ и стал теперь большой шишкой.

Гринфилд неторопливо вошел в комнату, непринужденно поигрывая ключами, будто только что прогулялся до ближайшей аптеки за углом. Журналист осторожно достал три небольших конверта из большого желтого пакета.

— Вот, пожалуйста, — с готовностью проговорил Дэн. — В письмо Ундервуду я вложил составленный тобой меморандум израильской разведки. В конверте, предназначенном директору ЦРУ, — копия меморандума генералу Ундервуду. В конверте председателю комитета начальников штабов — твое послание. Я лишь в нескольких местах кое-что чуть-чуть подправил.

Макферрин осторожно, за краешки, взял пакет и подвинулся к изголовью кровати, где стояла лампа. Колин отобрал письмо для Артура Ундервуда, затем перочинным ножичком достал из конверта листок и прочел послание.

— Что значат твои добавления?

— Ты хотел, чтобы в письме было что-то колоритное, отвечающее общему духу послания. Вот я и постарался. Я составил нужную фразу и перевел ее на древнееврейский. «Остерегайся старых друзей, которым покровительствует иная звезда, нежели тебе».

Колин рассмеялся. Он не помнил, когда так весело и непринужденно смеялся.

— О, господи! Ну, ты даешь, приятель! — воскликнул он.

Потом Макферрин с помощью того же ножичка достал из пакета следующее письмо, прочел его и заулыбался.

— Где ты раскопал такие подробности о Пучере?

— В публичной библиотеке, — с гордостью откликнулся Гринфилд. — Там детально изложены действия 7-й армии во Франции и Германии. Если ты, старина, хоть изредка будешь читать историческую литературу, то станешь просто незаменимым.

Колин вспомнил совет, который дал ему Монтэгю. Или то был скорее не совет, а предостережение? Так или иначе, но в данный момент он не мог, а точнее, не хотел разбираться в этом.

— Послушай, старина! Ты витаешь где-то в облаках? — не выдержал Дэн.

— Извини, дружище. Я тебя слушаю.

Колин поднялся и принялся ходить по комнате. Небольшой гостиничный номер явно стеснял его.

Гринфилд какое-то время наблюдал за Макферрином, но, когда ему это порядком надоело, встал и преградил Колину дорогу:

— Слышишь, малыш? Мне в самом деле не безразлично, что у тебя на уме. Меня это действительно несколько беспокоит. И о себе самом тоже не грех подумать. Я вовсе не прочь играть в разные игры, когда знаю о твоих планах. Понял?

— Прекрасно понял. Что ты паникуешь? Тебе мерещится, что я стал сдавать? Со мной все в порядке, приятель.

Чтобы как-то продолжить разговор, вернее, перевести его в деловое русло, журналист сказал:

— Ты когда-нибудь задумывался, какие сведения о тебе заложены в картотеке «Уолната»?

— Прекрасная мысль! — воскликнул Макферрин. — Я теперь каждый день — утром и вечером — только и буду об этом думать.

— Я поинтересовался лишь потому, — продолжил Гринфилд, — что рано или поздно какому-нибудь остряку придет в голову запросить на тебя досье в проклятом компьютере.

— Ну, и выяснят, что я — бывший сотрудник ЦРУ и отлично стреляю.

— Прекрасно стреляешь и вдобавок виртуозно владеешь боевыми приемами борьбы.

— Что можно сказать о каждом втором агенте, — заметил Колин.

— Вот и я про то же.

— Да, но я не был чисто оперативным работником, — возразил Макферрин, — это повышает мои шансы. Думаю, если ЭВМ и выдаст список суперменов, моя фамилия должна стоять в самом конце. Кстати, где-то после твоей, поскольку ты, приятель, как раз и был «оперативником».


Сообщение. 22 июля наблюдение за объектом (?) вели с 10 часов 40 минут до 11 часов 23 минут. Объект находился на набережной в центре Майами и раздавал прохожим листовки (образец прилагается).

Сообщение. 23 июля наблюдение за объектом (?) вели с 11 часов 20 минут до 12 часов 43 минут. Объект посетил в Канзас-Сити стрелковый клуб «Канзас-Сити род энд ган клаб». Стрелял из разных пистолетов.

Сообщение. 23 июля наблюдение за объектом (?) вели с 11 часов 30 минут до 12 часов. Объект посетил в Канзас-Сити магазин спортивных товаров и приобрел три коробки винтовочных патронов.

Сообщение. 23 июля наблюдение за объектом (?) вели с 16 часов 23 минут до 19 часов. Объект провел это время в Майами-Бич в увеселительном заведении «Вик энд Лил'с гейэти лаундж» в компании двух белых женщин и одного мулата. (Смотри досье на «Вик энд Лил'с гейэти лаундж» в бюллетене о прокитайских организациях.)

* * *

Прошлой зимой ЭВМ разведывательного сообщества Соединенных Штатов Америки «Уолнат», по размеру и мощности которой не было равной в мире, запрограммировали таким образом, чтобы выдать несколько фамилий и досье на запрашиваемых.

Физические данные объектов — возраст, цвет кожи, рост, вес и внешность — должны были иметь минимальные расхождения между собой.

«Уолнат» выдал фамилии восемнадцати мужчин.

Мужчину, у которого общий показатель данных в группе был средним, обозначили нулем. Звали его Билли Джо Дули.

Затем «Уолнат» исключил из группы объектов, сумма общих показателей которых отклонялась в ту или другую сторону более чем на 1,25 балла.

В результате отсева в исследуемой группе осталось семь мужчин. Шестеро, не считая Билли Джо Дули, получили кодовое имя «Праймус».

Дули же проходил под кодовой кличкой «Зеро».

Весну и лето шестеро с псевдонимом «Праймус» оставались в «программе». Все их поступки фиксировались и направлялись таким образом, чтобы сложилось впечатление об определенной «манере поведения».

* * *

«Праймус-три» начал сопротивляться контролю и с подозрением воспринимал наблюдение за собой. «Праймус-три» был снят с «программы» и ликвидирован.

«Праймус-пять» был снят с «программы» и уничтожен, когда его работодатель и жена стали подозрительно воспринимать наблюдение. Жена «Праймуса-пять» ликвидирована вместе с ним.

* * *

«Праймус — один, два, четыре, шесть» выполняли «программу» по сегодняшний день. Контроль за поведением объектов постепенно уменьшался. В настоящее время активный контроль за действиями «Праймуса» сокращен в десять раз. «Праймус» остается под наблюдением.

«Зеро» введен в «программу» одиннадцатого февраля. Последующий анализ действий объекта: третьего марта, шестого мая, восьмого июня и первого июля. Отклонений в поведении в сторону показной «активности» не зафиксировано.

Повторный анализ данных выдал одинаковые показатели относительно потенциала внутреннего развития и фактора надежности объекта. Совпадение этих показателей полностью соответствует и даже превышает предыдущие прогнозы.

Надлежит учитывать отсутствие взаимопонимания между объектом и

1) школьным консультантом по выбору профессии;

2) приятелем по команде в школьном боксерском клубе;

3) инструктором морской пехоты во время прохождения службы в армии;

4) отчимом (смотри приложения и справки от А до Q).

Скорректированные даты приведены соответственно в приложениях. Все поступки — демарши удовлетворительны как с точки зрения предпосылок, так и последствий; побочных явлений не отмечается; все идет по намеченному плану.

* * *

Наблюдение за «Зеро», двадцать четвертое июля, Майами. «Груз» в тот же день доставлен в Форт-Уэрт. «Зеро» перешел теперь под контроль Канзас-Сити. Канзас-Сити удерживает «Праймуса» в пределах видимости. Уничтожение «Праймуса» — второго августа.


— Как вы вообще осмелились показывать мне все это! — воскликнул Ундервуд.

Мужчина, к которому он обратился, сидел напротив генерала в тени развесистой пальмы. Тем самым он избавлял генерала от необходимости отводить взгляд в сторону и смотреть на страшное лицо гостя.

— Я записал все по памяти, — произнес незнакомец.

— Как вы посмели! — вновь взорвался генерал Артур Ундервуд.

— Я сделал запись сегодня, — ответил гость. — Клянусь, все записано по памяти.

— Мои инструкции, — в повышенном тоне продолжал Ундервуд, — это мои инструкции! Никто не вправе их менять! Никто не вправе их опровергать! И незачем было лезть с вашей чертовой инициативой.

— Видимо, мне хотелось отличиться, — заметил мужичина и полез в карман за портсигаром.

— Сожгите это! — приказал генерал.

Монтэгю молча направился в ванную.

Ундервуд — в халате и домашних тапочках — подошел к телевизору и переключил программу, затем, подумав секунду, вновь вернулся к прежней передаче. Звук был на минимуме. Генерал устроился в кресле, вытянув вперед старческие ноги, потом закинул одну ногу на другую, сложил руки на груди и стал слегка разминать себе грудь.

Когда Монтэгю вышел из ванной, Ундервуд смерил его полным пренебрежения взглядом и снова принялся массировать себе грудь, сосредоточив все внимание на телевизоре.

— Только поглядите, как ребята играют в футбол! — воскликнул генерал. — Смотреть на этих мартышек — одно удовольствие!

— Я тоже в свое время поигрывал в футбол, — вставил Монтэгю.

— Сэр, — заметил Ундервуд, не глядя на собеседника, — вы многим занимались, отлично со всем справляясь. Вы были моим доверенным лицом, лучшим из сотрудников, сэр. И я первым подтвержу это. Однако в данное время, господин Монтэгю, вы не имеете права на непростительные ошибки.

— Я полагал, что вам будет приятно взглянуть на записи, — ответил Монтэгю, сделав необходимую оговорку. — Очевидно, я свалял дурака, ошибся.

— Вы гордитесь своими заблуждениями, — продолжил генерал. — Да, да, уж поверьте мне: ваша гордость всякий раз будет ставить вас под удар.

7

Когда дежурный офицер попробовал наконец объяснить все более или менее подробно и когда мужчина на другом конце провода стал лучше слышать и смог окончательно понять, насколько он пьян, связь была прервана.

По этому поводу дежурный решил выпить еще. Однако, как ни пил он, он не мог достичь того состояния алкогольного опьянения, в котором пребывал шериф графства Мелвин Андерсон-Слим.

Шериф связался по телефону с десятком должностных федеральных лиц, на которых имел выход. Всем он задал один и тот же вопрос:

— Что за чертовщина здесь происходит? И с какой стати я должен что-то отправлять?

Никто, никто из четырнадцати, кому он звонил, не смог сказать шерифу ничего вразумительного.

Но Мелвину Андерсону необходимо было все же выяснить вопрос, который сам по себе, как он считал, лишен здравого смысла.

Стоило ли шерифу поступить так, как об этом просил звонивший по телефону незнакомец, или он должен действовать, как считал нужным. Второе означало, что вообще не следовало ничего предпринимать. Поэтому Мелвин Андерсон и решил напиться до чертиков, что всегда являлось лучшим способом принятия благоразумного решения.

За два часа, пока шериф Андерсон осушил почти литр виски, сообщение, переданное им в Вашингтон, уже разошлось по всей столице.

Мелвин Андерсон вскоре полностью отключился и остался лежать на ковре в собственном кабинете.

Первый заместитель шерифа Хекмэн решил не трогать своего начальника.

«Пусть, — подумал Хекмэн, — шерифы, которым хочется поспать, спокойно поспят».

* * *

Валери Крейг наводила дома порядок, готовясь к приезду мужа. Она прибрала на кухне и в спальне, затем включила плиту, чтобы приготовить курицу на гриле.

После этого Валери прошла в ванную, разделась, бросила белье в корзину и наполнила ванну. Она опустила в воду несколько фиолетовых кристалликов, напоминавших грубую морскую соль, затем добавила жидкости янтарного цвета, видимо масла. И наконец погрузилась в темно-синюю воду почти с головой.

Все в порядке, в доме прибрано, ужин готовится, жена в ожидании мужа наслаждается в ванне, полной ароматов экзотических трав.

Валери протянула руку к медной корзиночке, стоявшей неподалеку, отобрала несколько серебряных заколок и с их помощью уложила длинные каштановые волосы в элегантный пучок.

Она с наслаждением вытянулась в ванне, любуясь своим телом. Красота ее, однако, почти ничего не значила для человека, который был ее мужем. Для Томми в жизни нет ничего важнее его собственных дел, бизнеса, который он сам называл «пантеоном» вечной античности.

Валери прикрыла глаза и вспомнила Макферрина.

Жизнь удалась, и она это хорошо знала. В свои тридцать два года Валери Крейг занимала должность заместителя заведующего отделом в Форт-Миде и в настоящий момент руководила группой из двадцати трех шифровальщиков. Валери являлась также автором двух учебников, которые использовались Управлением национальной безопасности в процессе обучения основам криптографии на базе вычислительной техники.

Можно с уверенностью утверждать, что Валери достигла вершины своей карьеры. При необходимости Крейг обязан сопровождать вооруженный до зубов телохранитель, по желанию в любое время суток она могла пользоваться служебным автомобилем марки «линкольн» с водителем. В перспективе Валери ожидала солидная пенсия и все соответствующие блага, реши она покинуть свой нынешний пост.

И наконец, Валери была связана нерасторжимыми брачными узами с процветающим, хотя и несколько невнимательным к ней человеком. Но замужество, видимо, не очень-то обременяло женщину, принимая во внимание ее большую профессиональную занятость и любовный роман по совместительству.

У Валери практически не было выбора. Брак был ей необходим, чтобы добиться уже обещанного ей продвижения по службе, и Томми тогда оказался самым подходящим ухажером. Вопрос о замужестве решился довольно быстро, и Валери об этом особенно не жалела.

Работа для нее превыше всего. Кроме того, теперь у Валери появился Колин Макферрин, непревзойденный любовник с точки зрения самых взыскательных дам. Колин был тем мужчиной, пройдя мимо которого по улице женщина тут же понимала, что только с ним найдет свое счастье.

Жизнь с Томми, таким образом, была вполне терпимой и не такой уж беспросветной. У Валери есть любимая работа, свобода, независимость… и Колин.

— Колин, — ласково прошептала женщина, погружаясь в дремоту.

Валери продолжала звать Колина уже где-то в забытьи и про себя, когда муж открыл дверь квартиры, поставил чемодан в прихожей и окликнул ее:

— Валери, я дома.

Наконец в поисках жены Томми заглянул в ванную и несколько раздраженно проговорил:

— Я сказал, что уже дома.

Валери была просто очаровательна. От воды поднимался легкий пар. Она элегантно повернула головку в сторону мужа, демонстрируя божественную шею. Перед ним предстала сама женственность с несколько затуманенным взором и жемчужными блестками пены на коже.

— Как все прошло в Бостоне, дорогой? — безмятежно поинтересовалась Валери.

8

Они собрались в Золотом зале, названном так по цвету стен и обивке кресел, отделанных золотистой кожей. Пять высоких кресел полукольцом окружали белый круглый стол в центре зала. Обычно здесь стояли десять кресел, поскольку каждого начальника штаба того или иного вида вооруженных сил сопровождал, как правило, его ближайший помощник.

Однако нынешнее заседание комитета начальников штабов было необычным во всех отношениях. Исключение составлял лишь установленный в Пентагоне протокол относительно очередности появления в зале представителей различных видов вооруженных сил. Другие формальности на этот раз не соблюдались.

Первым в зал вошел генерал Пучер и сел на место председателя. Когда он устроился в кресле, места за столом заняли и остальные присутствующие: Келлер, военно-воздушные силы; Гриссл, сухопутные войска; Джарк, военно-морские силы; Торн, корпус морской пехоты.

Пучер ждал, он хотел начать заседание в точно назначенное время, подчеркнув тем самым важность их встречи. До начала заседания оставалось больше двух минут. Пучер снял часы и положил их рядом. Стол был абсолютно пуст, и большие часы служили прекрасным украшением этой безупречно белой поверхности.

— Не хватает пепельниц, — заметил адмирал Джарк.

Пучер ногой нажал на специальный звонок, спрятанный под ковром. В ответ в зале прозвучал глухой сигнал. Тогда Пучер дважды нажал на кнопку под ковром.

Единственная в зале дверь распахнулась, на пороге появился офицер охраны, отдал честь и замер, ожидая распоряжений.

Пучер произнес одно слово:

— Пепельницы.

Офицер подошел к вмонтированному в стену шкафу, достал пять больших бронзовых пепельниц, на каждой из которых была выгравирована эмблема, соответствующая тому или иному виду вооруженных сил, и подошел к столу. Офицер нужным образом расставил пепельницы, отдал честь и, чеканя шаг, направился к выходу, повернулся, снова отдал честь, открыл дверь и затем плотно закрыл ее за собой.

— Связь отключена, господа, — проговорил генерал. — Записи делать не разрешается. Извините меня, однако прошу вас, как офицеров и джентльменов, дать слово, что вы не записываете наше заседание на магнитофон. Итак, не возражаете?

Пучер снова взглянул на часы, наклонился и достал из стоявшего рядом портфеля конверт. Вскрыв конверт, генерал извлек оттуда листок бумаги и положил его перед собой на стол. Затем Пучер вынул из кармана очки, аккуратно надел их, посмотрел на часы и начал заседание:

— Этот документ был доставлен посыльным мне домой сегодня примерно в пятнадцать часов тридцать минут. Документ подписан «Бывший товарищ по оружию». Письмо начинается без приветствия. Далее цитирую:

«Я служил под Вашим командованием. Полагаю, у меня есть основания считать, что я был в числе наиболее преданных Вам офицеров. Мы участвовали вместе в операциях под Мангеймом, Гейдельбергом, Гейльбронном и в ряде других. Я упомянул эти три сражения, чтобы Вы не сомневались в подлинности моей информации. В конце письма под номерами, соответствующими каждой из упомянутых операций, я привожу конкретные факты, которые в то время были известны лишь лицам из Вашего ближайшего окружения.

Итак, позвольте перейти к существу вопроса.

Я располагаю информацией относительно того, что осуществление плана поручено Центральному разведывательному управлению, точнее, задание вверено сотрудникам Отдела тайных операций (ОТО), причем высшее руководство ЦРУ ничего не знает о данной операции.

Мне известно, что выполнение операции возложено на бывшего заместителя директора ЦРУ генерала Артура М. Ундервуда, который по-прежнему контролирует работу основных подразделений ЦРУ, несмотря на то что руководство ЦРУ не поставлено об этом в известность.

У меня также есть сведения, что в рамках Отдела тайных операций ЦРУ имеется оппозиция по поводу осуществления данного плана, и в настоящий момент кое-кто в ОТО принимает меры, чтобы воспрепятствовать выполнению этого задания.

Я располагаю информацией, что эти меры были предприняты и существенным образом помешали проведению операции в заповеднике Лонг-Хилл и привели к потерям в живой силе.

Я хотел бы довести до Вашего сведения, что меры по саботажу операции увенчались успехом вследствие утечки информации по вине одного из сотрудников ЦРУ, сочувствующего вышеупомянутой оппозиции. Вам также небезынтересно узнать, что эти действия направлены на дискредитацию РУМО и преследуют цель навести следствие на месте саботажа на Разведывательное управление МО.

Имейте в виду, что сотрудник ЦРУ в настоящее время тайно пытается передать прессе соответствующую информацию под видом профессионально обставленного „сенсационного“ сообщения.

Следует учитывать, что в намерения упомянутого сотрудника ЦРУ входит также дискредитация комитета начальников штабов, в частности лично Вас, сэр.

Общеизвестен тот факт, что среди сотрудников ЦРУ имеются враждебные группировки. Известно также, что межведомственное противоборство с РУМО может самым серьезным образом поставить под удар Ваши цели и Вашу судьбу.

Воздержусь и даже не смею сообщить Вам, сэр, каким образом мне стали известны вышеназванные факты. Остается лишь заверить Вас в том, что, будучи человеком, который бок о бок сражался с Вами в Великой войне за свободы, дарованные христианством, будучи человеком, который готов пожертвовать жизнью ради принципов, призывающих нас бороться против фашизма и социализма, я рад сообщить Вам то, что мне удалось выяснить. Искренне надеюсь, что сведения сослужат пользу Вам и Вашим великим целям. Я хотел бы с достоинством поставить под письмом свою фамилию, однако из предосторожности заканчиваю лишь словами: „с уважением“ и так далее».

Генерал Пучер опустил письмо на стол и расправил его рукой. Затем, сжав кулаки, сказал:

— Итак, господа?

Первым прореагировал адмирал Джарк:

— Господи помилуй!

На столе, как и раньше, стояли только огромные бронзовые пепельницы, в которых дымились сигареты и трубки. Пепельница адмирала Джарка была полна окурков. Высокие кресла из золотистой кожи давно сдвинуты со своих мест.

— Мы заседаем уже около часа, — подытожил разговор генерал Пучер. — Полагаю, мы все согласимся с тем, что обсуждение было исчерпывающим. Попрошу вас вносить предложения. Поскольку данное дело касается всех, мне кажется уместным, чтобы каждый высказался и внес свое предложение. Командующий Торн?

— РУМО здесь ни при чем. Ундервуд не стал бы использовать РУМО. Он, конечно, мог прибегнуть к посредникам с какой-то определенной целью, однако я знаю Артура и потому полагаю, что генерал Ундервуд наверняка держал весь ход операции под своим контролем. У него достаточно опыта, чтобы не допустить межведомственного соперничества.

— Благодарю вас, — сказал Пучер. — Теперь послушаем генерала Келлера.

— Мне не все еще ясно, господа, должен вам признаться. Пока лишь хотел бы отметить, что мы давно решили исключить РУМО из данной операции, чтобы использовать позднее для реализации более серьезных и амбициозных планов. Артур был в курсе задуманного равно, как и все присутствующие за столом. Артур поддерживал все наши аргументы. Припоминаю даже, что он выступал их активным сторонником. Нет, господа, я считаю, что с Ундервудом все в порядке. И еще я бы добавил, что РУМО здесь ни при чем. Полагаю, что все подстроено, чтобы скомпрометировать генерала Ундервуда, а также Разведуправление министерства обороны. Не стоит напрасно волноваться.

— Не стоит волноваться! — воскликнул адмирал Джарк. — Извините, генерал Пучер, я хотел бы выступить следующим. — Глубоко затянувшись, адмирал произнес: — Вся эта история дурно пахнет. Мне с самого начала казалось это сомнительным. Я говорил вам. Я совершенно ясно дал вам понять, что полностью поддерживаю цель операции. Однако я советовал вам предусмотреть завершение операции силами РУМО, то есть силами наших собственных сотрудников. Этот Ундервуд — он из ЦРУ, а оно, как известно, воспитывает людей, которые слишком много думают. Там одни умники. Теперь за свои же деньги мы получаем то, что заслужили. Теперь нам просто надо ждать, когда нас свяжут по рукам и ногам и подожгут.

— Адмирал! — прервал его председатель комитета начальников штабов.

— С Ундервудом, полагаю, пора кончать, — проговорил генерал Гриссл. — Во-первых, Ундервуд никогда не был нашим человеком, он работал на Управление стратегических служб.[7] Во-вторых, он по-прежнему остался чужаком и, не исключено, имеет свои интересы на стороне. В-третьих, если, скажем, я не прав по пункту первому и пункту второму, успех операции зависит от снижения степени риска. В нашем случае допустим лишь минимальный риск, и он подсказывает единственно правильное решение — с Ундервудом надо кончать. Его необходимо убрать.

— Давайте запросим наш «Уолнат»! Запросим оценку вероятности и тогда решим! — предложил адмирал Джарк.

— С ним пора кончать! — воскликнул генерал Гриссл. — Будь проклят ваш «Уолнат»! Я вообще считаю, что ЦРУ вовсю подслушивает нас. Им наверняка удалось раскрыть наши шифры, и, заверяю вас, они смеются над нами. И мы перед ними теперь как на ладони. Скажу вам еще кое-что. С той самой минуты, как мы арендовали этот чертов компьютер, мы оказались у них в руках! Они получили доступ к нашим секретам, и здесь — причина всех наших неудач. Если бы вы послушали меня тогда и по-прежнему пользовались своей ЭВМ в РУМО, то ваш проклятый Ундервуд не сунулся бы к нам. Тогда всякие там прихвостни из ЦРУ не стали бы тыкать нам в лицо и мы не увязли бы в этой грязи! Кончайте с Ундервудом, послушайте меня, и поставьте на всем точку.

— Теперь моя очередь высказаться, господа, — проговорил председатель комитета начальников штабов. — Я придерживаюсь такого мнения: факты, изложенные в письме, подтвердились. Мы ставим интересы Пентагона превыше всего и решаем вывести из игры генерала Ундервуда. Артур был хорошим солдатом. Хочу призвать вас считать его поведение геройским. Но все солдаты и герои — лишь простые смертные. Полагаю, его кончину надо рассматривать как смерть на боевом посту. Будем, считать, что пал на поле боя наш товарищ, который, несомненно, был храбрым, но мог допускать ошибки и попадать под чужое влияние. Весьма досадно… Но в конечном счете этого следовало ожидать. С самого начала было ясно, что не удастся обеспечить полный контроль над операцией. Знали мы и об издержках, связанных с привлечением к операции профессиональных убийц, однако считали, что цель оправдывает риск. Господа, мы положились на судьбу, но она не улыбнулась нам. Мы пытались вскочить на необъезженную лошадь, но она сбросила нас. Все не так страшно, господа, отнюдь… — Марк Пучер откашлялся и продолжил: — К этому, господа, мне добавить практически нечего. И конечно, благодарю всех и каждого в отдельности за искренний и ценный вклад в обсуждение поставленных вопросов. Задержу вас еще ненадолго, — закончил генерал. — Соберемся здесь завтра ровно в девять ноль-ноль, чтобы разработать инструкции вверенным вам подразделениям.

9

Компьютер был огромен.

Специалисты, знающие толк в этих делах, утверждали, что он самый большой из всех существующих компьютеров. Его называли гигантским. И в какой-то мере данное определение соответствовало истине, поскольку ни одно техническое сооружение, выполнявшее аналогичные функции, не занимало столько места.

По объему памяти компьютеру тоже не было равных. Однако объем памяти в данном случае не служил основной характеристикой, благодаря чему компьютер считался непревзойденным. Уникальными прежде всего были такие показатели, как скорость выполнения операций и их сложность.

Высказывались различные предположения относительно места размещения компьютера. По некоторым данным, он был замаскирован под научно-исследовательский центр, обслуживающий промышленных магнатов и расположенный в радиусе пятидесяти миль от Пентагона. Другие утверждали, что гигантский компьютер находился где-то в пустыне, недалеко от Большого Соленого озера, и якобы для вида обрабатывал информацию основных финансовых учреждений страны.

Все сведения о компьютере, достоверные или вымышленные, подлинные или предполагаемые, можно суммировать следующим образом:

Сооружение компьютера началось в середине шестидесятых годов и завершилось где-то через десять лет.

Первоначально для обслуживания компьютера была отобрана группа наиболее способных инженеров, позднее группа была распущена и техническое руководство вверено двум другим специалистам.

Шестнадцать операторов-программистов, которые, как предполагалось, несли круглосуточное дежурство в многочисленных помещениях, где размещался компьютер, никогда не выходили наружу. Не исключено, что это утверждение не имело под собой почвы, однако игнорировать его полностью было бы глупо.

Программисты работали по индивидуально заданным программам и имели ложное представление о назначении и функционировании вычислительного центра в целом. Тем не менее все служащие предприятия обязательно давали подписку о сохранении тайны.

Компьютер находился под землей на глубине около шестисот ярдов: вход в него закрывала бетонно-свинцовая плита толщиной около тридцати ярдов.

Возможности компьютера такие, что он один легко мог заменить все другие известные вычислительные центры.

Главная «мега»-способность компьютера заключалась в том, что он выдавал схемы поведения человека, не располагая необходимыми исходными данными.

Компьютер мог проводить детальнейшие расчеты по различным независимым друг от друга схемам, напоминающим сложные головоломки, разделяемые так называемыми «линиями надежности».

Возможности компьютера по хранению и извлечению данных, расчетам и отработке программ, сортировке и поиску информации предоставлялись сугубо государственным учреждениям, пользующимся своей ячейкой. Часть компьютера, арендуемая тем или иным ведомством, отделялась от других ячеек соответствующими «мембранами» — постоянно меняющимися плоскостными схемами пульсирующих сигналов, именуемыми не иначе, как «линии надежности».

Особенностью данных «линий надежности» являлось то, что плоскостная структура менялась произвольно, а не автоматически, по какой-то заранее заложенной схеме.

Пульты управления компьютером располагались на земле и в воздухе и обслуживались лицами, имеющими серьезные физические недостатки.

Существовало не менее шести и не более десяти подобных пультов управления. Один из них размещался где-то в штате Кентукки, а другой пульт был вмонтирован в самолет без опознавательных знаков.

Пульты уменьшены до таких размеров, что оказались не больше обычной буханки хлеба.

Основным арендатором компьютера являлось Центральное разведывательное управление, оно же было и главным «хозяином» «Уолната».

Пользователем или «соарендатором» компьютера являлись разведслужбы США.

Внешне пульт управления выглядел довольно просто и напоминал пульт обычного «цифрового компьютера».

Компьютер назвали «Уолнатом», или «грецким орехом», дав ему это шутливое прозвище, поскольку уникальные системы разделения ячеек компьютера — «линии надежности» — по своей структуре чем-то напоминали внутренние перегородки грецкого ореха.

В понедельник двадцать пятого июля в 14 часов 21 минуту 34 секунды в «Уолнат» — простейшую на первый взгляд машину, известную как «цифровой компьютер», — была введена новая программа.

В понедельник двадцать пятого июля в 14 часов 21 минуту 42 секунды компьютер выдал информацию. Конечным результатом, для получения которого компьютеру потребовалось восемь секунд, явилась фамилия Колин Роберт Макферрин.

В понедельник двадцать пятого июля в 14 часов 21 минуту 43 секунды «Уолнат» — уникальная компьютерная система, справившись с заданием «арендатора», который запросил и получил от компьютера нужное ему имя, — приступил к выполнению более сложной и, видимо, более важной программы.

10

Артур Ундервуд сидел в удобном мягком кресле, запрокинув голову назад, прикрыв глаза, слушая симфонию до-минор Франка. Проникновенные звуки музыки, льющиеся из четырех больших динамиков, недавно установленных в кабинете генерала, заполнили комнату.

Ундервуд остался доволен реализацией своего плана, несмотря на незначительные накладки. Поездка в Канзас-Сити и Майами была успешной, и в общем все шло хорошо, можно даже сказать, отлично, суммируя операцию в целом. Деятельность Билли Джо Дули и его двойников, развернутая в радикальных и левацких кругах, носила явно подрывной характер и привлекала к себе все большее внимание. Дули взяли на заметку, выявив круг его интересов. В нужный момент достаточно будет просто указать на него пальцем.

Тем не менее затянувшееся молчание Рейнера стало беспокоить генерала…

В дверь позвонили. Ундервуд взял пакет, щедро отблагодарил посыльного и вернулся в кабинет. Он взял рюмку со стола, сделал большой глоток и затем вскрыл конверт.

Письмо, оказывается, было не от Рейнера, черт бы его побрал! В пакете находилось какое-то странное послание.

Аманн? Израильская разведка, действующая на территории Соединенных Штатов Америки!

«Невообразимо! Невообразимо! — буквально взорвался Ундервуд, — чтобы посторонний узнал об этом».

Генерал еще раз взглянул на адреса, по которым были направлены копии данного послания.

— Господи помилуй! — пробормотал Ундервуд. — Морган Дрексел! Неужели они действительно послали копию письма директору ЦРУ?

Слезы вдруг навернулись на глаза. Он попытался успокоиться, забыться в музыке и спиртном. Генерал пил виски большими глотками, стараясь сосредоточиться на усиливавшемся жжении в желудке и приятном тепле, разливавшемся по всему телу. Чем оно было вызвано — алкоголем или страхом?

Генерал впал в какое-то забытье. Он почувствовал легкость, какая, как говорят, бывает у человека, вступающего в бой. Так ощущают себя десантники, выпрыгивающие из самолета, чтобы сразу ввязаться в перестрелку на земле, или морские пехотинцы, находящиеся на борту корабля, рассекающего волны и готового с минуты на минуту высадить их на берег. Именно так ощущают себя в такие моменты — руки сжимают винтовку, а мысли улетучиваются неизвестно куда…

Вот с таким ощущением и заснул генерал, сжимая в руке пустой стакан. Во сне пальцы разжались, и стакан упал на ковер.

* * *

В дверь позвонили.

Звонок? Уже почти утро! Звонок в такое время?

Генерал открыл дверь. Перед ним предстали трое. Все были аккуратно одеты и вежливо улыбались.

— Доброе утро, сэр, — обратился к нему один из них. — Надеюсь, мы не очень побеспокоили вас.

— Да нет, не очень, — ответил Ундервуд.

— Позвольте войти? — спросил незнакомец.

— А по какому вы, собственно, делу?

— По делу государственной важности, — живо откликнулся все тот же незнакомец.

Они не дали Ундервуду договорить. Мужчина, вставший слева от генерала, зашел сзади и наложил широкую полоску клейкой ленты ему на рот. Одновременно парень, находившийся справа, обхватил голову Ундервуда мощными руками и зажал ее словно в тиски.

Игла под небольшим углом вошла в шею без всякого труда. Все было проделано весьма квалифицированно. Для генерала хватило бы и меньшего количества этого смертоносного препарата, однако «ребята» всегда работали с небольшим «запасом», так, на всякий случай.

* * *

Горничная обнаружила тело генерала утром, в начале девятого; в девять часов пятнадцать минут в военном госпитале «Уолтер Рид» было закончено вскрытие трупа. Эту процедуру провели оперативно, как требовало того положение Артура М. Ундервуда, военачальника, известного своими заслугами перед всей страной.

Вскрытие закончилось полной выкачкой из трупа всей жидкости, особенно крови и спинномозговой жидкости. Образцов жидкости сохранено не было. Таким образом, не осталось абсолютно никаких следов от яда кураре.

Патологоанатом, проводивший вскрытие, установил, что генерал умер «естественной смертью», и тело было обезвожено для соответствующей подготовки к бальзамированию.

Поскольку горничная не смогла связаться с госпожой Ундервуд в Нью-Йорке, генеральша узнала о трагической и безвременной кончине мужа только во второй половине дня, когда наконец попала домой.

Госпожа Ундервуд всегда гордилась своим супругом и с достоинством восприняла весть о том, что овдовела. Она была готова со всей серьезностью подойти к торжественной церемонии похорон генерала с соблюдением всех военных почестей.

Госпожа Ундервуд постаралась наметить план необходимых приготовлений. Когда же вдова представила себе все, что потребуется для того, чтобы придать церемонии подобающую торжественность, она перенесла похороны на как можно более поздний срок, на второе августа.

11

Летняя резиденция президента США Эдварда Бурлингейма — коттедж из светлого дерева — окнами выходила на Атлантический океан. Резиденция находилась на острове Маунт-Дезерт в нескольких километрах or побережья залива Мэн.

Эдвард Бурлингейм решил отпраздновать день рождения сына, которому исполнилось пять лет, организовав старомодный пикник на природе. Накануне вся его семья и дюжина почетных гостей из столицы прилетели из Вашингтона в Портленд на правительственном самолете, затем на президентской яхте «Сирена» были доставлены в Маунт-Дезерт.

Подали сигареты и коньяк, официанты закончили убирать со стола, и начался откровенный разговор.

Генерал Пучер спросил у президента, как тот собирается поступить в отношении Греции. Эдвард Бурлингейм, привыкший к прямолинейности Марка Пучера, начал было излагать свои мысли, как государственный секретарь Дэнфорт вежливо прервал его, предлагая произнести тост.

Госсекретарь поднялся из-за стола и, взяв рюмку с французским коньяком, сказал:

— За Стивена Бурлингейма и за прекрасного человека — его отца!

Фрэнклин Куиллер тоже встал, поднял свой бокал и предложил:

— Господа, за президента и его сына!

— Весьма тронут вашими сердечными поздравлениями и пожеланиями и полагаю, что теперь мы вполне можем перейти к обсуждению вопросов, поднятых генералом Пучером. Я с готовностью изложу свою позицию, однако, к сожалению, она не находит поддержки у вас и ваших коллег, генерал. Тем не менее еще раз повторяю, что мы рассматриваем Грецию как страну, в которой следует поощрять развитие демократических начал. Думаю, нашим интересам наилучшим образом отвечала бы политика, направленная на поддержку народного правительства в этой стране. Теперь относительно конкретного вопроса, что нам надо предпринять для стабилизации положения в Греции…

— Господин президент! — перебил его Пучер. — Вы уж меня извините, но позволю себе заметить, что вам не удалось убедить меня и что…

— Может, государственный секретарь захочет высказаться по данному вопросу, коль скоро мы уже затронули его. Не правда ли, Отис?

Отиса Дэнфорта можно было принять за брата Фрэнклина Куиллера. У Куиллера, правда, короткая стрижка подчеркивала стальную проседь, у Дэнфорта абсолютно седые волосы были намного длиннее и вились. В остальном же они были похожи. Прежде всего фигурой. Оба высокого роста, значительно выше президента. Удлиненные открытые лица без труда могли выразить нескрываемое недовольство или искреннюю радость. Оба сутулились, не отличались атлетическим сложением, одним словом, в них чувствовалось аристократическое происхождение.

Отис Дэнфорт и Фрэнклин Куиллер имели не только поразительное внешнее сходство. И по манере поведения, и по образу мышления их вполне можно было принять за близнецов. Их схожие общественно-политические взгляды также имели корни и единые аристократические истоки. Вполне естественно, что и одевались они в одном стиле — предпочитали носить мягкие, твидовые пиджаки, начищенную до блеска английскую обувь, слегка поношенные светло-голубые оксфордские рубашки, которые, как казалось, пребывали у них в неограниченном количестве.

Несмотря на внезапно налетевший со стороны океана холодный бриз, Отис Дэнфорт сидел без пиджака, в традиционной светло-голубой рубашке с расстегнутым воротом и небрежно закатанными до локтей рукавами. Откинувшись на спинку стула, одновременно удерживая в одной руке коньячную рюмку и сигарету и жестикулируя другой, государственный секретарь произнес:

— Господа! Полагаю, следует отметить, что и президент, и комитет начальников штабов не придерживаются таких уж полярных точек зрения. В конечном итоге обе позиции исходят из отстаивания интересов США, и никто из нас, мне кажется, не станет утверждать, что защита интересов страны возможна без укрепления ее безопасности. Минуточку!

Дэнфорт отпил коньяк, забавно кашлянул и продолжил:

— Президент полагает, что наша безопасность в Средиземноморье может быть укреплена путем проведения более открытой политики в отношении Греции, в частности благодаря отказу поддерживать и военную хунту, которая явно стремится заполучить власть, и народное правительство, которое в настоящий момент находится у власти. По мнению президента и, должен заметить также, по моему глубокому убеждению, коренным интересам США отвечает именно невмешательство в дела данной страны. Прошу прощения!

Госсекретарь снова пригубил коньяк и, как ни в чем не бывало одарив присутствующих лучезарной улыбкой, заметил:

— Говоря о коренных интересах США, я имею в виду защиту национальных экономических интересов, например, поставки нефти и другие вопросы, а также укрепление нашей оборонной мощи. Заверяю вас, методы, предлагаемые президентом, могут, правда, кое-чем отличаться от предложений комитета начальников штабов. Однако я действительно не усматриваю каких-либо серьезных расхождений в целях, к достижению которых все мы стремимся, лишь некоторое незначительное отличие в средствах их достижения.

Закончив свою речь, госсекретарь Дэнфорт одарил гостей еще одной ослепительной улыбкой.

— Сплошное очковтирательство! — воскликнул Марк Пучер, покраснев от возмущения. — Очковтирательство и одни двусмысленности, лично меня, сэр, вам надуть не удастся.

Лучи заходящего солнца едва пробивались сквозь кроны деревьев, небо пылало яркими красками. Президент прощался с последними гостями, пожимая руки и желая всем доброй ночи.

— Одну минуту, сэр, — выпалил Куиллер, дотронувшись до руки президента.

— Да, Фрэнк?

— Вы не передумали относительно поездки в Канзас-Сити?

— На основании чего? — переспросил президент, продолжая говорить в полный голос.

— Эд, все настолько туманно, настолько расплывчато, что трудно представить доказательства.

— Я вас отлично понял, Фрэнк. Что же мне теперь — под подушку спрятаться? Подобные угрозы всегда витают в воздухе. Всегда кто-то хочет убить президента. Меня хорошо охраняют. Я не стану менять свои планы, потому что угрозы слышатся откуда-то из-за границы, или потому, что вы располагаете какими-то неподтвержденными фактами. Я не могу ответственно подходить к исполнению своих обязанностей, пребывая в состоянии страха и отказываясь от принятия решений. Меня, Фрэнк, не запугать и не переубедить, что я не могу уже полностью полагаться на надежность каналов, по которым получаю секретную информацию, что я не должен доверять своей охране. Фрэнк, вы — мой друг, и хочу, чтобы вы знали, что я ценю вашу заботу. Если вы располагаете фактами, сообщите их секретной службе. Я же об этом больше ничего слышать не желаю. Подумайте, взвесьте все, Фрэнк. Уверен, вы сочтете правильной занятую мной позицию.

— Вам виднее, господин президент, — снова переходя на шепот, проговорил Куиллер.

* * *

По внутреннему переговорному устройству директор ЦРУ связался со своим первым заместителем.

— По мнению «орешка», расположенного под нами, — начал Дрексел, — получается, что израильтяне внедрились в нашу организацию… Компьютер дал еще понять, что качество их работы соответствует самым высоким стандартам. О корреспонденции, полученной нами, а также о ее подлинности, правда, ничего не говорится. Однако активность израильской службы в нашей стране оценена по высшей категории. — Дрексел отключил устройство и задумался.

И вдруг впервые за долгие годы тайной профессиональной деятельности — сначала в разведке, а теперь здесь, в ЦРУ, — директору захотелось сказать вслух то, что его мучило. Ему казалось, он должен что-то предпринять. Это было проявлением какого-то подспудного желания, которое искало выход.

— Я спасу себя, — убежденно заметил Дрексел. — Все может рухнуть, но я должен спастись.

Если директор и смутился от таких своих слов, от краткой речи, заметить это было невозможно. Морган Дрексел удобно устроился в потрескавшемся кожаном кресле малинового цвета, закинул руки за голову и стал намечать план действий.

План его был на удивление прост. Главное состояло в том, чтобы выжить.

Теперь директор ЦРУ стремился только к тому, чтобы обеспечить свое выживание.

12

Статья появилась в утреннем выпуске «Нью-Йорк таймс» двадцать шестого июля. Газету раскупили на улице менее чем за час, и был заказан дополнительный тираж.

Статью под броским заголовком на первой странице дополняли шесть фотографий, выполненных удивительно четко. О том, откуда появились фотоснимки, «Таймс» умалчивала.

— Из достоверных источников, — сообщил журналистам сотрудник редакции, занимающийся вопросами внутренней жизни.

Сенсацию тут же подхватили радио- и телекомпании, и она стала обрастать слухами, как в игре в «испорченный телефон».

Но фотографии говорили сами за себя. На одном снимке изображался полигон, снятый с высоты птичьего полета; стрелки-указатели и цифровые обозначения с топографической точностью копировали Фоли-сквер в Канзас-Сити и подъездные пути к нему.

На других фото красовались винтовки различных образцов, лимузин, удостоверения сотрудников РУМО и ведерко стреляных гильз, собранных поблизости. В статье указывалось, что в лесу было найдено более тысячи подобных гильз, и обсасывались мельчайшие подробности.

Газета приводила высказывание председателя комитета начальников штабов.

— Я не могу указать на источники, — заявил генерал Пучер, — но располагаю достоверной информацией в подкрепление предположения о том, что порочный заговор связан с левыми и коммунистическими группировками.

В ответ на вопрос, какой информацией располагает генерал, Пучер заметил, что не вправе разглашать тайну и, к сожалению, вынужден хранить молчание, руководствуясь интересами национальной безопасности, а также секретностью документов.

Газета пыталась узнать мнение по этому поводу бригадного генерала Ральфа Уиллетса, начальника Разведывательного управления министерства обороны. «Таймс» вынуждена была сообщить, что бригадный генерал никак не прокомментировал событие и впредь не станет давать интервью, пока не будет располагать дополнительными фактами.

Президент США заметил, что пресс-секретарь сделает заявление сегодня вечером.

Вице-президент сказал, что, поскольку находится в заграничной поездке, решая один довольно деликатный международный вопрос, он воздержится от каких-либо комментариев до своего возвращения в страну.

Государственный секретарь Дэнфорт заявил, что действия безумцев, входящих в различные политические группировки, буквально застигли Америку врасплох, призвал страну к единству и благоразумию с целью достижения лучшего будущего для всех американцев без исключения, указал на настоятельную необходимость морального стимулирования обездоленных и лишенных избирательного права и высказался за скорейшее введение законопроекта об ограничении продажи оружия.

Директор Федерального бюро расследований отметил, что в настоящее время ведется расследование и он сможет прокомментировать случившееся по прошествии какого-то периода времени. Директор, однако, добавил, что располагает достаточной информацией, полученной из достоверных источников, о том, что к заговору причастны экстремисты левого толка.

Во второй половине дня средства массовой информации вышли в эфир с невероятными сообщениями о поистине странных событиях. Ссылки на источники информации не приводились.

Телевизионная компания Эй-би-си привела пространное заявление, сделанное сотрудником Пентагона по связи с общественностью. В заявлении говорилось, что учреждена специальная комиссия для ведения полного и всеобъемлющего расследования обстоятельств дела, которое пытаются представить таким образом, будто Пентагон замешан в прокоммунистическом заговоре с целью убийства президента США или сопровождающих его лиц в ходе запланированной поездки в Канзас-Сити первого августа.

Адмирал Дэвид Джарк, член комитета начальников штабов, подал в отставку в связи с осложнениями в семейной жизни. Полный текст его письма в Пентагон и министерство военно-морских сил опубликован в «Лос-Анджелес таймс».

Как явствует из письма, супруге адмирала предстоит серьезная операция. Газета поместила на той же странице интервью с миссис Джарк, взятое в палате госпиталя. Супруга адмирала Джарка заметила, что уповает лишь на бога, а на конкретно заданный вопрос журналиста ответила, что опухоль обнаружена на прошлой неделе.

* * *

Вечером, когда комментаторы трех ведущих американских телекомпаний обобщили весьма противоречивые слухи и слегка приукрасили их, чтобы подлить масла в огонь, страну охватило смятение.

На следующее утро проснувшаяся Америка с трепетом обсуждала в учреждениях и школах, поездах и автобусах планировавшееся убийство президента.

«Куда идет страна, если убийство должностных лиц становится обычным явлением?» — спрашивали себя американцы.

Преподаватели говорили о склонности к насилию как о типичной черте национального характера, о чудовищном влиянии на молодежь боевиков, рекламы и комиксов.

Бизнесмены за обедом строили догадки о том, как может повлиять на экономику неожиданный переход власти к вице-президенту. Будет ли он должным образом учитывать интересы бизнеса и как это отразится на фондовой бирже?

Родители обратили все в урок истории, приводя имевшие ранее случаи покушений на жизнь президентов. Они особенно скорбели об Аврааме Линкольне и восхваляли его, словно являлись современниками президента и под каблуком убийцы Линкольна были раздавлены их личные планы и устремления.

Затем родители перевели разговор в другое русло и принялись обсуждать между собой, надо ли детям знать о суровой действительности. Как бы, по-вашему, расценил доктор Спок душевную травму, нанесенную шестилетнему ребенку гибелью любимого героя, его возможные поступки?

В течение двадцати четырех часов страна была вся внимание и участие. Политические воззрения, возраст и местожительство не играли никакой роли. Ведь событие в представлении нации являлось в высшей степени драматичным и волнующим: интриги, убийство и соучастие в этом лиц, наделенных высшей властью.

К сенсации проявили больший интерес, чем к любому зрелищу.

Однако к концу недели, хотя история потихоньку, несколько вяло, но все же раскручивалась, мысли американцев вновь вернулись в обычное русло повседневных забот, мелкой раздражительности, скуки и полузабытья.

И тот великий подъем, которым страна жила день или два, постепенно прошел, оставив лишь тихое перешептывание и апатичные вздохи.

Каждый мог честно признаться себе, что состояние сопричастности длилось недолго и было реально ощутимым, но сказать об этом вслух никто не осмеливался. Американцы понимали, что скука вновь одолела их и они в который раз послушно заглотнули то, что предлагали хваленая Америка и общество потребления. И сохранить подобное ощущение подъема никогда больше не удастся.

Сохранить в жизни настоящее вообще становится все труднее и труднее.

Но американские граждане, как, впрочем, и остальные, за исключением одной небольшой группы лиц, не подозревали о том, что все только еще начиналось.

Даже Колин Макферрин не ведал, что, хотя всеобщий ажиотаж и закончился, произошли события, привлекшие к нему серьезное внимание. Случившееся являло собой завершение второй стадии операции по удачной оркестровке явлений, тщательно спланированных, контролируемых и направленных на достижение одной-единственной цели.

* * *

Женщину звали Адель Дитц, недавно ей исполнилось шестьдесят. Адель не пыталась скрыть седину, напротив, короткая модная стрижка под мальчика игриво выделяла прядки стального оттенка. Она чем-то напоминала восточный тип женщин, возможно миндалевидным разрезом глаз.

В последнее время Адель чуть располнела, но по-прежнему казалась миниатюрной, легкий загар подчеркивал ровные белоснежные зубы. Дама производила впечатление весьма интеллигентной и, похоже, гордилась этим. Хотя внешне Адель Дитц излучала шарм и теплоту, на самом деле она была холодной и безжалостной как скальпель и всегда работала в одиночку.

На гангстерском жаргоне ее бы величали «боевиком». Но для военных из Разведуправления министерства обороны Дитц известна как «чистильщик» и считалась нерядовым сотрудником этой службы, поскольку занималась «чисткой» самого РУМО. Адель Дитц входила в четверку, которая избавляла ряды РУМО от смутьянов и излишне любопытных сотрудников.

Детство Адель прошло в штате Алабама; после успешной учебы в университете, где она защитила довольно необычную в то время диссертацию по Китаю, Дитц поступила на дипломатическую службу. Позднее, пройдя курс обучения в Управлении стратегических служб, она работала под непосредственным руководством «дикого» Била Донована в Англии. Поговаривали, что после второй мировой войны ее в качестве агента, наверно, внедрили где-нибудь в Азии.

Адель Дитц вновь всплыла где-то в начале шестидесятых годов, работая «чистильщиком» уже на РУМО, выполняя отдельные задания с явным увлечением и удовольствием.

Дитц считалась лучшим специалистом, непревзойденным мастером своего дела и единственная из четверки имела неограниченный доступ в рамках РУМО. Ею восхищались многие, генерал Марк Пучер не был исключением.

13

Утром двадцать восьмого июля вашингтонские газеты и радиостанции сообщили, что неизвестными убит Дэниел Джей Гринфилд, тридцатичетырехлетний журналист, прославившийся своими военными репортажами.

В последнее время Гринфилд выступил с рядом интересных статей о видных политических деятелях и конгрессменах на страницах «Нью-Йорк таймс мэгэзин» и других воскресных приложений. Смерть журналиста наступила примерно в шестнадцать часов тридцать минут двадцать седьмого июля в результате прямого попадания в голову с близкого расстояния.

Высказывалось предположение, что стреляли, очевидно, в тот момент, когда Гринфилд звонил по телефону-автомату с железнодорожного вокзала Юнион-стейшн. Сообщалось, что какое-то время в конце шестидесятых и начале семидесятых годов Дэниел Гринфилд сотрудничал с Центральным разведывательным управлением. Полиция не располагала пока сведениями, кто и с какой целью совершил это преступление.

* * *

Колин Макферрин утром двадцать восьмого июля не читал никаких газет и не слышал никаких новостей по радио. В течение всего дня двадцать восьмого июля он вообще не имел никаких контактов с окружающим миром.

* * *

Днем двадцать восьмого июля генерал Марк Пучер прибыл в свою загородную резиденцию на острове Хилтонхед в штате Южная Каролина.

Помощники и секретари генерала получили строжайшие инструкции ни под каким предлогом, за исключением ситуаций, непосредственно представляющих угрозу национальной безопасности, не беспокоить Пучера. Генерал в течение пяти дней хотел отдохнуть, половить рыбу и побыть на природе, чтобы снять напряжение.

Адмирал Торн находился в Кармеле, штат Калифорния, выздоравливая после гриппа.

Генерал Гриссл отбыл в Озаркс полюбоваться природой и птичками.

Генерал Келлер взял отпуск, чтобы провести его с внуками в отеле «Дель-Коронадо» в Коронадо, штат Калифорния.

Двадцать восьмого июля в Пентагоне находился единственный член комитета начальников штабов адмирал Доггетт Энсон, сменивший адмирала Дэвида Джарка на посту начальника штаба военно-морских сил.

Билли Джо Дули двадцать восьмого июля провел большую часть дня в тюрьме. Он был задержан полицией Канзас-Сити по обвинению в незаконном ношении огнестрельного оружия. Залог установили в размере тысячи долларов. Во второй половине дня залог оказался внесенным местным поручителем. Через сорок минут после этого Дули выпустили на свободу. Оружие — пистолет марки магнум — было конфисковано в качестве вещественного доказательства.

Билли Джо Дули вернулся к себе в пансион. Вечером он отправился в центр города, зашел в кафетерий «Барней», заказал бифштекс «Канзас-Сити», поспорил с официанткой по поводу дополнительной платы за поджаренный лук, затем, поужинав, покинул ресторан в компании двух мужчин, которые подсели к нему за столик, чтобы выпить вместе кофе.

Вечером двадцать восьмого июля Эдвард Бурлингейм читал детям главу из «Робина Гуда». Пятилетний сынишка Стивен заплакал, когда по ходу действия должны были повесить Уилла Стутели, а Робин все не появлялся, чтобы спасти его. Президент успокоил мальчика и прочел конец главы, где все хорошо кончалось. Бурлингейм поцеловал детей и отправил их к первой леди страны.

Затем президент провел небольшое совещание со специальным советником Фрэнклином Куиллером. После этого Эдвард Бурлиигейм вышел в сад Белого дома, чтобы на воздухе еще раз просмотреть текст речи, подготовленной для выступления в Канзас-Сити первого августа.

Президент отошел ко сну в двадцать три часа пятнадцать минут, но заснул лишь около двух часов ночи.

Государственный секретарь Отис Дэнфорт двадцать девятого июля целый день провел в Сан-Франциско.

Утром госсекретарь выступил перед членами Калифорнийской ассоциации юристов в отеле «Марк Гопкинс». Тему своего выступления он сформулировал следующим образом: «Преступление в правительстве — предпосылка преступлений на улицах».

Фрэнклин Куиллер двадцать девятого июля весь день работал. Обед и ужин ему приносили прямо в кабинет. Дверь кабинета в здании Белого дома большую часть дня была закрыта. Доступ к Куиллеру имела лишь его личный секретарь Алисой Агаджадян.

Вице-президент США двадцать девятого июля продолжал миссию «доброй воли». В полдень он планировал вылететь из Каира и ненадолго задержаться в Тель-Авиве, затем намеревался вернуться в Афины, чтобы продолжить переговоры с обеими враждующими сторонами, расколовшими Грецию практически пополам и поставившими под угрозу ее участие в НАТО. Вице-президент находился в поездке по зарубежным странам уже более сорока дней.

* * *

Колин Макферрин утром двадцать девятого июля проснулся в той же белой комнате, монотонность которой способствовала тому, что он проспал большую часть предыдущего дня.

Железная кровать стояла на том же месте. Со стен свисали белые набивные маты, подобно тем, которыми пользовались в спортивных залах гимнасты, чтобы избежать травм. Перед Макферрином отсвечивала та же дверь с ламинированным окошком. Короче говоря, все было по-прежнему.

После того, как он проснулся, Колин почувствовал, что ему сделали новый укол. Он увидел, как какой-то мужчина ему улыбнулся и куда-то исчез. Макферрин снова провалился в глубокий и тяжелый сон.

14

Комната была не похожа ни на одну другую, виденную им когда-либо.

Тем не менее в мире существовало немало таких камер-комнат с симметричными стенами и высоким потолком. Все в ней: пол, потолок и стены — выложено плиткой, белой шестигранной плиткой. Но плитку можно заметить, лишь встав во весь рост, поскольку стены комнаты дополнительно закрыты белыми матами.

В такой камере всегда есть кровать, намертво прикрепленная к стене, попросту говоря «койка». В комнате есть и раковина, и кран, но только с холодной водой, поскольку горячей можно ошпариться. На полу, рядом с раковиной, находится небольшая педаль, если нажать на нее, польется холодная вода. В такой камере есть и туалет, точнее унитаз, прочно прикрепленный к полу, а рядом с ним еще одна вмонтированная в пол педаль для смыва.

И конечно, в такой комнате имеется дверь, но без ручки изнутри. В двери на уровне глаз предусмотрено небольшое окошко, закрытое решетчатым ламинированным стеклом или пластиком.

Под потолком время от времени то зажигается, то гаснет лампочка из толстого стекла. Однако заключенный сам не может включать или выключать свет, так как выключатель находится где-то за пределами комнаты, или на пульте у дежурного в конце коридора, или совсем рядом с дверью, но все равно с другой стороны. Увидеть выключатель из комнаты невозможно, поэтому Макферрин и не видел его.

Двадцать восьмого июля Колин Макферрин совершенно не контролировал свое состояние и не представлял, сколько времени спал.

Спал же он столько, сколько было предписано его похитителями. Когда Колин просыпался, он недоуменно всматривался в синяки на руке, явные следы уколов в вену, и непонятное беспокойство волнами разливалось по всему телу.

* * *

Фрэнклин Куиллер устроился на дорогом диване в викторианском стиле, отделанном парчой лилового цвета. Рядом сидела молодая стройная женщина. Она держала себя столь величаво, что походила на статую из белого мрамора. Красивые блестящие черные волосы ровно спадали назад, оттеняя гладкую белую кожу. Сочные, полные губы отливали естественным розовым блеском.

Но в то же время женщина казалась какой-то неестественной, нереальной. Она являлась олицетворением ночных грез или кошмаров, неким божественным созданием, нарисованным лишь воображением, которое никогда не увидишь наяву.

Женщину звали Алисой Агаджадян.

Третьим человеком в комнате был Джон Дуглас.

В тот день, первого августа, стояла невыносимая жара. Причем здесь, в горах Мэриленда, было так же жарко, как и на улицах Канзас-Сити. Окна в комнате закрыты, и было довольно прохладно, поскольку в гостиной, как, впрочем, и в других помещениях второго этажа клиники «Лоун Крест», работал кондиционер.

Присутствовавшие в комнате молчали и не смотрели друг на друга. Внимание было приковано к большому экрану телевизора, стоящего у противоположной стены. Никто не проронил ни слова в течение всей предварительной программы по каналу Си-би-эс и репортажей корреспондентов данной телекомпании с места событий.

Все трое продолжали молчать и во время прямой передачи из аэропорта, куда правительственный лайнер доставил президента и сопровождавших его лиц. Они по-прежнему молча смотрели на голубой экран, когда кавалькада автомобилей в сопровождении мотоциклистов устремилась в центральную часть Канзас-Сити.

И только когда начался невообразимый переполох после того, как на пути президентского кортежа примерно в тридцати ярдах от первого лимузина взорвалась бомба и вся кавалькада остановилась, а агенты секретной службы повскакали на капоты машин и стали метаться по сторонам, размахивая оружием и устрашая всех своим разъяренным видом, и когда диктор Си-би-эс, ссылаясь на официальные источники, сообщил, что президент вернется в аэропорт и немедленно вылетит в столицу, только тогда один из присутствовавших нарушил молчание.

Это был Фрэнклин Куиллер.

— Дело сделано, — произнес он.

На голубом экране появился корреспондент из Канзас-Сити.

— Говорит Кэлвин Гудмэн из Канзас-Сити, — начал он. — Я нахожусь на Фоли-сквер. Представители полиции только что официально сообщили, что им удалось арестовать человека на крыше одного из зданий, выходящих на эту площадь. Мужчина был вооружен винтовкой М-16. Установлена его личность. Это — Билли Джо Дули, бывший морской пехотинец, двадцати девяти лет, белый, среднего роста. Дули, как стало известно, несколько дней назад был арестован по обвинению в незаконном хранении стрелкового оружия, но вскоре освобожден, когда местный поручитель внес за него необходимый залог.

Гудмэн, глядя прямо в камеру, скороговоркой продолжил:

— В настоящее время Билли Джо Дули вновь помещен в городскую тюрьму, откуда его выпустили лишь пару дней назад. Для охраны подозреваемого приняты особые меры безопасности. Корреспондентам Си-би-эс стало известно, что Дули участвовал в деятельности левых и прокоммунистических организаций в Канзас-Сити, а также в Хьюстоне, Оклахома-Сити и Майами. За недостойное поведение Дули раньше времени был уволен из морской пехоты, где проходил специальную подготовку в качестве снайпера. Вы слушали сообщение из Канзас-Сити, передаю микрофон снова вам, Вашингтон.

— Благодарю тебя, Кэлвин, — ответил его корреспондент из столицы.

— Значит, мы теперь в двойном выигрыше, — прокомментировал услышанное Куиллер.

И тогда все трое дружно рассмеялись.

Они лениво наслаждались прохладой клиники «Лоун Крест», находясь рядом с каморкой, в которой, погрузившись в тяжелый сон, пребывал Колин Макферрин.

15

— Просыпайся и вставай, ты, соня!

Неужели он слышал чью-то речь? Неужели это на самом деле был чей-то голос, вторгшийся в бесконечную тишину забытья, в которое, как казалось Колину, его поместили навечно.

— Ну давай же, соня, просыпайся и вставай! Сегодня у всех умников праздник. Вставай же, приятель, поднимайся с кровати!

Да, вне всякого сомнения, он слышал человеческую речь!

Макферрин постепенно начал улавливать связь между отдельными словами и происходящим наяву. Он догадался, что был уже на ногах, и это каким-то образом связано с тем, что он слышал.

Колин стоял неуверенно, неуклюже. Его поддерживал человек, разбудивший его.

— Отлично, больше жизни, парень. Уже пора приниматься за дело и отрабатывать свой хлеб. Просыпайся, приятель. Надо, чтобы ты выглядел, как огурчик, поскольку к тебе собираются гости, — внушал санитар.

Когда Макферрин наконец понял, что от него хотели, он почувствовал, как острая игла вновь больно вошла в руку. Однако на сей раз от укола Колин не погрузился в забытье.

Крепко взяв Макферрина под руку, надсмотрщик вывел его из белой комнаты, отсвечивающей матами и плиткой, и они прошли в гостиную.

На низком столике стояли три пустые пепельницы и низкая вазочка с фисташками.

— Прошу вас, садитесь, господин Макферрин. Думаю, вы извините нас за некоторую грубость обслуживающего персонала и за то, что мы доставили вас сюда таким необычным способом. Я — доктор Агаджадян.

— Мне кажется, доктор, мы уже встречались, — ответил Макферрин.

— Ну да, конечно, — согласился Агаджадян, поставив вазочку с орешками себе на колени и взяв в руку сразу несколько штук. — Мы познакомились несколько недель назад, когда с вами впервые случился приступ.

— Это что — установленный факт? — вспылил Макферрин. — Несколько недель назад? Приступ, вы говорите? Да ведь вы и есть тот самый шут, который интересовался, какое самое высокое здание в Нью-Йорке. Вы хотите выдать меня за сумасшедшего? Верно?

— Стало быть, вы меня помните, господин Макферрин, — заметил толстяк, освободив очередной орешек от розовой скорлупы и поднеся его к пухлым губам.

— Да, несомненно, — парировал Макферрин. — Каким бы чокнутым в ваших глазах я ни был, у меня просто феноменальная память. Я также помню, что мне обещали, что здесь я встречусь с друзьями. А вам, доктор Фрейд, известно, что такое обещание, не правда ли? Вы не могли бы объяснить, что произошло?

— Думаю, я попробую сделать это сам, Колин, — сказал кто-то сзади.

Колин почувствовал, как на плечо положили руку, кровь буквально застыла в жилах.

Куиллер!

— Доброе утро, Колин. Выглядишь ты вполне отдохнувшим, мой мальчик. Не возражаешь, если я присяду?

Колин пристально вглядывался в профессора. Он ненавидел его высокомерие. Колину вдруг захотелось ударить Куиллера, причинить ему физическую боль за все годы обмана и лжи.

— Предатель, — выговорил он наконец. — Фрэнк, я никогда и мысли не допускал, что вы окажетесь предателем.

Куиллер по-прежнему приветливо улыбался:

— Всякое бывает, Колин. Ведь в разведывательном сообществе кого только нет! Тут и подчиненные, и руководители всевозможнейших мастей.

— Подумать только, я изливал вам душу по поводу того, как на самом деле работают «конторы» разных спецслужб, — с болью произнес Макферрин. — Боже мой!

Куиллер улыбнулся:

— Может, это было и наивно, но не так уж непростительно, Колин. Ты всегда был проницательным и искренним учеником. Помимо прекрасных данных для разведчика ты, мой мальчик, еще и интеллектуал. И полагаю, мне удастся доказать, что благодаря своим незаурядным способностям ты сможешь добиться в будущем всего, о чем я говорил.

Доктор Агаджадян вернулся в комнату и передал профессору портфель. Куиллер вынул толстый пакет и стал просматривать его содержимое.

Одновременно в комнату вошел шикарно одетый мужчина высокого роста. Он держался весьма самоуверенно.

— Джон Дуглас! — воскликнул Макферрин. — Ну и спектакль вы, друзья, решили разыграть. Да, весьма впечатляет. Как поживаешь, дружище?

— Кручусь на полную катушку, Мак. А как ты сам? — поинтересовался Дуглас, протягивая Макферрину сигару.

Колин почувствовал, как изменился его старый друг, и говорить он стал по-другому: скованно и напряженно.

— Не могу пожаловаться, — заметил Колин и добавил: — А у тебя сносная одежонка, приятель. Помню тебя еще в джинсах.

— Те времена ушли в прошлое вместе с моей пышной шевелюрой, — сказал Дуглас, проведя рукой по лысеющей голове с аккуратно подстриженными висками.

«Но больше всего, — про себя отметил Макферрин, — изменилось лицо Джона». Оно, пожалуй, округлилось, но дело было не в этом. Видно, что Джон Дуглас в полной мере вкусил в жизни успех, обладал властью и знал себе цену.

— Что там у вас, Фрэнк? — спросил Дуглас, обращаясь к Куиллеру, просматривавшему какие-то бумаги.

— Мое досье, — ответил за него Колин.

— Совершенно верно, — улыбаясь подтвердил Куиллер. — И тут много лестного о тебе, начиная еще со времен твоей работы во Вьетнаме и Греции.

— Мак был добрым приятелем Демосфена Пелиаса, — добавил Дуглас.

Джон сел за столик. Доктор Агаджадян тут же поднялся и вышел из гостиной.

— Демосфен Пелиас, почетный профессор афинского университета, бывший премьер-министр Греции. После ухода с этого поста снова стал заниматься преподавательской деятельностью, — зачитал Куиллер досье и взглянул на присутствующих.

— Когда я с ним познакомился, Пелиас был обыкновенным профессором истории, — вставил Колин. — Я посещал его лекции, и мы с ним подружились. Пелиас помогал мне в моих занятиях по истории Греции, а я, в свою очередь, помогал ему разобраться в американской истории. Думаю, не будет ошибкой, если вы скажете, что мы стали довольно близкими друзьями.

— И твоего закадычного приятеля избрали премьер-министром Греции, — добавил Куиллер, постучав по странице трубкой.

— Теперь он снова обыкновенный профессор истории, — добавил Макферрин. — Все меняется, вы это знаете лучше меня.

— Многое изменилось и для твоего друга Гринфилда, — вставил Куиллер, оторвавшись от досье и взглянув на Колина.

— С Дэном все в порядке?

Куиллер отрицательно покачал головой:

— Его больше нет, сынок. Мне искренне жаль.

— Это вы убили его?

— Я никого не убивал, — возразил Куиллер. — Просто поработали люди из РУМО.

— Они ведь ваши друзья, не так ли?

Куиллер снова покачал головой:

— Не совсем, Колин. Чуть что, они сразу хватаются за пистолет. Вероятно, потому, что для них все — в новинку. А для нашей «конторы» — это уже давно пройденный этап, может, поэтому мы так и устали… Однако мне действительно жаль Гринфилда. Знаю, вы были друзьями.

Куиллер помолчал, задумался, потом поиграл трубкой:

— Так или иначе, мой мальчик, в Греции сейчас очень неспокойно. Если произойдет правительственный переворот, позиция, занятая Демосфеном Пелиасом, может здорово повлиять на судьбу нового правительства. Он по-прежнему является самым популярным демократическим деятелем Греции, независимо от того, ушел ли он в отставку или нет. Надеюсь, ты следишь за ходом моих мыслей? Прошу тебя быть повнимательней. В общем и целом Пелиас относится к американцам отрицательно. Насколько нам известно, ты — единственный американец, к которому Пелиас когда-либо питал уважение. Поэтому именно ты… как бы лучше сказать… можешь благоприятно повлиять на него, помочь понять, что справедливости ради стоит дать новому правительству возможность показать себя, а самому на какое-то время воздержаться от публичных выступлений.

Куиллер сделал паузу и, вскинув брови, бросил на Макферрина пристальный взгляд:

— Ты понимаешь меня, мальчик?

— Я вас отлично понимаю, Фрэнк, не волнуйтесь. Но ведь вы все это говорите на тот случай, если в Греции что-то изменится.

— Разумеется, разумеется, — заверил его Куиллер, продолжая внимательно следить за реакцией Макферрина. — Тем не менее, как я уже сказал, в этой колыбели демократии явно наблюдаются тревожные признаки недовольства.

— Хватит морочить мне голову, — не выдержал Колин. Самодовольство Куиллера претило Макферрину. Он явно начинал терять над собою контроль. — Я могу с тем же успехом заявить, что и в нашей стране отмечаются признаки недовольства. Вы ведь знаете, что и мы сталкиваемся, например, с такими мелочами, когда кто-то хочет убрать президента и когда ближайший советник президента вдруг начинает страдать манией величия. К черту все это, Фрэнк! И я говорю так, поскольку одного из моих друзей уже нет в живых, а второй, того и гляди, окажется предателем. Так что у нас здесь тоже довольно неспокойно и хватает недовольства, на котором могут погреть себе руки всякие умники. Вы согласны со мной, Фрэнк?

Колин изучающе посмотрел на Куиллера и подумал, что зашел довольно далеко, слишком многое сболтнул. Макферрин был возмущен и одновременно удовлетворен, что мог высказаться, правда довольно мягко выразив то, что в просторечье звучало не иначе, как «вы — безмозглые кретины, вы — свихнувшиеся наполеоны, гитлеры, лжецы, обманщики и предатели».

Куиллер хихикнул, затем рассмеялся искренне и непринужденно. Он кивнул Дугласу:

— Слышал, Джон? — Куиллер пригладил свои коротко стриженные волосы, глаза весело поблескивали, выражая нескрываемое удовольствие. — Думаю, намек ты понял. Наш друг здесь считает, что мы… да, именно так… что мы сошли с ума.

Куиллер снова заулыбался, затем выражение его лица резко изменилось. Он посмотрел на Макферрина, и Колин почувствовал во взгляде неприкрытое презрение к себе.

— Колин, ты все еще наивный мальчишка. Ты так чертовски узко смотришь на вещи. Ты считаешь безумием все, чего не в силах понять. Ты воспринимаешь мир какими-то упрощенными категориями, когда все может быть только так и не иначе. Когда все либо черное, либо белое и никаких полутонов. Никаких серых тонов, Колин. Стыдно за тебя, мой мальчик. Ты претендуешь на интеллект, однако в тебе сидит типичный для американцев порок, ты не умеешь философски воспринимать иронию судьбы, противоречия и жизненные трудности. Ты желаешь, чтобы все было проще простого, чтобы были люди или хорошие, или плохие, или такие, или такие. Ты хочешь на все повесить свой ярлык, буквально все разложить по полочкам. В этом как раз и кроется твое собственное безумие, дорогой мой, — в стремлении все категоризировать, подогнать под какой-то шаблон, пусть даже сбрасывая со счетов самое главное, определяющее и ценное. Разве ты не понимаешь, старина, что именно здесь и кроются истоки безумия, охватившего всю нашу страну?

Куиллер раскурил трубку и продолжил:

— Послушай меня, Колин. Пентагон стремится вернуть военных к власти в Греции. Они этого добиваются. Кстати, я поддерживаю их план, хотя с ними и не связан. И тем не менее я выступаю за такое решение вопроса. Что касается президента и покушения на него, это тоже — план Пучера, поскольку комитет начальников штабов не может допустить переизбрания Эдварда Бурлингейма. А переизбрание президента — вопрос решенный, если только до выборов не произойдет какого-нибудь скандала. Пучер считает меня в некотором роде своим союзником, думает, что я встану на его сторону. Однако я — противник убийства президента.

Куиллер на секунду смолк и, взглянув Колину прямо в глаза, заметил:

— Я категорически против того, чтобы Эда пристрелили, как бешеную собаку. Хотя бы еще и потому, что я — противник резкой смены руководства. И все же я хочу, чтобы Эд ушел. Как человек он мне симпатичен, но стране нужен другой руководитель, если во главу угла ставить долгосрочные интересы нации. Мне известно, как освободить от него Белый дом. Нужно использовать Пентагон, надо дать Пучеру возможность поступить с Грецией так, как он считает нужным, тем самым вынудив Бурлингейма отойти от дел и не баллотироваться в ноябре. Послушай меня, мальчик, ситуация действительно чертовски сложная. Сам Шекспир наверняка поразился бы всем этим тонкостям и хитросплетениям.

Выслушав Фрэнклина Куиллера, Макферрин знал, как ему поступить.

— Послушайте, Куилл. Таких, как вы, я еще не встречал. Откуда вы взялись, в твидовых пиджаках с кожаными заплатами на локтях, с вашими чисто провинциальными замашками учителя начальных классов? Вы несете какую-то несусветную чепуху, Фрэнк. Понимаете меня? Прошу простить за резкость, но вы, Фрэнк, просто рехнулись. Если вы действительно хотите, чтобы я работал с вами, тогда, мистер, кончайте дурачить меня и выложите все как есть, причем с самого начала! Лучше, если вы расскажете, с чего вообще началась эта галиматья! Объясните мне, почему я вдруг оказываюсь то в компании проходимцев, то в компании покойников? Тогда, возможно, я и буду участвовать в игре по правилам, установленным Куиллером. Понимаете меня, Фрэнк? Если вы хотите чему-то научить своего бывшего студента, вам в таком случае сначала надо завоевать его доверие. В настоящий же момент, профессор, должен честно признаться, мое доверие к вам несколько пошатнулось.

Макферрин понимал, что играл по-крупному, добиваясь раскрытия всех карт, но вместе с тем знал, что терять ему уже нечего. Хуже, чем сейчас, его положение вряд ли будет. Причем маловероятно, что ему удастся выбраться отсюда живым, не придумай он какой-нибудь неожиданный ход…

Иначе, если со всем соглашаться, Куиллер ему просто не поверит, а если злоупотреблять терпением профессора, это тоже может кончиться плачевно.

«Ты имеешь дело с безумцем, — внушал себе Макферрин, — с чрезвычайно хитрым и опасным противником. Поэтому каждое твое слово должно быть продумано, каждое действие должно восприниматься как логичное, последовательное, безобидное, честное и искреннее».

Куиллер повернулся к Дугласу.

— Расскажи ему, — по-хозяйски распорядился советник президента.

Колин почувствовал, что пока он своего добился и все его импровизации прошли нормально.

— Все не так сложно, как кажется, Мак. Постараюсь не затягивать. — Дуглас говорил мягко, глядя Макферрину не прямо в глаза, а куда-то в сторону. — Фрэнк еще со студенческих лет — глубоко законспирированный агент нашей «конторы». Он всегда так или иначе работал на ЦРУ. Иными словами, играл для «конторы» две роли: одну — явную, другую — тайную. Таких, как мы, на свете немало. Мы занимаем довольно высокие посты, чтобы влиять не только на деятельность ЦРУ, но и на политику государства в целом. Мы стараемся не рекламировать свою деятельность, проявляя определенную скромность. Однако неукоснительно проводим в жизнь свои цели и добиваемся того, чего хотим.

— Скажем, покушения на президента США?

— Это не наш стиль, Мак, а скорее акт отчаяния, признание своего поражения, поверь мне. Как уже заметил Фрэнк, именно здесь мы расходимся с такими, как генерал Пучер. — Дуглас откинулся на спинку кресла, непринужденно улыбаясь.

— Ну, ты готов за это взяться?

— Взяться за что? — переспросил Колин.

— За Пелиаса, мой мальчик! — воскликнул Куиллер.

Он удивленно сдвинул брови, наигранно поражаясь явной несообразительности Макферрина.

— Так, значит, вы о Пелиасе, — отозвался Макферрин.

— Нам бы хотелось, чтобы ты встал на нашу сторону, Колин. И как раз здесь ты сможешь проявить себя, неужели не ясно? Так будь же реалистом, подумай об этом. Мне кажется, ты должен понять, что у нас всех — общая цель.

Макферрин прищурился:

— Так в чем же состоит наша цель?

— Ну, конечно, в обеспечении приличных условий существования тем, кто способен по-настоящему ими насладиться. Хотя подобное утверждение может показаться тебе не вполне достойным. Мы хотим, чтобы Америка оставалась мощной державой. Мы хотим, чтобы Америка вошла в двадцать первый век, сохранив за собой доминирующее положение в мире. Однако добиться данной цели невозможно с помощью старых методов и средств, используемых в прошлом. Это совершенно ясно. Теперь все стало намного сложнее, мальчик, намного изощреннее.

Куиллер сделал несколько затяжек и продолжал:

— Вершить и править могут лишь лица, овладевшие властью и искусством манипулировать людьми, лица, наиболее тонко воспринимающие мировые проблемы во всей их многогранной сложности. Интересы Америки, отстаивание наших законных прав нельзя вверить таким дикарям, как Пучер, или таким скромникам, как Бурлингейм.

Специальный советник президента передохнул и поучительно заметил:

— Поэтому чрезвычайно важно, чтобы в Греции с помощью военной хунты была восстановлена власть капитала. Такое развитие событий отвечает нашим интересам, однако президент Бурлингейм отказывается понимать это, а бедный генерал Пучер, чтобы добиться своего, готов отдать приказ об отправке в Грецию бомбардировщиков. Смена власти должна наступать постепенно, контроль необходимо усиливать или ослаблять, но не резко, а шаг за шагом. С одной стороны, нельзя позволить революционерам распоясываться, с другой стороны, нельзя допустить, чтобы международные гангстеры и жандармы встречали в штыки любые более или менее прогрессивные правительственные реформы.

Фрэнклин Куиллер посмотрел на Макферрина и по слогам произнес:

— Пе-ли-ас, Колин. Поработай с Пелиасом для нас, и ты окажешь неоценимую услугу всей американской нации, по-настоящему выполнишь свой гражданский долг. Теперь ты понимаешь меня?

— А что дальше, Фрэнк? После Пелиаса? Что меня ждет дальше? Пошлют убивать президента? Или он уже мертв?

— Боже милостивый, Колин. Мы не желаем смерти Бурлингейму, хотя против того, чтобы его переизбрали. Эдварда следует убедить сойти с политической арены. В этом случае его место займет Отис Дэнфорт. Дэнфорт будет выдвинут кандидатом на ближайшем партийном съезде, затем победит на выборах. Можешь положиться на меня, мой мальчик.

— А Дэнфорт — ваш человек?

— Да, — произнес Куиллер. — Отис на нашей стороне. Это, естественно, подразумевает, что мы будем направлять все его действия.

Макферрин подался вперед и положил руки на столик, ладонями вверх. Он посмотрел на Дугласа, пытаясь заглянуть в глаза своему бывшему другу. Когда это ему не удалось, Колин повернулся и прямо взглянул Куиллеру в лицо. Затем спокойным и ровным голосом он заметил:

— Вы всё рассказываете мне, посвящаете в ваши планы потому, что легко можете меня убрать с дороги. Ваши убеждения не столь уж незыблемы, чтобы выстоять в одиночку. В противном случае вы бы предоставили мне самому возможность принимать решение. Однако я здесь — заключенный, и вы держите меня по той простой причине, что сами не очень верите в то, что говорите. Вы опасаетесь, что ваши убеждения не выдержат конкуренции на свободном рынке идей. Вот так обстоит дело. Я свое сказал. А что скажете вы, Фрэнк?

Куиллер будто только теперь заметил присутствие Макферрина в комнате. Он долго и пристально смотрел на Колина.

В гостиной воцарилось молчание, атмосфера была накалена, как перед грозой.

Наконец, пытливо глядя Колину в глаза, Куиллер заметил:

— Я отвечу так. Ты свободен, Колин. Да, свободен, сынок. Эймес отвезет тебя в Филадельфию или в Вашингтон, в общем туда, куда ты захочешь.

— А что дальше? — спросил Макферрин.

— А дальше — ничего, — улыбаясь, проговорил профессор. — Просто через день-два позвони мне и сообщи о своем решении.

«Происходило ли все наяву? — лихорадочно соображал Макферрин. — Неужели я на свободе?»

Но конечно, свободным Колин не стал. Он никогда уже не будет свободным. Его постоянно станут преследовать либо просто убьют. А если рассматривать смерть как своего рода свободу, то обрести свободу можно только такой ценой.

Макферрин устроился на заднем сиденье машины, Эймес находился за рулем.

Так теперь отныне и будет. Придется сидеть сзади, а тебя повезут туда, куда, по их мнению, ты сам хотел отправиться. Они просто-напросто будут крутить свою баранку, совершенно не беспокоясь о том, что ты можешь им чем-то помешать.

Они повернулись к тебе спиной и делают свое дело — везут ли тебя домой, на вашингтонскую квартиру, или всю американскую нацию в будущее, где правят одержимые властью люди с помощью рассчитанных на компьютере глобальных схем международного планирования.

16

Над Пентагоном сгустились сумерки. Однако в огромной оперативной комнате было светлее, чем в летний полдень в южном штате Аризона.

Начальники штабов всех видов вооруженных сил США стояли над макетом Греции: горные хребты, долины, пляжи и заливы были скопированы с топографической точностью. Рядом находился дополнительный терминал «Уолната», который в любую минуту готов выслушать вопрос и немедленно дать на него ответ.

В соседней комнате, отделенной от оперативной большими стеклянными окнами и связанной с ней переговорным устройством, располагались сотрудники Разведуправления, стратеги РУМО.

В оперативной комнате проигрывался сценарий контрреволюционного переворота в Греции. Прорабатывались всевозможные детали операции: организация транспортного сообщения, связи, патрулирования, тылового обеспечения и прочие вопросы.

Председатель комитета начальников штабов Марк Пучер провел последнюю исчерпывающую проверку сил артиллерии для поддержки высадки десанта с моря.

Наконец генерал Пучер сказал:

— Мы опростоволосились в Канзас-Сити. Но, господа, даю вам слово, что в Афинах уж мы не подкачаем.

— И слышать ничего не желаю о Канзас-Сити! — воскликнул генерал Келлер. — Ничего не желаю об этом слышать. Я солдат. Война — моя профессия.

— Все так, но проблема не решена, и она возникнет снова, — возразил генерал Гриссл. — Мы потерпели фиаско в Канзас-Сити, поскольку хотели остаться в стороне и не запачкать руки. Мы доверили исполнение Артуру Ундервуду вместо того, чтобы поручить операцию собственным сотрудникам из РУМО.

— Мне хотелось бы обратить ваше внимание, господа, на наши непосредственные задачи, — снова начал генерал Келлер, указывая на макет Греции. — Во время военных действий надо выполнять свой солдатский долг, а не потворствовать всяким там головорезам. В том-то и заключалась наша ошибка в Канзас-Сити. Допускать подобных просчетов мы не имеем больше права.

— Совершенно верно, — заметил адмирал Торн.

— Совершенно верно, — повторил за ним генерал Пучер. — Отныне мы будем вести дела, как подобает настоящим солдатам, — причем как здесь, у нас в стране, так и за границей.

— Решено, — почти хором ответили присутствовавшие военачальники.

Когда военные стали потихоньку выходить из зала, Марк Пучер повернулся к генералу Грисслу:

— Осталось еще разобраться с этим полоумным Макферрином. Собаке — собачья смерть. Надо бы вверить его в заботливые руки нашей очаровательной Дитц.

— Совершенно верно, — вновь повторил генерал Гриссл.

* * *

В тот вечер Морган Дрексел допоздна засиделся в своем кабинете в Лэнгли.

Была почти полночь, но красивая старинная лампа по-прежнему освещала антикварный письменный стол директора ЦРУ. Морган Дрексел знал, что ему не так много удалось сделать. Он даже знал, что ему просто ничего не удалось сделать.

И все же сидение за столом несколько успокаивало.

Эдвард Бурлингейм провел ночь с первого на второе августа в военно-морском госпитале «Бетесда».

Врачи уложили президента в кровать в семь вечера, предварительно дав снотворное. Затем Бурлингейма навестила жена Мэри с детьми, которые пробыли у него до половины восьмого.

Фрэнклин Куиллер вечером первого августа выступил в нескольких телевизионных программах. Так же, как и госсекретарь Отис Дэнфорт.

Куиллер и Дэнфорт обратились к согражданам, с болью и трепетом воспринявшим недавние события, с призывом восстановить порядок в стране, чтобы повсеместно восторжествовали разум и справедливость.

— Экстремизму, — заявил профессор Куиллер, — нет места в свободном и открытом обществе, особенно когда опасности подвергаются наши лидеры.

Отис Дэнфорт, отвечая журналистам на вопрос относительно его реакции в связи с покушением на жизнь президента США, заявил следующее:

— Я до глубины души потрясен и обескуражен, когда думаю о том, что президент Соединенных Штатов Америки не может спокойно и в полной безопасности передвигаться по дорогам собственной страны.

Колин Макферрин и Валери Крейг заснули в объятиях друг друга в третьем часу ночи.

Они безмятежно проспали несколько часов, не двигаясь, ничего не чувствуя, забыв обо всем на свете. Когда кто-либо просыпался ненадолго, то старался не шевелиться, не смея нарушить сон любимого человека.

17

Валери возродила в нем желание жить. Жить на любых условиях.

На смену этим размышлениям пришли и другие. Колин вспомнил Куиллера и все связанное с ним.

Наступило утро, начался новый день, и предстояло обдумать свои дальнейшие действия.

Валери подошла к нему:

— Наша жизнь стала бы лучше, Колин, если бы я в данный момент была свободна. Если бы мы всегда были рядом, скажем, где-нибудь в другом месте. Возможно, тогда вообще многое не имело бы значения и все эти куиллеры занимались бы своим делом и не существовали для нас. А мы с тобой отгородились бы от них и просто любили друг друга. Если бы я только была свободна! За такую жизнь я отдала бы все. Мы могли бы тогда дать куиллерам весь мир на откуп. Так или иначе, от нынешнего мира все равно дурно пахнет. Нам нужен лишь свой кусочек земли, и мы обнесли бы его электрической проволокой и стеной, заперли бы ворота, заперли бы входные двери и любили бы друг друга до потери сознания. Не так уж плохо, правда? Это нас вполне бы устроило.

— Детка, — грустно проговорил Макферрин. Он обнял Валери и прижал ее к себе. — Да, так вполне могла бы выглядеть наша жизнь, если бы на практике это было возможно. Но, увы! И нам уже нигде не найти такого участка, так же как не существует такой высокой стены, такой неприступной ограды, такого прочного замка, за которым можно укрыться. Уже просто невозможно спрятаться и затаиться, поскольку они проникли и сюда, они здесь. И от них никуда не скрыться, поскольку они уже там, куда ты еще только собираешься пойти. Бросать начатое я ни за что не намерен! Играть же в игры с куиллерами нет никакого смысла, поскольку каждый раз придется переступать через самого себя. Но и не играть с куиллерами в их игры тоже нельзя, потому что они весь мир превратили в собственное футбольное поле.

Валери ласково дотронулась до его руки:

— Ну, хорошо. Но как же в таком случае ты поступишь? Что тебе остается? Если ты не можешь принять их сторону и не можешь спастись бегством, что тогда тебе остается, Колин?

Колин пристально посмотрел на Валери.

— Я пойду напролом, — убежденно заметил он.

— Они убьют тебя.

Пока Валери принимала душ, Макферрин решил позвонить Куиллеру. Он назвал свою фамилию, и телефонистка Белого дома тут же соединила с советником президента.

— Я готов, — проговорил Макферрин.

Больше он ничего не сказал.

— Высылаю машину, — лаконично ответил Куиллер.

Вот и все, что посчитал нужным сказать Колину специальный советник президента США.

18

Молодая женщина, которая сначала попросила Колина подождать в приемной, а затем сообщила, что господин Куиллер примет его, была писаной красавицей.

— Так вот, Колин. Дело обстоит следующим образом. Буду с тобой предельно откровенен. Если ты выкинешь какой-нибудь глупый номер, то будешь тотчас же объявлен душевнобольным. В госпитале «Уолтер Рид» сфабрикованы документы, которые, как положено, подтверждают, что ты однажды уже находился там на лечении от шизофрении, а в прошлом году прошел курс интенсивной шоковой терапии. Трое психиатров подтвердят диагноз — маниакально-депрессивный психоз с острыми параноическими проявлениями. Это по поводу твоих возможных планов поведать прессе обо всех наших сокровенных желаниях и идеях.

Колин спокойно затянулся сигарой и ухмыльнулся:

— Честно говоря, Фрэнк, время от времени я действительно чувствую, что никак не могу совладать с собой. То меня тянет куда-то на простор, то хочется забиться в угол. Вероятно, смирительная рубашка — как раз то, что мне нужно. Так что огромное спасибо, как его там, да, доктору Агаджадяну. Огромное ему спасибо и низкий поклон за отличный диагноз.

Куиллер с явным неудовольствием воспринял его слова, скорчив гримасу:

— Стоит ли нам так резко разговаривать друг с другом? Ты ведь теперь заодно с нами. Я просто хочу подчеркнуть, мой милый мальчик, что для тебя назад дороги уже нет. У тебя будут средства, причем большие, чем ты думаешь. И у тебя будет власть, причем тоже гораздо большая, чем ты можешь себе представить.

— Даже поверить трудно, настолько все заманчиво, Фрэнк.

«Надо быть настороже», — напомнил себе Колин. Куиллер положил трубку на стол и размышлял о чем-то.

— Ты того заслуживаешь, если поработаешь на нас как следует. Не стоит забывать, что ты отлично прошел все этапы проверки.

— Как это?

— Очень просто. Ты по-настоящему проявил себя, раскрыв планы Ундервуда и направившись на полигон в Иллинойсе. Затем на месте ты также отлично справился с ситуацией. А какого перцу ты задал комитету начальников штабов и «конторе», а особенно генералу Ундервуду. Высший пилотаж, просто блеск! Ты — первоклассный мастер своего дела, сынок. Кстати, всегда им и был.

Куиллер подался вперед:

— А тебя, Колин, никогда не удивляло, что тебе не удалось бы добиться всего этого без небольшой помощи со стороны? Разве тебе никогда не приходило в голову, почему это вдруг, с какой такой стати тебя вывели на генералов — Ундервуда и Пучера? Разве ты никогда не задумывался, почему я не сообщил все, что мне известно, напрямую секретной службе? Дело ведь в том, что нам было известно, что Ундервуд посылает Рейнера, чтобы из первых рук узнать об эффективности новой разрывной пули, поэтому мы и хотели, чтобы именно ты проследил за этим, отправившись в леса Иллинойса. Мы использовали тебя, чтобы спутать им все карты, мой мальчик.

Специальный советник президента с наслаждением затянулся трубкой и продолжил:

— Ведь мы с самого начала располагали возможностью приостановить осуществление плана Ундервуда и Пучера по убийству президента. Однако нам нужно было добиться смятения в их рядах, и ты помог нам в этом. Одновременно мы хотели, чтобы Марк Пучер приступил к реализации своих планов в отношении Греции. Таким образом, мы сами оказались в сложном положении. Мы послали тебя, чтобы ты помешал убийству президента, и в это же самое время дали генералу Пучеру свободу действий в Греции. Но мы не приняли во внимание одну исключительную особенность плана Ундервуда. Он разработал чрезвычайно хитрую программу по устранению президента, а главное, перерастание программы в самостоятельно функционирующий механизм! Однако, черт возьми, мой мальчик, ведь тобой все время манипулировали! Ох, Колин! Неужели ты действительно никогда не задумывался над тем, что тобой кто-то управляет? Что каждый твой шаг — запрограммирован? Мой друг, послушай, ты прошел испытание как первоклассный агент, незаменимый в боевых оперециях. Это так. Но предстоит еще многому научиться, чтобы выполнять более сложные задания, которые мы собираемся тебе поручить.

Макферрин сбросил пепел от сигары прямо на пол.

— Ну, конечно, а все это время я сидел, ничего не понимая, набивал себе живот и радовался жизни, — жестко сказал Макферрин.

— Вот человек, который совладает с Пелиасом.

Куиллера, по всей видимости, переполнили эмоции.

Макферрин увидел, как на большие красивые глаза Куиллера навернулись слезы.

«Он сошел с ума, — как-то равнодушно констатировал про себя Макферрин. — Куиллер действительно рехнулся. Неужели они этого не замечают? А Дуглас? А его личный врач? Да вообще все остальные? Разве они не видят своими собственными глазами, что Куиллер спятил? Как же они этого не замечают?»

И тогда Колин понял. Безусловно, все знают — и именно это возбуждает и вдохновляет их. К примеру, Гитлер и ему подобные тоже ведь вызывали трепет у окружающих, поскольку они понимали, что лидеры — сумасшедшие и все их проекты — сплошное безумие. Разве не поэтому эти полоумные тираны вдохновляли своих ближайших приспешников на самые безрассудные дела?

Куиллер стремительно снял трубку с одного из трех телефонов, стоявших на его письменном столе.

«С голубого телефона», — отметил про себя Макферрии.

— Да, господин президент, — произнес Куиллер. — Я вас слушаю. Да, сэр. Я еще не слышал, нет, сэр. Могу я поинтересоваться, сэр, откуда вы получили эту информацию? Так, понимаю… Естественно, все обстоит чрезвычайно серьезно, если Пентагон решился на самостоятельные действия, и более того, вопреки официальной политике, вопреки целям и задачам вашей администрации. С другой стороны, до тех пор, пока мы не сможем доказать, что операцией руководит Пентагон, надлежит учитывать, что со всех точек зрения — это внутренняя проблема греков и их военных. Другими словами, весь мир узнает, что греки сами вооруженным путем решили сменить свое правительство. Поэтому нам надо оставаться в стороне до тех пор, пока мы не сможем доказать обратного. Однако, не располагая достоверными фактами, подтверждающими поддержку греческих военных со стороны вооруженных сил США, мы станем посмешищем, если публично начнем обвинять во всем комитет начальников штабов.

Куиллер замолчал и спросил у Бурлингейма:

— Вы согласны, господин президент? В случае, если военным удастся захватить власть в Греции, мы пошлем своих людей для охраны Пелиаса, чтобы он смог выступить с оппозицией военной хунте. В случае, если военным не удастся прийти к власти, проблем вообще не будет. Тогда нет ничего проще, как дать задний ход и поставить наконец генерала Пучера на место. Да, сэр, в настоящий момент я не вижу других альтернатив. Вот именно, сэр. Я тоже так считаю. Нам придется немного потерпеть и подождать, как повернутся события. Проинформировано ли об этом ЦРУ или они сами сообщили что-нибудь на сей счет? Я тоже, сэр, не понимаю. О какой эффективной отдаче сил можно говорить, если мы получаем необходимую информацию не от собственных сотрудников, а от английских и израильских спецслужб. О, да! Заверяю вас, господин президент. Да, они по-прежнему работают на нас. Дело еще не зашло так далеко, за исключением, пожалуй, РУМО и команды Пучера.

Услышав сказанное президентом, Куиллер переспросил:

— Сегодня вечером? В котором часу? Так, в двадцать тридцать. По всем каналам? Времени у меня совсем немного, господин президент. Но постараюсь сделать все, что в моих силах. Конечно, могу… Я не ухожу в сторону, господин президент. Согласен, весьма важно, если вся страна увидит, что вы целы, невредимы, пребываете в отличном настроении и заявляете о своем непреклонном желании выходить на улицу, встречаться с людьми и с глазу на глаз обсуждать с ними различные проблемы. Договорились, сэр. Как вам будет удобнее. Хорошо. Пользуясь случаем, хотелось бы привести к вам одного из моих бывших студентов, учившегося в Йельском университете. Вы однажды виделись с ним накоротке и, кажется, даже обменялись несколькими фразами о Линкольне. Совершенно верно. Вы вспомнили его. Да, он историк и пишет докторскую диссертацию, связанную с Авраамом Линкольном, да, да. У вас, сэр, просто поразительная, феноменальная память. Да, сэр. Мне хотелось бы привести его с собой хотя бы на пару минут, если не возражаете, сэр.

— Что за чертовщина? Что это все значит? — недоуменно спросил Макферрин, когда Куиллер положил трубку.

— Все очень просто, — Куиллер поднялся, пытаясь найти на столе трубку и табак. — Пучер поступил именно так, как я и предполагал. Когда не удалось вчера в Канзас-Сити убить президента, он начал форсировать свой следующий план, подстегивающий греческих генералов к выступлению против народного правительства. Благодаря поддержке Пентагона народное правительство будет свергнуто буквально в считанные часы. Таким образом, мы одним махом добились выполнения сразу трех целей, как, впрочем, и планировали. В итоге Пентагон поставил себя под удар — это раз; в Греции совершен переворот, нужный нам, — два; и в-третьих, пошатнулось положение Эдварда Бурлингейма, что станет причиной его поражения на выборах в ноябре. Последнее, конечно, произойдет, если мне не удастся уговорить Бурлингейма отказаться от борьбы за президентство. Я ведь тебе уже все предсказывал еще в «Лоун Кресте», теперь ты видишь, как планы начинают воплощаться в жизнь, мой мальчик. Ты ведь это видишь собственными глазами. И в ход уже запущена машина, которая должна обеспечить выдвижение на пост президента США преемника Бурлингейма. Но придется еще выполнить некоторые формальности до того, как я посвящу тебя во все детали. — Куиллер посмотрел на часы: — Однако не стоит забывать о том, что Эдвард Бурлингейм пока еще наш президент. И наверное, не надо заставлять президента ждать.

19

— Очень приятно снова встретиться с вами, молодой человек, — обратился Эдвард Бурлингейм к Колину Макферрину, выходя из-за стола и протягивая руку для приветствия.

— Для меня большая честь, сэр, — ответил Колин.

Макферрин крепко пожал президенту руку, почувствовав некоторую слабость в коленках. Так он внутренне прореагировал на возможности, которые вдруг перед ним открылись.

«Неужели все происходит со мной наяву? — думал Колин. — Неужели Куиллер, в пылу бредового энтузиазма, действительно свел меня с тем единственным человеком, который может положить конец этому безумию и добиться встречи с которым каким-либо другим путем абсолютно невозможно».

Но когда и каким образом переговорить с президентом наедине?

Бурлингейм спокойно и обходительно беседовал с ним, спрашивал, как идет работа над диссертацией об Аврааме Линкольне, нашел ли Макферрин какие-нибудь новые материалы.

— Господин президент, мне так и не удалось спросить вас, как вы себя чувствуете после досадного инцидента в Канзас-Сити. Точнее говоря, я хочу поинтересоваться, сэр, как вы воспринимаете все происшедшее?

— Молодой человек, этому, в частности, я и хочу посвятить послание американскому народу, с которым планирую выступить сегодня вечером, — ответил президент Бурлингейм. — Я намерен заверить своих сограждан, что чувствую себя прекрасно и горю желанием снова заняться государственными делами и проблемами, стоящими перед нашим правительством и перед правительством Греции.

— Господин президент, — неожиданно обратился к нему Макферрин. — Мне хотелось бы узнать, можно ли договориться о том, чтобы как-нибудь в будущем взглянуть на вашу коллекцию вещей, принадлежавших Линкольну? Если только, конечно, это уместно и не создаст вам никаких неудобств, сэр. Я был бы вам очень признателен за такую возможность.

— Полагаю, вы могли бы взглянуть на эти вещицы прямо сейчас, не откладывая на потом, коль скоро вы здесь. Вы когда-нибудь слышали о карте, на которой указан маршрут бегства убийцы Линкольна Бутса на ферму Гарретта?

Направившись к шкафу и уводя с собой Макферрина, президент повернулся к Куиллеру и обратился к нему:

— Фрэнк, это не займет много времени, поверьте. А к этой проклятой речи мы приступим немедленно, клянусь. А пока узнайте, как обстоит дело с похоронами Ундервуда сегодня во второй половине дня. Мой секретарь в курсе всех деталей, но, может быть, вы узнаете, как долго мне придется там пробыть. И еще… Как сделать так, чтобы появиться в самый последний момент, но соблюсти все приличия, вы меня поняли?

— Эд…

Назвав президента по имени, Куиллер тут же осекся. Постояв в недоумении некоторое время, советник пожал плечами и вышел из Овального кабинета.

Макферрин принял решение не терять ни секунды. Как только он услышал, что дверь за профессором закрылась, он повернулся и, глядя президенту прямо в глаза, решительно обратился к нему:

— Куиллер… предатель и сумасшедший. Он манипулирует вами и международными делами. Он работает на «контору», это глубоко законспирированный агент ЦРУ. Его группа контролирует ключевые посты правительства. Они погубят вас. Пентагон хочет вашей смерти, а Куиллеру надо убрать вас с дороги. Прошу вас, сэр, поверьте мне. А теперь улыбнитесь, господин президент, и, пожалуйста, продолжайте улыбаться, потому что он может войти в любую минуту.

— Вы понимаете, молодой человек, что мне сейчас сказали? — воскликнул президент. Несмотря на услышанное, Бурлингейм широко улыбался. — Представьте мне доказательства. Возможно, вы сами — душевнобольной. Но, может, и нет. Мне нужны факты.

Президент продолжал улыбаться, словно присутствовал на развлекательном зрелище. Макферрин был ошеломлен тем, что ему удалось зайти так далеко.

Какие же привести доказательства? Что он мог представить в качестве неоспоримого доказательства?

Неожиданно Макферрина осенило. Господи, как все просто! Как все просто, неоспоримо и однозначно. Боже милостивый!

— Моя смерть, — произнес Колин в тот момент, когда Куиллер уже входил в кабинет.

— До свидания, господин президент, — попрощался Макферрин с Бурлингеймом, оттесняемый Куиллером к двери.

— До свидания, до встречи, молодой человек, и удачи вам! — довольно громко ответил президент, снова устраиваясь за рабочим столом.

— Незаурядный молодой человек, — проговорил Эдвард Бурлингейм, когда Макферрин вышел из кабинета. — Что вы о нем знаете, о его прошлом?

— Ну, как же, — заметил Куиллер. — Первоклассный специалист, весьма добросовестный ученый, мастер на все руки. Имеет хорошие отзывы о работе в разведке, хорошо проявил себя в операциях во Вьетнаме и Греции. Затем он ушел в отставку и занялся преподаванием. Кстати, пользуется уважением у Пелиаса. Эд, мне на самом деле пришла в голову мысль, что Колина с успехом можно направить к профессору Пелиасу с нашими заверениями о поддержке. Надо бы подумать, посмотреть, что на сей счет думает Отис, поскольку это все-таки его вотчина.

— Игра не стоит свеч, так мне кажется, — заявил президент и откинулся на спинку кресла, заложив руки за голову. — Парень показался мне неуравновешенным, думаю, он довел свою нервную систему до истощения. Видимо, слишком много работает. Ох, уж эти мне душные читальные залы! Я на вашем месте — на правах друга, конечно, — проконсультировался бы с его лечащими врачами.

— Серьезно? — недоуменно переспросил Куиллер. От удивления он чуть не выронил трубку изо рта. — На основании чего вы пришли к такому неожиданному выводу?

Бурлингейм поменял позу и соединил руки теперь на затылке:

— Итак, Фрэнклин, самое время приступить к работе над проектом послания. Пожалуйста, вы будете делать записи, я же попробую сначала перечислить вопросы, которые следует затронуть.

— Нет, действительно, Эд, вы расстроили меня, — вернулся к прежней теме Куиллер. — Я весьма благосклонно отношусь к Макферрину, и, поскольку собирался вновь подключить его к государственной деятельности, меня беспокоят ваши слова. Что дало вам основания полагать, что молодой человек нездоров?

— Послушайте, Фрэнклин, — возразил ему Бурлингейм. — Ведь я же не психиатр.

— Но я совершенно не понимаю, что заставило вас прийти к такому выводу, господин президент.

Президент положил теперь руки на стол и начал поигрывать карандашом. Он постукивал по чистому блокноту, отбивая определенный ритм, не спуская глаз с карандаша. Затем взглянул на своего советника.

— Мы теряем время по пустякам, Фрэнклин, — обратился он к Куиллеру. — Начнем с заверения о том, что я прекрасно себя чувствую и что в стране в целом царит спокойствие, и так далее, и тому подобное…

После этой тирады Эдвард Бурлингейм рассмеялся.

— Ну что вы, господин президент, — упрекнул его Фрэнклин Куиллер. — Подойдем к делу серьезно.

Однако смех президента не сгладил возникшее между ними напряжение. Ибо оба прекрасно понимали, что всеми силами постараются узнать больше, чем знали до сих пор. И в обоих уже сейчас зародилось подозрение, что им действительно есть что узнать.

Тем не менее президент Соединенных Штатов не намеревался возводить подозрение в конкретное обвинение, пока не разберется в первопричине и не получит соответствующие доказательства. Да, он подумает над этим, но временно отложит в сторону возможно не оправданное обвинение до тех пор, пока не появится основание поступить иначе. А тем временем он попробует докопаться до истоков вероятной измены.

Фрэнклин Куиллер, напротив, возвел подозрение в конкретное обвинение, не откладывая дело на потом. Фрэнклину Куиллеру не надо было искать подтверждения своим догадкам. Поскольку ответ был ему доподлинно известен!

Он знал, что перебежчик, наивный мечтатель с горящим взором, все-таки заговорил!

Куиллер взял себя в руки. В течение трех-четырех минут он добросовестно делал записи, потом извинился и попросил разрешения покинуть Овальный кабинет, сказав президенту, что должен ненадолго заглянуть к себе и взять секретную папку по Греции. Специальный советник извинился, что не был как следует готов к работе над речью, и быстро вышел из кабинета.

Идя по Белому дому, Куиллер понял, что у него не осталось иного выбора. Необходимо спасать самого себя. Поскольку Бурлингейм как минимум начнет его подозревать, а как максимум со временем получит необходимые доказательства.

Зайдя к себе в приемную, Куиллер сразу направился к столу Алисой Агаджадян:

— Соедини меня по телефону с Пучером. Воспользуйся каналом экстренной связи. И побыстрее! Да, еще достань мне папку по Греции.

Куиллер уже сидел за своим рабочим столом, когда раздался звонок. Он снял трубку;

— Пучер?

— Слушаю.

— С вами говорит Куиллер.

— Знаю.

— Кончайте с ним. Иначе он арестует вас в ближайшие сорок восемь часов. Как только получит на это санкцию министерства юстиции. Вы меня поняли?

— Понял. Но с какой стати я должен вам верить?

— Тогда просто рискните. У меня нет времени на споры с вами. Кончайте с ним. И как можно быстрее.

— Я уже слышал. Это все?

— Да.

— Тогда я вешаю трубку.

— Подождите! Макферрин. Он был вам нужен. Теперь он — ваш. Несколько минут назад он вышел отсюда. Он напичкан взрывчаткой, в любой момент мы все можем взлететь на воздух.

— Вы говорите из Белого дома?

— Конечно.

— До свидания, — попрощался генерал Пучер и прервал связь.

Куиллер положил на место тяжелую красную трубку и улыбнулся. Затем он встал из-за стола и быстро направился в Овальный кабинет.

— Прошу прощения за задержку, господин президент.

Специальный советник президента США Фрэнклин Куиллер с готовностью раскрыл досье, которое Алисой Агаджадян успела ему сунуть, когда профессор спешил в кабинет Бурлингейма.

20

— Куда едем, приятель?

— Ты трогай, а я тем временем решу, куда ехать, — ответил Макферриы.

— Не морочь голову, парень, — заметил таксист. — Мы ведь не в кино снимаемся. Итак, куда едем? Мне это надо записать в путевой лист.

Колин назвал адрес Гринфилда. Тогда водитель включил счетчик, и машина рванула вперед.

Макферрин услышал, что по радио передавали новости.

— Эй, друг, прошу тебя, включи радио погромче, — попросил он таксиста.

Сообщали как раз последние известия.

В Афинах власть захватили военные под командованием генерала Аконимедеса. Генерал полтора года находился в изгнании в Испании. Аконимедес был тепло встречен народом Греции на посту главы государства. Вместе с генералом Аконимедесом на родину вернулись еще восемь генералов, тоже бывших в изгнании, одиннадцать полковников и полторы тысячи пехотинцев (наверняка прошедших подготовку в Форт-Беннинге, прикинул Макферрин), сорок десантных судов (построенных в штате Делавэр?), а также несколько десятков самолетов «Тайгер-Кэт» (построенных в штате Калифорния?).

Представитель Пентагона, указал диктор, заявил, что о готовившемся перевороте им ничего не было известно. Комитет начальников штабов, сообщалось далее, также рассмотрел сложившуюся ситуацию и пришел к выводу, что население Греции само, без посторонней помощи низложило правительство, шедшее на поводу у Кремля. Представитель Пентагона не отрицал, что часть кораблей шестого флота США, завершившего маневры в районе Кипра, находится в настоящий момент у берегов Греции, однако присутствие американских военных кораблей в этом регионе не имеет к происходящим событиям никакого отношения.

Диктор далее сообщил, что Уолл-стрит быстро прореагировал на новости, поступившие из Греции. На бирже наблюдался небывалый рост курса акций.

Госсекретарь Отис Дэнфорт выступил с заявлением, в котором выражалась серьезная озабоченность сложившимся положением.

«Американский народ, — отметил госсекретарь, — хочет, чтобы в Средиземноморье, как и во всем мире, царил мир. Мы осуждаем нынешнюю вспышку насилия в Греции и надеемся, что завершение там гражданской войны наилучшим образом будет отвечать интересам народа Греции и всего человечества».

Госсекретарь закончил свое выступление, призвав весь американский народ молиться вместе с ним за установление на земле справедливого и прочного мира.

Передачу новостей прервало какое-то рекламное сообщение, затем передали прогноз погоды в Вашингтоне.

Потом совершенно неожиданно снова раздался голос госсекретаря, который призывал — на сей раз Совет Безопасности ООН — «воздержаться от принятия каких-либо необдуманных шагов и отложить рассмотрение данного вопроса по меньшей мере на десять дней с тем, чтобы ситуация в Греции стабилизировалась, стала спокойнее и народ Греции получил возможность высказаться за передачу власти той или другой группировке».

«Самоопределение, — подчеркнул госсекретарь, — является основополагающим элементом свободы».

На этом новости закончились, передали еще несколько рекламных сообщений, затем из динамика загремела рок-музыка.

— Да выключи ты эту какофонию наконец! — не выдержал Макферрии.

— То громче, то тише, — огрызнулся водитель, но громкость убавил.

Такси попало в плотный поток машин.

Колии обратил внимание на то, что улицы стал окутывать туман и над городом низко нависли облака. Видимо, собирался дождь, может быть, даже ливень.

Колин расплатился с таксистом, дав ему на чай, быстро вылез из машины и слился с праздной толпой.

Вскоре Макферрин поравнялся со входом в отель «Бакли», зашел внутрь, заглянул в полутемный бар, прошел в дальний угол и занял место в одной из кабинок так, чтобы можно было следить за входом. Здесь было еще тише, чем в холле, можно было даже сказать, более «приглушенно». В баре кроме него находились лишь два посетителя — мужчина и женщина, сидевшие за стойкой отдельно друг от друга.

К Колину подошла миловидная официантка в мини-юбке и белом передничке.

— Кофе, — заказал Макферрин.

В бар зашла пожилая, довольно полная женщина небольшого роста в светло-коричневых туфлях. Женщина устроилась в соседней с Колином кабинке и стала копаться в сумочке. Затем достала оттуда пачку сигарет, которые, видимо, искала, и закурила.

Затем в бар заглянули два бизнесмена. Они прошли в соседнюю с Колином кабинку и, устроившись там, стали болтать о благоприятных переменах на бирже.

«Скорее всего, маклеры, — решил Макферрин, — или адвокаты».

И тогда Колин вдруг заметил, что сидевшая поблизости женщина небольшого роста и ее приятель замолчали. Колии посмотрел в их сторону и поймал на себе взгляд женщины. Сомнений быть не могло — женщина пристально изучала его. Она поспешно отвела глаза, будто ее застали на месте преступления. Макферрин так и замер от неожиданности.

Еще трое мужчин зашли в бар, громко смеясь. От этого смеха внутри у Колина все похолодело. Внезапно Макферрин понял, в чем дело.

Меньше чем за десять минут, которые Макферрин провел в баре, пришло девять человек. Причем никто из зала не выходил. Это значит, что в баре в среднем прибавлялось по одному посетителю в минуту. Когда Колин появился здесь, в баре кроме него находилось всего двое, а сейчас — уже одиннадцать человек.

Для ничем не примечательного питейного заведения в обычном отеле, причем в послеобеденное время, такое нашествие клиентов было не случайным.

Макферрин не спеша вышел из своей кабинки и, как и прежде, с равнодушным видом направился к стойке бара, громко заказал еще кофе по-ирландски и так же громко сказал, что сейчас вернется.

Оказавшись в холле отеля, Колин ускорил шаг. Нет, на улицу нельзя! Тогда он устремился на второй этаж. Пройдя лестничный пролет, он оглянулся. Двое мужчин, которых Макферрин чуть раньше принял за маклеров или адвокатов, вышли вслед за ним из бара и собирались подняться на второй этаж. Интересно, последуют ли их примеру остальные посетители бара или все выходы из отеля и так уже перекрыты?

Макферрин юркнул в туалет. Увидев окно, Колин быстро пересек комнату и поднял раму. Посмотрев вниз на улицу, Макферрин вылез из окна и повис, удерживаясь руками за подоконник. Колин слышал, как в туалет вбежали его преследователи.

«Да, он, Колин, явно свалял дурака. А вот Куиллер оказался умнее. Он, должно быть, распорядился о слежке за ним, как только Макферрин покинул Белый дом!»

И тогда Макферрин прыгнул вниз. Приземлился он не очень удачно, на какую-то долю секунды припал на руку, но затем поднялся и побежал — размышлять было некогда.

На дороге у бокового входа в отель Колин заметил грузовик, в который двое рабочих грузили тюки с грязным бельем. Макферрин почти добежал до грузовика, как безошибочно понял, что стреляли из пистолета, оснащенного глушителем.

Тогда же он увидел на противоположной кирпичной стене маленькое облачко из красной пыли в месте, куда угодила пуля. Колин обогнул грузовик, успев мимоходом заметить, как оцепенели от страха рабочие, грузившие тюки с бельем.

Макферрин прибавил ходу, пригнув голову вниз. Тогда же он различил второй выстрел, но не заметил, куда попала пуля. Колин бежал виляя, чтобы сбить снайпера с толку.

В конце дорожки Макферрин свернул направо и тогда только почувствовал боль в плече. Неужели его ранило? Нет, боль была слишком тупой.

Оказавшись на улице, Макферрин перешел с бега на шаг, но дышал еще неровно. Он заметил свободное такси, остановил его и забрался внутрь, пытаясь восстановить дыхание.

Теперь уже Колин знал, куда ехать. Из-за сильного дождя двигаться приходилось на маленькой скорости. Но самое главное, что Макферрин твердо знал, куда ему нужно было попасть.

21

Тем не менее вначале Колина ждало разочарование.

В приемной телеграфного агентства Ассошиэйтед Пресс ему ответили, что шефа бюро нет на месте, и попросили прийти позднее.

Какой-то помощник директора агентства Юнайтед Пресс Интернэшнл выслушал лишь несколько фраз, затем извинился, ушел и больше не вернулся.

В вашингтонском отделении журнала «Тайм» Макферрин прождал пятнадцать минут, пока секретарша не вернулась и не сообщила ему, что все сейчас заняты и что в следующий раз ему лучше договариваться о встрече по телефону.

Колин спешил. Время теперь работало против него.

Макферрии попробовал обратиться в журнал «Ньюсуик». Бесполезно.

Почему же он сразу не подумал о газете «Вашингон пост»? Ведь именно эта газета во всеуслышание заявила о себе, отважившись пойти на расследование уотергейтского скандала!

— Моя фамилия — Арчер, Гарри Арчер, — представился симпатичный главный редактор газеты. — Ну и видок у вас, молодой человек. Вы промокли до нитки. Может быть, вам предложить что-нибудь выпить? Или хотите кофе? Что желаете?

— Немного виски, — ответил Макферрин. — Но безо льда. Можно воспользоваться вашим телефоном?

— О чем речь! — воскликнул Арчер.

Главный редактор повернулся спиной к Макферрину, наливая виски.

Колин позвонил себе домой. Он ждал, но никто к телефону не подходил.

— Итак, Колин. Слушаю вас. Начинайте!

Макферрин заговорил. Он рассказал все. Причем он обрисовал невероятную, фантастическую историю в мельчайших деталях. Закончив исповедь, Колин взглянул на часы. Рассказ занял у него тринадцать минут.

Потребовалось всего тринадцать минут, чтобы изложить план, направленный на захват власти, план, который был способен повлиять на ход развития истории человечества, бог знает только, на сколько лет или даже поколений вперед.

— Ну что же, Колин, если факты подтвердятся, мы выступим со статьей в нашей газете. Я на вашей стороне, молодой человек, и готов все напечатать! Что вы на это скажете?

— Слава тебе господи! — произнес Макферрин, ощутив вдруг тяжесть в ногах.

Откуда взялась эта тяжесть? От возбуждения? Или, наоборот, от нервной разрядки? От неверия в то, что ему наконец поверили?

Колин взглянул на часы. Валери. Ему необходимо опередить Валери и перехватить ее около дома до того, как она войдет в лифт и направится к нему на квартиру. Необходимо перехватить Валери.

«Сколько же сейчас времени?» — никак не мог определить Колин.

Стрелки забегали перед глазами, все слилось. И когда Макферрин сделал над собой усилие, чтобы все-таки разобраться в цифрах, они буквально запрыгали перед глазами, и все поплыло. Какой-то дурман волнами разливался по всему телу и докатился уже до ног и спины.

Макферрин подался вперед и встал из удобного низкого кресла. Он наконец понял, что с ним происходит.

— Вы! Что вы мне подсыпали?!

— Легкое успокоительное средство, чтобы вы так не волновались, молодой человек.

Макферрин рывком перегнулся через стол и схватил Арчера за горло. Затем отвел одну руку назад, напряг ее и, распрямив пальцы так, что они уподобились стальным пружинам, резко двинул главному редактору по шее.

Арчер обмяк и сполз вниз.

Колин отпрянул назад и постарался выпрямиться. Он взял телефонную трубку и медленно, очень медленно стал набирать нужный номер.

В трубке послышались гудки, никто не отвечал. Казалось, прошла целая вечность. Наконец он узнал ее голос:

— Слушаю?

— Валери. Это Колин… Я в «Вашингтон пост»… Меня накачали какой-то гадостью… Все Арчер, главный редактор… Очевидно, он… один из законспирированных агентов, контролирующих прессу… Не знаю, сколько времени мне удастся еще продержаться в сознании… Пришлось его прикончить… А теперь тебе надо сматываться! Встретимся в холле отеля «Шератон-парка»… Дожидайся меня внизу… Я еду туда… Прошу тебя, приезжай… И привези деньги… наличными… И пистолет… Да, и пистолет тоже. Если у меня только получится, я пробьюсь…

— В отеле «Шератон»? С пистолетом, я не ошиблась? — переспросила Валери.

— Быстрей! — прокричал Колин и бросил трубку.

Парализующая Макферрина слабость докатилась до груди, периодически повторяющиеся спазмы сковывали конечности. К счастью, голова оставалась пока ясной и Колин мог принимать еще решения.

Макферрин затащил Арчера в прилегающую к кабинету ванную комнату и придвинул его к стене.

Затем прямо в костюме встал под душ и на полную мощь открыл холодную воду. Одежда его промокла еще раньше, поэтому кожей он сразу ощутил свежую струю. Теперь в борьбу с обволакивающим тело дурманом, поднявшимся уже к самой голове, вступила обжигающе холодная, буквально ледяная вода.

Макферрин вместе с тем чувствовал, как набухает лицо, деревенеют губы и медленно-медленно закрываются веки. Но одновременно с этим он ощущал, как ледяная вода стекает по спине и как напоминают о себе нервные окончания позвоночника.

Значит, оставалась и надежда, что холод сможет подавить внезапно охвативший его приступ апатии и дурмана.

Но ноги вдруг подкосились, голова упала на грудь, он медленно осел и потерял сознание. Ударившись лбом об облицовочную плитку, Колин очнулся и потихоньку начал приходить в себя. И тогда неимоверным усилием воли и благодаря огромному напряжению всех мышц, Макферрин смог подняться.

Он мысленно заставил себя без остановки повторять: «Держаться на ногах! Надо держаться на ногах!»

Колин выключил воду и вышел из-под душа. Вода ручьями стекала с него на пол. Переступив через Арчера, Макферрин направился к выходу. Прикосновение мокрой ледяной одежды к телу обжигало и в то же время взбадривало.

Какое бы там зелье ни подмешал ему в виски тот подонок, действие препарата на организм постепенно ослабевало. Наверно, оно было рассчитано на то, чтобы свалить его ненадолго, а не на то, чтобы навсегда вывести из игры. Действительно, журналисту вряд ли доверят убийство.

Двигаться! Только двигаться и двигаться вперед!

Макферрин действительно заставил себя усилием воли двигаться. Он вышел из ванной, захлопнул за собой дверь и по ковру пересек кабинет. Вода ручьями стекала с него, оставляя на ковре, там, где он проходил, мокрый шлейф.

Колин повернул дверную ручку и сразу попал в толпу газетчиков, собравшихся в приемной.

По толпе пробежал шумок, и какая-то женщина завопила:

— Что тут происходит? А с господином Арчером все в порядке?

Вслед за этим кто-то еще, видимо посыльный, совсем детским голосом прокричал:

— Послушайте, да ведь он насквозь промок! Вы только посмотрите на него!

И снова истошным голосом воскликнула та же женщина:

— Позвольте, что тут происходит?!

Макферрин с трудом различал лица обступивших его людей, но чувствовал, что они все теснее окружают его. Колин тоже не стоял на месте, а что было сил проталкивался через толпу.

«Только вперед! Только вперед!»

С этой мыслью Макферрин стремительно бросился из приемной.

«Дальше, еще дальше!»

Он не имел ни малейшего представления, где находится, но все же был уверен, что если не остановится и будет двигаться вперед, то рано, или поздно выберется отсюда.

Так и произошло. Распахнув какую-то тяжелую, обитую жестью дверь, Макферрин наконец очутился на улице.

22

Дождь прекратился.

Макферрин пробежал квартала четыре или пять, сколько точно — он не помнил, когда дождь неожиданно перестал. Было такое впечатление, будто кто-то сразу перекрыл все краны, из которых струилась вода.

На небе неожиданно появилось послеобеденное солнце. И тогда под его лучами все засверкало яркими красками.

Но солнечный свет обезоружил Макферрина. Он стал беззащитен, поскольку под лучами солнца он лишился дождевой завесы, благодаря которой еще минуту назад был неузнаваем.

Колин ощутил себя единственным игроком на огромном футбольном поле. Причем ему казалось, что трибуны до отказа забиты болельщиками и все с интересом наблюдают за тем, удастся ли ему перебежать из одного конца поля в другой. Яркий свет, озарявший все вокруг, лишал его возможности отпрянуть куда-то в сторону или спрятаться под навес.

И тут Макферрин заметил, что улицы стали заполняться прохожими. Причем они явно не принадлежали к числу людей, спешащих с работы домой либо на работу в вечернюю смену. Эти люди походили скорее на зрителей, собравшихся здесь в ожидании какого-то события.

Какого такого события?

Шум на улице стал постепенно нарастать, все вокруг сразу пришло в движение в преддверии чего-то, что должно было произойти.

Что все это значило?

Колина охватило странное чувство, ему казалось, он очутился в самой гуще толпы, готовившейся к какому-то событию. К чему-то торжественному, волновавшему всех сгрудившихся здесь прохожих, все подходивших и подходивших сюда, на тротуар, и на саму проезжую часть улицы. Голоса людей звучали как-то празднично, все предвещало что-то важное, что вот-вот должно было случиться. Но что?

— Что здесь происходит? — Макферрин схватил за рукав стоявшего рядом парня, который дожидался зеленого света светофора, чтобы перейти улицу.

Парень повернулся, оценивающе посмотрел на промокшую, неуклюже свисавшую с Макферрина одежду, на перекошенное лицо.

— Ну-ка, только без рук! — огрызнулся парень, сбросив руку Макферрина. — Вы что, папаша, никогда раньше похорон не видели?

— Каких похорон? Кого хоронят?

— Да загнулся какой-то там вояка. Откуда мне знать? В общем, похороны. Ну, знаете, когда хоронят какую-нибудь шишку… Одним словом, отвяжитесь, понятно?

Парень быстро смешался с толпой, переходившей улицу. Отойдя на достаточное расстояние, он повернулся в сторону Макферрина и пальцем покрутил у виска, показывая, что у того не все дома.

Ну что же. Значит до «Шератон-парка», принимая во внимание сложившиеся обстоятельства, будет добраться еще труднее. О том, чтобы вернуться к машине, и речи нет. Да в такой сутолоке от машины вообще толку мало, и возвращаться обратно было бы просто безумием. Сейчас он хотел видеть лишь Валери.

Да, кольцо вокруг смыкается, но вот вопрос: как близко они уже от него? Видят ли его в тот самый момент, когда он медленно поворачивается и смотрит по сторонам, определяя, нет ли слежки?

Конечно, ответа на этот вопрос Макферрин дать не мог.

Ведь вокруг него была уйма людей. Кто мог в такой сутолоке что-то с уверенностью определить? Да и вообще мыслимо ли заметить что-нибудь необычное в толпе, собравшейся на улицах Вашингтона, чтобы стать очевидцами какого-то события?

Полная пожилая женщина в светло-коричневых туфлях, стоявшая шагах в десяти от Макферрина, поэтому и показалась ему самой заурядной, склонной к полноте «старушкой», ничем не выделяющейся из толпы.

Чтобы воспринять эту женщину не как обыкновенную прохожую, остановившуюся посмотреть на похоронную процессию, надо было знать ее раньше, знать в лицо и вдобавок знать выражение удовольствия у нее на лице, появлявшееся всегда в тот момент, когда она выполняла свою необычную работу. И даже несмотря на то, что Колин сегодня уже видел пожилую «бабульку» в баре отеля, где она, уютно устроившись, потягивала коньяк по соседству от него, сейчас выделить в толпе эту ничем не примечательную женщину было просто невозможно.

Колин дошел до середины квартала, но тут толпа зрителей так уплотнилась, что продвигаться дальше не было никаких сил и возможности.

Вновь ощущение какой-то надвигающейся опасности неожиданно охватило Колина. Он чувствовал, должно произойти нечто такое, что было заранее, как по нотам, кем-то расписано.

До Макферрина долетели звуки похоронного марша и барабанная дробь. Музыка заиграла громче, процессия, видимо, шла по соседнему кварталу.

И тут Макферрин вспомнил! Он вспомнил, как президент отдал Куиллеру распоряжение — выяснить детали похорон Ундервуда! Вот, оказывается, в чем дело!

Хоронят генерала Артура Ундервуда! Это идет похоронная процессия!

Макферрин наконец понял всю анекдотичность ситуации и чуть было не рассмеялся. Зрители, заполнившие тротуары, стояли теперь плотной стеной в восемь, а то и десять рядов, поэтому Колин поднялся на цыпочки, чтобы лучше разглядеть, что происходило там, впереди.

Две пары лошадей везли артиллерийский лафет, на котором был установлен гроб, накрытый уже промокшим государственным флагом США. Почетный караул чеканил шаг. И вдруг совершенно неожидано новая волна любопытства прокатилась по толпе. Собравшиеся из уст в уста что-то передавали друг другу.

Там президент! Он уже недалеко! И идет прямо по улице.

Эдвард Бурлингейм был совсем близко. Все начали вглядываться вперед, встав на цыпочки. Дети дергали родителей за рукав, засыпая их вопросами:

— Что, что там? Что происходит? Кто там?

Отцы наклонялись и сажали детей на плечи, чтобы тем было лучше видно.

Президент!

— Сейчас увидишь, сейчас увидишь. Уже скоро. Смотри вон туда, туда. Сейчас все увидишь, наберись терпения.

Мужчина, стоявший перед Макферрином, только что поднял сынишку к себе на плечи и усаживал его поудобнее.

Колин наблюдал за этой сценкой, вспоминая добрые старые времена своего детства, хорошие американские традиции.

В тот самый момент голос сзади него произнес:

— Колин Макферрин.

Он машинально повернул голову назад.

— Стоит тебе только шелохнуться, и я продырявлю тебя насквозь.

Столь необычного тембра Колину никогда не доводилось слышать. Голос вибрировал, как натянутая стальная струна, и от этого бросало в дрожь. Сравнение голоса с лицом хозяйки — самым заурядным, обыкновенным, можно даже сказать, приятным и добрым — свидетельствовало о колоссальной разнице между выражением лица и тембром голоса, который без труда можно было принять за голос, исходивший из чадища ада.

— Все правильно, — добавила полноватая пожилая женщина. — Замри и не двигайся.

Макферрин взглянул вниз и в складке плаща женщины четко различил глушитель направленного на него пистолета.

Колин заметил:

— Мы виделись в баре, в отеле.

Женщина подмигнула ему.

— Все правильно, — подтвердила Адель Дитц. — Иногда не мешает перед делом пропустить по рюмочке. А теперь, Колин, стоять смирно. Руки раздвинь немного в стороны и назад. Ты знаешь, как это делается. Ты ведь не новичок. Быстро.

Толпа уже обступила его со всех сторон. Слышались нетерпеливые возгласы. Кто-то совсем рядом выкрикнул:

— Я его вижу! Это — он!

Макферрин услышал, как зрители справа зааплодировали. Волна аплодисментов докатилась почти до них.

— Я взгляну, все-таки президент? — вопросительно произнес Колин.

— Через минуту, — жестко ответила Адель Дитц. — Да, — подтвердила она, скосив глаза влево. — Скорее всего, даже секунд через тридцать. Так что осталось еще тридцать секунд, а потом — двадцать пять.

Макферрин проследил за ее взглядом. Он увидел поднятый вверх оранжевый зонт. Зонт был в закрытом состоянии.

— Это можно назвать приятной неожиданностью, Колин. Все так на удивление складно получается.

Просто непостижимо, но женщина снова подмигнула ему.

— Я называю это «приятной неожиданностью», — продолжила она. — А теперь, малыш, стоять смирно. Пошевельнешься, и от тебя останется мокрое место. Захочешь попробовать, и ты — конченый человек, — сурово предупредила его полноватая женщина небольшого роста.

Макферрин услышал, как стихла барабанная дробь. Мимо них, поскрипывая колесами, проследовал лафет, за ним торжественно и с достоинством прошествовал почетный караул, воодушевленный радушным приемом и аплодисментами публики.

«Где-то неподалеку, на крыше дома или в каком-нибудь фургоне, наготове сидят снайперы», — думал Макферрин.

Колин еще раз взглянул на ярко-оранжевый зонт, поблескивающий на солнце.

— А вот и генералы! — закричал кто-то рядом. — Нет, вы только посмотрите, сколько на них понавешено разных побрякушек!

— Вступайте в ряды военно-морских сил! — в издевку завопил кто-то из толпы.

Макферрин про себя начал считать.

В этот момент Колину почему-то показалось, что сейчас самым важным для него было считать секунды. Макферрин считал и смотрел на зонт.

— Заметил-таки зонтик? — поинтересовалась женщина, тоже исподлобья внимательно поглядывая влево.

Колин промолчал.

Мужчина, стоявший впереди, обратился к сыну:

— Билли, ты его уже видишь? Ты видишь президента?

Мальчик видел генералов и адмиралов, важно шествовавших в торжественной процессии. Он видел Пучера, Торна, Энсона, Гриссла и Келлера, но ребенок разглядел кое-что еще.

Причем странный предмет вызвал у мальчугана такой восторг, что он начал трепать отца за волосы, чтобы привлечь его внимание.

Малыш не раз видел это по телевизору, такая игрушка была у них дома тоже. Но мальчику очень хотелось, чтобы его папа увидел эту «пушку» и постарался купить ему такую же. Поэтому он ухватил отца за волосы и пробовал провернуть его голову назад.

— Ну, ладно, ладно, — успокаивал отец сына. — Да, это президент Соединенных Штатов Америки. Все правильно, но не стоит, ради Христа, вырывать у отца последние волосы!

Мужчина отвел руки сынишки в стороны и мельком взглянул на стоявших рядом Макферрина и женщину, надеясь, что те отлично понимали отцовскую гордость за сына, но и неловкость за то, что тот так фривольно себя вел.

Конечно, мужчина наверняка сказал бы при этом: «Мой сын. Ничего парнишка, правда?» — или что-нибудь в этом роде, если бы ему удалось привлечь внимание находившихся рядом прохожих. Однако они, по всей видимости, были всецело поглощены зрелищем, поэтому мужчина снова стал наблюдать за процессией, вытянувшись вперед и пытаясь разглядеть человека, которого его сын видел впервые в жизни.

Мужчина пытался рассмотреть президента, президента Соединенных Штатов Америки, который торжественно шествовал там, впереди, над головами всех американцев. Американцев, жаждущих взглянуть на этого человека, на первый взгляд ничем не примечательного, который служил для них живым воплощением власти, возвышавшейся над ними.

Президент США олицетворял собой власть, но вместе с тем и самосознание всей нации. Ибо был призван служить интересам страны как в добрые, так и в недобрые времена.

— А теперь смотри в оба, — произнесла женщина.

Макферрин встал на цыпочки, стараясь разглядеть президента. В тот же миг он увидел, как раскрылся оранжевый зонт, хотя по-прежнему вовсю светило солнце.

Колин продолжал считать и дошел уже до двадцати трех. По-прежнему стоя на цыпочках, он успел сосчитать еще два раза, как в воздухе прогремел выстрел.

После первого выстрела Эдвард Бурлингейм опустился на колени, после второго выстрела президент как-то странно развернулся и начал падать вниз на еще мокрую от дождя мостовую.

Казалось, что президент, уже мертвый, не хочет отделяться от процессии и как бы движется в ней. Но торжественное шествие быстро распалось, ибо участники процессии в панике старались спрятаться от шальных пуль.

Выстрелы стихли, и на какое-то мгновение воцарилась мертвая тишина, какая обычно бывает после стрельбы.

Однако Макферрин не видел, как падал и бился в судороге президент, поскольку Билли, сидевший на плечах у отца, все ему загораживал. Мальчик же в оцепенении замер, уставившись на чудесный блестящий предмет, который держала в руках женщина.

И потом никто ничего уже не видел, кроме разбегающейся в страхе толпы.

На фоне поднявшегося хаоса и суеты на улице застыли лишь две фигуры. Только две. И тогда женщина произнесла:

— Замри на месте, Колин. Вот так.

И тут на Макферрина обрушился поток слов, словно женщина старалась точно уложиться в отведенное ей время. Адель Дитц наклонилась к Колину и злобно прошипела:

— Неужели ты не понимаешь, что именно ты во всем виноват? Разве тебе не ясно, что, когда ты предупредил президента, ты заставил нас действовать? Так кто же остался в дураках? И кто тогда настоящий убийца?

Макферрин машинально отсчитывал оставшиеся у него секунды. Его уже больше ничего не волновало, он ничего не слышал. Колин как бы выплескивал себя наружу, выговаривая следующую цифру, ощущая, как при каждом отсчете по спине пробегала теплая волна.

Десять, девять, восемь, семь, шесть, пять, четыре…

Макферрин не успел выговорить «три», его окутала бесконечная мгла, в которую его отправила женщина с помощью замечательной «игрушки», так понравившейся малышу, сидевшему на плечах у отца.

Выстрела практически не было слышно, поскольку Адель Дитц пользовалась высококачественным глушителем.

* * *

На той вашингтонской улице было настоящее вавилонское столпотворение. Так писали газеты.

Именно из-за столпотворения, как объяснялось далее, и не удалось сразу схватить убийцу. Или убийц, если предположить, что их могло быть несколько. Стреляли откуда-то сверху, однако потребуется время, чтобы определить, откуда точно. И вообще для того, чтобы выяснить все подробности, нужно много времени.

Тем не менее, согласно заявлениям секретной службы, многое прояснится, причем довольно скоро. А пока все возможное было предпринято.

По крайней мере, один потенциальный убийца был устранен из порочного круга тех, кто готов в открытую, прямо на улице, невзирая ни на какие там торжественные случаи, стрелять в президента США. Этому второму или третьему возможному убийце президента Бурлингейма, слава богу, не удалось воспользоваться своим оружием, поскольку он был своевременно обезврежен агентом секретной службы, находившимся в толпе и предотвратившим выстрел в президента.

Террорист оказался бывшим сотрудником Центрального разведывательного управления, что лишний раз подтверждало публично сделанное секретной службой заявление о том, что в наше неспокойное время происходят события самые невероятные и немыслимые — настоящие коммунисты могут запросто внедряться в наиболее засекреченные организации страны.

О том, куда подевалось оружие, которым хотел воспользоваться потенциальный убийца президента Бурлингейма, затесавшийся в ряды патриотически настроенных американцев, воздававших последние почести выдающемуся военачальнику, — известно одному лишь всевышнему.

Однако высказывалось предположение, и были все основания, чтобы принять такую версию, что некий охотник за сувенирами прихватил оружие убийцы и скрылся с ним в неизвестном направлении. Да, видимо, все так и было на самом деле.

В любом случае будущему президенту станет легче от мысли, что в ходе трагических событий погиб сумасшедший по имени Колин Макферрин.

* * *

Валери Крейг какое-то время мучилась сомнениями.

Не совершила ли она ошибку, не отправившись в отель «Шератон»? Но ведь она едва разобрала, о чем говорил Колин по телефону. Приехать? Да еще с пистолетом? А где она могла его достать? Да и зачем?

Нет, здравый смысл ее не подвел. Да, все обернулось именно так, и она в конце концов оказалась права. Было предельно ясно, что Колину и близко-то к «Шератону»: не удалось попасть.

«Во всяком случае, совесть моя чиста», — так успокаивала себя Валери последние два дня.

Она ведь пыталась внушить ему, что он берется за немыслимое. За некоторые вещи в жизни вообще не стоит и браться. Если бы только он ее послушал тогда.

Валери погрузилась в теплую душистую пену, доверху заполнившую ванну, и постаралась не думать о Колине.

* * *

В последующие несколько дней комментаторы радио и телевидения вновь и вновь предостерегали Америку об опасности.

Отмечалось, что надо серьезно отдавать себе отчет в том, что никакие телохранители, какими бы мастерами своего дела они ни являлись, никогда не смогут обеспечить безопасность президенту, если он будет настаивать на том, чтобы открыто общаться на улицах с согражданами, столь многие из которых в наш безумный век являются сумасшедшими, одурманенными наркотиками, обуреваемыми сумасбродными идеями и страстями и стремящимися прославиться в одночасье.

* * *

Государственный секретарь Отис Дэнфорт заявил, что как ни печально, но он вынужден согласиться с такой постановкой вопроса.

Далее госсекретарь назвал имена членов юридической комиссии, которой поручено провести расследование обстоятельств убийства президента Эдварда Бурлингейма.

В комиссию вошло восемь выдающихся американских деятелей, ее возглавил известный своей приверженностью к справедливости и истине, всеми уважаемый специальный советник и близкий друг покойного президента профессор Фрэнклин Куиллер.

Конгресс США утвердил учреждение комиссии и наделил ее необходимыми полномочиями. Американский народ соответственно одобрил это решение.

Загрузка...