Скандал в личной жизни

Глава 16

Около отеля «Беверли Хиллс» собралась огромная толпа. Выстроившись в очередь, ждали уже несколько часов, причем каждый сражался за лучшее место. В Голливуде всегда можно мельком увидеть где-то кого-то. Какого-нибудь кандидата на присуждение премии, входящего в шикарный ресторан; а за снимок жены известного актера, уходящей с чужим мужем, можно было рассчитывать на тысячу от «Обозревателя». Но этот вечер был особенным. Ожидание висело в воздухе, как смог в пору бабьего лета. Все как ненормальные хотела, сделать снимок или получить интервью от участников вечера, посвященного окончанию съемок «Признать виновной».

За месяцы до того, как закрутились камеры, «Признать виновной» широко освещалась в прессе. Сначала поползли слухи, что в главных ролях будут сниматься Джейн Фонда и Пол Ньюман, потом – о неслыханном решении ввести на положение звезд двух новых лиц. Подбор актеров занял шесть месяцев, на окончательную доработку сценария ушло еще три, а затем график съемок растянулся на семь месяцев. Три последние месяца посвятили заключительным отделкам и монтажу.

Несколько недель никто не мог говорить ни о чем другом, кроме, как о намеченной на Рождество премьере в «Ман Чайниз» театре.

Уилл советовал Клементине объявиться на час позже, чтобы обеспечить полное внимание фотографов и репортеров. Они вместе ходили по магазинам на Родео-Драйв и приобрели светло-желтое шифоновое платье, которое и было сейчас на ней. Это – твой образ, постоянно твердил ей Уилл. То, что она получила главную роль в «Признать виновной», было без сомнения, огромной победой, но создание верного имиджа, загадочного и сложного, представляло собой целое военное искусство.

Клементина устроилась на заднем сиденье лимузина, предоставленного студией, и влажная струя воздуха от кондиционера охлаждала ее лицо. Октябрь, а в Лос-Анджелесе около 40 градусов. Рекордная цифра. Но Клементина не замечала температуру. Волны жары затрагивали обычный мир, людей в старых автомобилях без кондиционеров или в бедных домах со сломанными вентиляторами. Клементина Монтгомери путешествовала с шиком, в лимузине с баром. Она выглянула в затемненное окно и заметила полную машину подростков, безуспешно пытающихся рассмотреть сквозь одностороннее стекло, кто же там в лимузине. Она приставила растопыренные пальцы к ушам и состроила самую нелепую рожицу, какую только могла придумать. Да, наконец-то Клементина Монтгомери добилась положения в свете.

Ее мать часто повторяла «Самое темное время ночи перед рассветом». Это была одна из тех глупых фраз, что говорят матери, которая влетает в одно ухо и вылетает в другое. Но сейчас, со смутным чувством, что многие слова, произносимые ее матерью, оказались пророческими и попали в цель, чего Клементина раньше и представить себе не могла, она начинала жалеть, что не обращала на них внимания.

Полтора года назад казалось, что весь мир ополчился против Клементины. Во-первых, Меган была в центре ее внимания из-за развода. Конечно, развод не затрагивал непосредственно Клементину, но она, и Алекс, и Меган так и не научились полностью отделять себя друг от друга. Они вместе переживали и радости и печали.

А так как Меган по-прежнему жила в ее квартире и каждую ночь рыдала до трех часов утра, Клементина оказалась на линии огня, хотела она того или нет.

Меган находилась в полной растерянности. Она не знала, что делать, куда идти, и оставалась на тахте, так как только экран телевизора и Боб Баркер могли заставить ее забыть хоть на немного о своей боли. Больше всего Клементину терзала назойливая мысль, что она каким-то образом явилась одной из причин их разрыва. Ей надо было отослать пеньюар. Ей не следовало глазеть на Джексона, как она это сделала, когда он и Меган вернулись с пляжа. Она должна была помогать Меган сохранить брак, а не мечтать в тайне, что та потерпит неудачу, так что, может быть…

И еще Дюк. Проснувшись утром, с отвратительным похмельем и разбитым сердцем после инцидента в баре, она поклялась навсегда вычеркнуть его из своей жизни. Тем вечером она увидела его суть, его настоящее «я», и не желала никаких связей с ним. Однако, три недели спустя, скромно пристроившись наверху кучи счетов, в почтовом ящике лежало письмо от Дюка. Дрожащими руками Клементина разорвала конверт и прочитала:

«Клементина,

извини за Глорию. Когда я сказал ей, что приезжаю в Л.А., она обезумела. Хотела наверстать упущенное время. Нельзя сказать, что она представляет что-то особенное для меня, но она – приятная девушка, и я не мог разочаровать ее. Ну, ты понимаешь.

Я уехал из Глитц-Туана и нашел новую работу: швейцар в танц-клубе. Довольно занятная работенка, и можно встретить кучу потрясных малюток, но, давай взглянем в лицо реальности, денег маловато. Поэтому я подумал, что, так как ты говорила, что зарабатываешь неплохо, ты смогла бы одолжить мне немного (500, примерно, столько мне надо), просто, чтобы помочь мне удержаться на плаву, пока я снова не встану на ноги. Ты всегда была хорошей девочкой. Скоро увидимся.

Дюк».

В этот момент Клементина подумала, что не называла его «Папа» с тех пор, как он ушел от нее и ее матери. Она любила его ничуть ни меньше. Может быть, для нее просто невозможно, как бы он не поступал с ней, любить его меньше. Но все-таки слово «папа» предназначалось для мужчин, которые обнимают, защищают и укрывают ребенка одеялом на ночь. «Папа» – это кто-то особенный, кто-то, кто любит тебя, как ты его.

Клементина, не раздумывая, тут же достала чековую книжку и выписала чек. Конечно, он просто использует ее. Она знала, что делает ошибку и поступает неверно, даже нелепо, но ей было наплевать. Она была готова зацепиться за что угодно, за любую ниточку, которой он поманит ее. Сейчас Клементина связана с ним. Может быть, получив деньги, он позвонит ей, пригласит приехать в… Она взглянула на обратный адрес. Даллас. Техас. Приехать в Даллас, Техас, к нему в гости. Она старалась удержаться от надежд, высоко нести голову, как взрослая женщина, какой она была, но ничего не помогало. Будь ей хоть девяносто три, все равно она останется его ребенком.

Спустя три недели после того, как были получены деньги по первому чеку, пришло еще одно письмо. Он хотел еще пятьсот долларов. Надо заплатить квартплату, шеф чрезмерно требователен к нему, и он уверен, что Клементина снова поможет. Она заколебалась лишь на мгновенье, потом выписала второй чек. На худой конец, когда он посмотрит на чек, он подумает о ней. Она заставит его улыбнуться.

Так как письма продолжали приходить каждые несколько недель, Клементина могла притворятся, что у них – нормальные, родственные отношения, какие бывают у дочери и отца. Вместе с чеком она посылала ему короткие записки с последними новостями о своей карьере, а он, помимо просьб о деньгах, сообщал кое-что о себе, пикантные новости из жизни швейцара, о женщинах, с которыми встречался. Спустя пять месяцев, когда письма вдруг перестали приходить без всякого предупреждения, благодарности или прощания, Клементина послала ему три тысячи долларов. Она выслала бы и триста тысяч, не принимая во внимание громкие протесты Меган и Алекс, только бы не терять с ним связь. Но Дюк не предоставил ей такой возможности.

И, наконец, самой темной чернотой перед рассветом стала тяжелая, с «зубами и когтями» схватка за роль в «Признать виновной». Уилл обеспечил ей прослушивание, но, насколько Клементина помнила, она была сорок пятой актрисой на прослушивании в тот день, и студия уже держала в поле зрения Джейн Фонду, как претендентку на главную роль. По пути в студию Клементина случайно услышала разговор между помощником режиссера и актером на эпизодическую роль о переговорах с Фонд ой насчет контракта. Этого вполне хватило, чтобы усмирить нервную дрожь, ей на смену появилась раскаленная ярость, заполнившая Клементину без остатка. Она дождалась, пока режиссер по отбору актеров – непрерывно курившая женщина средних лет, и ее ассистент, прыщеватый мальчишка, на вид не старше пятнадцати, пригласили ее, тогда Клементина выдала все, что хотела им сказать.

– Я хочу, чтобы вы оба знали, – сказала она, бросая сценарии на стол, – что последний месяц работала, не покладая рук, изучая роль, заучивая каждую строчку, чтобы быть готовой ко всему. Я перевернула всю свою жизнь, только ради того, чтобы сделать попытку получить эту роль.

Гвен Распин, режиссер по отбору актеров, затянулась сигаретой и, не вынимая ее изо рта, заговорила.

– Прекрасно, дорогая. Прочтите, пожалуйста, страницу 302.

– Нет, я не буду читать страницу 302. Вы не можете выворачивать мою жизнь наизнанку, если вы уже совершенно точно решили, что хотите видеть Джейн Фонду в этой роли. У вас должна быть хоть какая-то этика.

– Послушайте, мисс…

– Мисс Монтгомери.

– Мисс Монтгомери, – сказала Гвен, – Мы еще совершенно не решили по поводу Джейн Фонды. Да, нам очень хотелось бы этого, поскольку она – ценное приобретение для любой картины; но никаких контрактов не подписано, и она еще не согласилась на роль. Если появится какая-нибудь молодая, талантливая, с которой легко работать, я подчеркиваю – с которой легко работать, актриса, и потрясет нас, мы, не колеблясь, возьмем ее.

Это выбило почву из-под ног Клементины. Гвен зевнула за своей дымовой завесой, а мальчишка сковырнул прыщ на носу.

– Прекрасно, – заявила Клементина. – Я просто хотела быть уверенной, что у меня есть шанс.

– У Вас есть около трех минут, оставшиеся от Вашего «шанса», – сказала Гвен, взглянув на часы. – После Вас еще семнадцать актеров, и я не могу позволить себе задерживаться, выслушивая дилетантские тирады.

Клементина подавила желание сказать в ответ какую-нибудь колкость и открыла сценарий на странице 302. Она хорошо знала этот эпизод, и у нее хватало времени проиграть его. Закрыв глаза, Клементина сосредоточилась на душевном волнении героини, перевоплощаясь в Мелиссу Марлбу. Она в совершенстве знала образ, изучила все малейшие оттенки и едва различимые нюансы. В мгновение ока Клементина Монтгомери перестала существовать. Когда она открыла глаза и повернулась к подростку, что должен был читать роль сына Мелиссы, она наяву увидела тюремные решетки за его спиной, почувствовала дрожь в руках, ощутила запах мочи, пропитавшей все вокруг.

– Я не виновна, – произнесла Клементина (Мелисса) утомленным голосом, устав повторять это снова и снова.

– Но суд сказал…

– Меня не волнует, что сказал суд, что сказал судья. Мне плевать, что говорит твой отец, твои друзья и даже, что говоришь ты.

– Мелисса подошла к мальчику и сжала его руку – Я – твоя мать. Не важно, кто что говорил, я всегда буду твоей матерью. И я говорю тебе – я не виновна.

– Но…

– Никаких но, – сказала она, впиваясь ногтями в его кожу.

– Разве я не любила тебя, разве я не учила тебя различать добро и зло? Разве я не готовила тебе завтрак каждое утро, не укутывала одеялом на ночь? Больше чем твоего отца, чем кого бы то ни было на свете, я любила тебя. Я – часть тебя, Джеми.

Она отпустила руку мальчика и погладила его по щеке:

– Я – часть тебя, точно так же как ты – часть меня. Мы с тобой одна кровь и плоть. Я прошу тебя только об одном – задумайся на минуту, смог бы ты убить кого-то.

Он посмотрел в ее глаза и покачал головой:

– Нет, конечно же, нет.

– Конечно, нет, – сказала она, смахивая слезы в уголках глаз. – Потому что ты – мой сын. Потому что – мы одинаково мыслим. В глубине души, осознаешь ты это или нет, ты знаешь, что я так же не виновна, как и ты. Она крепко прижала его к себе, пока не пришел еще тюремный надзиратель, чтобы увести ее обратно в камеру.

Клементина закончила сцену и выпрямилась. Она еще раз закрыла глаза, возвращаясь в реальность, а когда открыла их, то испытала настоящее потрясение, увидев четыре белые стены и три стула, а не свою тюремную камеру.

– Здорово, – воскликнул мальчишка, забыв о своих прыщах.

Гвен шикнула на него и кивнула.

– Да, прекрасно. Оставьте, пожалуйста, свои данные у секретаря, и мы вызовем Вас, если решим устроить второе прослушивание.

– Второе прослушивание?

– Конечно. Возможно и третье. Вы должны были знать об этом.

– Конечно, – сказала Клементина, потом поблагодарила и вышла из комнаты. Она протянула секретарю свою биографию и покинула студию, проклиная себя за каждое неверно сделанное движение, уверенная, что упустила роль.

Клементина никак не могла поверить, что Гвен вызвала ее еще раз на пробу, потом третий, и, наконец, предложила роль. После долгих лет мрака, глупых телереклам, изнурительных фотосъемок, головной боли, мучений, жестокости, наступил рассвет. И какой рассвет! Каждый день съемок ее баловали и нежили как настоящую звезду. Особенно насыщенными были последние три месяца, когда прошли озвучивание и монтаж. Сейчас все кончено, и на это Рождество, в 1981 году, «Признать виновной» с Клементиной Монтгомери и Рэнди Фаллини, в главных ролях, появится на экране соседнего кинотеатра.

Лимузин остановился перед розовым отелем. Защелкали, как крылья летучих мышей, фотоаппараты, из-за огражденного красным канатом прохода, по которому она торопливо направилась ко входу, на Клементину обрушился град вопросов. Она ответила на дюжину или более того, улыбнулась слишком привлекательному служащему гостиницы, сделала реверанс фотографам и вошла. Проходя через вестибюль, она заметила несколько человек из съемочной группы, одетых в смокинги, а не в обычные джинсы с футболками. И каждый из них останавливался сказать «привет» или улыбнуться ей. Казалось что, куда бы она не пошла сейчас, люди хотели поговорить с ней, попросить автограф или просто посмотреть на нее. Сейчас она стала важной персоной. Смешно, но внутри, несмотря на блеск и семидесятидолларовую прическу, бессодержательные беседы и пустые разговоры, которые она будет вести на сегодняшнем пятичасовом с шампанским и икрой, вечере, она по-прежнему чувствовала себя просто Клементиной.

Алекс с Джексоном прилетели в Лос-Анджелес на премьеру «Признать виновной». Алекс звонила Меган шесть раз, стремясь твердо удостовериться, что ей можно привести Джексона в качестве своего друга. Хотя сама Алекс считала, что это именно то, что выведет Меган из депрессии. Алекс, конечно, не могла пригласить Брента, хотя хотела бы видеть рядом с собой больше, чем кого-то еще. Она научилась как-то жить без него, наблюдать, как его экзотически прекрасная жена, Карлотта, целует и уводит Брента каждый вечер домой. Это было похоже на жизнь по соседству с кондитерской, когда, прижав лицо к стеклянной витрине, рассматриваешь, как другие едят шоколад.

Джексон был единственным другим мужчиной, с которым ей хотелось быть. Число ее любовников сократилось, а потом, по мере того, как она потеряла к ним всякий интерес, они вообще исчезли. Никто не мог сравниться с Брентом. Стало невозможно заниматься любовью, испытывая страстное желание шептать его имя, чувствовать его губы, быть в его объятиях.

И все же, она поняла, что, несмотря на заявления поэтов, любовь совершенно не является необходимым условием для счастья. Она заметила, что другие вещи, также как удачная крутая сделка или наоборот, начало нового дела, или встречи с лучшими подругами, возбуждают ее и приносят удовлетворение. Естественно, это не физическая и не романтическая связь, но что-то в Меган и Клементине вызывало теплое чувство радости и надежности. С ними она могла думать о чем-то еще, помимо того, чего она достигла, а чего нет. С ними было легко и весело. Они стали ее частью, ее прошлым, и она думала, что если кто-то из них умрет – это будет равносильно потере руки. Алекс могла проклинать все на свете, совершенно пасть духом, зарывшись в огромную кучу бумаг в кабинете, но тут звонила Меган, и один только звук ее голоса вызывал улыбку на лице Алекс, она забывала о своих заботах. Улыбка – ценный дар в ее деловом мире, а подруги щедро делились с ней своими улыбками.

Была еще одна причина, по которой Алекс взяла Джексона. Она хотела доказать Меган, что та может снова спокойно видеть своего бывшего мужа. Меган сильнее, чем она сама думает. Прошел год с того времени, как закончился бракоразводный процесс. Сейчас она может совладать со своими чувствами.

Каждый раз, когда Алекс звонила, спрашивая разрешения взять Джексона, Меган говорила, что все прекрасно, как будто она могла сказать что-то еще и не казаться при этом нелепой. Разве для нее это имеет какое-то значение. Она знала, что прошел год. Ежедневно она зачеркивала в календаре красной ручкой каждый прожитый день, радуясь, что сумела пережить еще один.

Алекс и Джексон остановились в двух комнатах отеля в Долине, возле дома на Голливудских холмах, который арендовали Клементина и Меган. Дом производил приятное впечатление солидности. Меган выбрала его, когда они с Клементиной поняли, что, если они собираются какое-то время жить вместе, им нужно что-то побольше, чем прежняя квартира.

После развода Меган потребовалось время, чтобы выплакаться, погоревать о потере всего, к чему она стремилась всю жизнь. По мере того, как медленно тянулись дни, жизнь рядом с Клементиной превращалась в удобное существование, и Меган попросила Джексона продать старый дом, чтобы она могла и дальше оставаться в Лос-Анджелесе.

Ожидалось, что когда-нибудь она съедет с квартиры Клементины. Но установившийся размеренный порядок жизни сделал невозможным что-то поменять. Они не всегда ладили друг с другом – далеко не так. Клементина ненавидела смотреть телевизор, а Меган любила. Меган, в свою очередь, ненавидела кучи грязной одежды, которую Клементина разбрасывала по всему дому. Но это были лишь незначительные мелочи по сравнению с возможностью общения. Клементина даже не осознавала раньше, насколько одинокой она была, замыкаясь только в себе. А Меган никогда не понимала, какой одинокой она оставалась все эти годы с Джексоном, когда им приходилось выдавливать самую пустячную непродолжительную беседу. С Клементиной слова лились легко и быстро.

Они привыкли к особенностям и привычкам друг друга, и определенная дата отъезда Меган никогда не называлась. Они подписали аренду нового дома, и навсегда прекратили разговоры о будущем расставании. Поэтому в пятницу они будут вместе в «Ман Чаиниз» кинотеатре, подумала Меган за два дня до премьеры – Алекс и Джексон, Клементина и ее партнер по картине, Рэнди Фаллини, и Меган. Клементина говорила ей, что знает дюжину парней на студии, которые сочтут за счастье сопровождать Меган, но Меган наотрез отказалась. Она не хотела страдать в течение всего вечера рядом с незнакомым человеком. Ей нужна жалость. Она вообще не хотела идти, но не нашла тактичного способа отказаться.

Она снова увидит Джексона. Конечно, она переживет это. Ничего особенного. Единственное, что волновало ее, совсем немного, то, что когда Джексон первый раз увидит ее после развода, она будет одна. Ей хотелось бы завести какой-нибудь пылкий флирт с латиноамериканцем, который исполнял бы для нее серенады и писал ей стихи. Но вообще-то, ее не должно заботить, что подумает Джексон. Она живет на расстоянии пятьсот миль от него. Она прислушалась к совету Клементины и нашла работу с неполным рабочим днем в небольшом магазинчике за городом. Она продолжает жить, и живет прекрасно. Просто прекрасно.

Меган не признавалась даже себе, что по-прежнему испытывает боль. Неразумно, нелепо, неслыханно любить человека целый год после того, как он ушел. Она знала, что Джексон не думает о ней каждый вечер, ложась в кровать. Она сомневалась, что он вообще думает о ней. Из того, что она слышала от Алекс, она поняла, что жизнь Джексона никогда не была столь счастливой, как теперь.

Как только был продан дом в Конкорде и поделен доход, Джексон переехал в артистический район Хент-Эшбере в Сан-Франциско. Четыре дня в неделю он работал в музее с Джо, рисовал каждый вечер, сидел с приятелями до двух часов утра, бродил по побережью до рассвета и водил бездомных бродяг в кафе – «Экспресс». Он делал то, что всегда хотел делать, живя свободной жизнью без обузы и затруднений. У Алекс как-то сорвалось с языка имя женщины, с которой он встречался, но когда Меган захотела узнать подробности, Алекс сказала, что женщина не представляет ничего особенного, так, одна из многих, которых он встречает.

При свете дня эти подружки Джексона казались явными вертихвостками. Но в мрачной, грустной темноте Меган рисовала их молодыми, смуглыми, экзотичными. Возможно, они были свободными от предрассудков студентками, художницами, эксцентричными писательницами. Но все они были интересными. Они могли говорить о жизни, текущих событиях, окружавших их, у них были мысли и мнения обо всем на свете. Меган была уверена, что ни одна из них не работала в магазинчике, продавая засушенные цветы и самодельные дверные молотки.

Меган вышла из дома и села на ступеньках крыльца. Клементина два часа назад отправилась по магазинам искать себе платье для премьеры. Она приглашала и Меган, но обе они прекрасно знали, что Родео Драйв не по карману для Меган. Она лучше отроет какое-нибудь старое платье в своем шкафу.

Зазвонил телефон и Меган поспешила в дом. Голос из далекого прошлого, никогда не забываемый, хранившийся в архиве ее памяти, приветствовал ее.

– Меган, это ты?

– Неужели это Джой Холмс?

– Собственной персоной!

– Не могу поверить, – Меган села на тахту и накручивала на палец телефонный провод. – Как дела? Бог мой, как давно я тебя не видела.

– С тех пор как вышла замуж.

– И развелась.

– Извини.

– Ничего, – сказала Меган и удивилась, как легко прозвучали ее слова, какой далекой казалась боль и какими яркими остались воспоминания о руках Джо, обнимающих ее, когда они танцевали на выпускном вечере. – Время от времени тяжело. И очень тяжело. Но мне уже лучше.

– Рад слышать это.

– А как ты? Где ты? Женат?

Он рассмеялся чистым искренним смехом, раза в четыре слабее смеха Алекс. Меган забыла, какими разными они были.

– Отвечаю. У меня все хорошо. Я живу в Западном Лос-Анджелесе, работаю учителем музыки и даю частные уроки. По выходным даже играю в местном оркестре. И последнее – нет. Я не женат. Полагаю, не нашел еще свою избранницу.

– Но судя по голосу, ты счастлив, – сказала Меган. Она вспомнила, какой счастливой почувствовала себя сама, когда он сказал, что нет ничего серьезного с той подружкой, Стаей или Санди. А когда они навечно расстались месяц спустя, она целую неделю находилась в восторженном состоянии. Сейчас возникло такое же чувство – головокружительное счастье, не поддающееся объяснениям, за исключением радости по поводу того, что нет рядом с ним женщины, на которую он смотрит с любовью в глазах.

– Я действительно счастлив, – сказал Джо. – У меня есть моя музыка. Хорошие друзья. Я делаю то, чем хотел заниматься.

– Я рада за тебя, Джой. Правда. Жаль, что Алекс не сказала мне раньше, что ты живешь в Л. А. Мне хотелось бы встретиться с тобой.

– По правде говоря, она сказала мне, что ты здесь, когда ты решила остаться после развода. Я не звонил, потому что… Я не знаю. Я думал, тебе нужно время прийти в себя. А потом, полагаю, я просто не мог собраться с духом.

Голос его звучал нервно и робко, совершенно не похоже на голос Джексона, властный и командный. Различие было приятным, оно помогло Меган почувствовать себя сильнее.

– Ну что же, я рада, что ты позвонил сейчас, – заметила она, – вообще-то Алекс прилетает сегодня на премьеру Клементины.

– Я знаю. Именно потому я и звоню. То есть, это одна из причин. Алекс предложила… Она сказала, ты идешь одна на фильм, и я подумал…

– Черт! – вскочив, закричала Меган. – Почему она всегда так поступает? Неужели им не приходит в голову, что я сама могу управлять своей жизнью? Разве они не знают, что мне до смерти надоело выслушивать, что мне делать, что не делать, с кем встречаться?

– Меган, извини.

– Они не воспринимают меня такой, какая я есть. Они хотят, чтобы я была похожа на них, что я должна выбираться куда-нибудь каждый вечер. А я не хочу. Мне очень нравится быть дома. Неужели это так ужасно?

– Не думаю, – мягко согласился Джо. – Мне тоже нравиться оставаться дома.

Меган заставила себя успокоиться, подождала, пока остынет ее гнев.

– Я не хотела кричать на тебя, Джо. Я просто хочу, чтобы на этот раз мне позволили быть самой собой. Не все хотят стать кинозвездой или добиться огромного успеха в бизнесе. Я просто хочу быть счастливой.

Наступила неловкая пауза, во время которой Меган размышляла; научится ли она хоть когда-нибудь вести себя с мужчинами. С Тони она была слишком наивной; Джексон заставлял ее ощущать себя слабой и незначительной; а сейчас она наорала на Джо, который лишь старался сделать ей приятное. Что же такое было в мужчинах, что так решительно меняло ее характер и индивидуальность. Неужели она настолько неопытна и неразвита, что они могут лепить из нее все, что захотят.

– Итак, насколько я понял, ты не хочешь идти со мной, – сказал Джо.

Меган представила, как он сидит дома, и ладони его вспотели, как и у нее, в ожидании ответа. Может, это было идеей Алекс, но идея неплохая. С Джо она будет в безопасности. И если ей будет мучительно видеть Джексона, или она захочет уйти пораньше, Джо поймет ее. Она будет дурой, если скажет «нет». А она уже чертовски устала играть роль идиотки.

– Мне очень хотелось бы пойти с тобой, Джо.

– Великолепно, – ответил он слишком быстро, слишком восторженно, как обычно отвечала Меган.

– По-моему, все встречаются у нас в семь, – добавила она. – Давай я расскажу тебе, как добираться.

– Алекс уже сказала мне, где это.

Они одновременно рассмеялись. Спустя несколько минут Меган повесила трубку, все еще улыбаясь. А ложась спать, она совершенно забыла зачеркнуть день в календаре.

Клементина даже не осознавала, как она нервничала, пока, наконец, не стала расслабляться. «Признать виновной» шла на широкоформатном экране уже час, и только к этому моменту она разжала кулаки. Взглянув на ладони, она увидела полукруглые вмятины от ногтей, причем в двух из них показалась кровь.

В зрительном зале стояла гробовая тишина, публика сдерживала чихание и шепот. Клементина надеялась, что это – хороший знак. Боже, почему Уилл не подготовил ее к этому. Она понятия не имела, как трудно будет сидеть в зале, наполненном сотнями людей, наблюдающих за каждым ее движением на экране, готовых указать на малейший изъян. Она взглянула поверх золотистой мальчишеской головы Рэнди в конец ряда и увидела, как Мел Робинсон, кинокритик из Лос-Анджелеса, быстро записал пару строк в своем блокноте. Рэнди повернулся к ней и улыбнулся. Когда он сжал ее ладонь, Клементина заметила, что его рука тоже влажная. Это немного помогло.

Однако, что явно не помогало, так это мужчина слева. Джексон Холлиэл занял место рядом с ней столь естественно, словно был ее мужем. Хорошо хоть, что Меган сидела в конце ряда за Рэнди и Джо. Возможно, Джексон просто хотел сохранить дистанцию. А может быть, хотел быть рядом с Клементиной. Бросив искоса взгляд, она, к своему разочарованию, поняла, что это не так. Джексон был похож на загнанного в угол преступника, прижавшего руки к телу, чтобы скрыть наличие оружия под одеждой. Боже упаси случайно коснуться ее руки.

Клементина снова сосредоточила свое внимание на экране. К несчастью, шла сцена, где она и Рэнди, настолько убедительно игравший роль юриста, что Клементине приходилось постоянно напоминать себе, что он – не настоящий адвокат, целовались в первый раз. У нее не было проблем, целуя его. Давным-давно она научилась проводить грань между реальностью и работой над фильмом. Она просто выключала все эмоции, засовывала все воспоминания о Нем в самый дальний и темный угол сознания и делала, что ей говорили. Если в глазах оставалась определенная холодность, или не хватало страсти, ну что ж, она ничего не могла сделать. До сих пор никто не жаловался, так что она должна сделать все как надо и в этот раз.

В частности, для этой сцены потребовалось двенадцать дублей. Сначала они были недостаточно страстными, потом слишком страстными. Потом неуклюжими. Потом слишком нервными. В конце концов, когда они получили последние указания режиссера, что это должен быть изучающий, звонкий поцелуй с закрытым ртом, Рэнди изменил план развлечений. Когда их губы встретились, он тут же засунул язык ей в рот. Сначала Клементина подумала, что он охвачен жаром страсти, но потом почувствовала, как жгучий перец переходит из его рта в ее. Она вырвалась и бросилась к водопроводному крану. Когда она вернулась, Рэнди истерически хохотал.

– Очень смешно, – простонала она. В шутке принимала участие вся группа, спрятавшись за камерами и реквизитом, чтобы вдоволь нахохотаться. Спустя мгновение, Клементина тоже рассмеялась.

– Я тебе припомню это, типчик, – пообещала она.

– Надеюсь, что да.

Через две недели желе в кармане пиджака Рэнди сравняло счет, а сегодня Клементина, вспомнив об этом, ткнула Рэнди в бок. Он показал ей язык, и она улыбнулась в ответ. Милый старина Рэнди. Прекрасный, почти двухметрового роста, светлоголовый, голубоглазый Рэнди, с умом Альберта Эйнштейна и телосложением Арнольда Шварцнеггера, он был стопроцентным гомосексуалистом. Клементина надеялась, что женщины Америки никогда не узнают об этом. Пусть наслаждаются своими иллюзиями.

Фильм продолжался. Он представлял собой прочную смесь тревожного ожидания драмы и даже чуть-чуть комедии. В последние несколько минут Клементина полностью расслабилась. Ей надо предстать спокойной и собранной перед репортерами. В ее поведении не должно быть и намека на неуверенность. Если бы только она могла проскочить побыстрее через интервью, она отправилась бы на обед в «Ма Майсон» с Алекс, Меган и тремя кавалерами, с которыми, как ни хотели бы этого бульварные газетенки, ни у одной из них не было романтической связи.

Наконец на экране появился последний кадр. Клементина и Рэнди обнимаются на крыльце тюрьмы, а мимо них стража ведет бывшего мужа Клементины, оказавшегося настоящим убийцей своей любовницы. Обменявшись взглядом, Клементина и Рэнди уходят. На экране пошли титры с перечислением участников постановки.

Так как в зрительном зале не раздалось ни звука, спокойствие, охватившее ее за последний час, испарилось. Клементина запаниковала. Годы после Него были сглажены воспоминаниями нормальных лет до Него, когда она могла обратиться к кому-нибудь за утешением, если испытывала страх. Не думая, что она делает, Клементина потянулась, чтобы схватиться за чью-нибудь руку, и не обратила внимания на удивленное выражение на лице Джексона, когда вцепилась именно в него. И вдруг оглушающие аплодисменты разразились вокруг. Публика, среди которой находилось большое число знаменитостей, встала, включая Мела Робинсона, ища глазами ее и Рэнди. Аплодисменты стали громче, когда кончились титры и зажегся свет. Потом аплодисменты перешли в комментарии, и Клементина расслышала «чудесно» и «великолепно», когда толпа хлынула из зала. Пока они вставали, Клементина по-прежнему держала руку Джексона. Она взглянула на переплетенные пальцы без ужаса и отвращения. Как прекрасна рука в ее руке, подумала ока. Если это рука именно та, что нужна. И именно тогда, когда нужна.

– Прошу прощения, – сказала Клементина, отнимая, наконец, руку. Она старалась смехом прикрыть свое смущение. – Думаю, я немного нервничала.

– Не надо извиняться, – ответил Джексон так тихо, что услышать могла только она. Он поближе подвинулся к ней, пока у них было еще мгновение лишь для них, ожидая в проходе, когда пройдет толпа. Он улыбнулся ей, и Клементину охватило то же чувство, что и на его и Меган свадьбе. Внешне она чувствовала себя неловко, словно стояла обнаженной, но в душе было тепло и уютно, как будто ее укутали в одеяло, укрыв от снега и ветра.

– Ты была великолепна, я просто потрясен, – прошептал Джексон.

Клементина открыла рот для ответа, но в этот момент Алекс просунула голову со стороны Джексона и просочилась между ними.

– Фантастика, Клем, – воскликнула она. – Можно было услышать, как муха пролетит. Ты покорила всех.

– А как понравился я? – спросил Рэнди.

– О, ты был хорош, – смеясь, ответила Клементина.

Они вышли из кино, и наткнулись на ряды репортеров, ожидающих прямо за дверью. В лицо Клементины и Рэнди сразу же уткнулись микрофоны, вопросы оглушили со всех сторон, пока Рэнди не взял дело в свои руки и не ответил репортерам, одному за другим. Мерцали вспышки фотоаппаратов, пока у них не зарябило в глазах и вместо лиц они различали лишь красные пятна. Клементина впитывала в себя эту атмосферу, с лица ее не сходила самая ослепительная улыбка, на какую только она была способна. Она заметила, как Джексон, Алекс, Меган и Джо отошли в сторону, оставляя ее одну в свете рамп. Она хотела закричать: – Вернитесь. Разделите со мной этот успех! Но, конечно, они не могли. Они гордились ею, переживали вместе с ней, но не были частью ее. И как бы сильно она не возражала и не боролась, в ее жизни всегда будут вещи, которые она должна делать одна.

Вход в «Ма Майсон» также перекрывала толпа журналистов. Клементина и Рэнди снова улыбались, отвечали на те же вопросы. Да, они очень довольны фильмом. Да, они счастливы, что премьера оказалась столь успешной. Они заливались румянцем и говорили, что еще, конечно, рано думать об «Оскаре».

Потом «великолепная шестерка» прошествовала сквозь вспышки фотоаппаратов внутрь изысканно украшенного ресторана. Вслед им поворачивались головы, когда их отводили к заказанным местам. Средний столик в центре основного ряда. Клементине захотелось, чтобы Артур был здесь и насладился вместе с ней этим моментом.

Разлили по бокалам две бутылки шампанского. Рэнди, держа в руках бокал, встал и откашлялся.

– Я хочу провозгласить тост за мою прекрасную партнершу, Клементину Монтгомери, – сказал он.

– Правильно!

– И мне хотелось бы добавить, что я и сам был неплох.

– Рэнди! – засмеялась Клементина.

– Да, неплох. И, наконец, мне хочется сказать, как чудесно, что у Клементины такие хорошие друзья, Алекс и Джексон, прилетевшие издалека, из моего любимого города, Сан-Франциско. Он подмигнул Клементине и рассмеялся: – И, конечно, Меган и Джо, согласившиеся присоединиться к нам за этой до нелепости сверхдорогой трапезой, счет за которую милостиво согласилась оплатить «Ланкольм».

Меган, поднося к губам шампанское, повернулась к Джо. Он был немногословен в течение вечера, держась, как и она, на заднем плане. Он рано приехал к ним, до Алекс и Джексона, и Меган приятно удивилась отсутствием каких-либо перемен. Конечно, он стал старше, выглядел настоящим мужчиной и разница в возрасте, которую раньше она чувствовала очень сильно, потеряла свое значение. Его волосы были такого же светло-песочного цвета, глаза по-прежнему нежные и задумчивые, и он не перерос своей склонности к осторожности и предусмотрительности. После того, как он обнял ее и отступил на шаг, чтобы взглянуть в глаза, у Меган появилось чувство, будто она смотрит на собственное отражение.

Когда через полчаса приехали Алекс с Джексоном, оба по-царски разнаряженные в черное, Джо потянулся к ее руке. Джексон, ни минуты не колеблясь, подошел к Меган. Он поцеловал ее в щеку, спросил о здоровье, о работе, потом повернулся к Клементине, которая захватила его внимание и не отпускала, как будто была яркой разукрашенной веревочкой, а Джексон котенком, не имеющим сил сопротивляться искушению.

Алекс была такой же, как всегда. Жесткость профессии не изменила ее. Одетая в блестящее плотно облегающее платье с разрезом от колен до бедра, она притягивала взоры всех мужчин в кинотеатре. И, конечно, Клементина, как всегда ошеломляющая, захватывающая дыхание. Живя с ней бок о бок, Меган начала забывать, какой эффект производила Клементина на других людей, как сейчас на Джексона. Белое, открывающее плечи платье, подчеркивало чистоту глаз. Меган была уверена, что именно эти глаза станут предметом разговоров после фильма.

На этот раз Меган чувствовала себя превосходно, растворяясь на заднем плане за Алекс и Клементиной.

Сейчас у нее было с кем разделить положение в тени. Но, сидя в ресторане напротив Джексона, в окружении звезд, шепота и блеска, Меган ощутила неловкость. Она оглянулась вокруг и заметила, что остальные посетители рассматривают их столик. Благодаря последним публикациям в прессе, все узнали Клементину и Рэнди. Поэтому она считала, что большинство присутствующих пытаются определить, кто же остальные. Вот удивились бы они, узнав, что она и Джо просто «никто».

Из-под опущенных век Алекс послала свирепый взгляд Джексону и в сердцах отвернулась. Она потеряла его в тот момент, как только он увидел Клементину, и попался на ее соблазнительный, притягивающий вид. Он оставался возле нее, несмотря на отчаянные попытки Алекс увести его подальше. Когда они приехали в кинотеатр, он сумел пролезть вперед и сел рядом с Клем. То же он проделал и в ресторане. Если бы Алекс не прервала их в театре после фильма, когда увидела, как рушится обычно крепкая, защитная реакция Клементины, наверное произошло бы что-то…

Клементина разговаривала с Рэнди, а Джексон и Джо обсуждали какие-то новые произведения, приобретенные на днях музеем в Сан-Франциско. Но независимо от этого тела Клементины и Джексона клонились друг к другу, как будто у них не было сил сидеть ровно. Алекс бросила взгляд на Меган, сидевшую рядом с ней, и увидела, что и ее взор прикован к парочке напротив. Алекс наклонилась к ней.

– Как твои дела? – спросила она.

Меган вздрогнула, потом овладела собой и улыбнулась:

– Прекрасно. Просто прекрасно.

– Ты все еще сердишься на меня за то, что я попросила Джо позвонить тебе?

Меган покачала головой:

– Нет, Алекс. Мне очень приятно, что он здесь. Он вызывает у меня чувство, что я не единственный человек в мире, далекий от совершенства.

– Мег…

– Алекс, – вмешалась Клементина, – расскажи мне о своей работе.

– Хорошо…

Беседа не прерывалась ни на минуту. А замечания Рэнди придавали ей особую непринужденность. Он хотел, чтобы каждый чувствовал себя раскованно, взяв на себя обязанность вовлечь в разговор и Меган с Джо. Он говорил с Джо о музыке, проявив удивительную осведомленность. Потом заявил, что завидует нормальной жизни Меган.

– Ты шутишь, – сказал он, когда Меган настойчиво утверждала, что жизнь у нее скучная и заурядная. – Никогда не бросай такой образ жизни, Меган. Он великолепен. Тебе не нужна вся эта чушь, – он махнул рукой, обводя зал. – Ты можешь довольствоваться простым счастьем, наслаждаться и любить не торопясь, растягивая удовольствие. Умеренность – вот в чем суть, а ты, похоже, единственная из нас овладела этим мастерством.

Первым надо было уходить Джо и Меган. Они встали вскоре после того, как был съеден десерт – приторный шоколадный мусс.

– Мне действительно надо домой, – сказал Джо, – завтра утром, в девять у меня урок. Если хочешь, можешь остаться, Мег.

– О, нет. Я устала. Хотя все было чудесно.

Она подошла к стулу Клементины:

– Клем, ты, правда, была великолепна. Я так горжусь тобой.

Наклонившись поцеловать Клементину, она уловила запах одеколона Джексона, окутывающий Клементину, а не ее, и чуть не упала.

– Приятно было снова увидеть тебя, – произнес Джексон, безуспешно пытаясь поймать взгляд Меган.

– Мне тоже, – быстро ответила она, и пошла с Джо к выходу.

Минуту все молчали, потом Алекс встала:

– Между прочим, утром нам надо успеть на самолет. Ты поедешь, Джек?

– Вообще-то я надеялся еще побыть здесь. Не часто меня угощают такими деликатесами.

– Я могу отвезти тебя, Алекс, – сказал Рэнди. – Я тоже немного утомился.

Алекс попыталась придумать выход из создавшейся ситуации. Она знала, что нужно что-то делать. Клементина и пальцем не шевельнула, чтобы остановить развитие событий. Черт, она так воспарила от своего успеха, что, возможно, не помнит происходящее. А Джексону, похоже, наплевать. Кто-то должен защитить Меган.

– Клем, а ты не устала?

Клементина играла со своей салфеткой:

– Нет, еще нет. Вы с Рэнди можете забрать лимузин. Для вас это будет развлечением. А Джексон потом отвезет меня.

Алекс покачала головой:

– Полагаю, ты знаешь, что делаешь.

Клементина взглянула на нее и заметила досаду в глазах Алекс.

– Не волнуйся, Алекс, – мягко сказала она. – Я уже взрослая.

Алекс подошла и крепко прижала ее к себе:

– Тогда и веди себя, как взрослая, – прошептала она в ухо Клементины. Потом повернулась к Джексону: – Мы выезжаем в аэропорт в десять утра, устроит?

– Прекрасно, – ответил он, испытывая неловкость от ее материнского взгляда.

Наконец Алекс взяла Рэнди под руку, и они ушли. И Клементина с Джексоном остались, в конце концов, одни.