Скандальная история

Глава 7

Попытаться сделать вид, что тягостное молчание, царившее в карете, – это всего лишь приятное и непринужденное молчание? О, то был бы подвиг, достойный Геркулеса, а ей, Кэтрин, далеко до мифического героя. Время от времени, желая избавиться от чувства неловкости, она начинала болтать какую-нибудь легкомысленную чепуху, но тотчас же умолкала и мысленно отчитывала себя за несдержанность.

В конце концов, взяв себя в руки, она принялась листать «Морнинг кроникл», газету, которую держала на коленях. К сожалению, этот номер она уже читала четыре дня назад, так что изображать интерес к газете было не так-то просто. Однако выбора не было – ведь муж уже поймал ее один раз на вранье, когда она делала вид, что читает книгу.

Украдкой взглянув на Доминика, Кэтрин заметила, что он смотрит в окно кареты, и вздохнула с облегчением. Первый раз на ее долю выпала недолгая свобода. Да, впервые с того самого мгновения, как они отъехали от гостиницы, она могла вздохнуть свободно.

В какой-то момент муж попытался завязать разговор, и надо признать, что не так-то легко было от этого разговора уклониться. Ведь Доминик Мэллори был не только очень привлекательным мужчиной, пусть и несколько сумрачным. Он неплохо знал историю и литературу, кроме того, обладал живым умом, отчего еще труднее было притворяться, что беседа нисколько ее не занимает. При любых других обстоятельствах Кэтрин сказала бы, что он чрезвычайно приятный попутчик.

Но он являлся ее мужем – и это все меняло. Его замечания часто были «приправлены» весьма соблазнительными двусмысленностями, отчего сердце у нее в груди начинало колотиться как бешеное – ей тотчас же вспоминались наслаждения минувшей ночи. Он, конечно, понимал это и улыбался всякий раз, когда она, возбужденная его словами и его близостью, невольно тянулась к нему. Она действительно тянулась к нему всякий раз, когда вспоминала о его ласках и объятиях.

Увы, как ни отвлекайся, а факт оставался фактом: вчера она желала его, страстно желала. И если бы Кэтрин позволила себе признаться в этом, то следовало бы добавить: даже и сейчас, глядя, как муж сидит у окна и смотрит на пробегающий мимо зимний пейзаж, она желала его.

– Дочитала свою газету?

Его негромкий голос словно разорвал сгустившуюся тишину, и Кэтрин вздрогнула от неожиданности. Было совершенно очевидно: Доминик прекрасно знал, что она исподтишка за ним наблюдала, хотя и казалось, что он погружен в задумчивость.

– Да, дочитала, – ответила она, немного помедлив. – Что, ты тоже хочешь почитать?

Он внимательно посмотрел на нее. Его серые глаза смеялись.

– Нет, благодарю. Я уже читал этот номер. Несколько дней назад. Помнится, за завтраком я передал его тебе.

Кровь отхлынула от ее щек. Неужели ничто не ускользает от его внимания? Такое впечатление, что этот человек сохранял в памяти каждую подробность, каждое мгновение, чтобы потом посмеяться над ней. Что ж, впредь ей не следует забывать об этом обстоятельстве…

– В самом деле? – Она попыталась изобразить удивление.

Он с усмешкой кивнул:

– В самом деле.

– Должно быть, я забыла.

К ее удивлению, муж не стал продолжать этот неприятный разговор и вновь отвернулся к окну. Через несколько секунд ей уже казалось, что он совершенно забыл о ее существовании.

По мере того как они приближались к цели своего путешествия, муж становился все более рассеянным – во всяком случае, так ей казалось. Каждый раз, когда он заговаривал с ней, было заметно, что это стоит ему усилия. Очевидно, его одолевали какие-то не очень приятные мысли.

Не выдержав, Кэтрин наконец сложила свою газету и положила на сиденье. Весь день муж вовлекал ее в разговоры, вовлекал с упорством сеттера, взявшего след. А теперь он почти не замечает ее присутствия. Почему?

И почему это ее так задевает? Его рассеянность обеспечила ей передышку, в которой она так нуждалась, но теперь, когда муж наконец-то перестал обращать на нее внимание, оказалось, что подобная «свобода» не так уж и приятна…

Собравшись с духом, она тихонько окликнула его:

– Доминик…

Он вздрогнул и помотал головой, будто пробуждаясь ото сна.

– Что?..

– Долго нам еще ехать? – спросила Кэтрин (надо же ей было что-то сказать).

– Думаю, совсем недолго, – ответил муж, даже не взглянув на нее.

Кэтрин нахмурилась. Что же происходит с этим странным человеком? Немного помолчав, она сказала:

– Может, расскажешь мне хоть что-нибудь про это место?.. Лэнсинг-Сквер, так ведь оно называется?

Доминик еще больше помрачнел. Было ясно, что ему очень не понравился этот, казалось бы, совершенно невинный вопрос.

– Да, поместье называется Лэнсинг-Сквер.

Некоторое время Кэтрин молча ждала продолжения, но муж ничего больше не сказал.

– И что же? Кроме названия, можешь ты еще что-нибудь мне сообщить про это поместье?

Он наконец-то поднял на нее взгляд и даже заставил себя улыбнуться, но это жалкое подобие улыбки совсем не походило на его обычную усмешку. И Кэтрин вдруг почувствовала, что ей хочется утешить мужа, хотя она понятия не имела, что могло так огорчить его.

– Рассказывать особенно нечего. – Он пожал плечами для пущей убедительности. – Думаю, Лэнсинг-Сквер мало чем отличается от любого другого поместья. Мне известно, что оно довольно обширное, но в последние годы приносило весьма скромный доход.

Она наморщила лоб:

– Ты говоришь так, будто никогда в жизни там не был.

– Я совсем недавно вступил во владение.

Он досадливо поморщился, словно эта тема была ему неприятна. Но почему ее мужу так неприятны разговоры о поместье, которое должно стать их домом, в котором они будут жить, пусть и не постоянно? А может… Может быть, там есть нечто такое, что он желает скрыть от нее? Возможно, когда-то там жили его любовницы. Или он собирается приглашать туда своих любовниц в будущем?

Она почувствовала горечь – такую сильную, что даже ощутила ее привкус во рту. Но Кэтрин тотчас же заставила себя забыть о ревности. Ведь именно таких эмоций она и хотела избежать.

Доминик откашлялся и вновь заговорил:

– Кэтрин, думаю, нам с тобой следует обсудить кое-что… касательно нашего брака.

Она вздрогнула; сердце ее затрепыхалось где-то у самого горла. Что-то зловещее почудилось ей в тоне мужа – особенно если учесть, о чем она только что думала.

– Обсудить сейчас?

Он кивнул.

– Возможно, нам следовало поговорить об этом раньше, до свадьбы. И уж точно до вчерашней ночи. Но в силу обстоятельств я так и не сумел выбрать подходящий момент для этого разговора. Вина целиком и полностью на мне, и прошу, прими мои извинения.

Она вскинула голову; ее обуревали замешательство и тревога. Что же такого муж собирается сказать ей, если он счел нужным упомянуть, что должен был сказать это до того, как они легли в постель? А он между тем продолжал:

– Мы оба вступили в брак не по собственному выбору.

Она поморщилась, хотя то, что он сказал, было чистой правдой. Да и какое право она имела обижаться?

– Верно, – согласилась Кэтрин.

– Но это вовсе не означает, что наше супружество не может оказаться счастливым. Счастье – это в большой степени умение предъявлять друг к другу разумные требования. Большинство браков становятся по-настоящему невыносимыми только тогда, когда один из супругов чувствует себя в ловушке или испытывает разочарование.

Кэтрин кивнула. Она прилагала неимоверные усилия, чтобы сохранить на лице бесстрастное выражение. Доминик просто облек в слова ее собственные страхи и мысли о будущем, но почему-то слышать из его уст столь хладнокровные рассуждения об их будущей супружеской жизни было ужасно больно – будто в сердце ей вонзился кинжал.

– Если мы с тобой желаем избежать в будущем подобных осложнений, то, думаю, нам следует прямо сейчас определить, что именно каждый из нас хочет от брака получить, чтобы потом не было неприятных сюрпризов.

Она снова кивнула:

– Да, конечно.

– В Лондоне я вел привычный для меня образ жизни и… – Он в смущении умолк.

Кэтрин несколько секунд ждала продолжения, потом, не выдержав, спросила:

– Ты хочешь сказать, что у тебя есть любовница?

Он пожал плечами:

– Сейчас – нет, пожалуй… Но не стану отрицать, что в прошлом я имел любовниц.

Она нахмурилась:

– И когда-нибудь ты снова заведешь любовницу? Ты хочешь, чтобы я знала об этом, не так ли?

Кэтрин тяжело вздохнула и посмотрела в окно. Зимний сумеречный пейзаж как нельзя лучше соответствовал ее настроению. Одно дело – догадываться, что у мужа есть еще кто-то, и совсем другое – когда он прямо говорит тебе об этом. Разумеется, такое его заявление как раз и устанавливало между ними ту дистанцию, которую ей самой хотелось установить, но сейчас это ее совсем не радовало.

Доминик отрицательно покачал головой:

– Нет-нет, кажется, я уже говорил тебе вчера, что не собираюсь укладывать в постель другую женщину.

Кэтрин вскинула на мужа глаза, и на сердце у нее сразу полегчало. Но она тотчас же вспомнила, сколько раз ее отец обещал матери, что больше не станет заводить любовниц. Обещал, чтобы успокоить ее мать. И всегда нарушал обещания. Снова и снова. Так почему же она должна верить, что Доминик не нарушит своего обещания?

– С тобой, Кэт, мне довелось испытать нечто необыкновенное, – проговорил Доминик голосом соблазнителя. Тут он коснулся ее руки, и она почувствовала, что не в силах отстраниться. – Поверь, я буду счастлив, если только ты одна будешь моей.

– В данный момент? – осведомилась она. – Ведь в будущем все может измениться, не так ли?

Он пожал плечами:

– Кто знает, что произойдет в будущем?

– Ты ведь заведешь себе любовницу, верно? – допытывалась Кэтрин. Он не ответил, и она продолжала: – Значит ли это, что и мне можно будет завести любовника?

Он переменился в лице и отдернул свою руку. Глаза его вспыхнули; в них пылали гнев и ревность.

– А ты захочешь иметь любовника?

На самом деле она и представить себе не могла, что сможет допустить к своему телу кого-нибудь, кроме мужчины, сидевшего напротив нее. Но он не должен был знать об этом. А если бы узнал, то получил бы неограниченную власть над ней.

Кэтрин отвернулась, чтобы муж не смог догадаться о ее чувствах. Глядя в окно, она проговорила:

– По-моему, несправедливо, что ты получишь право искать наслаждений в объятиях других женщин, а я буду сидеть дома одна.

Вены у него на шее вздулись, как если бы он с трудом сдерживал какое-то очень сильное чувство. Руки же, лежавшие на коленях, сжались в кулаки.

– Метко замечено, Кэт. Но не обязательно обсуждать этот пункт прямо сейчас. Я не собираюсь оставлять тебя неудовлетворенной в ближайшее время.

Гнев и разочарование охватили Кэтрин. Она даже испугалась силы своих чувств. С одной стороны, она была в ярости от того, что ее муж завел разговор на подобную тему на второй день после свадьбы. Что он вообще посмел признаться в том, что он негодяй. Но с другой стороны, она не могла не восхититься его откровенностью и грубоватой честностью. По крайней мере, теперь она знала, чего ожидать от своего супруга. И ей будет гораздо легче держать свое сердце закрытым для него.

Но она не могла не признать: слова мужа о том, что он желает только ее одну – пусть даже это будет продолжаться недолго, – очень ее взволновали. Да, эти слова взволновали ее самым постыдным образом, и радостное возбуждение с каждой секундой росло, вытесняя все другие чувства и эмоции.

– Как ты верно заметил, наш брак был заключен не по любви. – Эти слова дались ей с огромным трудом. – Да, не по любви, и мы оба прекрасно это понимаем. Нет никаких причин, которые могли бы помешать тебе и в дальнейшем вести привычный для тебя образ жизни. А я найду, чем заполнить свое время, найду себе занятие и не буду сохнуть от того, что сердце моего мужа принадлежит не мне.

Он утвердительно кивнул, хотя, судя по виду, был не слишком доволен тем, что она так быстро согласилась на его условия. Казалось, он хотел что-то сказать, но тут карета стала замедлять ход. Выглянув в окно, Доминик начисто забыл о жене – очевидно, теперь его интересовало только поместье.

Наконец карета остановилась, и Доминик, даже не дав вознице времени спуститься с козел, а слуге с запяток, сам распахнул дверцу и выскочил на снег. Кэтрин же ничего не оставалось, как сидеть в карете, наблюдая за мужем.

Окинув взглядом стоявший перед ним особняк, он вздохнул, но по его лицу нельзя было догадаться, доволен он увиденным или нет. Кэтрин подождала еще немного, затем пересела на сиденье поближе к дверце и тихонько кашлянула.

Доминик вздрогнул от неожиданности, словно совершенно забыл, что в карете осталась жена. Обернувшись к ней, он с виноватой улыбкой сказал:

– Извини, Кэтрин.

Откинув ступеньку, муж помог ей выбраться из экипажа, и она, ступив на занесенную снегом землю, с любопытством осмотрелась. Дом, высившийся перед ними, был довольно большой, однако казался очень запущенным – видимо, здесь давно уже не жили. Несколько окон верхнего этажа были наглухо заколочены досками, а краска на оконных рамах кое-где отслаивалась. Чувствовалось, что дом этот был когда-то гордостью хозяев, но времена эти давно миновали.

И все же дом вполне можно было привести в порядок – Кэтрин нисколько в этом не сомневалась. Ей очень понравились огромные окна; при таких окнах в комнатах почти весь день будет светло. «А отделка фасада просто прелесть, – подумала она. – Надо только не полениться – и весь дом засверкает».

– Ну что? – Доминик взглянул на жену. – Как он тебе?

Кэтрин улыбнулась:

– Я ожидала совсем другого.

– Как я уже говорил тебе, я совсем недавно вступил во владение этим поместьем.

Он пожал плечами с самым беззаботным видом, однако она уже догадалась: по какой-то причине это поместье очень много значит для ее мужа. Иначе зачем бы он привез молодую супругу именно сюда, а не в свой лондонский дом или в какое-нибудь другое поместье?

– Кажется, я понимаю, почему тебе захотелось приобрести этот дом. – Она запрокинула голову и снова посмотрела вверх. – Он очень красив и выстроен с большим вкусом. Правда, запущен, но это поправимо.

Доминик не обратил внимания на ее замечание.

– Холодно как… Пойдем в дом.

Он предложил ей руку, но она немного помедлила. Ведь опасно было даже прикасаться к нему. Когда муж взял ее за руку, помогая ей выбраться из кареты, кровь у нее так и вскипела. А когда он повел ее туда, куда хотел повести, она вся затрепетала от сознания его близости.

После разговора, который у них недавно состоялся, стало совершенно ясно: гораздо разумнее держаться от него как можно дальше. Он не собирался впускать ее в свою жизнь, только в свою постель. В такой ситуации было бы неразумно дарить ему свое сердце.

Когда они поднялись на крыльцо, дверь распахнулась, и на пороге появился дворецкий. У него было довольно приятное лицо и белоснежные седины; а выражение в его глазах явно свидетельствовало о том, что он еще не знает, добро или зло сулит ему смена хозяина.

– Добрый вечер, сэр, – сказал дворецкий, когда они вошли в холл. – Осмелюсь предположить, что передо мной мистер и миссис Мэллори.

Кэтрин широко раскрыла глаза, услышав столь странное приветствие. Дворецкий как бы давал понять, что прежде никогда даже не видел Доминика. Она пристально посмотрела на мужа.

– А ты и впрямь здесь впервые, – заметила она.

Он улыбнулся ей, затем повернулся к дворецкому:

– Да, я Доминик Мэллори. А вы, должно быть, Мэтьюз.

– Да, сэр. – Дворецкий жестом приказал, слугам взять саквояжи и плащи хозяев, и слуги исполнили приказание с похвальным проворством. – Мы изо всех сил старались привести поместье в надлежащий вид к вашему приезду, но это оказалось нелегкой задачей…

Доминик отмахнулся от извинений старика:

– Не стоит беспокоиться о таких пустяках. Мы с миссис Мэллори не собираемся задерживаться в Лэнсинг-Сквере надолго. Я совершенно уверен, что те удобства, которые вы сможете нам обеспечить, окажутся более чем достаточными.

Мэтьюз еще больше насторожился при столь странном и, пожалуй, даже грубоватом ответе. Кэтрин очень удивило, что муж ее взял с дворецким такой тон. Слуги, очевидно, нервничали, так как не знали, чего ждать от новых хозяев. Несколькими любезными фразами вполне можно было бы успокоить их, дать понять, что новые хозяева не собираются никого увольнять. Собственно говоря, будь ее воля, расходы на содержание поместья немедленно были бы увеличены, и кое-что было бы выделено для его обновления.

– Ах, Мэтьюз, – обратилась она к старику с ласковой улыбкой, – этот дом просто прелесть! Я уверена, что мы будем очень счастливы здесь.

Казалось, старик немного успокоился.

– Благодарю вас, миледи. Позвольте проводить вас в ваши покои. А потом я дам знать кухарке, что хозяева прибыли. Если, разумеется, вы не хотите, чтобы я собрал всю прислугу. Тогда вы могли бы посмотреть на них прямо сейчас.

Кэтрин закивала утвердительно: ей очень хотелось встретиться с прислугой. Во-первых, чтобы успокоить всех, а во-вторых, потому что ей хотелось начать свою «карьеру» хозяйки с торжественного обращения ко всем обитателям дома.

Но Доминик поспешил вмешаться.

– Нет, Мэтьюз, уже поздно, – заявил он. – Просто вели кому-нибудь принести нам наверх поднос с ужином. Мы поприветствуем прислугу завтра.

Решительный тон, которым ее муж произнес это, заставил Кэтрин воздержаться от возражений – по крайней мере, отложить их до тех пор, пока они останутся наедине. Но опять она была неприятно поражена тоном Доминика. Ее муж держался так, будто и этот дом, и прислуга являлись для него всего лишь источником лишних хлопот. Это было странно, учитывая, как он взволновался, впервые увидев дом.

Мэтьюз поклонился и указал в сторону лестницы. Наверху он провел их по длинному коридору к высоким двустворчатым дверям. Двери отворились, и они увидели прекрасные хозяйские покои. Огромная кровать была с высокими резными столбами, поддерживавшими балдахин, а в камине весело трещало пламя. Мебель же была необыкновенно изящная и, судя по всему, очень дорогая. Ясно было, что слуги постарались обставить хозяйскую спальню как можно лучше.

– Боюсь, остальные покои еще не в лучшем состоянии, но здесь мы сделали, что могли, – как бы извиняясь, сказал Мэтьюз и поклонился.

Кэтрин же невольно вздрогнула; ей очень хотелось иметь отдельную спальню. Но, сделав над собой усилие, она попыталась улыбнуться. Слуги так старались приготовиться к их приезду, и огорчение хозяйки было бы воспринято как неодобрение.

Откуда Мэтьюзу было знать, что она не хочет делить со своим мужем спальню? Если бы у нее имелась отдельная комната, всегда можно было бы сослаться на головную боль и ускользнуть от Доминика… Но, увы, такой возможности у нее, оказывается, не было. Что ж придется полагаться только на силу воли.

– Благодарю, все замечательно. – Доминик наконец-то улыбнулся старику. Его, похоже, отсутствие второй спальни нисколько не огорчило.

– Я прикажу, чтобы вам принесли ужин сюда. Доброй ночи. – Мэтьюз снова поклонился и шагнул к двери.

Кэтрин охватила паника. Она прекрасно знала: едва дверь за дворецким затворится, придет время искушений.

– Доброй ночи, – сказала она в ответ. Несколько минут спустя дверь за стариком закрылась, и они с мужем остались наедине.

– Ты мог бы держаться и поприветливее, – заметила Кэтрин. Она принялась расхаживать по комнате.

Комната действительно была замечательная, однако взгляд Кэтрин то и дело обращался к кровати, высившейся напротив камина. Эта кровать была создана для греха.

– Я что-то не так сказал? – с невиннейшим видом осведомился Доминик. Он ни на секунду не сводил взгляда с жены – следил за ней, как коршун за добычей.

Кэтрин снова покосилась на кровать, но тут же ответа глаза. Она все острее ощущала близость мужа, и ей казалось, что в комнате становится все жарче. Увы, даже после заявлений, которые он сделал в карете – о том, каким должен быть их брак, – она все равно испытывала к нему влечение, и это влечение с каждой секундой усиливалось. Да, ее влекло к этому мужчине… как мошку на огонь.

Чтобы как-то отвлечься, Кэтрин решила отчитать супруга.

– Ты был слишком резок с ним, – заявила она. – И ты не удосужился успокоить старика, хотя совершенно очевидно, что и он, и все остальные слуги очень боятся потерять место.

Собравшись с духом, Кэтрин наконец-то осмелилась посмотреть мужу в глаза. Эти серые глаза притягивали ее и согревали… И они заставляли забывать о том, что необходимо было помнить.

Не ответив ни слова, он сделал шаг к ней, и она затаила дыхание. До чего же тяжело было противиться ему, когда он смотрел на нее так, как сейчас. От этих ярких глаз и от этой его улыбки она словно таяла.

Внезапно Кэтрин поняла, что у нее подгибаются колени.

– Т-ты, должно быть, устал, – пролепетала она, крепко вцепившись в штору; ей казалось, что если она не будет держаться, то не устоит на ногах и непременно упадет.

Доминик приблизился к ней еще на шаг.

– Меня терзает голод, – проговорил он рокочущим голосом, который проникал ей в самую душу.

Она ухватилась за двусмысленность этого заявления – будто это был спасательный круг.

– Да-да, понимаю… Сейчас я позвоню и узнаю, как там насчет нашего ужина. А то мы можем и спуститься… Посмотрели бы, как выглядит столовая, – добавила она с отчаянием в голосе.

Доминик ухмыльнулся:

– Дорогая, ты прекрасно поняла, какой именно голод меня терзает.

Колени у нее снова подогнулись, но она каким-то немыслимым усилием воли сумела устоять на ногах. Только не поддаваться!» – кричала она мысленно – и в то же время трепетала в предвкушении ласк и поцелуев мужа.

Кэтрин еще крепче вцепилась в парчовую штору и, судорожно сглотнув, проговорила:

– Что ж, я готова выполнить свой супружеский долг, если это так необходимо. – Она надеялась, что слова «супружеский долг» расхолодят мужа.

Доминик весело рассмеялся. Судя по всему, он и не думал отступать. Кэтрин мысленно отчитала себя за глупость. Было совершенно ясно: муж прекрасно все понимал, и обмануть его не удастся. Да-да, он знал, что она желала его так же, как он ее.

Стараясь скрыть свои чувства, Кэтрин отвернулась к окну.

– Неужели ночью все было так ужасно? – спросил Доминик.

В следующее мгновение он оказался прямо за ее спиной, и Кэтрин почувствовала его дыхание. А затем губы его прижались к ее шее, и Кэтрин невольно вскрикнула – ее словно горячей водной окатило.

– Нет, отчего же?.. Было совсем неплохо. Очень даже неплохо. – Она чуть не задохнулась, когда он расстегнул верхнюю пуговку у нее на спине.

– А это тебе не нравится? – Он лизнул языком ее шею.

– Нет, это слишком уж… – «Как чудесно!» – промелькнуло у нее. – Это слишком уж необычно.

Он расстегнул еще одну пуговку, и губы его спустились пониже. Она попыталась совладать с собой, не застонать от наслаждения, однако не удержалась от стона.

Доминик снова рассмеялся.

– Значит, тебе не хочется, чтобы я так делал? – Он расстегнул последнюю пуговку, и спину ее словно охватило пламенем от прикосновения его жарких губ.

– Н-нет… – прошептала она.

– А может, лучше так? – Его рука скользнула ей под платье и под рубашку. Затем он осторожно опустил платье с одного плеча и положил ладонь на ее обнажившуюся грудь.

– Нет-нет…

Ей хотелось еще что-нибудь добавить, но она не могла вымолвить ни слова. К тому же все мысли мгновенно вылетели у нее из головы; она даже забыла, почему нельзя было допускать сближения с мужем. Да, она совершенно ничего не помнила, и ей оставалось лишь наслаждаться ласками Доминика.

– А так?.. – Он легонько коснулся большим пальцем ее соска, и она громко вскрикнула; ей казалось, что пламя, охватившее все тело, вот-вот сожжет ее дотла.

– О Боже! – Она прислонилась спиной к груди мужа. – Пожалуйста, не надо.

Она умоляла его. Умоляла остановиться. И при этом страстно желала его.

Тут снова послышался смех Доминика, а затем он повернул ее лицом к себе и тотчас же впился поцелуем в ее губы. Кэтрин почувствовала, что ноги ее стали совсем ватными, кровь же, казалось, закипела в жилах.

Наконец он прервал поцелуй и заглянул ей в глаза.

– А уж этого ни в коем случае не делать, верно, Кэт? – Муж внимательно смотрел на нее, ожидая ответа.

Она едва заметно кивнула:

– Ни в коем случае.

Он поджал губы и вдруг отстранился от нее.

– Что ж, очень хорошо. Я не стану брать то, что предложено мне не по доброй воле.

Доминик сделал шаг назад, и Кэтрин уставилась на него в недоумении. Он что, уходить собрался? А ее так и оставит? Оставит трепещущую от желания? Но это… Это непостижимо.

И конечно же, ей совсем не хотелось, чтобы он уходил. В глубине души она надеялась, что он не отступит и ей придется уступить. Значит, теперь она сама должна сделать выбор. Должна поступить так, как ей хотелось.

Собравшись с духом, Кэтрин сделала шажок навстречу мужу. Посмотрев ему в глаза, она взяла его за руку и снова прижала его ладонь к своей груди. Он взглянул на нее с изумлением, но руку не убрал.

По-прежнему глядя ему в глаза, Кэтрин сказала:

– Я не откажу тебе. Ты сам это прекрасно знаешь.

Не говоря ни слова, он обнял ее за талию, привлек к себе и прижался губами к ее губам. Затем подхватил на руки и отнес в свою постель. В их общую постель.

Положив жену на покрывало, Доминик убрал с ее лица несколько выбившихся из прически прядей, стал снимать с нее платье. Кэтрин трепетала при каждом его прикосновении и тихонько стонала. Что бы она ни говорила мужу, она желала его, страстно желала. Так что, наверное, придется ей найти другой способ оградить от этого мужчины свое сердце…

Тут губы его снова прижались к губам жены. Затем он принялся целовать ее груди, и соски тотчас же отвердели, превратившись в тугие бутоны. Минуту спустя он снял с Кэтрин оставшуюся одежду и, чуть приподнявшись, окинул ее взглядом. Ее черные волосы распустились и веером рассыпались по подушкам. Лицо же раскраснелось, и с губ то и дело срывались тихие стоны.

«А ведь мне необыкновенно повезло, – подумал Доминик неожиданно. – Да, повезло, что такая женщина принадлежит мне, что она – моя жена». Эта мысль ужасно смутила его и в то же время наполнила душу ликованием.

Немного помедлив, он снова склонился над ней и, коснувшись губами ее живота, стал продвигаться все ниже. Она напряглась всем телом и воскликнула:

– Ах, Доминик!.. Что ты…

Но он, не давая ей договорить, припал к ее телу в интимнейшем из поцелуев. Издав хриплый вопль, Кэтрин впилась ногтями в его плечи, и Доминик почувствовал, что с каждым поцелуем подводит ее все ближе к пределу. Он мысленно улыбнулся. Право же, его жена оказалась самой отзывчивой из всех любовниц, каких он только знал. Она была совершенно неопытна, но проявила себя очень способной ученицей. И он упивался каждым мгновением, проведенным с ней.

У Кэтрин все поплыло перед глазами, когда палец Доминика проник в ее лоно. Казалось, тело ее жило какой – то новой жизнью – во всяком случае, она ощущала его совсем по-другому и наслаждалась этими совершенно новыми, неведомыми прежде ощущениями.

В какой-то момент ей уже показалось, что она не сможет выдержать это напряжение и эту сладостную пытку, но тут наконец к ней пришло освобождение, и тело ее забилось в конвульсиях, а с губ сорвался протяжный вопль. И тотчас же Доминик приподнялся и поцеловал ее в губы. В следующее мгновение он вошел в нее, и она даже не заметила, когда он успел раздеться. Впрочем, она сейчас ничего бы не заметила, даже если бы дом вдруг загорелся.

Доминик двигался все быстрее, и вскоре Кэтрин вновь почувствовала, как стало нарастать напряжение. Наслаждение же усиливалось с пугающей быстротой, и она вскрикивала все громче. Царапая ногтями спину мужа, Кэтрин, то и дело целовала его и раз за разом выгибалась ему навстречу. Наконец, громко выкрикнув его имя, она подалась ему навстречу в последний раз, и по телу ее прокатились судороги. Несколько секунд спустя она затихла в изнеможении и тотчас же почувствовала, что муж достиг вершины блаженства почти одновременно с ней.

Прошло немало времени, прежде чем Кэтрин пришла в себя настолько, чтобы заметить, что Доминик переменил положение и теперь лежит рядом, прижимая ее к груди. Ей было тепло, она чувствовала небывалое удовлетворение и понимала, что находится сейчас чрезвычайно близко к опасной черте. Еще чуть-чуть – и она начнет привязываться к этому почти незнакомому ей человеку, а ведь он вполне способен заставить ее забыть о торжественной клятве, которую она дала себе в ту долгую страшную ночь, когда погибли ее родители. Да, она могла забыть о том, что нельзя сдаваться на милость мужчины, нельзя отдавать мужчине свое сердце.

Сделав глубокий вдох, Кэтрин повернулась на бок и принялась чертить ногтем какой-то узор на груди мужа. Возможно, ей следовало начертить для себя новый план действий. План, который позволил бы ей наслаждаться по ночам, но при этом не сближаться с мужем по-настоящему.

А он, судя по его ровному глубокому дыханию, уже засыпал. Она приподнялась на локте, чтобы рассмотреть его получше. Он был очень хорош собой, даже слишком хорош. На его щеках и на подбородке появился намек на щетину, и сейчас он еще больше походил на сурового и неукротимого воина, а не на избалованного младшего сынка из богатой аристократической семьи.

Впрочем, если судить по его рассказам, то он вовсе не был избалованным. И конечно же, он совсем не походил на своего старшего брата. В лице Коула не было такой резкости, не было ее и в характере – Коул казался весьма добродушным и покладистым человеком.

Тут ей в голову пришла довольно странная мысль. Кэтрин вдруг поняла, что ее жизнь с Коулом оказалась бы невыносимо скучной. Доминик же очаровывал и поражал, и именно это страшило ее более всего.

Да-да, поэтому и требовалось что-то придумать, разработать какой-нибудь новый план.

Что ж хорошо, пусть она будет предаваться страсти по ночам в постели мужа. Но чтобы оградить свое сердце и не влюбиться в Доминика, ей следует сделать так, чтобы дни они проводили порознь. Она не станет больше расспрашивать мужа о его прошлом. Не станет просить, чтобы он поделился с ней своими планами на будущее. Ведь Доминик сам дал ей понять: его бы вполне устроило, если бы она поменьше интересовалась его жизнью.

К счастью у них возникнет много хозяйственных хлопот в поместье, так что оба будут очень заняты. И ведь ей действительно надо всерьез заняться обустройством дома – чтобы все здесь заблистало, и Доминик мог гордиться своим жилищем.

Невольно улыбнувшись, Кэтрин снова опустила голову на плечо мужа, и его руки сразу же крепко обняли ее. Но когда она уже уплывала на волнах сна, какой-то тайный голосок нашептывал ей: «Ничего у тебя не получится».