Скандальная связь

Глава 14 Софи

— Ох, слава Богу, ты жива и невредима! — восклицаю я, а потом облегчение уступает место гневу и слезам: — Ну как ты могла так поступить, глупая, глупая девчонка?! Мы до смерти перепугались за тебя!

— Простите меня, миссис Марсден, мне так жаль. Я знаю, что допустила ошибку и что мне очень повезло, что все обернулось так. Теперь я понимаю, что была не права. — Она отстраняется от меня. — А как вы меня нашли?

— По чистой случайности. — В том единственном столичном театре, который я надеялась обойти стороной. — К тому же ты забыла свой дневник.

Она краснеет от обиды:

— Там было кое-что очень личное.

— Но как ты попала сюда? — интересуется Гарри.

— Очень просто, — поясняет Амелия. — По пути в Лондон в одной из гостиниц мне попалась в руки газета двухдневной давности, и я прочла, что мистер Марсден готовит новое представление в Королевском театре в Поплере. Поэтому я приехала сюда и сказала мистеру Марсдену, что знакома с вами, миссис Марсден. Я не знала, что вы на самом деле отец и дочь…

А откуда ей было это знать? Я сама ей говорила, что мы с Билли Марсденом — отдаленная родня, и сейчас мне искренне хочется, чтобы так оно и было.

Я поворачиваюсь к отцу:

— А ты и не подумал никому сообщить?

— И это вся благодарность, которую я получаю? Она здесь в полнейшей безопасности. К тому же это настоящее сокровище, находка для нашей труппы. Какой у нее голосок! — Отец посылает ей лучезарную улыбку. — Разве тебя не обрадовал этот сюрприз? Она мне все про тебя рассказала, и мы ждали тебя со дня на день. Да, ведь около часа назад мы сообщили в «Бишопс-отель» — прекрасное заведение, сэр, — что если кто-то станет искать мисс Амелию, он может обращаться прямо сюда.

— Час назад?! — спрашиваю я с возмущением.

— А лорд Шад знает? Боюсь, он будет страшно зол, — говорит Амелия.

— Еще не знает, — отвечает Гарри. — Кому-то, мисс Амелия, придется ему об этом сказать.

Я поворачиваюсь к нему:

— Если об этой истории узнает кто-то, кроме нас троих, Амелия погибла.

— Но… но я собираюсь остаться здесь! — возражает Амелия. — Миссис Марсден, это то, чем я хочу заниматься в жизни, да и разве вы сами не говорили, что я могла бы стать актрисой?

Гарри смотрит на меня, подняв брови, потом вновь переводит взгляд на Амелию:

— Вы подопечная лорда Шада, мисс Амелия. Я доверенное лицо его сиятельства, и я нарушу свои прямые обязанности, если позволю вам тут остаться. Миссис Марсден, надеюсь, вы не хотите, чтобы я солгал лорду Шаду?

— Можно было бы и соврать, — встревает Софи.

— Миссис Марсден, боюсь, вас это дело уже не касается, так как вы службу в доме лорда Шада оставили.

— Мисс Амелия, ваш опекун не знает, что вы здесь? — вопрошает отец. — Боже, Боже, как нехорошо! Придется мне отослать вас домой, несносная девчонка. — Правда, он улыбается, говоря это.

— Я никуда не поеду. — Амелия решительно усаживается на свой стул и берется за штопку.

— Что еще ты тут делала? — спрашиваю я.

— Вчера я подшивала костюмы, — с гордостью провозглашает она.

— А мистер Марсден предлагал тебе контракт? Какие-то деньги?

Она качает головой.

— Считай это периодом ученичества в театре, — говорит отец. — В конце концов, мы с Сильвией обеспечиваем ей еду и кров, а это чего-то да стоит. Ты, дорогая моя Софи, провела в театре годы, ты всосала сценическое искусство с молоком матери, да упокоит Господь ее душу, как же мне ее не хватает. Тут то же самое.

— Ах, ну да, конечно. За исключением того, что она не твоя дочь, а ученикам полагается контракт и какая-то протекция. Откуда нам знать, что Амелии не придется штопать тебе чулки еще лет десять?

— Дорогая моя, я думаю, Что у меня рука набита, нет, что у меня дар к взращиванию юных талантов. Ах, как она напоминает мне тебя в юности, Софи! — Он отцовским жестом кладет Амелии руку на голову, и та светится от счастья.

— М-да? Ты собираешься и ее продать, когда ее лучшие дни минуют, чтобы ставить представления?

— Софи, низко с твоей стороны так говорить. — Отец тяжело вздыхает. — Это дитя со временем дорастет до маленькой роли, а потом и до больших ролей, а пока будет постигать сценическое искусство под чутким руководством Сильвии и меня. И, Софи, если не возражаешь, пожалуйста, запомни: Амелия моя племянница. Сильвия, понимаешь ли, по натуре очень ревнива, а я ценю тепло семейного очага и домашний уют. Точнее сказать, уют в нашей квартире.

— Миссис Марсден, — говорит Гарри, — Амелия должна пойти с нами. Она член семьи виконта Шаддерли, родственница графа Бирсфорда, и ей не подобает здесь находиться.

— Шаддерли… Бирсфорд… Так-так, а эти джентльмены интересуются театром, мистер Бишоп?

Я отвечаю за него, безошибочно распознав алчный огонек в глазах отца:

— Нет, ни капельки. Его сиятельству нисколько не интересно видеть свою подопечную на сцене, равно как и занятой в театре какой-то сомнительной деятельностью. Она не подписывала никаких договоров, папа. Ты не имеешь права ее здесь удерживать. — Я обращаюсь к Амелии: — Возможно, мистер Марсден не обмолвился о том, что у этого театра нет лицензии на постановку спектаклей. В лучшем случае ты станешь в чулках и короткой юбке показывать пантомиму.

— Но мистер Марсден говорил… — Амелия переводит взгляд с меня на моего отца и обратно. — Миссис Марсден, вы же сами говорили, что я достаточно хороша, чтобы играть и петь профессионально.

— Ну вот… — бормочет отец.

— Я такого не говорила. Я говорила, что если будешь усердно трудиться, то станешь равной тем, кто выступает на сцене в Лондоне. Разумеется, я не думала, что ты совершишь такой необдуманный шаг, сбежишь от тех, кто любит тебя и печется о твоем благополучии. И ради чего? Не для того, чтобы стать уважаемой шекспировской актрисой, но для того, чтобы представлять низкопробную комедию… — Я умолкаю, видя маску презрения на лице Гарри.

Он явно думает, что это я вдохновила Амелию на этот «подвиг», и боюсь, я действительно могла набить ее голову привлекательными картинками. Разве я не говорила ей, что можно быть актрисой и оставаться при этом уважаемой леди?

— Мы расстраиваем юную леди, — говорит отец. — Пойдем Софи, дорогая моя, близятся сумерки, этот час фей, призраков и волшебства, а свечи стоят непомерно дорого. Мистер Бишоп сумеет дать мисс Амелии наилучший совет. — Он вздыхает. — Такое сокровище ускользает из рук. Трудно на это смотреть, моя дорогая Софи, очень трудно.

Мы все возвращаемся на сцену — странную же процессию мы являем собой. Амелия прижимает к груди свое шитье, как будто это не дырявые чулки, а трагедия Шекспира. Гарри, пряча от меня глаза, идет следом за ней. К своему удивлению, я вижу в зрительном зале Ричарда. На лице его отражается смесь восторга и ужаса, как часто бывает с непривычными к театру людьми, когда они попадают туда не во время представления.

— Дядя Гарри! — Он подходит к нам, сжимая шляпу в руке, и неуклюжесть его как рукой снимает. И хотя он выглядит как кролик, к которому бежит очень большая и очень голодная собака, он невероятно спокоен и уравновешен. — Дядя, вы должны вернуться домой.

— Что случилось? По-моему, я велел тебе ехать обратно в отель.

— Я поехал, сэр, и меня послали за вами. — Он сглатывает. — Дела плохи, сэр. Очень плохи.

— Что-то с мамой? — потрясенно шепчет Гарри.

Ричард качает головой. Гарри расправляет плечи и обращается к моему отцу:

— Вы сообщили в отель ваш адрес, Марсден? Очень хорошо. Я приеду к вам за мисс Амелией, как только смогу. Ваш покорный слуга. — Он кланяется, безукоризненно вежливый, как всегда.

Отец легонько пихает меня локтем в бок:

— Иди с ним, девочка. Ты нужна ему, это ясно как день.

Я делаю шаг по направлению к Гарри, но он смотрит на меня с таким презрением, что я даже не знаю, что он сделает или скажет, если я подойду ближе. Он наклоняет голову в некоем подобии поклона и уходит с Ричардом.

— Ну? — Отец потирает руки. — Что ты сделала этому славному молодому человеку, Софи? Очевидно, что ты очень глубоко его ранила.

— Он считает, что это я виновата в том, что Амелия сбежала в Лондон, пап.

— А я-то думал, что он умнее.

— Понимаешь, велика вероятность, что его теперь уволят, и это точно целиком и полностью моя вина. Я попросила его поехать со мной искать Амелию. А еще, когда я только поступила на службу, он уже знал, кто я такая, но ничего никому не сказал. Он винит в этом себя: мол, я дурно на него повлияла.

— Чепуха какая! — говорит мой отец. — Ты? Дурно повлияла? Конечно же, он мог бы рассказать лорду Шаду про твой предыдущий род занятий, но не сделал этого, и я, кажется, знаю почему.

— Нет. — Я качаю головой. — Ты ошибаешься, папа.

Я утыкаюсь головой ему в плечо в поисках какого ни есть утешения, потому что оно, мне сейчас остро необходимо. Я чувствую себя вымотанной, и на сердце у меня ох как тяжело.

У меня заложен нос, и я очень хочу прилечь.

— Амелия, дорогая моя, ты не против, если я вернусь в отель?

Она улыбается:

— Конечно, нет, Софи. Я уверена: если там какие-то семейные неурядицы, то мистеру Бишопу будет приятно ваше присутствие. И еще, миссис Марсден, мне очень жаль, правда жаль, что я доставила вам с мистером Бишопом столько неприятностей. Вы были ко мне так добры. Пожалуйста, поблагодарите его за меня.

— Хорошо. И я очень рада, что с тобой все в порядке.

— Мне очень нравится ваш папа, он такой добрый.

Ну конечно, и ее можно понять, бедняжку: она недавно лишилась отца, который, как она думала, у нее есть, и с ужасом узнала, кто на самом деле дал ей жизнь. По сравнению со старым злым лордом даже Билли Марсден покажется образцом родительской добродетели.

Я тепло прощаюсь с отцом и отправляюсь в отель пешком — идти-то тут всего с полмили.

Придя туда я вижу только что прибывший дилижанс, из которого высыпаются пассажиры. Они толпой вваливаются в гостиницу, чтобы заказать себе еду и напитки. Хотя бы здание не сгорело, уже легче. Но мистера Бишопа во дворе не видно, вместо него гостей встречает один из официантов.

Я тоже вхожу и нахожу дорогу в частные покои хозяев гостиницы. Я стучу в дверь гостиной.

Мне открывает женщина с густыми темными волосами и глубокими карими глазами. По лицу ее видно, что она только что плакала.

— Мэм, эта часть отеля закрыта для посетителей.

— Я Софи Уоллес.

— Ах. — Она смотрит на меня с внезапным пониманием. Что-то в ее облике напоминает мне о Гарри, может быть, острые скулы и форма подбородка. — Матушка про вас говорила.

— А вы сестра Гарри?

Она кивает:

— Я Мэри Шиллинг, вы, кажется, знакомы с моим мужем и сыном.

— Не хочу вмешиваться, но, может быть, я сумею чем-то помочь?

Она силится улыбнуться:

— Вы очень добры, миссис Уоллес. С отцом приключился апоплексический удар, у него сейчас доктор.

— Это Софи? — доносится голос из глубины гостиной.

— Да, мам.

— Хорошо, впусти ее. — Голос миссис Бишоп потерял свою звучность и стал хриплым, как будто она тоже только что плакала.

Мэри открывает дверь шире, и я вхожу. Миссис Бишоп сидит на диване, и слезы льются из ее глаз.

— Дорогая моя Софи, как я надеялась, что вы придете! — восклицает она.

— Миссис Бишоп, мне так жаль.

— Милая, ты посидишь с нами немного? Мэри, будь добра, налей Софи чаю. Гарри будет рад вас видеть.

В этом я сомневаюсь, но все же беру ее за руку.

— Мы с мистером Бишопом сидели тут, пили чай, — начинает миссис Бишоп, и я догадываюсь, что эту историю она будет пересказывать много раз, осознавая все больше и больше всю глубину и горечь постигшей ее утраты: — И он сказал: «Миссис Бишоп, какая вы сегодня красивая», — а потом его лицо приняло странное выражение. Я спросила: «В чем дело, дорогой? Ты выглядишь не очень». А он начал что-то говорить и тут камнем упал вот сюда. — Она показывает пальцем на пол. — Повалился, как срубленное дерево. Это было ужасно. Я бросилась на колени рядом с ним, схватила его за руку и сказала: «Питер, дорогой мой, — знаете, я называла его по имени только в самые интимные моменты жизни, — поговори со мной». Но рука у него была холодная-холодная, как камень, и я послала служанку за горячими кирпичами, но он больше не сказал мне ни слова и ни разу не открыл глаз. — Она умолкает, кусая губы. — Все думаю теперь: что же он пытался мне сказать? Почему он вот так оставил меня?

— Мама, он еще не умер, — говорит миссис Шиллинг. — Она протягивает мне чашку чаю и усаживается рядом с миссис Бишоп. — Доктор говорил, что некоторые поправляются после подобных случаев. Посмотрим, что он скажет, когда они с Гарри спустятся вниз.

И мы ждем. Через какое-то время в комнату входят Гарри и незнакомый мужчина, должно быть, доктор. Лица их мрачны.

Гарри смотрит на меня с легким удивлением, но сознание его как будто затуманено, словно он готов был увидеть сколько угодно народу на этом диване, и мое появление его ничуть не тронуло.

Я встаю и отхожу в сторону. Гарри берет мать за руки и что-то тихо ей говорит.

Она всхлипывает и, сбрасывая его руки, твердит, что этого не может быть, так нельзя. Миссис Шиллинг обнимает ее, и они раскачиваются взад-вперед.

— Мама, иди поговори о ним, — предлагает Гарри. — Может быть, он услышит тебя и твой голос успокоит его.

Она кивает и вместе с дочерью уходит в спальню, где умирает отец Гарри.

Гарри обменивается парой слов с врачом и звонит в колокольчик. Одна из служанок, такая же бледная, как и хозяйка, с красными от слез глазами, приносит перчатки и шляпу доктора, он уходит, и мы с Гарри остаемся они.

— Гарри, мне так жаль.

Он кивает. Он выглядит старше, серьезнее, и плечи его поникли, как будто на них возложили непосильное бремя. Впрочем, так оно и есть.

— Мне нужно написать письма остальным сестрам и брату. Одному Богу ведомо, когда они их получат. Мы не слышали вестей от Джозефа уже полгода — тогда его корабль стоял в порту, и он написал нам, а потом ничего. Моя сестра, та, которая экономка, живет в Йоркшире, а у Элизы в Бристоле со дня на день родится третий ребенок. Нет времени на… — Он моргает, снимает очки и начинает рассеянно тереть их об обшлаг рукава. — Спасибо, что посидели с матерью и сестрой, миссис Уоллес.

Меня так давно не называли миссис Уоллес, что я вздрагиваю от звука собственного имени.

— То есть миссис Марсден, простите меня. У меня к вам есть еще одна просьба: пожалуйста, останьтесь с ними и на этот вечер.

— Конечно же.

Он продолжает:

— А еще я должен написать лорду Шаду… Господи, хоть бы никто из соседей не прознал о побеге Амелии. Ее репутацию еще можно спасти. Но… — Он смотрит на меня, смущенный. — Я сожалею, что мы не можем отправиться в Брайтон прямо сейчас. Простите за задержку.

— Гарри, присядьте. Вам нужно выпить чаю.

Он садится и помешивает ложечкой чай, будто во сне, но, сделав глоток, становится больше похож на себя прежнего. Мне так хочется коснуться его, утешить, но я понимаю, что его официальность, его страсть к порядку — это единственная защита и поддержка, которую он может предложить своей семье в этот час.

— Доктор сказал, что отец вряд ли переживет эту ночь, — говорит он и снова умолкает.

Я поднимаюсь наверх, в спальню, где лежит отец Гарри. Жена и дочь стоят рядом. Только слабое движение его груди свидетельствует о том, что в нем еще теплится жизнь.

Ричард, очень серьезный, как будто за пару часов повзрослевший и переросший неуклюжесть, вместе с Томом приходит проститься с дедом. Оба, и отец и сын, плачут.

Гарри, закончив писать письма, приходит и молча садится возле сестры, обнимает ее за плечи.

Миссис Бишоп держит мужа за руку и говорит о том, как идут сегодня дела в отеле, как кухарка с горя спалила несколько кур и выпила аж кварту портера, о комплиментах, которые делали отелю приезжие, и как те, кто уже останавливался здесь прежде, желали мистеру Бишопу скорейшего выздоровления. Миссис Бишоп говорит, что уверена, что он придет в чувство, и она выходит его, и они поедут в отпуск — отпуск, которого у него никогда не было. Она считает, что морской воздух пойдет ему на пользу. Она прижимает его ладонь к своему лицу и говорит о ярких солнечных бликах на морской глади, о плеске волн и о криках чаек, которые парят над головой.

Постепенно ее голос становится тише, и, по-моему, она говорит о временах их ухаживания, о тех годах, что они прожили вместе, о детях и внуках.

Часы отбивают время, дилижансы прибывают и уезжают, а ночной караульный объявляет, который сейчас час, и сообщает, что в городе все хорошо.

Возможно, да, но только не для семьи Бишоп. Незадолго до рассвета мистер Бишоп умирает.

Я оставляю семейство, чтобы они могли погоревать спокойно, и нахожу слуг гостиницы внизу у лестницы. Они ждут. Многие плачут. Мне нет нужды рассказывать им, что произошло. Они смотрят на нового хозяина — Гарри проследовал вниз за мной.

— Мой отец и ваш хозяин мистер Бишоп умер. — Его голос тих и добр. — Я благодарю вас за заботу и хлопоты. Дилижанс из Норвича приезжает через пятнадцать минут, пожалуйста, убедитесь, что все готово. И будьте добры, принесите миссис Бишоп в гостиную чаю. — Он поворачивается ко мне: — Могу ли попросить вас остаться е моей матерью? Ей нужно поспать. Я распорядился, чтобы для нее подготовили комнату. А Мэри должна вернуться домой к детям.

Я не могу ему отказать. Приходит женщина, которая будет обряжать покойного. Миссис Бишоп спускается вниз. Она пребывает в состоянии сильнейшего нервного возбуждения и никак не может усидеть на месте, а потом начинает плакать. Она говорит нечто бессвязное о покойном муже и том, что теперь ее ждет.

В припадке истерики она хватает меня за руку:

— Вы должны помочь Гарри. Теперь ему понадобится жена. Мы всегда думали, что гостиница перейдет к нему, но не так быстро. Софи, обещайте мне.

Я призываю ее успокоиться.

— Он уже сделал вам предложение? — спрашивает она, и я вижу в ее глазах отблеск былой энергичности.

— Да, мэм.

— О, слава Богу! — Но потом она видит выражение моего лица. — Вы отказали ему, моя дорогая Софи? Как это возможно? Но не важно, скоро он снова предложит вам руку и сердце, и на этот раз вы скажете «да».

— Мэм, я, увы…

— Обещайте!

— Если он предложит, я подумаю, — осторожно говорю я. Не следует ей знать, как маловероятно, что он попросит меня стать его женой еще раз.

Я не могу открыть ей, что ее сын утратил все уважение ко мне, все доброе отношение, потому что, если я это сделаю, я, кажется, сама расплачусь. Но мой ответ, по-видимому, удовлетворяет миссис Бишоп, потому что она немного успокаивается и выпивает чаю. В конце концов она позволяет мне увести ее в спальню.

— В этой комнате Гарри спал, будучи мальчишкой, — говорит она, — вместе с другим нашим сыном Джозефом. Видите, вон там, на косяке они отмечали свой рост.

И правда, я вижу там два столбика зарубок, над одним значится «Г.», над другим — «Дж.».

— Гарри так злился, потому что Джозеф всегда оказывался выше. — Она улыбается через силу. — Дорогая моя, он вам так понравится, когда вы познакомитесь, я уверена. И мои дочери Сара и Элиза. Подумать только, они так и не успели попрощаться с папой!

Она почти не спорит, когда я предлагаю ей выпить настойки опия, и скоро засыпает.

Я иду в свою комнату и ложусь на кровать. Я собираюсь поспать совсем чуть-чуть, но, открыв глаза, понимаю, что уже давно миновал полдень. Снаружи слышится гудок дилижанса, цоканье подков и грохот колес по мощенному булыжником двору. Подойдя к окну, я вижу Гарри. Он, в длинном фартуке, с черной повязкой на рукаве, встречает пассажиров, как до вчерашнего дня делал это его отец. Он улыбается и разговаривает с ними, и я дивлюсь, как ему удается делать это так легко и естественно.

Некоторые, заметив траурную повязку, останавливаются и жмут ему руку или о чем-то с сочувствием расспрашивают.

Во двор входит знакомое трио: мой отец, Сильвия и Амелия. Я приглаживаю юбки, споласкиваю лицо водой и спускаюсь к ним.