Книга сия началася писатися по благословению Преосвященного Афанасия, епископа Томского и Енисейского. Принявши под свое покровительство меня, странника, не имеющего себе на земли, в этом многомятежном и суетном мiре, пребывающего града, архипастырь понудил меня описать многолетнее мое странствие и путешествие по разным странам и государствам и по многим святым местам, монастырям, лаврам и киновиям. Это его желание и понуждение мнилося мне выше сил моих, потому что, от многих лет и времени, уже много я и позабыл: дни, месяцы и лица; и весьма трудно было все это собрать и сообразить. Еще и второе, паче первого, меня отягащало: да не явлюся хваляся и тщеславяся своим странствием, и тем приобретая маловременную славу суетного мiра сего, которая иссушает и бесплодными творит все человеческие добродетели, как трава смилакс (плющ) иссушает древа на Афоне. И якобы славы от человек ищущи, боялся я страшного того ответа, что прииму благая в животе своем. Еще боялся и того, да не угашу светильника моего тщеславием и похвалением мiра сего, и да не затворю дверей чертога небесного, и да не услышу того грозного гласа: не вем тя, откуда еси. Сие меня смущало и устрашало. Но, впрочем, буди воля Господня на мне! Исполняя волю и заповедь своего архипастыря, отца и покровителя, да не явлюся неблагодарен к своему благодетелю, с помощью Господа Бога моего и с архипастырского благословения приступил к трудам и описанию странствия моего. И писал не ради чести или тщеславия, или суетной хвалы мiра сего, но ради славы и чести святого имени Господа Бога моего, в Троице славимого и покланяемаго; ибо сказано: тайну Цареву добро хранити, дела же Божия открывати славно (Товий, 12:7). Боялся и того, да не уподоблюся ленивому рабу, скрывшему талант господина своего. Но возвещу во языцех правду Бога нашего, во всех людях чудеса Господня, и поведаю о том, какие Господь и Бог мой, Царь Небесный, в жизни моей излиял неизреченные Свои милости на меня окаянного, грешного и недостойного раба Своего, не сотворшего ни единыя добродетели. Писал же первое о том, как я странствовал тогда, когда еще находился в раскольническом заблуждении, вне Святой Восточной Соборной Апостольской Христовой Церкви; и ходил по своим раскольническим монастырям, и что́ в них видел и слышал. Но подробности не описывал, да не явлюся судия чуждым делам: ибо есть у нас един Праведный Судия, Которому открыты все наши дела и помышления; а я с пророком скажу: да не возглаголют уста моя дел человеческих (Пс. 16:4). Второе писал, какими судьбами меня и сущих со мной Господь Бог мой, по Своей великой милости, извел из душегубного раскола, и присоединил нас к Своей Святой Восточной Православной Церкви. Третие, как я странствовал по восточным знаменитым святым местам, по Святой Горе Афонской и во Святой град Иерусалим, и по Святой Земле.
Сказание же мое о странствии и путешествии, по невместительности оного в единой книге, ради множества мест, мною виденных и описанных, такожде ради множества происшествий, мною слышанных, разделил я на четыре части; впрочем, не по ряду времен и мест, когда что́ видел или слышал, или где был и проживал, но иным образом, как мне показалося более вместительным для читателей. Именно же: в первой описал путешествия мои по России и Молдавии, прежде обращения моего из раскола к Православной Христовой Церкви, а потом – из Святыя Горы Афонския; во второй описал путешествие мое посуху чрез Европейскую Турцию во Святую Афонскую Гору и проживание мое в Афоне до путешествия оттуда в Россию; в третьей описал путешествие мое из Святой Горы Афонской до России, возвращение в Афон, проживание в Афоне и последний выезд из Афона в Россию, в Сибирскую страну; в четвертой описал путешествие мое в Святой град Иерусалим и по святым местам Палестины; последи же описаны обители и славные подвижники Святой Горы Афонской. А о чем в Сказании моем по ряду не упомянул по забвению или по другим причинам, а после рассудил упомянуть, то́ поместил в прибавлениях и дополнениях.
Написал же все сие без пристрастия, по совести, где сам ходил своими ногами, и что́ видел собственными своими очами или что́ слышал от людей, всякого вероятия достойных и свидетельствованных. Может быть, некоторым мое описание покажется и невместительно, но аз о том не разжизаюся;[1] пусть кто как знает, так и рассуждает. А в чем по неведению моему согрешил, яко человек, по грубости ума моего, в том прошу прощения, потому что аз не учен есмь внешней премудрости, но груб есмь и невежда словом.
Трудившийся в сочинении, бывший Святой Горы Афонской Русской Общежительной святого Великомученика Пантелеимона обители грешный и всех последний инок, ныне скита: Гефсимания, что́ при Свято-Троицкой Сергиевой Лавре,
Иеромонах Парфений.
Январь 1855 года.