Сказки деда Игната

АНУКА-ВОИН

Мне кажется, да и не мне одному, что мы – взрослые люди – такие серьезные, очерствевшие вдруг, навсегда забываем язык детей. Словно иностранцы заучили мы слова, даже говорить смогли, но понимать не научились. Лишь только в старости, наигравшись в свои взрослые скучные игры, отчего-то впадаем в детство…

… Оленька сидит за столом и рисует. Стол высокий, она маленькая, локти почти на уровне плеч, подбородком вот-вот уткнется в рисунок. Я оставляю чтение, ищу глазами, чтобы такое подложить на стул. Ничего не нахожу и заново беру газету. Погружаюсь в чтение.

Заходит тесть. Оленька оборачивается к нему и улыбается. Возникает контакт. Слова им не к чему, у них свой особый язык. Оба получают удовольствие от взаимных улыбок. Какие-то крохи перепадают и мне, заражаюсь общим весельем.

Старик указывает Оленьке подняться, сам садится на ее место, внучку сажает себе на колени. Проблема с высоким столом решена. Чувствую укол ревности и стыда.

– Что ты рисуешь? – Старик щурится, я несу ему очки. Оленька отвечает не сразу, продолжает рисовать. Но вдруг останавливается и вместе с дедом рассматривает рисунок, словно выполненный не ее рукой.

– Дед, это… – и тут полная восторга шепчет с широко раскрытыми глазами, – это Анука!

Дед качает головой:

– Что же это за зверь такой, и где он водится?

Девочка бьет несильно старика карандашом по носу:

– Это не зверь. Это такой мой солдатик!

Я оставляю газету, разбирает любопытство. Заметив мое внимание, дочка говорит еще тише:

– Это папка тебя так называет…

Покраснев от смущения, прячусь за газетой.

– А ну-ка, как он меня там называет? – дед спрашивает достаточно громко, чтобы я услышал. Оленька раздражается, дует на указательный палец – знак говорить тише. Тесть, будто опомнившись, кивает и закрывает рот ладонью. Дочка продолжает ябедничать:

– Он – кивок в мою сторону – тебя Анукой-солдатом называет.

Дед смеется, я не могу сдержаться тоже. Девочка обижается: наш взрослый юмор ей не понятен. Дед Игнат первым справляется со смехом:

– Что же это значит? Уж ни Анику-воина ли ты рисуешь?

Дочка сидит с открытым ртом, но нужных слов для объяснения не находит. Тогда она просто сует деду свой рисунок.

– Ну, дела. А что же я такой страшный получился?

Оленька смеется:

– Ты не страшный, это Анука такой.

– Вот оно что! Расскажи-ка по сути. Что да как?

Девочка грызет кончик карандаша. Замечаний ей делать не решаюсь, Оленька думает. Фантазия у нее отменная, нелогичная. Мне с ней не тягаться. Я завидую.

Отложив карандаш, Оленька, приняв какое-то внутреннее решение, начинает свою собственную сказку:

– Жил-был солдатик. – Смотрит на свой рисунок. – Он был… ну такой вот весь… – Не находит подходящего слова, машет листком.

– Несуразный? – подсказывает дед.

– Нет, он был суразный. Но еще храбрый. Он потом в принцессу влюбился.

Действительно, в настоящей любви без храбрости не обойтись. Старик сомневается:

– Так уж прям и влюбился?

– Ну конечно! – девочка знает слово любовь, но объяснить его значение не может. Мне и самому это не по силам. Оленька краснеет.