Сказки для тебя

Глава первая, с которой всё начинается

Здравствуй!

Ты взял в руки книжку, лёг на диван (или сел в кресло), выключил телевизор (я не ошибся, – выключил?), положил рядом с собой пачку сухарей или сушек (не знаю, как ты, а я, например, очень люблю читать, когда у меня во рту что-нибудь похрустывает) и приготовился спокойно читать. Но не тут-то было! Потому что ведь не бывает сказок без неожиданностей. И вот тебе – первая.

Я прошу тебя встать. Я, конечно, понимаю, что весьма неприятно и обидно вставать, когда только уселся. Это примерно так же обидно, как прийти в кинотеатр и не посмотреть кино.

И всё-таки ты встань. Подойди к окну. Посмотри вниз.

А теперь скажи: что ты там видишь?

Могу поспорить на пять, нет, на десять бутылок лимонада или даже «Фанты», плюс ещё два мороженых (чтоб не простудиться – всего два), что наверняка в окне ты видишь машины. Или если не машины, то хотя бы автобус или троллейбус. Ну? Проспорил?

А знаешь ли ты, что на земле есть город, где живут одни только машины? Если посмотреть на карту, то это ближе, чем Северный полюс, но дальше, чем озеро Титикака, то есть как раз где-то между Амстердамом, Нью-Орлеаном и речкой Вороной.

Правда, случилась беда: на всех указателях исчезло имя этого города! Это имя было ужасно несчастным: его постоянно склоняли так и эдак, произносили на каждом углу, писали, где не лень, и, в конце концов, оно обиделось и исчезло.

Так что теперь около города стоят осиротевшие указатели:

А названия-то и нет. Но это не страшно: ты ведь и сам можешь его придумать, правда? Тогда имён у города будет много, и их не будут склонять столь часто.

Придумал? Вот и прекрасно. Теперь ты можешь вписать имя города в табличку. Я же буду называть город просто – Город.

А ещё неподалеку от города есть Прекрасный Лес. Впрочем, с тех пор, как там стал править Одуван, он называется Ужасный Лес. Представляешь, жители Города никогда не бывают в Лесу, а жители Леса никогда не заходят в Город. Потому что – зачем машине Лес? А, с другой стороны, зачем Лесу машины?

Но на самом-то деле – всё не совсем так. И когда наступили в Прек… то есть, в Ужасном Лесу ужасные времена, тогда…

Но в этот самый момент в мой рассказ вмешалась первая Глава. Да-да, та самая первая Глава, которую ты сейчас читаешь. А что, главы уж и поговорить не могут?

Она спросила:

– А что, правда, с меня всё будет начинаться?

– Да, – ответил я честно, – потому что если глава первая – значит, она начальная.

Первая Глава подумала и согласилась.

– Ну что же, – всё-таки продолжала любопытствовать она, – ты ещё хочешь, чтобы во мне что-то происходило? Да к тому же хочешь бежать впереди событий и рассказывать о них до того, как они произошли?

– А зачем нужна глава, в которой ничего не происходит? – удивился я. – Тогда это уже не глава будет, а непонятно что!

– Очень даже понятно! – возмутилась Глава. – Я не какая-нибудь там происходительная главка, которых в книжке о-го-го сколько. А я – уникальная начальная Глава. Первая и единствен-на-я! Не могу же я нести сразу две нагрузки? Это будет нечестно!

Тут настал черёд задуматься мне, и я согласился со строптивой Главой. Пришлось сразу перейти к следующей.

А про Ужасный Лес придётся рассказать попозже. Что делать? Чтение сказок, как и всякое хорошее дело, – требует терпения. А иначе будет неинтересно.

Глава вторая, довольно происходительная, в которой появляются два главных героя

Маленький Мотороллерчик ехал по Большой Дороге и думал печальную мысль следующего содержания: «День идёт. Я ничем не занимаюсь. Это грустно и неправильно».

Ты, наверное, замечал, что печальные мысли думать как-то лучше вдвоём, и поэтому нет ничего удивительного в том, что Маленький Мотороллерчик поехал к своему другу – тоже не очень большому «Запорожцу» по имени Оселок.

Смотри-ка, уже появился второй главный герой. Теперь их ровно столько, сколько надо, чтобы рассказать о жизни Города.

Вообще-то у маленького «Запорожца» было очень хорошее и благородное имя – Колесо. Но «Запорожец» постоянно всё путал, и очень редко называл вещи своими именами. Для себя он делал исключение: назывался хоть и своим именем, но наоборот – Оселок.

«Запорожец» вообще машина очень странная, «наооборотная». У всех автомобилей мотор спереди, а у «Запорожца» наоборот – сзади. Так что «Запорожцы» большие путаники. Даже взрослые.

Оселок стоял около своего домика-гаража и качался. Ты, конечно, знаешь, что колёса у всех машин (и даже Маленького Мотороллерчика) резиновые, так что приходится их постоянно накачивать, чтоб не сдувались.

Правда, Оселок накачивался странно: он подпрыгивал около насоса, будто хотел взлететь.

– Ты занимаешься зарядкой? – спросил Мотороллерчик и начал гордиться другом, который с утра занимается зарядкой.

– Отчасти, – ответил Оселок, – накачиваюсь я.

Маленький Мотороллерчик перестал гордиться своим другом, потому что – кто ж сегодня не накачивается? Это совсем не то, что делать зарядку…

Мотороллерчик объяснил другу, как надо накачиваться правильно и после того как подкачались оба, они стали думать в две машинные головы.

Думали они такую мысль: «Что бы такое сделать?» Иногда они думали другую мысль: «Чем бы таким заняться?» А потом вдруг начинали думать совсем по третьему: «Не заняться ли нам чем-нибудь?»

(Мне скучно даже описывать, как друзья скучали, ну а уж как им было скучно скучать, представляешь?)

Когда Оселку совсем уже надоело думать (а это, согласись, занятие не из лёгких), он предложил:

– В прятки нам ли не сыграть, – ещё подумал и добавил, – …ли.

Получилось так: «В прятки нам ли не сыграть ли».

– Так ты же – поэт, – восхитился Мотороллерчик. Оселок был очень скромный «Запорожец», и потому от такой похвалы покраснел, даже колёса у него покраснели, даже ручки на дверях…

– Ты такой хороший, – прошептал он своему другу. – Такой хороший ты… что я… что… буду водить.

С этими словами он повернулся к своему домику-гаражу и начал считать:

– Один грузовик проехал, два грузовика проехали, три грузовика…

Конечно, можно было считать: один, два, три… Но ведь это неинтересно. Куда интереснее считать грузовики.

Оселок считал грузовики, и всё было хорошо, пока дело не дошло до двадцать восьмого грузовика, на котором совершенно неожиданно оказались насосы. Оселку пришлось прервать счёт, и он начал размышлять, как лучше перевозить насосы: лёжа или стоя?

«Если насосы класть, – размышлял Оселок, – то можно положить несколько рядов ввысь… А если ставить…»

Но тут раздалось какое-то «ТРАХ!!!», потом «БДУМ!!!», потом голос Мотороллерчика сказал: «Я уже…» Потом добавил как-то хрипло и неуверенно: «Всё…»

И ничего больше не раздавалось, кроме ватной тишины. Она была очень противная, эта тишина: так и норовила залезть в уши.

Оселок подумал: если сначала был шум, а теперь – вязкая тишина, то, может быть, нужно уже не просто искать, а спасать? А ведь это совсем не одно и то же…

На самом-то деле, Оселок думал, конечно, как всегда путано и непонятно, но чтобы Оселку не было обидно, давай, хоть иногда представлять, что он думает правильно и чётко. Договорились?

– Эй! – крикнул Оселок сначала тихо, а потом погромче. – Э-гей!

Но никто не ответил маленькому Оселку.

И Оселок поехал спасать своего друга.

А Мотороллерчик никак не хотел спасаться.

«Это даже вовсе и нехорошо с его стороны, – решил Оселок. – Если друг стремится тебя спасти, то можно ему в этом хоть как-то помочь».

– Э-ге-гей! – позвал Оселок уже настойчиво.

Но ответила ему все та же вязкая тишина. И опять никто ему не ответил.

– А может, он уже не может помогать? – подумал Оселок, и очень обрадовался этой мысли: ведь спасать друга, который не может тебе в этом помочь – вовсе не то же самое, что спасать друга, который пока ещё помогать может.

Оселок, включив третью скорость, стал носиться по окрестностям, пугая своим видом взрослые машины и невесть откуда залетевших ворон.

Но Мотороллерчика не было видно совершенно нигде.

Так, на третьей скорости, Оселок чуть было не врезался в неповоротливый Трамвай.

Неповоротливым называли Трамвай не потому, что он был нерасторопный, а потому, что, как и всякий уважающий себя Трамвай, никогда никуда не сворачивал. Был прям. До обидного.

– Всё понял, – сказал Трамвай. – У тебя что-то украли, и ты за кем-то гонишься. Куда ещё можно мчаться с таким очумелым видом?

Оселок сильно напрягся, чтобы ничего не перепутать, и сказал:

– Тороллерчик… Мото… Пропал…

– Всё понял. Некий Тороллерчик у тебя что-то украл?

Оселок подумал, что пока он будет всё объяснять Неповоротливому Трамваю, Мотороллерчик может пропасть уже совсем окончательно…

Утомившись, Оселок остановился под большим и сухим деревом (в Городе все деревья были сухие) отдохнуть.

Из последних машинных сил он крикнул:

– Эгей!

И когда снова ему никто не ответил, Оселок понял совершенно точно: его лучший друг, Мотороллерчик, пока ещё Маленький, но зато – самый замечательный из всех, живущих в Городе – исчез, испарился, пропал…

Глава третья, в которой Оселок и Мотороллерчик становятся друзьями по спасению

В это самое время мимо самого сухого дерева ехал Очень Старый Умный Автомобиль.

Раньше, говорят, у этого Автомобиля было совершенно иное имя, но если все вокруг называют тебя Очень Старый Умный Автомобиль, то что, в сравнении с этим именем-званием, все иные имена?

В городе было несколько Очень Старых Умных Автомобилей, и, чтобы не путать, их сокращенно называли: ОСУА № 1, ОСУА № 2, ОСУА № 3 и так далее…

ОСУА № 18 с этой половиной (а это был именно он, а не его брат-близнец – тоже ОСУА № 18, но с другой половиной) подъехал к Оселку и, глядя на него, спросил:

– Маленький Мотороллерчик, а не перепутал ли ты у себя с другом планёром? Если перепутал, могу тебе сказать точно: сделал ты это совершенно напрасно.

«Интересно, – подумал Оселок, – не путает ли ОСУА № 18 с этой половиной меня с Маленьким Мотороллерчиком, который путает себя с Планёром?»

Но в это время откуда-то сверху раздался испуганный голос:

– Молчите про это! Я же спрятанный!

– Когда я был молод, – вздохнул ОСУА № 18 с этой половиной, – я не лазал по деревьям. А если и лазал, то лишь затем, чтобы прибить…

– Кого? – спросил Оселок и очень обрадовался, что умудрился ничего не перепутать в целом предложении.

– Скворечники, – буркнул ОСУА № 18 с этой половиной, – и вообще, эти молодые только и могут, что…

И хотя он не закончил фразу, но было ясно: ничего хорошего от молодых ОСУА № 18 с этой половиной (а может, это был всё-таки – с той половиной?) не ждёт.

Оселок наконец-то догадался поднять фары вверх и увидел Маленького Мотороллерчика.

– Мой друг! – заорал Оселок громко. – Я знал, что ты спасёшься! Я спасал и верил! Тен! Нет! Я верил и спасал! Тен! Спасал и верил я! Я! И вот я тебя спас!

– Но ты ж меня долго искал, правда? – спросил Мотороллерчик свысока и одновременно с вышины: так бывает.

– Мой друг Мотороллерчик, себя ли ты хорошо чувствуешь? – поинтересовался Оселок.

– А кого ж я ещё могу чувствовать? – удивился Мотороллерчик. – Впрочем, ещё я чувствую ветку, на которой сижу, и палку, которая всунулась в заднее колесо.

– Сейчас я принесу дощечки длинные, – сказал Оселок. – И помогать тебе начну, – он подумал и добавил, – как солнце в мае.

Конечно, солнце в мае не имело никакого отношения к Мотороллерчику, но уж больно складно получилось: «И помогать тебе начну, как солнце в мае».

Оселок поехал искать длинную доску, но когда он нашел её и, кряхтя, привёз к дереву – Мотороллерчик уже стоял на земле.

– Сам спасся ты? – растерянно спросил Оселок.

– По-моему, мне ничего не угрожало, – улыбнулся Мотороллерчик. – Мне кажется, мы играли в прятки, вот и всё.

Оселку сразу стало так грустно-грустно, как бывает грустно-грустно только в сумерках.

– Вот всегда так, – вздохнул он. – Спасти друга захочешь, а, оказывается потом, что он просто с тобой играл.

Маленькому Мотороллерчику было очень приятно, что Оселок хотел его спасти. Ведь главное – это желание, правда?

– Конечно, ты меня спас! – воскликнул Мотороллерчик. – Потому что!.. Потому что!.. Потому что ты очень предусмотрительно отъехал от дерева. Ведь если бы ты не отъехал от дерева, – мне некуда было бы спрыгнуть, и я сидел бы на дереве целый день. А то и целых два дня. А если бы пошёл дождь? Представляешь, каково бы мне было сидеть на дереве, если бы пошёл дождь?

Оселок представил, а потом сказал, краснея:

– Да… Я да ты… Ты да я… Мы – теперь друзья по спасению. А если бы мы вместе играли в прятки, – мы были бы просто друзья по пряткам. А это совсем не то, то есть, не то, что друзья по спасению, правда?

Но тут опять возник Прямолинейный Трамвай и буркнул:

– Всё ясно. Вы не можете быть друзьями по спасению.

– Почему? – удивился Оселок.

– А кого сейчас спасать-то? Вы что? Всем же понятно, что мы так хорошо живём, так хорошо, что совершенно некого спасать. А потом: это ж куд рявому грузовику ясно: что такие маленькие не то что спасти, а и просто помочь никому не могут. Помощники-спасатели…

Проворчав так много неприятных слов, Прямолинейный Трамвай исчез.

А друзья загрустили: неужто, действительно, жизнь стала так хороша, что уж совершенно некого спасать?

Глава четвёртая, в которой маленький Пип уходит за подмогой

Тёмной-тёмной ночью, когда ленивая луна, закутавшись в тёплые облака, закатилась спать, – обитатели Ужасного Леса тайно собрались на поляне.

Они должны были решить очень важный вопрос: как победить Одувана?..

Наверное, надо рассказать тебе, кто такой Одуван. Но это такое противное существо, что говорить о нём совсем не хочется. Это ведь из-за Одувана Прекрасный Лес стал называться Ужасным…

К тому же, жители Леса очень спешат решить важный вопрос, и пока мы будем говорить об Одуване, – они его уже решат. Им надо торопиться: если злые чёрные муравьи узнают про это собрание… О! Мне даже страшно представить, что тогда будет.

Так что – поспешим на поляну. Тем более что мы уже и так чуть-чуть опоздали: спор в самом разгаре.

– Надо решить твёрдо, – сказала Медуза. – Не расплываясь, решить окончательно.

Если ты решил, что Медуза живет на поляне в лесу, – ты ошибся. Медуза живет в своём домике, чем-то похожем на таз на колёсиках. (Не могла ж она остаться в стороне от важного разговора – вот и приехала).

Вокруг таинственно шумели чёрные деревья. Иногда ветки бросали на обитателей Леса тревожные, осторожные тени, будто специально, чтобы страху навеять.

– Все знают принципиальность Медузы. Уж если Медуза сказала: железно, – выступил важный Черепах, муж Черепахи. – Только надо побыстрей решать, а то приползут чёрные муравьи – и нам каюк.

Звери представили, как в чёрном лесу на чёрной поляне появляются чёрные муравьи, и им стало не по себе.

– Надо бежать за помощью в Город, – сказал Гриб-Боровик, бывший профессор Сельскохозяйственной Академии, специалист по боровам.

Как ты уже знаешь: жители Ужасного Леса даже в те времена, когда он назывался Прекрасным, в Город не ходили, не летали и даже не ползали. Потому что так уж повелось: Лес сам по себе, Город – сам по себе.

Но то ли оттого, что собрание затянулось, то ли оттого, что чёрной ночью на чёрной поляне трудно о чём-то долго говорить (не веришь, – попробуй сам) – так или иначе все поддержали Гриба-Боровика.

Кого же послать в Город? – возник новый вопрос.

(Вопросы они вообще такие, неуправляемые: стоит один решить, как тут же возникает новый).

– Надо послать кого-нибудь очень высокого, чтобы его сразу заметили, – намекнул Жираф.

– Так его же все заметят, – веско сказал Гриб-Боровик. – И значит враги тоже.

Зашумели кроны деревьев, будто огромная чёрная птица готовилась сорваться с небес на поляну.

Хрустнула ветка. Где-то вдали послышался крик непонятного происхождения.

– Быстрей надо решать, быстрей! – затараторил Черепах.

И тут над поляной начала кружиться Бабочка. Она совершенно не умела разговаривать, но очень хотела, чтобы на неё обратили внимание. Однако её никто не замечал: она же такая маленькая, хрупкая, да и крылья у неё слабые.

Если бы ты знал, как ошибались жители Леса в отношении Бабочки: не всегда ведь маленький – означает беспомощный, правда? А жители Леса ещё очень пожалеют. Очень…

Но это будет позже. А пока посредине поляны стоял серьёзный и важный вопрос, и, выпятив свой толстый живот, вопрошал: «Кто пойдёт в Город за подмогой?»

– Нужно идти самому незаметному, – пискнул кто-то, кого и видно-то как следует не было. – Я намекаю на себя.

Пришлось светлячкам нарушить конспирацию и посветить честной компании.

– Я намекаю на себя, – снова пискнул незамеченный, оказавшийся маленьким мышонком по имени Пип. – Пип пойдёт в Город за помощью.

Тут все жители Леса ужасно обрадовались, потому что им очень хотелось поскорее разбежаться по своим норкам и домикам.

– Это решение – твёрдо, – сказала Медуза и для солидности скрипнула одним из колёс своего домика.

– Но ведь незаметного никто не увидит, – вздохнул Гриб-Боровик. – Ни друзья, ни враги.

Однако, слова бывшего профессора растворились в ночной тишине.

И снова мне придётся признать, что жители Леса поступили неумно. Если бы они не были так запуганы и не торопились спрятаться в своих домиках, если бы они послушали Гриба-Боровика…

Впрочем, запуганные никогда ничего как следует решить не могут. Это уж точно.

И вот маленький Пип пошёл в большой Город помощь искать.

С этой, незаметной вроде бы минуты, начинается новая эра в жизни Города и Ужасного (когда-то Прекрасного) Леса. Впрочем, эры всегда так поступают: они любят начинаться с незаметных минут.

Глава пятая, в которой Мотороллерчик витает в облаках и приносит оттуда Важную Вещь

Ещё ранним утром дождь вышел на улицу, и до того ему там понравилось, что он, судя по всему, никуда уходить и не собирался.

Оселок поглядел в окно и ничего не увидел. Длинные ножки дождя спускались по стеклу на землю и загораживали собой весь мир.

Тогда Оселок открыл дверь. В дверь много чего было видно. Чёрные стволы деревьев почему-то казались скользкими. Дождинки ударяли в листья, листья подпрыгивали, как резиновые, а дождинки уже падали вниз, стукались о лужи и превращались в толстые важные пузыри. Пузыри чинно плыли по глади луж, но очень скоро, видимо, от своей важности лопались, а на смену им уже плыли новые – такие же важные и серьёзные.

Дождь шёл и шёл, как заведённый.

«Ему, наверное, и самому надоело идти. Но он уже никак не может остановиться», – подумал Оселок.

Он так и сидел у двери: смотрел, как гуляет по улице дождик.

И вдруг дождик убежал. Быстро-быстро, будто его позвал кто-то.

После дождика остался умытый воздух и ясное небо.

Оселок как сидел у двери – так прямо в дверь и выехал. И помчался к Маленькому Мотороллерчику. Куда же ещё можно мчаться, когда целый день торчал дома?

Оселок торопился к Маленькому Мотороллерчику, а колесо радуги в это время спешило, наверное, догнать дождик. Разноцветное колесо вязло в разбухшей земле, – виднелась лишь его половинка.

«Куда ж оно катится? – подумал Оселок. – Наверное, туда, где не хватает разноцветности».

(Колесо радуги так поразило Оселка, что он сказал целых две фразы, совершенно ничего не перепутав).

Но прямо возле дома друга Оселка ждало разочарование: Маленького Мотороллерчика дома не было. То есть, не то, чтобы совсем не было, а, вроде бы, и было, но не целиком.

Потому что – с одной стороны – Мотороллерчик сидел около дома, но – с другой стороны – вид у него был явно отсутствующий, и рядом висел плакат: «Я ВИТАЮ В ОБЛАКАХ, ПРОШУ НЕ МЕШАТЬ».

«Интересно, – подумал Оселок. – Это далеко ли облака? Быть может, сел на колесо радуги один Мотороллерчик, уехал и в разноцветность?»

И Оселку стало немного обидно, что друг его не подождал.

Время шло. Мотороллерчик витал. Оселок сидел рядом.

Наконец он сказал (как будто себе):

– Пойти погулять можно вполне. Хотел увидеть Мотороллерчика я, и его увидел я.

– Нет, – сказал Мотороллерчик, и в глазах его появилась осмысленность. – Мы поедем вместе.

И Оселок понял, что предстоит важное дело.

Они поехали по Большой Дороге. Оселок чувствовал, как атмосфера сгущается, словно сумерки. Но Мотороллерчик молчал. И Оселок молчал.

Наконец Оселок, как бы между прочим, спросил:

– А в облаках хорошо витать?

– Нормально, – ответил Мотороллерчик. – Витая там, я понял одну Важную Вещь.

Он так и сказал: «Важную Вещь» – с большой буквы.

Потом он вынул из повешенной на бок сумки клочок газеты, протянул его Оселку и сказал твёрдо:

– Читай.

– Не умею я, – жалобно протянул Оселок. – Но скажи ты, я пойму: догадливый я очень.

Мотороллерчик остановился – ведь не будешь же Важную Вещь говорить походя, – и сообщил:

– Тут написано, что моя родная сестра – краснобокая красавица «Ява» – стала чемпионкой мира по мотогонкам.

Оселок понял, что Важная Вещь на подходе, а потому молчал и слушал.

– По-моему, – сказал Мотороллерчик, – это неправильно: краснобокая красавица «Ява» стала чемпионкой, а мы тут с тобой в прятки играем.

Оселок задумался: что же тут неправильно: то ли то, что они играют в прятки, или же то, что красавица «Ява» становится чемпионкой.

– Я вот думаю… – начал Мотороллерчик.

– И я, – пискнул Оселок.

– Прекрасно. Значит, мы с тобой вместе думаем: неужели ж мы с тобой ни на что не способны? Неужели мы никому не можем, например, помочь? И неужто мы действительно так хорошо живём, что вокруг совершенно некого спасать?

– Твоя Важная Вещь есть это и? – спросил Оселок.

– А что? По-моему, это очень важно: решить, что уже можешь кому-то помогать. Чтобы это решить, мне пришлось немало повитать в облаках.

Сказав такие слова, Мотороллерчик поехал по Большой Дороге.

Оселок, конечно, тоже поехал вслед за ним, хотя было ему немножко грустно. В голове Оселка вертелась одна противная мысль примерно следующего содержания: «Помогать и спасать можно возраста какого с? Прав, может, Трамвай Прямолинейный – жизнь хороша так, что спасать вовсе некого? Тем более – сейчас? Более тем, не совсем ещё взрослым машинам?»

Мотороллерчик ехал всё быстрей. Оселок поспешил за ним, и противная мысль вскоре отстала – не выдержала скорости.

Противные мысли вообще очень невыносливые: если быстро ехать, они сразу отстают.

Глава шестая, в которой мышонок Пип спешит в Город и борется со Шмелём

На растрёпанном розовом утреннем небе желтело солнце. Ветер спал и устало вздыхал во сне. От каждого его вздоха слегка дрожали листья на деревьях.

Погода стояла – как раз. Замечательная стояла погода. Солнце светило не тускло и не ярко. Ветер дул не сильно и не слабо. Птицы пели не громко, не тихо.

Раннее утро обещало спокойствие. Но обещание это было обманчивым. Пип знал это совершенно твёрдо.

Он бежал по петляющей лесной тропинке и старался не думать о том, что ждёт его впереди. Его послали друзья, и он должен был им помочь. Как всякий уважающий себя мышонок, Пип надеялся двояко: во-первых, на себя, а во-вторых, на удачу. А может и наоборот…

Пип мчался, уткнув нос в землю. Так лучше вынюхивать следы, – например, чёрных муравьев, которые всегда появлялись внезапно. А, кроме того, Пипу не очень хотелось поднимать глаза: вдруг сразу увидишь что-нибудь жуткое…

Тропинка была очень непослушной: она то падала вниз, то взлетала вверх, и Пип падал и взлетал вместе с ней.

Вдруг дорога резко оборвалась, и мышонок чуть не свалился с обрыва. Он успел резко затормозить и осторожно поглядел вниз.

Низ был очень далеко и казался почти недостижимым. Но Пип обязан был его достичь, и поэтому осторожно пополз.

Он прополз почти до середины пути, когда услышал очень противное жужжание. Это жужжание узнал бы любой житель Леса, – так жужжал только Шмель: противное создание, слуга и подхалим Одувана.

Пип похолодел внутри так, будто съел целую порцию мороженого (что, как ты понимаешь, очень много для обычного, небольшого мышонка).

Шмель летел агрессивно, словно хотел врезаться в Пипа и сбить его с высокой стены. Мышонок зацепился за корень, торчащий из земли, и замер в ожидании неизбежного.

Но Шмель не торопился. Он понимал своё превосходство и решил немножко поиздеваться над Пипом. Противно жужжа, он пролетел прямо перед носом мышонка, а затем замер над ним и нагло спросил:

– Ползёшь?

Пип не знал, каким словом назвать то, чем он занимался в данную минуту, врать он не любил, а потому смолчал.

Тогда Шмель уточнил, причём грубо:

– Ну и куда ползёшь?

Поскольку, как я уже сказал, Пип не любил врать, а правду сказать не мог, он снова не ответил.

– Зачем ползёшь? – поинтересовался Шмель, и Пип почувствовал, что сейчас упадёт в обморок от страха.

– Молчать вздумал! – разозлился Шмель. – Ну так получай же!

И он поднялся повыше, чтобы ударить Пипа с высоты.

Но не так-то просто справиться с мышонком, когда он спешит за помощью. И пока глупый Шмель разгонялся, Пип подтянулся на хвосте и спрятался под корень.

Со страшным жужжанием Шмель начал пикировать на Пипа и едва не ударился о землю.

Он ещё раз взлетел, надеясь с высоты увидеть, куда исчез мышонок. Но сверху Шмелю ничего не было видно, кроме старого серого корня.

Тогда сердитый Шмель приземлился на отвесный склон и медленно побрёл, выискивая Пипа.

Впрочем, это я зря написал, что он «побрёл медленно». Это и так ясно. Ты когда-нибудь видел, чтобы Шмели ходили быстро? Шмели – они в воздухе – короли, а на земле так – лакеи. Пип это отлично знал, так что всё рассчитал замечательно.

И стоило только Шмелю подойти совсем близко к укрытию мышонка, – Пип вылетел из-за корня в сложенном состоянии, – он был похож на серый шарик, – и покатился на Шмеля.

От сильного удара и ещё более сильного ужаса Шмель опрокинулся.

Теперь они катились рядом: маленький Пип и противный Шмель. Но маленький Пип катился по расчёту, а Шмель – по глупости, поэтому Пипу, конечно, катиться было гораздо приятнее.

Очутившись на земле, каждый расправил то, что у него было: Шмель – крылья – и взлетел в розовое небо, а мышонок – лапки – и серой тенью исчез в густой траве.

Сколько ни носился Шмель над травой, сколько ни злился – разглядеть мышонка в траве он не смог.

А Пип мчался быстрее пули – туда, где ждал его неведомый Город.

Он бежал, не поднимая мордочки, до тех пор, пока лапы его не почувствовали странную, непонятную поверхность. То был асфальт, который Пип видел впервые в жизни.

Принюхавшись, Пип медленно поднял голову…

Глава седьмая, в которой появляется Маг по имени Зин

Размышляя про помощь и спасение, Маленький Мотороллерчик и Оселок подъехали к странному дому.

То есть, дом-то был обычный – обыкновенный такой домик для машин, – но надпись на нем была действительно странная и жутковатая.

Надпись – такая: «МАГ ЗИН».

– Как ты думаешь, что могут значить эти неясные слова? – спросил Маленький Мотороллерчик.

Оселок не мог думать на скорости. (Кстати, правильно делал). Он остановился, поднял глаза к небу и тут же вспомнил, что недавно в Город приезжал цирк. И вот в этом цирке Оселок увидел громадный Автобус с огромными строгими стёклами и разноцветными фарами. На лбу Автобуса была нарисована звёздочка, одет он был в костюм звездочёта и назывался Маг.

Оселок совсем уж было заблудился в воспоминаниях, но его вывел оттуда Мотороллерчик.

– Что может это значить? – повторил он.

И тогда Оселок произнес целую ответную речь (ответную на вопрос):

– Если над воротами твоими надпись есть «МАЛЕНЬКИЙ МОТОРОЛЛЕРЧИК», то она зачем? Чтобы каждый проезжающий знал: в этом доме живет не кто-нибудь, а МОТОРОЛЛЕРЧИК именно, который, правда, пока МАЛЕНЬКИЙ. А если доме написано на, то есть, на доме написано, «МАГ ЗИН» – то значит это что? Значит это то, что здесь живет МАГ по имени ЗИН.

– А почему у него такое странное имя? – недоверчиво спросил Мотороллерчик.

– Тебе бы такую профессию.

– А если он – Маг, то, наверное, всё может? – спросил Мотороллерчик.

Оселок, ужасно гордый тем, что умный друг всё время задаёт ему вопросы, ответил чрезвычайно уверенно:

– Всё. Совершенно всё. Даже ключ гаечный может. Универсальный.

Этот аргумент, разумеется, решил всё.

– Мы поедем к Магу, – сказал Мотороллерчик. – И если он такой всемогущий – он нам покажет, кому помочь. Или посоветует, как и кого можно спасти, когда все вокруг живут хорошо.

В доме Мага стоял вязкий полумрак.

Откуда-то сверху на друзей смотрело множество страшных существ. У них не было ни туловищ, ни голов – только по одному ярко-красному глазу. Глаза явно что-то требовали.

– Едем дальше? – спросил Мотороллерчик, и в голосе его явно не было прежней уверенности.

– Мм, – ответил Оселок непонятно.

Приглядевшись, друзья поняли, что одноглазые существа не одиноки в своей странности. Они поняли больше: нормальные существа здесь не жили.

В доме Мага всё было удивительным.

На полках, которыми был заставлен весь дом, стояли некто молчаливые на одной ноге. У них не было ни глаз, ни головы, да и туловища как такового не было. Огромная нога заменяла всё.

Оселок робко пошарил светом фар по полкам. И увидел набор маговских инструментов: тут были ключи разных размеров, небольшой молоточек, отвёртка…

Собравшись с духом (а дух так и норовил куда-нибудь убежать и оставить Оселка в бездушном пространстве), Оселок произнес:

– Я думаю, если мы будем ехать рядом, Мага мы найдем скорее.

Оселку и Мотороллерчику не было страшно. Совсем не было. Ни капельки. Им было неуютно, что вполне естественно в их положении. И тут, совершенно неясно откуда, выехал пожилой Автобус и хриплым голосом спросил:

– Что угодно молодым людям?

Одноглазые существа, казалось, захихикали.

Одноногие хранили молчание, и было в этом что-то зловещее и ужасное.

– По-моему, вы – маг? – выдавил из себя вопрос Мотороллерчик.

– Простите, я плохо слышу, – старичок Автобус подъехал ближе к друзьям.

Оселок совсем не мог ничего говорить и думать ни о чём не мог. Думалась только одна страшная мысль: «Сейчас во что-нибудь превратит. Сейчас во что-нибудь превратит».

Когда Маг приблизился, – мысль конкретизировалась: «Буду мопедом! Буду мопедом!»

А Маленький Мотороллерчик совершенно не нервничал. Он вёл себя так, будто не только каждый день общается со всевозможными магами, но и очень это дело любит.

– Простите, вы маг? – интеллигентно поинтересовался он.

– Молодым людям нужен магнитофон? – Автобус улыбнулся. – Пожалуйста. Однако, что ж мы в темноте-то разговариваем? Одну секундочку…

Через мгновение дом Мага озарился светом. Как и должно быть в доме приличного мага – свет оказался волшебным. Едва только вспыхнул, как под воздействием волшебных лучей одноглазые существа превратились в маленькие красные передние фары, а одноногие – в обычные насосы.

Вообще в доме Мага оказалось очень много разных полочек, заставленных всевозможным товаром.

– Магнитофоны всех систем! – старичок-Автобус снова предстал перед друзьями. – Стерео и не стерео, громкие и тихие, хорошие и… замечательные!

– Нет, – возразил Мотороллерчик, – магнитофон нам не нужен, – нам нужен маг.

– Простите, не понял, – замялся Маг, и передние стёкла Автобуса снова приобрели свое вечно удивленное выражение. (Кстати, будешь идти по улице, – обрати внимание на выражение лица Автобусов – оно того стоит).

Ты, наверное, заметил, что пожилые люди удивляются куда реже, чем остальные, и если ты – это только к примеру – разобьёшь вазу, то мама начнет ахать и охать: «Как же так? Как такое могло случиться?!», а бабушка всё спокойно уберёт, ни минуточки не удивляясь.

Пожилой Маг привык ко многому, но эти странные молодые люди уже начали его порядком удивлять.

А когда Маленький Мотороллерчик сказал такие слова: «Вот если над домом Маленького Мотороллерчика написано: «МАЛЕНЬКИЙ МОТОРОЛЛЕРЧИК», – то это значит что?» – Автобус понял, что в их милой компании кто-то явно начал сходить с ума. Оставалось только выяснить: кто именно – то ли посетители, то ли он сам.

– Ну, что это значит? Что? Что? – занервничал Оселок.

– Висит себе табличка, – безнадёжно сказал Маг.

– Это говорит о чём? О чём? О чём? О чём? – продолжал кудахтать Оселок.

– Молодым людям что-то угодно? – Автобус понял, что сейчас упадёт в обморок. (А когда Автобусы падают в обморок – это страшно).

Друзья увидели, что магия Мага тает на глазах, и это прибавило им сил.

– Вы – Зин? – прямо спросил Мотороллерчик. В его голосе дрожала решительность.

– Зин вы или не Зин? – спросил Оселок, и на всякий случай добавил: – Зин ли вы?

И тут Маг как-то сразу стушевался, развернулся и исчез. Друзья ещё не успели сообразить: бояться или радоваться такому обороту событий, – как Автобус появился вновь и громко сказал:

– Езжайте, глядите!

Повинуясь маговскому приказу (а маговскому приказу не повиноваться нельзя), друзья выехали из дома…

Над домом горела надпись: «МАГАЗИН».

– Просто буква «А» сломалась и не горела в сумерках, вот и всё, – подъехал к друзьям старичок.

Друзья понурили фары. Им стало ясно, что помочь сегодня не удастся. Никому.

Они совсем уж было собрались ехать по Большой Дороге каждый в свой домик, но старичок окликнул их:

– Погодите! Вот тут у меня… Понимаете ли, мне очень неудобно вас просить… Тут у меня… Насосы привезли, не могли бы вы п о м о ч ь расставить их на полках?

Оселок сказал:

– Ой… Уф… Мы… ко… не… Мы, конечно.

А Мотороллерчик добавил:

– Мы… ко… по… вам… Мы, конечно, поможем вам.

А потом Оселок собрал все свои мысли и чувства в единственное целое и спросил: на удивление чётко и разборчиво:

– А насосы надо ставить стоя или класть лёжа?

– Не знаю, – замялся Автобус. – А как, по-вашему, лучше?

И друзья стали размышлять над этим вопросом.

Размышления их были приятны. Жизнь казалась им прекрасной и, отчасти, даже удивительной. Не знали друзья, что настоящая Помощь и настоящее Спасение ещё не встретились им. Ещё караулят их на Большой Дороге.

Глава восьмая, в которой у Пипа ничего не получается

Если ты помнишь, мы покинули Пипа в тот решительный момент его жизни, когда он, опираясь лапками на твёрдый асфальт, медленно поднял голову и увидел…

Так что же увидел Пип?

Множество маленьких, больших, симпатичных, страшных автомобилей проносилось мимо него на огромной скорости. Они мчались столь быстро, будто знали, где дают счастье и спешили попасть на раздачу первыми.

Маленький Пип стоял на обочине. Из глаз его выглядывал ужас. Пип совершенно не понимал, как обратить внимание этих автомобилей на себя.

А тут ещё огромная чёрная машина проехала так близко от носа Пипа, что мышонку пришлось сделать кувырок назад через голову. (Ты, наверное, знаешь, как нелегко сделать это тебе – человеку! – а теперь представь, сколько бы это стоило сил, если бы ты был мышонком!.. Кошмар!..)

Мимо всё ехали и ехали, ехали и ехали, ехали и ехали. Всё машины и машины, машины и машины. Всё мимо и мимо, мимо и мимо…

А стоило Пипу чуть ближе подползти к дороге, как кто-нибудь обязательно обдавал его противным газом. С непривычки Пип даже потерял сознание, но от страха быстро его нашёл.

И вдруг – о счастье! – прямо рядом с Пипом остановилась огромная белая машина с красным крестом на боку.

Машина спросила:

– Помощь требуется?

– Очень! – обрадовался Пип.

– Хорошо, – обрадовалась в свою очередь машина с красным крестом. – Записываю: нужна помощь. Не волнуйтесь, всё записано.

Взревев мотором, машина умчалась.

«Да, – подумал Пип с печалью. – Законов Города мне не понять. Это уж точно».

И мышонок снова уселся на краю дороги, положив голову на лапку, и от безысходности и тоски начал петь.

Первый куплет сочинился у Пипа очень быстро, будто сам собой.

Куплет получился такой:

А вот дальше произошла заминка, потому что, что именно «но зато» – мышонок не знал.

И поскольку остальные куплеты никак не придумывались, мышонку пришлось ограничиться одним и петь его на разные мелодии.

Как это ему удавалось, я описывать не буду. Если хочешь, – попробуй сам и убедишься, что это не так уж трудно петь одни и те же слова на разные мелодии.

И как раз, когда Пип пел свою песню на самый печальный мотив, он услышал, как над головой его раздались очень приятные слова: «Вы весьма нежно поёте».

Заметил Пипа ОСУА № 12. Ведь ОСУА всегда ездят солидно, то есть медленно, и потому немудрено, что они замечают даже мышат.

Пип знал, что должен сделать вежливый мышонок, когда встречается с кем-нибудь.

Первым делом он должен поздороваться.

И Пип сказал:

– Здравствуйте.

– Приветствую вас, – ответил ОСУА № 12, чрезвычайно довольный столь вежливым обращением.

Вторым делом вежливый мышонок должен представиться.

И Пип представился:

– Пип.

ОСУА № 12 понимающе улыбнулся. Он решил, что маленькое существо хочет говорить с ним на специальном машинном языке, и произнёс самое распространённое среди машин слово:

– Бип.

Пип подумал, что ОСУА № 12 плохо слышит, и громко-громко крикнул, ударяя себя лапкой в грудь:

– Пип!

ОСУА № 12 очень не понравилось, что, во-первых, на него кричат, а, во-вторых, что его учат, и он вежливо, но настойчиво возразил:

– Бип.

– Пип, – настаивал мышонок, как заведённый, ударяя себя лапкой в грудь.

– Бип! – возразил ОСУА № 12 уже без улыбки.

– Пип! Пип! Пип! – запищал мышонок.

– Бип! Бип! Бип! – заорал ОСУА № 12.

– Пип!

– Бип!

– Пип!

– Бип!

– Пип!

Тут нервы ОСУА № 12 не выдержали, и, говоря всякие обидные слова в адрес молодёжи, он все так же чинно покатил по Большой Дороге.

– Ну, Пип я, Пип! – закричал ему вслед мышонок, совершенно не понимая: чем же так не понравилось это звучное имя солидному автомобилю.

И Пип снова попробовал петь. Но почему-то не пелось.

И тогда маленький, но героический мышонок принял единственное, но страшное решение: он решил погибать.

Он решил сесть посредине дороги, и пусть какая-нибудь машина его собьёт, и тогда она наверняка остановится, и Пип, истекая кровью и умирая, попросит помощи для Ужасного (ранее – Прекрасного), но всегда любимого Леса.

Пип лёг на траву, робко пробивающуюся сквозь асфальтовую твердыню, поднял мордочку к небу и начал представлять. Он представлял, как машины свергнут Одувана, и тогда начнётся праздник ликования и радости, но вдруг на главной поляне появится траурная процессия, и собаки… нет, медведи… нет, лучше слоны, да, слоны, исполинские и величественные, будут нести маленького мышонка, погибшего за свой Лес. И сразу смолкнет прекрасная музыка, и зазвучит печальная мелодия, знамёна опустятся к земле, и все жители Леса зарыдают и начнут говорить: «Вот какой мышонок Пип был прекрасный, могучий, сильный, а мы-то его раньше просто не замечали. Ах-ах-ах!» А потом Пипу поставят памятник, и маленькие мышата, щенята, котята, леопардята, медвежата, рысята и все остальные будут носить к подножию памятника цветы, в школах введут новый предмет: «Жизнь Пипа», и когда родители начнут спрашивать своих детей: «Какими вы хотите быть?» – все дети, как один, станут отвечать: «Таким, как Пип, и никаким другим!»

Пипу настолько понравились его мечты, что он смело вышел на Большую Дорогу и встал в самом её центре – как маленький, но непоколебимый, живой монумент.

Но машин не было. Совсем не было.

То ли счастье уже кончилось, и им больше некуда было торопиться, то ли просто из вредности, – но не ехали машины и всё.

«Почему это внимание такое противное, что всегда отворачивается в самый главный момент?» – думал Пип, чувствуя, как желание погибнуть за Лес в нём медленно, но неуклонно гаснет.

И тут на краю горизонта возник Прямолинейный Трамвай. Он мчался, отбрасывая искры во все стороны, и орал:

– Всё ясно! Мне всё ясно про тебя! Я всё понял!

Да, Пип готов был умереть. Славно погибнуть – это пожалуйста. Но увидеть впервые в жизни существо, которое всё про тебя знает – это уж, извините, это не всякий выдержит.

И Пип кубарем покатился по Большой Дороге и упал в придорожную траву.

Трамвай не обратил на его манёвр никакого внимания. Он пронёсся мимо всё с тем же своим вечным криком:

– Всё понял! Мне ясно про тебя всё! Понял всё!

Только когда крик жуткого Трамвая растворился в прозрачном дрожании летнего дня, мышонок Пип открыл глаза.

Первое, что он увидел: четыре ноги неизвестного происхождения, возвышающиеся прямо над ним…

Глава девятая, (уникальная или единственная), потому что почти вся она состоит из песни, которую пели Оселок и Маленький Мотороллерчик и которую услышали… Читайте и узнаете, кто именно

А в это время Оселок и Маленький Мотороллерчик просто так ехали по Большой Дороге.

Конечно, это только со стороны могло показаться, что они едут просто так, а на самом деле они ехали со смыслом. Они искали, кому бы можно помочь или кого бы можно спасти.

И как часто бывает, когда делать нечего, но что-то делать хочется – друзья пели песню.

Песня у них была такая:

Так друзья ехали и пели.

Солнце било своими лучами в раскалённую землю, деревья шумели ветками, потому что листьев у деревьев в Городе нет, а шуметь им тоже хочется. Мимо мчались вечно торопливые машины. Короче говоря, всё было как обычно, и ничто не предвещало опасных событий.

(Впрочем, ты, наверное, уже сам заметил: опасные события – они ведь очень вредные. Всегда появляются тогда, когда их никто не ждёт).

– А грустно всё-таки, как думаешь ты, что Автобус не оказался магом? – спросил Оселок, когда песня закончилась. – А то я уже подумал, что под надписью «УНИВЕРМАГ» мог бы случайно оказаться самый-самый универсальный маг, который бы обязательно нам помог.

Мотороллерчик ничего на это не ответил, – только вздохнул.

Молчать было скучно, и друзья снова запели:

– Вы и нам помочь можете? – услышали друзья вопрос, который раздался с немыслимой высоты, прямо оттуда раздался, где находилось небо.

– Жем… мо… Мо… жем, – ответил Оселок, вздрогнув.

И было от чего задрожать: прямо на Оселка шли ноги.

– …Стоп! – вмешалась в мой рассказ девятая Глава. Да-да, та самая Глава, которую ты сейчас читаешь. Вечно с этими главами трудности, никак не хотят себя спокойно вести.

– Ты всё перепутал! – возмутилась Глава. – Ты собираешься рассказать, с какими ногами встретились Оселок и Маленький Мотороллерчик? Но ведь ты ещё не рассказал, с какими ногами встретился мышонок Пип.

– А может быть это одни и те же ноги? – возразил я.

Девятая Глава вздохнула:

– Хитрые же вы люди, которые пишут. Давай-ка, возвращайся к Пипу. И вообще, мне кажется, пора, чтобы все твои герои перезнакомились, и, наконец, стали двигаться в одном направлении.

Главы у меня такие – упорные. Их не переспоришь: они всегда правы, как родители.

Так что придётся вернуться к Пипу. А девятая Глава так и останется удивительной и уникальной, которая почти вся состоит из песни.

Глава десятая, в которой все герои встречаются, а две тропинки соединяются в одну дорогу

Итак, первое, что увидел напуганный Прямолинейным Трамваем Пип, были четыре ноги неизвестного происхождения.

Пип приготовился к самому худшему. Он не знал точно, каково это «самое худшее» на цвет и запах, но ужасно его боялся.

Однако четыре ноги переминались весьма добродушно и даже стеснительно, и Пип, собравшись с духом, решился-таки поднять голову.

И он увидел огромное солнце на голубом небе, а рядом с солнцем, посреди голубого простора, сияла огромная голова Жирафа. Того самого Жирафа, который первым вызвался идти в Город.

– Привет, – сказала голова. – Я вот тут… Решил всё-таки прийти… Просто я так подумал: не всем же известно, какой на самом деле храбрый и могучий маленький Пип, и вдруг Пипу придётся тяжело? И тогда, может быть, ему поможет большой Жираф? Маленький и большой – они должны быть вместе.

Пип так обрадовался, что ему сразу захотелось расцеловать друга. Но как мышонку поцеловать Жирафа?

Жираф наклонил свою шею до самой земли, Пип сначала поцеловал его, а потом замечательно примостился около самого уха.

И они зашагали по Большой Дороге: огромный Жираф и крошечный Пип.

Но удивительное дело: машины всё равно не обращали на них ровно никакого внимания. Может быть, они просто считали, что это – новая разновидность автомобиля? А может быть, опять спешили за каким-нибудь дефицитом?

Так и шли Жираф и мышонок неизвестно куда, пока не услышали песню про то, что

и поняли: это песня про них и про их Лес.

– Вы и нам помочь можете? – спросил Жираф у двух очень обаятельных и симпатичных существ на колёсах.

(Ты, конечно, понял: это были Оселок и Маленький Мотороллерчик).

– Жем… Мо… Мо… Жем… – ответил Оселок, вздрогнув.

Вздрогнешь, когда на тебя совершенно самостоятельно идут четыре ноги.

– Здравствуйте, – сказали ноги.

– Ствуйтездра, – прошептал Оселок.

– Привет, – ответил Мотороллерчик смело.

Вдруг раздался треск, и между друзьями упала большая сучковатая ветка.

– Ты не ушибся? – спросил Жираф непонятно у кого, а потом добавил: – Всё-таки ужасно трудно быть высоким: нужно или постоянно кланяться, или постоянно стукаться.

Мотороллерчик набрался смелости и зачем-то пощекотал одну ногу.

– Хи-хи, – усмехнулись ноги, – у вас, что ли, так принято здороваться?

Мотороллерчик попал в тупик: он не знал, что отвечать.

– Тогда давайте знакомиться, – предложили ноги, – меня зовут Жираф Необыкновенный.

– А почему именно Необыкновенный? – спросил Мотороллерчик таким тоном, будто знал, почему именно – Жираф.

– А что же вы думаете: раз Жираф – так уж обязательно обыкновенный?

Признаться, никто из друзей про это не думал.

– Кол… Окол… Коле… – начал представляться Оселок. – Коле… Оселок. Оселок – это я.

– Очень приятно, – сказал Жираф Необыкновенный. – Хотя вообще-то приятного мало. У нас такая беда…

– Какая? – оживился Мотороллерчик.

– Боюсь, вы не сможете её до конца понять, – вздохнул Жираф. – Вы ведь никогда не сталкивались с Одуваном.

– Мы вообще ни с кем не сталкиваемся, – солидно сказал Оселок. – Ездим потому что осторожно.

– Скажите лучше, что просто живёте в Городе, где нет Одувана, – при этих словах одна нога почесала другие. – А то бы обязательно с ним столкнулись.

– А кто такой Одуван, собственно говоря? – небрежно спросил Мотороллерчик.

– Нашему Лесу нужна помощь, – сказал наконец Жираф самые главные слова.

– Помощь! – обрадовались друзья и уже через секунду они сидели на дереве и изучали мордочку Жирафа Необыкновенного.

Половину длинненькой мордочки занимала доброжелательная улыбка. А вторую половину занимали глаза, казавшиеся ещё больше из-за застывших в них слёз. Длинные ресницы хлопали виновато и несчастно.

Но самое необыкновенное состояло в том, что рядом с ухом Жирафа сидело некое существо, которое поначалу можно было бы принять за часть Жирафа. Но когда существо зашевелилось, стало ясно, что оно совершенно самостоятельное.

Как всякий вежливый мышонок, Пип не вмешивался в разговор Жирафа с не очень понятными, но симпатичными существами, и терпеливо ждал, когда внимание обратят на него.

– Здравствуйте, – сказал Пип.

– Привет, – ответили друзья.

– Пип, – представился Пип и мелко задрожал. Он очень хорошо помнил историю с ОСУА № 12…

Но Мотороллерчик и Оселок сразу поняли, что Пип – это имя. Да и почему бы ни быть такому имени: Пип? Имена вообще смешными не бывают, – смешные попадаются существа.

– Привет, Пип, – поздоровался Маленький Мотороллерчик. – Я вот – Мотороллерчик, пока маленький, а это – Оселок. Мой друг.

Друзья поудобнее уселись на дереве (представляешь, как трудно это было сделать Оселку?) и начали слушать Жирафа.

И Пип тоже стал слушать Жирафа, потому что он так устал, что говорить не мог, а слушать – это пожалуйста.

С этой самой страницы, с этой самой главы две тропинки нашей истории – та, что петляет по Городу, и та, что идёт из Леса, – соединяются в одну дорогу.

Знаешь, куда ведёт эта дорога?

Она ведёт к историческим событиям.

Вперёд!

Глава одиннадцатая (неоконченная), в которой Жираф Необыкновенный рассказывает, как хорошо было в Ужасном Лесу, когда Лес был Прекрасным

Жираф посмотрел на друзей своими огромными глазищами и спросил:

– Знаете ли вы Прекрасный лес?

– Нет, мы не знаем Прекрасного Леса, – ответили друзья хором.

А Пип вздохнул – тяжело и безнадёжно.

– Так узнайте ж его! – воскликнул Жираф и начал свой рассказ.

…Самое прекрасное в Прекрасном Лесу – это не воздух, всегда свежий и лёгкий, и даже не листья, вечно зелёные. Самое прекрасное то, что все жители Прекрасного Леса дружили. И не было такого случая, чтобы кто-нибудь кого-нибудь хоть как-нибудь тронул. Все, как могли, друг другу помогали.

Деревья раздвигали ветки, чтобы на траву падало больше света.

Трава мягко ложилась под лапки маленьким зай чатам, чтобы те не поскользнулись.

Когда, скажем, Крокодилу надоедало сидеть в реке, – Слон сажал его на спину и возил по окрестностям.

Цветы в Прекрасном Лесу никто не рвал, а если Бегемоту очень хотелось подарить своей любимой букетик цветов, – он приходил на поляну и говорил: «Уважаемые Ромашки, не могли бы вы сегодня прийти ко мне домой, если вам не трудно». Ромашкам, конечно, было легко, и Бегемотиха радовалась сюрпризу…

Жираф замолчал. Оселок посмотрел Жирафу в глаза и увидел себя – он отражался, как в кривом зеркале. «Запорожец» в кривом зеркале – это смешно. Но Оселок не смеялся, потому что, кроме себя, в глазах Жирафа он увидел неприкрытую ничем тоску.

– Ладно, – подал голос Пип. – Не грусти. Образуется. Расскажи им лучше историю про Царевича-лягуша.

– Да, – вздохнул Жираф. – Эта история многое объясняет в жизни Прекрасного Леса.

…Однажды у Царевны-лягушки (надо сказать, что в Прекрасном Лесу все лягушки – царевны, чтобы никому не было обидно) заболел любимый сын – Царевич-лягуш, маленький головастик. Болезнь у него была страшная: никак не мог превратиться в лягушку. (Хотя и очень старался). Помочь беде мог только волшебный Цветок, который рос высоко-высоко в горах, где даже летом так холодно, что звери не снимают шуб.

Никто не знал, как помочь несчастному царевичу, и тогда быстрокрылый Орёл спросил: «Неужто мы – такие огромные звери и птицы – не сможем помочь несчастному Царевичу-лягушу?»

И Орёл воспарил к холодным вершинам и попросил волшебный Цветок опуститься на землю.

Так головастик с помощью Орла и Цветка превратился в лягушку.

По этому поводу в Лесу был устроен выдающийся праздник, что вовсе не удивило жителей Леса. Потому что праздники в Прекрасном Лесу устраивались очень часто, и все, разумеется, были выдающимися.

Скажем, почувствовал Медведь, что день наступил необыкновенный, и восклицает: «Я чувствую – сегодня мой день рождения!» И весь Лес по этому поводу радуется и веселится.

Почувствуют, например, Олени, что именно сегодня им очень хочется побегать, и объявляют: «Сегодня в нашем Лесу – Олимпийские игры!»

Захотелось Утконосу…

А как ты думаешь, читатель, чего может захотеть Утконос?

И вообще, как ты думаешь, читатель? Быстро, медленно? А самое главное: нравится ли тебе это занятие – думать?

Мне кажется, самая пора настала будить тебе свою фантазию. Позёвывая, просыпается она в тебе, и я прошу тебя придумать дальше самому: какой же была жизнь в Прекрасном Лесу? Какие замечательные истории там происходили? Какие звери жили там?..

Пофантазируй! Это ведь замечательное занятие. Нередко и так бывает: начнёшь про чужую жизнь придумывать – глядишь, и про свою что-нибудь поймёшь…

Глава двенадцатая, в которой Жираф Необыкновенный и маленький Пип просят о помощи

– Ну, когда же про Одувана будет? – не выдержал Оселок.

Да, как это ни печально, пора нам рассказать про Одувана. Если б ты знал, – как не хочется мне этого делать, но придётся. Иначе невозможно будет рассказывать и про дальнейшие события.

– Одуван где же? – снова спросил Оселок.

Мотороллерчик посмотрел на него многозначительно. Во взгляде этом без труда можно было прочесть следующее: «Вежливые Оселки не перебивают Необыкновенных Жирафов, у которых вон какая длинная шея, а Одуван, может быть, в самом низу. Нужно терпеливо ждать, пока он появится».

– Ну, давай, про Одувана, – вздохнул Пип.

И действительно, ни мне, ни Жирафу больше нельзя откладывать рассказ об этом чудовище.

…Одуван появился в Прекрасном Лесу внезапно и вдруг. Во время одного из выдающихся праздников.

На главной поляне все кружились в хороводе: цветы держались за львов, жуки – за крокодилов, а Жираф катал маленькую Божью коровку и очень боялся, что она может упасть.

И вдруг в самый центр хоровода выехало непонятное создание и сказало: «Я – Одуван! Я – буду самым главным!»

Все решили, что начинается новая игра – игра в Одувана.

– Ошиблись вы? – спросил Оселок.

– Ошиблись мы, – подтвердил Жираф. – Жестоко ошиблись. Одуван не играл. Он всерьёз решил стать Хозяином Леса.

Одуван ездил по Лесу и говорил: «Я – Одуван! Я буду самым главным!»

И все соглашались с ним, ведь жители Прекрасного Леса не умели спорить.

Скоро все привыкли, что Одуван – самый главный и покорно исполняли его приказы. А Одуван сначала отменил в Лесу праздники, потом запретил разговаривать просто так, без дела, и вообще…

Огромная слеза засверкала в глазу Жирафа, Пип быстренько вытер её, но на смену первой слезе выкатилась вторая.

Жираф тяжко вздохнул и продолжил свой грустный рассказ:

– Однажды я встретил Одувана, который, как всегда, ездил на своем непонятном домике, и спросил: «Хотите, я прочитаю вам стихи? Только что написал».

Не дожидаясь ответа – я ведь привык, что в Прекрасном Лесу все очень любят стихи – я прочёл:

– Отличные стихи! – воскликнул Оселок.

– И мне понравилось, – согласился Мотороллерчик.

На мордочке Жирафа вспыхнула улыбка и тут же погасла, превратившись в обиженную гримасу.

– Одуван сказал, что стихи плохие, что в них нет мысли, что одновременно с солнцем звёзд не бывает, и что небо не светит, а звёзды не греют.

– Наверное, он очень скучный, этот ваш Одуван, – подумал Оселок вслух.

– И вот этот скучный, ничего не понимающий в поэзии Одуван, совершенно испортил жизнь в Прекрасном Лесу, – Жираф возмущённо выгнул шею.

– А самое главное, – пискнул Пип, – что Одуван запретил говорить волшебное слово.

– А разве есть такое? – удивились друзья.

– Что ж за жизнь без волшебного слова! – в свою очередь удивился Жираф. (А Пип даже подпрыгнул от возмущения и чуть не свалился). – Должно же быть слово, которое произнесёшь, – и сразу хочется смеяться?

– Это слово – смех? – предположил Мотороллерчик.

– Радость! – воскликнул Оселок.

– Нет, – улыбнулся Жираф. – В сущности, это очень серьёзное слово, но стоит его произнести, и сразу становится весело.

Он хитро посмотрел на друзей и сказал:

– Путь.

И все вместе стали кричать: «Путь! Путь!» (Ты, кстати, тоже можешь повторить раз-другой такое простое слово «Путь». И тебе захочется улыбнуться).

– Есть один путь, – важно сказал Пип. – Есть два пути. Но самое замечательное: это три пути. Потому что стоит кому-нибудь сказать: «Ты не трипути!». И он наверняка улыбнётся.

– А Одувана вы просили не трипутить? – поинтересовался Мотороллерчик.

– Одувана нельзя ни о чём просить. Он же – Одуван! Мы не знаем совсем, что делать, и вот все звери, собравшись на поляне, решили просить Город о помощи.

– Прекрасному Лесу нужна помощь! – закричали друзья и запели песню:

– А вы уверены, что с Одуваном надо бороться именно таким способом? – поинтересовался любопытный Пип.

– Нет, – ответил Мотороллерчик. – Но эта песня вселяет в нас уверенность.

– Мы едем побеждать Одувана сейчас и немедленно! – воскликнул Оселок.

– А вы не боитесь? – удивился Жираф. – Всё-таки это Одуван, а вы такие маленькие…

Честно ответить на этот вопрос друзья не могли. Но надо ли долго рассуждать, если рядом кто-то просит о помощи и даже – о спасении?

И потом: Одуван – совершенно один, а их – вон сколько: Мотороллерчик, Оселок, Жираф Необыкновенный, Пип, да ещё весь Прекрасный Лес, да ещё – Город.

А насчёт того, кто большой, а кто маленький – погодите ещё, разберёмся.

– Поехали! – сказал Мотороллерчик.

Глава тринадцатая, в которой чувствуется приближение Одувана

Оселок и Мотороллерчик ехали следом за ногами Жирафа и вдруг почувствовали, что на них набросилось множество запахов. Запахи – нежные и наглые, приятные и резкие, медлительные, проникающие неспешно, и врывающиеся мгновенно…

Наверное, все машины Города вместе взятые не чувствовали столько запахов и не видели столько света, сколько почувствовали и увидели за одну только секунду Оселок и Мотороллерчик.

Им стало необычно.

– Кто это, ой?! – Оселок резко затормозил.

Перед ним стоял Гриб-Боровик.

– Разрешите представиться. – Гриб снял шляпку, – Гриб-Боровик. Специализируюсь в сельском хозяйстве по боровам. Профессор Лесной Академии, – он вздохнул. – Бывший профессор.

– Чему… по… Почему… по?.. – попытался спросить Оселок.

– Одуван… – только и сказал бывший специалист по сельскому хозяйству.

Оселок поднял фары и посмотрел на солнце. Там, над Прекрасным Лесом, лучи солнца были яркие и жёлтые, они пробивались сквозь листву, зеленели и радугой застывали в паутинке.

– Паутинка – это застывшая радуга, – задумчиво сказал Оселок. И сам удивился, что совершенно ничего не перепутал в этой фразе.

– Вы – поэт? – услышал он голос откуда-то снизу.

Приглядевшись, Оселок увидел небольшого Жучка, который тащил на себе громадную ветку. Ветка была в несколько раз больше Жучка, и всё время цеплялась за землю, как неподнятый якорь.

– Да… нет… нет… да… – засмущался Оселок.

А Моторолерчик, чтобы поддержать разговор, вежливо спросил:

– Это вы для своего домика такую замечательную ветку несёте?

– Для Одувана, – вздохнув, буркнул Жучок и заторопился куда-то.

На фару Оселка села Бабочка. Она была крошечная и почти невесомая. Но странное дело: от прикосновения ее лёгких крыльев куда-то улетучились все страхи и сомнения.

Маленький Мотороллерчик, отъехав чуть в сторону, увидел озеро. Озеро было большое, неподвижное и величественное. Как небоскрёб. Только в небоскрёбе нет ничего таинственного, а в озере – есть. Это Мотороллерчик понял сразу.

Но времени любоваться озером не оставалось. Время, хотя и не ощущалось, но всё равно шло вперёд. Оно всегда так делает.

Одуван находился где-то рядом, и его ещё предстояло победить.

Маленький Мотороллерчик подъехал к Жирафу, намереваясь спросить его или Пипа, где найти Одувана, и вдруг Лес ожил.

По небу взад-вперёд заспешили птицы. Казалось, они решили заштриховать собой небо.

Деревья зашумели, предупреждая друг друга об опасности.

Трава клонилась к земле, будто пряталась.

Цветы закрывали бутоны. (Бутоны – это ведь дети цветов. А цветы, как и все жители Прекрасного Леса, первым делом думают о своих детях).

Заяц замер посреди поляны. Он совершенно не представлял, куда бежать. Увидев Оселка и Мотороллерчика, он решил, что в Лесу появились пришельцы. Заяц завертелся на одном месте, как буравчик, и растворился в тумане.

– Одуван, – прошептал Жираф, и шея у него задрожала.

По дрожащей шее, как альпинист, медленно и осторожно сполз Пип. Он встал рядом с Жирафом и принял боксёрскую позу, приготовившись к бою.

– Вы твёрдо решили драться с Одуваном? Твёрдо решили? – успела крикнуть друзьям Медуза и тут же укатила на своем домике на колёсах.

Солнце светило по-прежнему ярко, и небо не хмурилось.

«Небо, солнце и, наверное, понимают: мы здесь раз – всё в порядке будет», – решил Оселок и приготовился к неизвестному.

Глава четырнадцатая, в которой почти происходит сражение

Сначала на поляне появились блестящие чёрные жуки. Несколько десятков. Они шли ровным строем, как на параде. Впереди важно шествовал золотой Шмель.

Периодически жуки подхалимскими голосами затягивали:

Следом за жуками появилось несколько сот изнурённых муравьев. Они тащили на себе повозку, сплетённую из травы и листьев.

На повозке помещалось следующее: изгородь (из репейника), некоторое подобие домика (из папоротника), белая (или седая) голова, торчащая из домика.

– Как ты думаешь, кто из них Одуван? – спросил Мотороллерчик.

Но сделал это совершенно напрасно. Потому что Оселок, открыв рот, смотрел на процессию, и было совершенно ясно, что ничего больше он не слышит, не видит и не понимает.

– Одуван могуч и прекрасен! – возвестил Шмель. – Ж-жутко ж-жалит ж-жалких ж-жителей ж-Жемли, – добавил он, очевидно для устрашения.

– Мотороллерчик. Оселок, – представились друзья неизвестно кому.

Жираф стоял, откинув чуть назад свою длинную шею, становилось даже страшно, что она перевесит, и Жираф перевернётся.

Маленький Пип наоборот наклонился вперёд, и, казалось, приблизься кто-нибудь на расстояние вытянутой лапы, – Пип тут же мощным ударом свалит его с ног… Но мышиные лапки такие коротенькие.

– Очень-очень приятно, – бросила друзьям белая голова. – Я – Одуван. Я – самый главный. Я – самый мудрый на земле, недаром у меня красивая седая голова. От имени своей мудрости и своей главности я приветствую вас в Ужасном Лесу.

– Уж-ж-жасном, уж-ж-жасном, ужа-жасном Лесу, – продолжал пугать Шмель.

– Я повелеваю, – произнес Одуван со значением, – уничтожить вас, как пришельцев, посмевших сомневаться в моей силе. Мне донесли о вашем недостойном поведении. Никто и никогда не сможет победить Одувана.

Золотой Шмель взлетел и сделал три круга над поляной.

И тогда со всех сторон на друзей двинулись чёрные огромные муравьи. Их было так много, что, казалось, поляну вмиг залило чернилами.

– Вам нет спасения! – Одуван приподнялся на колеснице, и друзья увидели, какая у него тоненькая шея. Они даже успели удивиться тому, как такая огромная голова может держаться на столь тоненькой шее.

А муравьиное кольцо все сужалось. Зелёный цвет исчезал, будто его стирали ластиком.

– Умрём, как герои, – вздохнул Пип.

– Кто-нибудь когда-нибудь дрался с муравьями? – поинтересовался Мотороллерчик на всякий случай.

– Тен, – ответил Оселок за всех. – Ен дрался.

– Смерть! – воскликнул Одуван.

– Ж-жуткая, без-з-з ж-ж-жалости! – гневно разжужжался Шмель.

– Смерть! Смерть! Смерть! – закричали другие жуки.

И тут над поляной появилась Бабочка, на которую, конечно же, никто не обратил внимания. Да и что на неё внимание тратить: она же почти незаметная, почти прозрачная и даже говорить вовсе не умеет.

Чёрное облако со всех сторон обтекало друзей. Муравьи уже карабкались на шину Мотороллерчика. Храбрый Пип ещё оборонялся от них, и Жираф ещё пытался с ними бороться, но силы были явно неравны.

А Бабочка вела себя так, будто все происходящее её вовсе не касается. Она садилась Оселку на крышу, снова взлетала в небо и опять садилась – уже на стекло, а потом вдруг начала невесомым крылом гладить Оселку фару.

И то ли от этого, то ли от страха, то ли ещё по какой-то неведомой причине, Оселку вдруг ужасно захотелось чихнуть.

(Честно признаюсь, я понятия не имею, где першит у маленьких «Запорожцев», когда они хотят чихнуть. Но говорю тебе точно: в этом самом месте у Оселка першило невыносимо).

Наконец он не выдержал и, хотя, конечно, стыдно чихать в разгар боя, повернулся в сторону Одувана и… чихнул.

От головы Одувана отделились белые парашютики и разлетелись по поляне.

Одуван полысел за один миг. И стал совершенно нестрашным. Просто – абсолютно. Настолько нестрашным, что даже смешным.

– Я самый главный! – провозгласила тоненькая ножка, которая ещё мгновение назад называлась Одуван.

Но все только засмеялись.

Чёрные муравья, быстро сообразив, что власть переменилась, стройными рядами отступили с поляны. Больше в Прекрасном Лесу они не появлялись.

– Что это? – спросил Оселок у Мотороллерчика. – С Одуваном что случилось, а?

– Ты знаешь, – ответил Мотороллерчик, немного подумав. – Я, кажется, понял, в чём тут дело. Страшный Одуван на самом деле был обыкновенный Одуван-чик. Просто он выбросил свой «чик», чтобы его все боялись. Но Одуванчик, даже выбросивший свой «чик» – не перестает быть Одуванчиком. Ты чихнул на него, – и он облетел. Вот и всё.

– Неужели и надо было всего чихнуть на Одувана, – удивился Пип. – А мы-то думали: как его победить?

Глава пятнадцатая, в которой автор снова говорит: «Здравствуйте!»

На поляну со всех ног и крыльев бежали, летели и ползли обитатели Прекрасного Леса.

Они долго не могли понять, как удалось славным рыцарям победить злого Одувана.

И только мудрый старый Карп, живший в озере, сразу обо всём догадался. Но поскольку он не умел разговаривать – этого так никто и не узнал.

Крики: «Путь! Путь!» – раздавались со всех сторон. Точно известно, что в этот день никто в Лесу не трипутил.

Обитатели Прекрасного Леса стали качать победителей. Труднее всего оказалось подбрасывать в воздух Жирафа и Бабочку.

И с тех пор в Прекрасном Лесу появилось два новых праздника:

(По совести говоря, можно было назвать праздник в честь любого из участников сражения, но Бабочка… Она ведь почти незаметная, почти прозрачная и даже говорить не умеет – ну как не устроить в честь неё праздник?)

Город встречал друзей, как героев – речами и улыбками.

ОСУА № 1 сказал:

– Ах, если бы я был молодым «Запорожцем», ах, если бы…

Больше он ничего не мог сказать, но ему все хлопали.

И Прямолинейный Трамвай приехал, и старик-Автобус тоже был на празднике и подарил друзьям насосы последней модели – заграничные. Все приехали. Даже Несчастный Троллейбус (не замечал, кстати, что у Троллейбуса всегда несчастный взгляд, и, подходя к остановке, он непременно вздыхает. Почему? Ну, это уже совсем другая история).

В Город прибыла и краснобокая красавица «Ява». Все очень обрадовались её появлению: во-первых, она была чемпионкой, а, во-вторых, ведь именно из-за неё, точнее, из-за её победы, друзья решили всем помогать и всех спасать.

Что ещё сказать? С тех пор по выходным дням машины отправлялись в Прекрасный Лес погулять и подышать свежим воздухом, которого в машинном Городе всегда не хватает.

Да! Чуть не забыл. Необыкновенный Жираф и Пип (которые теперь, кажется, вовсе не расставались) научили машины поливать деревья и ухаживать за растительностью. Теперь в Городе зеленеет трава, а весной на ветках выскакивают удивлённые клейкие листочки.

…За моим окном забибикали машины. Они разбудили солнце. Солнце выскочило из-за домов стремительно, как выскакивает на автостраду машина. Значит, – наступило утро. Пора ставить последнюю точку.

Я откладываю в сторону ручку, потягиваюсь, встаю из-за стола, высовываюсь в окно и кричу: «Доброе утро!» Но люди ещё спят. Лишь деревья и машины отвечают мне: «Здравствуй!»

С приветствия деревьев и машин начинается мой день.

Здравствуйте! Доброго всем утра!