Сказки и легенды пушкинских мест

№ 1. ЖЕНИХ-РАЗБОЙНИК

Приехали двенадцать разбойников к одной девушке Отца с матерью не было́ дома. И она заложила вси окна и двери. Оны почали лезти в окны. Она топором отрубила онному палец, мизинец. Оны поехали, ей погрозили: „Ланно, говорят, мы все воротим“. Са́мы уехали.

Приезжае отец с матерюй. Оны спросили: „Спокойно ли у тебя всё?“ Она говорит: „Всё спокойно“. Потом через неделю приезжают эты самые — сваты [сватать]. Отец с матерью их не знают, а она все-таки узнала их. Отец с матерью согласны ею отдать, что горас очень хорошо подъехали. А она отпирается: „Я, говорит, не пойду“. Ну, ей не отперетца.

Она взяла кисейное платье, одела, как на смерть справилась. Оны говорят: „А, ты, подлая, ты с другим гуляешь, зато не хочешь итти“. (Девки ду́рны). Она говорит: „Так вы, говорит, вкажите, который же мой жених“. Ей указали. Ну, она села за стол. „Ну, — говорит она жениху, — садитесь же и вы со мной. Ну, — говорит топерь отцу с матерью, — вы меня благословите, родители, и наделите, чем можете. Может, я с вами расстаюсь на вечную жись“. Оны [разбойники] говорят: „Что ты, голубушка, неужели ж мы затым приехали, чтобы отправилась на вечную жись? Ты с нами будешь жить“.

Сели и поехали. Она села с своим женихом. Тыи на свои па́возки. Потом оны дорогой заговорили. „Вот, говорит, мы тебя везем на казнь. Там огонь разожгён про тебя“. Она и говорит: „Дорогой мой, если ты мне закон, избав меня от этой муки“. Он и говорит: „Вот, говорит, погоди ж, я соскочу с лошади“.

Он соскочил с лошади, посмотрел, и оны все спять. „Вот, говорит, ты теперь беги, мне больше ничим нельзя тебя сбавить“. И она и побежала. А оны приехали, прохватились, ей нету, начали ево ругать. Он говорит, что вы три ночи не спали, то и я не спал: не знаю, куда она делася. Они обратили лошадей, поехали в погон за ней. Она слыши ихний стук невдыли́. И она не знае, куда детца? Она взяла да на ель влезла и сидит на елине.

Оны подъехали. „Вот, говорит, след: она здесь на е́ле“. Он говорит: „Может ли быть, что полезет девушка на ель!“ (Он вкрывае!). И они начали на яну топорам кидать, отрубили ей палец в ноге. Вот эты говорят: „Во! Кровь побегла“. А она палец завернула платком, с голове снявши. Он и говорит: „Какая это кровь, когда вишь, против месяца, вам открывается смола ясная, а не кровь“.

И оны поехали вперед, опять дальши. И оны как поехали, не успели оны проехать, еде старичок с соломкою. А она просит: „Дедушка, закопай ты меня в соломку, спаси ты меня от этой ка́зне“. Он закопал. И поехали. Немного проехали, а яны едут обратно — встрели их, это уже разбойники. Оны говорят: „Нет ли у тебя чаво в возу?“ Он говорит: „Глупые, я по миру соломку собирал, буду ково закапывать!“ И оны начали штыкам колоть в воз. Покололи и бросили; дедушка с этым поехал. И прямо на ейную родину.

Жил один жилец на пу́стоши (это отец девушки). Он приехал туды. Оны и спрашивают: „Не видал ли ты, не слыхал ли или ково не встрел ли? Вот, говорит, мы отдали дочку и очень беспокоимся“. А он говорит: „Вот, говорит, у меня закопана в возу; или жива ваша дочка или не, потому что они штыкам кололи“. Отец с матерью вышли, разрыли воз, она и умерши, прокололи в грудь. Мать, как увидала, что она умерла, так сразу и умерла. Отец один остался жить. И сказка вся.

№ 2. ИВАН-ЦАРЕВИЧ, ИВАН-КУХАРКИН И ИВАН-СУЧКИН

Начинается: В таком царстве, в таком государстве, именно в том, в котором мы живем. Был царь, в царя было два царства. В этом царстве народ нарожался и неведомо куды девался. Вот он послал своих верных двух слуг: „Съездите вы в такое царство, в такое государство, узнайте, так ли там, как в меня: народ наражается, неведомо куда девается; есть ли вы не узнаете — моя мечь — ваша голова с плеч“.

Вот они поехали, ничего не узнали. Едут назад, повесили свои буйные головы на могучие плеча. Попадае старик навстречу: „Куда вы, добрые молодцы, едете, куда путь держите?“ Оны и говорят: „Отстань, чорт старый“. Потом оны обдумалися. „Что ж мы ему так худо ответили, может быть, он что и зная“. Вон опять зашел к ним наперед старик и спрашивает... [повторение]. Оны ему отвечают: „Мы ездили проведывать в другое царство, узнать то-то. А мы ничего не узнали, а царь хотел нам голову срубить“.

Он и говорит: „Вы поезжайте и скажите своему царю: пусь он связе шелковый невод и выеде на морё. Первый раз рыбе много попаде, вторый раз еще больше, а в третий раз попаде три щуки-белорыбицы. Тыих он пусть пустит, а этых возьме. И это сварить, сготовить и дать царевне поесть — и тогды он узнает, куды народ девается“.

Оны приехали к царю, рассказали — он это и сделал. Ему не за шелком, не за неводом (дело станет). Поймал три щуки-белорыбицы, изготовила кухарка, сама перва покухала и царевны дала поесь, а уже своей суке дала косточки облизать — она все переголодала. Оны обеременели, родили все по сыну. Ну, как их назвать? Одного назвали: Иван-царевич, другого назвали Иван-кухаркин, третьего назвали Иван-сучкин-плошкин.

Оны росли не по годам, а по часам и по минуточкам, выросли большие, стали у царя проситься узнать: куды наши сестры и братья деваются? Он ответил: „Вы млады въюноши, а все-таки я вас благословляю. Вот ступайте, у меня есь три стоила, ступайте, выбирайте любых лошадей в любое стоило“. Вот он пошел, Иван-сучкин, влез в стоило, свиснул-гаркнул молодецким голосом, богатырским похвистом — все полегли, один на коленки пал. Он сказал: „Вот это табе, Иван-царевич!“ Он влез и в другое стоило и там также. Другого коня он дал Ивану-кухаркину. Потом в третье влез. Как хвиснул, вси полегли, одинь конь только ушам залопотал и одна лошадь, немудренькая, отвечае: „Да, Иван-сучкин-плошкин, плошки лизал,не пужай ты меня, не боюсь я тебя; накорми ты меня яровой пшеной, напой сладкой сытой, я буду вам верная слуга“. Вот оны пришли, говорят отцу: „Теперь поедем“. А эта лошадь говорит: „А ты, говорит, садись лёгенько, держись крепенько“.

Оны поехали; ехали, ехали, ён и говорит: „Что ж мы, братья, едем, у нас нет бо́льшего брата, ково мы будем слушать и нет у нас вру́чия никаково. Давайте выбирать бо́льшего брата! Вон, говорит, заедемте в кузницу, скуемте по вру́чею“. Оны сковали по палице-буевице, чтобы биться. „Ну вот, говорит: давайте кидать вверёх, кто выше кине и перейме, тот и будет бо́льший брат“. Оны стали кидать, те кинули невысоко и не переняли, а он кинул, говорит: „Теперь пойдемте чаю попить, потом переймем“ (высоко кинул). Попили чаю, напились, и потом вон переня́л. Сказали теперь: „Ты будешь бо́льший брат, мы будем слушать тебя“.

Проехали немного: стоит изобка и теке река — Калиновка, и на той реке мост и написано: „Кто буде проходить через эту реку — не пропускать ни пешего, ни конного“. И оны вошли в эту изобку. Приходи ночь, он говорит: „Вот теперь тебе идти, Иван-царевич, караулить на этот мост“. „Што ж, говорит, пойду“. Он с ним пошел. Пришли туда, он говорит: „Смотри, братец, ты теперь никово не пропускай“. Сам пришел, лег спать, но ему не спитца, пошел сам. Приходи туды — он спит.

Только пришел и слышит за три версты богатырский стук.

Вот на мост въезжае змей, у нево конь спотыкается. Змей и говорит на своего коня: „Что ж ты, волчье мясо, спотыкаесься, ты, орлиное мясо, спырхаесься, на меня невгоду слышишь или сам на себя? Ведь у царя-то шелковый невод еще не све́зен, а хотя и свезен — три щуки-белорыбицы еще не пойманы, а хотя бы пойманы, — так ихных ворон костей не занесет, сорока в пузырьке не принесе“. Он вышел и говори: „Добрый мо́лодец сам заходя“. — „Ага, говорит, ты, говорит, мне попался“. Он как его ударил — по след в землю вбил, а ён змея ударил — три голове от разу снес. Кинул тулово в ре́ку, голову под камень, а сам домой пошел. Пришел, лег спать.

Наутре́ приходи брат и спрашивает ево: „Слышал ли ты ково, видел ли ты ково?“ Он говорит: „Никово не слыхал и не видел. Только слышал, что-то в Калиновку-реку шлепнуло“. Вторую ноц второво брата повел, Ивана-кухаркинова. Пришел домой, ему опять не спится, пошел сам опять. Сел под мост, слышит за шесь верст богатырский стук. Опять так на мост взъезжае, конь спотыкается... [повторение]. „Давай драться, кто ково собье: или вы меня, или я вас“. Ну вот, змей его как вдарить, так от разу след весь в землю вбил, а он его как вдарил — так от разу три голове́ снес. Вот он и говорит: „Змей границкий, цари-короли дирались, да отдо́х давали, а нам с тобой не диво“. Он говорит: „Не буде тебе отдо́ху“. Он его как ударил, так по колена в землю вбил, а он ево опять вдарил и ешше три голове снес и опять тулово в реку, голову под камень, а сам домой пошел. Пришел, лег спать.

Наутре́ приходит брат, он спрашивае у него: „Слышал ли ты ково, или видел ли ково?“ Он говорит: „Нет, я никово видал, не слыхал, только слышал, что-то шлепнуло в Калиновку-реку“. Приходи эшшо ноч, он и говори: „Вот, братья, теперь я пойду, я вас спас; спасайте вы меня. Вот я, говорит, вам повешу полотенце, на полотенце привяжу нож, как с ножа кровь потяке, так вы сами идите или мово коня спустите“. Сам пошел, пришел под мост, только сел — слышит за 12 вёрс богатырский стук. На мост въезжае, конь спотыкается: „Чтож...“ [повторение]. „А, говорит, ты моих братьёв погубил, нет, говорит, на мне-то спотыкнесься“. Как он его вдарил, так он от разу по пояс в землю вбил, а он его ударил — только две голове снёс и проси отдо́ху. „Да, говорит, змей границкий, цари...“ — „Нет, говорит, не будет тебе отдо́ху“. Сразу и бежит евонный конь. Он [конь] ево стер вотуме́лье. Он сел на коня, и поехали благополучно. Это прибрали всё.

Ну, приехал домой, не только на тарелке кровь, но и земля вся кровью покрывши, братья спят и не чуствают. Вот он хотел братьев зарубить, да пожалел и сказал: „Господь с им“.

Вот он лег — уснул, встал, вдарился об пол, обратился в мушинку, полетел на мост. Прилетае три змее́: „Ах, говорит, он наших мужьёв погубил, как бы нам его сгубить“, — разговаривают промись себя. Онна говорит, что я напушшу жажду, другая говорит: „А я обрачусь ключком, как он напиться захочет, так я и прожжу“. А третья говорит: „Я, говорит, один ус в землю, а другой ус в небу: как они поедут — так мне в рот и въедут“. Он полетел домой. Прилетел: „Ну, говорит, братья, топерь поедемте“. Оны поехали. Стало жарко, жажда. Братья говорят: „Братец, тут можно нам отдохнуть, на лужке коней покормить, на ключку напоить“. Он говорит: „Ну, вот погодите, братья“. Он слез с свово коня, перекрестил лужок — кров, перекрестил ключ — кров (змея обратилась кровью).

„Ну, говорит, братья, я сильно устал, поезжайте вы вперед“. Поехали дальше; он говорит: „Ну, братья, вы поезжайте вперед, я горас устал“. Оны как ехали, так в рот ей и въехали. А он по коню по свому [ударил] и обратно поехал. Вот приезжал к кузнецу. „Ах, говорит, кузнецы-молодцы, спасите меня, кладите шварны́ в горн скорей, зажигайте“. Как она прибежала, говорит: „Подайте мне ево, который сгубил наших мужьёв и моих сестёр“. Оны говорят: „Прогрызи двери железные“. Она как скробнула и прогрызла. Оны говорят: „Просунь язык, мы его тебе на язык положим“. Она просунула язык, оны шварны ей на язык положили, начали молотом бить. Он выскочил и начал ее бить своей палицей. Он говорит: „Я тебя до тех пор буду бить, пока на тебе весь свет объеду, пока это повесьмо льну горит — чтобы мне объехать“. Он сел и поехал. Приехал, а лен уже сгорел. Он опять начал ее бить и т. д. [чтобы успела объехать, пока лен горит].

Он зажег другое повесьмо льна, опять поехал — это не успело сгореть — он приехал на ёй. Как приехал, так опять взялся бить. „Я, говорит, тебя до тово буду бить, пока моих братьев вы́харнишь.“ Она хы́ркала, хы́ркала и вы́харнула. Он опять ее бье: „Я, говорит, до тех пор буду тебя бить, пока ты свою жо́лоць выхарнишь“. Она хы́рнула и жолоць выхарнула и сама здохла. Он взял их помазал этой жолоцью. Они оживилися. „Ах, говорит, как мы крепко уснули“. — „Да, говорит, братья, вы были навек уснулши. Топерь сядемте на своих коней, поедемте“. Ну, вот они сели и поехали. Кузнецам он заплатил што стое.

Немного проехали, выскочил баран с норы золоторогий, так весь и блесни́ть. Он хотел ево убить, бросил свою палицу-буевицу. Он схватил палицу и унес в нору. Он и говорит: „Братья, нужно цепь сковать, чтобы вы меня туда опустили, я не могу безо вру́чия ехать“. Вернулись назад, сковали цепь и опять поехали. Приехали к норы, говорит: „Братья, вы меня опустите, тяните меня, как я цепь де́рну“ [не „ё“].

Не успели ево в нору опустить, он посмотрел под ноги — лежит явонное вручие. Он перекрестился, взял свое вручие и пошел дальше. Он шел и шел, приходи — стоит царство менное. Влез в царство — сидит девушка, хорошая, красивая. Он поздоровался: „Здравствуй, сестрица!“ Она говорит: „Ах, говорит, братец, как тебя сюда господь занес? Да, говорит, братец, ведь мой-то муж змей, прилетит и тебя убье“. Он отвечает: „Что бог даст, покажи ево меч-кладенец“. Она показала. Он говорит: „Во, говорит, я с этым вручьем с им поправлюсь“. Только оны проговорили, он припрятался.

Прилетае змей и говорит: „Фу, фу, говорит, у тебя руським духом пахне“. Она говорит: „Ты по Руси летал, руським духом напитался“. А он вышел да говорит: „Есь руський человек“. Змей говорит: „Да, говорит, ты моих братьев погубил да сюда пришел“. Начали драться. Он его ударил — он и пошанулся. Он змея вдарил — так от разу убил. Взяли прибрали. Она говорит: „Вот, братец, ты меня не бросай, пойдешь к серенней сестры, у ней тоже муж змей — ты ево погубишь, а что́ у бо́льшей — наверно он тебя погубит“.

Вот он ишел-ишел, пришел к другой сестре — стоит серебряное царство. Он влез в это царство, поздоровкался: „Здравствуй, сестрица,“ и т. д... „Покажи ево меч-кладенец“. Показала „Вот, говорит, это-то мне дешево. Сестрица, собери-тко пообедать“. Вот он пообедал — не успел лечи, прилетае змей. Говорит: „Фу, Фу“ и т. д... (единственно, т. е. одинако всегда в этом месте говорят). Он и выходя. „Да, говорит“, и т. д... Ну, и с этым задрались и этого вбил. Она говорит: „Да, братец ты этово погубил, а у третьей сестры ни за што не погубишь, коли каким хитростя́м“. Он говорит: „Что бог дас, сестрица“. Она говорит: „Братец, если будешь во живности, не бросай меня“. Он попрощался и пошел.

Ишел-ишел, приходи — стоит золотое царство. Влез в это царство — сидит евонная сестра: „Ах, говорит, братец, как тебя сюды господь занес!“ Говорит:„ Мой муж-то змей, прилетит, тебя убье“. — „Да, говорит, — опасна мне жизнь“, — „А вот, говорит, братец, я тебя навчу што сделать: сядь пообедай, потом сядь мне под подол, я тебя прикрою. Змей прилетит с побоища и станет около меня виться, просить прощенья, а ты хватай его за хвост — он понесет тебя по долам, по горам, по болота́м, по огненны́м рекам, а ты держись, хвоста не бросай. Он вылетит в чистое поле, ударится об землю, разлетится на мелкие куски. Ты куски сожги, а хвоста не бросай и иди обратно ко мне“. (Все так и было).

Он пришел: „Ну, говорит, сестрица, теперь справляйся, пойдем“. Она справилася, и пошли. Вышли. Она говорит: „Братец, остается золотое царство, мне ево жалко“. Он говорит: „Золотое царство, обратись яичком, прикатись ко мне“. Оно яичком обратилось, к нему прикатилось — он взял положил яичко в карман.

Зашли к другой сестре. Тая уже справилши. „Ну, говорит, сестрица, пойдем же и ты“. [И здесь также: серебряное царство обращается в яичко и уносится в кармане].

Пошли к третьей. И третья справивши. [И здесь все также — царство в виде яичка забирается в карман]. Пришли к этой норы. Он говорит на малую: „Ну, говорит, малая сестра, беритесь за цепь“. Ты взяли цепь — потянули. Как вытянули — так оны промеж себя заспорили. Тот говорит: „Это мне жена“, другий говорит: „Это мне“. А цепь опустили. Теперь говорит: „Серенняя моя сестра, бярись ты топерь“. Она взялася, потянули и эту. Вытянули, говорят: „Ну, брат, теперь нам обеим по жаны“, и еще опустили цепь.

„Ну, говорит, сестрица, теперь ты берися за цепь и мене не бросай, ежели что слу́чится“. Она взяла, наклеймила ево своим перснё́м на лбу и говорит: „Братец, ежели тебе что случится, только этот хвост возьми, переложи с ру́ки на ру́ку: куды ты вздумаешь, там ты и будешь“. Оны потянули, вытянули эту. Как ону вытянули, она всех красивее, и оны стали опять спориться. Этот говорит: „Она мне буде жена“, другий говорит: „Мне“. А она говорит: „Вы не спорьтеся, я никому не жена“.

Опустили цепь, потянули ево, вытянули до половины норы и опять бросили ево. Ево маленько затряхнуло, он отлежался и здумал то, что мне сестра говорила. Взял переложил хвост с руки на руку и обратился на сём свете, где и оны. Вот он и пошел. Он пришел к старушке в избушку, старушка рассказала, что у их уже свадьба заводится. Он и говорит. „Старушка, есть у вас сынок?“ — „Есть“. — „Нет ли какой одежки у вашего сынка мне надеть, я свою вам брошу“. Старушка собрала, дала ему надеть. Он говорит: „Нет ли каких у вашего сынка гу́селиц или чаво?“ Она говорит: „Есть, голубчик, только плохонькие“. — „Да ничего, бабушка, я назад обратно отнесу“. Он взял гусельцы и пошел.

Приходя, в их уже бал, идут танцы разные, игры. Он пришел туда, заиграл в гуслицы, вси музыки перебил, ево начинают разыскивать. Ну, не нашли. Опять нацинают танцовать. Он опять заиграл, вси перебил му́зыки. Тут ево нашли. Посадили ево на стуло, нацинае он играть. Пошла малая танцовать и вторая. Эты потанцовали, пошла бо́льшая танцовать. Бо́льшая потанцовала. Он играе, он ошибился, продвинул свою фуражку, она увидела клеймо и ухватила ево за шею, его тотчас признала, говорит: „Вот это наш братец, а это, говорит, прохвосты“. Их тотчас расстреляли. И оны стали жить с братом.

№ 3. ПРОКЛЯТАЯ НЕВЕСТА

Теперь у нас вечера́. Прежде были и́гришша: собирались в одной избе молодцы и девицы, пели, веселились. На игришшах заводили игры и пели разные песни. Например, представляли: девушке шьют башмаки, брали за ноги — снять мерку.

Вот к одному молодцу приступили отец и мать: „Женись да женись“, а он не хочет. Ну, потом говорит: „Ладно, пойду на и́гришше, всех выгоню парами; если останется девица одна без пары — на ней и женюсь“.

Так и сделал — и остался в избе один. Видит: показывается с подполу девушка, красавица, говорит: „Женись на мне, я твоя судьба“. Он от вжа́ху едва опомнился, потом говорит: „А как же мне тебя взять?“ Она говорит: „Собирай гостей, хоть двенадцать человек, хоть больше, приезжай сюда за мной ночью, угощенье про всех будет готово“.

Вот он и приехал туда с гостями; столы накрыты, угощенья много, сели, попировали, поехали к отцу-матери. Там опять пир. Пришло время — молодых укладывать спать. Отвели их в подполье. Вот она легла с мужем, полежали; она спрашивает: „А где у вас топор? Да ты, говорит, не бойся, скажи, где топор?“ Он сказал. Она встала и ушла. Потом прошло несколько время — пришла и легла с мужем. Слышут: в деревне крик, вопль. Он говорит: „Что это такое? Пойдем, послухаем“. Она говорит: „Пойдем“. Встали, пошли в дом, где шум. Видят расслабленная девица лежит в крови с отрубленной головой. Новобрачная схватила топор и ударила по трупу крест на крест — и тогда он обратился в осиновый чурбан. Она сказала матери (это была ее мать): „Ты не плачь об этом чурбане, а ты бы плакала обо мне: как ты меня прокляла, а я сколько лет жила у нечистых, а вот молодец меня избавил!“

№ 4. МАРКО БОГАТЫЙ

Богатый мужик ждал Христа в гости. Приготовил угощение, обтянул полы в доме сукном и ждет. Вечером пришел к нему нищий, просится ночевать. Он говорит: „Куда же такого нищего пущу, ко мне Христос в гости придет. Иди, говорит, на дворе прислуга живет в избушке, там и ночуй“. Нищий пришел, прислуга его приняла ласково. Говорит: „Ложись на печку, я тебе постелю“. А он говорит: „Мне ничего не нужно. Я одно полешко в головы, другое под бок и хорошо усну“. Нищий лег, а прислуга догадалась, что это не простой человек, не спит и слушает, что будет. Вот прилетает к нищему ночью ангел и говорит: „Господи, овца объягнилась — какую ягненку судьбу назначить“. Он говорит: „Ее волк съест“. Прошло немного времени, опять прилетел ко Христу ангел и спрашивает: „Господи, женщина обродила, какую судьбу ее ребенку назначить?“ Христос говорит: „Пусть он владеет всем богатством Ивана Романова“ [имя этого купца].

Наутро приходит прислуга к купцу и говорит: „У нас Христос ночевал“. Купец говорит: „Врешь ты, этого быть не может!“ Она говорит: „Нет, правда!“ К нему ночью ангелы прилетали и спрашивали [о том-то и он сказал то-то]. Кухарка говорит: „И правда, у нас на дворе овца объягнилась“. Купец говорит: „Я велю зарезать ягненка — вот и не будет по предсказанию“. Ягненка зарезали́, принесли в дом, мясо положили на окошко — откуда ни взялся волк, схватил мясо и убежал. [Дальше как в Марке Богатом и с разными вариантами. Рассказ этот — вступление к сказке о Марке Богатом или Иване Романове].

№ 5. ИВАН РОМАНОВ

Жил отец с детьми, и он не ходил молиться в церковь, а уходил на гумно и молился во рью́. Стали дети его уговаривать: „Что ж ты, батюшка, не ходишь в церковь, молишься во рью? Над тобой люди смеются, и нам совестно“. Отец говорит: „Ладно, детушки, если вы хотите, я пойду в церковь“. Пришло время, он и пошел в церковь (она была за озером), подошел к воде и пошел по озеру как по́-суху. Помолился в церкви, идет домой и по колено в воду погрузился. Пришел, говорит детям: „Видите, когда я молился во рью́, я угождал богу, стал молиться в церкви и не стал богу угоден“. Вот стал старик уговаривать детей: „Построимте через озеро мост — сделаем доброе дело: всем будет короткая удобная дорога. У меня есть деньги, мне они не нужны, мне только бы руки на грудь положить и умереть в мире“. Дети послушались, построили мост.

Стали люди ходить и ездить по этому мосту. Все восхваляют и благодарят старика. Жил тут же купец богатый, именитый, и стало ему досадно и завидно, что бедный старик имеет такую славу, которой он не имеет. Он послал своего приказчика постоять на мосту и узнать, правда ли, что о старике так много говорят. Приказчик пошел, стоит и слушает. Подходит к нему один старик и спрашивает: зачем он здесь стоит? Тот рассказал. Старик и сказал ему: „Пусть твой купец не гордится своим богатством. В такой-то деревне у такого-то мужика родится сын, и ему назначено владеть всем богатством твоего хозяина“. Приказчик пришел и рассказал купцу все, что сказал ему старик. Купец стал думать, как этого ребенка сгубить. Когда женщина родила, купец обещал повивальной бабке кучу золота, если она погубит ребенка. Бабка взяла новорожденного, отдала его подосланному от купца человеку, а матери, лежащей без чувства, обмазала уста кровью и объяснила народу, что она съела ребенка. Подосланный от купца получил приказ взять ребенка, зарезать его в овраге и к нему принести сердце ребенка на ноже. Тот находит на месте, куда он пришел, зайчонка, режет его и приносит к купцу на ноже сердце зайца. Ребенка он засовывает в рукав, оторванный от тулупа купца. Его подбирают и воспитывают добрые люди. Через три года он уже взрослый и умный юноша. Между тем мать его сидит в тюрьме и ожидает суда. Сын узнает свое происхождение, догадывается о матери и вступается в ее дело. Он едет в город, где будут судить его мать.

По дороге он приезжает к одной старушке и велит своей лошади дать вместо овса жару. Она отказывается, но он настойчиво требует. Желание его исполнено, но лошадь, конечно, со страхом отвернулась от углей. Говорят об этом мальчику. Нельзя этому и поверить, чтобы лошадь ела горячие угли. „А как же вы верите, что мать съела своего ребенка!“ В городе мать уже осуждена на „висельницу“. Ее везут на казнь. Сын приезжает в то время, когда она приведена на место казни и повешена. Сын разгоняет лошадь, она сшибает виселицу — мать избавляется от смерти. Его схватывают и допрашивают: „Как ты смел это сделать?“ Он говорит: „Я на лошади приехал, так дайте моей лошади жару!“ Они ему в ответ: „Будет ли лошадь жар есть!“ Он им в ответ: „Будет ли мать свово дитя есть“. Он взял стебонул кнутком (вар.: плетью) сухресь-накресь.

Вдруг стоит коло его этот самый купец. „Посмотрите, говорит, в его в тулупе рукава нет — только что снизу“. Посмотрели, нет рукава. Правенно!

„Вот в этом рукаве была моя скоронена жизень. Прикоренили жись не мою, а зайцеву. Вот это моя мать.“ Взял свою мать, прижал близко к сердцу, и поехали домой. А купца сказнили на этой висельнице.

№ 6. ЖЕНИХ-РАЗБОЙНИК

Была очень красивая девушка. К ней приехали сваты от богатого жениха. Она с ними не согласилась ехать. Потом девушка потихоньку пошла узнавать, как этот жених живет. Она взяла с собой постельку с соломкой, когда шла бросала соломку, чтобы найти дорогу обратно. Она нашла в лесу богатый дом жениха; там никого не было. Девушка вошла в одну комнату — видит богатое убранство, серебро, золото; в другой комнате — дорогая одежа, обувь. Она заглянула в подвал — а там человеческие головы, руки, ноги отрубленые. Она пошла домой, — по соломке нашла след.

Жених приехал свататься во второй раз. Девушка стала ему рассказывать, что́ она узнала о нем в виде сна. Когда она рассказала, что видела в первой комнате, — жених сказал — это хороший сон. О второй он сказал то же. Когда она сказала, что видела в подполье, — жених сказал: это неправда! [Сказка длинная, конца рассказчица не помнит].

№ 7. НА ИГРИЩЕ У НЕЧИСТЫХ

Пошла одна девушка на игрище, с ней стала проситься ме́ньшая сестренка: „Возьми меня с собой. Я буду на шостике сидеть“. Та взяла ее. Девочка сидела несколько времени, потом позвала свою сестру и говорит: „Я за порог хочу“. Они вышли на улицу. Девочка ей говорить: „Сестрица, я вижу у вас нехорошее: когда вы играете, пляшете, между вами ножи торчат“. Сестра ей говорит: „Ты посиди еще и смотри: когда что увидишь, позови меня, скажи, што пить хочешь или што и скажи мне тихонько, если што увидишь худое“.

Они опять вошли в избу. Девочка посидела и зовет сестру: „Сестрица, я пить хочу“. Она подошла к ней. Та говорит: „Сестрица, уйдем отсюда; здесь очень нехорошо“. Они вышли из избы и побежали домой. Слышат: за ними бегут [нечистые]. До дому далеко, они забежали за гумно и залезли в рей. Те подбежали. Навстречу им упала вязка льну и говорит [дальше дословная запись]: „Постойте, об них не хлопочите. Послушайте, какую я му́ку терплю. Вот меня перво нача́ли в землю бросать. Потом нача́ли за́ волосья таскать. Потом срезали с меня голову, бросили меня в во́ду. Потом вы́тягали с воды, начали меня трясти. Я лежал на земле проти сонца. Потом начали меня сукам пороть“. Тут петух запел, все и кончилось.

№ 8. ИВАНЮШКА-ДУРА́НЮШКА

У мужика было два сына умных, третий Иванюшка-дуранюшка. Первый сын жил у попа в работниках, не вжился, второй сын — тоже не вжился. Иванюшка-дуранюшка говорит: „Я пойду, я вживусь“. — „Иди, дурак“. Начал жить у попа. Говорит ему поп: „Иди, Иванюшка-дуранюшка в лес, наруби три сажня дров“. Он взял топор, пошел в лес, высмотрел березку, срубил ее, смерил и принес к попу. Поп говорит: „Что ты скоро пришел? Ведь я тебе велел три саженя дров нарубить!“ А дурак говорит: „Иди, батюшка, смеряй березку, в ней три сажня и есть“. Потом послал поп ево сено сушить: „Иди весь день работай, так сено все на граблях и держи“.

Иванушка взял клок сена, положил его на грабли, весь день лежал и вечером пришел домой и этот клок сена на граблях принес. Что ему скажет — он все наоборот делает, все во вред. Поп говорит: „Уходи, ты мне не нужен“. А дурак говорит: „Нет, батя, я на год нанялся, год и буду жить“. Поп с попадьей советуется, как избавиться от работника? Она говорит: „В наш овесь медведь ходит, пошлем дурака его прогнать“. Говорят Иванюшке-дуранюшке: „В наш овесь дьяконова корова ходит: загони ее к нам“.

Он пошел в овес, видит — там медведь забрал в охапку овес и ест. Иванюшка подошел, хвать медведя за уши, сел на него верхом и поехал на нем домой. Дома спрашивает попа: „Я дьяконову корову загнал. Куда ее поставить?“ — „Ставь к коровам“. Дурак поставил, лег на печь, ногой об стену стучит. Полежал, вышел на двор, заглянул в хлев, медведь всех коров передавил. Пришел в избу, говорит: „Батя, дьяконова корова всех коров перебола; куда ее девать?“ — „Ставь к коням!“ Дурак пошел, поставил медведя к коням. Полежал, опять выходит на двор. „Батя, дьяконова корова всех коней перебола“. Поп пошел, посмотрел: на дворе медведь, коровы и кони все передавлены. Говорит попадье: „Что нам делать?“ — „Давай убежим!“ Насушила попадья два меха сухарей на дорогу, собрались бежать. Дурак догадался, вытряхнул из одного мешка сухари и сам влез в мешок. Поп и попадья пришли ночью за мешками. Поп взял мешок побольше, говорит: „Грузно, много ты, попадья, наложила“. — „Да, ведь, ты сам говорил: насуши побольше“. Взяли мешки и отправились.

Шли-шли, поп говорит: „Отдохнем, попадья, мне больше не под силу нести“. Остановились. „Ну, теперь поедим!“ Поп развязал мешок — оттуда лезет дурак. „Дурак, ты зачем сюда влез?“ — „А как же? Вы хотели от меня убежать, а я хочу с вами жить!“ Поп с попадьей сговорились: „Ляжем все спать около речки и столкнем дурака в воду“. Уложили дурака с берегу, попадью в середину, попа с попадьей. Иванюшка-дуранюшка тихонько перелез за попа, поп стал толкать попадью и спихнул ее в воду. Попадья утонула. Иванюшка говорит: „Батя, ты попадью утопил! Я ее достану“. Полез в воду, достал — она уже была мертвая. Наутро собрались домой. Иванюшка-дуранюшка взял мертвую попадью потащил на себе. Поп говорит: „Не надо, оставь!“ — „Нет, возьму“. Пошли. Пришли в лес. Слышут шум, свист — идут разбойники. Куда спрятаться? Полезли на большую сосну. Влез поп, влез дурак с попадьей. Разбойники пришли под эту сосну, сели на отдых, стали кашу варить. Дурак сидел-сидел: „Батя, я попадью брошу: мне тяжело держать“. — „Держи, дурак, убьют!“ — „Нет, брошу“. Дурак бросил попадью прямо на котел с кашей. Разбойники испугались и разбежались. Иван-дурак остался жить с попом.

№ 9. ПРО РАЗБОЙНИКОВ

Жил купец с купчихой, и была у их дочка. Приехали разбойники в сваты. Ну, родители ону согласны были отдать. Потом она хотела узнать о сватах. У ней была собачка зна́тная; собачка вперед, она за ней. Оны ишли-ишли, в дремучий лес пришли. Стоит хороший дом. Она постучалась, выходит старушка. „Милая моя, как ты сюда попала? Как мне тебя буде спасти. Здесь живуть разбойники, двенадцать человек их. Занимаются этым делом оны: только что женются да и казнять жен. Я все ж таки думаю тебя спасти. Полезай, моя милая, под кровать (она уже ее в комнату ввела), там сундуки, спрячься за сундуки и лежи тихо, не дыши. Покуда оны придут, свое дело обделают. А ты лежи, покуда я застучу, я буду кота выпущать. Тогда ты выбегай“.

Оны приехали. Привезли себе по барышне.[1] Потом оны пили, танцовали там и беседовали. Потом оны уж говорят: „Теперь, братцы, полно нам гулять, надо за дело браться“, — и начинають их рубить [барышень]. Потом их срубили, и от одной барышни рука откатилась с перстнем под кровать, к той девушке, которая под кроватью лежит. Она тихонюшко-тихонюшко да и прибрала эту руку, в карман себе взяла. Оны уже стали вкладываться спать. Говорят: „Нам завтра опять за одной ехать!“ Она думает: „Нет, я вам не попадусь!“ А потом, как они уснули крепко, захрапели, тогда старуха разбила горшок, застучала сковородником, кота пошла выпускать, тогда в этот момент эта барышня спеша́лась тоже за порог бежать. Ну, она спаслась и бежала так дальше, не оглядывалши до са́мого дома.

Тогда назавтрее приезжали за ней женихи са́мые ж эты. Ну, все ж таки она своим родным рассказала, как с ней было все. Все ж таки их приняли, за стол посадили, как следуе. А стража была уже везде приготовлена. Вот она говорит: „Господа, позвольте вам теперь рассказать мой сон“. Оны сказали: „Глупости, что это сны говорить? Мы им не верим. Что это сон, совсем не нужно?“ А яеные родные говорят: „Ну, пожалуста, пожалуста, расскажите!“ Ну, она стала рассказывать, как она ходила в лес, что там видела (все про них, как что было). Оны этому не доверяют. Тогда она выбросила на стол руку с перстнём. Тогда оны вскочили и разбежалися, куда кому ближе. Все ж таки их захватили тогда.

№ 10. О ТИМОФЕЕ

Старик со старухой жил. И был у их сынок Тимофей. Заходила молодежь за им. Бы́ла гулянка в деревне. Кричали ево, гулять ишли. Он обратно им кричал: „Подождите, сейчас справлюсь“. Все ж таки он не успел с ним справиться, оны ушли. Тогда ён пошел один. Иде он мимо бани, горит там огонек. Посмотрел он в окошке, зарисовала [заинтересовала] ево — это барышня хорошая сидит. Тогда он пошел к ей в баню туды. Когда он в баню вошел, оны друг другу понравились. Тогда он сел к ей за стол. Там пите́нья, яде́нья, всево много. Тогда оны угошшались там, сколько оны проводили время. Тогда наверно им настала пора; она говорить: „Довольно нам тут проводить время — пора уходить“. Когда оны вышли, распрощались. Тогда он пошел домой, а она — как тут назвать — провалилась или што. Она была проклятая, не могла после двенадцати часов на земле оставаться.

Ну, потом на другую ночь опять таким способом, за ним заходють. Он опять же так кричить: „Подождите, я еще не справилши“. А яны кричать: „Ты вчерась не был, опять не пойдешь наверно“. А старуха выскочила на улицу и спрашивае их молодежи: „Неужель он вчерась не был?“ А яны говорять: „Да не́ был“. Так молодежь пошла. А отец с матерью пошли за ним караулить сзади. Тогда он как ишел, так опять в баню к этой барышне. А старик со старухой поглядели в окошецко в бане. И говорит со стариком, што надо ехать за священником. Ну, потом оны съездили и привезли. Приехал поп и дьякон. Тогда оны пошли туда в баню, обошли кругом бани, тогда полезли в баню. Тогда сын сбляннел и встал, а она бросилась к им, и выходила сама из себя, не знала, што сделать. А поп все поёт, а дьякон — распев.[2] Потом она страдала-страдала, скланула к попу голову, а он все читае. Потом оны отчитали яну: она была проклёныш. Взяли ее к себе жить. Тогда оны с сыном их обвенчали.

Стали оны милу[о] жить. Потом оны пошли на работу. Махнула она серьпом во все четыре стороны. „Слуги мои верные, работайте мне так, как тятьке да мамке работаете“. Тогда их же поле сработалось, можно сказать, в один день. На них народ смотрит — только бабки становять. А потом понес ей Тимофей обедать и смотрит, что все поле сжатое стоит. Да что это такое? На последней нивке уж она. Сели оны обедать. Потом летает ворон и каркае. Она и говорит: „Это нас в гости зовут родители еёные“. Потом оны пришли оттуль, кончили и стали в стариках своих проситься в гости. А старик и говорит с старухой: „Как же мы здесь останемся одни с старухой?“ А оны говорять: „Мы на самое малое время“. Тогда их пустили в гости.

Тогда оны вышли в свой огород. Три раз шахнули назад, задом. Тогда оны провалились туда к ейным родным. Тогда она наказывае мужу: „Тебя будут водить по комнатам. Все будут давать, ты ничего не бери, только один шарик“. Потом их встретили еёные родные и были такие злючие, злились на её. Когда оны пришли с им, поздоровались и помирились. И стали обращаться как нельзя лучше. Потом оны гостили там сколько время, гуляли и все ево водили, все показывали по всем местам и все ему предлагали, ничево он не брал, один только шаричек облюбовал, его и просил. Тогда ему дали этот шаричек. Тогда оны сказали: „Верно, тебя жена научила“. Он сказал: „Нет, мне само́му очень понравился“.

Потом оны пошли домой. Уж отгостили. Тогда их провожали с музыкой и весело, и все хорошо. Оны опять так — оборотились, прошли три шага задом и очутились у себя на огороде. Тогда оны увидели, шта старуха с стариком уж совсим плохи — оны три года го́стили, а им показалось как три дня. Тогда оны дождались вечера, пошли в другую комнату спать от стариков. Тогда она перед окном вытянула этот шарик и покатала по рукам и скликнула: „Сделайся у нас такой дом, как у тятьки и мамки и потом будьте прислуги и служите так, как моему отцу и матери служили“. Потом встают молодые, слышат крик, што в деда горит, а это новый дом так сияет, а деду слуги подносят штаны, старухе башмаки. Стал дед жить богато.

№ 11. БЕЗРУЧКА

У старика и старухи были сын и дочь. Старики перед смертью завещали детям жить друг с другом мирно и беречь друг друга. Брат все-таки женился, но попрежнему берег и любил свою сестру и во всем с ней советовался. Жена брата невзлюбила его сестру и оклеветала ее в том, что она погубила его ребенка. Брат вывел сестру в сад, отрубил ей руки и велел идти, куда глаза глядят. Она шла-шла и пришла в царский сад. В это время пришел туда царский сын и увидал безрукую девушку. Она красавица была. Царский сын захотел на ней жениться. Родители его согласились. Их повенчали. Царский сын уехал на службу.

У безручки родился сын. Она ходила с ним по саду, смотрела на спелые яблоки и говорила: „Господи, если бы у меня были руки сорвать яблочко для меня и для моего детища“. Тут у ней вдруг и отросли руки. Царский сын возвращается со службы, останавливается в доме брата своей жены, рассказывает историю своей женитьбы и обнаруживает, что она была оклеветана.

№ 12. ОРЕХОВАЯ ВЕТОЧКА

Жил дед и баба. Было́ у них две дочери. И вот стал отец справляться в город. И спрашивает в дочерях: „Что вам купить?“ Одна отвечает: „Мне купи платье“. А вторая отвечае: „Мне ничего не надо, мне привези ореховую веточку“. Вот отец поехал, исправил свои все нужды, купил одной платье и поехал домой. Едет лесом возле царства и видит стоит ореховая веточка (!). Он ее отломил. Откуда ни взялся медведь и сел мужику на плеча. „Теперь я тебе съем! А нет — ты мне предоставь свою дочку. А нет — сам приезжай ко мне жить“.

Вот отец приехал домой и все был задумалши. А жена в ево и спрашивае: „Чево ты задумался?“. Вон рассказал про свое горе. И сказал: „Теперь я поеду к медведю“. А дочка про это услышала и сказала: „Я поеду сама. Плохо тебе за меня страдать“. И вот срок уже прошел, приехал медведь за им. И вот он повез ее. Вон повел ее по подвалам, под землей, там трэща́ло, грэме́ло. Девушка испужалась. Пришли в царство, в большой город. А медведь стал уже прекрасным молодцом. И вот он на ней женился и стал жить с ней.

№ 13. МУЖ-СОБАКА[3]

Жил дед и баба. У них была дочка, девочка маленькая. И вот старик ходил на барщину работать. А девочку было зыбать некому. Вот стала сажать баба хлебы, а к ней пришла собака. Она и говорит: „Позыбли мою девочку, выросте она побольше, отдам за тебя замуж“. Вот баба стала работать, а собака все стала ходить — зыбать ребенка. Вон выросла девочка большая. Собака и говорит: „Отдавай теперь замуж за меня“. И вот она отда́ла. И вот она стала жить с той собакой. Вот она днем — собакой, а ночью — мо́лодцом. Вот она что ж делать? Вон всё ляге спать, а шкурку клал за головашки. Вот она взяла шкурку сожгла, девушка. А он тогда и сказал ей: „Ты больше меня не ввидишь“.

Вот она несколько время жила без нево. Говорит: „Как же мне ево ввидеть?“. Пришла к старой бабушке и спрашивае: „Как мне ево ввидеть?“. Ана и говорит: „Сноси ты трои чоботы железныи, тогда ты ево ввидишь!“. Вот она достала эты чоботы и носила, его искала — и несколько лет его не видала, не находила. Ну, опять пошла. Ишла, пришла к старой колдовке и спрашивает: „Как бы мне ево ввидеть?“ А баба и сказала ей: „Тогда ты ево увидишь, когда съешь три решета железнова бо́бу. Тогда он сам к тебе придет“. И вот она тоже достала три решета железнова бо́бу и ела. Все съела, а все его не дождала. Прошло несколько время. Она пошла опять ево искать, Пришла к старику — тоже был колдун. Он ей и сказал: „Тогда ты ево ввидишь, когда достанешь с царского колодца воды живой. Достань и спрысни тое место, где сожгла шкурку. Тогда он к тебе придет“. И вот она достала воды и спрыснула шкурку — явился еёный молодец. Тогда она от страху и от жа́дности (!) ее — сколько лет он страдал через ее, что не пришлось с ней жить — она и у́мерла.

№ 14. ИВАНЮШКА-ДУРА́НЮШКА

Жил дед и баба. У ево было три сына: Гришка, Мишка и Иванюшка-дуранюшка. Мужик посеял репу. Выросла репа. Он стал смотреть, видит: кто-то репу тягае. Он говорит: „Надо репу караулить“. На первую ночь он послал Гришку караулить. Гришка взял ружье и пошел караулить. Лежал-лежал и заснул. Приходя домой, говорить: „Никово не видал“. Отец пошел репу смотреть, а репа опять тягана. На другую ночь Мишку посылае караулить. Тоже и Мишка пошел. Ходил-ходил, и этот заснул. Опять отец пошел смотреть — репы еще больше вытягано. Отец побранил сыновей, что вы так плохо караулили. Потом идти дурачку. Он говорит: „Я пойду, я вкараулю“. Ну, потом он и пошел. Похаживае. Ежели спать захоче — чем-нибудь забавляется. Потом он слышит — какой-то шорох в огороде получился. Дурачок разогнулся, глядит. Види человека — начал репу тягать. Он прицелился — раз с ружья и вбил этово человека. Он приходя домой, говорит: „Вот я вкараулил, вбил человека“. Отец говорит: „А ково ты вбил?“ Он говорит: „Я не видел. Кто-то прилетел, я и вбил“.

Вот отец разбудил других сыновей, Гришку и Мишку, и пошли туда. Пришли туда, увидели — убит мужик. Вот говорит: „Вы не укараулили. А послал дурака, он его убил. Его бы надо поймать да привести“. Отец говорит: „Куда ж мы ево денем? Из-за дурака будем сидеть! Убил человека. Куда его деть теперь? После мы ево похороним“. А Иванушка все на́дызгирь все глядит, куда ево девать, этого человека. Отец говорит: „Ево надо на чердак“. Внесли туда и положили. А дурачок видел, куда ево положили. Назавтре встала баба убитого — видит: мужик пропал. Она знала, что он куда-то ходит и домой приходит, а теперь не пришел. Ну, вот он ввидел эту тетку и говорит: „Тетка, а тетка! Дядя где?“ — „Да не знаю, куда-то ушел, да не пришел“. — „Я, говорит, его убил!“ — „А куда ты его дел?“ — „На чердак втянул“. Отец виде, что дурак доказал. Говорит: „Ваня, ты иди в огород, сиди там“. А сам позвал сыновей, привели козла, втянули на верёх, зарезали там. А мужика оттуда сняли, снесли во двор, положили.

Приехал урядник и соцкий. Говорят: „Ваня, лезь туда на чердак, показывай, где убитый“. Дурак влез, кричит оттуда: „Тетка, а тетка! Твой дядя в шерсти?“ Тетка говорит: „Скидывай, дурак! Ково ты там“. А он шшупае опять: ошшупал роги. „Тетка, а тетка! А в дяди есь роги?“ — „Скидывай, дурак? Ково ты там?“ Он опять ошшупал, кричит: „Тетка, а тетка, а в дяди сколько — четыре ноги?“ — „Дурак, скидывай, две ноги у ево“. — „А тут четыре!“ — „Ну, кидай, кидай“, говорят. Он оттуда гром козла. „Ну вот, баба, говорит урянник, поверила дураку“. Урянник говорит: „А там, говорит, больше ничево нет? — „Нет, говорит дурак, только вот дядя“. — „Да это не дядя, а козел“. — „А я думал — дядя!“ Урянник сам влез туда, взял огня, осмотрел, говорит: „Ково ж ты вбил“. — „Да вот, говорит, этово дядю“. Урядник уехал. Так дело и прошло. Отец с Гришкой и Мишкой свезли дядю ночью на кладбище, вырыли яму и зарыли тихоматом убитого. Урядник стал дурака допрашивать: „Что же ты говорил, что вбил дядю?“ Дурак говорит: „Тетка стала мне говорить, где дядя? Я и думал, что я вбил дядю. А теперь я сам вижу, что козла вбил, а не дядю“.

№ 15. МАРКО БОГАТЫЙ

В одной деревне было случилши, родила женщина въюноша, и этот въюнош, по-нашему, в рубашке, а по-ихному, называется в сорочке. На этой на сорочке буквы написаны, поставлены, што вот Марка Богатова счастье ему достается. Дошла весть Марку Богатому: „Как так, говорит, мое счастье буде доставаться такому въюношу“. Он немедленно в эту деревню являетца. И торгуе этово мальчика в этуй женщины: „Продайте вы мне этово въюноша, я воспитывать буду хорошо. И выучу как лучче не надо, как наместо свово дитя“. Женщина и говорит: „Как же, Марк Богатый, жалко“. А он говорит, что ни возьми, да отдай. Потом две тысци рублей подал он ей за ево.

Он взял этово мальчика и с собой повез. Приезжае к крючи, взял в крючю и вукинул ево. „Вот, говорит, пушшай Марка Богатова счастье достается“. В тот момент ехали разношшыки. Время было холодное, везли Марку Богатому деньги, они забирались у ево. Один услыхал звук в крючи маленькова въюноша. Потом и кричит: „Эй, братцы, говорит, постойте“, — на своих товаришшов. Оны остановились, он побежал туда. Лежит малый въюнош — снег коло ево весь вытаялши — и цветочкам играе, цветы цвятуть. Потом он вернулся и говорит: „Братцы, говорит, вот тут-то так я не знаю, што такое. Холод такой — и въюнош тветам игратся“. Один другово называе: „Эх, брат Ваня, это счастье нам дае“.

Взяли этово въюноша оны с собою. Приезжають к Марку Богатому. Деньги уплачивают Марку Богатому, которые оны были доложны. „Это, говорит, где ж вы взяли этого въюноша?“ — „Да вот, Марк Богатый, мы нашли в крюче“. Он своим мыслям: „Ого, это да, это тое самое и есть. Ну вот, дружья, это я вам вси эты деньги прощаю, отдайте мне этова въюноша“. Оны решились отдать. Вот этот Марк Богатый — топерь погоди ж! — сейчас взял этово въюноша в бочку и заковал железным обруцем и пустил на́ морю. Потом эта бочка плыла несколько время и приплыла к мельнице. Хозяин-мельник работника посылает. „Сходи, говорит, открой воротину“. Работник пошел открывать, стоит бочка приплылши. Хозяину доложил. Хозяин прибежал, эту бочку вытащил, вынул дно, нашел мальчика. Потом он этого мальчика выспитывал как своево детя.

Прожил этот мальчик, сполнилось ему пятнадцать лет. Он сделал ево человеком, как чесь-чесьюй. Приезжая Марк Богатый на эту мельницу. Разговор зашел, он и спрахывае: „Што это, говорит, вам сын будя?“. Мельник и говорить: „Да вот, Марк Богатый, бог щасью дал!“ — „Как это?“ — „Нашел бочку, приплыла к воротине и вынул эту бочку, говорит, с ваде́, нашел мальцыка“. Марку Богатому делать нечево, никак ему ево [не погубить]. „Вот, говорит, я своей вельможи напишу письмо, пушшай, пожалуста, ваш мальчик снесе“. Мельник говорит: „Пожаласта“.

Он понес, этот мальчик, это письмо и весь день проходил, с темнова лесу не вытти. Нашел фижину в лясу и потом он заходя в эту фижину, сидить старушка. „Мальчик, как ты попал сюда?“ — „Бабушка, устал и заблудил“ — „Вот, друг великий, ты, говорит, попал сюда, сечас тебя сказнят“. — „Бабушка, хуть как казни, уж я больше не могу итти“. — „А куда ты идешь?“ — „Вельможи несу письмо Марка Богатова. Так вот, бабушка, я усну, горас вмаялси“. И вот момент он крепким сном заснул. Является отряд разбойников. Эта бабушка и рассказывае, говорит: „Какой мальцык красивенький, хорошенький“. И старший и спрахывае: „А куда он идет?“ — „Вельможи несё письмо“. Потом старший взялся ево будить, и никак он ево не мог растаскать. Потом он взял евонное достал письмо, потом он взял это письмо начинае читать: „До мово приезду, штоб как принесе письмо, в винокурный завод штоб в котел немедленно всадить“. Старшо́й взял это письмо порвал. Написал ему такое письмо, што до мово приезду на моёй доцери обвенцать. Взял заклеил это письмо и мальчику преспокойно положил, где оно лежало, и этому мальчику назавтри вывел дорогу указал. Мальчик и понес это письмо.

Принес к ельможи, вручил это письмо. Она посмотрела в это письмо, види, што написано в Марка Багатова, штоб немедленно обвенчать. Сряду эта вельможа взяла и обвенчала. Невдолги годя, приезжае Марк Богатый. Ну, и спрахывае: „Исполнила моё приказание?“ — „Да, говорит, сполнила“. — „Ну, всадила в котел?“ — „Как? Нет, говорит, у вас не так написано! У вас написано, штоб обвенчать на дочери“. — „Как так? Я так не писал!“ Она принося это письмо, подае ему. Потом он прочитал это письмо и схватил сам себя за волоса. „Что я, говорит, сделал? Ну, говорит, ладно, пошлю я ево к змею-людоеду“. Взял он ему говорит: „Ну вот, говорит, теперь, когда ты мой зять, так сходи к змею-людоеду, принеси три волоса“. Вот он и пошел. Идет коло нново местечка. Называет один гражданин поименно: „Иван Марка Богатова, куда идешь?“ — „Вот, говорит, иду я к змею-людоеду“. — „Спомяни там, пожалуста, змею-людоеду, што вот это колодец нам воду́ произносил, а теперь не стал воду́ произносить“. — „Хорошо, говорит, напомяну“. Потом, невдолги годя, прошел на перевоз, потом перевошшык пирявез ево и говорит: „Куда идешь?“ — „К змею-людоеду“. — „Друг великий, вспомяни обо мне: покуда я буду возить?“ — „Ладно, вспомяну“.

Приходя к змею-людоеду. Сидит старая старуха, потом и говорить: „Ах, говорить, красивый ты мо́лодец, ты попал сюда. Змей-людоед съись тебя. Жалко мне тебя, что ты очень бравый ма́лец. А зачем ты пришел сюда?“ — „Вот три волоса мне надо“. — „Не знаю, друг великий, как мне тебя спасти? Ланно, я, говорит, постараюся для тебя, жалко мне тебя. Вот больше иначе делать нечево: я тебя оборочу мурашкой. И ты заберись в мои складки, в сарахван и сиди, слушай, што он будя говорить со мной“. Забрался он в складки. Является змей-людоед. „Што-то в тебя говорит есть, как я чувствую!“ — „Нет в меня ничяво, говорит. Это так ты по-своему думаешь“. — „Ну, говорит, спать мне охота!“ Лег спать. Потом эта старуха и говорить: „Вот, говорит, разгадай ты мне эты сны, мне впакою нет!“ — „Какие в тебя сны?“ — „Вот в таком месте стоит колодец и чаво-та, говорит, воды не стал давать“. — „Ну, какая ты глупая. Там, говорит, в том колодце сидит жа́бра, жабра и воды не дает“. — „Ну, а ешшо, говорит, сон: вот на реке перевошшык и докуда он буде возить“. — „Да, какая ты глупая, он датуда буде возить, пока веслы в руки предась кому другому“. В тот момент эта старуха, знаешь, как он лег спать, она три волоса вырвала и вручила яму. Она ево взяла и отправила. Пошел он преспокойно.

Приходя к этой реки. Перевошшык и спрахывае: „Што вспомянул обо мне?“ — „Вспомянул“. — „Докуда мне возить?“ — „Дотуда будешь возить, пока веслы в руки передашь“. Этот перевошшык большую награду ему пожертвовал. Приходи в эту местецку, где этот колодец. Потом и спрахывает этот, который хозяин колодцу: „Вспомянул обо мне, об моём деле?“ — „Да, так вспомянул“. — „Ну, так што?“ — „А там, говорит, в колодце сидит жабра и не дает воды“. Хозяин колодцу жабру вынял, стало течение воды давать всему местечку. Наградил этот хозяин золотом ево. Вот приходя к Марку к Богатому, принося это золото, подает. „Где вы взяли?“ — „Вот там, говорит, есь река и на той стороне реке, говорит, золото сколько хочешь“. Этот Марк Богатый помстился на это золото, и он в скором времени побежал туда. „Эй, перевошшык, перевези меня“. Этот перевошшык как взял, перевез ево, так яму веслы в руки. И вот Марк Богатый и сичас возе.

№ 16. ИВАН-КУПЕЦКИЙ СЫН

Жил Иван-купецкий сын. Сказал ему отец: „После моей смерти — в ево было двенадцать лавок и двенадцать прикашшиков — на двенадцать дней лавки закрой, клюци ото всих прикашшиков отбери, торговли не дай никакой“. Ну, так ему стало скучно отца схоронилши. Он взял ружье, пошел на охвоты. И в тот момент день проходил — никакой дичи не нашел. Идет домой, и так ему скучно. „Господи, говорит, какое несчастье!“ Идет высаженной дорогой — лесом высажена дорога. Сидит на еле ворон. Он взял стал целитца на этово ворона. Этот ворон — только он хотел стрел произнести — этот ворон в сучью ниже пал. Он зашел с другой стороны, прицелился, только хотел стрел наложить на ево, он ешшо ниже. Вот он зашел с третьюй стороны. Потом только хотел ударить этово ворона — этот ворон в тот момент скок ему на плечо. А он идет в дом. Потом и говорит: „Мамаша, говорит, какое счастье! Хотел ворона убить, вот ворон, говорит, на плечо мне впрыгнул“. Сидят в доме и угощаются. Этот ворон начинае говорить: „Вот, Иван-купецкий сын, в тебя в гостях мы побыли; теперь пойдем ко мне в гости“. Этот Иван-купецкий сын и говорить: „Как же, черный ворон, я пойду к тебе в гости? Ты полетишь, а я пойду. Это мне с тобой не управка“. — „Иван-купецкий сын, я тебя не брошу. Вот выходи, пойдем; садись мне на хребет“.

Вот оны вышли, он сел на хребет, и поннялся черный ворон — и полетели. Слетели на серед моря, этот черный ворон взял да с хребет ево спустил. На три аршина до воды не допустил — опять на хребет подхватил и поннялся выше тово. Потом опять с хребет опустил. Да! Потом и говорит: „Вот, Иван-купецкий сын, два разы просты — третий раз за тобой ишше“. Вот он ешше выше поднялси и потом опять с хребет ево спустил и в акурат на аршин до воды не допустил и опять на хребет подхватил. Изделал опрос: „Што, Иван-купецкий сын, страшно ль табе было?“ — „Да, черный ворон, брат родной, так страшно, говорит, что одва жив остался“. — „Вот, Иван-купецкий сын, и мне было страшно, как ты на меня целился. Ну, вот топерь, говорит, полетим к моей маменьке за море“. Прилетають туда. „Ну, вот ходи, говорит, в эту зданию и скажи, што вот старушка, если дашь золотое яйцо, так увидаешь свово сына“. Старуха объясняетца ему: „Да, добрый молодец, жалко говорит золотова яйца, а сына жальчей. Да хоть с яечком расстаться, да с сынком повидатца“. Вот сечас является черный ворон. Старуха узрадовалась, и в тот момент угашшаютца. Да. Потом угостились, взяли от старухи золотое яичку. Этот черный ворон и спрахывае: „Сколько мы прогостили здесь, Иван-купецкий сын?“ — „Я думаю, говорит, немного, дня три-чатыри, говорит“. Черный ворон объясняе ему: „Не, говорит, Иван-купецкий сын, пять лет прожили. Полетим, говорит, на твою родину“. Ну, вот аны полетели.

Прилетають на родину, уже в матери все прожи́то именьё, слезно Иван-купецкий сын в тот момент заплакал. Черный ворон и говорит: „Иван-купецкий сын, не плачь. Ходи к царю, проси места“. Он пошел, доложил государю. Государь и говорит: „Вот, говорит, строй против мово дворца, у тебя, говорит, некакое здание буде“. Черный ворон и опрашивае: „Ну что, Иван-купецкий сын, дозволил?“ Вот оны нацинают. „Ну, ложись, говорит, спать: утро мудренее вецера“, этот черный ворон говорит. Вот черный ворон взял золотое яйцо и обшел с этым яйцом, сколько ему полагалось — и сделался дом чище царева. Потом эты сенаторы собралши в совете и говорят. „Вот, говорят, Иван-купецкий сын, ходя по городу и похваляется, штоб если мне государь дозволил бы за тридевять земель в тридесятое царство, я б Але́ну Прекрасную достал“. Да. Потом государь требуя ево. „Как же ты похвалки имеешь, по городу ходишь, похваляешься?“. Потом он и говорит: „Я, говорит, ваше великое императство, не могу знать!“ — „Штоб было достато, а нет — так тогда говорить...“.

Идет домой, голова повешена. Черный ворон и опрашивае „Что, Иван-купецкий сын, чево ты буйну голову повесил?“ — „Ах, черный ворон, брат родной. Да, вот приказал государь за тридевять земель тридесятова царства штоб достать Але́ну Приукрасную“. — „Иван-купецкий сын, это, говорит, не служба, а служба впереде“. Сели оны в корабель и поехали. Приезжают за тридевять земель в тридесятую царству. Ну, вот раскрыли на пристани корабель. Цорный ворон нацинае в ји́гры играть. В тот момент Але́на Приувкрасная прогуливалась и услыхала, што горас хорошая игра. Потом она стала умолять своим прислугам: „Сойдёмте в этот корабель“. Ну, вот оны взаходют в этот корабель. Цорный ворон игру прекратил, и она стала умолять, што сыграйте ешшо танец. Он и говорит: „Нет, сударыня, мы так не можем, а вот когда хотите, так шампаньськова по рюмочке“. Вот выпили по рюмочке — он сыграл им танец. Потом оны придремали в тот момент. Он взял корабель прикрыл. Потом и поехали по морю.

На середи моря Але́на [не „ё“] Привкрасная прохватилась; удевая золотые серьги с уш и на дно моря пускае. Ну, вот приехали к этому царству. Черный ворон и говорит: „Иван-купецкий сын, ходи с докладом. Прибыли мы с Але́ной Приукрасной“. Ну, царь был холост. Ну, вот никаких — жанитца на Але́ны Приукрасной. Але́на Приукрасная и говорить: „Когда если хитра́ ваша слуга да мудра́, пущай от мово отца достане венцальное платье“. Государь в тот момент крикнул громким голосом на Ивана-купецково сына, штоб было немедленно достато! Потом идет он к черному ворону печальный. „Иван-купецкий сын, што ты печалисься?“ — „Черный ворон, брат родной, штоб достать бы нам платье венчальное“. — „Иван-купецкий сын, это нам не служба, служба вся впереде́. Садись в леккие лодки“. Сели в леккие лодки, немедленно поехали. Приехали туда во время церьковной службы. „Ну, вот, Иван-купецкий сын, ты будь нишшим, а я буду золотогривым конем. Я буду играть коло церкви, выдут меня все ловить. А ты в тот момент не зевай“. Вот он бегал коло церквы, стал играть. Бросили вси службу и вышли ево ловить, а Иван-купецкий сын в тот момент вбрался в церкву, взял платийку преспокойно и потом в тот момент выходя и говорить: „Гражданы, дайте я поймаю, вот у меня торбоцка есть; може ко мне придет“. Он подходя к этому коню, конь остановилси. Сел он на этово коня и до свидания.

Приехали к изморью, сели в леккие лодки и уехали. Приехали туда. Потом черный ворон посылае: „Ходи, говорит, Иван-купецкий сын, с докладом“. Подали эту пла́тьё. Государь сряду — венчаться. Але́на Приукрасная-то и говорить: „Никак я не могу венчаться, у меня, говорит, мово батюшка карета на дне моря на пупе́. Чтоб достать эту карету, коли хи́тра [слуга]“. Вот государь крикнул громко на Ивана-купецкова сына, штоб достать эту карету. Ну, вот приходи он к черному ворону. „Брат родной, говорит, черный ворон, нам топерь погибель“. — „Што такое, брат родной, Иван-купецкий сын?“ — „Достать карету нам со дна моря“. — „Да, Иван-купецкий сын, — черный ворон объясняе, — топерь, говорит, служба. Ладно, говорит, поедем“.

Сели оны в леккие лодки и поехали. Приехали на серед моря и остановились. Ну, вот цорный ворон и говорит: „Иван-купецкий сын, смотри я подоймусь в высоту и вдарюсь об воду́, на три вярсты воду́ распихну и смотри в тот момент, как можно хватай“. Он поннялся в высоту и вдарился об воду́, и разогнал воду́. Иван-купецкий сын схватился за карету и кареты не поцо́пал. Вот черный ворон в правое ухо вдарил Ивана-купецково сына. „Ну, вот смотри, говорит. Вот топерь я подаймусь опять в высоту и вдарюсь об воду́, на четыре версты воду́ распихну“. Вот он распихнул во́ду — Иван-купецкий сын схватился за карету и выташшыл. Немедленно оны вязуть эту карету.

Привезли эту карету к государю. Ну, вот государь онно — венчаться. Потом Але́на Приукрасная и говорит: „Нет, говорит, когда ваша слуга хитра́ да мудра́, пущай она мои серьги достане со дна моря“. Вот он идет пригорюнилшы. Не доходя черного ворона, перенимае волк-менный лоб. „Иван-купецкий сын, цево ты такой пецальный?“ — „Отстань, волк-менный лоб, не давай досады“. — „Но скажи, пожалуйста, какая табе досада?“ — „А вот, волк-менный лоб, достать со дна моря золотые серьги Але́ны Приукрасной“. — „Дай мне рукописание: как поедишь жениться, что мне тебя съись, — я, говорит, достану“. Ну, он взял не думалши дал ему рукописа́нию. Этут волк побег коло зморья, поймал рака, который нада всим ракам рак. Потом он и говорить: „Пусти меня, волк-менный лоб“. — „Нет, я не пушшу, покуда ты достанешь со дна моря золотые серьги“. Вот этот рак крикнул ракам, штоб разыскать серьги скорей. Вот эты раки разыскали немедленно эты серьги. Вот потом переда́ли волку. Волк-менный лоб пода́л ему, Ивану-купецкому сыну. Иван-купецкий сын принес эты серьги, передал Але́ни Приукрасной.

Але́на Приукрасная стала говорить государю: „Кто мою коляску отопрё, за тово замуж пойду“. Да. Потом царская хамилия путалась коло этой коляски три дня. Нихто не мог отворить. Пришел Иван-купецкий сын, тот взял и отворил. Да. „Ну, вот, говорит, мой муж“. Ну, вот ехать венчаться. Приходя к черному ворону говорит: „Брат родной, черный ворон, — ехать венчаться. Што я буду делать? Волку у меня дано рукописа́нию, что как поеду я жениться, штоб ему меня съись“. Черный ворон и говорит: „Да, Иван-купецкий сын, глуп ты на хьвете [свете]. Ланно, мы эту беду поправим“. Черный ворон взял в тот момент смазал с воску статуя. Поехали к венчу; взял черный ворон к Але́ны Приукрасной посадил статуя в открытой коляске, а Иван-купецкий сын в темной. Ну, вот аткуль ни взялся этот волк-менный лоб. Ляп этово статуя. Иван-купецкий сын обвенцалси с Але́ной Приукраснаю и отсталися на жизни.

№ 17. ЗОЛОТАЯ ГОРА

Жил в городе такой сини́льник, звать ево Иван. И так он зарабо́тывал здорово, хорошо. Он без работы никогда не бывал. И он работал все до часу ночи. Потом приходя яму вечером старик — он работае. Да. Потом и говорит: „Да, Иван, в тебя заработка хорошая. А только, говорит, моя лучше“. Ну, вот он и опрашивае: „А какая, старик, у вас заработка?“ — „Вот есть у вас, он говорит — синильника опрашивае — какой-нибудь металл?“ — „Как же, говорит, есь“. — „Ну вот, он, собирай, говорит, этот металл“. Он собрал лому, железа там шматов, ну, вот и давай, знаешь, в чугун вкладывать. В чугун вклали, он начинае варить. Сварил, выворачивае — все золото с этово металла. „Да, говорит, дедушка, твоя лучше заработка. Так ты научи меня“.

Ну, вот он взялся ево учить. Да. Он поча́л ево учить. Потреб[ов]ал нечистых духов. Потом говорит: „Несите ево в корабель, этого сини́льника“. В корабель снесли, вон явился туда. „Ты, говорит, сдень крест топерь; ты мне будешь сын, а табе буду отец“. — „Нет, говорит, я креста не сдену, я православный, креста не могу сдеть. Ну, а все-таки я тебя буду отчом звать“. И поехали оны на изморью. Переехали изморье. Выходи он на́ берег — являются три ильва. Два ильва оседланных, третий льва съ ясны̀м. Он и спрахывае: „Отец мой, куда поедем?“ — „Поедем, говорит, туда, где всево много“. Едут оны дорогуй, и потом этот сини́льник виде ростани́. Он хотел поворотить этого ильва в блещащий замок. Это не тут-то было — льва не поворотить. Он и говорит: „Што ж ты, говорит, сын, хотел от меня уехать, не, не уедешь“.

Приехали — огромадная гора. Ну, вот он излез с этово ильва, евонный старик, этот отет-та, взял ильва этова зарезал, ки́шки вынул — ево всадил в этова ильва. „Вот, говорит, слетит с этой го́ры птица. Схвати этово ильва и унесет на гору. Там много драгоценства. „Ну, вот ты оттуда мне это спускай, говорит, мы будем богаты“. Он и говорит: „Отец мой, а как я слезу оттуда?“. А он и говорит: „А я, говорит, табе цеп по̀дам; потом я тебя и спушшу оттуда“. Ну, вот схватила птица ильва, вташшыла туда. Вот он оттудова спущал драгоценства. Потом и говорит: „Топерь, говорит, достатошна“. — „Ну, а как я полезу, отец?“ — „А, говорит, ты сиди ты там; у меня там тридевять всажено — ты тридевять десятый“.

Он там ходил-ходил, ничево нигде невозможно слезь. Нашел ке́ндровое дерево — ну, и вот потом он взял ево ободрал и связал одно за одно и потом с этой горы стал спускаться. Спустился с этой горы и пошел. Дошел до этых ро́стань, где ильва воротил. Потом он повернул в этот в блещащий замок. Приходи в этот блещащий замок — сидит три девушки. Он как взошел, поздоровкался, как следуе. Бо́льшая говорить середнюй: „Што, говорит, это, говорит, тот человек, што ехал с нечистым духом на ильвах. Ну, вот, говорить, куда ж ты идешь?“ — „А, говорит, не спрашивай, дорогая, куда, я и сам не знаю куда“. Ну вот, эта предлагае ему: „Живи в нас“.

Он асигновался в их жить. Отправляются оны на должнось — яму все ключи доверяют — от двенадцати комлат. „Ну вот, по всем комнатам ходи, што хошь — то ешь, што хошь — то пей, — токо вот в эту двенадцатую комнату смотри никогда не ходи, то будешь несчастлив“. Ну, так ён и делал: в тую комнату не ходил. Ну, иногда-то захотел, антерес — дай в тую комнату зайти. Зашел в тую комнату: прекрасный сад и в саду пруд и шатер. Прилетае двенадцать девушек в этот пруд купатца. И онна сильно горас большая красавица. Он приходи оттудова и сделался печальный. Приходят с работы, начинают ево разговаривать — и он печальный. Эта потом малая и говорить на большую: „Спросите в нево: не был ли он в этом саду?“ Тая и спрахывае: „Иван, не был ли ты в этом саду?“ — „Был“, говорит. — „Ну, а што ты видал?“ Он и говорит: „А я видел двенадцать девушек“. — „Вероятно, говорит, тебе которая по нраву“. — „Да, говорить, есь одна по нраву“. — „Ты согласился и замуж взять?“ — „Да, он отвецае, с адавольствием бы“, говорить. Малая и говорит: „Нянь, нет закону! Он православный, а она неправославная“. Она и говорить, эта большая: „Все равно, можно“. Ну, вот эта большая и говорить: „Завтра пойдешь в сад, прилетять купатце, и ты замецай, которая где кладе платье“. Вот он назавтре отправляется в сад. Сидить в шатре и смотря, которая где кладе платье. Потом оны стали купаться. Он это забрал платью, приноси сюды в комлату. Потом серенняя и говорить: „Эту Аннушкино платье“. Взяли и повенчали его.

Немного он пожил, стал проситца, што как бы меня домой отправили. Эты девушки ево отправили домой. Приезжае он домой в свой город. Царевы кухарки ходили платью утюжить к ней, царевны, и говорять, што в нашева Ивана в синильника хозяйка привезена, так таких красавит нигде и нет, весьма красивая. Эта царевна стала говорить, что пущай она приде ко мне. Кухарки пришли доложили ней. Она пошла к царевны. Царевна спрахывае: „Аннушка, какова вы роду?“ — „Я, говорит, неправославная“. — „Сильно вы красавица, — это царевна на яну, — таких мало я встречала“. Она и говорить: „Ишшо што это за красавица. Когда бы я в свое платье оделася — еще б красивее была“. Царевна и спрахывае: „А где твое платье?“ Она и говорить: „Мое платье в Ивана, в мужа“. Она тихонько: „Только мне, говорит, одеть нельзя ево“. Чаревна горничную послала тихоньку: пущай принесе платье. Она взяла, прислуга, платье и принесла. Яна как одела эта платье, поннялась и полетела и сказала: „Пушшай Иван меня не разыскивае, ему не разыскать“.

Вот этот Иван: „А уж што во што не стане, а пойду жену разыскывать“. Вот он пошел разыскивать ону; идет дорогуй, встрецае два парня. Идуть эты парни и ругаютца. Вот, потом и говорит один: „Пойде́м [не „ё“] до встрешника, он наши дела разбере“. Он приходя: „Што у вас об чем?“ — „Да вот разбери наши дела. Нашли мы вдвух ковер-самолет и шапку-невидимку — и вот нам не поделить никак. Подели ты нам!“ — „А што, говорит, это составляе ковер-самолет?“. Он и говорит: „Вот, говорит, только эты винты развинтить — и тогда можешь лететь! А шапка-невидимка — куды хошь можешь идти — только надень шапку — никто не виде“. — „Ну вот, говорит, так дайте, я испытаю“. Потом он сицас взял, винтики развинтил, сел на этут ковер, шапку надел, поднялся и до свидания — им и поделил!

Прилетае в этот город, где евоная находится хозяйка. Допросился тама в городе, што где такая Аннушка находится. Говорять ему: „Она, говорить, сидить в остроги“. Он и спрахывал: „По какому смыслу ее посадили?“. Яму и говорять: „По этому она посажена, што она вышла замуж за православнова“. Вот он ожидал покудова ей пишшию понесут подавать. Вот понесли пишшию подавать, он взял надел шапку-невидимку и вот сзади за ним пошел. Взошел туда — нихто ево не виде. Потом ей пишшию подали и опять затворили, а он остался там. Ну, вот сдел шапку-невидимку — увидала хозяйка, крепко захватила за шею: „Ах, Иван, Иван, как ты попал? Ведь ты пропал тут. Пушшай бы я одна пропадала, цым и ты“. Он и говорить ёй, што справляйсе, завтра, говорит, будем дома. Она и говорит: „Как же мы будем дома? Я и не верю“. Он сделал ей пример, надел шапку там. Ну, она поверила. Назавтра пишшию принесли. Оны в тот момент и отправились — и никто их и не видал. Вот и прибыл Иван домой с хозяйкуй.

№ 18. ЦАРЬ САЛТАН

Три сестренки чесали в байне лен. Онна и говорить: „Вот если б меня государь замуж взял, я б весь мир бы одела одной ллиной“. А вторая говорить: „Что это, говорит, это не́што такое! Если б меня взял, тогда я одной ржиной все войска прокормила бы“. А третьяя говорит: „Это все, говорит, нешто. А меня если б взял бы, я б, говорит, родила трех сыновей: руки по локоть, ноги по колено в золоте, а во лбу месяц, в завойке звезды“. В то время государь ходил по охвоты и слушал. Вот потом он и решился взять лучше эту взамуж, которая трех сыновей родя. Ну, государь и взял, обвенчался на ей.

Потом эты сестренки разгневались на ону. Как ей родить приходило время трех сыновей, подкупили бабку-волшебницу, штоб как эту сестренку сверзить. Государь тое время был отправился в прочие державы, как ей время родить. Бабка-волшебница, как она родила трех сыновей, явилась бабить, и потом отписывають государю письмо, што вот бралась твоя царевна родить вот таких-то сыновей по колено в золоте и руки в се́ребре — родила на то место каких-то дикарей, на людей не похожо, как все равно, как зверье. Государь пише письмо, что до мово приезду штоб куда-нибудь ону деть. Ну, вот ону взяли с малым въюношам, заковали в боцку, пустили на морю, и эты въюноши росли не по годам, а по часам. Эта боцка несколько время плавала по изморью. Приплыла к онному острову. Малый въюнош и говорить в боцке: „Маменька моя, бласлави меня“. Мамушка ево бласлави[ла]. „Бох вас блаславляе“. Уперся ён в боцку своим ногами, выбил дно, вышли на этот во́стров.

На этом вострове ходють они и просють: „Маменька, бласлави нас“. — „Бох вас блаславляе, сынки“. Вот потом оны стали работать. Состроили себе дом. Живуть в этом доме. Ездили корабли на пристани и вудивлялись, што такой дом стал здесь. Приезжают в эту царство рассказывають государю: „На таком-то острове выстроен дом и такой либопытный. И стоить на этом вострови дуб, и на этом дубу три въюноша. Вверьх идуть — песни поють, вниз идуть — сказки говорять“.

Государь антерес поимел доехать до такого острова. Он поехал на этот остров. Приезжая на этот востров, видя на этом дубу — да! вверьх идуть въюноши — песни поють, вниз идуть — сказки говорять. Потом взоходи он — увидала царевна, што приехал государь, заходя в эту комлату — сидить царевна. Потом он и смотря на яну. „Откуда вы такие?“ Царевна и говорить: „Я не ’нна, у меня, говорить, есть три въюноша. Вот в меня въюноши: по локоть руки в золоте, по колено ноги в серебре, во лбу месяч, в завойке звезды“. — „Позвать их в комлату“, государь потребовал. Позвала в комлату, приказала шапки сдеть. Оны шапоцки сдели, засияла комлата. Вот государь тут вузнал. Взял потходя к ей. Ону поцаловал в вуста и потом и сказал: „Не вы ль моя будушшая жана?“. Она объясняя яму: „Совершенно я ваша жана. Што вы поверили каким-то подложным письма́м. Вот это твои сыновья“. Тода вон государь возрадовалси, взял свою жану, повез в своё царству.

№ 19. НЕВЕРНАЯ ЖЕНА

Ну, вот в онном месте жил купец богатый. И он сильно свою хозяйку жалел, мудрей как сам себя, и она ево жалела очень хорошо. Когда, бывало, приде лавки поверилше, она его, бывало, всегда перенимае и за шею захватывае. Во время сделался в городе мятеж. Потребовали с заграницы полк солдат на смирению этово мятежа. И остановился в этово купца полковник, и в тот момент этот полковник захороводил евонную хозяйку.

И сделалось в городе смирно. Потом этот полковник стал умолять, что поедем со мной за границу, эту самую хозяйку. „А как же я, говорит, могу въехать?“ — „Налей самовар, как приде твой муж, ты сиди за столом припечальси“. Налила самовар, сидит за столом припечалилши. Муж приходя: „Что, говорит, супруга, тебе стало“. — „Муж мой дорогой, бросим все, уедем за границу, мне уж надоело тут жить“. — „Дорогая моя, в нас какое тут име́ньё и сколько зданий! Как мы бросим?“ — „Так мы, говорит, что которое продадим, которое в аренду сдадим“.

В тот момент евонная хозяйка умерла. Не дает хоронить эту хозяйку и все лежит на груди на еённой и плаче. Поли́ца в ево отняла и похоронили эту хозяйку. Потом он нанял копчов, землю копать с своего здания, чтобы с своего здания выкопать на еёную могилу по подземелью ход. Ну, вот и он стал ходить все на е́йную грудь ложился и все плакал. Несколько время он так все ходил плакать туда. В прекрасную времю открылось све́тло там. Хто-то голос дал: „Васильев, говорит, неужели вы жалеете настолько свою хозяйку?“ — „Весьма, говорит, жалею“. — „Так что, говорит, хочете чтоб она во живности была? Вот табе, говорит, три листика бумажки. Вот онну бумажку положь на ло́б, другую на грудь, третью на но́ги. Она буде жива“. Он так и сделал.

Положил на ло́б и на грудь, и на но́ги. Встае хозяйка и говорить: „Ах, милый мой Васильев! Как я уснула!“ Прознал этот полковник, что она жива. Приезжае сюда. Собрались оны ехать за границу. Имение которое продали, которое в аренду сдали. Поехали оны, вышли, пошли в проход. Не доходя изморья: „Милый мой муж, я свои часы золотые забыла“. Ну, вот он и говорит: „У нас денег хвате, мы и там купим. Что табе?“ — „Никак я не могу без своих часов. Вернись, дорогой мой, возьми захвати мои часы“. Он вернулся за этым часам. Приносе эты часы — оны уже уехалши.

И вон тут сзади за им. Приехал туда за границу. Потом ево там не признають. Што ему делать? Взял он добровольцем записался в солдаты. Подружился с трем солдатикам. Он этих солдатиков и вуспитывал и напиткам поил. Ну, и потом в прекрасную времё пошли в гостиницу с своим друзьям. И евоная хозяйка стала этому полковнику говорить, што вот я шла панелюй. Говорили, что в нас за границей смирно. На то мест меня солдатик переня́л и растрепал и золотые часы в мя отобрал. В тот момент она подкупила солдатика. Взял этот солдатик эты часы запустил ейному мужу. Скричал полковник: „Как это быть так?“. Послал двух деньшшиков в эту гостиницу — обыскать солдатиков, которые там гуляють.

Деньшшики стали обыскивать, нашли у онно́во солдатика, у еёнова мужа, вытаскивают из-за шлагу эты золотые часы. Вядуть яво к этому полковнику. Этот полковник: „Взять этово солдатика расстрелить! На день табе слобода!“ — этому солдатику. Этот солдатик взял своих дружей, солдатиков. Поил что только им душа жалала. „Братцы, как меня расстреляють, вот вам три листика; как можно, вы постарайтесь меня с могилы выкопайте и положите на лоб и на грудь, и на но́ги эты листики. Взяли ево, расстрелили и похоронили. К могилы приставили стражу. Эты солдатики и думають: „Жалко нам свово товаришша, как буде?“. Один обдумал. Вот так сделаем: „Што бытто мы пьяные. Возьмем чэтверть водки и пойдем клу этой стражи, будем валяться, как бытто пьяные“. Так оны и сделали. Идуть, валяются перемазалши, вблись стражи повалились, и бочонок покатилси. Эта стража схватила этот бочонок, а яны бытто што как вуснули. Потом эта стража и давай это выпивать. Оны в тот момент напи́лись и спать полягли. Оны вскочили, эты солдатики, немедленно эту могилу разрыли. Потом ему взяли положили на лоб листик и на грудь, и на но́ги. Он вустал. „Это, товаришши, благодарю, што вспомнили мою просьбу“. Повел этых солдатиков в гостиную. Угостил этых солдатиков.

Потом эты солдатики разговор с им вядуть. „В нашево, говорит, царя дочь ляжить при смерти. Самые главные дохтора отказалиси: „Мы не можем взлечить“. Потом он и говорить: „Пишите заявлению, я, говорит, взлечу“. Сряду солдатики написали заявлению. Потом принесли государю заявлению. Требуя государь этово Василья. „Ну, могишь ты взлечить?“ — „Могу“. — „Ну вот, што хошь, то и возьми, я ничем не дорожу, токо взлечи“. Он и говорить: „Мне деньги не нужны, у меня денег своих сколько хошь“. Взял эту[й] царскуй дочке положил листик на лоб и на грудь, и на но́ги. Увстала царская дочь, как не́ было ничево.

Она и говорить: „Папа, говорить, как хошь, я за этово солдатика выду замуж“. Он и говорить: „Дочэнька моя, я об этом тебе ничего не могу говорить, — с удовольствием“. Ну вот, вышла за нево замуж. Государь ево призвел генералом. Этот генерал поехал войска проверять. Проверилши войска, приказал полковникам, штоб завтру на смотр быть и с женами. Потом эты полковники и говорять: „Што ж это такое генерал приказывая, што и с женами?“. Являются яны все на смотр и с женами. Потом он проходя самова ж этова полковника, которова евонная жена. Приказ дае этот же генерал — расстрелить таково-то полковника и с женой. Взяли и расстрелили и этово полковника и с женой. Ну, вот это и кончилось.

№ 20. ВЫШИВАЛЬЩИЦА КОВРОВ

Был бенный Степан-охвотник. И он пришел с охвоты домой — пообедать нечево. Отворилось окошко — влетае голубка в это окно, вдарилась в об пол, сделалась красавица, такая девушка. Потом и говорить: „Степан, я буду твоей женой“. — „Глупая, говорит, што ж мне жана? Мне самому нечево обедать, а не только тебя прокормить?“ — „Сыты будем, Степан, об этом не говори!“ Так она и состоялася женой. „Ходи, говорит, в ково в знакомого, возьми рублей сорок де́нёк“. Он пошел, в онно́во знакомово занял сорок рублей денёк. „Ступай на рынок, купи разных мотков ниток“. Он пошел на рынок, купил разных мотков ниток. Ну, потом она начинае ковер вязать. Связала ковер. „На, Степан, неси на рынок, продай этут ковер. То́ко не торгуйся, хто што буде давать — за то отдай“.

Вынес он на рынок, развесил этот ковер, собрался народ к этому ковру; даже прочему народу, которы сдали — не добиться посмотреть: никто не видывал таких ковров. Еде инерал. „Што тут за публика?“ — „Ваше присходительство! Таких ковров, я думу, и вы не видывали“. — „Отшанитесь, публика!“ Генерал подходи близко и смотря. — „Да, праведно, што я таких не видывал! Што цена?“ — „Што дадите!“ Инерал посулил тысщу рублей. Он взял инералу подал. В этово генерала невдолги годя — бал. Потом протчие и говорят хто што: „Я, говорит, вот то-то види либопытное“. А вон и говорит: „Вы тово не видывали, што я видел! Вот не токо я видел, а в меня сечас есь“. Принося этот ковер, развернул этот ковер. Эты гости вси смотрють. — „Где вы взяли? Таких мы ветшей ишша и не видывали!“ — „А вот Степана, говорит, вохотника хозяйка такие работая“. — Потом царь посылае деньшшыка к этому Степану. Потом Степан смотри в окно, говорит: „Хто-то в кореты еде“. Ну, вот приехал деньшшык, переставил ногу через порог, посмотрел на ево хозяйку, не мог ответить ничево и въехал обратно. Докладае чарю, што я был вот в Степана, ну, осмотрел ево хозяйку. Ответить не мог я ничево.

Потом государь сам садится на повозку, приезжае к этому Степану, ногу́ через порог переставил, посмотрел на хозяйку, ответить не мог ничево. С этым обратно поехал. Потом он стал разыскивать волшебников, этот государь: как бы этово Степана сгубить? Нашлась такая бабка-волшебница. Тая говорить государю: „Инаце никак, говорить, ево [не сгубить]: дайте задачу, што за тридевять земель там есь золотой баран. Пушшай он ево достаня. А иначе уж оттуда он никак не придё“. Государь ему дал задачу, чтоб достать тебе за тридевять земель золотого барана. Он приходя к хозяйке и говорить: „Вот топерь, говорить, што буде, што достать мне барана за тридевять земель“. Вецером позно хозяйка открыла окно, позвала буйные ветры: „Буйны ветры! Вы везде бушуете, достаньте мне за тридевять земель тридесятого царства золотова барана“. Буйны ветры немедленно сряду отправились. Наутре́ приносють этово барана. Хозяйка буде этово Степана: „Неси этово барана“. Степан взял, понес к государю этово барана. Принес этово барана, подал.

Государь начинае эту бранить волшебницу: што вот, ты говорила, Степан не достаня. Эта волшебница опять начинае по книгам. Нашла в книгах то, што, говорит, пошли ты вот туда Степана. Пушшай он принесе то, неведомо што. Призывае Степана государь: „Принеси мне то, неведомо што“. Приходя домой и говорит своей хозяйке: „Вот послал туда [неведомо куда], принеси то, неведомо што“. Хозяйка открыла окно, позвала ветры: „Ну, вот, буйны ветры, вы летаете, везде бушуете. Где найти то, неведомо што?“ Ветры отказали: „Мы этово не знаем“. Потом она начинае по книгам искать. Искала — не нашла. „На, Степан, вот я табе дам клубочек. Куда этот клубочек поко́тится, туда и ты иди“.

Этот Степан взял клубочек, пустил. Клубочек ко́тится, и Степан идет. Прикатился этот клубочек к фижины, заходя Степан в эту фижину. Сидит старая старуха. „Куда, Степан, идешь?“ — „Иду туда, неведомо куда, принести то, неведомо што“. — „Да, друг Степан, — эта старуха отвечае. — Попробую искать!“ Она зачала искать и не могла найти нигде. В тот момент скача лягушка-квактушка. Эта старуха сряду сгребла яну, эту лягушку: „Не знаешь ли ты?“. Эта лягушка отвечае: Я знаю. Это буде дело за́ морем. Пушшай иде со мной, я ево отправлю“. Потом он пошел с ней вблизь моря. Эта лягушка начинае дуться. Потом она как надулась: „Ну, Степан, садись на меня, держись крепши. Вот я за море отправлю“. Вот эта лягушка поплыла. Переплы́ла морё, начинае речь говорить Степану: „Вот, Степан, пойдешь ты вот такой-то тропой и буде там огрома́тная гора. На этой го́ры буде нора. Ты в эту нору́ ступай; будет там темно, ты ошшупай, там есть шкапик, ты в этот шкапик влезь. И придуть люди, будуть говорить. Ты там слушай“.

Пошел он этуй тропой. Пришел к этой горы. Влез в эту но́ру, ошшупал шкапик, влез в этот шкапик, сидить спокойно. Слыша звук людьми. Потом приходють в эту нору. Один и говорить: „Брат-сват, зажги огонь“. Потом сряду огонь открылси. „Брат-сват, собери стол!“. Накрылся стол. На столе разные е́ствы. Потом покушали. „Брат-сват, вбирай всё!“. Потом вобрал. „Брат-сват, туши огни!“. Самы пошли. Выходя Степан со шкапику. — „Брат-сват, зажги огни“. Сичас огни зажег. „Брат-сват, как покушать?“ Сицас стол набрался. Степан садится кушать, налил две рюмки водки. „Брат-сват, иди выпьем вместе!“ Этот сват и говорит: „Вот с таким бы я пожи́л. Скоко лет служу, никогда не пригласять!“ Ну, вот Степан начинае речь говорить: „Пойдем, брат-сват, со мной“. — „Пожаласта, возьми! Я от тебя непрочь“. Покушал Степан, вобрался стол. Огни потухли. Степан начинае с но́ры выходить.

Вышел с норы и скричал Степан: „Брат-сват, тут ты?“. — „Я от тебя непрочь: куда ты, туда и я“. Идет Степан этуй же тропой. Приходя к изморью. „Брат-сват, как мы поедем?“ Брат-сват говорить: „Вот нам лодка плывет“. Немедленно является лодка. Садятца оны в лодку, едуть оны мо́рюм. Есь там прекрасное место, остров. Приехали к этому вострову. Степан и говорить: „Брат-сват, отдо́хнем“. — „Можно!“ Потом этот Степан говорить: „Брат-сват, собери стол!“ В тот момент приходя к этому острову кора́бель. Выходя с этово с корабелю инерал. — „Бытто бы, говорит, тут не бывало такова острова“. Степан сделал приглашению инералу за этут стол. Инерал удивился. „Как вы, — этому Степану, — как вы из дома набралися этых продухт“. Этот Степан отвечае: „Я, говорит, из дома не вожу ничево“. — „А где вы берете?“ — „А вот покушаем“. Вот оны покушали. Стяпан сказал: „Брат-сват, вбяри стол“. Сцас стол вобралсе. Этот генерал вудивилси. Потом со Степаном рец и говорить: „Давай, говорить, хороша в меня шашка — а в тебя говорить луччы. Давай, говорить, поменяем“. Этот Степан: „А што говорить, шашка може работа́ть?“. — „А сколько хошь войска — она, говорить, всех перерубя“. Стяпан не хотел поменять. Брат-сват ему тихоньку сказал, Степану, што вот меняй; я с ним не буду, а с тобой буду. Буде шашка с тобой, и я буду с тобой. Потом Степан взял поменял.

Потом и поехал Степан. Немного проехалши, этот Степан крикнул: „Брат-сват, тут ты?“ — “Тут!“ Вот оны приехали к этому государю. Он и говорить: „Ну што, привез?“ Он и говорить: „Да“. — „Показывай!“ Он сряду скрикнул, Степан: „Брат-сват, набери стол!“ Сичас сват набрал стол — как царю кушать. Этот царь види, што ничим Степана никуды не сверзить: крикнул своим лакеям: „Срубите Степана“. Только лакеи подошли к ему, хотели рубить яво, крикнул Степан: „Руби, шашка!“ Шашка за́чала рубить всех, правых и виноватых. Потом крикнул Степан: „Руби царя“. Шашка взяла срубила царя. Степан обратно пришел к своей хозяйке, остались на местах [т. е. вместе] жить.

№ 21. СКАЗКА О РЫБАКЕ И РЫБКЕ

Был старик такой, ловил рыбку. Пошел он рыбку ловить. Поймал золотую рыбку. Эта рыбка потом прося: „Старина, пусти меня. Я тебе пригожусь“. Жалко старику было пускать, а взял пустил. Приходя к своей старухе. „Вот, баба, была мне счастье попалши!“ — „Какое, дед?“ — „А золотая рыбка была у меня поймана“. — „Так куды ж ты ону дел?“ — „Дура-баба, стала просить — я пустил; што табе нада, то, говорить, я табе и дам“. — „Дурак-дед, што ты сделал? Ты не знаешь, что у нас корыто пропалши! Ходи к ней, проси, штоб корыто дала“. Старик побег туда. „Золотая рыбка я к табе“. — „Што старина?“ — „Корыто пропалши“. — „Старина, ступай домой, корыто буде!“

Дед является домой. Уже в бабе новое корытў. Потом эта баба и говорить: „Дед, дед! Ходи топерь к золотой рыбке. Я не хочу быть крестьянкуй, а хочу быть дворянкуй“. Дед побежал к золотой рыбке. „Золотая рыбка!“ — „Ну што, старицок?“, — рыбка отвецае. „Вот, золотая рыбка, моя баба не хоче быть крестьянкуй, хоче быть дворянкуй“. — „Ступай, старина, домой“, — рыбка ответила. Старик приходя домой, уж баба дворянкуй. Немного сгодя, баба посылае опять. „Дед, ступай к золотой рыбке, штобы рыбка меня сделала: топерь я не хочу быть дворянкой, хочу быть госпожей“. Побег дед к золотой рыбке. „Вот, золотая рыбка, не хоца моя баба быть дворянкой, хоца быть госпожой“. — „Ступай, старина, домой“. Дед приходя домой — уж баба госпожой. Немного баба пожила, посылая опять деда: „Ступай, дед, к золотой рыбке, проси золотой рыбке, штоб я была царицуй“.

Старина пошел опять к золотой рыбке. Пришел дед к золотой рыбке. „Золотая рыбка, я к табе. Не хоца моя баба быть госпожой, хоца штоб царицуй“. — „Ступай, говорит, домой“, эта золотая рыбка. Приходя дед домой: как была баба в пропасном корыте (!) и опять в пропасном корыте! Вот и все.

№ 22. ОБ ИВАНЕ-ЦАРЕВИЧЕ И ЖАР-ПТИЦЕ

Вот в царя было три сына. Занимались охотуй. Ну, вот государь им сказывал: „Хто б из вас бы, говорит, мне птицу-жар достал бы“. Оны и пошли втрех на хвоту. Идуть на хвоты, видють куца муравьев. Один и говорит: „Надо эту куцу разорить“. Малый и говорить: „Не надо, говорить, разорять. Оны, говорит, трудились“. Так вон умолил; оны и не стали разорять. Потом немного прошли. Бежить лисица. Потом эты хотели убить лисицу, малый и говорить: „Не надо бить лису, лиса красивая, хорошая“. Оны так весь день проходили, никово не убили. Пришотци домой жалютца отцу, што мы с ним ходить не будем. Нам не дал никакой дичи убить.

Ну, вот бо́льший собирается идти жар-птицу доставать. Потом иде — стоит две харчевни: на правой руке такая веселая харчевня — песни поють, разные игры играють; на левой руке — печальная. Он пошел, где веселая харчевня, ночевать; пропился, промотался там; стынно домой явиться к отцу. Потом пошел другой разыскивать, тоже второй. Пришел и этут сюда, в эту харчевню ночевать. И этут так порядком пропилси.

Потом отец и говорит: „Ступай ты, Иван-царевич, разыщи своих брате́й“.

Потом он идет, Иван-царевич. Не доходя этых харчевен. Потом бежить лисица. — „Иван-царевич, куда идешь?“ — „Лисынька, иду братей разыскивать и потом птицу-жар достать“. — „Так вот, Иван-царевич, я вам буду говорить: в веселую харчевню ночевать не ходите, а ступай на левую руку́, там поночуй. А назавтрее я к табе прибегу“. Он поночевал; назавтрее выходит с этой харчевни. Является ли́са. „Ну, Иван-царевич, садись на меня, я тебя понесу“. Сел он на яну, поташшыла лиса. Приташшыла туда, где жар-птица. Потом и говорит лиса. „Смотри, ты пойдёшь за птицуй. Как возьмешь жар-птицу, токо клетку не бери“. Он пошел, взошел туда, смотря: птица хороша, а клетка лучче. Што я онну понесу: возьму и клетку. Как он взял птицу и с клеткуй, струны заряча́ли — Ивана-царевича поймали.

Потом начинают ево судить. Протчий царь там и говорить: „На смерть ево судить нельзя. Вот в меня есь такая го́ра: пуштай он эту гору скопая — тогда прошшается ему“. Ну, што ли? Он начинае эту го́ру копать, а го́ра не подается. Прибегае эта ли́са, начинае Ивану-царевичу помогать. Оны немедленно копають, день и ночь: эту гору скопали. Иван-царевич и думае: „Как бы птицу взять?“ Эта ли́са и говорит: „Иван-царевич, никак табе топерь не взять. Я знаю в онном месте достанем мы тово коня, который быстрее ветру. Садись на мяня, я тебя понесу. Приедешь туда, в тя деньги есь, угости конюхов“. Он приехал туда, угостил конюхов. Потом конюхи уснули крепким сном. Взял Иван-царевич, оцапил этого коня и поехал. Приезжае сюда. Вот ли́са и говорить: „Вот, Иван-царевич, бери, перьву с тобой согласится эта княгина“. Иван-царевич подходил к этой княги́ны.

Потом княги́на соглашению дала. Он и говорит ёй: „Как, говорит, княгина, нам эту жар-птицу взять? Мне так ехать нельзя“. — „А вот, Иван-царевич, — эта княгина и говорит, — я конюхов всех пьяным напиткам напою“. Потом она напоила пьяным напиткам. Приходя к Ивану-царевичу: „Иван-царевич, топерь бери“. Иван-царевич взял золотую клетку, всадил птицу в золотую клетку. Потом оны сели с княгинуй и поехали. Не доежають этых харчевен, этот Иван-царевич и говорит княгины: „Надо заехать, говорит, за братьями; оны, говорит, тут промоталшы“. Потом заходя он в харчевню. „Братья, поедемте домой“. Хозяин и говорит Иван-царевичу: „Уплати тысьцу рублей за братей“. Взял Иван-царевич вуплатил. Вот оны едуть — и братей везет.

Прикрасном месте, как оны устали, расположились покушать. Потом оны покушали. Иван-царевич отошел на стрельбу от них, сел на бруб на колодец. Бо́льший брат подошел к ему, взял толконул ево — Иван-царевич упал в колодец. В тое время в колодце воды не было́. Потом оны взяли этово коня, этых два брата, и потом птицу-жар и княгину и поехали домой.

Приехали домой и говорять: „Вот, папа, мы достали птицу-жар и коня — быстрей ветру и княгину. Надеялся ты на Ивана-царевича — Иван-царевич пропи́лся, наш брат, твой сын. Вы надеялись на ево. Он не мог ничево достать“.

В тот момент прознала лиса, што Иван-царевич погибае в колодце. Потом прибегае ли́са к этому колодцу. Потом вскакивае в этот колодец. „Иван-царевич, садись на меня“. Иван-царевич сел на ли́су, вынесла ли́са с этово колодцу. Идет Иван-царевич домой. В тое время княгина сидела на балфоне. Эта княгина увидала — и вот потом узнала ево, вскочила в скором времени с этово балфона, схватила за шею. „Вот, папа, хто доставал табе птицу-жар и быстрова коня этова — Иван-царевич. Оны были в такой-та ка́рчмы, про́пились совсем; им и домой бы не попась. Иван-царевич выкупил их за тысячу рублей“. Взял отец, выгнал их вон, а Ивану-царевичу отказал все царство.

№ 23. БОГАТЫРЬ ГОРОШИНА

Жила бенная женщина. Народился в ей въюнош, вырос он годов около пятнадцати. Идет он тропкуй, парень дубы таская, охватные дубы, возьме — с места на место перенося. Он вудивился стоютци. А этому въюноше была фамилия Горошина. Этот въюнош и говорить: „Какую вы силу имеете!“. Он отвечае ему, этот парень: „Што это за сила, говорит. Есь на свете родилши, говорит, в такой-то деревне въюнош. Ему лет около пятнадцати, фамилия Горошина. Вот в тово сила, так сила!“

Вот потом въюнош пошел дальше. Нося мужик на сабе бревны. „Да, говорит, вот сила так сила!“ Мужик остановился. „Што, говорит, это за сила? В нас есть народимши в деревне въюнош, фамилия Горошина. Вот сила, так сила!“ Въюнош немного прошел. Ляжить на реке кит-рыбина, и заперта вода, держа воду́. Вон и говорит этот кит: „Горошина, переходи, скоро воду́ пускать буду“. Горошина перешел в тое времё. „Имеете вы какую силу?“ — „Да, што, говорит, в мя за сила. Вот есть, говорит, Горошина — вот в тово сила, так сила!“

Немного прошел. Окапывае мужик колодец. Потом он и говорить: „Што ты делаешь, мужик?“ — „Колодец, говорит, тут неудобно. Переношу на другое место“. — „Да, вот, говорит, сила, так сила! Колодец перенести!“ Ну, этот и говорить ему: „Што, говорит, в мя за сила. Есь на свете Горошина — вот сила, так сила!“

Немного прошел — в мужика два сына — разломали скотский двор — и все отцовых денёх искали и не нашли, рассыпали хату — тоже не нашли, заругались — дошло дело до убивства. Подходя этот Горошинка: „Об чем вы ругаетесь?“ — „Вот, говорить, малый въюнош, рассыпали двор, отцовних денёх сочили и не могли найти, и хату тоже рассыпали — все де́нюх искали“. Эта Горошинка и говорить: „Я мальцик малолетный. Вы люди пожилые. Как вы глупо обрашшаетесь своим умом! Я хоть малолетный, все-таки я вас научу. Вашева отца деньги вот под этым камнем“. — „Так нам, говорит, с-под этово камня не достать. Тут этово камня лошадьми не подымешь“. Подшел Горошинка к этому камню, взял камень, поння́л. „Вот ишшите тут“. Вот оны напали эты деньги. Больший брат и говорить: „Нады эти деньги с этым въюношей поделить“. Горошинка говорить: „Мне деньги не надо! Я мальчик малолетный. На что мне деньги!“ Продолжая ды́льше.

Ну, вот идет тропой. Ломае медведь лес. Потом он взял этово медведя поймал. Приводя в деревню. Вот говорить: „Медведь тут в вас какая собака: ломае лес, токо портя; возьмите ево прикуйте“. Взяли мужики ево приковали. Горошинка продолжал ды́льши.

Идет тропою. Напали на ево разбойники, шесь человек. Потом хотели ево убить. Он взял правуй ру́куй пораз всех ударил шесть, и оны убегли.

Потом он пошел темным [не „ё“] лесом. Приходя в онну хижину в лесу. Онна старуха сидить в этой хижины. Потом и говорить яму: „Малый въюнош, куда ты попал? Тебя здесь убьють, тут находятся разбойники“. Он с этой фижины продолжал ды́льше.

Вбрался в такой лес, что никак ему не выдти. Было дело позно. Увидал какой-то огонек — пошел на этот огонек. Потом приходя, тоже посеред лесу хижина. Взаходя в эту хижину — огонь горить, нет никово. Потом он сам себе и думая, как же я так пойду, ково-нибудь буду ожидать.

В двенадцать часов ночи является двенадцать разбойников, привозют какую-то княгину. Атаман и говорить этой шайке разбойников: „Сходите, какая такая невежа пришодцы без спросу в нашу фижину?“ Он и объясняется: „Вы спросите в меня: кто я есь? Я мальчик малолетный“. Разбойник и говорить: „Вот мы тебе сичас покажем“. Приступають к этому мальчику. Давай ево казнить. Этот мальчик нашел какую-то железину, убил всех двенадцать. Стала княгиня ему умолять: „Свези меня домой к моему отцу“. Он взял запрег ихных лошадей, повез эту княгину. Еде он с этой княгинуй, смотря отец сдыли́: бытто моя еде Але́на. Подъехал поближе, выскочил отец, захватил ону за шею: „Как тебе бох спас?“ — „Папочка мой ронной, вот спас мене этот въюнош“. Он и спрахывае в яво: „Што тебе нужно, то я и уплачу“. — „Не надо мне, говорит, ништо; плата ваша не ну́жна“. Дочка и говорить: „Папочка ронной. Вы не знаете, хто он есь. Вы знайте, что он, хотя бы малолетный, сильный богатырь“. Начинае этот отец умолять ему: „Живи со мною. Вот моя дочка буде табе жена“.

Осталси и он жить. Потом немного годя, нападае какая-то сила на эту царству. Отец и говорить: „Што будем делать?“ — „Мы, говорить, своей судьбой будем делать!“ Потом взял он шашку и пошел крошить народ. Потом проти ево выходя богатырь. „Што ты делаешь? Гли чаво ты губишь народ? Я ведь тебя, этово мальчика, скоро сказню. Ведь в свете проти меня нет богатырей сильней. Токо есь в онном месте богатырь Горошинка. Ну, тому сюда не попасть“. Взял богатырь палицу-була̀вицу двенадцати пудов, ударил Горошинку. Потом Горошинка не пошатнулся, токо всхмехнулси. „Вы шутите, али смеётесь?“ Вот этот Горошинка взял правую руку, поння́л и ударил этово богатыря. Этот богатырь повалился и говорить: „Да не Горошинка ль ты?“ — „Да, вон и говорить, самый я“. Взял вон этово богатыря, привел в свое царство, посадил в темницу.

Немного сгодя, требуя лютый змей этово государя к морю на съеденье дочери. Эта дочь печалится, што повезут меня сегодня вечером змею на съедение. Потом вечером стали отвозить эту дочь. Отвезли к изморью. Пошел этот Горошинка. Потом немного сгодя выходя змей с изморья с двенадцати головами. Ну, вот и говорить этот змей: „Ишше царевну привезли да и зашшиту дали. Ведь на свете проти меня нет никово, всих я переборю и всех я переем. Есь на свете токо в онном месте Горошинка. То́му сюда не попасть. А это каково прислали малово въюноша со мной бороться. Ну-ка, малый въюнош, подходи-ко!“ Подходя малый въюнош: „Ну, змей лютый, хто преждо буде бить“. Змей и говорить: „Бей ты пе́рьво, я твой шшало́к снесу“. Этот Горошинка ударил змея иржа́вуй шашкуй. Три головы в змея покатилось. Потом змей и говорить: „Хоть ты малый въюнош, а бьешь хлестко“. Змей ударил Горошинку, просек ву́хо Горошинке. Горошинка второй раз ударил — змея две головы срубил. Да. Он, этот змей, и говорить: „Да! хоть я сохватился с тобой драться, а не Горошинка ль ты?“ Потом он этот змей стал умолять ему: „Больше ты меня не бей!“ Этот Горошинка и говорить: „Я тее[4] так нетпушшу, пока я тее сказню“. Потом этот Горошинка нанес ему третий удар, срубил ему вси головы. Взял он ево рассек всево, взял царевну, повел домой, приводя домой; [она] говорить свому папы: „Вот топерь-то в нас зашшыта. Ни в каком царстве нет таких, как в нас таперь Горошинка“.

Немного сгодя, объявляя самый старший змей, што моево брата сгубили, теперь я рассердилси, переем все царсво. Вот топерь везите самую старшую дочку мне на съеде́нью. Свезли старшую дочь к изморью. Потом пошел Горошинка зашшыту дать. Выходи змей с воде. „А вот, говорит, теперь-то так: возили по о́нному, а топерь стали по́-двою“. Объясняе ему речь Горошинка: „Онным наи́сьси“. — „Ах, малый въюнош, ты ищи [-еще] проти меня разговариваешь“. Ничево не говоря после этово, этот змей ударил Горошину, ранил в праву руку, потекла кров. В тот момент подскочила царевна, руку перевязала. Он как вдарил змея. Отсек ему руку. Ну, вот потом начинае змей сердиться. Змей ударил Горошинку, лютый змей, просек ему шшоку́. Потом Горошинка нанес ему удар. Свалилось ево четыре головы. Потом змей лютый начинае говорить: „Не ты ль мово брата сгубил?“ Горошинка и говорить: „В драке опросов нет. Хто ково нагне, тот тово и бье“. Потом Горошинка нанес ему удар. Свалилось в ево четыре головы. Потом он Горошинке нанес вудар, просек грудь. Потом он и начинае говорить: „Ха, змей лютый, говорить, ты проти меня еще все схватываесся“. Потом Горошинка нанес ему удар еще, срубил все руки (!) ему. Потом змей лютый начинае умолять ему: „Прости ты меня, что я проти тебя стал воружаться. Я не знал, что ты есь на свете Горошина. Если б я знал, я бы с моря не пошел. Отстав мою жизень топерь, больше не руби. Я теперь больше, с сех пор людей есь не буду“. Сжалился Горошинка, отпустил змея лютова.

Взял царевну, повез домой. Привез домой. Пошла с груди кров, вскочили эты царевны и заплакали. Подходя яво жана. „Милый мой муж, разбили тебя всево“. Взяли оммыли, позвали дохторей. Дохтора смазали лекарством. Горошинка переправился. Вси царства стали бояться этово Горошинки. Вси стали дань платить Горошинке.

№ 24. АНТОН[5]

Жил дед да баба. Ен был вумный, а женку взял даркаватаю, а доц вышла эшшо дурнее. Вот она полезе молоть и все голося. Вот батька спрахывае, цаво она все голосе? Она отвецае, што выду замаж за́ реку, рожу Антона, поде к вам в гости и втоне.

Обдумался дед: брошу с этим дуракам жить, не найду ль умнее. Вот приходя в деревню, рубють избу́ и сталши тот на тот конец, на бервено, тот на другое, воткнули топоры, и растягивають лесинину — она коротка. Вот это вумный сказал: „Бросьте, не растягивайте лесинину, а отрежьте шматок да и наставьте“. Сказал и пошел эшшо умнее социть: и тут дараки!

Вот приходи: тут срублен дом. Вот бабы решотам носют. А он и спрахывает: „Чево вы носите решотам“. — „А, говорить, свету нет!“. У них вокны не прорезаны. Вот ён им и сказал: „Вы вот так прорежьте, осадите, рамы закажите, стеклы вставьте, у вас и будет свет. Ну, пойду эшшо умнее социть, не найду ль“.

Приходит в другую деревню. Ну, вот запрягает мужик лошадь. Лошадь около избы, а хомут около сарая. Он разгоняет, чтобы лошадь с разбегу в хомут попала. Ну, вот этот старик и сказал: „Што ж вы, дураки! Вы наденьте хомут — вот и все“. Поднес хомут, подвел лошадь к дрогам — все им показал. Бросил этых дураков, пошел еще умнее социть.

Ну, вот иде — стоить баня — на бане трава. Она не крыта, на ей выросши трава уже. Вот мужик тяне корову туды траву есь, взялши за глотку, на веревку тяне. Вот он и сказал: „Бросьте, дураки, сорвите траву, скидайте корове вниз, она съись“. Плюнул, от этых дураков пошел. „Пойду умнее социть“.

Вот пошел, приходя — виде избушка, иде коло избе, в избе стуканье. Ну, вот разослан так портки, из пецки скакают — портки надевать. Вот вумный-то сказал: „А вы вот так: сперва одну ногу всуньте, потом другую наденьте, застенитесь и сидите“. Показал им, как следует быть. И пошел дальше от дураков — и тут дураки — все умнее со́ци.

Ну, вот приходи этто в избу — наварен кисель, на столе поставлен. Тут на столе почернуть, а под мост макать идут. А вот вумный и сказал: „А вы б на столе поставили и тут же и молоко. Ели бы кисель и макали бы“. Бросил он искать: нигде умных не нашел и пошел к своим дуракам.

№ 25. МОРОЗКО

Жил дед да баба. Вот перьвая жана померла, отсталась до́цка. Вот он ожанился на другой, взял с доцкуй. Ну, вот баба и взъелась на дедову дочку: „Дед, куда хочешь девай сваю доцку“. Дед повез ее в лес. Вот он там в лесу повеся ломи́нку, чтобы она стучала и дочка думала, что дед там; сказал ей: „Ты собирай хворостину, а я к тебе приеду“. Набрал хворосту и уехал домой, а дочку оставил в лесу. Ну, вот она собирала, а дед въехал, она искала-искала — батька нет, пошла по тропиноцке. Потемнело. Она пришла в избушку, в избушке там обноцело.

Вот ночью мороз тресь-тресь. „Мороз, мороз, не бог ли тебя принёс?“ Вот мороз тут ей платье и шубу, и валенцы, плат — все ей принес. Она одела, обула. Вот мороз тресь-тресь. Она говорит: „Мороз, мороз, не бог ли тебя принёс?“ Вот юй [кажется, так!] тут мороз — сундук, коня подогнал, кореты, всё ей.

Баба запекла блины, а сука: „Тяв-тяв-тяв, дедова доцушка еде в злате-серебре“. А баба сов сковородник ей в зубы. „Она, говорит, где-нибудь зубы оскалилши“. Сука: „Тяв-тяв-тяв“. Баба опять также. До трех раз это. Ну вот, дедова доцка приехала, вся в злате и серебре, кони и так все. Вот баба и взъелась: „Дед, завези и мою“. Она говорит: „Мороз, мороз, не чорт ли тебя принес“. Мороз оторвал ей руки. Опять то же и такой же ответ — мороз оторвал ноги. В третий раз разорвал ее всю.

Баба запекае блины, а сука: „Тяв-тяв-тяв, бабины доцушки ижи зубы оскалены“. Баба кидь ей туды блин. Говори: „Бабина доцушка еде в злате и серебре“. А сука опять и т. д. Баба и деда стала журить, что яну не туды ты завез. Вот деда пожурила — дед пошел разыскивать. Ходил-ходил — нашел ту избушку. Пришел — там одны косточки валяются, обобрал в рогозину да и понес. Вот дед принес, гром бабе: „На, жри, змея, ты сожрала!“

№ 26. ДОЧЬ И ПАДЧЕРИЦА

Жил дед да баба. Онна была доцушка ронная — другая неродная. Ну, вот баба таким порядком взъелась: „Куда хошь заводи свою дочку!“ Ну, вот дед завел ее в темный лес. Вот она и обноцила — она ишла-ишла-ишла, нашла избушку — стоит избушка на курьей ножке, на петуховой жилке, лыком завязана. Ну, вот она развязала дверь, влезла, там одны боцки и цаны стоять. Она их переглядела: которы с кровью, которы с головами человечецкими. Вот она влезла дальше [т. е. в другую комнату, или самую избушку, если чаны были в сенях], видит — там одна мышка. Мышка говорит: „Девушка, ты зря сюда попала, тут медведь тебя съесь“.

Приходя медведь: „О, русским духом пахне! Ну вот, дева, вари комы́ мне“. Яна скипятила воду, комы стала мясить. А мышка подбежала: „Дева, дева, дай комка“. Дева кидь ей туды комок. А Миша-медведь: „Дева, што ты делаешь?“ — „Мишка-медведь, никово“. Вот она сварила, сели с медведем ись. А мышка подбяжить: „Дева, дева, дай комка!“ Дева оттуда кидь ей комок. Мышка сказала: „Я тебе пригожусь“.

Миша-медведь заругался и заставляе слать ей: „Стели ряд каменья да ряд поленья, ступа в головашки“. Огонь затушили. Мышка подбегла: „Дева, лезь туды под кровать за сундуки“. А Мишка-медведь дась ей клюци, этой девке-то, с ним бегать, а мышка клюци взяла, а девушка спряталась. Вот мышка под лавку — с клюцам бегае, а медведь кидае в нее. Скидал поленья и каменья и ступу. Он думал вбил. Мышка ключи девушке подала, сама убежала. Медведь лег спать, утром встал и девушку ввидал, сам ушел куда нужно.

Вот мышка эту девушку замуж отдала. Вот мацыха услышала, што девушка замуж отдана, говорит: „Дед, завези мою!“. Дед завел [и дальше также]. Другая кашу варит, мышка просит. Она говорит: „Миша-медведь, мышка кашки просит“. Он говорит: „Вдарь ты ее ложкой“. Она яну ложкуй и т. д. Опять мышка просит и получает удар ложкой. „Дева, стяли ты мне“ и т. д. Он дал ей ключи. Как огонь затушили, мышка просила у ней ключи. Она сказала медведю. Он говорит: „Ты не давай“. Он стал кидать, девку вбил. Потом лег спать. Поутру встал — кровь высосал, ноги, руки и все разложил по чанам и бочкам — и пошел.

Баба не дождала дочки, деда пилила-журила. И все!

№ 27. ВОР АНДРЮШКА

Бывало собирае барин, спрашивае, которые могли што работать: которы в п[а]харя, которы што. У мужика было четыре сына. Барин говорит: „А твои как сыны?“ А ен говорит: „Я их спрошу“. Пришел: „Сыны, который што може работать?“ Один говорит: „Я буду столарем“. Другой говорит: „Я буду кузнецом“. А третий говорит: „А я хуть и сапожником“. А в последнева Андрюшку спросил: „А ты цем?“ А он говорит: „А я вором“. Который больше доходу нанесе батьку. Сапожник там принесе рубль, другой сын полтинник, третий може полтора; вор, оказывается, больше всих нося доходу.

Ну, вот барин и услышал, говорит: „Потребовать Андрюшку-вора, пускай он приде. Коли ты, Андрюшка, — вор, так вкрадь ты у миня быка“. А ён говорит: „Завтре буде готов“. Ну, вот барин поставил к скоту два пастуха хороших. Он поймал два зайцика, к этому скоту подходи. Вот он пустил одново зайцика и второво, пастухи и побегли, бросили скот, и за этим зайцем. Вот он взял от этого быка от свово хвост, отрезал, к ихнему бросил, взял одново без хвоста и ввел. Барин спрахивал: „Где быки?“ А оны говорят: „Бык быка съел. Где хвост, там и бык“.

Потом он ево потребыл. „Ну, говорит, коли ты вор, вкрадь мне сама луччава коня“. А ён отвецае: „Завтра!“ Вон он это коня запё́р, поставил коневников, сторожов. Вор ноцью взял евоное пальто, белый халат, в каким ходют, взял водки, к этому подойде: „Выпейте водки, лучше будете стеречь“. Напоил одново, другова, третьева, оны все вдрыз. Он взял ключи, отпер и коня увел и продал, все там обделал. Барин приходя перьвому: „Што вы спите?“. — „Барин, со вцарашнева, с вашева“. Ко второму приходи, и второй такую песню: „Барин, со вцарашнева“. И третий: „Со вцерашнева“. Тот к этому пойде, плюне, ко второму — ногой толк.

„Позвать Андрюшку“. — „Ну, коли ты вор, вкрадь мою барыню“. Ен говорит: „Завтра“. Оны преспокойно вси лягли, спят там. Он приготовился там, ворудился, што ему надо. Он стоит под окном, он вырыл тело [покойника], и он это в окно поставил головой. Барин увидал, тесаком голову срубил. Думае: „Добро вор прибран“. Успокоился, лег спать. Ён [вор] горнишным зайцика свитого в середку, а кухарке теста пшанишнова промеж их вывратил; барыню ён унес и продал. Барин встал — барыни нет, прибегае к горнишным. Одна говорит: „Ты родила“, — другая: „Ты“. Барин плюнул. Прибежал к кухаркам. Тая говорит: „Ты меня испачкала“, — другая: „Ты“. Барин плюнул и ушел. Дождался свету, увидели, што все не так. „Достать Андрюшку топерь!“ Барин и говорит: „А где барыня?“ А ён говорит: „Цартям прода́л“. Барин говорит: „Ону б ненужно было продавать бы вам барыню“. А ён говорит: „Я ее цартям прода́л“. Ну, говорит: „Как ону достать?“ — „Дайте сажня три дров, дайте эще пеньке́ мне“. Барин дал ему три сажня дров, дал пеньке, сколько требалось.

Вот он около озера жге огонь и вье веревки. Выбегает оттуда цартенок: „Что ты, Андрюшка-вор, делаешь?“ — „А я, говорит, буду возеро морщить, да вас цартей буду корчить. Отдайте барыню“. Ен в воду. Вот оттуль с во́ды выскакавае: „Хозяин посылае нас — на вора — который из нас обгоня, тогда подадим барыню“. Он говорит: „У меня трехлетний младенец вас обгоня“. И ён цартенок скал [сказал], што побягим. И ён пустил зайцика вор, а цартенок сам побег. Зайцик яво обогнал.

Ну вот, он в воду, а вторый ишшо оттуда выскакывае. „Давай, говорит, бороться: кто в нас повали, то барыню подадим“. И ён говори: „У меня самый древный старицок тебя повали“. Пошел, привел медведя. „Ну-ка, говорит, Миша-медведь, схватись-ка ты“. А Миша-медведь перековеркал, насилу он в воду ввалился. Ну, вот ешше выскакывае, уже тот доволен. „Ну вот, говорит, хто выше палицу зелезную кине, тогда барыню подадим“. И ён как кинул, чорт, так ему, Андрюшке-вору, и глазам не заглядеть. А он говорит: „Ну-тка ты кидай“. А он говорит: „Я как кину, так твои глаза стеряются. Дай-ка я тебе платом завяжу твои гла́зы“. Ну вот, ён завязал. Как он этой палицей свиснул, башку-та разбил. Он марш туда в моря.

Вот и привезли барыню, худенькую-худенькую барыню, цуть живую оттуль. Привезли, барин поблагодарил и сказал: „Верно, ты, Андрюшка — вор!“ Вся!

№ 28. О РЫБАКЕ И РЫБКЕ

Жил дед да баба. Пропа́сная у их избушка и пропа́сная корыто [были]. Дедка ходил все рыбку удить. Попалась ему рыбинка. Рыбинка и сказала: „Дед, не тронь меня, я тебе пригожусь“. Дед и пошел домой. Пришел, бабе рассказал своей: „Так и так, ловил рыбку, попалась такая рыбина“. А баба говорит: „Ах, дед, дед, дурак ты, не попросил ей, а у нас-то корыта нет“.

Дед пошел, этой рыбинки стал просить, как она ему велела крицать (этово я не помню). „Баба спокою не дае, што корыта нетути. Нет ли у вас милости, ей корыта дать“ — „Дед, иди спокойно домой, все буде справно“. Вот пришел к бабе, в избе корыто новое стоит, баба веселая такая, што господи. Баба обдумалась и ешше наутру встае, нацинае деду бранить, деду пилить. Штоб вот луцчие б изо́бку или што-нибудь такое — нацинае ему.

Вот дед и пошел опять к этой рыбинке. Стал опять у рыбинки просить: „Баба впокою никаково не дае — про́си, штоб изобка была, хорошенька да беленька там“. А рыбинка сказала: „Дед, иди преспокойно, все тебе будет“. Пришел дед, стоит там избушка и не подумаеть, что эвонная баба в этой избе сидит, даже нельзя к избе подойти. Была сидела хатлатая — там причесамши, деду бабе не узнать. Ну, тут баба опять стала деду пилить: „Сделай, штоб у нас были прислуги, штоб около нас ходили, все штоб было“. Хоце быть барынюй.

Дед пошел к рыбке. Рыбке попросил. Она ему сказала: „Ну, дед, вали домой, што табе требуется, все табе буде“. Вот пришел к бабе; вот в бабе прислуги, там цистота, пье, ест, как барыня, сидит, даже ему и не подойти деду в своем камзоле. Баба поутру встае. Нацинае деда ешше мудрее пилить, барынюй уж набы́лась, государыней хоце. Пошел дед, видит што чересцур тово уже вужасти берут, как подойти туды. Вот дед приходи опять к рыбинке к этуй, нацинае опять просить этуй рыбинке. Рыбина: „Што тебе, дед, нужно?“ — „А баба, топерь надоела, хоце уже царицей и хоцет, штоб, как в царях, так ей штоб все это и было“ — „Дедушка, иди табе все буде“.

Дед пришел домой; што требовал, все виде, уже и не допускают деда до хором. Тут все хицеры и все. Когда он досказал, какой он есть — допустили до этой государыни. Дед туда явился. Эта государыня нелегце нацинае ешше ево пилить, теперь уж нажилась государыней, топерь уже хоце, как бы над этой рыбинкой быть ей хозяйкуй. Дед пошел.

Вот дед пришел к рыбинке. Рыбинка вышла и сказала деду: „Иди и ввидишь: какая баба была, такую и ввидишь“. Вот приходе дед домой: пропа́сная избушка и пропа́сная корыто бабе под носом, баба пряде.

№ 29. ЧУДЕСНАЯ ДУДКА

Жил дед да баба, было у них две доцке́. Дед поехал с бабуй на ярманку. Доцкам сказал: „Вы останетесь, идите за ягодам: котора больше всех ягод набе́ре, той куплю золотое яе́цко и курьяньськую шубку“. Ну, вот пошли в ягоды. Эта набрала малая больше, а большая не набрала. Вот взяла эта сястра большая малую вбила, закопала, принесла ягоды домой.

Приехал батька с ярманки, привез золотое яе́чко и курьяньськую шубку. Эта говорит: „Я набрала ягод, а тая не знаю, куда делася“. Дали ей эту шубку и золотое яецко. Этуй нет и нет.

Церез несколько время ехали этым бором, там уже заросло все на этой могилке, тростняк там и все. Еде барин с ку́церем. Куцерь говорит: „Барин, какое место? Мы с тобой ездили, не бывало такой горы и такая цудная выросши-трось“. Куцер слез, вырезал эту трость. Вот сделал он дудку. Взял он дудку и стал играть. Дудка говорит: „Ах, ты, куцерь, потихоньку, ты, кормилец, потихоньку; сестра меня убила за лукошко ягод, за курьяньськую шубку, золотое яецко“. Куцер поиграл и удивился, отда́л барину. Она и барину этак: „Барин, потихоньку, что меня сестра убила за лукошко ягод, за курьяньськую шубку, золотое яецко“. Оны поехали и заблудили и попали как раз в тую избушку, где эта девушка была убита.

Яны приехали к этому старику, выпросились ноцавать. Вот их спрахывают старик и старуха; оны волнуются, што пропала доц: „Вот вы такие-то дальные, у нас то-то было [пропала дочь], не слыхали ли, не видали ли?“ Барин растолковал: „Принеси сецас, куцерь, дудку, вы послушайте, как эта дудка буде играть“. Вот эта дудка стала играть (она запела!): „Уж ты, тятька, потихоньку, ты, кормилец, потихоньку, сестра меня убила за лукошко ягод, за курьяньськую шубку, золотое яецко“. Вот яна и матке так и сестре так, что ты меня убила, она всим так сыграла. Вот барин приказал тую достать, а эту на коневьем хвосту разорвать.

№ 30. САМОГЛЯДНОЕ ЗЕРКАЛО

Жил дед да баба.[6] Жена умерла, осталась до́цка. Дед женился на другой. Доцка была престрашная красавица у яво. Вот она [мачеха] баба невзлюбила девушку, куды хошь денься. Вот она пошла в ляса дремучие: куда-нибудь пойду — найду себе где жить. Вот она пошла по темным лесам. Вот она ишла-ишла-ишла, вот пришла она, в дрямуцым тым лясу таки хоромы, что ни в сказке сказать, ни пяром написать.

Ну, вот она как влезла в эты хоромы и пошла по всем комнатам, везде тут все очень прекрасно, прямо везде как зеркало. Она идет как хозяйка. Нет никово там нигде. Вот она забралась под кровать и легла, дожидае вецара. Вот в ноц стуцит, гремят. Вот приехало двенадцать их разбойников. И она видя: понанесли, понавезли, стали тут пить-ись вециром. Тут у их все хорошее, тут и вино всякое виногранное. Вот оны пили-ели, говорят, што русским духом тут пахне. Один поговорит и другий: „Што такое, тут онна птица только залетала“. Промеж себя и столковали, што такое. „Или старая — будем бабушкой звать, или молодая — то нянюшкуй, а ежели красная девица — будем звать сестрицей“. Оны объясняют, рады — што никто к ним сюда не проходил.

Вот она к им вышла. Им как онному она понравилась. Оны вси сказали, што будем тебя звать вси сестрица. Яны вси на яну сдалися, все хозяйство ей, все! Яны видя, што яна больно красивая. „Живи хоть сколько хочешь“. Оны на ее все бросали и отправлялись, куда им надо. Она тут готовилась, всих их дожидала, принимала.

Вот тая старуха, матка-то, стала в зеркало заглядывать, спрахывать, што, зеркало самоглянное, есть ли кто на свете красивее меня? А зеркало сказало: „Ты красива, дочь твоя красивее“. Ну вот она: „Зеркало, как бы мне найти?“ А зеркало сказало: „В темном лясу, в тайке, в разбойниках“. Вот она справилась и пошла в этот лес. Вот она там искала-искала, покуль нашла этот дом. Вот она сюда взошла. Как этой красиво казалось, так и ёй. Вот эта девушка вслыхала, что кто-то стучит, гремит — их никогда днем не было, этих разбойников, а тут слышит стук и гром. Вот она вышла и увидала, што это мать. Вот тут она ее переняла. Тут плакали-рыдали, всево было у них, уцащала и угощала, как добрую. Вот она будто с радости: „Вы со мной не пойде́те домой, а вот я вам гостинца платьеце принесла. Вы мое платьеце наденьте, я на вас посмотрю“. Вот она стала надевать. Она в тот момент — надела платье и готова — как вмерла. А эта отправилась.

Вот приезжают эты двенадцать разбойников, приезжают, заплакали, затужили, што с ей слуцилось? Вот оны говорять: „Мы яну вымоем, гроб сделаем хороший, в гроб положим“. Как стали яну мыть, платье это сдели — так она и вуста́ла. „Ох, говорить, как я уснула“. Вот оны ее тут все двенадцать целовали и миловали, взрадовались. И стали у ей выспрашивать: „Отчего ты там померла, што так слуцилось?“ Она рассказала: „Была мать пришодци, принесла мне платье. А эту-то платье заколдованное“, — она от этова платья умерла. Вот оны ее тут ругали, што вам всево достаточно платья и што зацим это платье надевала? Надо б брать, а не надо надевать.

Вот она по своей должности опять стала хозяйничать. А оны опять по своим делам: куда где ездили — туда и ездют. Вот тая опять матка спрахывае: „Зеркало самоглянное! Есть ли кто на свете красивее меня?“ А зеркало сказало: „Ты красива, а доть твоя красивее“.

Вот она уже как дорогу знала, так и пошла туда опять. Вот она опять пришла — девушка услышала, што застуцала. Она вышла, опять увидала, што мать, опять ее переняла. Опять ее уцастила и угостила. Вот говорит: „Уже я вам теперь ницаво не принесла. Принесла вам только колецко. Наденьте вы мое колецко“. Она как надела, так и умерла. И она опять отправилась — нет ей.

Вот приехало опять двенадцать разбойников. Опять нашли ону умерши. Оны опять плакали, тужили, што с ей делать. Стали опять мыть, думали оживится. Вымыли, она не оживилась. Кольца-та оны не обдумались этова снять. Вот говорят: „Не будем ону хоронить. Сделаем гроб и в саду ее повесим, будем каждый день ходить любоваться“. Там може она неделю, другую лежить, — как не прогомонить, как живая лежить, ни запаху, ни духу ницаво нет. Промеж их один смотрел на нее, глядел, стал ей руки цаловать, осмотрел ей перстень, сдел этот перстень. Она: „Ох, — тяжело вздо́хнула, — как я уснула!“ Ей у́жасно и чудно, что лежить в гробу! Вот яны тут закрицали, тут завопили — вси двенадцать — шайка разбойников — тут услышали. Оны вси собрались сюда, и все взрадовались, што дорогая наша сестрица. Оны промеж себе перетолковали, што женить на тебе (!),[7] штобы она не стала сюда ходить. Оны знали, што это волшебница ходе. Как ево женили, тут был это пир на весь мир.

Вот тут оны там сколько пожили́, долго ли, коротко ли. Тая опять: „Зеркало самоглянное, есть кто на свете красиве́е меня?“ А зеркало сказало: „Ты красива, а доть твоя краси́вее“. Она своей головой надумала, што мне буде сделать с этой дочкой. „Вот, говорит, отправлюсь к ним в няньки, нет ли в их там маленькова“. Вот она опять лесом-лесом, дорогу знает, опять пришла. И она опять хоть не в удовольствие, а ону все принимае и также угощае. Она говорит: „Я к вам в няньки пришла, вот вам гостинца принесла, съешьте яблочка шматок“. Съела яблочка шматок, сделалась лисицей и в лес маху драла.

Разбойники приехали: хозяйки дома нет. Оны подумали, поплакали, потужили. Явилась к ним старуха. Яны уже взяли яну няньцыть: „Дай попробать, што за цудная баба“. Вот она няньцае, а ее карауля, што она буде делать с этим детем. Вот она в ноц сечас открывае окошко: „Кума лиса, твое дитя плаца, ись хоца“. Яна влезе сюда в окно, она пососе, она преспокойно ложится, а лиса опять в лес убежит. Яна може ноць, другую — все яны слушают, яна корми как это дитя-то.

Они стали находить которых, што могут науцить, што с этуй лисицуй сделать. Вот им призъяснил целавек, што вы ноцью покараульте. Как она в окно влезе, так вы ону возьмите. Как она влезла, он схватил эту лисицу. Вот он и держал. Она всяким разным делалась и червяком и всякой разной дицью — он все держал, покуль вертеном сделалась; он вертено сломал — она стала красная девица [!] — опять так, как была. Вот эту бабушку взяли шайка разбойников на коневьи хвосты — разорвали.

Вот и я там была и вино пила, по усам текло, в рот не попало.

№ 31. ВОЛК И КОЗА

Жила коза с козляняткам. Козленяток в изобке бросая, а сама отправляется в сад гулять. Вот потом приходя и под дверям крицыт: „Детыньки, отоприте, маленьки, отоприте, полны роги твырога́, полны уши масла, рожки творожки, сисешки молошки“. Вот оны отопруть, оны тут пососють, поиграють. Ну, вот коза отправляется гулять, козленятам наказывае: „А волка не пускайте в избу“.

Приходи волк под двери: „Детыньки, отоприте, маленьки, отоприте, полны роги творога, полны уши масла“ [поет это грубым голосом]. Оны говорят: „Слышим, слышим! Не матушкин голос“. Вот волк пошел в кузницу: „Кузнец, кузнец, перекуй мне язык“. Вот кузнец перековал.

Вот приходи коза опять. Вот опять она так крицыт: „Детыньки, отоприте, полны роги творога́, полны уши масла, рожки творожки, сисешки молошки“. Вот оны опять отперли, пососали тут козленяты. Вот коза пошла опять гулять.

Вот волк пришел. „Детыньки, отоприте“ и т. д. [поет грубым голосом]. Вот оны: „Слышим, слышим, не матушкин голос!“ Коза не приказала, оны не открывают. Вот волк опять полетел в кузницу, штоб перековали язык такой. Кузнец перековал язык ему. Вот волк переже захватил, стал опять крицать. Вот оны отперли, думали маткин голос. Вот волк их и съел.

Вот коза пришла. Бегала-бегала, вопела-вопела. Открыла избушку рогам, одны там костоцки. Ну, вот эта сказка и вся.

№ 32. ВОЛК

Жила баба, жил дед, было семеро овец, суцка и внуцка, сивка и бурка, во́рона каурка. Ну, вот под окнам волк и пое эту песню: „Жила баба, жил дед“ и т. д. [то же, но поет]. „Дед, хороши волк песни пое. Подадим мы кота“. Ну, вот отдали кота волку. Ну, вот волк съел кота. Вот волк приходя, опять: „Жила баба, жил дед“ и т. д. [то же поет]. „Дед, говорит, подадим овецку, хорошу волк песню пое“. Потом коровку, потом коня, потом баба спряталась под горшок, а дед в пецку улез. Волк влез, деда не нашел, видя горшок, дерг бабу за подол, бабу и съел, дед остался. Эта сказка вся!

№ 33. ЛИСА-НОЧЛЕЖНИЦА

Вот лисица приходя к мужику ноцевать. Ну, вот в хозяина переноцевала, выпросила лапотки. Вот и пошла дальше. Приходя ко второму с этым лапотком ноцевать. „Ну, вот, хозяюшко-батюшко, пусти переноцевать“. Вот хозяин пустил, он спрахывае: „Куды ж ваш ла́потек? к лапоткам?“ А яна говорит: „Мой ла́потек не любит с лапоткам, он любя с куряткам“. Ну, вот она это лапоток встала ноцью, взяла закопала.

Ну, утром: „Хозяюшка-батюшка, несите мои лапотки!“ Хозяин отвецая: „Лапотка нетути“. — „А лапотка нет, давайте куроцку“. Вот хозяин дал куроцку. Потом так же уточку, потом гусыньку, потом барана, потом бычка. Потом к бычку выпросила дровяшки. Вот она и поехала. Она еде и говорит: „Но-но, конек, поло́вой хвостецок: по лапотку — куря, по куря — утя, по утю — гуся́, по гусю́ — баран, по барану — быцок. Но-но, быцок, поло́вой хвостецок“. Ну, вот она видит: бежит заяц. „Кумынька, лисынька, провези меня“. Она: „Садись, зай косой“... И лисицу так, и волка так, и медведя так. Медведь сел — дровяшки сломал, дровяшки сломал, оглобли сломал, дровяшки запутлял. За оглоблям она стала посылать: „Бежи ты, зай“. Зай побег в лес. Говорит: „Секу-секу прямо, высеку криво“. Принес тонущие, кривые: никово им не свезти. Послали лисицу [не хозяйку]. Лисица немного лучше зайца принесла; лисицы [хозяйке] не понравилось. „Бежи ты, волк“. Волк принес хахлатую, мохнатую: ни в оглобли, ни в дровяшки никуды не годится. „Бяжи ты, медведь“. Медведь приволок как была лесинина с корням; это не гоже. Лисица побежала сама. Она сама высекла. А оны, пока она ходила, быка съели, сеном набили и поставили в дровяшину — стоит.

Лисица пришла, оглоблю принесла — она высекла. А бык стоит набитый. Она села, нацала петь, как пела: „Но-но, быцок, поло́вой хвостецок“ и т. д. Бык ни с места, хватилась лисица: он съеденай. Ну, вот лисица взнала, что съедено, говорит: „Пойдемте на ямы спасатцца[!]. Кто съел, тот в яму ввалится“. Зай побег — зай ввалился. Лисица побегла — лисица ввалилась, и так все! И она к им. Вот и она к им.

Сидели-сидели, есть захотели. „Ну, давайте тянуть. Кто не дотяне, тово будем есть“. Тянул, тянул зай, не дотянул: зайца съели. Так всих, а она ото всех кишки под себя. Так до последнего — медведя. Сидять с медведем — лисица тягая кишки из-под себя и ест. „Кумынька, лисынька, где ты берешь?“ — „Ай ты, кумонек, всади ты лапу в зад, и ты будешь есть“ Вот медведь как лапу всадил, лапа не вытянется, — медведь так и пропал. Лисица уже долго ево ела.

Лисица сидела одна — никак оттуль не вылезти. Летит дрозд. „Дрозд, а дрозд, вытяни мене, не вытянешь, всех детей съем“. Вот дрозд наносил сюда щепочек, всяку трушену, лисица и вылезла. Вот она: „Дрозд, а дрозд, накорми меня“. А вот дрозд — еде рыбник — он клюе носом да кидае — она ись. „Дрозд, а дрозд, напой меня!“ Вот везе мужик к свадьбе али к празднику бочку вина. А этот дрозд сел на бочку. Мужик кнутовищем по дрозду, дрозд улетел, мужик бочку разбил — лисица напилась.

„Дрозд, а дрозд, рассмей меня!“ Дрозд прилетел, молотют мужики, сел мужику на голову. А хоть бы два брата: один брык по дрозду, дрозд улетел, попал по мужику: лисица рассмеялась.

„Дрозд, а дрозд, выпарь меня.“ Дрозд наносил дров, стопил баню — лисица паритца, а ён влез на баню, да хвись-хвись. „Дрозд, дрозд, не борзы́х ли ты собак манишь?“ А он говорит: „Я свое горе развожу, детей давно не видал“. Вот собаки в двери — лисица в окно. Вот бегла-бегла в лес, а собаки все в погонку. Вот она вбегла в дуплё. Она говорить: „Ножки, ножки, как вы вбегли? Вушки, вушки, как вы слыхали? Глазки, глазки, как вы видели? Хвостик, хвостик, как ты ввернулся?“ Хвостом болть — собаки цап ее за хвост и съели. Все!

№ 34. СЛЕПАЯ НЕВЕСТА

Жил дед да баба. Дед справляется с бабой на ярманку. „А ты, дацушка, сиди в изобке“. А дацушка была слепая: ни божьява свету, никаво не видала, ништо. Ну, вот нашелся такой ухарской, знал что оны на ярманку уехавши. „Выди, говорит, за мене замуж“. А хоть слепая, а замуж хотела. Е́н все это доброе вышевелил, отправил, а ёна тут сидела. „Ну, говорит, теперь одевайтесь вы. Я вас повезу“. Возил-возил, возил-возил, возил-возил, може около деревни, и привез назад. „Иди, а я буду распрягать“. Она пришла, говорит: „Все, как в нас“. Она это заперла дверину, сидит.

Вот въехали отец с маткуй к этой же избе — она сидит. Стукаются, колотются. „Отпирай“, там ону называют. А яна: „Миша, это вы приехали?“ Оны: „Што такое?“ А она говорит: „Я не ваша, я замуж вышедши“. Оны пошли по избам — все пусто.

№ 35. ПРО КАЩЕЯ

Жил царь с царицею. У их не было сына. И вот наконец дождалися. Он рос не по дням, а по часам. И вот царь ево послал в сваты на конец света, чтобы высватал ненаглянную красоту. Вот ён приезжае к бабушке, привязал коня к менному кольцу и вошел в избу. Тут старуха раскричалася: ты никаково кольца не стоишь — не то што менново. И стала расспрашивать: „Куда ты едешь?“ Он говори: „Бабушка, прежде накорми-напой, потом в постель уложи — тогда и спрашивай“. Вот он лег спать и стал рассказывать. „Не видала ли ты такую красоту, которая живет на конце света?“ Она говорит: „Я слыхом не слыхала и видом не видала такой красоты!“

Потом встал поутру рано, отвязал коня от менново кольца и поехал в путь-дорогу. К вечеру приезжает ко дворцу, привязал коня к серебряному кольцу, вошел в избу. Тут старуха раскричалася: „Ты менново кольца не стоишь, а к серебряному привязал!“ И начала спрашивать: „Куда ты едешь?“ Он говорит: „На конец света, сосватать ненаглянную красоту“. И говорит: „Не видала ли ты ее?“ Она говорит: „Я видом не видала и слыхом не слыхала. Ложись спать, утро вечера мудре́нее“. Вот он лег спать. Старуха поутру и будит, говорит: „Пора вставать“. Он встал, умылся и поехал в путь-дорогу.

Ехал-ехал, наступает вечер, приезжает к разваляшшему дворцу, привязал коня к золотому кольцу и вошел в избу. Старуха на ево и раскричалася: „Ты менного кольца не стоишь, а к золотому привязал“. И стала расспрашивать: „Куда ты едешь?“ Он говорит: „На конец света — сосватать ненаглянную красоту“. Она его накормила-напоила, в постель уложила и говорит: „Ложись спать, утро вечера мудре́нее“.

Вот он поутру встал рано, умылся, оделся и вышел с ней на крыльцо. Она на землю поглядела и крикнула диким голосом: „Рыбы и гады, идите сюда!“ Они пришли. Она их спрашивает: „Не видали ли вы ненаглянную красоту, которая живет на конце света?“ Рыбы и гады отвечают ей: „Мы видом не видали и слыхом не слыхали такой красоты“. Она поглядела на небо и крикнула диким голосом: „Что есть птиц, слетайтесь сюда!“ Оны прилетели. Она стала их спрашивать: „Не видели ли вы ненаглянной красоты, которая живет на конце света“. Они ей отвечают: „Мы видом не видали и слыхом не слыхали такой красоты“. Только они вошли в избу, старуха и царевич, прилетела мого́ль-птица, вся изба и затемнела сразу. Вышли оны на улицу, говорят: „Моголь-птица, где ты проживала?“ Она им отвечает: „Я проживала в диком лесу“. Старуха спрашивает у ней: „Не видала ли ты ненаглянной красоты, которая живет на конце света?“ Она им отвечает: „Видала“. Старуха и говорит ей: „Сколько есть у вас сил, довезите Ивана-царевича дотули“. Она согласилась.

Иван-царевич пошел в кузницу, сковал длинное копье и купил бочку мяса и бочку винца. Положил на нее две бочки и сел сам. Вот оны полетели: как она оглянется — он положит на копье мяса и дасть ей в рот. Вот она проглотит сразу ево. Как оглянется — он опять положит на копье мяса — опять дасть ей. Потом скормил ей этих две бочки, прилетели в болото. Иван-царевич и говорит: „Моголь-птица, давай здесь опустимся“. Моголь-птица ему отвечает: „Што ты надумал? Мы с тобой здесь ввязнем“. Они пролетели это болото. Она как оглянется — он вырезал свои икры — подал ей свои икры. Вылетели на лишину, опустилися на землю. Иван-царевич слез с моголь-птицы, он пошел, хромает. Моголь-птица ему и говорит: „Чяво вы хромаете, Иван-царевич?“ Он ей отвечает: „Я вырезал свои икры да вам отда́л“. Она в этот же миг выплюнула ево икры и сразу ему отдала. Иван-царевич их приставил и пошел как новый и опять кривлять не стал.

Пришел он к бабушке-задворё́нке и говорит: „Бабушка, не видала ли ты ненаглянной красоты, которая живет на конце света“. Она ему отвечае: „Ложись спать. Утро вечера мудре́нее“. Е́н лег спать. Наутро старуха ево будит: „Вставай, пора в церкву идти“. Он встал, умылся, оделся и пошел в церковь. Пришел в церковь — а она к ему и встала сбоку, ненаглянная красота. Потом отошла обення, пошел он домой.

Пришел к бабушке-задворё́нке. Бабушка ево и спрашивает: „Видал ненаглянную красоту?“ Он отвечает: „Я видом не видал таких и слыхом не слыхал!“ „Ну, говорит, ложись спать, завтра я тебя рано разбужу“. Вот он лег. Бабушка-задворенка [не „ё“] ево и будит поутру. „Вставай, Иван-царевич, пора в церков итти“. Вот он встал, умылся, оделся и пошел. Пришел в церков — она уже там. Она пришла к нему и стала рядом. И оны начали говорить. Он ену сосватал. Он взял ону с церкви и пошли с ней вместе к бабушке-затворёнке. Справились оны там и — в путь-дорогу. Взяли своего коня и поехали. Доехали до зеленова дубу, Иван-царевич лег отдохнуть и заснул и проспал долго. Ненаглянную красоту украл Кащей Бессмертный. Он проснулся и хватился — ненаглянной красоты уже нет. Он заплакал и пошел. Наконец, он догадался, что у Кащея Бессмертного красота.

Вот Кащей Бессмертный встал рано и ушел на войну. Иван-царевич прокрался к ненаглянной красоты. Она как увидела ево и бросилась на шею. Он и стал ей говорить: „Спроси у Бессмертного Кащея, где смерть ево положена“. Вот он ушел. Приходе Кащей Бессмертный и говорит: „Кто-нибудь у тебя был, наверно, Иван-царевич“. Она и говорит ему: „Если он был, так караульте вы, если он придет, а я ево и в глазы не видала“. Сели ись оны — она и спрашивает: „Кащей Бессмертный, где смерть твоя?“ — Он говорит: „Моя смерть положена в венке“. А сам засмеялся. Он потом ушел на войну, поутру.

Приходи Иван-царевич и говорит: „Расспросила, где смерть у Кащея Бессмертного?“ Она говорит: „Расспросила. Он мне сказал: «Смерть моя в венке», а сам засмеялся“. Вошел Иван-царевич домой. Приходит Кащей Бессмертный и говорит: „Верно у тебя Иван-царевич был?“ А она говорит: „Я вам несколько раз говорила, что не было“. Расспросила она про смерть: „Где твоя смерть? Скажи правду мне“. — „Ну, говорит, моя смерть в озере во пне, во пне яйцо, а в яйце моя смерть“. Вот он вошел на войну.

Иван-царевич и приходит к ненаглянной красоте, говорит: „Сказал тебе Кащей Бессмертный, где смерть евоная лежит?“ Она и говорит: „Он мне сказал: «Моя смерть — в озере пень, во пне яйцо, в яйце смерть»“. Вот он пошел к озеру, Иван-царевич, и стал кричать: „Рыбы, идите сюда и тащите пень!“ Оны приташшыли. Иван-царевич взял пень, поднял кверху и бросил на землю — пень разлетелся, яйцо вывалилось оттуда. Он взял это яйцо и пошел к Кащею Бессмертному. Пришел к нему и стал яйцо переворачивать с одной руки на другую. Кащей Бессмертный тогда глаза вытращил и стал переворачиваться [т. е. перекидываться] с угла на уго́л. Тогда Кащей Бессмертный стал совсем затряхываться и помёр.

Тогда Иван-царевич взял ненаглянную красоту и пошел домой. Пришли домой. Царь с царицей не нарадуются, и царь сыну отдал полцарства, и стали оны жить с ненаглянной красотой. Вся.

№ 36. ВА́НЮШКА И ЧЕРТИ[8]

Жил царь с царицею. Ва́нюшка нанялся в работники к ним, ничево не делал, только взял пеньки, сел в котел и стал вить веревочки. Прибегае к нему чортик и говорит: „Ва́нюшка, на что ты веревочки вьешь?“. А Ва́нюшка ему отвечает: „Веревочки вью озеро морщить да вас чертей корчить“.

Побежал он к своему к деду и говорит: „Ай, дедынька, Ва́нюшка веревки вьет — озеро морщить да нас чертей корчить“. Вот прибегае второй чорт, говорит: „Ва́нюшка, давай на обгон схватимся, кто из нас кого обгоня“. А в Ванюшки был зайчик. Оны схватились: Ва́нюшка как пустил зайчика — чорту глазам не заглядеть. Чорт пошел домой к деду, говорит: „Ах, дедынька, пустились мы с Ванькой на обгон, он пустил какую-то птицу — мне и глазам не заглядеть“.

Пошел третий черт, взял трехпудовую ги́ру и пришел к Ванюшке. „Ва́нюшка, давай трехпудовую гиру кинем: кто выше кинет!“ Чорт как кинул, Ванюшке и глазам не заглядеть. Ванюшка как пустит в верёх стрелу — чорт ево и обделал дураком. Вот побежал он к деду и говорит: „Дедынька, Ванюшку дураком обделал“. Теперь прибегает пятый [четвертый] чорт, говорит: „Ванюшка, давай бороться“. Ванюшка говорит: „Я не буду, а иди у нас на ворота́х лежит дед, ему 75 лет. Только подерябай ево хорошо по щекам, тогда с тобой буде бороться“. А это был бык. Вот он стал ево по щекам царапать. Бык, как вскочил, нача́л ево давить. Чорт насилу ворва́лся. Прибег к деду и говорит: „Ай, дедынька, меня дед в 75 лет чуть не задавил“.

№ 37. ПРО ЗАЙЧИКА

Жил зайчик и лиса. Зайчик построил земляную избушку, а лиса льдяную. Когда пришла весна, солнышко пригрело, у лисе избушка растаяла. Пришла лиса к зайчику и стала просить: „Зайчик, дай лапку погреть, дай вторую, дай третью, дай четвертую“. Влезла в избу, обогрелася и выгнала зайчика вон.

Пошел зайчик и плачет. Бяжит волк, говорит: „Зайчик, зайчик, чево ж ты плачешь?“ Зайчик говорит: „Как же мне не плакать? Я построил земляную избушку, а лиса льдяную“ и т. д. Говорит волк: „Пойдем, я ее выгоню“. — „Не, говорит, тебе не выгнать“. — „Не, говорит, выгоню“. Пошли. Пришли к лисы, выгоняли, выгоняли, ни за што не выгнали. Вышел зайчик и плачет. Иде бабо́р, говорит: „Зайчик, зайчик“ и т. д. Бабо́р говорит: „Пойдем, я выгоню“. Зайчик: „Нет, тебе не выгнать, волк гнал — не выгнал, а тебе подавне не выгнать“. А он говорит: „Выгоню“. Зайчик говорит: „Ну, пойдем“.

Бобо́р и запел песню: „Я иду-иду бабо́р, у меня под поясом топор, а в кармане ножик, хочу лиску вбить, кожуринку снять, под бочок послать, чтоб мякенько спать, веселенько встать“.

Лиса вслышала эту песню и убежала. Зайчик стал жить, поживать и добра наживать!

№ 38. КОТИК-БРОДИК (ОН БРОДИ ПО ЛЕСУ, ИЩЕТ ПИЩИ)

Жило два брата — котики. Бо́льший брат пошел в лес, ме́ньшему заказал: „Ходи по лавочкам, по окошечкам, а больше никуда не ходи“. Вот он ушел, а лиса и прибежала и говорит: „Котик-бродик, загляни в окошко, дам горошку!“ Котик глядь — лисица хвать. Он и начал кричать: „Котинька-бродинька, понесла меня лиса, за глубокие озера́, за темные леса́“. Бежит кот-брод и отня́л брата. Говорит: „Ходи по лавочкам, по окошечкам, а в окошко не смотри — я теперь уйду далеко-далеко“. Вот он ходя по окошечкам, по лавочкам, а в окошко не смотрит.

Прибежала лиса и говорит: „Котик-бродик, загляни в окошко, дам горошку“. Котик глядь — лисица хвать и утащила котика. А он закричал: „Котик-бродик“ и т. д. Кричит один раз, второй все кричит, а тот не слышит. Лиса принесла домой ево. Пришел котик-бродик домой — брата нету. Он пошел разыскивать, пришел к лисы, к дому. Кот малый увидал ево и говорит: „Вот мой брат идет“. Лиса испугалась и убежала. Взял он свово брата и пошли домой, стали жить поживать да добра наживать.

№ 39. ПРО ДРОЗДА И ЛИСИЦУ

Бы́ла лиса. Пришла к дрозду и говорит: „Ты на бане посиди, а я попарюся в бане. Только как собаки побежат — мне скажи ты“, а ён начал манить, хвистать: „Собаки, собаки!“ Она говорит: „Дрозд, дрозд, никак ты собак манишь?“ А он говорит: „Нет, говорит, я так свое горе развожу“. Он опять: „Собаки, собаки“. Она опять: „Дрозд, дрозд, никак ты собак манишь?“ Дрозд говорит: „Нет, говорит, я так свое горе развожу“.Он опять: „Собаки, собаки“. Собаки и прибегли. Она только хотела сказать: „Дрозд, дрозд, никак ты собак манишь?“ А собаки в баню — она из бани вон, собаки за ней. Кто за ногу, кто за голову — так и разорвали всю.

№ 40. ДЕВОЧКА И ВОЛК

Жило три соседа. У этих у соседей у двоих было по сыну, а у третьево была девочка: сыновья Коля и Миша, а девочка Наташа. Коля и Миша зашли за ней в ягоды. Ону отец с матерью не [о]тпускали, потом вотпустили. Оны пошли в ягоды, перешли речку и стали ягоды собирать. Набрали ягод, пошли домой. Пришли к речке — эти мальчишки перескочили, а ей никак не перескочить. Вот волк пришел к ней и зазвал ону к себе жить. Повесил грузные дровни и заставил ее зыбать. Она зыбала-зыбала и зазыбала, вышла на крылечек и плачет.

Бежит лиса: „Девочка, девочка, чево ты плачешь?“ — „Как же мне не плакать? Волк повесил грузные дровни и заставил меня зыбать!“. Лиса говорит: „Не свезти“. Потом повезла ону. Волк увидал, што она повезла яну — сразу и побежал и догнал. И говорит: „Если эшшо убежишь, тогда я тебя съем“. Вот потом опять заставил ее зыбать. Она зыбала-зыбала, насилу зазыбала. Вышла на крылечек и плачет.

Бежит медведь и говорит: „Девочка, девочка, чево ж ты плачешь?“ Она говорит: „Как же мне не плакать“ и т. д. Медведь говорит: „Садись на меня, я тебя домой свезу“. — „Нет, говорит, лиса везла — не свезла, и тебе не свезти“. Говорит: „Садись, свезу“. Вот она села, и поехали. Волк ввидел их и побежал, догнал в говорит: „Эшшо если убежишь, тогда я тебя съем“. Вот опять заставил ону ево зыбать. Она зыбала-зыбала и т. д.

Идет баран-золотые роги, говорит: „Девочка, девочка, чево ж ты плачешь?“ и т. д. „Лиса везла — не свезла, медведь вез — не свез и тебе не свезти“. Он говорит: „Садись, свезу“. Вот она села, и поехали. Бежит волк, догнал, отнял и говорит: „Последний раз тебе прощено. Если опять убежишь, догоню, сразу съем“. Вот опять заставил ену зыбать. Вот она зыбала-зыбала и т. д.

Бежит бык-золотые ро́ги. Говорит: „Девушка,“ и т. д. Он говорит: „Садись, свезу домой“. Она говорит: „Лиса ...“ и т. д. Бык говорит: „Садись, свезу!“. Она села, и поехали. Волк видит, што оны поехали. Волк и побежал за ними. Пока он бег по грязи, обрызгался весь. Добежали до речки. Пока волк умывался в речке, пока перебирался — Наташа с быком и уехали домой.

Сказка вся — говорить нельзя. Если б рюмочку винца — я сказал бы до конца. Схватил пирог да за порог.

№ 41. ДВА БРАТА

Жило два брата: Иван и Семен. Они пошли в лес. Вот бо́льший брат и говорить: „Семен, давай, как поедет купец, так мы ево ограбим дорогой“. Этот не согласился. Вот и едет купец. Бо́льший брат и говорит: „Семен, давай“. А тот не хоче. Вот ему одному ничево не сделать. Проехал этот купец, и начал Семену гла́зы колоть больший брат. Выколол гла́зы, а сам и ушел.

Семен лег под яблоню, прилетела ворона и закричала: „Кар, кар! Умывайся утренней росой“. Прилетела вторая: „Кар, кар, иди в царский дом“. Третья прилетела ворона: „Кар, кар, будешь золотом плевать“. Он стал умываться утренней росой — глаза стали глядеть. Вот приходя к ему брат бо́льший, он ему все рассказал. Бо́льший брат тоже выколол себе глаза, потом лег под яблоню.

Этот Семен пришел в город. А там все бедствуют — воды нет. Встречает ево старая бабушка. Говорит: „У нас помирают без воды“. — „Я, говорит, могу этому делу помочь“. Это все ему было вороной предназначено. Он поднял камень, под ним был ключек, и сразу воды́ прибавилось, все колодцы наполнились. Еще говорят: „У нас в царя дочь больная, не поправишь ли?“ — „Я, говорит, я могу. Если оправится, чтобы за меня царь ее замуж выдал“. Он поймал мышь и взял крови ей дал с мыши, и она сразу же поправилась. А царь не хотел отдавать, и девушка не хотела идти, что он простой мужик. Она говорит: „Тогда за тебя выйду — прокорми мое войство три года“. А он говорить: „Можно“. Он стал золотом плевать и продухты покупать. Он много прокормил; она все не замечала: откуда он берет. Потом она ево спросила: „Где ты набираешь столько денег?“ А он говорит: „А так, откуда придетца!“ А он, когда выйдет у него все золото, отойдет куда-нибудь, похаркает — опять у нево деньги.

Прошло три года. Она не хотела за нево выходить. Она заметила, откуда он берет золото. Ну, она стала говорить: „Давайте свадьбу играть“. Собрала народу, всех своих. Она приготовила таково кушанья, чтобы ево вырвало. Он как съел, так и вырвало ево сразу. Это потроха ево вывалились — она схватила их в то время. Он остался таким же мужиком, как и был. Она: „Корми войство, а то вон выгоню“. А ему и нечем. Она вон ево выгнала. Воротился домой, там брат слепой, и он остался такой же мужик.

[Таков конец сказки по рассказу старшей сестры рассказчицы. По рассказу же младшей сестры — девочки, царская дочь, когда узнала, что Семен харкает золотом, послала к нему слесаря вынуть у него потроха].

2-й вариант конца сказки

Пришел за ним слесарь завести в лес и вынять потроха. Он завел его в лес и говорит: „Вот царевна велела вынять из тебя потроха“. Е́н и говорит: „Брось, не вынимай, я тебе золота дам. Подставляй мешок“. Он подставил мешок, и стал Семен плевать золотом. Наплевал полный мешок — насилу унес этот слесарь. Сказка вся и говорить нельзя и т. д.

№ 42. МАЛЬЧИК-С-ПАЛЬЧИК

Рано встали утром отец с матерью и говорят: „Надо мальчика-с-пальчика завести в лес и бросить“. А он подслышал, что это сказали, он набрал камешков беленьких. Оны справились и поехали. Вот едут, а мальчик-с-пальчик кидает да кидает камушки. Приехали в лес, говорят: „Посиди вот тут. Мы в овражек съездим за дровам“. Привязали доску к дереву, а ветер был. Ветер хлоп да хлоп — он думает, что рубят этто хворост. Наступает вечер — их все нет. Он пошел по своим камушкам. Пришел домой.

Назавтри он не послышал, што баба сказала деду: „Завезем ево опять“. Он не успел камушков набрать — схватил крошек хлеба. Оны поехали — он все кидае и кидае, а птицы эты крошки собирают. Доехали в лес, говорят: „Посиди, мы тут в овражек за хворостом съездим“. Вот оны доску привязали, она хлоп-хлоп. Он думал, што оны этто рубят. Вот наступает вечер — крошки птицы склевали.

Вот он влез на сосенку, видит — огонюшек. Пришел в эту избушку, где огонюшек. Видит — сидит на лавке большушшая ведьма. Говорит: „Тетенька, пусти переночевать“. Она говорит: „У меня тут людоед есть, людей ест. Если хочешь, тебя спрячу в сундук“. Вот она ево накормила и спрятала. Вот приходи людоед. Говорит: „Фу, русским духом пахнет“. Ведьма отвечает ему: „Где ж пахнет?“. Он говорит: „В сундуке“. Она говорит: „Ищи“. Он открыл сундук — нет. А мальчик-с-пальчик платьем был зарыт. Он опять закрыл сундук и ушел в задню избу. Ведьма сразу ево взяла, вытащила из сундука, вывела на улицу, показала дорогу, и он пошел домой. Пришел и стали жить, поживать да добро наживать.

№ 43. ИВАНУШКА И НАСТЕНЬКА

Жил старик и баба. У их была мельница с двенадцатим воротам. Она сама муку брала и молола, закрывалася по часам и открывалася. Истерялась у их мельница. Мужик почал разыскивать справщика. Вот он ездил-ездил, проездил года два. Вот он еде домой. Попадается ему навстречу голыш. „Куда, дядя, едешь?“. Он и говорит: „Стерялась мельница; еду разыскивать справщика“. Он говорит: „Что дашь? Я тебе справлю“. Говорит: „А што тебе надо?“ Говорит: „Отдай мне то, ково дома не знаешь“. Вот он думал-думал. Говорит: „Отдам!“ Он говорит: „Едь домой, мельница буде готова“.

Вот он приехал домой. Баба родила двойнят: Настеньку и Ванюшку. Они росли не по годам и не по часам, а по минутам. Вот он их благословил, дал платок и гребеночку и дал Ивану-царевичу иголку без ушек, и оне побегли. Приходи голыш через трои сутки. Говорит: „Где оне?“ А мужик говорит: „Они уже вбегли к тебе“. Вот он их догонять. Совсем уже догнал. Настенька кинула гребеночку. Вырос густой дремучий лес, что не пройти и не проехать. Вот он побег в кузницу, наковал топоров, пил и начал себе дорогу расчищивать. Расчистил дорогу и опять их догонять. Настенька и говорит на Ванюшку: „Ванюшка-братец, приклони ушко к земельке. Не бежит ли за нам недобрик“. А он говорит: „Так бежит, только земля дрожит“. Вот они опять в беги́. Вот они прибегли к озеру. Настенька как махнула платком, так и перелетели. Тогда они пошли потихоньку. Ну, вот Настенька и говорит: „Ванюшка-братец, влезь на елинку, погляди в долинку — не видать ли где ого́ничку?“ А Ванюшка влез, говорит: “Настенька-сестрица, видно тузенький-тузенький“. „Ну, пойдем, говорит, туда“. Вот оне шли-шли, пришли к избушке и говорят: „Избушка, избушка, повратись туда задком, сюда передком“. Избушка повратилася. Они влезли в избушку, нашли в столе просвирочку, взяли съели. Сидят — дожидают.

Приходя старичок с ружейцом и с собачкуй. Вот он и говорит: „Иван-царевич, как ты сюда попал?“ Он рассказал. Вот он и говорит: „Я завтра буду помирать, а ты меня похорони вот там под дубом“. Вот он и говорит на ружейцо: „Как ты меня слухало, так и Ивана-царевича слухай“. И на собачку говорит: „Как ты меня слухала, так Ивана-царевича слухай“. Вот он поме́р. Они ево похоронили, и стали они вдвоем жить. Настенька взгрусла; захотелось ей к реке сходить прогуляться. Приходя она к реки, а на той стороне реки ходя голыш с гармонней, нарядившы. Говорит: „Настенька-сестрица, возьми меня замуж!“ [так!]. Она говорит: „Как же я тебя возьму, если у меня брат есть“. Говорит: „Скоро мы твово брата сгубим! Я чем хошь, тем побделаюсь“. Ну, вот она говорит: „А как же я тебя возьму“. Он говорит: „Махни платком, я и перлечу к тебе“. Вот она махнула платком, он и перелетел к ей. Они и пошли. Пришли домой. Он обделался ложкуй. Приходит Иван-царевич, собачка начала ложку грызти. Настенька говорит: „Иван-царевич, отгони ее, у нас и так ложек мало“. Он отогнал. Потом голыш научил ее: „Проси зайцева молока. Ево зайцы разверзают“.

Вот он встал и пошел. Пришел в лес, лежит зайчица. Он говорит: „Зайчица, зайчица, если не дашь молока, я тебя вобью“. Вот он кинул ей пузыречек. Она надоила и говорит: „Возьми моево зайчено́чка. Он табе пригодится“. Он принес молоко. Она не вы́пье, а возьме за кровать и вылье. Потом голыш ее научил: „Проси теперь лисичьего, лисицы ево разверзают“ и т. д. Достает лисье молоко и лисенка, затем волчье, потом медвежье, потом львово. Пошел в лес; лежит львица. Он говорит: „Львица, если не дашь молока, я тебя вобью“. Она говорит: „Не тронь меня, я тебе дам молока, давай пузыречек“. Он кинул ей пузыречек. Она надоила. Говорит: „Возьми моево львенёночка, он тебе пригодится“. Вот он принес домой молоко. Он подал ей. Она не выпье, а за стенку вылье.

Потом голыш научил ее, что, говорит, пускай сходе в тятькину мельницу за мучицей. Ево там запрут. Вот он пошел, взял свое зверье, ружейцо и пошел. Пришел в мельницу, стал насыпать мешочек. Только вышел, и закрылась мельница, и зверье все закрыло. Вот он посидел-посидел около мельницы и пошел. А пока он ходил, голыш с Настенькуй свили три каната: шелко́вый, пенько́вый и волося́нный. Вот он пришел домой. Настенька и говорит: „Ванюшка-братец, вот я нашла на чердаке три каната. Попробуй-ка их разорвать“. Он шелко́вый как обвил кругом рук, так и разорвал, пеньковый обвил кругом рук и разорвал, а волосянный, как обвил кругом рук, натянулся, и врезалися в руки волосы. Вот тогда и выскочил голыш. „Теперь, говорит, мы тебя скоро разверзаем“. Вот он заплакал. Говорит: „Дайте мне хоть баньку стопить“. Оны растопили баню, и он пошел топить. Он пришел и взял залил.

Летит ворон: „Кар, кар, Иван-царевич, топи баню, не торовись, твое зверье уже четверо двери разгрызли“. Пришел голыш в баню. „Ты чаво не топишь!“ А он: „Дрова, говорит, не горят — сырые“. Вот оне опять разожгли, а он опять залил. Летит ворон: „Кар, кар, Иван-царевич, топи баню, не торови́сь, твое зверьё восемь дверей разгрызли“. Вон вышел из бани, смотри. Летит опять ворон: „Кар, кар, Иван-царевич, топи баню, не торовись, твое зверье уже двери все разгрызли“. Вот приходя опять голыш с Настенькуй. „Почему, говорит, опять не топишь? Теперь, говорит, мы тебя скоро разверзаем“. Вот он говорит: „Дрова не горят — сырые“. Зверье и приплыло. Перва ему руки разлизали (волосы вытягали), подали ружейце ему в руки, а сами легли отдыхать. Приходя голыш с Настенькуй. „Теперь, говорит, мы тебя скоро разверзаем“. Он навызыкнул свое зверье. Они начали́ грызти их. Голыша совсем загрызли, а Настеньку он пожалел. Настенька взяла два зуба голышевых, завязала в платок. Вот он взял Настеньку приковал к дубу и поставил две бочки: голышеву и себе. И говорит: „Если ты меня жалеешь, то в мою бочку слез больше нальешь. А если голыша, то в голышеву больше слез нальешь“.

Недалеко на озеро выходил недобрик с семью головам, и каждую ночь ему осужали по человеку, и как раз осудили цареву дочку. [Иван-царевич ее спасает, на ней женится. Жена сожалеет Настеньку, просит ее отковать. Иван-царевич соглашается. Настенька им кидает в головы по зубу — они помирают. Зверье их находит и делает живыми посредством живой и мертвой воды. Настеньку они разрывают по коневьим хвостам. „Стали жить, поживать, да добра наживать“].

№ 44. ВОЛШЕБНОЕ КОЛЬЦО

Жил барин и барыня, потом Ванюшка-сусед. Ходил к этой барыне. А барин допрашивался: „Зачем ко мне ходишь?“ Он говорит: „Хочу твою дочку замуж взять“. Говорит: „Чево же не так, можно. Только, говорит, я тебе задачку дам. У тебя, говорит, изба нехорошая, боковушка. Одну, говорит, сделай в избе мосницину золотую, а другую серебряную“. Сходил Ванюшка в сени, перекатил с рука на́ руку кольцо — у него было такое кольцо — и говорит: „Барин, сделал!“ Говорит: „А как же ты сделал?“ Он говорит: „Сходим, поглядим, как же я сделал“. Тот поглядел. Говорит: „Ну, вот еще тебе задачка. Сделай церкву и кругом церкви награду [ограду], чтобы на винограду змеев требух лежал“. Ваня пошел к барину, говорит: „Барин, сделал!“ Барин и говорит: „Как же ты опять сделал?“ — „Если, говорит, не веришь, сходим опять поглядим“. Сходил барин: правда сделано! „Ну, говорит, Ванюшка, опоследнюю ашшо задам тебе задачку, говорит, чтоб вы, как ехали венчаться, чтоб вишенье цвело, как с венца поехали, чтобы зрело б и к обеду поспело б“.

Легла барыня с Ванюшкой и допрашивается барыня: „Ванюшка, как же ты это делал?“ А Ванюшка говорит: „У меня такое колечко есть“. Барыня стала допрашиваться: „Ванюшка, где у тебя лежит это колечко?“. А Ванюшка говорит: „Во рту“. Потом заснул Ванюшка. Она вытянула колечко со рту и вошла в сени. Перекатила с рука на́ руку колечко. Вскакивае три молодца. „Молодая барышня, что тебе надо?“ Барыня и говорит: „Ничево не надо. Как жил Ванюшка в боковушке, так и жил бы“.

Встал Ванюшка, заплакал. Поглядел — в избе темно. Ходя крыса с под мостом с кошкой. Ванюшка научае кошку: „Ешь, ешь, яну“. Крыса и говорит: „Не надо меня научать есть“. Она говорит: „Я от барыни колечко выманю“. А Ванюшка говорит: „Ну!“ Крыса говорит: „Я дам ей попить, мелькану хвостком, она и вывали колечко“. Потом она дала попить — барыня и вывали колечко со рту. Ванюшка стал в этой крысы просить. А крыса не дала. Собрались кошка и собака и крыса и побегли на синее море. Подала кошечка собачке колечко. А кошечка на собачку села. Переплыли через море синее. Потом кошечка и спрашивае: „Собачка, говорит, у тебя колечко?“ Собачка говорит: „Ввалила в озере[!]“. Кошечка задерябала собачку. Потом стала плакать по собаке. Потом летит ворона. „Кар, кар“. И ввалила свово вороненочка. Кошка хотела ево съись. Ворона и говорит: „Не надо мово вороненочка ись. Я тебе собачку оживлю, говорит, я достану воды мертвой и живой“. Она спрыснула перво мертвой водой, потом оживой. Потом оживилась собачка. Побегли в лесок. Прибегли к лесу. Лес дремучий, густой — не пройти и не проехать. Потом перебегли этот лес. Стоит избушка. Собачка и говорит: „Воротись сюда задком, а туда передком. [Дальше не знает, говорит: вся!].

№ 45. ИВАН-ЦАРЕВИЧ И ИВАН-СЛУЖАНКИН

Как был наш государь. Как не было у их детей. Как лег на спокой, соснился ему сон. „Сделай невод и съезди на поморье, впоймаешь шшуку-белугу. Дайте прислуге зажарить, царице покушать“. Когда прислуга зажарила и несла к царевны, а раньше царевны облизала пе́рышко [не „ё“]. После этого царевна кушала. В онно время кушали, в онно время отяжелели, в онно время носили, в онно время родили. Обе родили мальчиков [по первому пересказу: голос в голос, волос в волос, рост в рост]. Онново назвали Иван-царевич, другово Иван-служанкин.

Ну, они не так росли, как мы. Выросли до шестнадцати лет, стали по уличке ходить, непометные шуточки шутить. Идуть робочие с роботы, под ногу ударять — нога вон, за руку схватють — руку вырывали. Хорошо. После того государь осмотрел своих детей. „Господи, не было детей, никакой скробности я не имел. Хорошо. Взохожу я в детную комнату, сидять мои дети проти один онново. Я и говорю: дети мои, мне вас бог не давал и скробности я не видал. Ну, бог вас создал и большую скробность я принял“. Иван-царевич отвечает отцу: „Папенька мой дорогой, не вы з-за нас приняли, а мы з-за вас. Буду я, папаша, в вас просить. Вот дедушкиных двенадцать жеребцов заперты за двенадцать замков. Так, пожаласта, водружите нам по лошадке. Мы съездим в Расею изведать свою силу“. Государь взял ключи и отпёр эту конюшню. Из двенадцати штук выбрали по онной лошадке себе. Обложит руку на хрящи — лошадь даже падала. Когда выбрали оны по лошади, стали проститься с ронным. Царевна дала свому платенца, а прислуга тоже свому платенца. С ронным попростились, в путь-дорогу пустились.

Долго ль мало в дороге ехали. Приехали в такие степя́, что ни в сказке сказать, только как сказать, потом написать. Зеленые луги́ и кракалястый дуб. Они коней пустили, стали закусывать. Говорит Иван-царевич брату Ивану-служанкиному: „Давайте, братец дорогой, отдохнем“. Тогда ложились на спокой, не было никаких ростане́й. Тогда проснулся Иван-царевич — на вси стороны дороги. „Эй, братец, Иван-служанкин, уставай-ка, господь нам радость даё“. Встал Иван-служанкин и говорит: „Что задумал ты, загадал? Говори, братец Иван-царевич, я все-таки ж млаже тебя“. Иван-царевич говрит: „Вот, братец, Иван-служанкин, ты вали в правую руку, а я поеду влево. Только братец, Иван-служанкин, одолжи мне свое платенце, а я свое тебе. Потом до свидания, братец, Иван-служанкин“. Попростились, в путь-дорожку пустились. В э́ткуя царство, именно в то, мы в ем не живем.

Подъехал я [так!] к старой старушке, постучался я под окном: „Старая старушка, пусти меня переночевать. Мне не век вековать — онну ночь ночевать“. Старая старушка отвечала: „Малый въюнош, третий день хата не топлён и ничево не варен“. — „Старая старушка, мне твое не надо ничего. У меня все с собой свое“. Старуха двери отворяла и эту в хату пускала. Снаружи были сени земляные, с середа было задрогам забрано. Вбил гвоздочек[9] в эту стену, привязал лошадь и взошел к старой старухе в самую эту хату. Провождало до самого утра.

Наутро встал Иван-царевич, в этаким государстви сильно тусклый звон. Спрашиват Иван-царевич в этуй старухи: „Старая старушка, мать моя ронная, почему тусклый звон?“ — „Вот, дорогой мой молодой человек. Я ня знаю, как по ими-отечеству назвать вас. В нашего государя три до́чи отказаны змею на съедение. И возить на изморьё“. Хорошо. Когда этот Иван-царевич спросил старого платья у этуй старухи. Пошел Иван-царевич на изморьё к этуй девушке-красавице, к царевой дочери. Плаче и рыдае, на сыру землю́ слезы роняе. Отвечае Иван-царевич: „Не плачьте, не рыдайте и свои слезы не роняйте, поишшите меня, как вроде завязалися вши“. Девушка-царева дочь: „Идите, пожалуста, Иван-царевич, где даже вы были. Пушшай я луче онна погила, чем и вы с-за меня“. — „Девушка-красавица, пушшай даже обе мы погили, но я от тебя не прочь“. Стала она его искать. Перьва вода сколыхнулась — нет, и вторая сколыхнулась — нет, третьяя сколыхнулась — выходи змея с изморья на крутой берег „А, здрастуй, Иван-царевич, только зря, Иван-царевич, обдумал эту башку. Это не так как с рабочим, а ты заметь, что я змея“. Иван-царевич ответил: „Что бог дась. Ну-тко ланно ж выходи“. Иван-царевич вышел, бросиласи змея к Ивану-царевичу: „От так я тебе убью“. Иван-царевич ударил медью-кладомедной трехпудовой — убил, под белую плиту положил. Царева дочь поблагодарила, подарила простую косыночку. Попростился Иван-царевич с царевой дочеркой. Оннажды явился опять к старухе, ложится на спокой.

Наутре вставал Иван-царевич — пуще тусклей звон. „Дорогая моя мамаша, вчерась был тусклый звон, севодня тусклей“. Отвечала старуха Ивану-царевичу, что вчерась бы́ла красива дочь, а севодня красивей. „Благодарю за это, мамаша, что говорите мне справедливо. Так вот, мамаша, дай тую свиточку и шапочку, и я пройду посмотрю“. — „С богом, молодой человек“.

Приходя Иван-царевич как раз на тое место. Уже девушка там, царева дочь. Ну, пушше то́во плаче. Оннажды, немного сгодя, приходит Иван-царевич. Тоже ответил то и так: „Девушка-красавица, царева дочь, чаво вы плачете так?“ — „Дорогой мой Иван-царевич. Ну, жива смерть страшна“. — „Ланно, девушка-красавица. Поговорим немножко мы. Хорошо. Вот девушка-красавица, поскоблите мне голову“. Вдруг в тое время забулевала вода, и сколых сделался. И второй раз то же. В третий раз выходя змея из изморья на крутой берег. „Э, здраствуйте, Иван-царевич. Не за тое взялся ты, Иван-царевич. Уходи-тка“. Он стукнул и подзаворотил и змею мечом разрубил, под белую пли́ту положил. И поблагодарила эта девушка-красавица, да́ла свой носовой плат именной. Поблагодарил Иван-царевич, пошел на ночлег.

Переспал до утра и говорит старухе: „Я сегодня переминую. Вот, старая старушка, может быть, я и забуду, вот я те напомяну, вот как я завтра уйду, вот тебе молоточек — вот забьется мой конечек, а ты бей в правый гвоздочек“. Вот встает Иван-царевич, пуще то́во хуже звон. Старуха поперво заварила. „Знаете, молодой человек, нашему водовозу слава богу; вот два измея застебал и две дочки отнял. Наш усударь ответил водовозу: „Если ты посленнюю дочь отобьешь, и любую дочь бери, целиком царство подпишу“. Пошел Иван-царевич к этому изморью. На самое это место, как где в их все дело было. Приходит к этой девушке-красавице. Царева дочь пуще тых плаче. „Ой, зря, царева дочь, плачете вы так!“ — „Ой, Иван-царевич, живая смерть страшна“. — „Ой, девушка-красавица, царева дочь, уздохните на господа бога. А либо господь спасе. И вот потрудитесь меня поискать“. Взяла девушка-красавица Ивана-царевича искать. Заснул он богатырьским сном.

Первая вода всколыхнулась — ничаво не получилось, и второе так. Треттий раз всколыхнулась вода — вылезае змея — осьминатцать голов. „Эй, здраствуйте, Иван-прокудень. Ну, я думаю вам полно шутить. Как моих две сестры убил, топерь и сам полежишь там“. Иван-царевич спал, ейных слов не слыхал. Девушка-красавица и щипать и кусать — не разбуде никак. Попала горячая слезина на белое лицо, страпехнулся Иван-царевич. „Ой, девушка-красавица, как ты усердно сожгла меня.“ — „Иван-царевич, не я сожгла тебя, горячая слезина моя“. — „Это, девушка-красавица, это все разойдется“. Отвечала змея Ивану-царевичу: „Я говорила тебе, Иван-царевич“. — „Нет, змея-лубяные глаза, я не слыхал“. — „Так вот с моим сестрам вместе будешь лежать“. Иван-царевич ответил ей: „Что господь дасть. Онной смерти не миновать, а все придется помирать“. Вышел Иван-царевич. Сделали бой об этуй царевне. Иван-царевич вдари трехпудовой палицей-шибалицей — она на месте стоит. Она его ударя — даже на верток в землю. Иван-царевич говорит змеи: „Змея-лубяные глаза, цари Додоны бьются об несколько голов, а неужели мы с тобой раздоху не имеем“. — „Сколько хошь не отдыхай — под белуй пли́туй издыхай“. Иван-царевич ответил ей обратно: „Вот тебе чиго бог дась“. — „Так вот, Иван-царевич, на три часа отдых тебе“. — „От за это благодарю, змея“.

Иван-царевич снял сапожку с правой ножки, набрал песочку в это голянище, пустил на это царство, разбил звено и хватил бабу тым песком. Баба вскочила, молоток схватила, правый гвоздь вбила, дверь отворила и коня пустила. Конь прибежал, занним ногам на змею встал, взял змею зубам разорвал. В этот момент Иван-царевич разрубил мечом, разрубил и под плиту положил. Девушка-красавица, царева дочь, поблагодарила Ивана-царевича: „Иван-царевич, не погребуйте моих слов, что я вам скажу“. Иван-царевич на ответ: „Что хотите, то говорите“. — „Я б хотела вам только сказать, чтобы вы был законный мой муж, а я б ваша жена“. — „Вот, девушка-красавица, на это есть вопрос. Я б даже желал, ну, как ваши ронные?“ — „Мои ронные рады, что и я осталась жива. Так вот, Иван-царевич, извольте получить мой именной перстень“. Иван-царевич получил и попростился: „Затем до свидания“.

Приходит на спокой, ложится спать. Приходи с улицы баба. „Вот, молодой человек, слава богу. А наш-то водовоз три змеи застебал“. — „Да, это, говорит, слава богу. Вот, бабушка, верно бойкий кнут у ево, или же гвозд навязан или же провлокой ввит“.

Иван-царевич несколько время патешествовал, тайно свидалися с своей супругой. Ну, он не знал, что водовоз им это отвечал. Тогда жена ему проговорила. Он на ответ ей ответил, что до время молчи. Придет время, это дело все рассмотрится. Приходя в концы недели — в воскресенье беседа. Попросил Иван-царевич эйново старого платья. „Дорогая моя мамаша, нет ли у вас сажи?“ — „Ой, дорогой мой, плохо печку топлю“. — „А либо в тебе есь тут знакомые, так сходи попроси“. В этот момент старуха сбегала, полный горшок молошный принесла. Вымазался этуй сажуй, сделал метелочку, нашел веревочку, выпросил в старухи колечек и пошел. Приходя к этому государственному дому, где приходя эта беседа. В государя было три полковых музыки, онна онной лучшы во всих трех этажах. Из зала и до комнаты до второй, чтобы были очищенные дворы. Иван-царевич вошел перво в нижний этаж — грязный, мазаный. Музыканты ево не допускають. „Куды ты, такой дурак грязный“. Он и говорит: „Братцы, пропустите. Я в этом царстве старшим трубочистом. От как я вчерась был загулялший, со вчерашнева чердак трещить. Так вот иду к самому царю. А либо, может быть, и спохмелит“. Не тут-то было, музыканты давай пихать, один ударил. Ему не пондравилось, схватил он ево за шкитку и бросил на этых музыкантов, и много повалилось от ево. Тут видят, что дело не бело. „А, пустим мы ево подальше. Ну, вали, брат. Только сделай там посмешней, чтобы нам смеху не́ было“. — „Вот бы давней так“.

Он пошел на второй этаж. Там больше было молодежь музыканты, сразу же они ево-оё [стой]. Взошел он в горячку, ни кулаком, а щелком. Вдарил щелком в лоб, от этого много повалилось. Пустили ево безо внимания. Взошел он в треттий зтаж — и как раз навстречу ему ево жена. Полковая музыка кончила играть. Бросилась девушка-красавица к самому этому Ивану-царевичу на шею. Не поглядела на то, что он грязный. Вся публика вудивляется этуй царевны. Вышел сам государь и с царевнуй, охватил государь эту дочь. „Дочь моя любимая, что над тобой случилось?“ — „Папенька мой дорогой, самый отбойный муж мой. Он кров проливал и муку за нас принял“. Ну, наш [водовоз], быдь он проклят за ево слова. В этот же момент приказал гусударь посадить ево. Усударыня нареченная жена ево попросила ему примыться и принарядиться. Он ответил на’братно ей: „Я вумываться здесь не буду, а пойду к старуй старушке и к матери своей ронной“. Провождала жена нареченного своего мужа, самого этого Ивана-царевича. „Пожаласта, не мешкайте“. — „Об этом не соболезнуйте“. Он ушел.

Собралась вся эта публика, стали иметь разговор. Эта царевна говорит с им. „Думала ли я за его попасть, да мне и во снях не снилось“. Сам гусударь спрашивае в дочери: „Дорогая моя дочь, из какого потомства?“. — „Вот, дорогой мой папаша, ита я и сама не знаю“. Одруг является Иван-царевич — смотря государь: „Да я вижу что-то замечательное. Хорошо в мене государство, а не знаю, что если где лучше“. Позвали Ивана-царевича в этот зал. Пришла эта сущая девушка-красавица, села с им рядо́м. Положила свою руку на правое плечо. „Вот, братцы, послушайте, что я вам скажу. Вот, дорогой мой папаша, перьвая мое слово тебе. Можете ль вы заводить пир-беседу. Так вот тогда я прошу, папаша, можете иметь“. Государь ответил дочери: „Много я рад, что вас господь отобронил от смерти. Во треттий день от этого дня производить венок [!].“

Усударь говорит своим всим придворным: „Приготовьте самую перьвую карету и самых хороших шесть лошадей“. Иван-царевич в это время встал, подходит к своему нареченному отцу: „И вот, дорогой мой папаша, за карету благодарю; ну, лошадки не нужны“. — „Дорогой нареченный мой зять, невжели вы пойдете пешом“. — „Нет, дорогой мой папаша, в меня своя лошадка есть. Только достаньте мне мальчишка“. Достали четырнадцати лет: „Вот, дорогой мой голубчик. Ты, наверно, знаешь вот такую-то старушку. Вот сходи-тко к ей, дорогой мой, под окно и скажи, что — подай поводок через порог, ударь ладушай по пазу, па́не на каленки, садись смело“. Мальчишка эта все справдал. Усударь посматривае, когда мальчишка поведе коня. Этот мальчишка как привел коня к гусударственному дому, как раз установился проти балкона. Конь пал на коленки, мальчишка слез. Вся публика подошли (!) к окнам. Дивуются на лошадь: „Вот так лошадка!“ — „Эй, дорогой мой конь, ну-тка достань в уста поцеловать меня“. Конь поцеловал, громким голосом заржал. „Благодарю я тебя“. Взяли эту лошадь, поставили в стоило, дали овса.

Выкачивают кареты, становять в линию, вынесли всю збрую, начали́ запрягать лошадей. Иван-царевич вызывает свово тестя. „Дорогой мой папа, нет ли у тебя постарше кучера“. — „Вот, дорогой мой, в меня есть Власий. Только его получше надставь-ка. Он только действительно надсматривае“. — „Вот мне такой и хорош“. Позапрягли лошадок. Призывают этого Власия, сажают на козлы. „Вот, дорогой мой Власий, что я скажу, то сполняй. Вот тебе кнут и возжи, вот не задерьгай и не стегай. Только скажи, что «пошел», онно только «пошел». Так помнишь, Власий“ — „Быдь в удовольствии — все исполню“. Стали садиться в кареты. Берет Иван-царевич две барышни, два кавалера и сам с женой. Отворяет в кареты дверинку, высунул голову: „Ну, что, папаш, готовы?“ — Тесь ответил, что готовы. Так, так, можно и в путь. В этот момент поехали. Уласий только крикнул „пошел“, онно „пошел“. В этот только момент и видали.

Приехал Иван-царевич в город. Ждать-подождать — поезда нет. Жена ево заскучала. Он и говорит: „Чево ты, душа моя, чево так припечалилась?“ — „Вот, дорогой мой муж, надо бы ехать потише. Не посерчался б папаша, не вернулся б назад“. — „Ой, милая, глу́па ты за эта. Ежли на это гневность поставить, то на свете жить нельзя.“ Вглубнул вперед гла́зы — видит поезд идё. „Вот, дорогая моя, вот и папаша еде“. Заиграл в лице румянец в ей, много возрадовалась. Слез тесть с кареты, подошел к зятю, снял свою шляпу и поцеловал свово зятя. „Не знаю, дорогой мой зятек, как господь дасть нам жисти, ну на перьвом разу ты обрадовал меня“.

В этот момент пошли к венцу. Повенчались, как говорится, приняли с законным браком. Сели в кареты, поехали обратно домой. Приехалши домой, двое сутки проводили тут. После двух дней уменьшилось это все их, осталися жить. Прожил он полную неделю. На второй неделе в понедельник захотел съездить на хоту. — „Вот, дорогой папаша, я хочу съездить на хоту“. — „А, да чево. Можно. Вот, дорогой сынок. Как быдто бы я замечаю. Как быдто бы вы соскучали“. — „Ой, дорогой папаша. Только тот соскучае, хто ничего не понимае“. — „Благодарю, зятек, что ты ободряешь меня“. — „Ну, пожалуста, я поеду ж“. — „Ну, с богом. Только, сынок не мешкай“. — „Так вот, папаш, как уладится. Скажите, пожалуста, пущай спустят обыих собак“. Собак спустили, прибегали к нему, вьются кругом. „Эй вы, глупые. Никак вам дико, что мы в чужом царстве. Ну, я думаю так, что мы до смерти жить будем в этом царстве“. Собаки громко три раза гамнули. Что-то удивился Иван-царевич. „Ну, ланно, поедемте ж“. Выехали за царство — откуль ни взялася лиса — собаки за лисой. Он крикнул на них: „Бросьте, не тронь“. Лиса вперед — он сзаду и думает то: „Впоймаю живьем и обдеру, свому нареченному тестю сделаю воротник в тулуп“. Она вперед — он сзаду. Прибегла эта лиса в дубовую рощу, соскочила на дуб и обратилася змеей, трейголовной. „Ай, здраствуй, Иван-царевич“. — „Здрастуй, здрастуй, змея“. — „Вот, Иван-царевич, вот твоя смерть и могила. На-тка моих шесть шерстинок, положь куды хошь“. Он действительно взял, положил на землю, стал левуй ногой каблуком, обернулся три раза. Змея думала, что конь приковался, соскочила с дубу, схватила палицу-шибалицу трехпудовую. Он медью-кладомедной ударил ее. Убил эту змею, положил под дуб. Это же второе. Ну, вот, когда он положил и приехал домой.

Ночь переспал, наутре выезжал опять. Выехал за царство. Откуль не взялся зверь [волк]. Собаки бросились на зверя. Он ответил, что не тронь. Зверь вперед, а Иван-царевич сзаду. Прибежал этот зверь в дубовую рощу, соскочил на дуб, оборотился змеей, шестиглавной. Отвечает эта змея: „Докудова ты будешь, Иван-царевич, такие проделки делать. Больно довольно. Возьми-тко моих шесть шерстинок“. Вдруг склонул ево сон. Уснул. Вдруг как на́ яви приходит седой старик. „Вот, Иван-царевич, этот раз помогу. Возьми ейных шесть шерстинок, разведи огонь и вкинь в огонь. Только, Иван-царевич, всё-таки вьется смерть над головой. Ну, только твоя смерть недолга. Будешь образовался [!] опять, как и жил“. Когда он проснулся, змея и говорит: „Что ты ворачиваешься, как мех. Я желаю поскорее с тобой оборотиться. Бери-тко моих шесть шерстинок. Ну, и вот тогда подумай“. Иван-царевич развел огонь. Она соскочила, хотела она ево убить. Он поторовился, схватил палицу-шибалицу и вдарил ее в лоб — убил и под дуб зарыл. Поехал опять на родину. Ночь переночевал, наутре выезжал. Только выехал за царство, выскакивае медведь. Ну, собаки опялись. Он все-таки крикнул на их, что не трогать. Медведь вперед, а Иван-царевич сзаду. „Эх, кабы мне этого медведя да впоймать, вот-то чудью было. Вот бы мой нареченный отец рассмехнулся б“. Этот медведь прибег тоже в дубовую рощу, соскочил на дуб и обратился змеей. „Ай, здраствуй, Иван-царевич. Ой, голубчик, не за дело взялся. Вот сегодня смерть и могила твоя. На-тко двенадцать шерстинок, положь куды хошь“. Иван-царевич смялся. Думал-думал. „Э, что бог не дась“. Вкинул в огонь. Змея-лубяные глаза подовторяла речь: „Все твое, Иван-царевич“. Соскочила ис дуба, схватила медь-кладомедь и убила. Взяла, под дуб положила.

Немного сгодя, налилося в Ивана-служанкинова это сущее крови платенце. Оглянулся Иван-служанкин на это платенце. „Ой, боже мой, погил мой брат“. В этот момент пустился обратно. Приехал Иван-служанкин на самое это место, где оны отдыхали и думает собой: „Коня пущу, сам перекушу, потом отдохну“. Не буча лихо[10] заревела лошадь ево, подошла лошадь к нему, к Ивану-служанкиному, тискает свою голову между ног ево. Говорит Иван-служанкин: „Эсще, боже мой, то есть какая-то серость у меня Животное чуе, что мой брат воспокоен“. Садится Иван-служанкин, забирает свои все вещя и отправляется в путь. Конь стремится больше бечь. Не доезжае трех верст этово царства и думает Иван-служанкин: „Ах, как бы мне поудобнее обделать“.

Приехал Иван-служанкин в самое в это царство, где Иван-царевич был осемьенилши. Оглядела жена. Она думала, что ей муж, что оны были голос в голос, рост в рост, лошадя одинаковы, вещя одинаковы — бросилась жена к мужу. „От, дорогой мой закон. У такую я печаль пала, очень долго тебя дожидала“. — „Да, дорогая моя супруга. Вы то во печали, я [в] меня больше. Вот когда я ездил на хоту, и вы видали моих собак — вот куды-то забежали“. Брала она его за правую руку, приводила в дом, закричала на прислугу: „Собери тко покушать“. Ну, не столько он кушае, насколько тяжело издыхае. „Ой, дорогой мой закон, чего вы так здыхаете. Де, если мы здоровы будем, таких собак наживем“. — „Не, дорогая моя, мне до гроба жизни не нажить“. Все-таки эта жена много разговору имела с ним, как бы только поиметь разговор. Пристигла темна ночь, время ложиться на спокой. Вобрали койку и говорит жена. „Ну, дорогой мой, можешь отдохнуть“. Ложился Иван-служанкин на эту пуховую перину, кладет меч-кладомедь, кладет палицу-шибалицу трехпудовую. Жена что вуглубнулася, что-то [у] мово мужа не то. Совпокойно ложится жена, как она думала, что муж. Она хотела ево обнять и в уста поцаловать. Взял Иван-служанкин, отвел ейную руку и говорит: „Дорогая моя жена, не внимайте вы меня. Ой, в большую печаль я пал“. Перекоротовали эту оны ночь, так он не знал, куды брат уезжал. „Дорогая моя жена, как быдто бы я без умнения, покажите мне тую путь, куда я раньше уезжал“. Этот сущий его брата тесть и теща и жена провождали Ивана-служанкинова. Ну, оны защитывали за своего родного зятя.

Выехал он за царство. Откуль ни взялся зай. „Ага, вот это слава богу. Это большие предметы мне. Ну, я не я, что своего брата добуду“. Зай вперед, а Иван-служанкин сзаду. Немного проехалши, падает конь на колени. Иван-служанкин сругался: „Эй ты, волчье мясо. Или ты незгоду слышишь, али брата свово видишь“. Конь, не будь лихо, пустился в ход. Несколько время он проехал — падает конь опять на колени. Пригинает свою голову к сырой земле-матке. Иван-служанкин и думает: „Что-то мне лошадь пример дала, а я дурак не бразуюсь. Дай-ка я спытаю, как животное“. Приложил правое ухо́ тоже к сырой земле-матке, слышит гогот и шопот своево брата Ивана лошади́. Сел на свою лошадь. „Дорогой мой, поторовись“. Лошадка вытягивала суровую нитку. Приехал в дубовую рощу. Оглядел братнего коня. Слезно-слезно Иван-служанкин заплакал. Вынял с леску́ Ивана-царевича, наломал хворосту, сделал лаба́зы. Положил брата Ивана-царевича на лаба́зы.

Летит ворон с воронятам: „Кар, сорокам-воронам мясо, и нам часть есть“. Ворон отвечает детя́м, что это, дети, омман нам. „Ну, это неправда, что омман“. Пали воронята на это мясо. Иван-служанкин схватил вороненка и разодрал пополам. Черный ворон отвечал Ивану-служанкиному: „Наверно ты холост, что не жалеешь так чужих детей“. Говорил этот Иван-служанкин: „Вот, черный ворон, если ты сослужишь мне службу — и заворочу твово дитя“. Отвечал черный ворон: „Жалаю все я тебе услужить“. — „Так вот, падай ко мне“. Ворон пал. „И вот, дорогой мой, два пузырька я тебе дам, под правое крылышко на живую воду́, под левое крылышко на мертвую воду́. Только, пожалуста, поаккуратней“.

Ворон вспы́рхнул, полетел. Прилетел в такое-то царство и именно, где находится эта вода. Влетел ворон в ключ, нацедил пузырек и узрадовался, как-то рот разнял, попала слезина, ворон помер там. Тогда идет государственная прислуга на кипучий ключ усударю для самовара и идет около этых колодцев и сглянула в этот мертвый колодец. Обринувши к ключу птица. Ой, какая красивая птица! Она отживется, и я снесу самому государю, возьмет от меня — посаде в клетку — и я за это получу от ево награду. Взяла, розняла нос и впустила воды — отжился ворон и говорит ворон прислуге: „Эх, дорогая ты моя прислуга. Поглядите-тко вы на все стороны. Эй, какая царьская свадьба еде и с шарка́ми и с звонками и со всяким ленточкам“. Ну, у баби волос долгий, ум короткий. В это время обернулась она спиной — ворон в это время вылетел.

[Присказка]. Вот так нас надувают — из сапогов в лапти обувают. — „Ой, птица-луница, ты, я думаю, песни петь мастерица“. — „Ну, ланно, я спою тебе песенку: Крым, крым, вот моя и песня вся коротка“.

Прилетел этот ворон к Ивану-служанкиному. Иван-служанкин сделал испыток над этым вороненком: спрыснул мертвой водой — ни ран, ни рубцов — все зажило, спрыснул живой водой и влил в середку. Вороненок вспырхнул и полетел. Поблагодарил этот черный ворон. „Вот, Иван-служанкин, так можно с детям лететь мне?“ — „Много доволен, черный ворон, я тобой“. Ворон в это время улетел.

Иван-служанкин взял две шляпы, сходил на реку воды[!], смыл с брата Ивана-царевича песок, спрыснул мертвуй водой — в брата оказывается ни побоев, ничево. Влил живой воды в середину, встал Иван-царевич, тряхнул своёй бойкой головой. „Ой, здраствуй, братец Иван-служанкин, я уснул“. — „Ты, братец Иван-царевич, уснул убитый“. Сперьва брат Иван-царевич не поверил. Рассказал брат Иван-служанкин. „Погляди ты на свою животную и кровь свою“. В скором виде осмотрел брат Иван-царевич и с ужаху умер. Иван-служанкин этуй же водой и отживил своего брата Ивана. „Благодарю, братец Иван-служанкин, что ты мне заставил опять жить“. Порвали эты железные цепи, сели, поехали. Долго ль время ехали, может версты три-четыре не доехали царства, Иван-служанкин дай посмеяться свому брату Ивану-царевичу. „Вот, дорогой мой братец, вот я с твоей женой ночь почивал и в уста поцеловал“. Иван-царевич что-то взошел в какую-то горячку. „Вот, братец мой Иван-служанкин. За это дело достань [в] босова волка столицу с-под божницы. Много туда ишло и ехало, но оттудова не видать“.

Поехал Иван-служанкин, приехал к старшой босовой волке сестры. Она была даже милосердна. Когда приехал Иван-служанкин, постучался под окном — босова волка сестра вышла. „От дела лытаешь, али дела пытаешь?“ — „Ланно, молодой въюнош, я пожалею тебя“. — „Желаю от босова волка вкрасть столицу с-под божницы“. — „Я вот сестра буду босова волка“. — „Азвиняюсь, дорогая мамаша, что я как быд-то бы проти сказал вас“. — „Ну, это ничего, дорогой мой. Вот я дам тебе гребешок. Вот десять верст — моя сестра вторая. Оне сердитые. Когда приедешь — стукнешь под окном, она побежит тебе — не боись. Поспеши кинуть гребешок“. Когда он приехал и постучался под окном, бежит оскалилши зубы. Тогда он кинул этот гребешок. „Добра ли здорова моя сестра?“ — „И много кланяться приказывали вам“. — „Помогу и я тебе. Вот я дам тебе щеточку. Когда приедешь к опоследней моей сестры. Тоже побежит таким манером она к тебе — тогда кидай ще́точку [не „ё“]“. — „Аздрастуй, добры ли мои здоровы сестры?“ — „Хорошо, помогу и я — только не быдь в промахе сам. Дам я тебе платенца. Вот брат верст десять от меня. Слезай долой с свово коня“. Плела ленточку в гриву. „Твой конь пойдет твоему брату. Коня догонишь на братнем поле. А ты иди, дорогой, пешо́м. Около поли брата есть березовая роща, и с этой рощи высмотри, где конь их пасется. Ежели вблизь версты, то не ходи. Если дальше версты, то иди. Стоит кракалястый дуб на этом евоном поле и торовись к этому дубу, садись на первый сук. И у его есть конь — бурка-ковурка, и он сберегает это столицу. Перед полням погонится пастух домой, и побежит этот конь под этот сук чесаться. И ты не бойся, садись смелей. Не надо тебе ни узда, ни что. Подбежит к этой божнице, тогда ты и хватай столицу. Когда он пустится в ход, немного сгодя подоймется вихор, кидай гребешок. Образуется везель сзади за тобой. Еще когда проедешь, подоймется буря, кидай щеточку — образуется везель и кустовье опять назаду тебя. Подоймется несчастный ветер, бросай платенце — образуется море сзади тебя. Покаместь он будет доставать канавщиков да лопатчиков, ты тогда уедешь. Переехалши в свою границу — будешь получать ты свои браннии письма, что ты сказал дествительно без умнения своему брату. Он взошел в горячку, и он за тово послал тебя“. Догнал Иван-служанкин своего коня на братнем поле.

Приезжае Иван-служанкин в царство к своему брату Ивану-царевичу. Брат Иван-царевич усмотрел, перенял брата Ивана-служанкинова со слезами. „Виноват я, братет, перед тобой, не разознался ни в каком деле. Жена мне рассказала про вас, что ты всю ночь беспокоился. Ты не то что в уста поцеловать, а не принял руку ейную. В том и азвиняюсь, прошу покорно в дом“. Приняли ево вси благочестиво. Тесть и теща много благодарили этого сущего Ивана-служанкинова. Кода брат Иван взял во вторую комлату Ивана-служанкинова, брат Иван-царевич ответил брату Ивану-служанкиному: „Простите меня за все, я желал бы, братец, тебе то сказать. Вот моей жены две сестры. Ели вам желательно со мной вместе жить, то любую бери за себя замуж“. — „Вот, братец Иван-царевич, и я б тебе сказал бы: хорошо жениться к делу кстати. В меня вышло недоумение перед тобой и ежели я возьми оженись, в случае тоже такое недоумение в вас выде“. — „Азвиняюсь, братец Иван-служанкин, я понял к чему ты мне сказал. А я хочу, братец, так, Иван-служанкин, ежели вы только пожелаете, делю я все царство пополам. Вы, может быть, не думаете, что я не могу это дело великородствовать — все дело теперь, это царство, за мной. Не имее никакого тесть мне слова сказать, — даже тесть буде доволен, что его дети будут всё при месте“. Брат Иван-служанкин согласился. Иван-царевич до венка обделал все, что как желал.

Тогда после этого осемьенился Иван-служанкин, и живут оны теперь любне межды себя хорошо. И вот, дорогой мой, эта сказка вся — говорить нельзя.

№ 46. ЛИСА И ВОЛК

Шла лиса по лесу. Увидела: гусь висит, и петля пристроена — не возьмешь. Пошла к волку, говорит: „Видела я в лесу гуся, да взять не могу — я сережу́“. Волк говорит: „Пойдем, я возьму, я не сережу́“. Пошли. Пришли к тому месту, где охотник построил приманку и петлю. Волк прыг к гусю и попал в петлю. Лиса подхватила гуся и домой. Волк говорит: „Как же ты говорила, что середи́шь“. Лиса говорит: „Пущая тот середи́т, кто кверху глядит“.

№ 47. СОЛДАТ И ЦАРСКАЯ ДОЧЬ

Был в отца сын. Взрос до совершенных лет. Взяли его на военную службу. Жили дома в довольствии. Со службы стал письма писать. Письма писал омманные: „Дорогие мои родители, пришлите мне денег. Меня обокрали. Как вы сами думаете: военные веща́“. Родители думали, что и правда. Не менее ста рублей послали. Получил сын ихные деньги, зашел в свое начальство [выпросил отпуск]. Сам начал пить-гулять. Пропил эти деньги. „Ну, что же мне больше делать? Буду родным письмо писать“. Прислал родным письмо: „Дорогие мои, в несчастье в большое попал. Если хотите меня увидеть, чтобы я побыл домой — не менее трехсот пришлите“. Родные действительно жалели. Оне еще больше трех послали сот. Пошел к ротному командиру. „Вот теперь попьем“. Ротный командир и спрашивае: „Было б на что, Володь, попить“. — „Родные мои прислали триста пятьдесят. Так вот, ротный командир. Вы меня ослобоните, а что хотите, то возьмите“. — „Да желанно полсотни разломим пополам“. Володя вынял двадцать пять рублей, подал ротному командиру. „Ну, теперь, Володя, иди“. Все-таки ротный командир спросил в Володи. Володя ответил командиру: „В вугловом ресторанце буду находиться“. Командир ответил. „Хорошо, Володя. В случае я приду в особенную комнату, тогда, Володь, не забудь“. Володя ответил командиру: „Долго не поздайте. Ну, затем до свидания, ротный командир“. Пошел Володя. Заходит к своим товарищам. „Дорогие мои товарищи. Вы знаете про меня, что я один не могу. Ну, только, братцы, не поздайте“. Володя затем пошел.

Приходя в этот ресторант и говорит буфетчику. „Вот, дорогой мой товарищ, дайте мне на неделю квартеру“. Буфетчик эму дал. Володя вынимае сто рублей. „Ты, товарищ буфетчик, моих денег не жалей. Что будя я требать, то вы мне давайте“. Взялся Володя пить. Удруг приходя ротный командир. „Товарищ буфетчик, дайте-ка мне вот такую квартерку“. Буфетчик ответил командиру, что эта квартера занята. Командир на ответ отдает буфетчику: „А ким она занята?“ — „Рядовым солдатиком, Владимир Иваныч“. — „Ага! Мне только это нужно“, — командер отвечал. Командер ответил буфетчику, что ежели вы опаску имеете, доложьте Володе, что пришотчи командир. Сразу этот доложил. Выходя Володя. Поздоровались до проста. Взял Володя командира, повел в эту комлату. Начали оны пить. Командер захмелел и говорит командер на Володю. „Да, благодарю, Володя, и оставайся ты с богом“. Остался Володя. Пьет день и пьет два и прогулял всю неделю. Хорошо. Сотня вся. Приходит товарищ буфетчик к этому Володи. „Товарищ Владимир, ваши деньги вси“. — „Хорошо, товарищ буфетчик, я знаю, что вси. Так вот, товарищ буфетчик, получите от меня двести рублей еще“. — „Товарищ Володя, не был бы мне чево за вас“. Володя вынял записку, подает буфетчику: „Я отстранен“. Прочитал буфетчик. „Хорошо, товарищ Володя. Мне ваша копейка не надо. Ну, я хотел бы, чтобы вы, чтобы даже вы записывали“. Товарищ Володя ответил: „Не надо мне никакие ваши записи. Только, товарищ буфетчик, хто спросит про меня, вы пустите ко мне“. — „Пожаласта, слушаю“. Буфетчик пошел на свое дело.

Володя начал пить. Пропил он всю неделю, идет домой. Ишел в двенадцать часов ночи, говорит междо собой: „Да уж и попил. Ну́, еще думаю попить. Ну, родных беспокоить я не буду. Вот у нашего-то государя есь дочь. Ну, никто не знае, куды делши. Ну, ежели б доказали государю именно меня, прогорькую пьяницу, — ну, я мог бы достать“. В тое время ишел воинский начальник, даже на до́зырью этого Володи. Пришел Володя вдрызг пьяный в свою казарму, лег спать. Наутре приходе воинский начальник в эту сущую казарму. Вскочили солдатики — встали во фрунт, сделали под козырек. Воинский начальник ответил: „Вольно, дети. Я хочу вас просить: вот севоднешнюю ночь, так часов в двенадцать, ишел здесь пьяный. Вот скажите, пожалайста“. Володя поднял руку, сделал под козырек: „Так точно, я ишел, воинский начальник“. — „Вот, Володя, тебе прощается, что ты ишел пьяный. А скажи, что ты говорил“. — „Да, воинский начальник. Есь воля ваша, что хотите, то делайте надо мной“. — „Нет, Володя. Не буду я делать над тобой ничево. Только скажи, что говорил“. — „Вот, господин воинский начальник, я говорил про царевну. Рад бы наш государь посмотреть бы свою дочь, но не найдется такого человека, что ее достать. Ну, я думаю своей башкой и, думается, достану“. Воинский начальник поблагодарил, вынимае воинский начальник на бутылку. — „Вот сходи, Володя, спохмелись“. Володя за это поблагодарил. Побег в ресторант. А воинский начальник пошел к государю.

Приходит воинский начальник к государю, завели разговоры и говорит воинский начальник: „Знаете, ваше царское величество, ежли выде это дело, то вы, царское величество, много вы вузрадоваетесь. В меня есь рядовой солдатик, берется достать вашу дочь“. Усударь много узрадовался. „Вот, товарищ воинский начальник, если дело это прозойдет, и дело будет в положении, за этот слух большую я дам тебе награду“. Государь и говорит: „Как бы мне повидать этого солдатика.“ — „Се́ю минуту я предоставлю. Ваше царское величество, я с вами проститься не буду“. Тогда этот воинский начальник предоставил этого Володю. Идет Володя лично к царю. Его прислужные не хотели допустить. Гусударь осмотрел. „Пропустить“. Подошел Володя именно к гусударю: „Здравствуйте, ваше царское величество“. — „Здравствуйте, рядовой солдатик“. Спрашивал гусударь имя-отечество. — „Имя-отечество — Владимир Иваныч“. — „Так вот, Володя. Вот как мне говорил воинский начальник, что вы собственно говорили, что вы можете достать мою дочь“. — „Так точно, ваше величество. Могу достать“. — „Что тебе нужно, Володя?“ — спросил государь. — „Больше мне не нужно ничево — всего пять тысяч денег и позвольте на две недели сроку — поломать свою башку“. Государь подал пять тысяч сущему этому Володе. „И вот ты, Володя, в такой день явись ко мне“. Отвечал государь: „За этим можете идти“. Поблагодарил Володя. „Счастливо Вам оставаться“. В это время пошел Володя. Не заходилши в казарму, пошел в расторан на чай пить-гулять. Прогулял две недели. Ну, свой срок хорошо помнил.

Наутре встал после двух недель и даже спохмелиться не на что. Подошотчи к буфету и скоблит свою голову. Буфетчик заметил. „Наверно пропил деньги вси“. Налил буфетчик стакан водки, подает Володи. Выпил Володя стакан водки. „Вот, товарищ буфетчик, азвиняюсь я тебе. Деньги я вси пропил, а за стакан платить нечем“. — „Вот, товарищ Коля [вм. Володя], мне не надо с тебя ничево“. — „Вот, товарищ буфетчик, топерь долго я в вас не буду. До свиданья, товарищ буфетчик“. Не заходилши в казарму, пошел лично к государю. Когда ево придворные слыхали с царем евонные разговоры, яво уже не держивали. Приходя Володя прямо в дом, даже государь срадовался. Усударь подумал на первых словах: „Подал я Володе пять тысяч, наверно, оны пропали“.

После этого, когда явился Володя, бросил гусударь эту думу. „Ну, да что ж, Володя, что вы обдумали?“ — „А вот, ваше царское величество, я только обдумал то: дайте двенадцать матросов, и двенадцать гусаров, и двенадцать рядовых солдат; и дайте который покрепче мне корабель и на пять лет провизии“. — „А деньги, Володя, есть?“ — спросил государь в Володи. — „Ваше царское величество, ваши деньги вси пропиты“. Зглыбнулся гусударь на Володю; подумал гусударь, уже брошу эту думу. „Так вот, Володя, сколько тебе денег надо?“ — „Ваше царское величество, будем деньги класть проти провизии. Только лишь хватило б на пять лет“. Тогда гусударь ответил: „К завтрему все буде готово“. — „Царьское величество, что скорее, то мне веселее“. — „То, пожаласта, Володя, в двенадцать часов дня, приходите, Володя“. Володя как раз в двенадцать часов явился. Этот сущий государь за убраный стол сажал и Володю прощал. „Вот, дорогой мой Володя, дам я штапа-капитана и эту всю обряду“. Государь на прислугу: „Доложьте моим, что справилши ли оны. Ожели справилши, чтобы сею минуту были тут“. Явилися матросы и гусары, и рядовые солдаты. Гусударь встал перед им: „Вот, братцы, я вам что скажу. Вы знали, что он рядовой?“. Все выскрикнули: „Да, рядовой.“ — „А теперь видите, в чем он сидит?“ — Видим, ваше царское величество. Ответим то, что штап-капитан“. — „Вот, братцы, я вам теперь скажу. Доложны вы ево слушать“. Володя ответил то: „Благодарю, ваше царское величество, за ваше угощение. Затем до свидания. Мне провождаться некогда“. Гусударь вынял суму денег и подает Володе. „Затем до свидания, ваше царское величество“. Гусударь встал, дал правую руку. „До свиданья, штап-капитан, помоги тебе бог в твоим хорошим успехи“. В это время отправился Володя со всим своим товарищам. Корабель был объя́сненый. Сели они в этот корабель и пустилися в путь.

Ну, скоро говорится. Ну, долго продолжится. Может быть, оны проехали полный месяц. Приехали, куда он думал. Остановили корабель, вышли с корабеля и пустилися в путь. Дело было время перед вечером. Немного прошли, обночели. Пришли в дремучий лес. Жилья не видать нигде. Говорил штап-капитан: „А, товарищи, пройдем“. Немного оны прошли, видят в правой руке огонь, пришли на этот огонь. Горит на столе огонь. Золотой подсвечник и пальмовая свечка. „Ну вот, мои товарищи. Что бог не дась, а пойдем ночевать“. Взошли и закусили. Ложатся на спокой. Наутре встал штап-капитан. Товарищи слушали штапа-капитана. Сели закусывать. Наливает по стакану водки. Оне поблагодарили штапа-капитана. Штап-капитан говорит рядовому солдатику: „Вот, дорогой, останься провизию варить. Только буду я тебя просить, что услышишь, что увидишь, то мне скажи. А вы, товарищи, подемте со мной“.

Штап-капитан проходил день. Никаких делов хороших не нашел.

А в рядового солдатика появилась новесь [!]: приготовилши провизию, лег на диван отдохнуть. Вдруг раздвоился по́толок и влетела сова в этот дом, вдарилась об пол, сделалась молодцом. „Аздраствуйте, солдатик рядовой“. — „Здраствуйте, мал-человек“. — „Дай-ка покушать мне, солдатик“. — „Это не счет, что не дать, только я боюсь штапа-капитана“. — „Ну, не разговаривай, давай. Мне дешев твой штап-капитан“. Солдатика мал-человек состегал ногайкуй, вынял с печи на стол и ел, покамесь ему по́лно. Вдарился опять об пол и полетел опять совой. Приходит во время вечера штап-капитан, а рядовой солдатик даже встать не може. Подходит штап-капитан к рядовому солдатику. — „Никак ты, дорогой, заболел?“ — „Вот так я болен, что и встать не могу“. — „Так, дорогой мой, как бы покушать“. — „Вот я и больной с-за кушанья. Раздвоился по́толок, прилетела в нашу квартеру сова и ударилась об пол, сделалась молодцом. Стал он в меня просить кушать, а я не давал“. Штап-капитан ответил: „Жалко, дорогой мой, тебя. Ну, даже ланно, я дам тебе стакан водки“. Дал штап-капитан стакан водки. Солдатик стал против штапа-капитана повеселей. „Больше я, штап-капитан, заболел, что боялся вас“. — „Ты глупый, — пущай бы он все сожрал, а благодарю за то, что мне сказал. Ну, так давайте-тко ужинать да на спокой ложиться“. Вот поужинали, легли спать. Ну, штап-капитан не столько спал, сколько по комнаты ходил.

Провели яны эту ночь, сели закусили. Штап-капитан и говорит им всем: „Вот, братцы, идите вы теперь с богом. Что услышите, что увидите, скажите мне. А я остануся провизию варить“. Сварил он провизию и лег тоже на диван отдохнуть. И думает штап-капитан: „Какое-то диво было в этом дому, ели не омманул меня рядовой солдатик“. Только эту думу передумал — вдруг раздвоился потолок. Влетает сова и вдарилась об пол — изделался молодцом. „А здравствуйте, штапкапитан.“ — „Здравствуйте, молодой человек“. — „Нельзя ли, штап-капитан, пообедать?“ — „Да, обед-то не что, а кабы перед обедом выпить, мал-человек“. — „За этым [остановки, или другое подходящее слово] не будет, штап-капитан. Вот сходи-тко в кладовую, принеси пяти ведер бочку“. Смекнул штап-капитан, что-то явилося, не было погреба, а стал погреб. Пошел штап-капитан за пятиведерной бочкой. Попробовал ону поднять, но не в силу. „Да дай-ка я дарака сваляю“. Начал выкачивать десятиведерную. Не дождался мал-человек, побег сам. — „Что ты делаешь, штап-капитан?“ — „Да, что, мал-человек, нам все равно будет мало пять ведер, и я что-то выпить люблю“. Мал-человек схватил пятиведерный бочонок и понес. А штап-капитан говорит: „Я, говорит, только этого и хотел“. Мал-человек вынял кран, ввернул в эту бочку. Приносит жестяную кружку, в которую влазит полная четверть. Наливае эту кружку, потчуе штап-капитана. Штап-капитан ответил малому человеку: „Нет, пожаласта, ну-те са́ми“. Мал-человек выпил эту кружку, налил штап-капитану и подает. А сам взялся за закуску. Ну, штап-капитан обогнул выма себя эту кружку водки. Наливает штап-капитан вторую кружку и подает малому человеку. „Да, говорит, мал-человек, бросьте эти закуски, выпьем“. Мал-человек взял эту кружку, выпил. „Вот, мал-человек, я теперь налью себе“. Штап-капитан только под кран подставил, ну, может быть, там плехнул сколько. Наливает третью и дает малому человеку. „Да, мал-человек, полно тебе закусывать, выпьем“. Мал-человек выпил и эту кружку и как есть охмелел. Штап-капитан наливает четвертую. — „Ну-тка, выпьем, молодой человек“. — „А вы-то, штап-капитан“ — „Да что вы, не видали, как я пил?“ Штап-капитан налил пятую, подносит малому человеку. Он уже уснул — слова не отвечае. Подложил руки под морду и облоктилел на стол, заснул.

Штап-капитан взглянул в окно — кладовая куды-то делась. „Эй, товарищ, ты какой-то замечательный. Дай-ка мне проверить твои карманы“. Всунул правую руку в правый карман, вынимает меч. „Дай-ка попробать в левом“. Вынимает шесть ключов. „Э, даже прости бог еня“, — замахнул руку и снял ему голову, самому этому малому человеку. После того отрубил руки и ноги. Нашел мех, вложил все в мех. После того пошел вокруг дома. Обошел кругом дома и думает: „Какой-то дом этот замечательный. Не може быть, что в этому доме одна рама и одны двери. Дай-ка я похожу, да посмотрю хо́рош“. Взошел, около печи видит, как будто какую дверь отворилши. В эту щвели́ну заложил свои персты и дай-ка натянуться. Когда он натянулся, и оттворил и нашел двери. В эты двери личинный замо́к. „Ну, да у меня-то теперь ключи есть, дай-ка я испытаю; може быть, и подойдет“. Два не подошло, треттим отворил. Когда он взошел в эту комнату, видит впереди еще двери — тыи так незакрытыи. Прошел вторую комнату, видит еще третьи двери. Он взял тоже тыи отворил — ты́и были заперты. Когда отворил он двери, сидит сущая царевна — вся в золоте. Эта царевна узрадовалась и даже испугалась. „Здраствуйте, царева дочь“. — „Здраствуйте, штап-капитан. Дорогой штап-капитан, уходите вы поскорее, пожаласта, отсюдова. Прилетит через два часа мой мал-человек — он зарубит тебя“. — „Эй, царева дочь, быдьте настолько любезны — не пугайтесь. Молодой человек уж ваш зарублен у меня“. Ну, царевна не веря, что он зарублена [!]. — „Вот, дорогая моя царевна, я вам принесу голову — так вы и узнаете“. — „Вот, штап-капитан, так-то, пожалуста, принесите“. Штап-капитан принес голову. „Ели вы не верите, царева дочь, вы оглядите все и туловище“. — „Верю, штап-капитан, я, что вижу обличье его. Только вот что, штап-капитан, я хотела б тебе сказать. Подам я тебе свой именной перстень, чтобы ты был мой муж, а я твоя жена“. Поблагодарил штап-капитан цареву дочь. Ставя царева дочь стуло и сажает штапа-капитана. „И вот, штап-капитан, теперь мы с тобой поговорим“.

Дело это было перед вечером — явились матросы, гусары и рядовые солдаты, сделали оны укрик: „Погиб наш штап-капитан“, огляделши кровь. Раздался звук по этому дому, даже испугалася царица. Бросился штап-капитан к своим товарищам. — „Ой, братцы, не бойтеся, я жив. Вот садитесь-ко, братцы, покушайте, потом будем дело вести. Вот, братцы, не знаю, сколько тут осталось водки — и вы выпейте, только пьяны не напивайтесь“. Оны выпили, закусили, все благочестиво. Штап-капитан является опять к ним. „Ну, что, братцы, покушали?“ — „Благодарим вас, штап-капитан, много довольны“. — „Так вот, братцы, я пойду вперед, а вы идите за мной сзаду“. Когда вошли они в эту опоследнюю комнату, даже вси перепугалися. „Ой, братцы, не пугайтесь. Это нашего государя дочь. Вот, братцы, будем за дело браться, берите самые дорогие все веща́, драгоценные“. В штапа-капитана перстень был на кне́. Обобрали оны драгоценные веща́, пустились идти на корабель. Вот оны сели, пустилися в путь.

Одумался штап-капитан, что я забыл перстень и теперь, братцы, обратно вернитесь. Приехали на это место, вылезае штап-капитан, ни матроса, ни гусара, ни рядового солдата не послал. Пошел сам. Пришел, взял перстень, вышел с дома, корабель уже пошел. Со всих сил он бежал к этому морю. Прибежал на крутой берег, громко кричал на их: „Эй, братцы, что вы делаете? Вернитесь!“ Не тут-то было, корабель все пошел. Сел на берег изморья, сле́зно [не „ё“] заплакал. „Наверно не судьба моя, что эту царевну взять за себя“.

Матрос сильно был красивый и влюбился в эту царевну. Престрашный был богач. Предъяснил гусарам и матросам, рядовым солдатам: „Что хотите с меня возьмите, только за меня говорите, что, туды ехалши, штап-капитан умер и мы бросили в море“. — „Поддержим твое слово“. Тогда оне едут.

Штап-капитан посидел около моря, пустился в путь. Идет сутки, идет другие. Захотелось ему покушать, но кушать нечего было. Проходил он шестеро сутки, на седьмые обринулся. Господи, незнаемая смерть моя. Только он обдумал своим мыслям, откуль ни взялся молодой человек. Стал спрашивать молодой человек: кто и откудова. Мог только махнуть рукой штап-капитан, а слова сказать не ответил. Взял молодой человек штапа-капитана на плечи, принес к себе на квартеру к своей матери. Мать вубрала койку, положила его на койку. Седьмую часть рюмки наливает виноградной водки и дает кроху хлеба. Через два часа наливает больше. Молодой человек провождал со штап-капитаном полную неделю. На вторую неделю штап-капитан обрадовался.

Потом молодой человек пошел к дяде. „Вот, дорогой мой дяденька, я нашел русского штап-капитана. Даже при голодной смерти, и я мог его возворотитъ, как следа быть“. — „За это, молодой человек мой, скажите штап-капитану, чтобы он пришел ко мне“. Молодой человек и говорит: „Штап-капитан, велел дядюшка придти“. Пришел он к дяде. „Здраствуйте, дорогой мой“. — „Здравствуйте, штап-капитан“. — „Ну, как же ты попал сюда?“ — „Дорогой мой хозяин, я уже теперь сам не знаю, как“. — „Ну, да ладно, штап-капитан. Ты чиго же домой хотишь, ай у меня пожить?“ — „Да, господин хозяин, желал бы я у вас пожить, что денег ни копейки“. — „Так вот, штап-капитан, я обложу в год сто рублей тебе. Только как ни живи, а в старую баню не ходи“.

Живет штап-капитан. Ходил во всюды и думает, в такие хорошие каменные кладовые хожу, а в старую баню да не сходи. Припал в штапа-капитана интерес сходить. Пришел в эту баню, отворил он двери — вдарила полковая музыка — он спугался, убежал. Пришел молодой человек, его ттуль вывел и запёр эти двери. Призывает хозяин штапа-капитана. „Да, штап-капитан, а все-таки охота была тебе сходить. Ну, даже ладно, штап-капитан, прощается тебе. Ну, да что же ты думаешь. Домой, али опять в меня пожить“. — „Ну, ланно, господин хозяин, желал бы я пожить“. — „Так вот, штап-капитан, во второй вопрос тебе: где ни ходи, где ни гляди, но в старый сарай не ходи“.

Штап-капитан живет, а все думает — и думает то: смерть ли могила, но дойду. Оттворил этого сарая двери — поднялася война, пальба, пуще тово спугался. Молодой человек подбег, затворил эты двери — все совпокоилось. Призывает хозяин штапа-капитана: „Эй, штап-капитан, как я тебе говорил, что не ходи, а ты все-таки сходил“. — „Есть воля ваша, что хотите, то и делайте со мной“. — „Прощаю я тебе все, штап-капитан, что ты сознательно сознаешься. Вот, штап-капитан, я теперь узнал, как ты попал сюда и зачем. Зарубил моего племе́нника и отобрал цареву дочь. Вот тебе за то и прощается, штап-капитан, что мой племе́нник большие проделки делал надо мной. Так вот что, штап-капитан, я хорошо знаю, что судьба скучае по тебе. Так и ладно, штап-капитан, я уволю домой“. — “Дорогой мой хозяин, и с чим же я пойду домой?“ — „Я тебе, штап-капитан, дам на дорогу“. Поблагодарил штап-капитан своего хозяина.

Призывает этот хозяин своего малого человека: „Ну-тко, Ванюша, сходи-тко, приведи сивого коня“. Ведет Ванюшка сивого коня, и говорит штап-капитан: „Зря он ево веде: худой и дурной и короткохвостой“. — „Ну, вот, штап-капитан, вот тебе лошадка“. — „Дорогой мой хозяин, сведите его обратно. Я дальше пешом во́йду“. — „Бери, штап-капитан, когда я тебе даю“. Штап-капитан обдумал: „Не пойдё, так я возьму задавлю да брошу“. — „Вот, штап-капитан, в тебя меч есть?“ — „Есть“. — „Так давай же ты мне свой, а на тебе мой“. Дает хозяин иржавный, а его хороший. Не хочет отдать. — „Э, даже бох с ним, пущай!“ Отдал. — „А кошелек есть, штап-капитан?“ — „Есть, господин хозяин“. — „Так вот подайте мне свой, а нате мой“. Думает штаб-капитан: „Жалко отдать, да уже ладно“. Подал. „Господин хозяин, кошелек старый“. — „Вот, штап-капитан, теперь я тебе скажу. На этом коне будешь реки перепрыгивать и озера. А мой меч, в случае буде нападение — махни крестом, а кошелек мой — приедешь ты куда, захошь покушать — только тряхни. Что пожелаете, то можете взять и кушать. Вот желаю с господом-богом отправляйтесь“. Поблагодарил штап-капитан и пустился в путь.

Выехал с этого со здания на чистаа [!] поля, видит, впереди строевой лес. — „Ой, господи, дай спытать меч“. Махнул мечом, поднялся вихор. Впереди его начала́ как храпать этот лес. Запрятал меч в карман. Совпокойлось все тихо. Проехал эту сосновую рощу, выехал к ре́ки. Откудова не взялась быстраа [!] бега в коня, подбег к берегу, перескочил ре́ку... Приехал в свое государство, где он именно служил. Образовал своей башкой: „Сделаю обед на пять тысяч. Разошлю я повестки по всим, чтобы вси являлись“. Тряхнул кошельком — все в его явилось. Понаня́л лакеев и прислуг. Начал выстраивать обед.

Через два́ дни в треттий день ехал гусударь с гусударыней в свою царскую магазину — купить дочери траурное [!] платье к сущему венцу. Подъезжает к вугловому дому, видит прибита к вуглу афишка. На езды прочитал государь. „Ой, постой-ка кучер. Знаете, дорогая моя жена, но я такой истории не слыхивал. Какой-то московский купец устраивае обед на пять тысяч. Думаю, что у меня даже хватае, но и то не могу. Ну, дайте-тко я зайду“. Гусударь встал, пошел. Только приходя к паратному крыльцу — и лакеи и прислуги подходют к царю, берут его под руки: „Пожалуста, ваше царское величество“. Принимает этот штап-капитан, с усердиями прося за стол. Ставят стуло к столу, сажают на стуло. „Ваше царское величество, нельзя ли государыню, пожалуста, сюда“. Пошла образованная прислуга к государыне. Пришла поздоровалась и: „Быдьте настолько любезны. Желали бы мы вам царевна взойти на пир-беседу“. Усударыня скоро поторовилась и пошла. Поставили рядо́м стуло к гусударю, посадили их рядо́м. Начали их вугощать. Сущая царевна не столько, как говорится, кушает, насколько возглыбается на сущего этого московского купца. Угостились, учестились, потом пошли. Когда прощалася царевна с московским купцом и с желания своего сосжала руку крепко. Когда оны пришли, сели в карету, гусударь ответил кучеру: „Можете ехать“. Государыня отвечае государю: „А мы глупо сделали: учестились, угостились; присходя в воскресенье в нас свадьба, а мы и не пригласили“. Государь ответил на кучера: „Стой“. Вышел из кареты государь, пошел к этому купцу. „Азвиняюсь, дорогой мой, я вам. Мы учести́лись, угостились в вас, а вас не пригласили. В воскресенье в меня будет свадьба, и в двенадцать часов прошу покорно“. Поблагодарил московский купец государя. „Все может быть, ваше царское величество“. — „Нет, прошу я вам, пожалуста, безо всякого!“ — отвечал государь купцу. Поблагодарил государь купца и пошел. Когда он сел в карету, ответил кучеру: „Давай!“

Кода поехал государь с государынюй — государыня и говорит: „А что вы, как вы замечаете на счет этого купца?“ — „Нет, дорогая моя, я не заметил ничего“. — „А знаете, дорогой мой, нет какого испытка: срезаная голова и наставлена нашего штап-капитана“. Государь отвечает своей жены: „Слышал я деревеньскую поговорку, что волос долог, а ум короток. Ще ехалши туда человек умер, и бросили в море. Невжели мертвый человек може придти“. Государыня замолчала — и слова никакова не сказала.

Приходя это воскресення. Московский солдат [вм. купец] обрядился, пошел на свадьбу лично к этому государю. Кода пришел, государь осмотрел, с большой радостью принял. „Вот, пожаласта, дорогой мой, на наше собрание“. — „Ваше царское величество, отмените меня оттудова. В случае — хотя маленько образован — ну, не попасть бы в какой подсмех“. — „Пожаласта, дорогой мой, я б жалал бы чтоб с нами“. — „Нет, ваше царское величество, я лучше помогу буфетчику, как к этому я маленько привышен“. — „Даже скорбно, дорогой мой, отвечал государь, — даже эты слушать ваши слова“. — „Нет, уже быдьте настолько любезны, увольте“. — „Ну, даже ладно, бог с тобой“. Началася у их пир-беседа.

В этого было матроса до трех разов наливать по стакану водки. Погуляли, потанцовали. Приходют к буфету. Берет стакан водки этот матрос. „Наберите, братцы, вси и потом вскрикнем: ура! за у́мершую душу́“. Кода выпили и пошли опять. Думает штап-капитан: „Эх, ты, мерзавец. Если бы даже не у царя. Пущай бы я пропал и тебе смерть и могила. Ну, маленько обожду“. Через два часа или через час выходют опять к этому буфету. Этот штап-капитан одел перстень на мизе́нец и начинает играть в скрыпочку. Как ни играл, а мизе́нец кверьху подымал. Подошли к буфету и осмотрела перстень свой эта сущая царевна. В этот момент она ничего не сказала. Треттий раз выходят опять к буфету. „Ну, братцы, берите вси по стакану“, — ответил матрос. Матрос отвечае, что ура за у́мершую душу́. Кода ускрикнули, а царева дочь: „Нет, за прибывшую душу́“. Эта публика вся замялась. Царевна отвечае всим: „Братцы, крикнем за прибывшую душу́“. Кода вскрикнули, матрос обвял. Перескочила она через буфет, охватила за шею и поцеловала в уста. Вдруг подошел государь к своей дочери. „Ой, дочь моя любима. Какую-то ты даешь измену?“ — „Дорогой мой папа, измены я никакой не делаю. Который муку примал и кров проливал, папа, и вашу дочку достал. Ну, что этот матрос большой изменщик. Дорогой мой папа, достаньте всих тых, которые со мной ехали“.

Предостановилась эта вся гульба. Потребовал гусударь матросов, гусаров и рядовых солдат. Кода оны собралися вси: „Говорите, не врите. Если будете врать, дам я вам расстрел“. Один рядовой солдатик выискался с своим словам: „Вот, ваше царское величество. Этот матрос самый первый мерзавец. Он на флоте служил и помного добрых людей оскорбил. Ну, я боялся вам высказывать, что после он убьет меня. Что я теперь вам говорю, вижу, что погибель ево. Он всим нам в корабли отвечал: что́ хотите, возьмите, а мое слово поддержите“. Гусударь немного стал допрос снимать, только спросил в этых протчих. Вси ответили остальные, что справедливо правду говорит. Поблагодарил гусударь всих их, вынял двести рублей, благотворил их на чай. Поблагодарили государя и пошли. Этого матроса сразу взяли, посадили в темницу. Штап-капитан принес себе платье, одел на себя. Повели эту свадьбу, как и раньше вели. Догуляли до двенадцати часов. После ложились на спокой. „Вот, братцы мои, завтра пораньше будьте сюды“. Собралась вся публика в девять часов утра. Позапрягли лошадок и отправились к вянцу. После венца повели опять пир и беседу. Эта беседа продолжалася двои сутки после венца. После двух суток в треттий день призакрылося все. Штап-капитан остался с своей женой так, как жить, так и быть.

Прожили ’ны недели две, штапу-капитану поохотилося поехать в лес. Штап-капитан уехал в лес, в этот момент украли жену его. Приезжает штап-капитан домой, в дому вой и стон. Он и спрашивает: „Что такой, мамаша?“ — „Да вот, сынок, вашу жену увезли“. — „Да куда же?“ — „Да мы самы не знаем, куда и кто“. Прослезился штап-капитан. Пошел в конюшню, приходи к своему сивому коню коротхвостому. „Дорогой мой конь, получилось со мной большое несчастье. Увезли от жену“. — „Хорошо, дорогой мой хозяин. Потружусь и я для тебя, что ты воспитываешь меня хорошо. Садись-ка на меня, поедем“. Штап-капитан сел и поехал.

Приезжает к дремучему лесу. „Ну-ка, хозиин, слезай-ка с меня“. Штап-капитан слез. Эта лошадь говорит человечьим голосом: „Вот, дорогой мой хозяин, я тебе все теперь расскажу. Я обделаюся буркой-ковю́ркой, и ты мене поведешь продавать. Вот за этуй рощуй живет твоя жена. Твоя жена в волшебника, тоже самое у тово сродственника, которого ты зарубил. Вот тогда ты и поведешь продавать — и жена залюбя очень меня, будет просить своему подложнику, как бы только купить лишь меня“. Ну, подложник все-таки смекнул дело. „Ну, ладно, жена, я потешу тебя“. Ну, подложник думал в своем уме. Он купил.

Купил, отправил в конюшню и говорит своему конюху: „Раскладите сажень дров и сведите этого коня, сожгите. Ели в случае будет моя жена вас спрашивать: старший Василий кучер въехалши на этом коне в город“. Сожгли этого коня. Приходит штап-капитан. Взял этого пепелу в руку и схукнул на ветер. Обратился как был конь. [По первой версии рассказа конь вперед научил его так сделать — во второй это пропущено]. „Вот, штап-капитан, ты не бойся. Вот теперь я обделаюся быком: шерсть будет темной масти, роги золотые — и веди меня опять продавать“. Теперь не только жена и залюби подложник. Подложник подумал, что этот бык не так как подложный, что именно конь сожженый, он не може уж быком превзразиться. Говорил подложник: „Возьмите быка, сведите ево во двор, и я принесу овса“. Принес подложник овса этому быку. Махнул он головой, хватил ево в брюхо рогом. Рассердился подложник: „Сжечь его! чтобы он не был во дворе!“ И ответил подложник, что доб[!] я, а верно есть лучче меня“. Вывели этого быка, тоже сожгли. Этот штап-капитан и думает: „Господи, говорил, что приходи на такое место. Тоже я буду сожженый, тоже возьми таким образом пепелу и схукни с правой руки на воздух“. Штап-капитан проходил полный день, однако все-таки нашел это место. Взял в правую руку этого пепелу и схукнул на воздух. Обратился опять таким же конем. „Вот, штап-капитан. Вот иди-тко ты на такие росстани и дожидай меня. А я оборочуся лебедем, подлечу на остатнее решение“. Поблагодарил штап-капитан свою животную. „Говорил мне господин хозяин, что будешь доволен моей животной. Да, это верно. Надо много раз благодарить“.

Прилетел этот лебедь на пруд, чистый белый и стал вымываться. Выходит жена на третьем этаже. Был балхон прыти пруда. Ну, много это царевна смекнула: „Не мой ли штап-капитан стырается обо мне“. Ой, много бы́ла от бога довольна, как бы ему господь помог. Побегла она к полюбовнику. „Дорогой мой, посмотрите на пруд, плавая лебедь чистый белый, перышки в ево даже лунам ходют. Сходите, может быть, упоймаете; наверно, он подстреленный. Вблизь пруда ишел народ, но он не поднялся, не полетел“. Пошел подложник ловить лебедя с ружьем: „Ежели в случае полетить, все равно то убью“. Подходит он к пруду совсем близь лебедя — он не летит. Дал на лебедя выстрел — лебедь и не встрепенулся. „Говорила моя жена, наверно, верно подстрелена“. Скинул он с себя платье. Отстегнул свой меч от себя и положил на это платье, полез доставать лебедя. Штапа-капитана жены какая-то происходила большая радость. „Когда я задумаю об своем штапе-капитане, буду провождать я с этым лебедем“.

Эта царевна глядит на своево подложника, что ловит этого лебедя. Лебедь уперед, а подложник сзаду за лебедем. Кода лебедь всплыл на половину пруда, допустил до себя не больше, как сажень печатный. Подложник рад был стараться, давай крепче нажимать. В это время лебедь — пырхнул, полетел. Подлетел к евоному платью, схватил евоный меч. Этот волшебник даже обомлел. „Да, не думал я в себе. Ну, я теперь погил“. Выскочил с пруда, прибег сряду на конюшню: „Запрягите мне скоре лошадь. Все равно я пропал. Я теперь вуеду, не ввидите вы меня до гроби жизни. Я думал своей жены, как своей души: жена моя подвела, погиб я навсегда“. Отправился этот волшебник с своей местности. Прилетел этот лебедь к штапу-капитану. „Здраствуйте, штап-капитан, дорогой мой хозяин“. Скоро говорится, долго продолжится. „Вот, дорогой мой хозяин, а я как покушать хочу“. Штап-капитан как все равно знал: обед раньше приготовлял своей животной. Штап-капитан поклонился низко в ноги своему коню „[В]меня обед устроен, чего хотите“. — „Вот, штап-капитан, дорогой мой хозяин, долго провождать мы не будем, лишь бы чего кусить маленько“. Покрошил ему печеного оржаного хлеба и поехал. Едет штап-капитан на коне к этому сущему дому. Ну, жена плаче и скучае. „Господи, какая я несчастная. Перьвый раз достал мене штап-капитан, и он с-за меня муку принял. Тоже он остался несчастный, и я таким же образом. Ели б я что знала, может быть, я домой бы попала“. Сидела жена на балхоне, вытиралася белым платком. Обернулася в правую руку и обозрила своим глазам. В этот случай едет штап-капитан. В этот раз хотела сброситься с третьего этажа. „Только в том я спаслась, что удержала прислуга меня“. Взошел мой штап-капитан в этот сущий дом. „Здраствуйте, дорогая моя жена“. Охватила его за шею, стала целовать-миловать: „Прошу я свово штапа-капитана большое азвинение“. — „Дорогая моя жена, не просите азвинения в меня. Вы не то, что с своей дури пустилися в блуд, а навязался несчастный человек. Он уже не перьвую тебя мог соблузнить. Он уж тебя это четвертую. Справляйся, поедем, нам больше тут говорить нечего“. Берет за правую руку, ведет за эту местность. Приводит к своему сивому коню коротхвостому. „Вот, дорогая моя жена, стойте дле моего коня. Ну, раз навредил он мне — наврежу и я ему“. Вернулся штап-капитан в это создание, позвал тую прислугу, которая находилась при жены. „Вот, дорогая моя верная прислуга, как одобряла моя жена тебя, я пожалею. Вот взойди в такое создание и сиди ты не бойся. Оставляю это табе только онну квартеру. Сожгу это все именье свому большому злодею“. Сжег штап-капитан это все именье, оставил только тую квартеру этой прислуге. Является штап-капитан к своей жены. „Но, дорогой мой конь, поедемте домой“. — Конь проговорил человечьим голосом: „Вы садитесь на меня, я повезу“. Штап-капитан ответил коню, что он не будет: тяжело двоих везти. Ответила лошадь штапу-капитану: „Да я не такие пушки возил. Только штап-капитан не брось после меня“. — „До гроби жизни, что сам буду кушать, то и тым тебя кормить“.

Ну, скоро это говорится, но очень долго продолжится. Гусударь с гусударыней много скучали. У второй раз пропала наша дочь, да куды-то скрылся наш штап-капитан. Оглянулся государь в окно. Видит: едет штап-капитан с своей женой, с моей дочкой. Гусударь закричал на свою гусударыню „Дорогая моя жена, являются дети наши домой“. Гусударь и гусударыня побегли на переём. Припали с горями и со слезами. „Ой, дети наши, много мы соскучали“. Отвечал штап-капитан: „Вам действительно очень тяжело было, ну, мне, дорогие родители, ну, мне тяжельше было. Ну, ежли думается господь бог дась, ну, теперь поживем. Перелез я всю нужду и горе, погубил я свово злодея. Ну, думается, не найдется такого злодея“.

Сказочка вся, говорить нельзя, и я там был и пиво пил, по усам текло, а в рот не попало. Затем до свидания!

№ 48. О ВОЛОСТНОМ СТАРШИНЕ

Был волостной старшина, человек молодой. Растратил он деньги. Пополнить растрату было нечем. Он бежал от суда в далекую сторону, поступил там работником к попу. Служил двадцать лет, никакого жалованья не спрашивал. Наконец, задумал побывать на родине. Поп его отпустил и спрашивает: „Что хочешь получить за службу: деньги или три хороших слова?“. Он подумал: „Деньги проживу, а три хороших слова всегда при мне будут“. Попросил три слова. Собрался в дорогу. Поп тихонько положил ему в сумку две тысячи рублей и сказал три слова: 1) „Иди все прямо“, 2) „Что увидишь, молчи“, 3) „Руку поднимешь, не опускай“.

Он пошел и шел все прямо, подходит к лесу, догоняют его какие-то люди, говорят: „Садись, подвезем“. Он сел. Поехали. В лесу они поворачивают лошадь в сторону от дороги. Он говорит: „Постойте, я слезу. Мне надо прямо идти“. Они его уговаривали ехать с ними. Он не согласился, слез и пошел прямо. Пришла ночь. Он потерял дорогу, потом вышел на тропинку, по ней пришел к избушке. Там горел огонек, он постучался. Вышла старуха. Он попросился ночевать. Она пустила. Он улегся на полати. Через несколько времени приехали сюда те самые люди, которые его везли. Они были разбойники. Старуха сказала, что у них ночлежник. Они сели за стол, позвали его с собой ужинать. Разбойники велели дать ему кушанье из особого горшка. Он стал есть и увидал в похлебке человеческий палец, ужаснулся, но вспомнил слова попа и ничего не сказал. После ужина залез на полати и стал ждать утра.

Утром встал и пошел дальше. Выбрался на дорогу и пошел все прямо. Шел-шел и пришел в свое село. Спрашивает: „Где живет такая-то?“ Называет свою жену. Ему показали большой хороший дом. Он подумал: „Как так? Я ушел из дому, ничего не оставил. Жена должна быть в бедности. Честно ли она нажила этот дом?“ Он пришел к жене, не назвался, попросился ночевать. Жена впустила, в него не всмотрелась. Она покормила его, он залез на печку и думает: „Буду из занавески присматриваться, как она живет“.[11]

От усталости он заснул. Проснулся ночью. В комнате огонь был привернут.[12] Он видит на постели лежат два молодые парня, а его жена посредине. Явилась в нем ревность, он с печи долой, нашел топор, хотел жене голову отрубить. Поднял руку с топором и вспомнил слово: „Руку поднимешь, не опускай“. Жена в это время проснулась, говорит: „Что ты делаешь?“ Он признался, что хотел ей голову отрубить. „Ты, говорит, моя жена, и спишь с двумя молодыми парнями“. Она объяснила, что это их дети. Он оставил ее беременную, родились двойни, дети выросли, научились мастерству, построили матери дом и жили хорошо.

№ 49. КРЕСТЬЯНКА И ЦАРЬ

Был царь, и у этого царя был сын. Пришел он в совершенные лета и отправился осматривать свое государство. В одном селе он увидал дочь крестьянина; она была очень хороша собой. Он с ней заговорил, она ему умно отвечала и еще больше полюбилась. Он велел ей сказать своему отцу, что в такой-то день будет к нему в гости. Крестьянин был богатый, он очень был рад гостям; приготовил для них хорошее угощение. После угощения царевич просил позволения у отца девицы погулять с ней в саду, наедине, обещал, что ничего особенного у них не будет. Отец не мог отказать. Они пошли в сад. Там царский сын стал склонять девицу на грех. Она сказала: „Нет, я не такая, на это не согласна“. Он дал ей свое кольцо и снял свои эполеты, сказал: „Вот тебе залог, как кончу путешествие, приеду за тобой, возьму за себя замуж“. Дело сделали, пришли домой, царский сын поехал дальше.

Он не сдержал своего слова, вернулся в столицу, женился на принцессе и со временем сам сделался царем. А крестьянка родила сына. Родители знали, от кого сын. Судиться с сыном царя не могли, стали мальчика воспитывать. Он учился очень хорошо и был очень умный. Дети его на улице обижали, дразнили „подпоро́жником“. Он спрашивал мать, кто его отец, она не говорила.

Когда он стал большой, мать ему все рассказала, и он пошел отыскивать своего отца. Шел-шел, пришел в столицу утром, сел отдохнуть у порога одного магазина. Пришел хозяин отпирать магазин, увидал — сидит красивый юноша. Говорит: „Что вы тут, молодой человек, делаете?“ Он говорит: „Пришел издалека, сижу отдыхаю“. Купцу он понравился. Он предложил поступить к нему в приказчики. Молодой человек согласился. Он скоро так хорошо научился торговать, что в магазине постоянно был народ. Приказчик со всяким мог говорить, всякого мог утешить и наставить. У купца сделался первейший магазин, и о приказчике прошла слава по всему городу.

Раз ехала мимо магазина царица, увидала толпу народа, полюбопытствовала, что это такое? Ей сказали, что это теперь самый лучший магазин и что в нем такой приказчик, к которому ездит весь город. Царица вышла из коляски, пошла в магазин. Народ перед ней раздвоился, приказчик вышел к ней навстречу. Она как только его увидала, отдалась ему всем сердцем. Набрала разного товару, сказала: „За расчетом приходи тогда-то!“. Он пошел. Царица его угостила и стала склонять на любовное дело. Он отказывался, но она ему пригрозила, что если он не согласится, она скажет царю, что он хотел сделать ей насилие. Тот видит, что дело плохо и так и этак, склонился на ее предложение.

Связь эта продолжалась. Царица ходила в магазин, приказчик посещал ее ночью во дворце. Для свиданий она велела потом устроить тайный ход под землей от дворца к магазину. Царь стал замечать, что царица неласкова. Спрашивал мать: не посещают ли ее, во время его отъездов, иностранные принцы или послы, но мать сказала, что она ничего не заметила.

Царь стал следить за царицей сам. Он приказал, чтобы три ночи с 9 часов до 6 все люди в городе оставались без всякого движения, никуда не выходили и не выезжали. Сам он по ночам объезжал город и все осматривал. Он увидал в том доме, где жил приказчик, свет через закрытые ставни. Царь приказал отворить двери, вошел в комнату и видит: сидит приказчик и с ним два монаха. Царь спросил монахов: „Зачем вы здесь?“. Они сказали: „Пришли сюда для наставления“.[14] Царь поехал дальше, но дорогой задумался: как это так? Монахи пришли для наставления не к игумену, а к приказчику. Утром он поехал в монастырь, приказал собрать перед ним всех монахов. Всех осмотрел, признал тех, которых видел вчера, и стал допрашивать, почему они пошли для наставления к приказчику, а не к игумену. Монахи испугались, говорят: „Мы ни в чем не виноваты. Приходят к нам люди, берут нас, ведут к приказчику, с ним ведут во дворец“ и т. д. Все дело открылось.

Царь назначил суд царице и приказчику. Судьи приговорили их расстрелять. Приказчик послал телеграмму матери, что царь предал его на смертную казнь и чтобы она приехала проститься. Она тотчас же приехала. Когда царь и судьи собрались перед казнью, мать приказчика подошла к царю, стала на колени и попросила позволения передать сыну перед смертью вещи, данные на память от отца. Судьи сказали, что это можно. Она вынула царский перстень и эполеты и положила перед судом. Судьи видят царские вещи, говорят: „Как так? Это дело надо разобрать!“. Назначили новый суд. Все дело объяснилось. Новый суд присудил: царю взять женой дочь крестьянина, а приказчику взять царицу.

№ 50. О ВЕРНОЙ ЖЕНЕ

В одном неизвестном городе жил богач, занимаясь торговлей — крупной, огромной торговлей. У него был единственный сын, которому было не более восемнадцати лет, и по доверию отца он занимался в столичных городах также торговлей. Учитывая[15] доверенных и прикащиков в свое́м [не „ё“] хозяйстве. Ну, как он был холост, отцу и матери было прискорбно, что он холост, так как они были преклонных лет жизни. Уговаривая его и склоняя его всеми, как это сказать, чувствами к супружеству. Ну, он им отвечал, что я не могу жениться до тех пор, пока не найду себе верную жену. Сколько они ему не предлагали, каких именитых, знатных, но он испытывал иху верность в любве́ и не находил в них ни в одной.

Итак, находяся он в столичных городах, поимел себе товарищей, равных как и самому себя. И вот, в одно прекрасное время, они разговорились, почему он не женится. Те были все женатые, а он холост. Он им ответил, что я потому не могу жить женатым, что я не нахожу в женском пока поле верности к супружеству. Ну, оне даже над ним сделали насмешку.

И вот, в одно прекрасное время, он задумал навестить своих родителей на короткое время. По прибытии домой стал он заниматься прогулкими, выезжал на рысаках и виноходах. В одно прекрасное время, проезжая своим бедным городом, на краю города в полуразваленной избе, или хате, прямо сказать, в окне показалась ему красивая женская фигура. И в воспламенение молодой крови зашла ему мысль взглянуть ее. Заезжая к ней, к этой бедной избе или хате, входя в нее, не нашел он этое лицо, а лет восьмидесяти старуха лежит на печи одна. Он ее спросил: „А где же тут была молодая девица и кто она такая?“ Она ему с печи отвечает: „Фадеевич, ведь это внучка моя!“ Он ее просит, чтобы она взошла. И вот она просьбу ублаготворяет. Внучку эту в хату вкликает. И когда она взошла, как раз, как огнем, кровь его зажгла. И он стал просить ее бабушку, чтобы поговорить с ней наедине. И она позволение им дала.

И вот когда оне вышли в отдельное помещение, и он начал ее склонять к супружеству, давая ей драгоценные подарки и уверяя, что она будет его женой. Ну, она этого не отрицала и всему верила и обожала [т. е. это ей нравилось, было приятно]. И когда был у них конец [т. е. когда они взаимно согласились на супружество], то он потребовал с нее непомерное условие. Прежде браку использовать ее. Ну, она отреклась и от подарок [подарков] и от всего — на то не соглашалась. Говорила, что лучше я с бабушкой буду кусками питаться, т. е. сбирать, по-нашему, но на то не соглашусь.

Когда уж он увидал в ней верность и неизменчивость, то он решил прислать к ней свата, как отца и мать. По приезду домой, тотчас же объявил отцу и матери, что нашел себе невесту. Невеста была оказанная — бедная девица, которая собирает завсегда в городе милосты́ню. Отец и мать долго не соглашались. Не то, что от красоты девицы или от нищеты, а от конфузу, что она была бедна и нища. Ну, купеческий сын женится на такой девице — это ведь прискорбно! Ну, волю сына своего оне все-таки решили исполнить и отправились сватать. Ну, какое было сватанье! Тут, конечно, только было снарядить и приготовить все необходимо для свадьбы. Когда все было припасено, сделана была и свадьба.

По окончании свадьбы, проводя с молодою женою недолгое время, он ей объявил, что ему нужно ехать в те места, где у него находились доверенные и приказчики, так что как бы не нашлось там чего зряшнего. И обещал ей дать известие в коротком времени и взять ее туды. А в вознаграждение бабушки — ей построил новый дом и дал все необходимое для жизни. Попростившись с матерью и отцом и с нареченной своей женой, т. е. с новобрачной, я бай с нареченной, и отправился.

По приезде на свое место увидал своих товарищей, собрал им пир и объявил, что он женат, и объявил, что он нашел себе верную жену. И вот во время этого пира у них завязался с одним товарищем спор. Товарищ говорит, что нет на свете ни одной женщины верных [так!] и при всей публике ји́хой он уверял, что я использоваю в измене любве́ его жене́ и привезу ему ясные доказательства. И сделали залог на все свое богатство: если он привезет, то лишается этот всего своего богатства, а если нет, то лишается и он также. Закрепили это условие всеми государственными, какие в то время были, делами [т. е. письменными актами]: как у нотариуста и так и всякими судебными. И дали сроку год и шесть месяцев той и другой стороне.

И вот когда он, мнимый этот товарищ, стал отправляться в јих город, нагрузил состав товару, разных товаров. И приезжая в их город, начал искать какой-нибудь порожний магазин и квартеру для себя. Ну, как он знал, что у его отца есть мага́зина и можно поместить квартеру, то первым долгом он пришел к ним и объявил себя иностранным торговцем и просил сдать им помещение под товар и под квартеру. Отец, не подозревая его лукавства, был доволен этим и дал ему помещение под товар и под квартеру. Когда он взошел в квартеру, то стал предлагать, чтобы была какая-нибудь слуга — подать пищу и чай, там завтрак, как это водится. Но взглянув в душу его снохе, т. е. товарищу его жене, он начал просить, чтобы она ему подавала. И обещал какую бы то цену не попросили, он был согласен дать. Ну, отец не решился на то. Отговаривая тем, что за не́й [у нее] есть прислуги, а не только что она кому-нибудь служила. Ну, она, услыхав этот разговор, сказала: „Папаша, неужели, говорит, нам мешают те деньги, которые он жаловает нам? Служанки приготовят, а я только ему подам“. Отец на все и на это согласился.

Вот проходит месяц, два и три и даже до семи и до восьми. И стали жить как и одна семья. Ну, думает, нужно к делу приступать. Стал с ней в разговоры вступать, расспрашивая, где у ней супруг, какого она звания, и как она могла выйти за него замуж. Она, не подозревая его лукавства, все ему рассказала по душе. И вот, в одно прекрасное время, стал он ее уверять, что он [муж] ее бросит и оставит, так что у него много очень богатых и знатных жен. Ну, она думая, что хотя она была бедная, а теперь богатая, — ну, я буду довольна тем, что я пользовалась этим временем. И вот, в одно прекрасное время, в отсутствие отца и матери, оне были вдвоем, и он решил ей предложить — использовать ее и давая ей вознаграждение за то более ста тысяч рублей и плюс к этому разных нарядов, как бруслет, перстней и серег из чистого червонного золота.

И она, обдумывая себя, дала ему двухдневный срок, и в это время она вздумала сходить, как был у ней отец крестный протопоп. И в прибытии в его дом ей были весьма очень рады и начали ее упрекать, что долго она их не навещает, никогда к ним не приходит то есть, и предложили ей родные угощения. Ну, она ото всего от этого отказалась, а только объявила, что нужно мне поговорить по секрету с отцом крестным, на что и он согласился. И когда оне начали говорить, то она стала открывать ему всю правду: как ее оставил супруг долгое время, как ей проводить молодые годы, и как ей это трудно все перенести. И как к ней подкачиваются люди, так что ее смущает плоть. Ну, он страшно ее стал убеждать, что это великий есть грех. Ну, она выслушавши его: „Грех-то грех, да ведь денег-то много дают!“ А он спросил ее: „Да сколько?“ — „До ста тысяч, батюшка!“ — „Ну, ладно, говорит, дочка, я пойду в церковь, посмотрю, у меня есть старая книга: не замолим ли мы этот грешок, только уделись и мне из этих денег“. И ушел. Был ли, нет ли, ну, приходит в короткое время и говорит: „Можно, дочь моя, но только сорок обеден отслужить, и грех будет покрыт“. Она подумала: „Дурак, говорит, ты“, и пошла домой.

Придя домой, ну, жалко ей этих денег, думает: как мне их взять? Была у ней служанка — и она ей предложила: не желает ли она, чтобы ее использовал этот незнакомец. Но только, чтобы ее обрядить в ее платье и чтобы она пришла к нему тихо, в назначенное время, никаких слов не говорила, чтобы он ни делал, на что она и согласилась. Является к нему, и он с нетерпением ей предлагая прежние вопросы. Она соглашается на условиях тех, чтобы в двенадцать часов ночи в спальне его огня не было́, никаке́х разговоров и особых прихотей [т. е. затей, требований] не было́. Одно только — использовать ее. И тем дело решено. Денежки взяты. И вот к этому временю она обряжает свою прислужанку в свое́ дорогие пла́тья и надевает на руку ей именной свой перстень. И когда настало то время, то она к нему взошла. То он в радости и трепете все ее условия совершил. И во использовании ее к успеху дела поспешил. И в темноте взяв перочинный ножик и ущупывая ее палец со всей силой отрезал ей со всем перстнем. И служанка ни слова не сказала, и как бешеная ко мне[16] в комнату вбежала, и все мне объявила, но я ее утешила. Палец ей перевязала и в больнице лечить приказала. Сама себе палец тоже завязала.

Поутру стала завтрак подавать. Ему печальный вид [показала], сказала: „Нехорошо так делать!“. Он мне в радости сказал, что я тебе прибавочку дам — да эщо тысяч пятьдесять ввалил. Она ему сказала, чтобы никому не говорил. Отец и мать приехали домой. И говорит: „А что у твоей служанки палец болит?“ — „Да она, говорит, шила вот на машинке, да нечаянно занозила, и прикинулась болезнь — и вот мы лечи́м“. Отец поверил ее лже [лжи] и не обратил никакого внимания на нее. Дело исполнил все; товарищ [т. е. купец, товарищ мужа] стал торопиться домой. Собрал все, честь-честью рассчитался, простился и отправился в путь.

По прибытии домой, все товарищи его ждали с нетерпением, и также он созвал вечер и во время пиршества́ он объявил всем во измене его жене́, т. е. этого товарища, его бы назвать хоть Ваней. [Пропущено о представлении доказательств]. Как оружием душу его поразило, но условие он не изменил, он все отдал богатство и взял только что есть у него на себе, и стал с великого горя такой пьяницею горькою. Скитался где ночь, где день. Просил копейку или пятак. Ходил голодный и холодный и проходил он до осене, до холодных времен.

И вот, в одно прекрасное время, вздумал он свою жись сохранить: где-нибудь в зиму хотя в работники наняться и прожить. И отправился из столицы большою дорогою. Пройдя две станции, нанялся на постоялый двор за дворника: чистить навоз, принимать постояльцев, ухаживать за скотиной, носить дрова и воду. Однем словом, что хозяин заставит. И за это ему была плата та: обули, одели и прокормили.

Теперь оборотимся назад, что его делает жена. Она и дествительно растосковалась об ним и не знает, почему он так ей не дает известия. И вот объясняет отцу и матери: „Папаша и мамаша, я очень скучаю о своем супруге“. Оне ей тоже отвечают: „И мы, дескать, думаем то, но не смели тебя огорчить. Ну, зачем дело стало? Запряжем тройку лошадей, дадим кучера, соберем все необходимое и отправишься туда. Дадим тебе адреса магазин [р. п. мн. ч. ж. р.] его, и ты его скоро найдешь“. Все было готово. Отправилась в путь. Захватив с собою дареные деньги, мало того, что отец ей и так дал вдоволь. Не доезжая двух станций до места, уделила кучеру хорошую плату, так чтобы ему хватило обратно, и дала ему хороший наказ: не давать отцу-матере этой тайне, что она его вернула, не доезжая места. А как будто бы была она встречена там радостными вестями. И как будто он очевидец, как он снял ее в объятиях с ее кареты. Кучер все обещал сохранить и исполнить. Простившись, поехал обратно, а она пошла пеш.

Приходя в именитый город, по адресам видя улицы и где должны быть его мага́зины, — вывески не те, а какого-то другого, как видать знаменитого человека. Не сознавая, отчего это все произошло, стала прибегать к хитростям. Пошла в отдаленный магазин. Купила себе парк [!], купила себе поповскую свиту, скуфью и, как полагается, все, что для попа. Зашла в номер, распустила свои косы, надела на себя парк и сделалась попом. И пошла опять обратно в те магазины, как вышеупомянутые его[17] мужа. Входя в магазин, его встретили швейцары и предлагая ему разных товаров, но он первым долгом спросил их: „Где такой-то вот здесь человек, находившийся в этих магазинах?“ Ну, оне отвечают ему, что он пропившись до тла́ и все бродяжничал по городу и скрылся, не знай куда. А мальчик, отворяя двери, сказал: „Я знаю, где он“. Я этого мальчика попросил, чтобы он ко мне в номер пришел и мне об нем рассказал. Мальчик не отказался. Отчас же час пошел. Я его в номере спросил: „Что с ним случилось, что он в распутство пал?“ Он мне всю правду сказал: как у них был с товарищем с этим спор из его супруги. Как он условие делал в споре. Как он ездил обманывать ее. Как он приехал с личными доказательствами, привез перстень с пальцем. И как он выгнал его из магазин [р. п. мн. ч. ж. р.], и лишился он всего богатства. И как скрылся, по слухам, по большой дороге, полураздетый и полуразутый, и голодный, и холодный. И более не мог ничего дать сведения. Он поблагодарил, вознаградил мальчика и разошлись.

Мнимый поп, недолго думал, нанимает тройку лошадей и отправляется по большой дороге. Проехали ста́ницу, подъезжает к другой, и настигает их ночь. Он приказывает ему ехать на постоялый двор. Кучер поворачивает ко двору, и вдруг удивление — вороты отворяются, в воротах он видит своего любезного мужа: в грязном полушубке, в валяных сапогах, в лохматой шапке, подпоясанный веревкой, за веревкой рукавицы. И так почтительно впускает кучера, и не обращая [внимания] на всадника, помогая кучеру выпрягать лошадей. Но я, не показавши виду своему дорогому мужу, прошла в дом постоялого двора, заказал [так!] чаю, обед превосходный и начала просить своего хозяина постоялого двора, — т. е. и начал: она попом. Так долгое время я был в городе — истопить мне баню. Предложил хорошую плату, хозяин не отказался.

Тут же работника заставил топить баню, нагреть воды, подать веничек и все приубрать. Работник все исполнил. Все было готово. Ну, я хозяину сказал, что одному мне идти неудобно. Попросил, чтобы проводил меня работник и помог мне подать водички, налить, помыться. Хозяин все разрешил. И вот они пошли. Я взяла платье для себя и для него, и когда мы взошли, работник взошел в баню, а я остановилась в друге́м помещении. Когда я разобрала́сь и взошла к работнику, то он недоумевая сам себя: кто перед ним стоит? Но я не дала ему так долго думать, все ему объявила и рассказала все его [т. е. свое] происшествие. И мы недолго думая, переоделись и вышли домой.

Когда пришли, хозяин узнал об этой истории, долго жалел, что он так плохо водил работника в его жизни, т. е. когда он жил, плохо его почитал очень. И вернулись опять в город, к этому пошли [т. е. пришли, приступили] злодею, который выгнав его из его магазину и взявши его богатство, и предали его суду за несправедливое доказательство, и суд приговорил: вернуть ему все богатство и лишить того своим богатством [своего богатства]. А ее сделать [т. е. объявить, признать], как она была верная жена и умела сохранить верность, так и будет верная. И живут-поживают да богатство наживают. Конец.

№ 51. РАЗУМУ МНОГО, А ДЕНЕГ НЕТ

Жил старик. Был у старика сын, потом внук. Был там остров. На острове жил змей. Было у него шесть драгоценных камней. Вот старик внуку говорит: „Ты, говорит, съезди на остров за этими камнями. Мне их достать не пришлось“. Внук спрашивает: „А как же их можно взять у него?“ Он говорит: „Ты, говорит, добейся денег. Без денег туды не съездить. Надо, говорит, забрать материалу, да надо нанять рабочих. И надо, говорит, нанять судно и набрать веников и углей, и меха́“. Ну, как на этот материал у него денег нет. Он вышел на базар, этот внук.

Идет базаром и говорит: „Разуму, говорит, у меня много, да денег нет“. Вот там богатый купец услыхал его рец, у нево была одна доц, и взял ево к себе в зятья. Ну, и говорит: „Сколько тебе денег надо?“ — „Денег надо, говорит, мне много“. [Тесть дал ему денег]. Начал [он] покупать веники, и угли, и меха — все заготовлять. Нагрузил судно веников, и там угли, нанял рабочих. Погрузился и поехал по морю к этому острову.

И с ним поехали товарищи, тоже купеческие дети; поехали за границу за разными товарами. Ну, приехал на остров, начали приниматься за дело. Как подходить к змею, цервь[18] не допушшат их. Оне начали валить веники. Цервь начал есть веники. Оне стали пробираться к змею. Подошли к его жилью, где там он, в норе што ли, жил, и начали ему валить уголь в нору. Потом нацали мехами дуть. Змею дошел жар, ему там стало тошно жить. И по этому слуцаю змей вынес шесть камней. Этот целовек полуцил эти камни и, знацит, ушли от змея.

Ушли, потом нача́ли после этого кирпичи делать. Ну, сделали кирпичев, и он эти шесть камней заделал в кирпичи. Потом дали эти кирпичи он взял себе и хранил их, а потом наделал пустых. Нагрузил их будто не простоя судна, а для близиру. Нагрузились, поехали домой обратно. Он поехал с кирпичами, и протчие товарищи те едут из иностранных земель, везут товары. И стали перходить судно на судно, по-товарищески: хто што везет. И эти товарищи над ним насмех стали кирпичи в воду бу́ркать. „Кирпичи, говорит, недороги. Мы тебе заплатим. Вот все кирпичи у нево перекидали с судна. Приехали к берегу там, к дому. Тесть встречает, и тех отцы встречают.

У тех много товаров, а у этого нет ничего. Тесть испужался. „Пропали, говорит, мае́ деньги“. А зять говорит: „Нет, ваши деньги не пропали. Они у меня покидали кирпичи, а вот шесь кирпичеф я храню. Вот, говорит, пойдем заявим в суд, што у меня судно кирпичеф выкидали. Как суд обсудит это дело? Вот, говорит, те они у меня перькидали, а вот шесть кирпицоф я храню. Вот посмотрите, говорит, оцените, чево оне стоют?“ Ну, пришли, значит, они в суд. „Посмотрим, говорит, какие у тебя кирпичи!“ — „Закройте, говорит, все окна в этом здании“ Он взял церез коленку разломил кирпиц, — значит, просветило от этово камня в темном здании, прямо сидеть невозможно, как провосия́ло. „Ну вот, знацит, говорит, оценяйте, цаво оне стоют. У меня цело судно было таких кирпицей“. Стали оценять. У них товару-то и нехватило с ним разделатца. Вот, знацит, он их и одурил. Тесть-от рад, а те испужались. Вся.

№ 52. ПРО СОЛОМОНА

Царя-то назвать я не могу, какой был царь. Знацит, она, царица его, пригуливала с цужими мужьями. Пришло время, родила сына и понесла ево подкинуть кузнецу. Зарыла в омёт в солому на гумне́ и ушла.

Кузнец утром приходит за соломой. Стал теребить солому вилами-ти, он и крицит: „Кузнец, тихонько, глаз выткнешь!“ Потом он — кузнец — послушал: „Кто это крицит, голосует?“ Он опять ткнул вилами. Тот опять крицит: „Тихонько, глаз выткнешь!“ Третий раз задел и ево вытащил из соломы-ти. „А, говорит, тут вон што!“ Он взял этова ребенка и отнес домой.

И был [у него] свой сын рожден неподалеку, и возрастали они оба. И ему имя так и нарекли Соломон. В соломе найден, так Соломоном и звали.

Стал возростать этот Соломон. Достиг там годов до семи или дальше как, стал ходить на улицу с рабятами. И стал рабят учить по-военному: расставлять в шеренку и командовать маршировку им. Ну, стал уцить их: кому руку ото́рвет, кому голову ото́рвет. На другой раз рабяты — тот говорит: „Я буду царь“, другой говорит: „Я буду царь“. „Вот, давайте, — он говорит, — хто лягушек в озере уймет крицать, тот будеть царь“. Поставили шеренкой. „Ну, криците, говорит, с краю и до краю, што, лягушки, молцать“. Все прокрицали — лягушки не слушают. До него ряд дошел, он закрицал — лягушки замолцали. „Вот, говорит, вы не хотите меня слушать. В озере лягушки и те меня слушают“.[19]

Эти жалобы дошли до царя: што вот так и так мальчик такой-то поступает. Царь, знацит, „постой“, говорит, „это целовек не простой“. Стал замецать, што это сын мой, сам про себя думает.

Вот и стал царь испытывать: присылать эти загадки.[20] Вот пригнал им быка три, или как-ли.[21] „Вот, кузнец, прими этих быков, вот к такому времю накопи столько масла“. Кузнец асумнился об этим, а сын Соломошка: „Не сумлевайся, говорит, батенька. Крыци мясников, и будем есть их“. Зарезали, поклали в кадушку и едят да едят. К назнаценному времю приходит от царя посланник. Приходит, стук под окошко: „Кузнец, говорит, дома?“ — „Нет, говорит“. — „Где он?“ — „В бане“. — „Што он там делат?“ — „Ро́дит, говорит“. — „Што ты, говорит, дурак, рай мужики родят?“. [Он] ему отвецает: „Рай от быков масло копят?“ Это, знацит, ответил; слуга царской ушел. Царю сказыват: „Там вот так ответили“.

Царь посылает к кузнецу колицество[22] яиц, штоб вот к такому-то времю из этих яиц цыплят вывести. Кузнец опять асумни́лся. Яицы пецоны, а заставляет цыплят высидеть. Соломошка говорит: „Съедим их — больше ништо“. Ну, ладно, съели эти яицы. Приходит назнаценное время, как цыплятам вывестись. Вот Соломошка и собират свово отца, кузнеца. „Иди, говорит, к царю вот в сад; да ты, говорит, возьми посудку какую-нибудь, горсть проса и вари. Пусти ку́рево. Подойдут к тебе, станут спрашивать: «Што ты, кузнец, делаш?» Ты отвецай: «Просо варю». — «Зацем?» — «На се́мена». — «Што ты, дурак, рай варено просо сеют?». Ты им ответь: «Рай из пецоных яиц цыплят выводют?»“[23] Вот слуга царской сказал: „Так вот ответил“. Ну, ладно. Кузнец ушел.

Церез несколько время царь присылат слугу, пишет, штобы кузнец ехал ко мне ни пешай, ни коннай, ни наг, ни оде́н и стал штобы ни на улице, ни на дворе. Кузнец испужался, как эта дела [сделать]. Соломошка говорит: „Не пужайся. Это все устроим. Давай, говорит, ко́зу“. Козу́ привели. Облек ево Соломошка худым бре́днем. „Вот, говорит, поэзжай [на козе]: ты ни пешай, ни коннай. И стань ни на улице, ни на дворе“.[24] Ну, вот царь видит, што все ево загадки отгадали.

Царь видит, што это не кузнец отгадывает, а отгадывает сын ево. Што он мог бы и взять сына от кузнеца, но только не может разлицить, который ево сын, который кузнецов.

Ну, вот царь хоцет их узнать, пишет кузнецу: „В такое-то время дожидайся меня в гости“. Царь приехал в гости: лошадь под себя, эщо взял порожних две лошади, пригнал трех лошадей. Посидели, побеседовали у кузнеца. Поехали. Посажал царь рабят на лошадей и поехали в лес на прогулку. Хоцца царю узнать их мнение: в котором што? Разлицить штоб можно было, кое кузнецов сын, кое ево сын. Вот, знацит, поехали. Он отшиб одново парня и поехали лесом наперед, а Соломошка остался сзади. Кузнецов сын и говорит: „Вот, говорит, ваще царское величество, какой удобный лес, дубни́к: тут бы устроить кузнецу и жець уголья. Ах, удобно бы было!“ Царь видит, што это не ево сын, кузнецов сын. Потом с э́тем поехал, с другим, с Соломошкой. Соломошка как знат своим мнением, што он разузнаёт, который ево сын. Но вот Соломошка, как поехали, и говорит: „Вот, говорит, ваше царское величество, кабы здесь была водяная пристань, из этово лесу можно было бы корабли строить“. Царь видит: мой сын вот этот.

Приехали к кузнецу, и царь ево взял к себе во дворец, Соломошку. Соломошки што-то это дело не понравилось. Много ли, мало ли пожил у отца и пропал без вести. Царь асумни́лся об своем сыне: не знаю, куды делся? И давай лить золотую коляску — ево искать. Што, обойдя́ ево, нихто не может эту коляску оценить. Послал посланников возить [коляску] по вольному свету, и по городам, и по селам, везде штобы. И спрашивайте: „Чево эта коляска стоит? Хто может ее оценить?“ Ну, где привезут, народу много за ней толпится. Спросют: „Чево эта коляска стоит?“ Нихто не может оценить. — „А бох ее знает, чево она стоит!“ Возили-возили, все пербывали города и губернии, нихто не ценяет [не оценяет]. Поедем, говорит, домой к царю. Выехали там из одново села, и тут утром табу́н[25] выгнали пастухи. Один пастух сидит и есть. Оне ево спросили: „Цаво эта коляска стоит?“ А у нево в руках маленький кусочек хлеба остался. Он говорит: „Если урожай хлеба, так она дорого стоит; а если неурожай, так она этова вот кусоцка хлеба не стоит“. Бросил этот кусок [в рот] и пошел от них.

Как Соломошка заметил, што это ево ишшут, и ушел от табуна от этово. И ушел на́ море, к корабельщикам пристал и с ними по мо́рю плавал, с корабельщиками.

Эте с коляской золотой поехали к царю. Приехали. Ну, царь спрашивает: „Ну, сказал, што ли, кто што, оценил што ли?“ — „Нету, говорит, никто не знат. Говорят: «Бох знает што!»“ — „Нихто ницаво не сказал?“ — спрашивает царь. „Да сказал, говорит, в одном месте пастух — нихорошо и сказывать, што он сказал“. „Ну, — говорит, сказывай, што он сказал. Я послушаю“ [повторение предыдущего]. „Ну, царь говорит, гоните скоря́я, это он. Он, говорит, правду сказал“. Пригнали посланники на это место, ево нет тут. Он ушел. Сказали царю. Царь после этово осумни́лся; посухати́лся, посухати́лся и помер.

Жана ево осталась царицей. Жана царевала. Вот, знацит, выехала с дружья́ми на́ море на лодке гулять, гуляла по́ морю, и корабельшшики плавают, а Соломошка у корабельшшиков играт в рожок. И царицы, знать, пондравился этот мальцик. „Корабельщики, говорит, продайте мне этова молодца!“[26] Соломошка пересел к ней, в ее лодку. Погуляли-погуляли, приехали домой.

Соломошка видит, знацит, он знает, это мать ево, надо оставаться здесь, бежать некуда.

Ну, вот пожил он тут с матерью много ли, мало ли, мать ево кладет с собой на постелю. Ну, знацит, положила [он лежал] — лежал, и она взяла ево руку, положила на́ грудь. „Это, говорит, тут што?“ Он говорит: „Это, говорит, пешшера; я в этой пешшере сорок недель проживал“. ....... Она ему говорит: „Ну, говорит, царь Соломон, хоть ты и хитер, а насидишься у жене под задом“. Ну, ладно.

Стал Соломошка царствовать.

Много ли, мало ли прошло, Соломошка женился, взял жену из иностранных государств. Много ли, мало ли пожил Соломошка, мать померла у нево. Померла мать, скорони́л, стал помина́ть мать. Пришел к нему Вергазу́лий. „Ты, говорит, царь Соломон, и нас пригласи на поминки-ти“. — „Приходите, говорит“. Приглашат Соломон их на поминки. Ну, оне идут, видимо-невидимо идут, концу-краю не видать, — идет Вергазу́лий. „Вы, говорит, Вергазу́лий, покажите мне конец, сколько вас?“ Вот оне показали конец. „Вбирайтесь, говорит, ко мне во дворец“. Вот они и во дворец вошли. Соломон приготовил им громадный чан. „Ну, говорит, помещайтесь в этот чан: закуски и напитки вам тут всем вравне будут“. Ну, вот оне вобрались. Он взял полотном закрыл, перексти́л, заами́нил — конечно. Оне: „О, говорит, вот так царь Соломон нас угостил!“ Поставили этот чан в церкву — и кончено дело. Стала в России тишина.

Через несколько время царь Соломон отъехал в какой бы [какой-то] город — армию посмотреть свою. Жана осталась одна. Ну што тут делать? А Вергазулий свое дело делает. Остался один цертенок. Зеркалов не было — устроил зеркало и идет к царице. Царица, знацит, взглянула в зеркало и увидала себя. „Эх, говорит, Вергазулий, только царя нет, а то бы мы тебе дорого дали за это зеркало“. Вергазулий говорит: „Мы, говорит, и без царя сделамся. Вот, говорит, выпусти моих братьев, я тебе ево отдам“. Она: „Как, говорит, я их выпущу?“ Он говорит: „Ты захворай, тебя будут в церкви приобща́ть, ты пойдешь мимо чана — дерьни за полотно — оне вылезут“. Ну, вот выпустила — оне полетели из чана, и пошел шум в церкви, только стеклы затрещали. Она видит, дела плохо, царь ее за это завини́т, — собралась и уехала к отцу.

Царь заметил, што дома нездоро́ва. Пошел по Рассее этакой шум везде, неприятность. Приехал домой — жаны нет. Жана уехала к отцу. Што тут делать? Царь Соломон стал собираться к тестю за жаной и собрал свое войсько и конницу. Собрались и поехали. Доехали до прекраснова места, до этово города, где там тесть, и поставил Соломон свое войсько в скрытном месте. И наказыват своим солдатам: „Стойте и ждите до того время, когда я заиграю в рожок. Первый раз заиграю, берите в руки коней, второй раз заиграю — скачите, третий раз — палите“.

Приехал к тестю, жана его встретила. Встретила и говорит: „Э, царь Соломон, мой тятенька на тебя сердитый — он тебя похе́рит. Вот, говорит, пока ляг в сундук, я пока закрою тебя. Я ево разговорю“.[27] Отец заявился. Она говорит: „Белый царь здесь в сундуке. Руби ево голову — и не слушай никаких ево разговоров“. Как отец слушамши дочери, взял саблю, подходит к сундуку. Она открыла. Он из сундука: „Э, говорит, тесть ты мой возлюбленный, за что ты меня похе́ришь, как синью в хлеве. Ты меня похерь со славой, собери свое войско. На такой-то горе сделай ко́злы и приготовь три петли, и вот тут меня повесишь“. Вот, знацит, царь приказал на такой-то горе устроить козлы и приготовить три петли. Знацит, это все изготовили. На другой день наутро и поехали на эту гору. Вот поехали: цесть [тесть] на повозке с жаной. Соломон на другой повозке с жаной. Вот круг их войско, конница, несколько, это тестевы [войска]. Соломон и говорит своей жане: „Жана, говорит, я тебе какую загадку загану: передние-те колеса лошадь везет, ну, задние-те цорт ли несет!“ Она и крицит: „Тятенька, руби ему голову, он нас обманет“. Отец говорит: „Э, говорит, глупая, куды, говорит, обманет, кругом наше войско“.

Ну, вот приехал к тому месту, и он стал на моцальну петлю[28] и говорит: „Тесть мой возлюбленнай, прикажи мне поиграть в рожок, в последний раз потешиться!“ — „Да, пыграть [поиграй]“. А жана крицит: „Тятенька, руби голову, он нас обманет“. Отец не слушат ее. С моцальной петли стал на лы́шну петлю. „Эх, говорит, прикажите эще потешиться!“ Дочь говорит: „Не слушай ево, руби ему голову, он нас обманет“. Отец ее не слушается. Вот он встал на последню петлю, на ремя́нную. „Эх, говорит, дайте в последний раз потешиться!“ В последний раз заиграл, эщо унывнее, все оне как будто посну́ли, им больно антересно слушать, как он играет.

Играл-играл, спрыгнул с петли, говорит: „Тесть, посмотри-ка мое-те голуби твою-то пшеницу всю поклевали!“ Тесть оглянулся. Видит: войско уж другое. Жана говорит: „Вот, говорит, тятенька, говорила я тебе, что он нас обманет“. Вот Соломон тестя-то повесил-то в ременну петлю, тещу-то — в лышну, а жану-то — в мочальну. И поехал Соломон с своей войской и с музыкой домой. И конец.

№ 53. ПОП И РАБОТНИК

Поп сам ел хорошо, а своего работника кормил плохо. В праздник работник забрался пораньше в церковь, залез под престол и сидит там. Поп пришел, начал служить: стал читать: „Господи, очисти меня грешного и помилуй!“ А работник тихонько из-под престола говорит: „Не помилую“. Поп услыхал, изумился. Опять говорит: „Господи, очисти меня грешного и помилуй!“ Работник опять: „Не помилую!“ Поп в третий раз говорит так же, и работник ему в третий раз отвечает то же. Поп осмелился, говорит: „За что же, господи?“ Работник отвечает: „Работника плохо кормишь!“ Поп пришел домой, говорит попадье: „Мать, какое мне было преставление: я слышал глас“, и расказывает, что было. Пришел и работник. Его — за стол, стали кормить, угощать.

№ 54. ВОЛШЕБНОЕ КОЛЬЦО

Жила вдова, и у ней был сын. И они жили бе́дно. У них хлеба не было. Они ходили сбирать. И ходили они сбирать по средам на базаре.[29] И насбирывали они всяких кусочков. Идет он домой и видит: ребятишки бьют кошку. Он и говорит: „Не бейте вы ее, отдайте мне вот за кусочки“. И вот оне ему отдали за кусочки, и он ее принес домой. И говорит: „Мама, я купил вот кошку“. Она ему отвечает: „Зачем ты, глупый, купил? Самим нам есть нечева, а ты еще купил зверька!“ — „Не ругай, мама, эта все сгодится мне под старость“.[30]

Потом прошла неделя, прокормились, пошли опять сбирать. Опять насбирали на базаре всяких кусочков, опять он идет домой, видит: собаку бьют ребятишки. Он опять отвечает [говорит]: „Не бейте ее; отдайте мне за кусочки“. Потом оне отдали ему. Он принес ее домой. Принес домой, говорит: „Мама, я купил собачку“. Она ему отвечает: „Ах, ты глупый, самим есть нечева, а ты купил еще собачку!“ — „Не ругай, мама, эта все сгодится мне под старость, а мы как-нибудь прокормимся“. Потом прошла неделя, прокормились. Пошли опять сбирать на базар. Опять насбирали кусочков.

Мальчишка идет домой. И видит: бьют кри́су [крысу]; он отвечает: „Не бейте кри́су, отдайте мне за кусочки“. И они ему отдали, и он принес ее домой. И говорит: „Мама, я еще купил зверька“. Она ему отвечает: „Ну, куды ты, глупый, нагоня́шь?“ — „Не ругай, мама, под старость мне все сгодитца!“ Потом пожили они сколько время, у нево мать заболела и померла. Мать похоронили они.

И вот он с ними играл и забавлялся. Вот он и думат: „Придет зима, холодно, изба у нас плохая — озябнем мы!“ Потом они и говорят: „Ну, женись, товарищ наш, и бери у отца богатова; может, он нам пособит построить избу.“ И вот он подумал, пошел купцову дочь сватать.[31] А купец ему отвечат: „Тогда я отдам за тебя дочь, вот построй в одну ноч [„ч“ твердое] дом хороший“.

И вот он пошел, призадумался, пришел домой, они его спрашивают: „Что ты призадумался, наш хозяин?“ Он отвечает: „Как мне не призадуматься?“ Мне велел невестин отец построить в одну ночь хороший дом“. — „Ну, не горюй, не тужи, добьемся этой цели и построим“, — они ему отвечают. И вот криса вскрылась [скрылась] и принесла ему такоя кольцо. И говорит: „Вот придет ночь, и выдь наружу, и это кольцо с левой руки на правую три раза перевде́нь, и все явится.“ И вон он вышел и перевдел с руки на руку кольцо — явились плотники с топорами и привезли всяких бре́вен [не „ё“], начали рубить. За один час все срубили. И вот стало светать. Потом он залез на крышу, взял молоток и стукает. Идет купец и подивился. „Эх, и правда все явилось“, — сам про себя сказал. И говорит: „Отстро́ивашь?“ Он отвечат: „Последний гвоздь вколачиваю“. — „И вот я тебе эшшо скажу, — этот купец ему отвечает, — сделай крылец [крытый ход] от свово крыльца до мово крыльца, чтобы нам было где гулять“.

Пришел домой жених и опять о́пустил свою бу́йну го́лову. Они его спрашивают: „Что ты, хозяин наш, так призадумался?“ Он им отвечает: „Как мне не призадуматься? Мне опять приказал купец сделать мост“ [так!]. Потом они ему отвечают: „Ну, не горюй, все явится! Выдь, говорят, опять ночью и перевдень кольцо“. Потом он вышел и перевдел, и опять все явилось. Встает купец путру́ [поутру] и дивитца: „Явился, говорит, нам мост, теперь погулям“. Потом приходит жаних к невесте. Опять купец отвечает: „Тогда мы свадьбу сыграм: ишшо сделай амбар со всякими, чтобы он был насыпан, хлебами“.

Пришел жених домой. Они опять ево: „Что ты, наш хозяин, призадумался?“ — „Как мне не призадуматься? Мне опять купец приказал амбар с хлебом сделать“. — „Ну, не тужи, опять выдь ночью и кольцо перевдень — и все явится опять“. Потом он сделал, вышел, и все явилось, все построилось. Потом он пошел к невесте, сыграли оне свадьбу.

Потом жили оне не очень долго. Потом она ево стала спрашивать: „Скажи, говорит, супруг, как это ты в три ночи все это построил?“ А ему эти звери говорить не велели: они добьются этой цели, унесут это кольцо. Он все-таки долго терпел, не говорил, и, наконец, сказал.

И вот он куды-то отлучился, и она у нево унесла кольцо и убежала. Приходит он домой, глядит: кольца нет. Потом он сметил дело, что кольцо унесла ево супруга, убежала. Потом он и думат: „Она убежала не к отцу, а далеко́-далеко́ — за тридесять земель“. Потом приходит отец к своему зятю. И отвечает: „А где у тебя моя дочь?“ — „Она, говорит, у меня унесла штуковину одну, саму дорогую и убежала“. А он и отвечает: „Не может быть, чтобы она убежала, к отцу не пришла. Ты, наверно, говорит, ее убил и куды-нибудь захи́тил“. — „Нет, я, говорит, ее не убивал; я куды-то отлучился, и она убежала, и сам не знаю куды“.

Потом он его забрал, и посадили ево в тюрьму,[32] и дом ево закова́ли, и зверей в ево дому оставили. И звери думали и горевали, как бы им из этого дома выбраться? И потом звери нашли такую шшель [щель] и из этого дома вылезли. Потом вылезли и думает:[33] „Куды нам вперед идти?“ И вот оне пошли вперед. „Пойдемте, говорит, к отцу разыскивать“. И потом оне побежали и добежали до синева моря. Переплыли терез [через] нево и побежали дальше. Опять добежали до другова до синева моря, опять дальше побежали, до третьява моря добежали. Переплыли и опять бежали-бежали и, наконец, увидали избушку.

Вошли оне в эту избушку. Избушка им отвечат: „Вы, говорит, сидите здесь, а я, говорит, пойду к молодой женьшшины [женьщине] подойду.[34] Молодая женщина чедила [цедила] молоко, а у ней в роту было кольцо. Ни откудова взялась [откуда ни взялась] мышка и прямо ей по сарафану побежала и до груде́ [груди]. И она испугалась и рот разинула — у ней кольцо выпало. И той же минутой кошка схватила [кольцо], и побежали все троя.

И добежале до синява моря и советываются, кому кольцо нести? И отдали кольцо нести собаке. Потом переплыли, побежали дальше. Добежали до другова моря и советуются, кому отдать нести.[35] Отдали кри́се. Переплыли через это море и побежали опять дальше. Добежали до третьява и отдали нести кошке. Стали переплывать — и кошка утопила [кольцо]. Выплыли — они ее спрашивают: „Кольцо цело?“ Она им отвечат: „Нет, я ево утопила“. Тута собака рассердилась и кошку разорвала.

Потом сидят они на берегу и горюют. Нет у нас ни кошки, ни кольца. Потом лягушка вы́мырнула и говорит: „Об чем печалитесь?“ — „Вот, говорит, у нас кольцо в море кошка уронила — и мы ее ро́зорвали, и у нас нет никово: ни кошки, ни кольца.“ — „Я, говорит, вам кольцо подам, только оживите кошку“. Потом они сидят и думают: „Как нам ее оживить?“. Ни откудова прилетела птица и кра́дется к кошке. Собака притаилась и схватила эту птицу. А птица отвечает: „Не ешьте, говорит, мене́ [так]. Чаво вам надо я услужу“. — „Оживи, говорит, вот нам кошку“. И вот они ее пу́стили — и она им принесла живых капель.[36] И они ее [кошку] сбрызнули — и она стала живая. Тут лягушка вы́мырнула и подала им кольцо. И они кольцо схватили, и все вместе побежали.

Бежали-бежали и прибежали до тюрьмы, где их товарищ сидел. И вот думают: „Как нам ево бы оттуда вынуть?“ „Давайте, говорит, кольцом [т. е. попробуем воспользоваться кольцом]. Не поможет ли нам оно?“ Потом кошка взяла перевдела [кольцо] с ноги на ногу — и у тюрьме́ угол отвалился. Вышел их товарищ — и оне обрадовались и пошли с ним вместе домой. Подошли они к дому — все везде заковано. Он взял у них кольцо и перевдел с руки на руку — и все везде расковалось и растворилось. Взошли оне и начали жить. Пожили немного — ему звери и говорят: „Женись, наш хозяин, бери бедненькую, не бери купцову дочь, и будешь с ней жить и ее собирать и добра будешь с ней наживать“.

№ 55. ПРО РАЗБОЙНИКОВ

Жил купец с женой, и у них была одна девчонка, и у них был дом двухота́жний. И у них собрались отец с матерью на ярманку. И вот они говорят: „Ну, доченька, оставайся дома, ежели забоисься, подружек скричи“. И говорит: „С ними ночуй, ежели одна забоисься“.

Потом приходит вечер. Она пошла за подружками, и к ней они посули́лись придти. Пришли к ней: кто шить, кто чулочки вязать — все с делами. Потом у одной подружке пал наперсток в подпол. Потом они искали-искали, ево не нашли. Потом сама хозяйка-девчонка стала искать. Потом ей в какую-то шшель подают наперсток на кинжале. Она взяла и отдала подружке. Она сама все дело сметила, а подружкам не сказала, што оне напугаются. Испугаются и уйдут домой. Немного времени они посидели — и она им говорит: „Пойдемте, говорит, спать“. Оне согласилесь и пошли на верхний этаж. Послала им постельку и всех уложила. „Вы, говорит, спите, я, говорит, лягу одна“.

Она их обманула, а сама села на золотой чердак [!].[37] Потом она сидит и слышит — выло́мывают потолок. Выломали потолок и спустили лестницу, и один разбойник стал слезать, и слез он и вынул из кармана черную руку́, и он обвел этой рукой всех подружков. И вот положил эту руку на стол, а эти подружки не дыша́т. Потом он полез в шкап, вынул оттудова много денег золотых, стал ломать сундуки, из сундуков все деньги, все серебро и золото вынул, и взял много хорошей одежи, и опять полез по лестнице туды, на по́длавку. Потом и думат: „Эх, я вылез и потолок заклал, а руку забыл на столе“. Потом опять вынул две доски и стал лестницу спущать. Она слезла с чердака и взяла саблю. Он лестницу спустит — она срубет. Изрубила всю лестницу — и стало ему слезать негде. Потом он и говорит: „Подай мне руку“. А она и говорит: „Оживи моих подружков, тогда подам“. Он и говорит: „Я, говорит, вертел эдак, а ты верти назы́врать три раза“. Она вернула три раза, и подружки все вздохнули. Она стала ему подавать руку. Она подает ему, он свесился — и она ему голову саблей срубила. Потом она руку туды кинула, а голову свалила в подпол.

Он был не один. Там туловище его взяли и уехали. Она начала в избе кровь притирать. Везде все убрала, и подружки встале — вроде будто не было ничево. Оне ушли домой, а она стала ждать свово отца с матерью. Приехали — отец с ярманки. Оне ее спрашивают: „Как у те, доченька, ночь прошла?“ — „Ночь моя прошла плохо, что были разбойники — все золото у нас выгребли, и я одному разбойнику срубила голову, и голова ево в подполе. И оне эту голову выкинули“. — „Ну, говорят, ладно, золото, живы будем, наживем — лишь бы ты осталась жива“.

Терез несколько время приехали ее разбойники сватать. Она и говорит: „Вот, дорогой папаша. Самые эти приежжали нас грабеть“. Отец закричал: „Ну, что ты, глупая! Это самы мои прежние приятели“. Привезли ей хорошева жениха и наряду. Она не шла, но все-таки ее отец отдал. Потом ее нарядили и увезли. Увезли ее и там над ней озорова́ли.[38]

Потом ее поставили топить баню. Привезли ей дров много. Вот она сидит в бане. Идет старая старушка и отвечает: „Что ты, дорогая, топишь про свою смерть?“ — „А как же мне, бабушка, от нее избавиться?“ Говорит: „Давай твое обручальное колечко мне на ру́ку“. Она отдала, а ей старушка сказала: „Плюнь три слюньки и беги по этой дорожке“. И она побежала. Пришли разбойники в баню и спрашивут [спрашивают]: „Топешь?“ Слюнька сказала: „Топлю“ — и пропала. Потом бежит другой разбойник, спрашиват: „Скоро стопишь?“ — Сейчас истоплю!“ — тоже слюнька пропала. Бежит третий разбойник, говорит: „Топешь?“ — „Истопила!“ Отворил он дверь. Ее тут нету. Потом он прибёг домой, говорит: „Запрягайте лошадей в пого́не [т.е. в погони] и гони́те за ней. Ее в бане нет“. Оне запрягли и погнали.

Она зашла в лесок и увидела избенку. Постукала в окошко, и вышла старая старушка и отперла. Потом она ее спрятала в сундук,[39] и той же минутой подъехали разбойники и торкаются к старой старушке. Она говорит: „Чего вам, дорогие, делать у меня: я богу молюсь, у меня в избе нет никого“. Потом они и говорят: „Не видала ли, бабушка, кто не проезжал ли, не пробегал ли мимо вас?“ Она отвечает: „Нет, дорогие, никово не видала“. И оне поехали дальше. Она девчонку вынула из сундука и говорит: „Беги, говорит, девчонка, вот тут два омё́та сена стоит, спрячься в нево [т. е. в сено], а за нём [за ним] скоро приедут“. И она побежала и в это сено зарылась. Потом подъехали за этим сеном. Она вышла из сена и начала им все рассказывать: „Спрячьте меня от злых разбойников“. И мужики ее зарыли в сено на воза. Тронулись с возами мужики — и поскакали той же минутой разбойники. Говорят: „Раскладывайте сено“. — „Нет, не раскладем; сено казё́нно. Вон какой бура́н: ево разнесет. Ежели, говорит, ево будут принимать весом, ежели разнесет, нам за это нагорит“. И один разбойник подошел, ткнул в сено кинжалом и попал прямо девушке в руку. Она с кинжала кровь платочком обтерла, чтобы не заметили разбойники. Разбойники поскакали дальше. А с сеном стали подъезжать к селу. Приехали в село. Сено склали.

Девушка пошла дальше. Бежала она полем, хлебами. Ее чуть не догоняли го́нски собаки. Прибежала она в лесок и спряталась в дупё́лышко. Подъехали разбойники и говорят: „Наверно, тут она“. Потом оне стали поджигать дуплё́. А оно сырое — не горит. Один ткнул кинжалом. Говорит: „Тут нет ее! Поедемте дальше“. Она вылезла из дупля́ и побежала в другу деревню.

Прибежала в деревню к мужичку. Мужичок собирался с лубка́ми. Она попросилась у нево — он ее принял. Все она ему горе рассказала — а он ее заклал в лубки и выехал на поле. И подскакивают к нему разбойники. И говорит [так!]: „Раскладывай те лубки́“. — „Нет, говорит, раскладывать не будем: лубки́ — казённы. Вон, говорит, какой жар стоит — они могут потрескать“. И оне тут кинжалами тыкали, но в девушку не попали и поскакали дальше.

Мужичок приехал в эту деревню, где эта девушка жила. И эта девушка спрыгнула и побежала прямо в погреб. Приехали разбойники к отцу. Посажали их за стол угощаться, а тетеньку послали за пивом в погреб. Она влезла в погреб, увидала свою племянницу и напугаласи. [Девушка] рассказала все свое несчастье и велела поить их пьяняе, чтобы они уехали скорее. Пришла тетя с пивом и спрашивает: „Где у вас молодые?“ Оне отвечают, что оне едут двое позади. Напоили они их пьяных и вывели их, на коней посажали.

И разбойники поехали и сказали: „Догадались!“ Разбойники уехали — невесту из погреба привели, и она им все рассказала свое несчастье. Отец плакал, просил у ней прощения. И оне жили после этого долго. И присватался к невесте другой жених, и оне просватали, и сыграли свадьбу, и живут-поживают хорошо. Вся!

№ 56. БРАТЕЦ ИВАНУШКА И СЕСТРИЦА АЛЕНУШКА

Жил один мужик, крестьянин, и у них было двое детей. Был сынок Ва́нюшка и дочка Аленушка. У Аленушки была коровка Буренушка, а у Ванюшки был жеребенок Алешенька. И вот они пасли их и, бывало, погонят пасти их, им мать напечет блиночков мякеньких. И вот они пасли долго и жили дружно. И у них случылась беда: умерла мать. И они без матери жили долго.

И вот отец и говорит: „Надо, доченька, мне женитца. Ты, говорит, молодая, тебе делов много!“ Она ему отвечает: „Нет, тятя, не надо: злая мачеха нас будет обижать“. — „Нет, женюсь, все равно женюсь“. И женился, взял мачеху с трюми дочерьми. Она их посылала по очереди, своих детей, пасти, а Аленушку каждый день посылала с Ванюшкой. Своей дочери напечет мягкого хлеба, а Аленушке с Ванюшкой — сахаре́й [сухарей]. Аленушке дала пове́смо, а дочери одну руче́ньку в поле прясть.

И вот они пригнали в поле. И говорит неродная сестра, мачехина: „Сестричка Аленушка, давай пои́щемся“. Она говорит: „Давай“. И стали иска́ться. Стали иска́ться: Аленушка стала прибау́кывать [прибаюкивать]: „Усни, говорит, глазок, усни, другой; не слышь, ушко, не слышь, друго“. И вот она уснула. Они с братцем закусили сухарей и начали работать — прясть. Аленушка скрыча́ла на помочь: „Слетайтесь ко мне, галки-вороны, прясть“. Кто прядет, кто на про̀сни свиват, а Буренушка на рога мотат. И вон оне опряли и будют сестрицу домой. „Пойдем, говорит, сестрица, на дворе-то вечер“. Она им отвечат: „Вы опряли, а я не опряла. Меня мама будет ругать“. — „Ну, говорит, ладно, опрядем когда-нибудь, погонимте“.

Пригнали оне домой. Аленушка подает та́льку, а родная дочь подает рученьку непрядену. Она ее, обозлилась, начала бить, родная мать. Наутро будит другу доч [„ч“ твердое] и Аленушку с Ва́нюшкой. Своей дочери дала блинков, а Аленушке с Ванюшкой сухарей. Аленушке дала два повесма, а своей дочери повесмо.

Пригнали в поле, она и говорит: „Давай, сестриченька, поищемся“. И начали искаться. И она ее начала прибаюкивать: „Усни, глазок, усни, другой; усни, ушко, усни, другое!“ Оне встали, закусили сухарей с Ва́нюшкой, и начала Аленушка прясь, помочь созыва́ть: „Галки-вороны, слетайтесь на помочь“. Слетелись. Кто прядет, кто на про́сни свиват, Буренушка на рога мотат. Опряли, подошли сестричку неродную будить. „Погоним, говорит, сестричка, домой, вечер на дворе“. Она и говорит: „Вы, говорит, опряли, а я не опряла“. — „Ну, говорит, ладно, опрядем когда-нибудь“. Пригнали домой, Аленушка подает две тальки, а родная дочь — повесмо непрядено. Она на нее обозлилась и начала ее бить. На друго утро будит третью дочь свою. Своей дочери напекла пирожков мягких, а Ва́нюшке с Аленушкой сухарей опять дала. Дала Аленушке три пове́сма прясть, а дочери своей два.

Пригнали в поле. Она и говорит: „Давай сестричка, поищемся“. А у мачехиной, не у родной сестре, было три глаза, три уха. „Ты, говорит, меня, сестрица, ищи, прибаукывай“. Она начала ее прибаукывать: „Усни, глазок, усни, другой; не слышь ушко, не слышь друго“. А у ней было три уха и три глаза. Она и не знала. Потом им было голодно с одными сухарями. Они взяли подоили Буренушку и похлебали молочка, и стали сзывать на по́мочь прясть. И созвали галков-ворон: и кто прядет, кто на про́сни мотат, а Буренушка на рога мотала. А неродная сестра ухом одним слышала и все видела. Вот они ее подошли будить домой. Разбудили, говорит: „Пора домой, сестриченька“. И оне пошли домой. Пришли домой. Аленушка подает три та́льки, а родная дочь подает два повесма непряденных. Мачеха обозлилась и начала ее бить. Она говорит: „Ты не бей меня, а бей Аленушку. Это, говорит, не Аленушка пряла, а по́мочь она созывала“.

Мачеха обозлилась. „Давай, говорит, мужик, Буренушку зарежем“. Мужик говорит: „Не надо. Это, говорит, отказа́ла Аленушке мать“. Мачеха загнала мужика, велит резать и резать. Старик согласился. Начали ножи вострить, котлы воды греть. Аленушка вышла, начала плакать: „Буренушка, хотят тебя резать. Ножи вострят бурлатные [булатные], котлы кипят немецкие“. Она говорит: „Ну, не плачь, Аленушка, мою кровку разлей подо всеми трюми [тремя] окошечкими. Мое ушко посади под середним окошечком“. Вышел старик корову резать. Аленушка взяла чашечку, налила крове, разлила ее подо всеми окошечками, а ушко посадила под середним окошечком. Насолили целу кадушку мяса.

И вырос сад большой, и под середним окошечком колодец хороший. Ехал барин[40] и говорит: „Кто бы мне из этого сада вынес яблочка, водички, то я из этого дома взял бы девчонку замуж“. Мачеха услыхала и послала родную дочь за яблокими и за водой. И она вышла, стала черпать воды — и вода стала спущаться ниже и ниже; стала яблоков рвать — оне выше и выше. Потом послала другую дочь. Другая дочь стала черпать воды — и тоже она стала ниже и ниже. Стала рвать яблоки — оне выше и выше. Послала третью дочь. И третья дочь стала черпать — вода ниже и ниже. Стала рвать яблоки — они выше и выше. Потом она пошла сама, мать. Яблоки выше и выше. Она взяла кочерьгу и не достала кочерьгой. Стала черпать воды — вода ниже и ниже. Она взяла крюк — и крюком не достала.[41]

Послала Аленушку. Аленушка взяла блюдечко — ей падают яблоки в блюдо. Стала чайной чашкой черпать воды. Вода стала выше. И подала ему пить, и он напился. И говорит: „Будь [почти: бучь] моей невестой. Приеду за тобой скоро я“. И вот нарядили Баби-яги доч [„ч“ твердое],[42] посадили за стол, а Аленушку положили под колоду. Приехал жених. Посадили с невестой рядом, а мачеха пекла блины.

Подбежала к окошку собачка: „Хам, хам, Аленушка под колодой лежит, а Баби-яге дочь за столом сидит“. — „На, пес-псище, блинище, уйди от окошка!“ Барин маненько понял, чего собака лаяла. Подошел к окошку петушок и запел: „Кику [!], Аленушка под колодой лежит, а Бабе-яге дочь за столом сидит.“ — „На, пес-псище,[43] блинище, уйди от окошка!“

Царь [потом поправилась] жених понял в чем дело и пошел на двор под колоду. Вынул ее [Аленушку] из-под колоды, умыл, нарядил, и сели на тарантас и поехали. И за ними и сад, и колодец, и кадушка мяса, и жеребеночек Алешенька, и братец Иванушка. Приехали к жениху. Аленушка говорит: „Эх, братец Ва́нюшка, забыла я в бане колечко с мыльцем. Пошел [пойди] возьни, только мыльца не лижи“. Он пошел и мыльца лизнул,[44] колечко повесил на рожок и бежит козелком. Сестра удивилась, испугалась, начала его ругать. А ее муж отвечает: „Не ругай, не брани, будет он у нас гулять по саду, и мы будем его покоить“.

Прожили оне немного. Мачехина дочь родная и говорит: „Пойду, говорит, навешшу сестричку Аленушку“. Потом пришла она. Увидал царь и привязал ее к седлу — и всю растрепал.[45] Пошла другая сестра навешшать, и эту привязал к седлу и растрепал. Пошла сама мачеха с последней дочерью. Нашла дочерину ногу. Говорит: „Это доченькина кочерыжка“. Потом нашла руку. „Это, говорит, доченькины грабельки“. Потом нашла голову. „Это, говорит, доченькино поме́льце“.

Потом пришла она к дочери, а мужа нет у ней. Он отлучился нахо́ту [на охоту]. Потом она подошла к Аленушке и говорит: „Пойдем, говорит, Аленушка, в свеженькой водичке в речке искупаемся, а моя дочь посидит в дому́“. Пошли они купаться, и привязала она ей на шею камень и утопила ее. И сама пришла свою дочь уложила на кровать.

Приезжает домой царь. Видит, что у нас стоит сад не зеленый? Взошел он избу. Видит у него барыня больная. И вот она говорит: „Зарежь ты козлененочка, мне охота козлиного мяса“. Козелок услыхал и говорит: „Барин, барин, пусти меня на реченьку, кишочки промыть, твоей барыне почище поесть“. Он его пу́стил.

Он пришел на речку и заплакал: „Аленушка, сестриченька, хотят меня резать“. Она вымырнула и говорит: „Братец Иванушка, мне вылезти нельзя. На мне, на шее тяжел камень висит, мое сердце люта змея сосет.“ Козелок обратно пошел домой. Барыня говорит опять: „Зарежь его“.

На другой день козелок опять стал проситься на речку. Барин догадался и послал слуг за нём [за ним] следом же. Подошел козелок к речке и заплакал: „Аленушка,сестриченька, хотят меня резать.[46] „Братец мой, Ва́нюшка, мне вылезти нельзя. На шее тяжел камень висит. Сердце люта змея сосет“.

Слуги подкрались, Аленушку вытащили, веревку с шеи сняли и повели ее домой. Козелок обрадовался, вперед их побежал. Потом прибежал домой и начал прыгать: стульчик со стульчика. А барыня и говорит: „Я говорила, что ты его зарежь. Видишь, вон он сбесился“. Барин глядит на сад — сад зазеленел. И тут ввели Аленушку. Барин обозлился, с кровати мачехину дочь согнал, привязал ее к хвосту, к седлу[47] и ее растерзал. Пришла мачеха и мачеху привязал к хвосту — и ее растерзал. И все ее кости на огне сожгли, и все колдоство [так!] ее сгорело. Иванушка опять обратился перенько́м [пареньком]. И стали жить-поживать, добра наживать.

№ 57. ПРО ОРЛА

Жила вдова, у ней было три сына. Два сына было умных, а третий глупый. И вот оне ходили в поле жать. И оне жали все четверо. И глупый сын мать все звал домой. Мать им отвечает: „Нет, сынок, нажните еще по снопику и пойдем“. Они эшшо нажали по снопику. Опять сынья́ [сыновья] говорят все трое: „Пойдем, мама, домой, проголодались!“ А она еще говорит: „Ну, сыновья, еще нажните по два снопика“. Ну, оне нажали. Ну, она им отвечат: „Ну, пойдемте сечас домой“.

Пришли оне домой, поели и легли все спать. Глупого сына положили по́рось, а умные легли с матерью в реду. И прилетел ночью орел и унес у них мать. И оне не слыхали. Поутру встают сыновья́ — матери у них нет. Они говорят: „Ты, Ванюшка, не слыхал и не видал ли, куды наша мать ушла?“ А он им отвечат: „Нет, братцы, не видал!“. И они, умные братья, двое, стали согова́риваться, что пойдем, разыщем, а глупова оставим дома. И оне пошли двое.

Глупый за ними побёг. „Братцы, говорит, вы куды? Возьните мене́!“ Оне ему ответили: „Мы пойдем мать разыскивать, а ты дома сиди“. А он все-таки их не послушал: „Все равно, говорит, я с вами пойду!“ И он с ними пошел. Шли они далеко и дошли до какой-то яме. И вот оне сели около этой яме отдыхать. „Не там ли, говорит, наша мать?“ А глупый сын сидит, из тростей веревку вьет. И говорит: „Братцы, спустите меня в эту яму“. И оне ево спу́стили.

И он там пошел. И дошел он до таково столба, и на этим столбе было написано, что хто пойдет в праву сторону, тот будет год пасти, а хто влево пойдет, дикий зверь растерзает, а хто пойдет по прямой дороге, тот свою мать найдет. И пошел он по этой дороге.

И пришел он до какой-то избушке. Взошел он в эту избу, увидал свою мать. И оне тут обрадовались, и все переговориле, и она ево спрятала в сундук. Прилетел орел и говорит, что русским духом пахнет. Она ему отвечат, что у меня никово не было. Орел поел и опять улетел. Оне той же минутой собрались, кое-что забрали и пошли с сыном в путь, и дошли они опять до этого столба и пошли в эту сторону, где им год стадо пасти.

И пришли они в эту в деревню и нанялись пасти. Стал Иван пасти. Ему хозявы приказали, что за этот берег[48] не загонять стадо. И он сказал, что не буду. И он все-таки стал об этим думать, что ему не велели за этот берег загонять. И он однажды эдак сделал, загнал за этот берег, и прилетела колдунья и много коров положила. Иван той же минутой скотину воротил и пригнал домой, и сказал, что много скотины пало. Хозя́вы [хозяева] ему сказали, что е́ли [так!] эшшо будешь раз загонять, то тебе за это плохо будет.[49] И он сказал: „Не буду“.

И пропас он целое лето, и стал думать об домашнем. Подлетела к нему черная ворона, и он стал с ней разговаривать: „Наймись, говорит, нас на родину отвезти. Я тебе, говорит, куплю за это мяса“. И ворона согласилась.[50] Иван запас денег. Купил кадушку мяса, и полетели домой.

Летели оне долго. И он ей за кажду версту давал по куску мяса. И вот немного не долетели до родины, у Ивана мяса нехватило. Он думат: „Как мне с этим делом быть?“. И вырезал он из своей ноги два куска мяса. Версту пролетели. Он ей кусок отдал. Другую пролетели, он ей другой отдал.

Прилетели оне домой. Братьёв дома нет. Пожили они немного; прошло недельки три — братья домой пришли. Оне обрадовались, что у них родная мать дома. Оне про все переговориле и сделали пирушку, погуляли, и стали жить гожо́. Все.

№ 58. ТО ЖЕ ПРО ОРЛА

Жил царь.[51] Двое жили с женой. У них детей не было. И жили они хорошо. Было у них всякой скотины. И царь ходил на хо́ту. И раз пришел он в лес и увидал на дереве сидит орленок, и он думат: „Я ево сечас застрелю“. Ему орленок отвечает: „Не убивай, говорит, меня; возьни меня с собой“. Он опять вдумат: „Все-таки я тебя застрелю“. Он опять: „Не убивай меня, бери с собой“. Он опять говорит: „Нет, все-таки застрелю“. — „Нет, бери, бери меня, царь“, — он ответил.

Он подумал и говорит: „Ну, ладно, надо взять!“ И взял ево домой. И кормил он ево три года. И всю скотину он у него поел. Орел ему отвечат: „Ты мене сечас выкормил; сечас, говорит, полетим с тобой летать по вольному свету“. И он, царь, с женой простился и сел на орла, и полетели оне. Летели оне далеко и долетели до моря. И он ево тут топил. Тут же опять ево вытащил. „Ну што, говорит, царь, напугался?“ Он говорит: „Напугался“. — „Как, говорит, ты меня хотел застрелить — не застрелил, так и я тебя не утопил“. Потом полетели дальше. Опять долетели до другого моря. Он опять ево утопил. И тут же опять ево подхватил и говорит: „Ну, што, царь, напугался?“ — „Напугался“, — говорит. „Как, говорит, ты меня не застрелил, так и я тебя не топлю“. И полетели дальше.[52]

И орел его спрашиват: „Погляди, што в левой стороне и што в правой?“ — „В правой стороне, говорит, красный дом стоит, а в левой — чысто поле“. — „Полетим, говорит, в красный дом“. Прилетели оне в нево. Тут ево сестра живет. Царя он оставил на дворе, а сам зашел в избу. Тут же вылетела сестра из избы и го́ньских собак спустила на царя. Орел услыхал. Тут же вылетел, подхватил царя, и полетели.

Летели оне далеко. Орел спрашиват: „Чаво, говорит, в левой стороне и в правой?“ Потом он отвечает: „В правой стороне — чысто поле, а в левой стороне — желтый дом стоит“. — „Полетим, говорит, в нево“. Прилетели они в нево. Тут жила его сестра. А[53] царя оставил он на дворе, а сам пошел в избу. Она ево посадила угошшать, а сама вышла на двор, го́ньских собак на царя спушшать. Тут же орел услыхал, вы́бег из избы, подхватил царя, и полетели.

Летели они чыстым полем. Орел ево спрашиват: „Чаво, говорит, в левой стороне и чаво впереде?“ — „Впереде говорит, голубой дом стоит, а в левой — чысто поле“. — „Полетим, говорит, в голубой дом“. Тут ево родная мать жила. Тут она ево встретила и угостила. Орел царю отвечает: „ На, говорит, вот тебе три коробочки, и ты, говорит, их до дому не открывай.[54] Перву, говорит, коробочку открой в избе, а вторую, говорит, открой на дворе, а третью открой в огороде. На, говорит, вот тебе корабль, и ты, говорит, плыви на нем. Он тебя вынесет на берег, и тут, говорит, до дому останется итти недалеко“.

Корабль ево вынес на берег, и он слез с нево и сел отдыхать, и думат: „Дай, говорит, я погляжу, што в коробочке“, и открыл красную коробочку — и пошли по берегам всякие скотины, и он ужахну́лся, и говорит: „Как я ее соберу?“ И он призадумался.

И вышел из воды старик старый и спрашивает: „Што ты, добрый молодец, призадумался?“ — „Как мне не призадуматься? Я, говорит, скотину не соберу“. — „Отдай, говорит, чаво ты дома не знаешь, и я тебе скотину соберу“. И тут он подумал: „Ну, говорит, ладно, отдам“. И собрал он ему всю скотину — и он пошел домой.

Пришел он домой и увидал — сын народился, и он подумал и жене не сказал, кому я отдал сына. И тут он эту перву коробочку открыл в избе — и посыпалось из этой коробочки много денег. Вошел он на двор, открыл он другу коробочку — и пошло много скотины по́ двору. Пошел он в огород, открыл третью каробочку — и вырос огромный хороший сад.

Пришел домой, и жили они долго, и поехал царь гулять, и выходит старый старичок. „Эй, говорит, молодец, чаво посулил, отдай, а то, говорит, за это плохо будет!“ И он приехал, царь, домой и посылает сына. „Иди, говорит, сын, в лесок, по этой дорожке. Увидишь, говорит, стоит избушка. Войди в эту избушку. В этой избушке старая есть старушка. Она, говорит, чаво тебя будет расспрашивать, ты ей расскажи“. И он зашел в избу: „Здравствуй, говорит, бабушка!“ Она ему с печки отвечает: „Добро пожаловать, добрый молодец. Чаво, говорит, тебе надо?“ — „Ты, говорит, меня, бабушка, сперва накорми да напои, спать уложи, потом спрашивай“. Она ево накормила и напоила и спать уложила. Потом начала ево все расспрашивать. Он ей все рассказал. Она ему ответила: „Прилетят, говорит, к одному месту двенадцать птиц, ударятся о́земь и сделаются барышнями, и все полезут враз купаться, а одна барышня от них отстанет. И ты, говорит, подкрадись к ним и укради рубашку“.[55]

И он пошел дальше и дошел до этова места, и прилетели двенадцать птиц, ударились о́земь и сделались барышнями и начали купаться. Он подкрался и взял украл рубашку.[56] Все вылезли, собрались, ударились о́земь, сделались птицами, полетели, а у одной рубашки нет. Он к ней подошел, она ему и говорит: „Отдай, говорит, мою рубашку. Когда, говорит, ты придешь к нашему отцу, я, говорит, те выручу из беды“. И он ей отдал, и она улетела.

Пришел он к отцу, и отец ему задал задачу: „Наварю, говорит, я пива, и ты ево все выпей“. И он пошел, призадумался. Василиса Премудрая ево встретила.[57] „Што ты, молодец, как призадумался?“ — „Твой отец задал мне задачу: выпеть целый погреб вина (поправилась), целые, т. е. бочки“.[58] „Придет, говорит, к нам пиве́ц — и все пиво выпьет“. Наутро пришел пиве́ц, и они его послали в погреб, и он выпил [все пиво]. После ево пошел молодец. Немного там постоял — и пришел отец и увидал бочки пустые, и он подивился и задал другую задачу: „Истоплю, говорит, я баню, сожгу полусаженку дров, и ты, говорит, сходишь первый, вымысься [вымоешься] и после, говорит, тебя штобы холодно“.

Идет молодет домой, призадумался. Встретила ево Василиса Премудрая: „Об чем, молодец, задумался?“ — „Твой батюшка приказал мне в бане мыться, и штоб после меня было холодно“. — „Ну, не горюй. Мы приведем мороза, и он вымытца, а после́ ты пойдешь“. Пришло утро. Пришел мороз — и оне послали ево в баню. Взошел мороз в баню дунул во все углы, и стали сусо́льке. Пошел посля́ молодец, постоял он в бане. Призвали отца. Он подивился. „Это, говорит, эщо будет мудренее меня“.

Задал ему он эщо задачу. „У меня, говорит, есть двенадцать дочерей; все, говорит, на одно лицо похожи, под один волос, и все одной вышиной, и узнай, говорит, у меня Василису Премудру“. И он пошел домой, призадумался. Василиса Премудрая ево встретила и спрашивает: „Што ты, добрый молодец, призадумался?“ — „Как мне не призадуматься? Твой батюшка велел тебя узнать изо всех сестер“. — „Ну, говорит, ладно, не горюй. Первый, говорит, раз надо мной будет виться пчелка, а второй раз я на себе платье поправлю, а третий раз я, говорит, платочком утрусь. И вот, говорит, меня узнавай“.

Наутро отец их всех созвал и составил их всех рядом, и призвали доброго молодца, и он начал узнавать. Первый раз пчелка вилась. „Вот эта, говорит, Василиса Премудрая“. Второй раз платье поправила. Он опять узнал. Третий раз платочком утерлась. Он ее опять узнал. И тут их отец повенчал, и сыграли они свадьбу.

Пожили они немного. Василиса Премудра ему говорит: „Пойдем, говорит, домой, а то нас батюшка замучит делами“. И тут же они собрались и ушли. Шли они чыстым полем. Василиса Премудра говорит: „Ну-ка, говорит, я, добрый молодец, к земле прислонюсь ухом.[59] Не гонит ли за нами впого̀ня?“ И тут она прислонилась и услыхала, што гонют за ними — впого́ня. „Гонит, говорит, за нами впого́ня. Давай, говорит, чем-нибудь сделамся“. И она сделалась родничком, а добрый молодец — кружечкой. Подъехали впогоня и спрашивают: „Не проходило ли тут... каки люди?“. — „Нет, говорит, мы век тут вырыты, никто [не проходил], птица не пролетывала“. И оне вернулись назад. Приехали к моряку́. „Нет, говорит, никаво не видали. Один, говорит, в поле родник стоит, а в роднике ковшечек плават“. — „Э, говорит, вы! Это, наверно, они, брали бы вы! Гоните, говорит, другие впого́ни“.

И погнали другие впого́не. Елена [т. е. Василиса] Премудрая говорит: „Надо послушать. Не гонит ли опять?“. Прислонилась ухом к земле. „Гонят, говорит, друге́е. Ты говорит, делайся старой церквой, а я, говорит, старым попом“. Подъехали впого́ни и спрашивают: „Эй, батюшка, не проходили-ли какее люди?“ — „Тут, говорят, зверь не проходил, не томо-што люди“. И впо́гони обратно вернулись. Пригнали домой. „Никаво, говорит, не видали, только церква стара с попом“. — „Эх, говорит, вы. Это, наверно, они, брали бы вы их. Гоните, говорит, третью впого́ню“.

И третьи погнали впого́ни. Василиса Премудрая прислонилась ухом: „Не гонят ли опять за нами?“ — „Недалеко, говорит, давай, говорит, опять чем-нибудь сделамся. Ты, говорит, будь чветком, а я буду черным вороном“. Подъехали впого́ня и спрашивают: „Ей, говорит, черные вороны, не проходили ли тут люди?“ — „Тут, говорит, не то што люди, птица не пролетывала“. И они обратно вернулись. „Никаво, говорит, не видали, только цветок, да черный ворон“. И они пошли дальше.[60] Моряк и говорит: „Эх, говорит, люди, брали бы их“.

И погнал сам моряк за ниме. Прекрасная Елена[61] прислонилась ухом к земле и говорит: „Сам, говорит, отец гонит за нами. Давай, говорит, сделаемся: ты сладкой водой, а я киселем“. Подъехал отец и стал заку́сывать. Опился и объелся и тут помер.

И они пошли потихоньку[62] домой. Дошли оне до саду до свово, она ему и говорит: „Придешь, говорит, домой, ни с кем ни цалу́йся: забудешь меня“. И он пошел домой. И мать с отцом ево увидали, и обрадывались, и начали цаловать, и он забыл Елену Прекрасну. Немного пожили, и начали за нево сватать [невесту]. Усватали и заказали по всей деревне стря́пать. И старушка[63] испекла пресня́к с голубем, и сыграли свадьбу, и посадили молодых за стол, и подали этот пресня́к. И голубь вылетел и запел: „Забыл, говорит, добрый молодец, кто ево от смерти спас“. И тут он об Елене Прекрасной вспомнил и тут же за ней пошел в сад. Ее привел домой, а эту невесту бросил. И собрали пирушку, погуляли, попировали и стали жить хорошо. Вся.

№ 59. ФИЛЁНУШКА-РОГАНО́К

Жил козел да баран, и у них был маленькой [т. е. ребенок] — Филё́нушка-рогано́к. И оне жили в избушке в лесу. И оне пошли в лес лыки драть, орехи рвать. „Сиди, говорит, Филё́нушка-рогано́к, в окошечко не выглядывай! Мы, говорит, уйдем в лес, а если Баба-яга утащит [тебя] в лес, мы не услышим“. — „Ну, ну, говорит, идите, я в окошечко не буду [выглядывать]“.

Подъехала Баба-яга и говорит: „Филё́нушка-рогано́к, выгляньте в окошечко: стоит репка в лукошечке“. И он выглянул, и она его схватила и потащила. И он заплакал, говорит: „Козел да баран, меня Баба-яга утащила за крутые берега, за темны леса, за бы́стры реки, пропаду навеки“. Козел и баран услыхали и побежали, догнали, вырвали.

Принесли его домой. Дали ему орешков. Говорят: „Баба-яга, подойдет, ты, говорит, в окошечко не выглядывай. Она, говорит, тебя утащит, мы не услышим“. И они ушли в лес. Баба-яга опять подошла. Говорит: „Филё́нушка-роганок, выгляньте в окошечко: ехали бояра, на них шапочки кудрявы“. Ему захотелось поглядеть, и он выглянул, и она его утащила. И он заплакал: „Козел да баран, меня Баба-яга утащила за крутые берега, за темные леса, за быстры реки, пропаду навеки“. Козел, баран услыхали, догнали и вырвали.

Принесли его домой. Говорят: „На вот тебе ягод, орех [мн. ч.], ешь, говорит, и грызи. Баба-яга подойдет, в окошко не выглядывай. Удём мы в лес далеко. Будешь, говорит, плакать, мы не услышим“. И они ушли в лес. Баба-яга пришла опять и говорит: „Филё́нушка-рогано́к, выгляньте в окошечко: ехали бояра, рассыпали горох, золотой петушок собират“. И ему захотелось поглядеть, и он выглянул. Она его схватила и потащила, и он заплакал. Проплакал он два раза. Оне не услыхали, и она его принесла домой, посадила его на печку.

У ней было две дочери. Старшую дочь заставила печь топить. Она истопила. Подошла к Филё́нушке-роганку́. „Пойдем, говорит, погреемся“. Он сказал: „Пойдем!“ Подошли они к печке. Она говорит: „Садись на лопатку“. А он ответил: „Я нюмею [не умею]. Сядь, говорит, сама, поучи меня“. Она села. Он ее туды сунул, а сам ушел на по́длавку. Баба-яга приходет, выня́т его есь [есть]. Она его съела, вышла в сени и говорит. „Покатайся, поваляйся [т. е. покатаюся, поваляюся], по Филё́нушкиным костям“. А он с и́сподке отвечает: „Покатайся, говорит, поваляйся по доче́рним костям“. — „А, шша [ещо], говорит, ты, пес, жив!“ — „Жив, говорит, жив, баушка!“

Заставила другу доч топить печ [„ч“ твердое]. Она истопила и скричала Филё́нушку гретца. „Давай, говорит, я тебя посажу на лопату“. А он говорит: „Я не умею, сядь сама, поучи меня“. Она села; он ее туды сунул, а сам ушел на по́длавку. Приходит Баба-яга и выня́т мясо. Съела мясо и вышла с костями в сени. „Покатайся, говорит, поваляйся по Филё́нушкиным костям“. А он отвечает: „Покатайся, говорит, поваляйся по до́чериным костям!“ — „А, шша, говорит, ты, пес, жив!“ — „Жив, говорит, жив, баушка!“

И пошла сама печку топить. Истопила печку и кличет ево гретца. Поднесла ево к печке. „Садись, говорит, вот на лопатку!“ А он ответил: „Сядь, говорит, сама“. Она села. Он ее туды сунул. Она сжарилась. Он кое-что у ней выбрал и пошел домой. Пришел домой. Оне его встретили, обрадовались. И сделали пирушку, погуляли. Стали жить-поживать, добра боле наживать. И вся.

№ 60. КАК ТЕЛЕНОК СОЛДАТА СЪЕЛ

Шел солдат дорогою, увидал замерзшего человека в хороших сапогах. Хотел снять сапоги, а они примерзли к ногам: никак не снимешь. Отрубил шашкой ноги с сапогами, положил в мешок и пошел дальше.

Пришел в деревню, попросился ночевать. Его пустили. Говорят: „Садись, раздевайся, клади свой мешок“. Солдат увидал в избе теленка, говорит: „Я боюсь, меня теленок съест“. Хозяева говорят: „Что ты, солдатик! Разве телята едят людей?“ Он отвечает: „Солдат едят“. Солдат залез на печку, чтобы его теленок не съел, взял туда мешок и дождался ночи. К ночи ноги оттаяли. Солдат снял с них сапоги, положил в мешок.

Когда утром все ушли на работу, он встал, собрался в путь, ноги замерзшего подложил к теленку и ушел из избы. Пришла хозяйка, хватилась солдата: его нет. Стала осматривать избу. Видит: около теленка лежат ноги. Собрала своих, кричит: „Идите, идите, солдата теленок съел“. Теленка топором зарубили.

№ 61. ОХОТНИК И КОРОЛЕВНА

Был охотник, купцоў сын. Пошел за хотой [за охотой]. На дубу у неһо была крова́ть. Под этоһа дуба привязли королевну, хоть головорезы, хоть воры, хотели с нее һолову́ снять. А он з дубу и кричить, што продайте, говорит, мне ее. „А сколько ты дашь?“ — „А у меня, говорит, только и есть три ста; вот, я, говорит, и отдам вам“. Злез и отдал им деньги; оны ему королевну о́тдали.

Ну, обдумались, што нужно бы обо́их похитѝть, взяли воротилися. Яны взяли под корень спрятались. Дерево звалило ветром — яны под этот корень спрятались. Они их не нашли.

Ну, едить хрестить мужик с женшиной. Ён их упросил, што довезите до э́тоһа села. Ну, довезли их.

Пришли оны в свой дом. Ну, трое суток она ничеһо не говорила; он думал, што она немая. На треттьи сутки стала һоворить. Сказала, како́һа короля дочь.

Ну, потом оны собираются, дяди еһо, в иные земли ехать за товаром.[64] Она вышила утира́льник. Етые повезли чеһо у той России нет, а этот — утира́льник. Ну, приехали туда. Дяди ево привезли что чеһо в России нет, а ён — утира́льник. На этом утира́льнике прочитало, что это яё спаситель, спас ее, што хре́сница ваша разыскалася, взяли меня з саду воры, хоть головорезы, хотели з меня голову́ снесть, ён откупил, за три ста меня. Я на ним обвенчалась.[65] Примите хрёсный яво за моеһо мужа. Ну, поко́рно прошу, штобы яһо чем-нибудь наградили.

Он еһо наградил: дал ему с кра́сным товаром кора́бель [корабль]. Оны поехали домой. Этот дядь своих перешиб, у дядь эдокоһа товару нет, как он им дал.

Собираютца к отцу к ей ехать. Ну, приехали к отцу. Ина [она] ипять [опять] утира́льник вышила, што родимый папа, што вот какой [кто] утира́льник принес, он меня спас, и он сейчас мне муж. Ну, этот генерал или прынц, который хотел на ней жениться, написал письмо, чтобы она сюда ехала и подал тилиһрам, што муж тебя просить, тут пируют без тебя.

Ина дгадалася, ина не едет, а мать мужева [говорит]: „Какая же, говорит, ты будешь жена мужу, што ты не слушаешь“. Ина поехала сухопу́тью, а ен мо́рям поехал домой на кораблях. Ну, приехала она туда, мужа нет там. Ну, этот стал прынец за ей, чтобы звенчатца на ей. Стали пировать, а муж приехал, своей жизни не рад, стал мать бранить: зачем ты ее прогнала. Давай обратна ипять туда. Ну, приехал. Тамотка был ду́дошник, у ду́дочку иһрал. Он у яһо откупил эту дудочку, муж. Ну, пошел с этой дудочкой на пир к королю к этому. Ну, жена еһо там узнала. А ён обрядился в бедную одежду, плоху́я. Ну, она стала просить у прынца: „Вот, говорит, ду́дошник бо́льно хорошо играет, нужно еһо взять в эту ко́млати. Ну, его взяли в свою ко́млати, где оны пировали. Она ево коньяком [!] подпоила, прынца этого, и ен уснул.[66] Оны пошли, на машину сели да уехали. Приехали в свой дом. Стали поживать. К своему отцу она уже не обращалася. Ну и вся.

№ 62. ПРИЕМЫШ И ЦАРЕВНА

Были три брата. Два брата отделилися: средний и малый, а старший остался в дому́. [После его смерти] остался годов шестнадцати мальчишка. Ну, мать посылает его на базар: „Иди по базару да плачь: не найдется старичок какой в люди тебя вывести“. Ну, ходит, по базару, плачет. Старичок подошел к нему: „Ты чего, дескать, плачешь мальчик?“ — „Потому я, дедушка, плачу, что отец у меня покинул именье, а я не могу с ним [распорядиться]. Еще я глупо́й“. — „Ну, пойдем, говорит, я выведу в люди тебя. Я, говорит, безродный“. Ну, привел его [старика мальчик] домой. Она [мать мальчика] разрезала каравай, внесла, стала его весить: одна половина больше, другая меньше.[67] „Нет, дедушка, ты не выведешь, иди, с богом“. Ну, он ушел. Она посылает опять его на базар. Он опять ходит на базаре и плачет. Опять же старичок подошел. „Ты зачем плачешь эдак?“ — „Вот некому меня в люди вывести“. Ну, привел его домой. Ну, потом мать опять каравай внесла, разрезала этот каравай: равные краюшки.[68]

Ну, потом собираются дяди в’ [„в“ мягкое] иные земли за товаром. Ну, и оне с дедушкой поехали. Ну, приехали туда к королю, а у него королевна стоит в собори, в гробнице. Ну, каждый день по человеку ей давали [и она съедала]. Тряхнули они жеребей — этому мальчишке досталося. Потом дедушка повел его в собор, закружил шесть кругов, поставил его ли налоги [налоя] и дал евангелие читать ему: „Читай, никуда не огляда́йся“ [не огля́дывайся]. Ну, как дело к полночи, она с гробу [из гроба] выла́зит. Стала ему всякие страсти представлять. Ну, он никуда не оглянулся: читаеть и читаеть. Ко́чет пропел, она опять в гробницу. Пришел король с дедушкой — он читает. Он свел его [с назначенного места], повел к королю.

Другую ночь достаетца дяди. Дядя стал просить у его, што сделай такое одолжение: у меня пять человек ребятишек, а ты один, а разорвет так.... Ну, он пошел за его ж. Ну, он [старик] закружил ему девять кругов, ну, поставил опять его евангелие читать. Опять стала она ему страсти всякие задавать. Опять как ко́чет пропел, она опять в гроб легла. Ну, дедушка опять с королем пришли, опять его свели с кругов. Повели во дворец.[69]

Малый дядя опять стал просить: „Тебе не страшно: ты две ночи читал“. Опять он его, дедушка, повел в собор. Двенадцать кругов зворужил, опять поставил его читать евангелие. Ну, она опять встала, опять начала ему страсти задавать: тут медведи, разные звери, собор загорелся... Как ко́чет пропел, она прямо к нему стала рядом и стала с ним читать. Ну, потом король с дедушкой опять идут — оны уже в два голоса́ читают.

Ну, пришли, их свели, вывели с собору, привели во дворец. Ну, стали пировать. Потом обвенчали [мальчика] на ней. Ну, приехали домой. Тут поехали и передовые; рай королевна, так провожатые. Выдворили купца из свого дому.[70]

Ну, этот старик пожил три дня. Далее говорит ему, что давай жену делить. Ну, и он устрастился, что как мы ее будем делить. Ну, сказал: „Как знаю, так и разделю“. Как шашкой хватил ее, пополам разрубил.[71] И полезли из ее змеи, ужи и всякая тварь. Вынимает он два пузырька из карману. С одного пузырька сбрызнул, она исцалилася, с другого сбрызнул, она встала, стала живая. Ну, потом он прощался и пошел. Потом [старик] присылал ему коня, и [приемыш] ездил к нему в рай: видел в первое окно — сады и во второе — цветы райские, детей, одетых по-солдатски, в третье — ад кромешный. Пробыл один день, а оказалось год; жена думала, что он пропал.

№ 63. ПРО КИЯ́НЬ-МОРЕ

Шел с низу[72] человек, двадцать лет дома не был, в припадку стал пить; Кия́нь-море его за бороду взял: „Отдай, говорит, что дома не знаешь“. Ну, он пришел; у него беременна женщина дома осталась, у его сын двадцать лет. „Ну, сынок, говорит, я тебя не знал, прода́л, баит, Кия́нь-морю“.

Ну, напекла мать ему пирожков и лепешечек на дорогу. Сядет на кочечку — съест лепешечку, сядет на пенушо́к — съест пирожок. Ну, потом, стоит избенка, он влез в эту избенку. Тут волшебница Баба-яга. „Что русским духом запахло? Ти от дела лыта́ешь, аль дела пыта́ешь?“ — „От дела, баит, бабушка, лыта́ю и дела пыта́ю. Прода́л меня тятенька, баит, Кия́нь-морю“. — „Эх, голубчик, говорит, Кия́нь-море лих, ро́злих. Иди, говорит, на этой пути будет еще избенка. Там моя сестра живет. Она расскажет тебе, как к нему подойти“.

Ну, он пошел, дайшѐл до сестры до ее. А та старая, вся в шерсти лежит, кривая. „Что русским духом запахло? Ти от дела лыта́ешь, ай дела пытаешь?“ Ну, он ей и сказал то же: „Бабушка, говорит, от дела лытаю и дело пытаю“. И заплакал он горько: „Скажи, бабушка, как к нему подойти будет?“ — „О, батюшка, у его, говорит, на тынинке по точи́нке, а на каждой точи́нке по человечьей головке. В воротах у его собаки борзые, — еще оны тебя тут, бай, сорвут. Ворвешься на двор, будут кони лихие, они тебя тут же копытами собьют и зубами сорвут. У сени ты взойдешь, тут коты будут морские, оны тебя тут же оскра́бают, глаза тебе выковырят“.

Ну, он еще горчее плачет. Она его вузжале́лася. „Ну, говорит, подойдешь влево, будет озеро, и ли этого озера будет стоять береза, и в этой березе будет дуплё, в этом дупле будет сидеть утка. Потом подлетят, говорит, три голу́бочки, и будет на их одежда. Эты, говорит, кучкой положат две одежду, одна — натдале́. Вот какая натдале́ положит, ты эту одежду припрячь ее“. Ну, ён припрятал. Эты вылезли, наде́лися, этой наде́ться не во что. Ну, и говорит: „Кто мою одежду припрятал? Если молодой ви́тязь, будь мой муж, а молода молодушка, будь родимая тетушка“ и т. д. Ён отдал ей одежду.

Она его сделала, чтобы его было тело нетле́нное, эта Алена [не „ё“] Премудрая. Ну, она утиши́ла и собак и котов. Только оны мя́вкают, а его не трогают. И коты его пропустили, никто не тронул: ни собаки, ни кони, и он устрасти́лся даже, Кия́нь-море. Восходит к ему в ко́млать. Он ему отвечает: „Эх, какой же ты, говорит, лютой. Ну, говорит, утворяй мне службу, великую дружбу. Вот, на́ тарелку тебе, вот на этой, указал, поляне, чтобы был кру́глый [т. е. квадратный], по сту сажен так и этак, сад. И штоб за сутки ты его насадил, и штоб за сутки яблоки были, и на этой тарелке штобы ты двенадцать яблок принес царьскаю шипу“. И ён вышел на эту поляну и сел под березою, седит [сидит] да плачет.

Подходит эта Алена Премудрая. „Что ты, говорит, Иван, больно плачешь?“ — „Как же мне не плакать? Вот, говорит, велел мне в одне сутки насадить яблоней и чтобы оне поспели, и велел мне на тарелке принести двенадцать яблоков. Где же, говорит, это мне сделать?“ — „Ложись, говорит, да спи, утро мудренее вечера“. Вышла на крыле́ц, свистнула по-молодецки, гаркнула по-богатырски: явились двенадцать духов, двенадцать ара́пов. „Ну, чтобы был сад на сто сажен и чтобы чего [чего только] на свете не было, было в этом саду насо́жено“. Ну, и приготовили яблоки и все подготовили. Он понес уж к нему этыи яблоки. Он сдивился что этого не было еще у него на его жизни.

„Еще, говорит, мне сотвори службу, великую дружбу. Я тебе укажу землю сорок десятин. На этой зе́мли чтоб была посеяна пшеница. За сутки чтобы она поспела — и сжать ее и обмолотить, и смолоть, и двенадцать анбаров чтобы было, и насыпаны этой пшеницей, и двенадцать пирожков чтобы ты мне испек, вот на этой тарелке“. Ну, сидит опять, плачет. Опять он сидит, да плачет.[73]

Опять подошла эта Алена Премудрая.[74] Опять говорит: „Не плачь, ложись, спи. Утро мудренее вечера“. Лег он и спит. Она опять вышла на крыле́ц, свистнула по-молодецки, гаркнула по-богатырски: явились опять духи́ эти. „Ну, вот, говорит, сотворяйте службу, великую дружбу. Вот было б сорок десятин посеяно и сжато, и обмолочено, и двенадцать анбаров чтобы было, и все насыпан [насыпано] пшеницей, испечено двенадцать пирожков и положено на тарелку“.[75] Ну, положили, поставили ли его; он стал и понес. Принес.

Он опять ему сказал: „Эх, хитрый, говорит, ты“. Он, знать, догадался, что дочь его хитрит. „Ну, еще, говорит, в треттий и последний раз сотвори мне службу, великую дружбу. Вот на этой площади поставь собор, и чтобы были архиереи и протопопы, певчих сорок человек тут, и поставь тут мост, чтобы одна была дощечка точеная и одна золоченая, и чтобы был столбик точеный и золоченый на этом мосту, и чтобы сидели птицы райские и пели песни херувимские. Тебя тогда, говорит, буду венчать. Выберешь из трех дочерей невесту, какая тебе покажется“.

Ну, он опять сидит плачет. „Где же, говорит, я их могу всех достать? Архиереи чтобы были и певчих сорок человек“. Седит и плачет. Ну, опять ему явилась [Елена Премудрая].[76] „Спи. Все готово будет. Утро мудренее вечера“, — опять ему на ответ сказала. Только она опять сказала ему в ответ: „Поставит завтра нас тятька на одну доску; и мы будем волос в волос и голос в голос. Вот и не можешь ты нас различить. И будет муха садиться на меня. Я, говорит, этак платочком тряхну, шишь, муха-рябуха, не вреди мое белое брюхо. Вот, ты, говорит, уж на меня и бросай. Вот, Кия́нь-море, эта моя невеста, эту беру“.

Он спал, она ему все сделала: и собор, и дощечки, и птицы — все явилося. И певчие, и все. В заутреню был отец. За обедней их венчали.

Своему он прислуге сказал, что не он это хитрил, а Алена Премудрая. „Я, говорит, голову ей верещу́ ее“. Прислуги это слыхали, как он похвалился. Оны ей переказа́ли. Оны давай с им удаляться. Взяла свою подушку, положила в печку. „Топись, моя подушка, говорит, трое суток по утрам, чтобы отец не догадался“. Оны с ним и скрылись, поехали на его родину. А тут утром выйдут. „Посмотри, на слуг говорит, топится ли ув Алены Премудрой хата?“ — „Топится, говорит, трое суток топилась“. Эты дочери отцу переказа́ли, что Алена Премудрая скрылася.

Отец прислуг послал вдого́ни — догонять. Алена Премудрая пройдет немного, припадет брюшком, послушает ушком: еще все ничего не слыхать. А эта[77] припала брюшком, послушала ушком: сечас колеса тут же гремят. Догоняет. Она сделалася табуном овец, а его пастухом сделала. „Потом, есь подойдут, будут спрашивать у тебя, а ты: «Тря́кашки-бу́кашки, пора в лесу гнать». Одно слово труби́ и не отвечай им ничего“. Ну, они у него спрашивали, спрашивали, уехали. Оны опять сделались муж с женой, опять пошли.

Ну, он [Киян-море], так как оны приехали, он догадался, что она мудрит. „Поезжайте, говорит, опять туда, пастуха берите“. Они поехали. Она опять припала брюшком, послушала ушком. Опять услышала: едут, колеса гремят. Она сделалась сама собором, а его — попом. А ему велела сказать: „Ты, говорит, труби́ только «Кабы вас не было, я бы вас не видал“. Он только труби́т это и ладно. Ну, влезли опять, стояли-стояли, опять обратно уехали.

Ён больше обозлился, это Кия́нь-море. Уж поехал сам в пого́нь. Она припала брюшком, послушала ушком, [услышала], что уж недалеко едет. А уж она знает, что это отец едет. Она сделалася сама озером, а его сделала уткой. „Плыви, говорит, к тому бережку, к своей родине, а то он тебя похити́т“. Он ли того озера крутится, чтобы утку схватить. Стал его пить. Пил-пил, половину выпил. Только бы его схватить. А она опять напустила целое озеро воды. Тут на краю же брюхо и лопнуло. Он и ко́нчился здесь.

Ну, оны сделались опять муж с женой и пошли на его родину. Ну, пыдышли́ [подошли] к ихому селу. Раскинула она свой белый шатер. Посылает своего мужа к отцу с матерью. Говорит: „Иди к отцу с матерью, со всеми ими целуйся, а встретит тебя твоя сестра чернощо́чка, с ней не целуйся, а то и меня забудешь“. Он говорит: „Что ты, говорит, разве я тебя забуду? Я и целовать не стану ее“.

Ну, пришел он в дом, отец с матерью обрадовался, что он воротился. Поцеловались: и отца поцеловал, и мать поцеловал, а сестренку не стал целовать. Ну, оны его тут угостили, как следует быть со свиданьем. Он лег и уснул. А эта чернощо́чка говорит: „Мамынька, он меня не поцеловал, я его хоть сонного поцелую“. Ну, и поцеловала.

Он и забыл ее, Алену Премудрую, что она его из про́пасти эдакой вывела. И забыл там во чистом поле, во белом шатре. Сейчас, как отец с матерью жили богато, оне за него сейчас сватать. Усва́тали невесту. Скрутили свадьбу.

Ну, она, Алена Премудрая, сделала так, что в день свадьбы во всем селе огни погасли. А она расклала там огонь: ясно у ней горит. Тут с села посылают туда к ей за огнем посланников. Пришли за огнем, она не дает. „Принесите, говорит, мне хоть в горсти мучки“. Принесли ей мучки. Она сделала, што еще и не донесли туда огня, а уж во всех избах загорелись огни, спи́чки стали дуться, а то как залиты все были. Ну, она сделала два шарички (шаричка) и сделала из этих шаричков два голуби: голуб с голубкой. Их привели под венец: мужа ее с невестой. Голуб еще́ с голубкой, как ее везли, летели они за ними. Как они ли церкви приостановилися, то голуб с голубкой сели ему на плечо, и стал он гласи́ть ему: „Не забудь, голубь, голубку, как Иван-руський забыл свою Елену во чистом поле, во белом шатре“.

И он бросил эту невесту и — туда, в этот шатер. Ну, этой [т. е. прежней] невесты не надо. Стали жить с Аленой. Что им надо, она выйдет на крыле́ц, свистнет по-молодецки, гаркнет по-богатырски — все им будет. Не надо и работать...

Ну, я думаю, что это все болтни́. Не может быть, чтобы это все так сбывается.

№ 64. ИВАН-ЦАРЕВИЧ И ТРИ ДЕВИЦЫ[78]

Был Иван-царевич. Пошел он за охотой. Нашел избенку. Там три девушки разгова̀ривают в этой избенке. Первая говорит: „Кабы меня Иван-царевич взял замуж, я бы весь мир одной ниточкой одела“. А другая говорит: „А меня бы взял, я одной ме́рой прокормила весь мир хлебом“. А третья: „Если бы меня, говорит, меня взял бы, я родила три брюхи по-четверо, по руках, по ногах часты звезды, а в затылке светел месяц, а на лбу красно солнышко, а на грудях царская корона“.

Вот он приходит к отцу и говорит: „Папаша, вот нашел я, говорит, избенку, и там сидят три девицы. Одна говорит ...“ и т. д. Ну, отец так сказал: „У нас чернь и так кормится и одевается. Нужно ту взять, которая ро́дит сыновей. Это будет всей черни в диво“. Ну, этую оны взяли.

Ну, к ему эта старуха-волшебница ходила все к царю в дом. Она была в повиту́хах эта волшебница. Царица эта родила и всих эдаких детей. Она [т. е. волшебница] их припрятала, а четыре кутёнка подложила. Ну, этот как пришел царевич: „Ну, что у вас тут?“ — „Э, батюшка, взял какую. Вон она тебе четырех кутёнков родила“. Ну, этот муж пошел в сенат: „Я с ней больше жить не стану“. Ну там на́болшие [„л“ твердое] в сенате сказали: „Ты, говорит, поживи, говорит, до другого брю́ха, что она ро́дит“.

Ну, она еще забеременела, еще родила, она опять, эта волшебница, в повиту́хах. Только обморо́чит — покажет ему кутят этих, да и пропадут они. Ну, и другое брю́хо — так же сделали.

Опять он в сенат. В сенате опять ему на́больший сказал: „Ну, уж, кончи. Сказала она тебе: три брюха. Подожди до третьего брю́ха“.

Ну, третье брюхо она родила — четвертого младенца спрятала под подушку, дала ему соску, припрятала, в подушку его зашила. Ну, уж и в сенате сказали: „Куда хошь, туда и день и за ее прома́н“. Ён взял ее в бочку сорокову́шку, запечатал и пустил на море. Она там подушку расши́ла, стала его соса́ми кормить. Ён рос не по днях, а по часах, и потом он уж вырос большой, стал богатырь. „Мамаша, баит, я, говорит, мамаша потянусь“. Они выплыли на остров, к берегу подплыли́. Он потянулся, дно и выпер.

Они вылезли с моря на этих дощечках на берег. И стал он тут на у́точку или чего кормиться,[79] сделали шалаш ли моря. И жили. От этого царя морем ездили по́сланники, что надо, ему то приставляли. Потом оны на этого мальчика загляделись, целы сутки на него глядели. А этот мальчик ходил ко́ло моря и лежат, — ему очень хороши показа́лись — два кре́мешки. Он взял их друг об друга чиркнул, оны явилися, двенадцать духов. „Чего угодно, наш новый хозяин?“

А уж он [т. е. царь] взял у этой волшебницы дочь, с ней живет. Как он [т. е. царевич] об эти кре́мешки чиркнул, явились двенадцать духов и спрашивают: „Чего угодно, наш новый хозяин?“ — „Вот сделаться мне голубом [голубем] и туда, к отцу, слетать“. Ну, он полетел, еще прежде по́сланников прилетел туда, влетел в канфо́рку и сел ему на плечо. Ну, его наложница говорит: „Хочу, говорит, я этого голубя зарезать да съесть“. — „Не, говорит, он какую-нибудь весть принес“. Только эдак проговорил, и по́сланники его тут явилися, всхо́дють. И он им отвеча́ет: „Почему, говорит, вы на целые сутки опоздали?“ — „Потому, говорит, видели мы такого мальчика, что целые сутки загляделись: как у него по руках и по ногах часты́ звезды, в затылке све́тел месяц, на лбу красно солнышко, на грудях царьская корона“. — „Ну, говори́т, обязательно завтра я туда поеду“.

Царю дивно стало, что хотела она родить [таких сыновей], а потом прослы́шался один мальчик. А она говорит, эта наложница: „Ну, кака́я говорит, это, диво? Вот туда, говорит, поедем, там одиннадцать таких мальчиков“ [следует их описание]. — „Ну, говорит, туда поедем“. Этот голуб вылетел опять, этые кре́мушки чиркнул. Ипя́ть [опять] явилися двенадцать духов. „Вот такие там одиннадцать мальчиков, их туда приста́вить, к его матери“. Они полетели, и всех приста́вили.

Царь поехал туда с женой, а их уж нет там: она обманила царя. Ну, сечас об камушки чиркнул, и сечас явились эти духи: „Чего угодно, наш хозяин?“ — „Ну, не в шалаше же буду жить? Чтобы был, как у царя дворе́т [дворец], так и у меня здесь“. Ну, эдакий дворец. Живо явилась у матери и одежда, как на царице, и самовары, и все явилось.

Ипя́ть чиркнул он кремешки, чтобы на этой поляне было три трактира и вся поляна чтобы была в строении. Этыи по́сланники опять подъехали, эты уж двое суток пробыли́, а ён этых братьев расставил в шере́нгу и стал их учить. Оны не отойдут от этого, как он их учит.[80]

Ну, как поехали оны опять туда к царю, по́сланники эти, он чиркнул опять об кре́мешки эти. „Чего нужно, наш хозяин?“ Сделался го́лубом [голубем], опять полетел. Опять в эту канфо́рочку взлетел [влетел], опять царю на плечо. А она: „Неужели тебе голуб дороже меня, хочу его есть“, с ножом бросилась на него, ранила его в крыло, но все-таки царь не дал ей. „Глупа́я, говорит, ты, он вести мне принес“. Только он стал ее бранить, опять по́сланники на двери [в дверях, у дверей], опять взошли. Ну говорят.[81] „То, говорит, одни сутки лишних пробыли, а теперь говорит, уж двои сутки пробыли“. Оны ему отвечают: „Ваше царское величество, кабы ты, говорит, там был, ты бы трои сутки простоял. Во всей своей жизни не видали этой дивы“. Ну, и стали рассказывать, как двенадцать молодцов [дается их описание] расставили их в шири́нку, начали учить: от их солнышком печет, месяцем зья́ет и скажи, говорит, как с ума, говорит, сошли, строенья [воинский строй], и откуда что взялося. Ну, царь и сказал: „Утре, говорит, беспременно туда поеду“.

Оне [жена и мать] отвечают: „Какая эта дива? Вот здесь говорит, есть такой домик: у меня есть двенадцать красавиц, земля этаких не родит людей, штобы волос в волос, голос в голос, а запе́ют песенки — другие с ума сходят, заслушаются“. Этот голуб выслушал, опять с канфо́рки вылетел. Опять чиркнул об эти кре́мешки, опять явились двенадцать духов. „Чего, наш хозяин, нужно?“ — „Вот тут двенадцать девушек, волос в волос, голос в голос. Чтобы были они приставлены туда, к матери“. Живо полетели и приста́вили.

Ну, царь поехал туда, опять нет там ничего. Ну, эты опять по́сланники были у него там за морем, — што-то приставля́ли. Этого царя по́сланники четверо суток провели лишних. Он расставил этых красавцев в шере́нгу и девушек. Сначала были на ученьи, потом стали танцовать. Они уж тут не могли стоять: попадали и́жна с дивы. Оттанцовали, стали песни петь. Ну, потом оны уже отпели песни, по́сланники встали и поехали. Он опять чиркнул эти кре́мешки. „Чего, угодно?“ — „Сделать голубом“. Сделался голубом, опять в канфо́рку взлетел, а эта опять его наложница чисто с ума сходит, на него с ножом бросается. Она уж это догадалась, что он [голубь] и сынов этих и девушек [отвез к себе].

„Ну, утре, говорит, не послушаю жены, поеду“. Она говорит: „Ну, какое это диво? У меня в одном месте есть двенадцать ко́шечек-марко́шечек и двенадцать ко́тиков-марко́тиков. Бровки у них подзоло́ченные и усики, говорит, бро́мзовые [бронзовые], и у хвостиков, говорит, колокольчики-прозуме́нчики“. [Дальше изложение сокращенное: запись частично не вполне дословная].

Царь решился в последний раз туда съездить. Сын раньше этого перенес их себе. Царь, видя, что никого нет, оставил там жену одну и поехал смотреть то место [где все это было]. Как увидел ее личность, пал перед ней на коленки. Она объяснила ему, как спаслась. Они примирилися и стали жить вместе. Той жене царь снял голову: из нее поползли змеи, ужи. И с тещи голову снес. Брюхо ей саблей разрезал: и из тое поползли змеи, как и у жены. Жена сказала: „Вот с кем ты жил! А меня спасла верность: верность нигде не погибает“.

№ 65. ЖЕНИХ-РАЗБОЙНИК

Был хозяин и хозяйка. И бы́ла у них дочка. Дочку звали Маня. И жили далеко от них разбойники. Разбойники эти знали, где живет эта дочка. Вот оне оденутца хорошо и приезжают к ней в сваты. И просют ейным родителям, чтобы отдали эту Маню замуж. Родители говорят, что наша Маня еще молодая. Отдавать замуж еще мы ее не думаем, потому что она на свете жила только семнадцать лет. Разбойники эти говорят (оне не знали, что они разбойники): „Разрешите нам хотя поговорить с этой Маней“. Родители сказали: „Поговорить можно, а замуж отдавать не будем“. Вот оне так усердно с ней говорили и подговорили эту Маню замуж тихонько от своих родителей: „Сичас выдти нельзя, потому что увидють твои родители. А мы поедем домой и посыплем по всей дороге ячменем до самого нашего дома. И вот по этому ячменю бежи, дорогая наша Манечка“.

Вот решилася Манечка, встала утрышком рано и пошла по этой дорожке, где посыпано ячмень. И шла далеко лесом дремучим и увидит: стоит высокий большой дом. Подходит она к этому дому, и набросилось на ее вного собак. Укусить собаки Маню не можут, потому что они на цепи. Выходит к этой Мани старая старушка. Говорит: „Барышня, зачем ты сюда пришла? Здесь находютца онне только разбойники и ядуть таких живых людей, как тебя, молодую девицу“. Эта Маня очень спугалася и говорит этой бабушке: „Бабушка, я побегу скорей назад и убегу от этих разбойников“. А бабушка Мане отвечает: „Што, милая, теперь ты от этих разбойников никак не убежишь. Оне спустют этих собак — они все равно тебя догонют“. Маня заплакала и говорит бабушке: „Бабушка, што же теперь я буду делать?“ А бабушка ей отвечает, што я тебя очень жалею, што ты прибежала сама в руки к разбойникам. Позвала бабушка ее к разбойникам в комнату. В разбойников большие кровати. Под кроватям стоят большие сундуки. Бабушка говорит этой девице: „Полезай и сиди ти́хонько за этим сундукам. Оне приедуць и напьются пьяные и уснут, и, может быть, я тебя провожаю и спасу твою жисть“. Не успела бабушка это только сказать — приезжают разбойники и привозют с собой такую же молодую девицу, как и эта Маня. Спрашивают в бабушки: „Бабушка, не прибегала тут молодая хорошая девица?“ А бабушка им отвечает, што никто ко мне не приходил. Оне сидят и говорят промеж себя: „Почему она не приходила? Ну, ланно, давайте разденемтесь и выпьем и закусим“. Потом промеж себя и говорят: „Што нам делать с этой девицей? Разрубить ее перва или покушать“. Один отвечает: „Ну, давайте сначала покушаем: веселее будет нам рубить свежее мясо“. Ну, вот выпили и закусили, и кладут этой барышни на стуло руки и отрубили сначала пальцы, у ней был золотой перстень, и этот перстень с пальцем залетел как раз за эти сундуки, за которым сидит там еще девица. Один говорит: „Надо найти этот палец, который с золотым перстнем“. А второй отвечает: „Ну, ладно, после найдем; завтра будет день, хотя надо выбрать бо́льшее мясо, а то мы и так устали, надо лечь да поспать“. А эта Маня слышит и молит бога: слава богу, што не ищут этово пальца с золотым перстнем, а она ево держит. Ну, вот они выпили больше водки и увуснули. И эта бабушка говорит этой Мане: „Вылезай скорей с этих больших сундуков“. Вот эта Маня поспешилась и даже упала на разбойников. А разбойники говорят: „Ну, черти, напилися по ногам пошли!“ Они на нее не подумали. Бабушка вывела эту Маню в колидор [т. е. в сени]. И стоит три бочки с мясом. Она и говорит: „Возьми со всех с трех бочек по куску мяса, штоб незаметно разбойникам, што взято́е мясо, и брось это мясо собакам, чтобы собаки на тебя не лаяли“. Вот Маня бросила это мясо собакам и бежала шипком по этуй дороге, по которой ишла. Собаки пота только не лаяли, пока съели мясо. Потом оне заревели на эту Маню, а Маня уже далеко отбежала. И эти разбойники пробудилися, што ихние лают собаки. Они выбежали на улицу и видют: по тому по направлению лают собаки, откуда должна была прибежать Маня. Оне не стали долго думать, стали скорей запрягать лошадей. Запрягли лошадей и погналися за этуй Манюй. А Маня слышит, что гонются за ее в пого́ну, не знает, куда ей деться. Стоит большое дерево, и в этом дереве дупло. Она в это дупло и спряталась от этих разбойников. Разбойники ехали далеко и не могли догнать Маню. Потом они вернулись назад. И говорят между собой: „Побежим, может быть, она где спряталась возле нашева дому“. Маня слышит, што разбойники проехали мимо и назад. Маня не стала долго думать и выскочила скоренько с дупля́. А разбойники доехали до свово дому, Маню не нашли и поехали обратно нагонять ее. Думают, что она должна прибежать к нам, а почему ее нет. Маня выбежала с лесу, везет мужчина солому. „Дяденька, милый, спаси мою жизнь от разбойников, закрой меня в солому“. Этот мущина не стал долго думать, разрыл свой воз и закопал Маню в солому середи возу. Невножко отъехал, и нагоняют обратно разбойники и спрашивают: „Дяденька, не видал ли, не бежала ли здесь девица?“ А этот мущина отвечает: „Нет, я никакой не видал здесь девицы“. — „Ах, ты, чорт старый, ты наверно врешь! У тебя, может быть, закопана в солому“. А он говорит: „Ну, с какого смыслу я буду закапывать в солому? Очень мне нужно!“. Разбойники не стали долго думать, вытащили саблю и стали торкать в эту солому. Попали Мане как раз в правую ногу. Маня взяла эту саблю, успела обтереть юбкой, чтобы не вытащили с кровью. Разбойники заругались на этово старика и поехали дальше. Поехали — все равно не догнали Маню. Вернулись обратно домой. А этот старичок подъезжал к деревне не своей, а которая была близко, и развязывал воз. Достал вон Маню из этово воза и спрашивает: „Жива ты или нет, голубушка?“ Она отвечает, что жива, только мне очень горячо. Он говорит: „Ну, вылазий с этого воза“. Она говорит: „Я вылезь не могу, потому что я ранена, не могу наступить на правую ногу“. Этот мущина взял ее ссадил с телеги, складывал солому. Сложил солому, повез ее к ейным родителям.

И оделися эти же разбойники хорошо и приезжают в тую ж минуту эту Маню сватать. А этого мущину послали скорей за стражникам, который привозил. Разбойники приехали и спрашивають: „Где ваша Маня?“ Оне говорят, што Маня наша больная лежить в своей спальне. Оне просют родителей: „Разрешите нам пройти к вашей Мане“ Оне говорят, что, пожаласта! Пришли к Мане: „Здраствуйте, Манечка! Почему ты, Манечка, не исполнила обещание — не бежала по нашей по дорожке, по которой мы сыпали ячмень?“ Она говорить, что я очень заболела, не могла к вам прибежать. Я уснула и видала сон, как бытто я в вас была и приводили вы ашщо барышню и сели, привели ее и говорили, что мы сначала будем ее убивать или будем закусывать. Вы как быдто закусили и стали отрубать этой барышне пальцы“. А оне говорят: „Что вы, Манечка, что вы? Никогда этого с вами не случится“. Она их заговаривает, пока стражники придут. Потом она слышит, что пришли стражники и стоят за дверьюй. „Как не случится? Если как раз случилось! Как раз у меня есть той барышни палец и на пальцы золотой перстень!“ Оне на ее заругались, а стражники услыхали этый громкий голос. Побежали в ихную спальню, обнажили свои сабли. И этих разбойников арестовали.

№ 66. РЕБЕНОК, ОТДАННЫЙ ЧЕРТЯМ

Наша старуха из деревни Сте́ги рассказывала. Ишла женщина из деревни Поженки, и бежал за ней ребенок, ее мальчик, лет шести. Он бежал за ней и все плакал. Она сказала ему: „Вернись домой, вернись домой.“ А вон не вернулся, идет и плачет: „Возьми меня, мама с собой!“ Она говорит: „Пускай тебя черти возьмут, а я не возьму, иди домой!“ И в тую же минуту она не видит мальчика, а слышит его голос. Он идет и кричит: „Возьми, мама, возьми меня с собой!“ Она б его взяла, а где же она возьмет, если его нет? Пошла к священнику: „Батюшка, помоги мому горю! За мной гнался мой сынишка, и я ему сказала: пускай его подхватят черти, и вон сразу скрылся, — слышу голос, а его не вижу“.

Батюшка пошел отпевать, читал воскресную молитву, хотели возвратить мальчика, никак не могли. И сказал ей батюшка: „Теперь не возвратить. Прокляни его совсем, достатку, чтоб не слышать и его голоса!“

№ 67. МЕРТВАЯ ВОЛШЕБНИЦА

Шел солдат домой со службы. Пришел в одну деревню вечером, взошел в крайнюю избу попроситься ночевать. Видит — в избе нет ни одного человека. Взошел в другую — там тоже пусто. Взошел в третью — опять никого нет. Обошел всю деревню, никого не нашел; только в крайней избе старичок одет в саван: приготовился к смерти. Говорит: „К нам каждую ночь приходит кто-то, людей поедает, я один остался, жду своей смерти. Ночуй, если не боишься!“ Солдат отвечает: „Я никого не боюсь!“

Старик лег впереди под образами. Лег и солдат. Он не спал, караулил, что будет. Ночью он слышит — отворяется окно, просовываются руки, кто-то хочет лезть в избу. Солдат схватил топор, отрубил обе руки. За окном кто-то закричал и побежал прочь.

Утром солдат простился с стариком, пошел искать эту смерть. По кровавому следу он дошел до погоста в дом попа. Видит: сидит попадья — руки у ней отрублены и прикрыты. Он схватил топор — хлоп попадью по голове, убил ее сразу. Говорит попу: „Хорони свою попадью, пусть она больше людей не губит“.

Пошел дальше, пришел в другую деревню. Попросился ночевать. Хозяйка его пустила. Говорит: „Ах, солдатик! Какое у нас горе! Была у нас свадьба — и вдруг кто-то весь поезд оборотил в волков. Все убежали в лес. Не поможешь ли ты нам?“ Солдат говорит: „Погоди, может быть, помогу!“ Остался в деревне, стал за всем смотреть, все слушать. Ничего не замечает. Пошел ночью на кладбище. Видит могила, где похоронена попадья, разрыта, там гроб стоит. Солдат открыл гроб — гроб пустой. Он влез в гроб, закрылся крышкой. Поздно ночью является попадья. „Кто в моем гробе?“ Солдат отвечает: „Я, солдат“ — „Пусти меня, а то я тебя съем“. Солдат говорит: „Нет, ты меня не съешь, и я тебя не пущу“. Она просится в гроб, солдат ее не боится, не пускает. Солдат спрашивает: „Скажи, кто свадебный поезд в волков оборотил?“ Она говорит: „Я!“ — „Скажи, как их опять людьми оборотить?“ Она на это согласилась. Говорит: „Дам я тебе трубочку. В эту трубочку потруби — они все к тебе придут. Оторву тебе шматок от савана. Этим их покури — они опять люди будут“.

Солдат вылез из гроба, получил что, надо, пустил туда попадью в гроб. Тут и петухи запели. Он закопал могилу, забил в нее осиновый кол и ушел. Взял трубочку, потрубил, и бежит к нему большая стая волков. Он их всех собрал вместе, зажег кусок савана, обошел их кругом, и они стали все опять людьми.

№ 68. СМЕРТЬ КОЛДУНА

Жила женщина с детьми. У ней муж колдун был, а она этого не знала. Он все уходил из дому, пасся в поле.[82] Вот он очень захворал, лежал в постели. Жена говорит: „Надо позвать попа!“ А он этого не хочет. Жена все-таки позвала. Поп пришел, мужик от него отворотился, его не принял. Поп ушел, женщине сказал: „Если он помрет, ты с ним в избе не оставайся ночью“. Мужик помер, а баба подумала: „Куда я из своей избы пойду. Останусь. Что мне будет?“ Уложила детей и сама легла. В избе еще собака была. Вот она видит: покойник откинул руку, откинул другую, поднимается. Собака лежит, гверчит. Покойник встал, идет к жене. Собака как на него бросится, не подпускает его. Он схватил собаку и разорвал ее. Женщина закричала: „Батюшки, человецкие[83] угодники, помогите мне!“ Старичок сказал женщине: „Хорошо, что ты нас позвала. Мы иной раз в одну ночь сколько пар туфлей износим, бежим помогать тем, кто нас призывает“.

№ 69. О ПРОКЛЕНЫШЕ

Дявица ишла в гумно за кормом. Ну, вот вслыхала, што там играют в гармонь. Она попросилась у матери туда гулять. Был праздник, и шла обедня. Мать ей не позволила. Она ушла самовольно. Мать осерчала и заругалась на нее худо: „Чорт бы, говорит, вас подхватил и с гулянкуй с вашуй!“ Вот в тую ж минуту ее на воздух поднял, все равно как птица на крылья посадила и таскала ее трое сутки [или три часа, как сказать не помню]. Уж мать долго искала: наверно трое сутки. И над лясам и над морям везде ее таскал, и все ей говорил, что скинь крест. А она крест не скинула. Опять яну приташшил на это место и бросил. Она немного пожи́ла и по́мерла со страстей. Ее всю переломал [вариант: все кости у ней переломал]. Только все рассказала, как ее таскал.

№ 70. НЕСЧАСТНЫЙ ВА́НЮШКА

Жили три брата богатые, даже ездили торговать в другие города. Вот их один брат помер, остался у ево мальчик Ванюшка и жена. Эта жена опустилась без ево, стала водку пить, гулять. Этова мальчика прозвали: несчасный Ванюшка, з-за матери. Она все провела, не при чем жить стало им.

Мальчик стал уж большой, годов восьмина́нцать. Вот эты евоные дяди отправляются торговать, ехать за моря́. Вот этот Ванюшка стал с ими проситься: „Дяденьки, возьмите меня“. Старший говорит, што возьмем, а младший говорит: „Не возьмем. Он несчастный, нам счасья бог не дась“. Все-ж-таки бо́льший брат говорит: „Нам чем чужова брать, лучче своёва возьмем“. Вот оны ево и взяли.

Вот проехали оны сколько время, и потом поднялася буря на море. Вот этот малый брат и говорит: „Говорил я тебе, братец, што не бери несчаснова Ванюшку. Возьмем бросим ево в море, нам тогда лучче буде, а то из-за ево и мы погибнем“. А этот старший дядя говорит: „Нет, хоть погибнем, а я не брошу“.

И вот их прибило к берегу. И вот там дали знать государю, что вот какие-то люди пристали на корабле, может быть, других держав. Оны приехали с товаром, с хорошим, што в этом царстве и нет такого товару. Вот им сказал государь: „Я вам разрешу торговать. Только вот вы, вас трое приехавши, все трое отстойте по ночи в церкви“ — „Ну, што ж, — оны говоря, — первую ночь надо идти дяде старшему“. А там было так: каждую ночь становили по человеку, оттуда отвороту не было, все только кости выбрасывали. Вот этот дядя стал просить: „Ванюшка, отстой ты за меня. Я семейный человек, а ты одинокий“. — „Ну, дяденька, говорит, отстою“.

Вот приходи ночь, батюшка ево споведа́л, причастил и поставил, очертил. Ну, вот он стал. Стало позно. Вышел с алтаря старичок. Ему и говорит: „Сынок, ведь и ты погиб. Ты таки́й молоды́й въюнош“. Он говорит: „Дедушка, мне все ровно погибать; где не погибать, так погибать!“ — „Ланно, говорит, сынок, я тебе, говорит дам книжку, а ты читай эту книжку, никуда не смотри. Хоть какие тебе будут страсти, а ты знай читай“. Она была девушка заклятая, в гробе закована обручам железным, дочка этово же царя, заклятая ище она маленькая [была], с семи лет. И вот потом, двенадцать часов, треснули обручи и встае эта девушка с гробу, девушка она большая. И вот подходи к ему и говорит: „Ой, говорит какой! Этот мне, говорит, молодой намест конфетины“. Она к ему бросилася, думала, хотела на-раз ево схватить. Потом никак ей через черту не попась. Она тут ему всякими страстями ево мучила, к ему лезла, а он только знал свое дело — читал. Она ево всякими страстями ево стращала, а он никаково внимания на яну не обращал. Потом уж види, што приходит время, она пошла на свое место в гроб. Опять как был гроб. А Ванюшка все читае и читае, как ему дедушка приказал.

Потом наутро приходи сторож, открывае церкву, говорит, что во имя отца и сына и святова духа. А этот мальчик там отвечае ему, што аминь. Вот этот сторож бросил открывать, побежал к царю докладывать, что мальчик жив.

Вот приходит государь сам мальчика выпускать. Вот он ево спрашивает: „Как ты остался жив, что ты видал? Здесь, говорит, сотни погибли народу, а вы осталися живы!“ — „Ничего, говорит, я решительно не видал, страсти никакой не было!“ Не признается.

Вот на вторую ночь приходится другому дяде череда. Вот и этот стал просить: „Ванюша, отстой и за меня“. — „Вот, говорит, дяденька, хотел меня в море бросить! Ланно, говорит, отстою и за вас“. Вот приходит ночь. Опять этого Ванюшку также опять батюшка причастил и поставил. Потом вот стало опять темно, опять выходи старичок с этово алтаря. Говорит: „Опять, сынок, пришел? Смотри, говорит, сынок тебе сегодня ешше будет страшнее. Только ты, говорит, никаково внимания не обращай. Если ты, говорит, взглянешь, ты погиб. Ты никуда не смотри, только знай свое: гляи́ в книжку“. Вот он ево благословил и сам опять ушел на свое место. Вот опять, как приходи это время, треснули обручи́, встает опять девушка, иде́ к ему, сердито кричит на ево: „Опять, говорит, ты пришел! Нет, теперь ты погиб!“ Ну, ён все-таки не внимае обращения никакова на яну, читае, свое дело знае. Уж она ево всякиим страстям, и крюком железным достае, и сколько нагнала этой нечистой си́ле к ему, и все достае ево. Так побились, побились, опять ево не взяли никак. Пришли тыи часы, она опять на свое место, опять как было.

Вот наутро опять приходи сторож, открывае церкву и говорит опять так, што во имя отца и сына и святова духа, а ён опять ответил, што аминь. Сторож опять побежал к царю докладать. Приходит опять сам, стал спрашивать: „Што вы видали?“ — „Ничево, говорит, я не видал, ничево решительно не видал!“

Ну, вот теперь приходит третья ночь. Ему самому за себя надо и́дти. Опять ево таким же манером причастили, в церкву поставили. И вот опять выходи этот дедушко. „Ну, говорит, сынок, теперь тебе еще больше буде страстей, только ты ничуть ничево не смотри, ништо! Вот на, я тебе дам крест. Как ты прочитаешь, никуда не глянешь, так ты накинь на яну крест“. И вот приходи это врѐмё, опять она встае. „О, говорит, злодей, опять пришел! Я, говорит, третьи сутки не евши, сечас, говорит, тебе смерть, сечас заем“. Что-то она делала, всем-то ево мучила. Водой напусте по самую голову, што только книжка да глаза, все ево думае, што вот затопе ево. И черква открылась. Зверье набежало, птичи налетели. Никак не может ево сбить. Потом она осмирела, подошла к ему и стала с левова боку, дли ево, с ним вмести. Он накинул на яну крест, и стала она с ним книжку читать, которую ён читае. Ну, вот приходи вутро. Оны стоя вобе читают. Сторож опять так сказал, што во имя отца и сына, а оны в два голоса отвечают, што аминь. Потом сторож испугался, побежал к царю, што два голоса. Потом приходи царь и со свяшшенником. И эты таким манером, што во имя отца и сына и святова духа. Оны тоже в два голоса, што аминь.

Вот государь их привел домой. Дочка евоная. Там оны сколько пожили. Говорит: „Вот, што ты ону выходил, и тебе пусть жена, эта моя дочь“. Вот там их ожанил. Вот он говорит: „Я здесь жить не хочу, поеду на свою родину“. Государь дал ему капиталу сколька. Оны стали с жаной жить очень хорошо.

Потом в одно время приходит дедушка этот старенький. „Сынок, говорит, давай делить жонку“. — „А как же, говорит, дедушко, делить? Возьми, говорит, с меня деньгами сколько хочешь. Ему жалко, што она красавица была“. — „Нет, говорит, не возьму деньгам. Неси, говорит, большую вязанку дров березовых и клади, говорит, вси в печку и вот зажигай дрова“.

И вот как эты дрова разгорелися шипко, он взял эту женщину, евонную жену, за обы́и ноги, разорвал попалам да пись [пих!] в печку. Потом с печки повалися с ее всякая тварь: и лягухи, и поганки, знаешь, всякая тварь в лесу.

Потом и выходи девушка с печки, с огня, опять же она, красивая-красивая, красивее што было. „Вот, говорит, сынок, теперь, говори, тебе буде жена. Докуда б ты с ей не жил бы, говорит, она б все б тебя похитила б. Ну, теперь, говорит, живите с богом, теперь, говорит, больше я к вам не пойду“. Вот и сказка вся.

№ 71. ЧУДЕСНАЯ РЫБКА

Жил мужик со старухой, занимались оны только рыбой. Вот пошел этот мужик за рыбуй, как закинул, прямо золотая рыбка ему попалась. Ну, вот эта рыбка и говорит ему: „Дяденька, говорит, пусти меня, я тебе сколько хошь рыбе дам“. Вот пустил ону и закинул сеточку: полную сетку ему рыбе выташшил. Принес домой, бабе своей рассказал, што вот мне попалася рыбка такая, я ону пустил.

Второй день опять оправляетцы. Баба ему говорит: „Смотри, как поймаешь, неси домой эту рыбку“. Вот он как закинул сеточку, так опять эта рыбка ему попалась. Вот она опять стала ему просить, говорит: „Пусти меня, я сколько хошь, тебе дам рыбе“. — „Нет, говорит, мне баба велела домой нести“. — „Ну, вот она говорит, ну, ланно ж, говорит, ты меня свари, сам съешь, супцу дай кобылке и сучке, а косточки закопай в землю“. Вот он пришел домой, так бабе сказал. Сварили, самы поели, дали кобылке и сучке и косточки закопали.

И вот с этово время эта женщина затяжелела. Она... не была детей.[84] Вот пришло время, она родила трех сыновей, как один, а кобылица трех коней, как один, тоже принесла, а суцка трех кобелей, как один. А на этом месте, где косточки зарывала, вырос сад, а наверху на древе три сабли выросли, висят.

Ну, вот эты сыновья росли не по годам, а по часам, по минутам. И вот как оны выросли, пошел старший в сад — одна сабля сваливши, упавши. Вот этот приходе домой, говорит братьям: „Я поеду, благослови, мамаша. Где-нибудь наша руськая кровь погибае, што свалилася сабля. Поеду зачищать [защищать]“. Эта мать уговорила, что где-нибудь погибнешь, сынок. „Нет, говорит, поеду“.

Вот и поехал. И кобель сзади за им побежал. Приехал в такое царство, обижае, нападае войско на царя, как сечас, може быть, на нас. А в этова царя были пущены афишки: „Хто бы защитил меня, дочь замуж отдам и половину царства“.

Вот он приехал сюда и все завоевал, все победил войско. Тогда, ведь, воевали не так, как сечас, не орудией. И вот этот царь ево взял к себе в зяти́, свадьбу устроили, к дочери. Ну, тут прошел весь этот бал ихний, пошли оны в спальню с молодой женой. Жана легла, а он ходит по комнаты, увидал в окно невдали дом, что жар горит, весь золото́й город. Он и спрашивае: „Жена моя, что эта за город такой, што жар, горит?“ Она ему говорит: „Ну, говорит, муж, не спрашивай, я, говорит, не хочу и говорить про этот город“. Он говорит: „Ну, што ты, говорит, жена! Какая ж ты жена, если не хочешь мне сказать?“ — „Это, говорит, город — погиблое болото. Хто туда нейде, не еде, оттуда отвороту нет“. Ну, вот он и лег с ей спать.

Как она уснула, он тихонечко встал, сел на коня — и в этот город, и кобель за ним сзади. Приезжае к городу, выходи старушка старенькая на краю, встречае ево, проси у ево милостинки: „Подай, сынок, милостинку!“ — „Ой, говорит, бабушка, у меня только лучился один рубель!“ Вынимае ей, подае ей в руки, она с рук пустила на пол, врони́ла: „Ой, сынок, я вронила, подай мне, руки трясутца“. Он соскочил, наклонилси, она ево кулаком по спи́не, он и уснул на этом месте, и коня тоже по спи́не кулаком, и конь уснул, и кобеля так, и кобель уснул.

А потом там дома, где ихняя родина, и вторая сабля свалилась. Этот говорит средний брат: „Да, говорит, где-нибудь наш братец погиб, поеду разыскивать я“. Поехал тоже, и за этым кобель сзади побежал. Ну, подъезжае к этому городу, где был дом [в котором] приставши брат евоный, женивши. Там ево встречают с церемонием, думают, што это тот приехал, што оны были, как один. Ево спрашивают: „Где ты был, да где пропадал?“ Уж он сдогадался. „Наверно, говорит, мой братец был здесь“. Вот оны тут уж все устроили, праздник, угошшаютцы, вспрашивают, что где ты был. А он говорит: „Я очень устал, я вам посля́ расскажу“. Што видит, што ему сказать нечива. Вот они пошли опять в эту спальну с женой с этой, ему хоть не жонка. Вот она легла, он ходи опять по комнаты, как и тот. Увидал в окно тоже этый город, што горит. Спрашивав: „Жена, говорит, што, говорит, у вас такое, город, што жарь горить?“ Она говорит: „Што ты, говорит, муж мой? Второй раз спрашиваешь! Я ж вам говорила!“ Он говорит: „Я забыл“. Он догадалси, што брат был тут. „Это, говорит, погиблое болото. Хто туды пойде-поеде, оттуда отвороту нет“. Ну, вот оны легли спать. Как она уснула, он сел на коня и поехал.

Приехал в этот город, вси лежа́ уснувши, и брат евоный, весь город спить. Вот он поехал, выходи опять эта старуха к ему и прося милостину. Вот он вынимае ей и говори: „Бабушка, вот только у меня лучилось два рубля“. Стал ей подавать, она опять с рук ввалила. „Ой, сынок, в меня руки трясутца, подай, ввалила“. Он стал ей подавать, наклонился, она ему кулаком по спи́не, он уснул, и коня тоже, и кобеля кулаком по спи́не, и эты уснули.

Потом там дома последняя сабля свалилась. Малый брат говорит: „Ну, папаша, говорит, благословите! Где-нибудь мои братцы погибли“. Матка заплакала, не пущае: „Сынок, ростила вас, а вы!“ — „Матушка, говорит, благослови! Живы будем, так... А погибнем, поминай“. Сел на коня и поехал, и кобель за им. И вот приезжает опять к тому городу акурат, где были эты братья. Тут этово еще лучше с церемонием принимают, с радосью, што где ты был? Тоже он догадался, который, говорит, верно, мой братец был здесь, што ево мужем называют. Тут и бал опять же устроили, што с радости. А он только им отвечал: „Я вустал очень“. Хоче только каким бы манером узнать, что брат тут. Пошли опять в спальну с женой. Жена ево мужем называе. Тут она легла, а он ходя по комлаты и увидал тоже опять этот дом. И спрашивае у ей: „Жена моя, што это, говорит, такой город, што жар горит?“ Она ему говорит: „Што вы, говорит, муж мой? Я вам третий раз говорю, а вы се меня спрашиваете! Это, говорит, погиблое болото. Хто туды не пойде, не поеде, отвороту нет.“ То он думае сам себе: „Вот оны где мои братцы-то погибли“.

Вот как она уснула, он тоже сел на коня и туда. И кобель за им. Подъезжае к городу, встречае старичок иде. Говорит ему: „Эх, говорит, богатырь могучий, если, говорит, ты не достанешь со столба книги, то и ты погибнешь. Вот, говорит, постарайся: там сто́лоб стоит, достань книгу. Если схватишь эту книгу, то тогда прочитаешь, што там есть.“ Вот он разогнал коня и схватил оттуда книгу. И вот посмотрел в этой книге написан, што выйде к тебе просить милостину волшебница-старуха, ты ей не давай милостини.

Вот он приезжае в город, и выходе опять эта волшебница и просе в ево милостину. Он вынимае ей три рубля и дае. „На, говорит, бабушка“. Она стала брать и ввалила на пол. „Ой, сынок, руки трясутца, подай“. Он говорит: „Кобель, подай ей“. — „Не, сынок, я боюся кобеля“. А он говорит: „Ну, говорит, кобель, возьми тряси яну!“ — „Ой, сынок, што ты?“ А он: „Нет, кобель, тряси! Говори, говорит, старая волшебница, цим отворожить весь народ?“ — „Я ничево не знаю, сынок“, все ему просе. — „Возьми, говорит, кобель, тряси яну!“ Кобель стал трясти, у ей кости посыпались. „Ой, сынок, брось, скажу“, говорит. — „Говори, говорит, старая ведьма!“ — „Вот там, говорит, есть куст рокачевый, вырежь пруток и с этово прутка сделай дудочку. В эту дудочку заиграешь, вси проснутся“. А он ей говорит: „Иди ты сама, старая ведьма, ты знаешь, где взять. Вырежь и сделай“.

Она пошла, сама принесла и сделала дудочку и заиграла. Вси стали вставать, вси по городу, весь народ. Вси спали и в магазинах народ, как торговал народ, так вси и спали. Ну, вот евоные братья тоже, говорят: „Ой, братец, как мы крепко спали“. — „Да, говорит, братцы, вы были заснувши навек“.

Вот оны взяли этих кобелев навчили, эту волшебницу всю разорвали по кускам. Вот тогда оны приехали к этому царю вси втроем, и царь не знае, который зять. Старший остался здесь зятем, а тыи поехали к своему батьке. И вся теперь.

№ 72. ПРО ВАСИЛЬЯ-СОЛДАТА

Раньше была служба [солдатская], служили двадцать пять лет. Он служил далеко, примером так сказать, где-то на Бруцкой границе. Примером, отслужил службу, двадцать пять лет, и стал собираться к дому. Яму полковник за хорошую службу подарил двадцать пять рублей денег.

Вот тогда эшше дорог железных не было. Отправился он домой пешком. Вот он ишел день, ишел два. Потом лес. Вот он лес ишел. День прошел — все лес, дали боли лес. Да, стало темно, а деревни нет. Вот он зашел в сторонку от дороге и сел под дерево, разожег огоничек, дров наносил, примером. Вот он сидел, примером, часов до одиннадцати вечера. Вот, знаешь, слыша разговор. Идут люди к нему. До двенадцати человек, разбойникув. Подошли к няму, спрашивают от нево: „Ты хто такой?“ Он отвечае, говорит: „Солдат, иду со службы на родину“. Один из па́ртея говорит: „У нево деньги есть“. Спрашивает его: „Есть в тебе деньги?“ Он говорит: „Есть двадцать пять рублей“, говорит. Вот говорят: „Давай нам их“. Атаман шайке: „Товарищи, говорит, не нужно брать у солдата деньги“. Оне не послушали, отобрали деньги и пошли.

Вот прошли саженей десять. Атаман говорит: „Товарищи, не пойдет ли он с нам в онну шайку. Вернемтесь-ку, спросим нево“. Вот оны вернулись, спросили ево: „Как вас звать?“ — „Василий“. — „Ну вот, Василий, не жалаешь ли с нам в онну к нам партию — работать с нам“. Вот Василий раздумал, што итти на родину — отец померши и мать. „Жалаете, я пойду с вам работать“. Вот оны и пошли.

Ишли оны — там не знаю, куды вели его. Привели в лес: огромадные горы, и в го́рах поделаны такие просто называется, как тебе сказать, чтобы проще писать: склепа́. Вот оны пришли, открыли, тама горит огонь. Да навешено по стенам разные ружьи, разныи шашки, разныи ривольверы, разная одежда хорошая, разные водки хорошие [!], разные закуски.

Вот оны сели. Ну вот, товарищи, давайте-ка выпьем, устали. Выпили, закусили, ну, легли спать. Вот оны спали так что до двенадцати часов дня. Вот оны встали, спрашивают в этово Василья-солдата: „Ня можешь ли ты нам ку́шаньё справлять?“ Василий говорить: „Могу!“ Ну, вот атаман говорит: „Мы тебя не будем брать с собой на работу, а ты только нам будешь перед нашим приходом кушанье справлять“. Да. Вот оны провяли время дня до девяти часов вечера. В девять часов отправляются; ему говорит атаман: „Што так — к двум цасам ноце, чтобы был ужина готова“, и отдает ему девять клюцов. Вот оны отправились.

Вот и Василий с этым ключам стал ходить по комлатам, к восьми ключам нашел замки, а от девятого ключа не найти замка. Вот он долго ходил, по стенам присматривался. Вот онно местечко нашел, бытто неплотно обои приставши к стенке. Вот он отворотил немного обои, бумагу, укурат тут ключ туда девятый пришелся. [Дальше очень сокращенное изложение].

Там оказалась царевна Маша, похищенная разбойниками во время катанья на лодке. Атаман принуждал ее выйти за него замуж и держал взаперти до получения согласия. Она научила Василия угостить разбойников вином с сонными каплями, которых у разбойников было много. Солдат напоил их вином с этими каплями. Они тотчас заснули. Он взял вострую шашку, отрубил всем головы. Потом вывел царевну. Она ухватила его за шею, обещала выйти за него замуж; дала ему свой именной перстень, от него взяла его простое колечко. Они взяли денег и ушли жить в один город, под именем брата и сестры.

Там Василий купил дом, где раньше был магазин, и открыл торговлю. Раз в магазин пришел тот полковник, который отпускал Василия со службы, узнал его и царскую дочь и решил ей овладеть. Полковник позвал Василия с Машей к себе в гости. Они поехали морем — полковник жил недалеко от их города, приморского, на острове; он выслал за ними своих лошадей и свое судно. Когда они сели, у полковника уже были подговорены матросы — выбросить Василия в море. Царевна Маша стала плакать, уговаривать полковника не топить Василья, а хотя заколотить его в ящик и бросить в воду. Его раздели, посадили в сколоченный из досок ящик, бросили ему рогожку и опустили в воду. Ящик принесло к берегу. Василий уперся ногами и головой, разломал ящик и побежал голый берегом. Там был лес, пилили мужики дрова, подошли к нему. Он им сказал, что с ним было. Они дали ему прикрыться рваную верхнюю одежду и сказали, чтобы он шел в город; там есть трактир на окраине, где принимают всех рваных, пьяных, босяков.

Хозяин трактира призрел Василия, одел его, дал ему приют и пищу. Василий рассказал ему свое приключение и показал оставшийся на руке перстень царевны. Город этот был столица, где жил царь — отец Маши. В это время пришли афиши, что на царской дочери будет жениться полковник, который ее спас от разбойников и едет с ней в этот город.

Василий выпросил у трактирщика денег и устроил свой полк из босяков. На них мундиры, кепки, все было рогожное. С этим полком он вышел на встречу царевны. Он велел своим солдатам идти впереди всех и занять первое место при встрече царской дочери. Она узнала Василия и решила выйти за него, а не за полковника. Маша потребовала, чтобы отец позвал на свадьбу рогожный полк.

По приглашению царя — причем Василий не пошел по зову посланных и министров, а потребовал, чтобы царь пригласил его лично — он приходит на свадьбу с двумя подчиненными ему товарищами. Они входят во время пира, подходят к царскому месту — Василий выдергивает стул из-под полковника, а его товарищи из-под сидящих с ним рядом министров.

Царь гневается, но царевна объясняет, что это ее настоящий жених, а полковник — ее злодей, овладевший ею обманом. Полковника выбрасывают в окно с верхнего этажа — пир продолжается с настоящим женихом Василием.

№ 73. ВАСИЛИЙ АНДРЕИЧ-КУПЕЧЕЦКИЙ СЫН

Жил в Москве купец Андрей. Был один сын у ево Василий, фамилия ему была Красивый, он очень красивый был. Отец помер и мать.

Он был холостой. Он задумал женитца, потому что торговлю вести жанатому лучше.[85] Вздумал он, што где себе жену надо брать. По потретам он слыхал, што есть Франция, у онново купца дочь до того красивая, ею никто не видал личности, то ходила она маскированная.[86] И вот задумал он, што во што бы ни стало ону повидать.

Вот он взял товару и старшего прикашшика и поехал в Францию. Ну вот, оны сняли там дом, открыли мага́зину. Вот оны торговали хорошо. Пушшали все на несколько дешевлей. Публика ишла покупать. Ну, их хвалили хозяина, што красивый и продае дешево.

Однажды время заходила эта Настасья, этово купца дочь. И улюбила (т. е. влюбила) она хозяина, и часто она ходила и разговор вела. Потом однажды время завели оны разговор. Вот он слыхал, што эта самая барышня, которая ему и ндравилась. Вот оны оннажды времени поменялись порсигарам. Потом он задумал: говорит приказчику, что как придет эта барышня, вы скажите, что Василий больной. Вот приходит она, спрашивает: „Где же Василий?“ Он сказал: „Больной, третий день“. Вот она говорит: „Э, как бы повидать?“ Вот она ушла.

Вот Василий пришел. Приказчик говорит: „Просила она, как бы повидать“. Ну вот, он надумал так. Приказчику сказал: „Найди такого [мастера], чтобы слили стату́я личностей акурат как я, как будто я помер. Потом скажите, что Василй помер“. Сходили к попу и потом хоронить. Потом Василья провели и похоронили. Вот потом она слыхала, эта барышня Настасья, что Василий помер. Она пришла и спросила, и тужила, что жалко мне ево. Потом он взял обрядился девушкой и стал торговать с приказчиком. Ну, заходила эта барышня Настасья и спрашивала, што это кто такой торгует. „А это сестрица Василия, Маша, приехала на похороны, не попала по случаю торговле“.

Вот она часто заходила и с Машуй вели разговор и приказывала она Маше к себе в дом поговорить и покупаться съездить.[87] Ну, Маша в оннажды время приказала ей, Настасье: „Придите к нам“. Вот она заходила. Ну, пошли к Настасье в дом, там с ей разговоры вели. Стала Настасья ону звать в купальню. Маша с ей поехали. Приехали в купальню. Настасья раздевалась. Ну, говорила Маше: „Раздевайтесь, давайте купаться.“ Скидывала Настасья платье и свой парик [т. е. маску] с лица. Тогда говорила Маша [а Маше нельзя было раздеваться]. Потом Маша уже созналась, что я не Маша, а самый Василий и есть, мне нельзя раздеваться. Тогда Настасья бросилась на шею Василью: „Ежели ты, Василий, так сумел сделать, то я твоя жена. Вы не отпирайтесь от меня. Меня никто не видывал моей лишности, а тебе я разделась вся наголо“. Ну вот, теперь Василий стал говорить ей, што как нам исделать лучше.[88] „Я тебя отправлю с приказчиком домой, а сам останусь товар распродать“.

Вот оны дождались вечера. Он отправил их с приказчиком, а сам остался торговать. Вот приехал приказчик с ей, и находились оны вдвоем. Ну и стал он к ей, да...[89] — она не соглашалась. Вот приказчик взял да облыжное письмо ему, Василию: что теперь в нашем дому молодые рабяты всегда полный дом, как бытто какой фубличный дом. Вот Василий прочитал письмо, с этуй досады стал товар продавать дешево, продавал он за третью копейку, штобы разбыть скорей. Ну, вот он разбыл товар, продал и уехал домой.

Вот когда он приехал позно вечером, зашел он в спальню. Тогда Настасья бросилась ему на шею. Но когда он расстроенный был — вдарил он ножом ее в грудь и бросил со второго этажа на панель, а сам с досады лег спать. Вот ишел доктор, нашел эту девушку, види, што она еще жива. Положил на извозчика ону и привез на квартеру. Види, што она девушка очень красивая, стал ону лечить. Лечил там недели две-три. Вот она выздоровела. Тогда он стал [ее] за себя замуж брать — [он] был холостой. Несколько время он ону сбивал замуж за себя. Она не соглашалась. Вот в однажды время он зазвал ону покататься в лодке на́ море. Вот оны сели в лодку, отъехали саженей десять-пятнадцать или може двадцать. Ну вот, говорит: „Будешь моя жена? А если не согласна, то тебя сброшу в море!“ Она говорит: „Бросай меня в море, а жаной не буду“. Вот неподалеко рыболовы ловили рыбу, Гришка и Васька. И вели оны неводом, и выташшили эту самую девушку. Гришка был женат, а Василий холостой. Вот Гриша говорит: „Вот, Василий, эта твоя жена будет“. У ей спросили: „Будешь ли жена?“[90] Она говорит: „Буду“. Вот оны сразу пошли к попу. Ону поставили коло церкви. Василий говорить: „Батюшка, повенчай меня, вот тебе десять рублей“. А батька спрашивае: „Игде невеста?“ А Василий говорит: „Вот коло церкви“. Заплатил Василий деньги десять рублей. Пока батька одевался, пришли — невесты нет. Невеста вбежала. Василий остался холостой.[91]

Вот эта́ Настасья побежала за́ город. Вот она отбежала шесть верст. Вот там нашла — пасетца мальцык, коров пасет. Она и спрашивае у нево: „Мальцык, променяй мне пеньжак и штаны, а я тебе дам платье это“. Мальцик понял, што платье дороже, взял и променял. Вот она одела пеньжак и штаны, отрезала волоса и сделалась мальчиком. Ну, пошла опять в тот же город, где была.

И была чайная как раз против Василья Андреича, ейнова мужа. Вот она пришла в чайную, попросилась в хозяина: „Не возьмете ли меня в услужение“. Хозяин видя — мальцык хороший, взяли. Мальцык такой услужный, старался что как бы лучше хозяину сделать. Вот хозяйка стала хозяина просить: „Хозяин, поставим мы этово мальчика в дворники. Пускай служит дворником“. Вот служит неделю, служит две.

А Василий Андреич против сидит под окном. Выдет — голова повешена. И эта самая [девушка], она видит, што он сидит, подойдет спросит: „Чаво ты, Василий, задумавши. Али больной?“ Он ничего не скаже.[92]

Однажды время в этом царстве помер государь. Выбрать так что неково, а сродников нет, не знают, ково выбирать. Вот один старичок надумал так: поставить над воротам две свечки — и пойдут люди: над кем загорятся, тот будет царем. Поставили. Ну, потом назначили день: сиводнишнее число пошли люди со старшева чину и так и меньше, и вси перешли, ни перед ким не загорается. Вот пошли уже последние, которые дворники там, лакеи.

Вот хозяин посылае свово Василья-дворника: „Иди и ты“. Но, она [т. е. он] не хотел идти, што она знала, как она женьшина: она не хотела идти. Как хозяин посылаит — должна идти, слушать хозяина. Вот она пошла: загорелѝсь свечки перед ней! Ну, крикнули, што вот наш государь. Яво во дворец на царство.

Вот она царствует неделю и две. Вот она надумала снятца в женьском виде и этый потрет повесили к столбу, поставили два часовых солдата. Приказали им, што если будет хто либаватца или какой предмет показывать, то тих людей посадить.

Ну, прошел день, прошло два — идет доктор, поднял голову и смотрит. Был он старый, приложил палец к носу и смотрит. Часовые взяли его: „Что ты разлюбовалси?“ И посадили. Прошло несколько время, приходит Василий Андреич, взглянул на потрет, побежали слеза́ у яво с глаз. Часовые взяли ево. „Што это слезы побежали у тебя? Чево ты плачешь?“. Взяли ево посадили.

Вот прошел день, идут Василий-рыболов с Григорьем. Говорит Василий: „О! Григорий! Вот твоя жена!“, показывае на потрет. Часовые взяли и посадили их.

Ну, вот прошло несколько время, несет пастушок с материй платье в город продавать. Мальцык увидал этот потрет самый и говорит матере, что мама, вот я акурат в такой выменял платье.

Часовые взяли и их, посадили.

Теперя прошло несколько время, государь стал допрос [так! без глагола]. Ну, вызывает дохтора и спрашивает: „Ну, вы почему смотрели и палец к носу прикладали. Признавайси всей правдуй“. Дохтор показывает: „Так што я ишел позно, нашел девушку, сильно ранена в грудь. Вот ону на квартеру привез и ону лечил. Вот ону вылечил и хотел ону замуж взять, а она не согласилась, я ону свез на лодке и бросил в море“. Ну, хорошо. Дохтора отвели в комлату, посадили.

Вот вызывают Василия. „А вы почаму смотрели и плакали? Признавайся всей правдай“. — „А я вот сознаюсь правдуй. Я жанился укурат вот на такой, а мне вот по письмам старший приказчик писал, что завела публичный дом. Я когда приехал, не вытерпело сердце, вдарил ону ножом в грудь и бросил со второго этажа на панель“. Ево отвели, посадили в другую комнату.

Вот допрос рыбаков. „Ну, а вы ишли да кричали, что Васильева жена. Григорий говорил. Признавайтесь всей правдай“. — „А вот мы ловили рыбу. Поймали акурат такую девушку. Григорий говорит: «Я женат, а Василий холост». Она согласилась за Василья замуж. Ну, сразу пошли к попу, ону оставили коло церкви, а самы пошли деньги попу отдали десять рублей. Пришли, а ей нет, убежала“.

Ну, теперя вызывают бабку с мальчикум. „Ну, бабка, и ты, мальчик, што вы любовались да говорили: акурат в такой?“ — „А вот мы несем платьё продавать. Вот мальцык выменял акурат у такой, и платье здесь“. Ну, вот она взяла платье.

Теперя суд буде, их будут выпущать, кому што. Теперя доктора за это, што вылечил да опять топить — этому посулила виселицу — повесить[93]. А рыбакам — наградила деньгами и отправила. И бабке тоже деньгам с мальцыком.[94] А в Василья спрашивает: „А што, Василий, узнаешь ты ею, если она сечас к тебе придет?“ — „Как же? Узнаю“, говорит. Вот она пошла, одела это платье, которое пастушок принес, свое и вышла к ему в комлату.

Когда он ввидал ею, так со стула и упал. Она ево взяла подняла и сказала, что, Василий, тебе все прощено! Потом и остались оны царствовать. Затем и все.

Она поняла, што он по глупости сделал, поверил, а тот-то [доктор] мазурик! [Сказано через несколько времени после окончания сказки, как пояснение].

№ 74. БАРИН АНДРЕЙ ЯКОВЛЕВ И ПРИКАЗЧИК АНДРЕЙ СЕРСАНОВ

Приказчик был верный. Дал ему двенадцеть тысяц: „Валяй на все деньги, закупи скота“. Он поехал, примером, на Украину. Приехал к знакомым, двум братьям. Они жили отдельно, узнали, што у него много денег. Решили его убить. Он просит: „Деньги возьмите, меня не троньте“. Он им поклянулся, што никому не скажет. Барину он сказал, што деньги в лесу отняли разбойники. Барин не поверил, сослал его. Власть была ихняя. Барыня жалела Андрея, она говорит через несколько время: „Узнай, как живет Андрей. Если хорошо, значит взял деньги. Если плохо: верно, что ограбили“. Узнали, что живет плохо. Пожалели. Вернули себе обратно.

Стал он опять торговать, и стали ему во всем верить. Попал он раз к своим грабителям. Они живут очень хорошо, расторговались от тех денег. Говорят ему: „Хорошо, что мы тебя не тронули. И ты жив, и мы разбогатели. Возьми свои двенадцать тысяч“. Он взял, купил на них скота, гонит к хозяину много гуртов, и на те деньги купил, которые ему хозяин дал, и на эти. А хозяин забеспокоился, что много ему денег дал. Поехал навстречу. Видит столько скота. Не знает: чей это, откуда? Андрей говорит, что весь скот его. Барин не верит: „Почему так много?“ Андрей говорит, что встретили его те грабители, отдали назад деньги. Стал ему барин еще больше верить.

Собрались раз господа на бал, завели разговор о верных людях.

Барин говорит: „У меня есть такой приказчик, который меня никогда не обманет“. Другие не верят. Говорят: „Как ни верен приказчик, а все наживается, хоть немного“. Один завел с ним спор: село на село. Если приказчик не обманет, он отдает село, обманет — ему взять село. Решились на это, подписали бумаги.

Тот барин послал к Андрею свою горничную. Она очень ловка и красива была. Велел как-нибудь сомустить Андрея. Она к нему приехала.

Начался разговор, угощения, она ему очень понравилась, кровь у него разгорелась. Она говорит: „Денег я не возьму, а отдай мне от быка золотые роги“. А у них был бык, ему на рога надевались еще золотые роги. Он отдал. Дело сделали. Она взяла рожки и уехала. Приехала туда, рожки выложила на стол: „Вот, говорит, я от него рожки получила“. Послали за приказчиком. Он думал-думал: как сказать — и решил признаться по совести. Явился. Его спрашивают: „Отдавал рожки?“ Он говорит: „Да, отдавал. Приехала барыня, собой очень хороша, сердце у меня не утерпело“. — „Ну, барин говорит, молодец, што признался, меня не обманул. Через это я выиграл село“.

№ 75. ИСКУСНЫЙ ВОР

У одного барина была в селе лавка и кабак. Торговал он хорошо и обокрасть его никто не мог: у него было двенадцать больших и злых собак, их ночью спускали; никто к дому не мог подойти, а у парадных дверей по ночам караулил швейцарь. Барин говорил, что если у него что-нибудь украдут, так он не то што наказание, а награду даст.

Вот собрались три вора. Стали обдумывать: как его обокрасть. Старший из них говорит: „Придет вечер, подойдем к селу. Там стоит стог из гороховой нетины. Вы меня хорошо заверните в эту нетину, завяжите, и я подкачусь к дому“.

Ночью он подкатился к дому. Собаки заметили: какая-то большая куча катится, залаяли, подбежали. Он остановился. Оне понюхали, ничего не учуяли, ушли на свои места. Он тихонько выбрался из гороховины, подошел к окну, выставил раму, влез в дом, нашел деньги в лавке и кабаке, забрал все, хотел уходить через окно, но собаки услышали, подняли лай и окружили окно. Он видит, что ему уйти трудно, придумал хитрость. Взял в лавке муки, в кабаке — вина, сделал тесто и стал бросать собакам. Они лизали и ели, он бросал, наконец, собаки опьянели и уснули. Он взял веревок, перевязал собак попарно, повешал их на забор.

Пришел к товарищам, стали делить деньги. Он говорит: „Деньги возьмем разделим пополам: одна половина мне, другая вам“. Они не согласны, хотят, чтобы всем было по́ровну. Спорили-спорили, никто не уступает. Вор говорит: „Пойдем к барину, спросим: как разделить?“ Он взялся устроить это дело — спрашивать.

Они пошли. Вор пошел к парадному ходу, увидал: швейцар там сидит, дремлет. Вор его изо всей силы ударил. Швейцар свалился, он убил его до смерти. Вор поставил товарищей у окна бариновой спальни, а сам пошел спрашивать. Взошел в спальню, говорит: „Барин, а барин?“ Барин проснулся, спрашивает: „Кто там?“ Вор отвечает: „Я, швейцар!“ — „Что тебе?“ — „Да вот приснился мне сон, что вас обокрали, собак повесили на забор, воры спорят: как деньги делить? Поровну, или больше тому кто крал?“ Барин говорит: „Ну, конешно, больше тому, кто крал!“ Вор ушел, товарищи слышали ответ барина и разделили деньги, как хотел вор. Он им говорит: „Теперь пойдемте воровать к попу. У него денег много, нам надо достать столько, чтобы хватило надолго“.

Поп жил рядом с барином, на погосте, только перейти речку. Вор сказал товарищам: „Берите отсюда корзинку“. Они взяли. В речке он велел наловить им корзинкой раков. Потом пошли к церкви. Воры влезли в церковь; денег там не было, они взяли свечи и ризы. Свечи старший вор велел налепить на раков и пустить их на землю, а ризы надеть на себя. Потом пошли к попу. Поп был старый и жадный, он вволю хлеба не ел, все постился, хотел попасть во святые и денег накопил очень много. Воры постучались ему под окошко, попросили отпереть. Они вошли в ризах, говорят: „Мы, святые отцы, пришли с того свету, взять тебя в небесное царство“. Поп увидел около церкви свет, где раки ползали, спросил: „А там што?“ Воры говорят: „А там с нами херувимы пришли за тобой“. Поп говорит: „А как туда одеться?“ Воры сказали: „Пусть попадья принесет новинку, мы тебя оденем, как следует“. Поп говорит: „Отцы святые, а у меня есть деньги! Что с ними делать?“ Воры говорят: „Деньги и там пригодятся; неси их сюда“. Поп принес деньги, попадья принесла холст.

Они взяли деньги, попа обмотали холстом, спеленали как ребенка и понесли из дому. Говорят: „Ты ничего не бойся“. Принесли к стогу из гороховой нетины. Взяли лестницу, втащили его наверх, говорят: „Сначала мы шли по земле, а теперь будем подыматься на небо“. Там попа привязали к жердям и оставили.

Утром проснулся барин, увидал в доме беспорядок, собаки повешены на заборе, швейцар убит. Увидал издали попа на стогу, чуть не застрелил, думал, что какая-то птица.

№ 76. ВЫЛЕЧЕННАЯ ЖЕНА

Бабе не хотелось работать; она притворялась больной. Муж позвал доктора. Бумаги в доме не было. Доктор написал рецепт на воротах углем, чтобы его переписать. Переписать было некому и не на чем — мужик снял ворота, привез их в город к доктору. Доктор был не тот, который писал, а другой. Он прочитал: „Баба ленива, а муж дурак“. Он велел фершелу дать ему в ухо, да в другое, да по лбу.

Мужику сказали: „Вот три порошка, давай их жене: один утром, другой в полдень, третий вечером. Если не поправится, приходи: дадим шесть порошков“. От первых порошков жена выздоровела.

№ 77. ВАСИЛИЙ БЕСЧАСТНЫЙ

Вот жил один мужик со старухой, не было у их детей. Тогда он стал просить бога, чтобы господь дал ему какого-либо дитя, смолоду-то для потехи, а под старостъ на прокормление.

Когда сын народилси, никово он не мог в кумовья найти: бедный целовек, нихто нейде младенца крестить. Когда нашел он кумовей, кумовья назвали по евонной бедности Василий Бесчастный. Когда вырос он побольше и стал родителям говорить: „Почему мне такое имя назвали?“ [Очевидно, пропустил ответ родителей]. „Тогда я вам не сын и вы мне не родители, пойду отыскивать своево счастья“. Когда родители вумоляли и просили, он их не послушал, пошел страдать на все четыре стороны — отыскивать свово шшастья.

Сколько он ходил время, это никому неизвестно, много и мало; приходя в другое королевство, подходя к королеву саду. Была в короля очень красавица [дочь], в этом саду гуляла. Этой королевны сильно он пондравился, позвала к себе, так что она была очень красивая, король не пущал ее никуда опричь саду. И потом ево спросила: „Как вас звать?“ Он ей объяснил, што меня звать Василий Бесчастный. Тогда она попросила своим прислугам отойти в сторону, и я, говорит, с им поговорю. Тогда ему и говорить: „Я очень в вас влюбленась“. Вон был вочень малолетний, даже и не понимал, што это за слово, понятия значит не имел! Тогда она ему ответила, что я вас очень люблю и хочу быть твоей жены, а вы моим супругом. Вот нате я вам дам денег, идите в город, купите одежду и возвратитесь обратно, и я с тобой поговорю.

И в назначённые часы, назначила ему там в какие часы притти. Дала ему денег, и он говорит сам с собой: „Вот говорят, што я Василий Бесчастный, а вот первое шшастье мне бох пода̀л“. Когда он покупил одежду, в назначенное время возвратился обратно к этому саду. Когда он одежду сменил и возвратился к ней и до того ей понравился и пуще лучше. Тогда яму яна сказала, што на тебе денег больше и отышши на такой-то улице себе квартеру и сходи в аптеку, набери разных пузырьков и заделайся дохтурум, а я своим родителям скажу, што я сильно заболела и позову я тебя к себе.

Когда яна пришла с саду и сказала: „Ой, мамаша, я сильно больна“. Позвали несколько дохторов, помочи никакой не казали. „И вот, мамаша дорогая, соснился мне сон, што на такой-то улице есть какой-то приезный дохтор, не нашева королевства и буде от ево мне, во сне наказало, што буде помочь“.

Король отослал своих придворных, што отыщите этова дохтора и приведите и скажите, так што вот король вас прося на помочь моей дочке́.

Когда слуги явились к Василью Бесчастному, он же это дело знал. Забрал несколько пузырьков, отправился вместе с ним. Когда он приходе и спрашивае: „Где ваша больная?“ Также ево принял король, как по евонному докладу дохтора. Когда указали ейную спальну, и он явился к ей сам налицо. И она попросила всим выйти с ейной спальни. Обняла она своей белой рукой ево за шею и сказала: „Василий Бесчатсный, я здорова“. Побежала сразу к матери и сказала: „Да, он дал какое-то лекарство, я сразу выздоровела“. Сказала: „Дорогая моя мамаша, он меня от смерти спас и, дорогие родители, тогда отдайте за ево меня замуж, а то я померла б“.

Когда король и королевна не хотели отдать за простова дохтора [сказала]: „Дорогие родители, когда вы меня не отдадите, то тогда моя смерть“. Когда король и королевна не хотели, знаешь, што она помрет, согласились взять ево к себе в дом. Когда сделали свадьбу, пошли в сад после свадьби прогуливаться.

В это време подошел старик старый, седой и с длинной бородой и стал он яну с законным браком проздравлять и стал просить милости, какой-бы она да́ла. И с радости королевна дала ему пятьдесят рублей на чай. Старик поблагодарил и сказал, что вы долго не проживете [не „ё“], получите смерть.

Тогда она возвратилась к своим родителям и рассказала про это приишествие. Когда король выслушал и сказал ей: „Он от радости, што ты ему дала на чай, и ему было нечего больше сказать, и он тебе сказал это нарошно!“

Когда королевна расслушала отцовы слова и запечалилась, што старик сказал это не напрасно, што-либо из нас. Тогда, знаешь, королевна стала смутна в этих разговорах. И вот король сказал отец, што возьми осядлай лошадей и съезди со своим мужем погуляй. В это время оседлали оны лошадей и сели поехали. Кода оны выехали за город и сбесились лошадя́, и она вупала и получила смерть.

Когда Василий Бесчастный осмотрел, што жаны евонной нет, она упала на камень и вбилась до смерти. Он сам себе и говорит: „Да, праведно, што я есть Василий Бесчастный“. Пыднял свою жану за мертвую и привози к королю. „И вот, дорогой папа, моя жена и ваша дочка̀, и она умерла́. Теперь я вам не зять и вы мне не свои“. И он отправилси обратно страдать, што померла жена, да тово он любил и жалел, так как сам себя.

И он отправился даже в другое, прочее королевство. Когда он приезжае [поправился: приходя] в город и отправляется в хорошаю гостиницу. До тово ему было скучно: заказал себе чаю и сел в отдельном уголку. Ну, там одново начальника барышня засмотрела, што незнакомое лицо, и сильно ей пондравился, и подходя к ему и спрашивае: „Как вас звать?“ Вон отвечае ей: „Што тебе што с меня?“ — „А я очень в вас влюбленась!“

Выслушал он ейные слова, што вуйдите вы от меня, я теперь ненавижу никаково женскова полу. Она ему отвечае, что почему вы так не любите женьский пол. „А потому: у меня бы́ла жена, и она умерла, я теперь ненавижу вас“.

Тогда она подумала, што я одевши плохо. Пойду одену шелковое платье и являюсь я к яму, може быть я понравлюсь. В это время, когда она пошла, и он пошел обратно своим путем. Когда она возвратилась, и ево не нашла. Когда она спросила, што куда он пошел. А он пошел на пристань сесть на корабель и отправиться, а она в эта время ево не нашла.

И стала дожидать на этой пристани, проверять каждый корабель, когда придет, может быть, и он возворотится. А он поехал далее и далее.

Когда он слез там с пристани, куда приехавши, и он страдал пеший и выбился он со своей продухты и увидал впереде́ строениё. „Вот пойду я в деревню и как-либо буду просить хлеба куска“. Зашел он в одну халупу, и да́ла старушка ему три лепешки. И он не стал кушать, взял их с собой и потом, отшотцы, несколько время не найти ему никаково строения. И вон вздумал, што у меня есть три лепешки, надо сесть покушать, и в это время откуда явилась какая-то старушка и сказала: „Василий Бесчастный, сбавитесь от смерти и дайте мне лепешечку покушать“. Когда Василий выслушал старушкины слова и вот говорит: „Делюсь я с тобой пополам“. И в это времё скрылась старушка от ево.

И вон стал потешествовать: ни попасть ни в город, ни в деревню. Нашел одну халупу в лясу. „Фу, ты, боже, пойду хотя отдохну!“ Приходи в эту халупу к самой к этой старухе, которой давал лепешки. И спрашивая эта старуха: „Што, Василий Бесчастный, чаво ты страдаешь?“ — „А я страдаю, шта померла моя жена, и я теперь рехнулси страдать навсегда“. Выслушала старушка евонные слова, [сказала], што твоя жена жива. „И это вам старик, который вам в саду предложил ее смерть, и он большой волшебник, и это все сделано через ево, и она жива“. Забилась в Василия Бесчастнова серца, и што как бы ону отыскать. „Ой, Василий Бесчастный, это очень тяжело. Ну, так ланно, я твому горю, быть может, и пособлю! И мне такая была участь, как собственно тебе. Кабы не дал ты мне лепешки, то я бы страдала так же, как и вы“. Он: „Бабушка, а когда же я вам давал?“ — „А неужели ты меня не узнал?“ — „Нет, бабушка, не узнал!“—„А помнишь, как мне ты давал лепешки?“ — „Ой, бабушка, теперь я вспомнил“. — „Ну, вот ложись спать, завтра я твому горю, быть может, и пособлю“.

Василию Бесчастному не спалась ночь и думал, как это свою жену отыскать. И вот назавтрее встал. „И вот, кормилец, тебе тижало буде, може втеряешь и ты голову. Вот когда ты можешь отыскать этова старика, то тогда я тебе дам две булавки. И вот в таком-то месте живет этый старик“. — „Ну, как же ему, бабушка, мне отомстить?“ — „Вот тогда возьми эту булавку, торни себе в грудь и оборотисьси мушкуй и долетишь до этова старика, и в яво есть дом в таком-то месте. Когда прилетишь туда, то там не взойдешь в этый дом никак. И вот ты тогда мушкуй пробересься в этый дом. И вот тогда в яво есть красавицы, завлечен волшебством. И несколько богатырей хотели выручить этых красавиц. И тогда, знаете, в этых красавицах вы спросите, што где этый старик. А этый старик оборачивается разным зверьям и разным орлам. И вот попроси этым красавицам, што вот, дедушко, ты нам расскажи, што когда ты помрешь. Тогда вон им скаже, а вы прислушивайтесь. Только когда выслушаешь евонные слова, тогда, быть может, возворотишь свою жену“.

Вот он выбрался в этый дом мушкуй к этым красавицам и види, што этова старика нет. И тогда, знаешь, выдернул булавку и сделалси виду человеческова. Тогда эты красавицы сказали, што што это нам видитца. Он им ответил, што это никакое не видение, я есть Василий Бесчастный. „Ой, боже, входи [уходи] скорей, наш дед летить и вам смерть дасть“. — „Ну, чево бояться смерти, я еще и вас-то оттуда спасу“. — „Ой, молодой человек, жалко нам тебя. Не такие выручали, как вы, и всё смерть получали. Эв несколько богатырев сидит и так в темнице, а вас-то он и так раздаве“. — „Ничаво не будя. Он миня не ввидае. А спросите в яво, как он прилетить: «Дедушка, ты, наш родненький, и мы тебя жалеем, и как ты помрешь, куда же мы гожи?»“ — „Ой, скорей спасайси, сечас тебя настигне“. Он вторнул булавку и оборотился в виду мушки и сел на потолок.

В это время прилетае в виде орла, вдарился вон во-ппол и сделался стариком. „Фу, ты, боже, как тут русским духом пахне“.— „Ну, вы на Руси летали, русскова духу нахватались, вам это и пахне“. — „Ой, дедушка, дай-ка мы тебе головку поищем“. Когда облепилиси красавицы к дедушку, и дедка дал голову вобрать. И стали оны гли ево ласкаться и сказали, што когда ты помрешь. „Смерть у меня, говорит, не предвидитцы и не может быть, што я помру. В ваших видах сколько богатырей я похоронил и несколько в темницы сидит. Тогда мне буде смерть, когда взойдет хто в мой дом и вот в таком-то комоде есть щикатунка, в щикатунке есть яйцо, и вот хто это яйцо возьмет, тогда мне и смерть. Ну, в ваших видах допушшу ли я до тово“.

Василий Бесчастный сидит на потолке и это все слушае. Полетел он мушкуй в указанным стариком в этый комод. Вытягывае булавку, делается молодцом, открывая эту шшикатунку и бере это яйцо и почал это яйцо жать. В это время старик стонать: „Вот теперь пришла мне смерть!“ И стал он ево умолять: „Не губи меня! Што хошь, то я тебе и дам“. — „А, старый плут, ты и жану в мене отнял“. — „Прости меня, я жану тебе отдам. Жана твоя не померши, а уснувши. Это было сделано мной“. — „Ах, ты, чорт старый, так ты и мнох так людей бунтуешь!“ — „Не губи меня, я тебе пригожусь“. — „А что ж ты мне дашь?“ — „Вот сходи в такую комнату, там стоит два чану, попей с первово чану, будешь богатырь, а вон с таково чану попьешь, то тогда сила унистожитца“.

Тогда пошел Василий Бесчастный по указу старика, попил этуй воды и почувствовал в себе огроматную силу. Так што он очень выпил и был сильно́й, даже не мог по земли ходить. Земля не держала. Пошел по указу старика и попил с другова чана, и сила вбавилась. „Ну што, чорт старый, што мне с тобой сделать, все-таки я хочу тебе сделать смерть“. — „Отдам я тебе все, не буду я делать никово и отдам я тебе вси свои предметы (тогда значит он без пользы, ничего не может делать). Дам я тебе платок — когда ты этым махнешь платком, тогда твоя жена воскресня“.

Тогда взял он платок. По приказанию старику махнуть на правую сторону, и тогда которые были сделаны им этым стариком смерть, и вси явилиси к Василию Бесчастному. И была явивши евонная жена, и ему ничаво не нужна было, только рад свою увидавши жану. „Ох, дорогая Але́ночка [не „ё“], я думал, тебя похоронил. Вот какой этый старик. Через ево мы пострадали“. Ответила Але́ночка Прекрасная, што я ничаво не знаю. Я думала спала. Ни протянулась мне ничяво. „Нет, Але́ночка, пролежала ты несколько лет в земли, так что своих родителей ты несколько лет не видела. Вот спасибо этому старику, што ты дала ему подарок и сделал тебе такую участь, и я несколько лет страдал. И находился я и голодный и холодный. И вот спасибо одной старушки, она научила отыскать тебя. Ну, все-таки я этому старику отомшшу“.

Вытянул шашку и отрубил ему голову и ослобонил всех богатырей, которые были в темнице и отпустил всих красавиц, которые были завлечоны им. Тогда оны ево поблагодарили и сказали, што наши отцы — короли. „Когда желаете, пойдемте в наше царство. Так што батьки богатые, што угодно вам он дасть“. Он им ответил, што не за богатество я вас уволил, и распрошшалси и оправилси к своему тестю со своей Аленой Прекрасной.

И тогда оны добрались до свово тестя и до ейнова отца. „Ой, дорогой папаша, правду мне старик сказал, што получу я смерть. Ну, я не умерла, а крепким сном спала. И вот мой муж возворотил обратно. И был это сделан этым стариком, которому я дала на чай“.

Король был очень этому рад, што воскресла евонная дочка́ Але́на [не „ё“] Прекрасная.

Ну, вот и сделали там пир на весь мир, пили да гуляли, потом стали жить и теперь живуть, хлеб жуют.

№ 78. КОШКА ВСЕ ДЕЛАЕТ

Один парень молодой захотел жениться, когда остался от родителей. И вон он, знаете, подобрал себе невесту. И потом она была очень молодая и говорит: „Не могу я стряпать, потому я молода“. А он говорит: „Ты иди, не бойся, так у меня делае все кошка“.

И вот она в родителей не спросилась, вышла за него замуж. Ну, конешно, как своей матке детки, всих жалко. И пошла яна проведать дочку. Когда приходе, знаешь, она к зятю к молодому, зять тогда сказал на свою жану: „Наливай скорей самовар, надо мамашку угостить. Ох, дорогая мамаша, спасибо, што пришла нас проведать. Наливай-ка самовар, я схожу принесу бутылку водки и возьму крендельков. И вот с мамашкой посидим, она нас молодых людей науча, как нам жить“.

Бе́ре порозную бутылку и бе́ре с собой кошелек, отправляется за водкой. И сам отправляется на потолок на избу. И стал слушать, что буде матка с дочкой говорить. Вот она и спрашивае: „Ну, што, дочуша, как живешь?“ — „Ой, мамаша, да у нас всево вволю, жить можно хорошо, только вот одным неловко. Вот как он меня брал замуж, говорил — у меня все кошка делае. Да вот он поехал пахать и говорит кошке: «Ну, кошк, бери там мяса, вот там бери воду́, все вещество едомое назнача́е, вуказывае кошке. Што вот покуда я пашу, печку топи и все вари». А мне ничаво не говорил. Кошка сидить. Я на кошку гляжу. Кошка не работае. Я сидела-сидела, смотрела-смотрела, и я уснула. Когда приезжае муж с пахоты, тогда я проснулась. Кошка ничаво не сделала. Приходя муж в хату и види, што ничаво не сварено. «А, кошка, раньше работала, а теперь жонку привел, так не хошь. Подожди, я тебе накажу», и пошел с хаты, стал вязать розги, наказывать кошку. Входи он в хату, бе́ре эту кошку. «А, голубушка, вот я тебя теперь накажу». Подымае мне платье и сажае мне кошку под платье и почал кошку драть, а кошка меня царапать. И вот погляди-тко, мамонька, все чисто у меня тело ободрано в кошке“. И показывае матке. Матка: „У, дура глупая, с таким плутом жить! Пойдем домой“.

А этый молодой человек выслушал тешшины слова и слез он с потолка. Намест водки пошел поддел холодной воды бутылку. „Ну, мамаш, севодня водки не нашел и кренделей нет. Ну, давай хотя выпьем по рюмочке холодной воды: она очень пьяна! Ну, тешша“, стал угошшать. Ну, тешша покушала. Вода водой! Ну, вот она думае: „Лучче я буду чай пить, чем холодную воду.“ — „Ну, так ладно ж, мамашка, я и сам выпью“.

Когда выпил он эту бутылку воды и запьянел. На тешшу стал ругаться. Сгреб ону за́ косы, надел ей хомут и огород борновать. Заборновал весь огород. Сдевае хомут и говорит: „Пойдем обедать“. Она была рада вырвавши и побежала домой.

На тца и говорить: „Когда ты своему ребенку отец, так пойди и приведи от такова плута дочку́!“ — „Ну, да ладно, ишь тебе загорелось, да завтра схожу, узнаю“.

Вот отец назавтрее встал и пошел зятя проведывать и свою дочку. Вот назавтрее приходе к зятю. „Ай, дорогой тятя, вот спасибу, ты как старый человек научишь нас, как жить. Ну-ка, жонка, наливай скорей самовар, надо тятьку угостить. А я схожу принесу бутылку водки и крендельков к чаю“. — „Ну, ты опять такой воды принесешь пьяной, как тот раз“. „Ну, ты сиди, сиди“. Сам сгреб бутылку и кошелек, обратно забирается на потолок. Стал слушать, что буде тесть говорить, когда буде што у дочке́ спрашивать.

Когда отец выслушал слова дочкины́ и сказал: „Где ж кошка делает, дура глупая? Ить кошку бьють, а невестке науку дають, вот так и это. Вот он бы поехал пахать, а ты бы встала, печку стопила б, все сварила б, он говорил тябе, а не кошке“. — „Вот он кошку стал драть, а вот, тятенька, так и так она все тело оцарапала мне“. — „Вот тебе и за дело. Так и надо. И правду говорят, што у бабы волос долге, а ум коротке. Где ж ты слыхивала, што кошка делае“.

Вот зять услыхал эти разговоры, слез с потолка, потом принес бутылку водки и кренделей. „Ну, тятька, садись, выпьем по рюмочке и поговорим. Мы как люди молодые, вы нас научите“. Вот тесть виде, што зять вумный, а бабы дураки. „Ой, сынок, да мне и домой-то надо итти“. А зять-то разговорился, пошел да ешше бутылку принес для тестя. „Ой, сынок, я и запьянел, надо итти домой“. — „Да ночуй, тятька, завтре сойдешь“. А тешше не дождаться, когда от зятя прийдет свой муж. „Ой, бежите, сынок, за отцом; на мне он огород заборновал, а нем все поле взорет“. — „Ну, он говорить, пойду домой, просидели так спразвдень, сынок“. — „Ну, пойдем, я, тятя, тебя провожу. Ай, тятька, подожди я гостинца-то робятам пошлю.“ Побег да взял вязку баранков. „Ай, сынок, да куда я их дену?“ — „Ай, тятька, на, я тебе на шею повешу, ты и не утеряешь их“.

А хозяйка то в то окно, то в другое дожидае старика. И засмотрела издалека. „Ой, плуты, я говорила, что все поле взорет. Вы не слушаете меня. Вон смотри-ка, знаешь, идет еле-еле. И на шее хомут болтается“. И вся.

№ 79. СМЕРТЬ БРЮСА

Брюс составлял календари. Они и теперь есть, предсказывают погоду и что будет. Он был великий волшебник. Под старость он хотел перемолодиться. Царю сказали, что если Брюс это сделает, то его тогда ни пуля, ни огонь и никакая сила не может погубить, и он отнимет у царя престол. За ним стали следить.

Раз он пошел на вечер и сказал своему слуге, как я приду домой, встречай меня с топором и руби наотмашь. Изруби всего на куски, положи в чан и мой до тех пор, пока крови не будет. Потом все куски собери, сложи и помажь из этого пузырька [дал ему пузырек]. Тогда тело срастется. Потом облей вот из этого пузырька, и я воскресну. Но за ним следили. Как он пришел, слуге дали разрубить, вымыть, сложить и помазать из пузырька, чтобы тело срослось, а дальше не дали облить из другого пузырька. Взяли и похоронили.

№ 80. ВОР БОШКА

Жил один крестьянин, и у него было трое детей. Когда дети подросли, он стал их спрашивать. Призвал первого сына, говорит ему: „Ну, сынок, когда я состарюсь, работать буду не в силах, чем ты меня будешь кормить?“ Сын отвечает: „У нас есть лесок. Теперь мы нанимаем людей, рубим себе дрова и бревна, лишнее продаем. А тогда я буду все делать сам, людям платить не придется. Нарублю дров и бревен для себя и на продажу. На эти деньги стану тебя кормить“.

Отец был доволен этим ответом, позвал другого сына и спросил его о том же. Второй сын отвечал: „У нас есть озеро и река... Я буду ловить рыбу себе и на продажу. На вырученные деньги стану тебя кормить“.

Отец был доволен и этим ответом, призвал младшего сына Бошку и его спросил то же самое. Боша ему ответил: „А я, папаша, буду воровать и тебя кормить!“ Отец на этого сына рассердился и сказал: „Ступай ты из моего дома в чем ты есть и до моей смерти домой не приходи. И когда я умру, ты тоже не приходи домой, и я тебе не откажу никакой части в имуществе, потому что не хочу иметь сына-вора“.

После ряда приключений Бошка пропадает в Питер, становится приемным сыном крупного вора и обкрадывает царский банк.

Утром в банке открыли покражу, доложили царю, собрали сенат. Стали сенаторы судить, как поймать вора? Присудили пролом оставить, около пролома поставить чан с смолой, никому о покраже не говорить. Полагали так, что вор, как истратит деньги, снова придет воровать и попадет в смолу. Боша и отец опять прожили деньги и решили еще идти воровать в банке. Теперь и отец захотел с ним ехать.

Приехали к банку. Боша усыпил часового, подошли к пролому. Боша говорит: „Вот мое окно не заделано, видно той покражи не заметили“. Отец говорит: „Ты стой здесь; теперь я полезу“. Пролез через пролом, опустился в смолу и завяз в ней. Бошка попробовал его тащить, а он завяз до плеч, вытащить его нельзя. Боша видит, что дело его плохо, взял кинжал, отрезал отцу голову, чтобы нельзя было признать вора и уехал на извозчике домой. Дома матери он рассказал, как было дело и что муж ее погиб.

В банке достали тело из чана, но как оно было без головы, то ничего не могли узнать, кто был вор. Тело положили в гроб, приставили команду, несколько солдат и офицеров и с ними полковника, смотреть не принесет ли кто голову для погребения, того схватить; значит он вор. Боша поехал в магазин, где продают монашеское платье, купил платья на всю стерегущую команду и ночью поехал к банку. Пришел в караульную комнату, махнул платком, усыпил команду, одел всех в монашеское платье. С полковника снял мундир, надел на себя, пошел к гробу, где лежало тело вора. Там стояли двое часовых. „Ну, что, ребята, стережете?“ — „Стережем, ваше высокоблагородие!“ — „Вы, братцы, устали. Выпейте вина!“ У Боши было крепкое вино. Он налил им по стакану, налил по другому. Они запьянели и уснули. Боша одел их в монашеское платье, подошел к гробу, подложил к туловищу голову и уехал домой на извозчике.

Солдаты спали долго, к утру один проснулся, видит рядом с ним монах: „Ты зачем сюда, монах, пришел?“ Хлоп его, а тот: „А ты зачем, монах, здесь?“ Тоже хлоп его. Началась драка. Проснулись караульные офицеры и полковник, выбежали на шум все в монашеском платье, начали драться с солдатами, солдаты с ними. Наконец, увидели, что у трупа приложена голова. Кто приложил, неизвестно. Догадались, что все это проделка хитрого вора, которого не сумели изловить. Обдумали примечать на похоронах вора: не будет ли кто плакать? Того тотчас арестовать.

Боша говорит своей названной матери: „Ну, мамаша, иди хоронить папашу! Только ты не плачь!“ — „Ну, я знаю: как же можно плакать!“ — „А если ты не утерпишь, то сделай так: Возьми горшок с молоком. Если заплачешь, опусти горшок из рук. На случай, если спросят: «О чем плачешь?», скажи, что жаль горшка и молока.“ Она так и сделала, когда несли гроб мужа, она не могла удержать своих слез. Тотчас подбежал к ней солдат. Она уронила горшок, он разбился, молоко разлилось. „Ты, что плачешь?“ — „Ах, батюшка, господа послали меня за молоком, а я уронила горшок, разбила, молоко разлилось. Меня прогонят с места!“ — „Ну, ничего, не плачь. На тебе двадцать копеек, купи опять молока и иди домой“. Потом после похорон допрос: „Не видели ли, что кто-нибудь плачет?“ Один солдат рассказал: „Я видел бабу, плакала об молоке“. — „Ах, почему ты ее не арестовал, она из этих воров“.

Потом царь говорит: „Есть у меня козел золотые рога; ведите его на рынок. Этот вор придет его торговать. Вы его тогда забирайте“. Вывели козла. Пришел Боша на рынок, пошел к козлу и стал говорить с стражей по-англи́цки (он знал говорить на разные языки). Солдаты ничего не понимают; не знают, задержать его или нет? Наконец, отыскался переводчик, говорит бошины слова: „Этот человек только что приехал из Англии, денег у него вволю, а он умирает с голоду, потому что не умеет объяснить, что ему нужно и не знает, где что найти. Ну, ему сказали, что вот рядом трактир, иди, пей, закусывай что хочешь“. Боша говорит через переводчика: „Пусть и они все идут со мной. Как они спасли меня от голоду, то я их угощу“. Солдаты говорят: „Мы не можем оставить козла“. Боша говорит: „Берите его с собой!“ Солдаты на это согласились.

Пришли в трактир, козла оставили в колидоре, сами сели за стол, стали угощаться! Боша их напоил пьяных, пошел как будто в уборную, захватил козла, сел на своего извозчика и уехал! Дома он срезал у козла золотые рога, козла зарезал, велел матери варить и жарить козлиное мясо. Когда царю доложили, что козел украден, он послал солдат, которые имеют чуткий нос, ходить по дворам, узнавать, не пахнет ли где козлятиной.

Один солдат пришел на бошин двор, услыхал запах козлятины, поставил на воротах метку, такой-то номер, и пошел в участок за полицией. Боша за ним следил, созвал на улице ребят, дал им мелу, велел на всех воротах ставить ту же метку, такой же номер. Пришли полицейские, стали искать метку, видят: на всех воротах одна и та же метка, ничего отыскать не могли.

Дальше царь придумал так, что поймать вора через дочь. У него была дочь, большая красавица. И он объявил у себя государственный вечер, чтобы все приходили в гости и оставались ночевать. В числе гостей пришел и Бошка. Ночью, когда все уснули, он задумал придти в спальню царевны. Она его приняла, положила около себя на постель. Когда он уснул, царевна достала пузырек и кисточку и поставила ему на лбу метку такой краской, что ее не стереть и не смыть, разве вырезать с кожей. Когда она легла и уснула, Бошка только проснулся, почувствовал у себя метку, осмотрел в зеркало, попробовал стереть — не стирается. Он стал искать пузырек с краской, обыскал всю спальну — ничего не мог найти, осмотрел постель и там ничего нет. Он догадался расплести у царевны косу, и в косе был пузырек и кисточка.

Боша их взял, тихонько вышел из спальни и всем гостям поставил на лбу такие метки, как у него. Утром гости проснулись, пошли умываться. Вошел один, его слуги схватили по метке: „Стой! Ты вор!“ Пришел другой, третий — всех забирали. Наконец, увидели, что у всех гостей метки. Опять не могли узнать вора. Было приказано всех гостей задержать, продолжить вечер на три дня.

На вторую ночь на постели у царевны была смола и пух. Бошка вымазался в смоле и обсыпался пухом. Он опять нашел смолу и пух, обмазал гостей смолой, обсыпал их пухом. Опять его не могли поймать.

Тогда царь написал объявление, что пусть вор придет и объявится, и он за него отдаст свою дочь. Бошка прочитал объявление, пошел к царю, говорит: „Объявление не так написано, надо поправить“. Царь спросил, как поправить. Бошка сказал: „Надо подписать: и все вины вору прощаются“. Царь согласился, взял перо, подписал эти слова.

Тогда Бошка объявил себя и рассказал все свои похождения. Царь ему все простил, отдал за него свою дочь, и они стали жить счастливо.

№ 81. РОГОЖНОЕ ВОЙСКО

В стародавние времена один солдат служил двадцать пять лет, и по окончании службы царь наградил ево двадцатью пятью рублями за ево усердную службу. Уволился солдат и пошел на родину пешком, потому что в то время железных дорог не было.

Идет солдат день и другой, неделю, месяц и т. д. Идет он дремучим лесом, и вот однажды остановился он ночевать в лесу. Развел костер и стал в котелке чай кипятить, а сам сел на пень и закурил трубку. Это дело уже было в глухую полночь. И слышит солдат какой-то не так далеко разговор нескольких голосов. И он удивился, что кроме ево есть еще живые люди в таком непроходимом дремучем лесу. Разговор все приближался ближе, и когда совсем стал близко, то солдат при свете огня увидал несколько людей, вооруженных с ног до головы, и один из них скомандовал солдату: „Руки вверх“! Солдата обыскали и нашли у него двадцать пять рублей, которым ево царь наградил.

Тогда он их спрашивает, кто они такие люди. Один из шайки и говорит: „Мы есть разбойники и занимаемся грабежом в этом лесу. И если хочешь, пойдем с нами, мы убивать тебя не будем“. Тогда солдат и говорит: „Служил я двадцать пять лет и на родине не был и писем не получал от родных и, наверно, они — отец и мать — давно умерли, так что мне торопиться некуда“. И он согласился итти с ним, с разбойникам. И пошел солдат в общей шайке.

Прошли они с полчаса временем, лес кончался. Подходят они к небольшой горы и начали отбрасывать сбоку горы дерны, и глазам солдата представилась дверь, ее открыли и начали входить внутрь горы, и солдат с ними. Вошел он в обширную комнату, посредине которой стоял большой стол. Стены были украшены или обвешаны оружием и разным украшением.

Атаман шайки разбойников и говорит солдату: „Ты у нас будешь хозяйкой-кухаркою. Твоя обязанность сготовить нам обед и общие кушанья к означенному времени“. И подает солдату вязку ключей и говорит: „Каждому ключу есть замочная скважина, и что тебе нужно, то ты и найдешь здесь у нас в комнатах“.

И вот для солдата началась новая жизнь, живет день и другой. И вот однажды шайка отправляется на разбойное дело. Атаман и говорит солдату: „Ты нам приготовь обед к двенадцати часам ночи, не раньше“, и ушли они. Солдат остался один и начал он ключами открывать сундуки, шкафы, комоды, двери и т. д., и вот одному маленькому ключу нигде подходящей замочной скважины не найти. Тогда солдат стал прямо всматриваться в стены комнат и сам-собою разговаривая, что этому ключу должно быть свое место. И вдруг солдат как-будто заметил в стены дверь, оклеянную шпалерами, оторвал край шпалеры и впрямь увидел дверь. Он опытно оторвал шпалеру и видит, что маленькому ключу нашел место. Недолго думая, он открыл дверь, и что же ему представилось глазам.

Оказалась небольшая комнатка, в ней стол, стул, кровать, на столе горит свеча, лежит книга, и за столом сидит девица неописуемой красоты. Солдат испугался и не знает, что делать. Тогда красавица и говорит: „Солдатик, не бойся ты меня; я тоже не привиденье, дающее твоим глазам, а такой же человек, как ты, и видно, что и ты сюда попал невольно и подойди поближе ко мне, давай поговорим“. Тогда солдат осмелился, подошел к красавице, взял стул и сел с ней рядом и начал спрашивать, кто она такая и зачем здесь находится.

Тогда она и говорит: „Слушай, я тебе скажу, кто я такая. Я есть царская дочь, а однажды я захотела на лодке выехать в море покататься. И выехала со своими слугами и фрейлинами, отъехала от берега далеко, поднялась буря, нас понесло дальше в море, и вот на нас напали случайно разбойники и взяли в плен, над моими слугами и фрейлинами поиздевались и всех их утопили, а меня атаман пощадил и посадил в эту комнату и уговаривает меня выйти за него замуж, но я не соглашаюсь, и вот он держит мене в этой темницы третий год, и я не вижу белого света, как сюда попала“.

Тогда в свою очередь солдат объяснил свою участь, и как он сюда попал. И вот начали они вдвоем сговариваться, как им из этого плена вырваться. Тогда солдат и говорит: „Я здесь нашел сонных капель большое количество, и я придумал влить этих капель в вино, и когда они выпьют того вина, сразу заснут все. Тогда мне будет легко с ним справиться, их умертвить, и после этово мы будем с тобой свободными“. Таким образом поговорили они между собою, весело расстались.

Солдат закрыл дверь и начал приготовлять обед. Когда он приготовил обед, то стал в вино сонных капель вливать. И когда все, обед и вино, приготовил к означенному времени и поставил на стол, то за дверью послышался шум и крики голосов. Вдруг дверь с шумом открылась, и в дверях появился атаман шайки, а за ним остальные разбойники, и у каждого за плечом большая ноша награбленного (как говорится, добра). Когда они сняли с плеч ноши, то атаман говорит солдату: „Мы сегодня хорошую добычу принесли и давай там скорей есть, а главное вина пить“.

Солдат не заставил себя долго ждать, и вмиг появилось все на столе — вино и разные закуски. Когда солдат налил им по первой чарке вина и они выпили с жадностью от усталости, то атаман крикнул солдату, чтобы он наливал еще вина, потому что вино разбойникам сильно понравилось. И, таким образом, они, напившись вина, сразу стали засыпать один за другим, и все, повалившись со стульев, заснули крепким сном. Тогда солдат, недолго думая, выбрав острую саблю, начал отрубать им головы и, таким образом, отрубив разбойникам головы, подошел к тайной двери и, ключом открыв оную, крикнул от радости громким голосом царской дочери: „Выходи из своей темницы, ты и я теперь свободны!“ Когда она вышла, то сразу не поверила своим глазам. Тогда она упала перед солдатом на колени и говорит: „Ты мой освободитель, и я, если не откажешь мне, за благодарность отдаюсь в твою власть и желаю быть твоей женой, не считая твоего рода-звания“. Солдат от радости не знал, как ответить. И они, недолго думая, здесь же обручились своими кольцами. Он ей подал свое кольцо, а она ему свой золотой царский именной перстень и, таким образом, они обвенчались и стали между собою муж с женою.

Тогда солдат и говорит своей жены: „Нам здесь в дремучем лесу не житье, а нужно выйти из этого места к людям и жить между ними“.

И они нарядились и оделись по своему вкусу, потому что у разбойников было награблено разной одежды и, захватив с собою денег, сколько могли нести, они отправились пешком в путь. Когда они вышли из лесу, то очутились на морском берегу и пошли вдоль по морскому берегу. Сколько они шли, нам неизвестно, но приходят на морскую пристань и узнают, что один корабль готов к отплытию в другие страны. Тогда они берут себе билеты, садятся в корабль и отплывают куда-либо попало, лишь бы в живой мир. И вот приходит корабль в одно государство и входит в порт города, который является столицей этого государства. Выходят солдат с женой из корабля, нанимают извозчика и едут в город в какую ни есть гостиницу. Нанимают себе сколько нужно комнат и начинают жить новой жизнью. И вот солдат узнал, что в городе этом продается с аукционного торга гостиница. Он и говорит своей жене, что не покупить ли им эту гостиницу; она согласилась, и он, ласково расставшись с женой, отправляется в назначенный день на торги.

И ему удалось купить с торгов за крупную сумму гостиницу. Тогда солдат явился к жене и объявил ей, что он купил гостиницу, и немедленно переехали на житье в гостиницу, а как гостиница продавалась со всей живой прислугой, то он, солдат, объявил им, что он является в гостинице хозяином, а они его людьми. И потекла у солдата с женой счастливая, радостная жизнь. Но недолго суждено было их счастье.

В один прекрасный день явился к ним в гостиницу в штатской одежде пожилых лет господин и, обратившись к солдату и жены с ласковыми словами, завязал с ними разговор, как старый приятель. Солдат к его удовольствию приказал играть музыке, и открылись танцы. Когда ласковый незнакомец, побывав в гостинице в веселом настроении и приготовился уходить из оной, то, ласково обративши к солдату и царской дочери, пригласил их обоих к себе в гости безотлагательно.

Солдат и ево жена изъявили желание посетить ево, то он сразу написал им свой адрес и попросил их прибыть на другой день, а сам тотчас уехал к себе.

На другое утро солдат с женой справились, солдат и говорит своему управляющему: „Ты смотри за всем хозяйством, а я отлучусь с женой на день или на два“. И, таким образом, отдав приказание даже всей прислуге своей гостиницы, сразу отправились с женой к известному незнакомцу в гости.

Вдруг они приезжают на пристань морского берега, и там их встречает их вчерашний приятель и говорит, что хорошо они сделали, что приехали в гости к нему на морской берег, потому что он является леспромышленником и отправляет лес в чужие страны. Вдруг незнакомец, сердито обративши к солдату, спрашивает, где он такую красивую жену замуж взял. Солдат повествовал ему всю правду. Тогда он и говорит, что ты как простой солдат и ты сделал преступление, что женился на царской дочери. И ты за свое преступление должен здесь же от моей руки получить смерть, но смерть лютую. И он сразу приказал сколотить гроб и вложить солдата в гроб живого и бросить в море.

Сразу как услыхала царская дочь, что ее мужа хотят умертвить, она начала уговаривать со слезами на глазах этого господина, но он ее слов не слушал, а говорил, что она должна стать ево женой, а солдата нужно умертвить.

Когда сколотили плотники гроб, то господин приказал солдату раздеться до наготы, только у него остался незаметно на руке золотой перстень. И, завернув его в рогожу, вложили в гроб, крышку приколотили гвоздями и бросили в море. Сразу поднялась буря на море, и гроб мигом унесло из глаз в море.

Тогда господин говорит царской дочери, что он ее муж, а она ему жена и что он ее представит к ее отцу царю-батюшке, но она ему на его слова ответила печально и твердо, что ей отца хоть пускай и не видывать, но и женой его не бывать.

Солдата в гробу носило по морю, и вдруг он чувствует, что его выбросило на берег, тогда он стал в гробу упираться ногами, руками и головою, чтобы вылезти из гроба. И вдруг крышка поддалась, и он вылез из гроба и видит морской берег и лес. Тогда он берет рогожу, которой был обернутый, прикрыл кое-как свое тело и пошел тропинкою в лес. А время было ночное.

Немного пройдя, он увидал впереди огонек и очень обрадовался, что теперь не погибнет: спасут добрые люди. Когда он подошел ближе, увидал избушку, и он, недолго думая, взошел в нее, то у [в] ней не оказалось людей. Он начал плясать в избе, потому что ему было без одежды холодно. Дровосеки-мужики недалеко рубили дрова, и когда увидали в окно, то порешили, что к ним в избу появился чорт и дразнит их и пляшет в избе. Вдруг они порешили поймать в избе чорта и убить ево и схватили топоры в руки, бросились с криком к избе. Солдат услыхал крики, обрадовался, но потом испугался, когда услыхал угрозы и ругательства. Когда они подошли к избе, он крикнул им громким голосом, что он человек и крещеный, а не какое-нибудь привидение. Тогда они, удостоверивши, что он человек, начали входить в избу один за другим и спрашивать, что он за человек, откуда и как сюда попал. Солдат им живо рассказал и обрисовал свою печальную и страдальческую жизнь и спросил, далеко ль от них избе город. Они ему сказали, что до города верст десять, и указали ему тропинку итти в город.

Тогда солдат, обогревшись и отблагодарив их, отправился в город. До утра он дошел в город и зашел в один на краю города трактир и умоляюще стал у хозяина просить, чтобы дал ему какую-нибудь одежду прикрыть грешное тело. Хозяин сжалился над ним и нарядил ево, как солдат и не ожидал, в хорошую одежду. Солдат от радости не знал, как хозяина трактира отблагодарить. Живет солдат в трактире день, другой, и так далее. Хозяин его кормит, поит и работать не заставляет и денег в уплату не спрашивает.

И вот однажды ему пришла мысль в голову спросить у хозяина, сколько в городе нищей братии мужского пола. Хозяин ему и говорит, что тысяч пять человек будет. Тогда солдат и спрашивает хозяина, чтобы ему отпустил сумму денег, сколько ему нужно. Хозяин согласился и отпустил ему денег, сколько нужно. Тогда начал солдат собирать по городу нищих, особенно ярых пьяниц, и собрал их большое число — тысяч пять с лишком и стал для них покупать вино бочками и поить их и каждому рубль платы в день. Нищие пьяницы не знали, как отблагодарить своево благодетеля за то, что он их поит вином, да еще каждому платит рубль денег в день.

Но в один прекрасный день солдат собрал всех (как он говорит, своих людей) и спрашивает у них специальности: портных, сапожников, столяров и плотников, обойщиков, песельников, плясунов, музыкантов, на разных инструментах играющих, а главное на военно-духовом оркестре. И, таким образом, распределив их по группам специальности, закупил в городе материалу по их специальностям как то: дерево, рогожи, сапожные товары, железо и необходимые инструменты, приказал портным шить из рогожи солдатское верхнее обмундирование, столярам и плотникам из дерева делать деревянные винтовки, сапожникам шить сапоги, а всем остальным работать и упражняться каждому по своей специальности.

Когда обмундирование, обувь и оружие и все остальное было готово, он нарядил, обул и вооружил свой полк, как сам солдат назвал, вышел с ним на строевое военное занятие, и так каждый день.

После занятия приводит он свой полк в трактир, и начинают сразу пить вино, так время и шло.

Но вдруг в один день прошел слух, что будто бы царская дочь нашлась живая и таким-то отставным полковником спасена и в один означенный день на корабле прибудет в сей город на родину к царю-батюшке. Тогда в назначенный день солдат-командир выстроил свой полк и говорит: „Сегодня прибудет спасенная царская дочь, и мы должны пойти ее встретить. Когда пойдем мы царскую дочь встречать, а пойдем по главным улицам, то не должны мы останавливаться ни перед каким препятствием. Будут нам встречаться люди военные и вольные поперек дороги и, если не будут нам очищать дорогу, мы будем их всех бить своими ружьями. И должны мы стать на первом месте при встрече царской дочери“.

Таким образом, солдат, отдав приказание своему полку, скомандовал полку „Шагом марш!“ Направился с полком на встречанье царской дочери. Шли они по главным улицам города, и попадались им по дороге люди вольные и военные полки, даже пересекая рогожному полку дорогу. Но солдат командовал своему полку: „Вперед!“, и им приходилось по команде бить вольных и военных людей.

Когда они подходили к пристани, к месту встречи, то народу было много тысяч, и за три версты до пристани не было возможности пробраться. Но солдат скомандовал, и ево полк стал прорезать гущу народа, а все с любопытством и страхом смотрели на рогожное войско-полк и не знали, откуда такой полк появился.

Стал рогожный полк на первом месте. Командир-солдат скомандовал: „Вольно, закурить!“ Но недолго пришлось ожидать царской дочери. На горизонте моря показался сначала дымок, потом мачты, труба и ближе весь корабль. Тогда царь отдал приказание играть музыкам, и музыки заиграли враз по одной команде, кроме музыки рогожного полка, она не играла. Когда корабль подошел к пристани и остановился, и царская дочь в сопровождении своего спасителя-полковника стала выходить из корабля, то в это время солдат скомандовал своей музыке играть встречный марш, и заглушила ево музыка все музыки, находящие[ся] на берегу и играющие. И они по сравнению с музыкой рогожного полка жужжали, как мухи в бутылке.

При выходе своем на берег царская дочь окинула взглядом людей, встречавших ее, и, встретивши взглядом с солдатом, вся затрепетала от радости, встретивши и видя живым своево мужа-спасителя. Он стоял и не издал признака радости и волнения, но внутренне-то радовался и боролся сам с собою. Когда царская дочь подошла к отцу, поздоровались они между собою, то после радостной встречи царь объявил, что всех людей, встречающих на пристани ево дочь, пригласил на бал-пир во дворец, только не пригласил рогожного полка и командира, потому что не обратил на него внимания, смотря по их оружию и обмундированию.

И вот, когда вся процессия отправилась во дворец, солдат скомандовал своему полку домой — в трактир. И когда рогожный полк прибыл в трактир, солдат скомандовал ружья поставить на место — в пирамиды и пить вино и гулять так, чтобы пыль от них пошла коромыслом. Но вот когда вся процессия прибыла во дворец и все по порядку сели за столы, царская дочь обошла все залы и, осмотрев все ряды столов, видит, что рогожного полка нет, обращается к царю и спрашивает его, пригласил он этот полк на бал или нет. Царь и говорит, что не пригласил этово чудаковского полка, потому что не находит надобности пригласить этот полк.

Тогда она царю и говорит, что все должны быть приглашены на бал, кто ее встречал. Тогда царь отдает приказание отряду своей охраны человек двадцать, чтобы они разыскали в городе рогожный полк и чтобы сразу прибыл полк и командир ево на бал во дворце. Выслушав приказание, отряд сразу отправился искать по городу и спрашивать, где находится рогожный полк. И им встречные люди и разные указывали „дальше и дальше“ и, таким образом, дошли они за городом или на краю города до „Грязного трактира“ и нашли там рогожный полк. При входе своем они объявили командиру и всему полку, что царь приказал немедленно полку явиться на бал.

Тогда солдат и говорит им, что если я и мой полк так нужен, чтобы был во дворце на балу, то пускай-ка сам ваш царь-батюшка изволит приехать за нами, потому что у нас свое есть вино и закуски не меньше, как у вас на балу. И отряд двадцать человек с тем и отправился во дворец и, прибыв во дворец, объявили царю, что полк нашли в такой-то части города и что-де, говорят, чтобы ты сам лично пригласил их на бал. Но царь разгневавши сказал, что не только я их сам лично поеду приглашать на бал, но по окончании бала велю весь полк перевешать на виселице.

Тогда дочь ему и говорит, чтобы он, сам он, лично поехал и пригласил на бал рогожный полк, а если не пригласит, то и бала не будет. Царю пришлось повиноваться своей дочери и поехать самому за рогожным полком.

По прибытии царя к трактиру, где помещался полк, царь приказал своим слугам войти в трактир и объявить, что, мол, вас царь приглашает на бал и ожидает вас здесь же у трактира. Тогда солдат и говорит царским слугам, что если царь приехал за нами к трактиру, то пускай войдет и в трактир. Слуги выходят и говорят царю, что им сказал солдат. Царю волей-неволей пришлось выйти из своей коляски и по колено в грязи пробираться в трактир.

Когда вошел он в трактир, солдат берет ево за руки и сажает за стол и начинает угощать своим вином. Царь не посмел отказаться и выпил одну-другую чарку вина и закусил их закускою.

И вот после всего этово царь и рогожный полк отправились во дворец на бал. Когда прибыли во дворец, то все места за столами были заняты людями, и рогожному полку не было места за столами. Тогда солдат начинает вырыват[ь] из-под сидящих людей стулы и сажать своих, как он говорит, ребят и, таким образом, рассажав свой полк, берет бутылку вина и говорит своим ребят[ам], чтобы они следовали его примеру, сами раскупоривали бутылки, наливали в рюмки, выпивали и закусывали. Тогда царь, видя все это происходившее, приказал немедленно арестовать весь рогожный полк и посадить в темницу. Тогда царская дочь встает со своего места и говорит царю, что рогожный полк арестовать не придется и посадить в темницу, а, наоборот, нужно рогожный полк чествовать, потому что командир рогожного полка есть ее муж и спаситель-освободитель. Когда она была попавши в плен к разбойникам и она сидела в подземельи-темницы три года, и по божьей милости солдат ее и себя спас от лихих людей, за свободу которому я отдалась во власть и стала его женой, а к сему у него для верного свидетельства сохранился каким-то чудом мой золотой именной перстень на правой руке, безымянном пальце, а этот, который со мной сидит и величает себя, что меня отыскал, спас, есть мнимый герой и паразит.

После сказания дочери царь подходит к солдату и говорит: „Покажи кольцо моей дочери“. Солдат показывает, снемши с руки, кольцо царю, и царь узнает, что кольцо есть действительно его дочери и говорит, что ты есть действительно муж моей дочери.

Тогда солдат подходит к ней и берет ее за правую руку и садятся они, как говорится, на первое место, а полковника-паразита берет на руки и бросает прямо в окно на улицу с пятово этажа, и начинают пировать и свадьбу играть вторую.

По смерти царя солдат занял трон и царствовал много лет, рогожный полк оставался при царском дворе и после его и его жены смерти.

№ 82. ВАНЬКА

В древнее время в одном государстве царствовала царица-Прекрасная девица. Была у ней при себе одна прислуга, тоже молодая девушка, да еще собака-сука. И вот однажды царица, вставши утром рано с постели, и говорит своей прислуги: „Ты сходи на рынок в город и купи самую большую рыбу-щуку и принеси домой во дворец“.

Прислуга сразу сходила на базар и купила больше себя рыбу-щуку и приставила во дворец. Тогда царица велит ей сразу сжарить целиком всю рыбу. Прислуга немедленно все исполнила и сжаренную рыбу на большой сковороде поставила на стол и объявила царице, что рыба приготовлена по ее приказанию.

Тогда царица села за стол и принялась есть рыбу с большим аппетитом. Царица, поевши рыбе, пригласила есть рыбу прислуги. Прислуга, покушавши, остатки рыбы отдала собаке-суке, и та поела с аппетитом. Таким образом, одной рыбой наелись: царица, прислуга и собака-сука.

Но вот через некоторое время царица призывает к себе прислугу и говорит, что я, мол, чувствую в себе беременность. Прислуга говорит, что тоже чувствует в себе не все в порядке, и, указывая на собаку, говорит, что и собака запузатилась, и, таким образом, все трое запузатились и стали ожидать час разрешения. И вот в один прекрасный день все трое разрешились.

Царица родила сына и дала ему имя Васька. Прислуга родила сына и дала ему имя Гришка. Собака родила сына и дала ему имя Ванька. И вот трое мальчуганов родились в одну минуту и начали рости по минутам. Когда они достигли семнадцати лет, сделались мужественными и сильными богатырями. Ванька и говорит своим братьям, Ваське и Гришке: „А что, ребята, мы сидим в каменных стенах дворца и не знаем, что делается на белом свете. Давайте-ка выйдем на белый свет, людей посмотрим и сами себя покажем“. И, недолго думая, они оделись, вооружились и оседлали себе богатырских коней. Когда все было готово, они пошли к своим матерям, распрощались с ним, матери их благословили, и они — Васька, Гришка и Ванька — отправились гулять по белу свету.

Через некоторое время своего путешествия три богатыря приезжают в один город — столицу одного царства — и прямо во дворец к царю и спрашивают у царя, почему люди в городе одевши в траурную одежду. Царь им отвечает, что в его царстве поселился четырехглавый змей и каждый день съедает одного человека. И сегодня змей прислал письмо, в котором говорит, чтобы я отдал ему на съеденье старшую дочь, их всех у меня три дочери.

Тогда Ванька, посоветовавши [сь] с братьями, говорит царю, что он сегодня будет выручать ево дочь от съеденья и будет сражаться со змеем. Царь поблагодарил его за такую опасную службу-услугу. И вот вечером царь отвозит свою дочь за город к назначенному месту. Ванька тоже прибыл туда и объявил царской дочери, что будет ее освобождать от смерти. Вот наступило двенадцать часов ночи, было тихо, вдруг поднялся сильный ветер и забушевал так, како́во не было никогда. Ванька смотрит в окно из избушки, где они сидели с царской дочерью, и видит: летит змей прямо к избушке, прилетев к избушке, змей и говорит: „Я приказал одного человека мне приставить на съеденье, а здесь оказывается два, и мне закуска будет сегодня хорошая“. Ванька говорит, что ни одного тебе съесть не придется. Таким образом, они, сильно разгневавши один на другого, стали сражаться, и Ванька одним взмахом меча отрубил змею голову и, таким образом, победив змея, он подходит к царской дочери и говорит, что она от смерти спасена. Берет ее за руку, и идут они в город во дворец.

Когда они прибыли во дворец, то царь от радости задал пир, и трое братьев стали пировать на царском пиру в честь избавления от смерти царской дочери. Во время разгара пира влетает в окно дворца письмо прямо на стол. Царь берет письмо, вскрывает и читает.

В письме пишет царю шестиглавый змей и требует от царя среднюю дочку на съеденье. Но и эту Ванька от смерти спас. Но вот, таким образом, царь от радости задает пир по случаю спасения двух дочерей от съедения змея.

Но вот тоже влетает в окно второе письмо, в котором двенадцатиглавый змей требует младшую дочь на съеденье. Царь и весь город опечалился и оделся в траур. Тогда Ванька вызвался итти спасать третью царскую дочь. При выходе своем Ванька дает своим братьям денег и карты и говорит, чтобы они сегодняшнюю ночь не спали. Еще кладет он на стол свой носовой платок и ставит чайное блюдечко, один кончик платка кладет в блюдечко и говорит своим братьям Ваське и Гришке, чтобы они не спали, а играли в карты и посматривали на платок и блюдечко, и когда из платка в блюдечко потечет кровь, то вы сразу бросайте свою игру, садитесь на лошадей и поезжайте ко мне на помощь, а главное — моего коня первым из конюшни выпускайте, потому что мне сегодня будет трудно бороться с двенадцатиглавым змеем. И вот, таким образом, Ванька, передав свою просьбу братьям, вооружился, распрощался с ним и пошел на то место, где была царская дочь.

И вот сидят они в ожидании змея и между собою разговаривают. Вдруг поднялся сильный ветер, все кругом засвистело, затрещало, и видит Ванька — летит к ним змей. Когда змей прилетел, то очень обрадовался, что по его приказанию вместо одного человека находится два. Тогда Ванька выходит против змея, и начинается у них борьба. Ванька как ударит своим мечом по головам змея, сразу отрубает пять-шесть голов. Змей схватил головы и приставил на свое место, как и отрублены не были. И, наоборот, Ваньку как ударил, Ванька по колено в землю ввяз. Тогда Ванька и говорит: „Змей, богатыри дерутся, да и отдыхают“. Змей соглашается, и они разойдутся и начинают отдыхать. Ванька видит, что братья его заснули и нужно их как-нибудь разбудить. Тогда Ванька придумал, как разбудить. Снимает он свою рукавицу с левой руки и бросает в дом, в котором помещались два брата Васька и Гришка. Рукавицей Ванька сбил долой трубу выше крыше, но братьев не разбудил. Тогда начали они со змеем сражаться, и змей вколотил Ваньку по пояс в землю. Ванька опять говорит змею, что нужно отдохнуть. Змей соглашается, и начинают отдыхать. Тогда Ванька снимает с ноги сапог и его бросает в дом, где спят братья. Сапогом зацепило и оторвало край крыши, но братья все спят. Ванька опять начинает сражаться со змеем, и змей Ваньку вколотил в землю по плечи. Тогда Ванька и говорит змею: „Змей, давай-ка последний раз отдохнем, а потом начнем сражаться до конца без отдыху“. Змей соглашается, и отходят один от другого в сторону и отдыхают. Ванька в последний раз снимает с своей головы шапку-шлем и бросает его в дом. Он шлемом попадает прямо в крышу и сбил ее на землю. Братья Васька и Гришка вскакивают ото сна, смотрют на платок и блюдце и видят, что кровь не только что из платка, но и из блюдца капает на стол. Тогда хватают они свое оружие и бегут на конюшню, где стоят их лошади. Когда они вбежали в конюшню, то видят, что ванькин конь забился в землю по уши, но ему не оторваться, потому что он был у Ваньки привязан на цепь. Тогда они освобождают ванькина коня, и конь стрелой полетел на помощь своему хозяину. И братья садятся на лошадей и спешат на помощь Ваньке. Покудова братья ехали на помощь к Ваньке, конь добежал до места, где сражался его хозяин Ванька, то с одной стороны стал наступать и бросаться на змея, а Ванька с другой стороны рубить мечом. И змею уже не управиться стало. И они, Ванька и его конь, в короткое время победили змея. Разрубив его на куски, Ванька выбросил куски в реку и, обтерев свой меч, вложил в ножны. А братья только что приехали, и им очень стало совестно за себя перед Ванькой за то, что они проспали. Ванька своим братьям на первый раз простил. И, взявши царскую дочь, отправились во дворец.

Когда прибыли они во дворец, и царь видит, что его и младшая дочь спасена, то от радости задал пир на весь мир. После пира братья, довольно отдохнувши, начали сбираться в путь-дорогу. Царь им и говорит, чтобы они остались при его дворце хоть на всю жизнь и он согласен отдать за них замуж своих трех дочерей. Ванька отвечает царю, что мы еще мало повидали белого света и остаться у тебя по этой причине не хотим. И, дружелюбно и весело расставшись с царем и его дочками, отправились в путь-дорогу.

Вот они едут день-другой и въезжают в дремучий лес. Стоит избушка на курьих ножках. Останавливаются у избушке. Ванька и говорит своим братьям, что, мол, мы будем в этой избушке дневать-отдыхать. И они остановились, лошадей поставили у избушке, задали им корму, а сами вошли в избушку, и в ней не было никово, т. е. людей. Время было уже вечер, то три богатыря, поужинав, легли спать.

Рано утром Ванька первый просыпается, выходит на крыльцо, (а он от природы знал колдовство или волшебство), ударился об крыльцо, сделался мухой и полетел по лесу. Долго он летел по лесу, но вот прилетает тоже к такой избушке, как и сами остановивши на отдых, и ему охота в избушку влететь, но дверь была закрыта и нигде ему дыры даже в стенке и окнах не найти. Тогда садится он на оконную раму и видит сквозь стекло, что в избушке сидят три красивые девицы и разговаривают между собою. Однако Ванька-муха нашел в стекле дырочку и влетел в избу и сел на лампочный абажур, чтобы ево никто не заметил.

Спустя немного времени открывается дверь, и входит в избушку старуха неописуемой страшилищ-страсти и спрашивает трех девиц, что они делают. Оне ей отвечают: „Дорогая наша мамаша, мы сидим и между собою разговариваем большей частью о своих нарядах и своих женихах“. Тогда старуха им и говорит: „Вы здесь сидите и моего и своего горя не знаете, что богатырь Ванька перебил на смерть моих сыновей, а ваших братьев — трех змеев. И вот он со своими братьями в пути находятся не так далеко в другой избушке. И я даю вам срок пять минут, чтобы вы придумали, каждая отдельно, смерть Ваньке“. Сказав это, старуха сразу удалилась из избы, а девицы остались в избе придумывать смерть Ваньке и его братьям.

Прошло пять минут, старуха входит в избушку и начинает спрашивать старшую свою дочку, что ты придумала. Старшая дочь ей отвечает: „Я придумала то, когда Ванька поедет отдохнувши дальше, то я образую пустыню, а сама сделаюсь в пустыне колодцем, и солнце на них сильно будет палить. Когда они, истомленные от жары, увидят впереди колодец, то сильно захотят напиться холодной воды, освежить себя. И когда напьются, то сразу на месте заснут вечным смертным сном, потому что в колодце будет вместо воды яд“. Старуха и говорит: „Хорошо ты надумала“.

И обращается к средней дочке: „А ты, что надумала по поводу Ваньке?“ Та отвечает: „Я, мамаша, сделаю тоже пустыню и жаркое солнце, а сама буду стоять в пустыне яблонькой. И три брата увидят впереди меня, захотят утолить свою жажду кислым сочным яблоком и, как съедят по яблоку, сразу на месте умрут“. — „Хорошо и у тебя придумано“.

И, обращаясь к младшей дочери, спрашивает ее, что и она придумала. Младшая дочь отвечает: „Я тоже пустыню сделаю с сильно жарким солнцем, а сама сделаюсь садом с зеленою травою. В саду будут лежать три пуховыя перины, и богатыри от усталости и жары захотят укрыться от палящего солнца в тени сада и лягут отдохнуть и как заснут, то не проснутся никогда“. — „Так, милые мои доченьки, хорошо вы придумали на смерть Ваньке и выслушайте меня, что я придумала: я буду горой, в средине меня будет отверстие, как вроде пещера — это будет у меня рот открыт. Когда они ко мне подъедут (а я обязательно буду на ихней дороге), попробуют через меня переезжать, то не переедут никогда и будут объезжать около меня, тоже не объедут и им придется въезжать в мою пасть. Как въедут, так я сразу их с коням сожру, и будет им такая смерть от меня“.

Ванька, сидевши на абажуре под потолком, все казни, готовящие [ся] для него и его братьев, слышал и всех трех девиц и их мать-ведьму видел, а они его присутствия и не замечали. Потом он видит, что ему больше не нужно сидеть, вылетел из избушки, полетел по лесу к той избушке, где ево братья еще спали непробудным сном.

Долетев до избушке, Ванька ударился о крыльцо, сделался опять, как и был, человеком, входит в избушку и начинает будить своих братьев, крепко спящих. Когда они проснулись, встали, умылись, Ванька им и говорит, чтобы они сразу седлали своих лошадей, потому что нужно ехать в путь-дорогу дальше. И вот три богатыря отправились дальше.

Проехавши часа два, лес кончался, и наши богатыри выезжают в пустыню. Немного проехавши, захотели они пить, потому что солнце сильно на них палило и им было жарко. Видят они, что впереди колодец и пришпоривают своих коней, чтобы скорей добраться до колодца и утолить свою жажду холодной водой. Но Ванька слезает с седла и говорит: „Вы сидите в седлах, а я как сукин сын должен перед вам быть слугою“. И, подойдя к колодцу, вынул свой меч, ударил мечом по срубу колодца, только кровь брызнула, и один раз визгнуло женским голосом. „Вот, ребяты, какие это колодцы“. И девался колодец неизвестно куда и вместе пустыня.

Садится он на коня, и едут дальше. Не будем описывать, потому что и остальных двух сестер постигла та же участь, как и первой. Едут они дальше и видят: впереди стоит гора, версты три еще до горы. А в правую сторону стоит небольшая деревня. Сворачивают три богатыря и узнают, что в этой деревне есть скотобойня. На скотобойне покупают они триста штук неочищенных рубцов коровьих. Еще у мужиков покупают три длинные жерди, на жерди надевают рубцы, по сто штук на каждую, и, все сделав, выезжают из деревни прямо к горы. Ванька и говорит своим братьям: „Знаете ли, кого я рубил в пустынях, сделанных волшебно, например, колодец, яблоньку с хорошими яблоками, сад с тремя пуховыми постелями и все не давал вам пить воды, есть яблок и отдыхать на постелях?“ Братья отвечают: „Ничего мы не знаем“. Тогда Ванька им и говорит, что это были три сестры-волшебницы; змеи, которых я перебил при выручении трех сестер от съеденья, будут им родные братья. А вот видите впереди гору — это будет их мать-волшебница, и нам ее будет не переехать и кругом не объехать, а в средине как будто проход-тоннель, то это у ней свой рот открыт, и, как мы въедем в рот, то она нас целиком сожрет. Так мы не будем через нее переезжать и кругом объезжать и в рот въезжать, а по моей команде: „Раз, два, три!“ — бросим с этих жердей рубцы, и она, ведьма, подумает, что мы въехали в рот, начнет зубами жамкать вместо нас рубцы, а мы в это время будем далеко от ней уехавши“.

И подъехавши к горы, три богатыря по команде Ваньке бросили рубцы прямо в рот ведьме, она впрямь думала, что они в рот въехали, превратилась из горы в человека и начала с радостью-жадностью пожирать рубцы, а три богатыря тем временем уже далеко ускакали вперед. Видит ведьма, что не они в рот въехали, а бросили рубцы и, таким образом, ее обманули. С яростью бросилась за тремя богатырями в погоню. Они видят, что она за ним гонится и им от нее не уехать.

Ванька стал посматривать по сторонам и видит: в левую сторону, версты две от дороге, стоит кузница и вся железная. Куют в ней два молодца-кузнеца в красных рубахах. Он крикнул своим братьям ехать прямо к кузницы влево. И они на всем скаку въехали прямо все трое в кузницу. Ванька сразу крикнул кузнецам, чтобы они двор закрывали и на железные засовы закладали. Кузнецы сразу все исполнили. Когда ведьма прибежала, то сразу схватила в свою пасть кузницу. Потом и говорит кузнецам: „Отдайте мне трех богатырей, а не то и с кузницей вас всех сожру“. Тогда кузнецы и говорят: „Волшебница, если хочешь получить трех богатырей, то пролижи языком дверь за три раза и всунь язык сквозь дверь в кузницу, мы тебе тогда посадим трех богатырей на язык, и ты их вытащи к себе с кузницы“.

Ведьма, выслушав кузнецов, живо принялась за дело, за три раза пролизала языком дверь и всунула язык в кузницу, а кузнецы подставили к двери наковальню, взяли оба в руки себе щипцы, а трем богатырям крикнули, чтобы взяли в руки молота и били по языку. И, схватив язык, щипцами [стали] держать на наковальни, а три богатыря начали молотами бить по языку. Ведьма закричала, застонала и завизжала, потому что у ней вся сила была в языке. Ведьма вертелась-вертелась, да и издохла, потому что из языка всю силу выбили молотами. Тогда кузнецы открывают кузницу и видят: ведьма лежит убитая.

Вдруг братья Васька и Гришка говорят Ваньке, что они соскучали по родине и хотят ехать домой. Ванька им и говорит, что он домой не поедет пока, а они, как хотят. Два брата распрощались с Ванькой и поехали домой. Когда братья уехали, Ванька и говорит кузнецам: „Вы из этой ведьме скуйте мне серебряново златогривово коня и за работу возьмите, сколько хотите“. Тогда кузнецы начали ковать коня и сковали коня, какого Ванька хотел.

Тогда Ванька садится на коня и говорит кузнецу, чтобы тот вытащил из своей головы одну волосину и зажег ее, а Ванька на коне поехал вокруг белого света. Объехал весь белый свет и приезжает к кузнецы, и у кузнеца еще и волос в руке не сгорел весь. Тогда Ванька и говорит, что ему такой конь годится и, отблагодарив кузнецов и щедро с ним расплативши, отправился в путь искать себе невесту.

Долго он ехал и подъезжает к огромному терему, который был обнесен железным тыном, вокруг которого валялись лошадиные и человеческие скелеты и кости, и на каждой тыничине забора была воткнута человеческая голова, и только одна тыничина была свободна, и Ванька говорит, что эта оставлен для его головы. Тогда он стал объезжать вокруг тына и искать ворота для въезда во двор.

Вдруг слышит Ванька голос сзади: „Возьми меня с собой, я могу охлаждать в один миг сильную жару“. Ванька говорит: „Поедем“. И едут они и между собой разговаривают, а Ванька не видит никово, а только слышит один голос. Немного проехавши, Ванька слышит второй голос: „Возьми меня с собою, я много упиваю!“ Ванька берет и этово, но не видит кого, а только слышит один голос. Затем через минуту просится у Ваньке третий голос и говорит, что много съедает. Ванька и этого берет с собою. Не успел Ванька и трех шагов проехать, как к нему стали проситься три голоса. Один голос говорит, что умеет спящих людей с места на другое перекладывать; второй говорит, что может жену ему отыскать в лесу; третий говорит, что может Ваньке жену отыскать среди рыбе. Ванька взял и этих трех, но тоже не видит их, как и первых трех, а слышит их голоса. И, таким образом, Ванька объехал кругом терема, а ворот не нашел. И слушает, как сзади его разговаривают в шесть голосов и каждый хвалит свою специальность. Ваньке сделалось смешно от этих разговоров и криков, потому что голоса между собой спорили. Тогда Ванька на них крикнул, чтобы они замолчали и крикнул, чтобы кто вышел из терема и открыл ему ворота.

Вдруг из терема выходит страшная старуха, открывает ворота и говорит, что почему он ее беспокоит, и она его за это съест на месте вместе и с конем. Тогда Ванька и говорит старухе: „Ты, чортова старуха, нежели чем меня съесть, должна меня с далекой дороги уставшего принять, как следует, напоить, накормить, спать уложить, а потом и спросить, зачем я сюда приехал“.

Тогда старуха вводит Ваньку с конем во двор и говорит Ваньке, что ты хороший молодец с дороги сильно запыливши, а я как раз истопила сегодня баню, и сходи в баню умойся, а если не сходишь в баню, то голова твоя с плеч долой. Ваньке делать нечего, пошли в баню, подходит к бане и видит, что баня чугунная и раскаливши огнем докрасна, Ваньке и близко не подойти к бане. Тогда он говорит: „Где тот, что умел жару охлаждать?“ Голос отвечает: „Я здесь“. Ванька и говорит: „Охлади мне баню, потому что нужно мне в бане умыться“. Вдруг баня охладилась. Ванька входит в баню, умылся в бани, вышел из бане и входит в терем.

Тогда старуха вводит его в одну комнату. Ванька видит, что в этой комнате стоит самовар с полу до потолка. И говорить [старуха] Ваньке, чтобы он выпил весь кипяток из самовара, а не то голова долой. Ванька садится за стол и начинает пить чай. Выпил он двадцать стаканов и больше не может. Вдруг вспомнил и говорит: „А где тот, который много упивает?“ Голос ему и говорит: „Выливай кипяток за спину“. Ванька выливает за спину первый стакан кипятку и смотрит, куда вылил, но голос ему говорит, чтобы скорей выливал кипяток, потому что он сильно пить хочет. Вылил Ванька весь кипяток из самовара.

Тогда старуха ведет его в другую комнату и сажает его за стол и говорит, чтобы он поужинал. Ванька видит, что она принесла сжаренные на блюдах двенадцать быков и несколько пудов хлеба и говорит, чтобы он съел все, а не съест, то голова долой. Тогда Ванька все за спину перебросал тому, который много съедал.

Тогда старуха видит, что богатырь поужинал и спрашивает его, зачем он приехал. Ванька и говорит, что приехал к ней затем, что у ней есть красивая дочь, и он приехал к ней свататься и взять ее за себя замуж. Тогда старуха и говорит, что за то, что он разрешил те три задачи, которые ему у ней были заданы, и за это старуха берет его за руку и говорит: „Пойдем, я тебя сведу к невесте, своей дочке“. Когда Ванька увидал невесту, то своим глазам не поверил, потому что она была сильно красива. Тогда старуха и говорит своей дочке, что к ней этот богатырь приехал взять ее замуж. И вот старуха и говорит, что они должны ложиться спать. Они, ознакомившись один с другим, легли спать, и Ванька вздумал и проговорил: „Где тот, который может перекладывать сонных“. Не успел он проговорить, как очутился на краю кровати, а ложился к стенке и окну.

Вдруг рама в окне с треском раздалась, и старуха-ведьма схватила поперек зубами свою дочь. Дочка спросонья вскрикнула и сказала: „Мама, это я, а не богатырь“. Тогда старуха скрылась, и все стало тихо.

На другое утро Ванька встал с постели со своей невестой и стал сбираться с невестой в путь домой. Старуха-теща с ним весело рассталась и напутствовала свою дочь в далекую страну счастливым пожеланием. Таким образом, расстались они со старухой — тещей-ведьмой и отправились в путь-дорогу.

Едут они лесом, вдруг невеста спрыгивает с рук Ваньке и седла и сразу превратилась в дерево. Ванька испугался, но потом и говорит: „А где тот, который умеет и может мне жену найти среди деревьев-леса?“ Не успел он эти слова проговорить, как голос несет ему огромную осину и говорит: „На, Ванька, возьми свою жену“. Он берет и видит жену у себя на руках.

Едут дальше и подъезжают к мосту, переброшенному через ручей, а под мостом множество разной рыбе. Вдруг жена падает с рук ванькиных в воду и превратилась в рыбу. Ванька и говорит: „Где тот, который может среди рыбе отыскать мою жену?“ Голос отыскивает Ваньке жену и вытаскивает из воды большую рыбу-щуку и подает Ваньке: „На, возьми свою жену“.

Тогда жена Ваньке и говорит, что больше она никаких фокусов над Ванькой делать не будет. И поехали они дальше. Едут они лесом и видят впереди огонь, и носит старик дрова и бросает в огонь. Жена Ваньке говорит, что это ее отец-волшебник. Ванька с ним сражается и его убивает.

Потом приезжает в свое царство и начинает жить с женой счастливо, и доживают они до глубокой старости. Конец.

№ 83. ТРИ ВОРА

Три вора: Мишка Васька и Гришка пошли воровать.

Идут они и подходят к одной деревне. Заходят они к гумну и остановились около этого гумна до вечера. Когда стало похоже на вечер, Мишка Ваське и Гришке говорит: „А ну-ка, ребята, берите вот эту гороховину и начинайте меня закатывать в клубок“. Когда Мишку закатали в клубок большиною в деревенскую избу, Мишка им из гороховины и говорит, чтобы его выкатили на большую дорогу, которая от гумна была недалеко. Они так и сделали. Выкатили Мишку с гороховиной на дорогу. Вдруг поднялся большой ветер, и гороховину покатило по дороге, а Васька и Гришка остались ожидать у гумна своево товарища. Гороховину прикатило в село, в котором жил барин и поп, и была в селе церковь.

Когда по улице покатилась гороховина, то с барского двора выбежало двенадцать кобелей-собак во главе с тринадцатой маткой-сукой. Набросились они на гороховину и начали ее рвать зубами, слыша внутри ее что-то живое. Когда гороховину подкатило к винному складу к стенке и она остановилась, тогда собаки, удостоверевши, что в гороховине нет никово, побежали через барский двор под гору к реки и там с лаем кого-то окружили. Мишка живо вылез из гороховины и, вынув раму из окна винного склада, быстро вскочил в окно и, зажегши свечу, начал искать деньги. Когда нашел деньги, то он нашел большой мешок и полный насыпал деньгами и хотел было вылезать в окно, но вдруг собаки прибежали к окну и стали сильно лаять на него. Тогдо он видит, что путь ево пресечен, и начал он искать избавленья от собак. Недолго он нашел несколько мешков пшеничной муки. Всыпав несколько мешков в пустую бочку, и еще налил туда вина, которое имелось здесь же на складе. Начал руками месить тесто. Когда приготовил тесто, то начал ево бросать обоими руками собакам. Собаки сначала яростно лаяли, но когда почуяли, что им из окна что-то бросают, перестали лаять и с жадностью стали поедать это тесто и с ласковым визгом стали просить еще. Мишка быстро разбросал тесто собакам и принялся еще приготовлять. Приготовив больше теста, чем в первый раз, принялся еще собакам бросать. Таким образом, собаки, наевшись теста, одна за другой начали падать и засыпать, и вскоре все заснули крепким сном.

Тогда Мишка вылез из окна склада, берет всех собак, связывает их веревкою за хвосты, поднимает себе на плечи и понес. Приносит их к барскому дому, потом влезает на дерево и вешает собак как раз против окна спальни барина на втором этаже. Сам возвративши в склад, берет мешок с деньгами и уходит к товарищам Ваське и Гришке, поджидавшим ево у гумна. Когда он к ним пришел, то они трое сразу начали деньги делить, которые он принес. И вот Мишка себе берет половину денег, а другую им двоим. Васька и Гришка не соглашаются с такой дележкой денег, а хотят, чтобы деньги были разделены на троих поровну. Тогда Мишка им и говорит: „Вот что, ребята, нам я вижу денег самим никак не разделить, то пойдем-ка мы к барину, он человек умнее нас и разделит и рассудит, как наши деньги разделить“. Васька и Гришка испугались, что у барина деньги Мишка украл, да еще хочет к нему итти, чтобы он их, как говорится, помирил. Но Мишка стоял на своем, и пришлось им итти, и они пошли.

Приходят к барскому двухэтажному дому. Мишка им и говорит: „Вот вы взлезайте на это дерево до окна, как раз здесь ево спальня, и сидите на дереве и слушайте, как барин будет нас судить, а я пойду сичас ево разбужу“. Таким образом, Мишка, расставшись с товарищами, пошел будить барина.

Одевшись в одежду сторожа, подошел к двери и начал сильно стучать. Барин спросонья вскочил и, быстро подбежав к двери, крикнул: „Кто там?“ — „Я, барин, ваш сторож Андрей“.

Тогда барин засветил огонь и, открыв дверь, впустил к себе в спальню мнимого Андрея. „Ну, что такое, Андрюша, скажешь?“ — „Да, вот, барин, что я тебе скажу. Я сичас в коридоре заснул и снитца мне такой сон, будто бы три вора ограбили наш винный склад, унесли все деньги, которые были в складе, но воровал-то один вор, а двое были за гумном такой-то деревни. Он принес деньги, и им деньги не поделить, потому что который воровал берет себе половину денег, а другую им двум, но они не соглашаютца так делить и хотят, чтобы было поровну разделено. Так вот, барин, ты, как умнее, этих трех воров рассуди, как им поделить деньги“. Барин, немного подумавши, сказал: „Конечно, кто воровал, тот должен взять половину, а половину двум остальным“. — „Ну так и будет барин“. — „Так и должно быть, Андрюша“. — „Пока и до свиданья, барин“. — „До свиданья, Андрюша“.

И, таким образом, распрощавшись с барином, Мишка возвративши к товарищам и спрашивает у них: „Ну, что, слыхали, ребята, как нас барин судил?“ — „Да, слыхали и согласны с тобой, и довольны мы судом барина“. Мишка Ваське и Гришке говорит: „Нам еще предстоит крупная кража: у здешнего попа очень много денег, и мы сегодня ночью должны у попа деньги украсть“.

Васька и Гришка спрашивают у Мишки: „А где же у него деньги, в церькви или в другом месте?“ Мишка и говорит: „Деньги у попа не в церькви, а дома, где сам поп живет, и мы сичас идем-ка на реку“. И с этими словами они пошли на барский двор. Нашли на дворе две корзины больших, в которых приносят корм скоту, и с этими корзинами отправились на реку. Когда пришли к реке, Мишка и говорит: „Ребята, мы сичас будем раков ловить“, которых было в реке премножество. И немедленно принялись ловить руками. Когда наловили полные корзины раков, взяли их на плечи и понесли их к церькви. Когда пришли к церькви, Мишка говорит: „Нам нужно взломать окно“. И сразу взломали окно и влезли в церьковь. Мишка нашел, где лежит священное облачение и нарядился в священещское облачение, а Васька и Гришка в облачение диакона и псаломщика. И, забравши с собою золотой и серебряный кресты и еванглия [так!], еще свечи, вышли из церькви. Мишка зажигает свечу, берет вторую и, подогревши ее, берет рака ставит раку на спину и пускает его с горящей свечой на землю. И Васька с Гришкой то же самое начали делать, и через короткое время раки были распущены с горящими свечами на землю и расползлись вокруг церькви. Тогда Мишка и говорит: „Ну, теперь, ребята, пойдем мы батюшку будить“.

И с этими словами пошли к поповскому дому. Когда подошли к двери, Мишка начал стучать в дверь и также приказал товарищам, чтобы они зажгли свечи. Они исполнили. И они с крестами, евангелием и свечами в руках стали ожидать, когда им откроют.

Но недолго пришлось ждать. В доме появился огонек, и кто-то, вышедши в коридор, окрикнул: „Кто там?“ Мишка отвечает: „Я, Михаил архангел, с двумя ангелами, прилетевши с неба от бога“. Дверь открылась, и в ней показался престарелый старик-священник. При виде таких ангелов священник в испуге отшатнулся назад, но Мишка кротким голосом сказал: „Не бойся, раб божий, мы по повелению господа бога прилетели за тобой и хотим тебя взять живого на небо к богу“. Тогда священник от радости повел их в дом, конечно, сам идя сзади. И они при входе в каждой комнате отдавали трехперстное благословение направо и налево. И в самой большой комнате остановились. Тогда Мишка и говорит священнику: „Раб божий, есть у тебя холст?“ Священник отвечает: „Есть, и не одна сотня аршин холста“. — „И деньги есть?“ — „Да, и деньги есть, большой сундук насыпан только одним золотом.“ — „Ну вот, раб, мы тебя должны в холст спеленать, и деньги ты должен с собою взять на небо, потому что дорога, в которой нам придетца долго лететь, и деньги нужны“.

Священник от радости только головой покачивал в знак согласия и пошел свою жену-матушку будить. Когда он ее разбудил и привел ее в комнату к трем ангелам, то она при виде таких „лиц“ упала на колени. Тогда Мишка подошел к ней и благословил матушку. После ей объявил, зачем они в час полуночный к ним прибыли. Матушка от радости не знала, что делать. Но сразу после всех радостей принялись все за работу. Матушка принесла из сундуков свертки холста, а священник с Васькой и Гришкой насыпали деньги из сундука в мешки. Когда все было готово, Мишка и говорит: „Ну, раб божий, теперь ты можешь распрощатца со своей матушкой, но только на короткое время“. Поп, распрощавшись с матушкой, по приказанию Михаила архангела, разделся донага и лег на разостланную холстину, и Васька с Гришкой принялись попа закатывать в холст. Когда закатали и завязали попа, Михаил архангел и говорит: „Ну, ангелы, теперь все готово и можно итти нам, потому что до рассвета нам нужно прибыть на границу рая и ада“.

Распрощавши с матушкой, Мишка берет подмышку попа, а Васька и Гришка по мешку с деньгами, отправились из поповского дома. Когда вышли, то сняли с себя священеческую одежду, снесли в церьковь, положили и пошли дальше. Приходят к барскому гумну, около которого были складены из ржаных снопов высокие скирды. И у самой большой и высокой скирды была приставлена лестница. Они остановились у этой скирды. Мишка и говорит: „Вы, мои помощники, постойте-ка здесь, а я полезу с батюшкой открывать дверь в ад, через который нам придется лететь на небо“. И с этими словами Мишка, взявши попа подмышку, полез по лестнице на скирду. Когда взлез на скирду, попу и говорит: „Ты, раб божий, пока останься здесь, а я полечу на небо к богу докладывать о тебе. И ты теперь находишься между землею и адом, и тебя сатана со своими чертями будет соблазнять, но ты не должен сказать ни слова, и как тебя ни будут стращать и даже и бить, но ты не должен ни охнуть и ни крикнуть, потому что тогда ты в рай не попадешь“.

И Мишка попа привязал к жерди, вокруг которой была складена скирда. И крикнул попу: „Пока прощай“. И стал Мишка спускаться по лестнице вниз. Спустивши на землю, берет с товарищами деньги.

Пошли три вора своей дорогой, а поп остался на скирды ожидать возвращения Михаила архангела. Но вот в барском дворе проснулся народ рабочий и вышел из барского двора на работу в гумно рожь молотить. А время было два часа ночи. Впереди шел молодой парень и насвистывал себе под нос песню. Когда подошли ближе к скирды, передний парень крикнул шедшим сзади: „Смотрите-ка, ребята, чорт сидит на скирде. Сам белый, а голова черная, и он нас не впустит в гумно, всех сожрет“.

И с этими словами работники бросились гурьбой обратно докладывать барину о случившемся. Когда прибежали и разбудили барина, доложили ему о том, что с ним произошло.

Барин, выслушавши и рассердившись за то,что его не во-время разбудили, взявши ружье, отправился посмотреть, что там случилось. Когда барин вышел из дому и стал подходить к гумну, то он сразу увидал на скирды что-то такое белое, а голова черная с длинными развевающими волосами, то он не мог узнать, что это могло быть, какая это заморская птица. Тогда он приказал работникам бить эту птицу камнями. Работники начали бросаться камнями и, каждый раз попадая в птицу, которая от ударов взвивалась и тихо кряхтела.

Вдруг барин выстрелил из ружья в воздух, от которого птица крикнула, и барину показалось, будто голос знакомый — отца Онуфрия. Тогда барин крикнул: „Отец Онуфрий, никак это ты на скирды сидишь?“ Поп немного глаза открыл и говорит: „Да, это я, Петр Иваныч“. Барин спрашивает: „А зачем тебя нечистая сила занесла на мою скирду?“ Поп отвечает: „Нет, Петр Иваныч, не нечистая сила меня занесла, а Михаил архангел был сегодня ночью за мной прилетевши, чтобы меня живым на небо взять к богу“.

Барин живо приказал своим работникам, чтобы они ево сняли со скирды, которые сразу исполнили приказание. И когда попа развязали и размотали от холста, то он не мог пошевелить ни ногой, ни рукой, ничем, потому что у него образовались на теле кровяные подтеки, и он смотрел на все это окружающее с каким-то испугом и изумлением. Барин это заметил и говорит: „Отец Онуфрий, в наше время бог еще никово не взял живым к себе на небо, и тебя не Михаил архангел был прилетевши взять на небо, а какой-нибудь ловкий парень. Наверно ты и с деньгами летел на небо?“ — „Да, и с деньгами“, — отвечает поп.

Тогда поговоривши барин с попом, повел попа к себе в дом и, приведши его, приказал прислуге самовар поставить, которая тотчас исполнила. И вот, сидя за столом и пивши чай, барин и говорит попу, что он разгадывал своему сторожу загадочный сон, в котором будто три вора обокрали его и не могли поделить между собою деньги, и сторож пришел к барину, и барину пришлось делить и судить их. И, таким образом, говоря попу, спросил у него, что все это означает. Поп и говорит: „А это возможно не сон, а правда, и ты прикажи своим работникам, чтобы они осмотрели, все ли у тебя в порядке“.

Работники пошли осматривать и приходят, говорят, что винный склад разломан и деньги все украдены, которые были в складе. Барин сразу ужаснулся, поп тоже не меньше барина испугался и принялся молиться богу, чтобы бог им возвратил украденные у них деньги.

Но деньги-то ихние были далеко, и ребята весело гуляли, швыряя их направо и налево. Конец.

№ 84. ПУТЕШЕСТВИЕ СОЛДАТА

Задумал один солдат домой убежать из армии, потому что долгое время служил и соскучал по родным и знакомым. И пошел он домой на родину. Идет день и другой, неделю, вторую и так дальше. И вот, идет он лесом дремучим и видит: впереди охотник прицеливается из ружья куда-то вдаль. Стоя прицелится, и с колена, и ляжет, и все ему неловко. В это время подходит солдат к нему, поздоровался и спрашивает: „Куда ты так долго прицеливаешся?“ Охотник ему отвечает: „А вот куда, братец ты мой, за тридевять земель, в тридесятом царстве есть большая поляна, на той поляне стоит трехсотлетний дуб, а на том дубу сидит муха, и я вот хочу мухе прострелить левый глаз. И вот я охочусь на таких зверей, как на мух, комаров, стрекоз и т. д., и, настреляя таких зверей, ношу в город и продаю в коллекцию и, таким образом, зарабатываю себе кусок хлеба“. Охотник, обрисовав свою жизнь солдату, спрашивает ево в свою очередь: „А ты что за человек и чем занимаешься?“ — „Я есть солдат и гуляю по белу свету и больше тебя видал, чем ты в лесу охотивши на мух, комаров, стрекоз и т. д., пойдем лучше со мной, — больше узнаешь, что творится на белом свете“.

Охотник, недолго думая, согласился пойти с солдатом, и пошли вдвоем. Идут они так лесом, и вдруг неожиданно встречают человека, идущего им навстречу на одной ноге, а вторая нога у него положена на правое плечо. Собою он был высоково роста. Когда он с ними поровнялся, солдат ево и спрашивает: „Почему ты на одной ноге идешь, ведь неловко, чем на двух ногах. Или же ты с ума сошел и потому ходишь на одной ноге?“ Этот человек ему отвечает: „Я с ума не сошел, а почему на одной ноге хожу, потому что мне на двух ногах ходить неинтересно. Если я пойду на двух ногах, то сделаю сто или приблизительно шагов. Я обойду весь белый свет кругом и ничево не увижу, потому и хожу на одной ноге“. Солдат пригласил ходока на одной ноге итти с ним. Он согласился, и пошли они втроем. Идут они втроем и разговаривают каждый про свою жизнь. Вдруг они встречают молодого парня, у которого шапка на голове надета, как ермолка, и чуть держится на голове, готовая каждую секунду упасть с головы. Когда он с ним поровнялся и поздоровался, солдат ему и говорит: „Брат, да надень ты шапку получше, а не то ты на своем быстром ходу ее утеряешь“. Этот парень ему и говорит: „Нельзя мне шапку надеть, как полагается, потому что сразу будет сильный холод и мороз“. Солдат ему и говорит: „А ну-ка, попробуй во время июля месяца нагнать на нас мороз“. Молодой парень и говорит: „А ну, смотрите“. Начал он шапку надевать глубже на голову, стало холодней, и, когда он надел шапку совсем за уши, вдруг на деревьях появился иней и на земле снег. Тогда солдат и говорит: „Довольно с твоево фокуса, а то ты нас совсем заморозишь“. Этот парень снял шапку, и вдруг стало опять тепло, как и было. Солдат пригласил этово парня итти с ним и говорит ему: „Чем ходить тебе одному, с нам будет веселее“. Он согласился, и пошли они четыре бездомных души все вместе.

Идут так они лесом четыре братца, разговаривая между собою. И вдруг услыхали они впереди сильный шум и хряск. Они на минуту остановились и испугались и стали между [собою] разговаривать, что мы наткнулись на зверей и теперь нам погибель. Но солдат ободрившись и говорит им: „Пойдем, братья, вперед, что будет хорошо или плохо, но не поворачивать назад“. Пошли вперед и видят они: молодой парень в красной рубахе, голубых штанах, без шапки, засучивши рукава, ломает и вырывает с корнями столетние дубы и носит их в одно место и кладет. Когда они подошли к нему, поздоровались, солдат и спрашивает: „Что ты делаешь?“ Он им и говорит: „Сегодня утром мать моя разбудила меня и говорит: «Сынок, дровишек у меня нет печку истопить, сходи в лес за дровами», и вот я пришел за дровами“. И куча дров у него была наложена обширнее и выше трехэтажново дома. Солдат ему говорит: „Брось ты свою лесную и запечную жизнь, пойдем с нами“. Он, недолго думая, согласился и пошел с ним. И так пошли они пять отрадных мальчиков.

Идут они лесом впятером. Вдруг поднялся сильный ветер и превратился в бурелом. Они с большим трудом пошли против сильново бурелома вперед. И что же они увидели — стоит громадный сильный парень у дерева, левым плечом впершись в дерево, правая ноздря в носу у него заткнута пальцем, а в левую дул, и такой сильный вихрь выходил у него из левой ноздри. Когда подошли к нему, поздоровались. Солдат и спрашивает: „Что ты делаешь?“ Он отвечает: „Я есть мельник, работаю у богатово мужика, вон посмотрите, взлести на это дерево, вон в ту сторону, верст двадцать пять отсюда, стоят на горе пять ветряных мельниц. Я отсуда на них дую из левой ноздри. Крылья у них крутятся, там мужики засыпают в жернова зерно, мелится мука, и везут домой“. Солдат и говорит: „Пойдем с нам“. Он согласился, и пошли они шесть на все руки ребят.

Идут они и приходят в город — столицу Задонсково царства. В этой столице жил царь и имел дочку красивую. И давно он хочет ее отдать замуж, но только за тово человека, чтобы который обогнал пешим ходом его дочку, не считая рода и звания.

Когда солдат услыхал со своей братией про такое дело, он сразу явился к царю и заявил, что, мол, я желаю состязаться с вашей дочкой. Царь дал согласие и объявил в этом свою дочку. Она дала согласие, и они вместе с солдатом решили на другой день выйти на бега. На следующий день солдат выходит со своей братией на место бегов или плац. И выходит царь со своей свитой и царская дочка. Когда солдат увидал царскую дочку, он испугался и говорит своему ходоку на одной ноге, чтобы он бежал с ней. Одна нога дала согласие, и вот они по команде побежали. На одной ноге царскую дочку обогнал еще только что бежавши в противоположный конец и обратно добежал до половины и лег отдохнуть, а царская дочка еще не добежала и до половины. Одна нога как лег, так сразу и заснул. Царская дочь добежала до конца, обратно прибежала к спящему одной ноге и потрясла ево за нос, а он спит. Тогда охотник, обращаясь к солдату, говорит: „Моя обязанность ево разбудить“. Берет ружье, прицеливается и стреляет, как раз попадает в самый кончик носа. Одна нога просыпается, вскакивает и бросается бежать не вперед и не к финишу, а назад. Добежал до конца и обратно, пришел первым, а царская дочка — вторая. Ему, как победителю бегов, раздались похвалы и рукоплескание, а царской дочке — позор и унижение за столь многолетние победы на бегах.

Царь придумал ловушку, чтобы от таково грязново и чумазово зятя избавиться. Он им и говорит: „Вас нужно сначале в бане выпарить и умыть, а потом и свадьбу играть“. Солдат и братья согласились итти в баню. Царские слуги повели их в баню. Приводят к бане, баня вся чугунная, и говорят им — входите теперь сами в баню, для вас все в бане приготовлено: мыло, веники, мочалки, теплая и холодная вода. Когда они вошли в баню, слуги сразу баню закрыли на замок и кричат дворникам, чтобы те везли скорее дров. Когда дворники привезли дров, сразу развели костер под баней и стали быстро нагревать баню. Тогда солдат и видит, что они влетели в ловушку и что от них избавиться хотят, сжечь живьем, как в котле. Баня стала нагреваться, что называется, докрасна. Тогда парень-мороз и говорит: „А что, ребята, вам я вижу жарко, тогда я поохлажу немного“. И стал он шапку надевать, и баня начала остывать, и когда он надвинул шапку за уши, то дрова под баней погасли, и баня покрылась инеем. И слуги от сильново мороза попадали на землю и говорят: „Оставьте нас живых, и мы вас выпустим из бани“. Тогда мороз прекратился, и выходят они из бани и говорят царю, что в вашей бане холодно.

Тогда царь им и говорит: „Возьмите с меня, что хотите золота и всяких драгоценностей, а дочку я за вас замуж не отдам“. Они согласились, и матушкин сынок нашел большой мешок и говорит: „Вот царь дай мне только одну ношу, и дочка тогда с тобой останется“. И начали в этот мешок деньги из царских банков всыпать. Все деньги всыпали, начали хлеб. Хлеб весь из государства всыпали, начали скот, и скот весь взошел в мешок и весь лом, железо.

Тогда силач берет мешок на плечи, и пошли они из города, и отошли они верст 50 и остановились отдохнуть, а царь в это время выслал за ними погоню, чтобы отнять от них мешок с деньгами, хлебом, скотом и прочим. А погоня немалая, только одна дивизия каварелии [так!]. И вот отдыхавши они заметили погоню и говорят, что мы теперь погибли. Но мельник им и говорит: „Пускай только они поближе подъедут, я их подниму на воздух“. И начал он из левой ноздре на каварелию поддувать, и стали они подниматься на воздух, и по воздуху они летали над их головам, а достать их не могут. Тогда командир каварелии, седой генерал, и говорит, что я во многих войнах был и всегда выходил победителем, и таких чертей не видывал, как вас, что вы все с государства взяли и вложили в один мешок, и теперь наше государство осталось голое и голодное вместе с царем. И прошу я вас, опустите вы нас на землю и отпустите живым и пускай вам все, что у вас в мешке взято с царя за выкуп дочки.

Тогда мельник тише начал дуть и опустил их на землю, и каварелия умчалась обратно в город. И генерал сказал, что их и никакая сила не возьмет.

И пошли шесть молодых ребят гулять по белу свету со своими деньгами, хлебом, скотом-мясом. И гуляли до тех пор, пока все прогуляли и после разошлись каждый по своей дороге и стали жить каждый по себе. Конец.