Сказки о мастерах

Л е в В и р и н

С к а з к и о М а с т е р а х

и другие сказки…

Москва 2009

1

2

Мастерица Кларисса

Давным - давно в маленьком городе возле больших гор жила Мастерица

Кларисса, и в целом мире не было портнихи, искуснее ее. Даже самая

уродливая девушка в платье, сшитом Клариссой, выглядела красавицей.

Но люди злые и коварные опасались шить у Мастерицы. Одевал

человек нарядный кафтан ее работы, а его хитрость и злоба, зависть и

жестокость бросалисьв глаза каждому.

Во всей округе, ни в графском замке, ни в бедной крестьянской хижине

не справляли свадьбы до тех пор, пока Мастерица не сошьет невесте

подвенечного платья. Девушки готовы были ждать сколько угодно (хоть

год!), если у Клариссы было слишком много заказов.

***

Однажды в воскресенье Мастерица Кларисса пошла, как обычно, на

рынок. А купцы в суконном ряду уже ждут, приказчики вытягивают шеи:

— Мастерица идет, - зазывают к себе, — Зайдите, госпожа Кларисса! У

нас нынче розовый утрехтский бархат! У нас шелка персидские!! А у нас

— кружева из Брабанта!

Кларисса обходила лавку за лавкой. Не торопясь, смотрела и

ощупывала и драгоценный шелк, и дешевое домотканое полотно.

Покупала не часто. Купцы всегда делали ей скидку. Зато, только уйдет

Кларисса с рынка, у входа в лавку встает горластый зазывала: — К нам! К

нам! У нас нынче самые модные, самые лучшие ткани! Сама Мастерица

покупает у нас!!!

Покупательницы спешили со всего рынка...

В этот раз приглядела Кларисса тонкое льняное полотно.

— Из Новгорода, — расхваливал купец... Поторговавшись, Кларисса

отобрала два куска, вынула из сумки старенький кошелек...

Вдруг заскочила в лавку оборванная девчонка, шмыгнула носом,

выдернула кошелек из рук Клариссы и бросилась бежать...

Что тут началось! Толстый купчина рванулся из-за прилавка, застрял в

дверях и заревел на весь рынок:

— Держи!!! У Мастерицы Клариссы украли!! Держи воровку!!!

Половина рынка бросилось за девчонкой. Ражие приказчики, злые

торговки, зеваки, солдаты, собаки... А тоненькая девочка летела меж

палаток и возов, ускользала от протянутых рук, уворачивалась от палок,

ныряла под фуры...

Но уже заперли стражники скрипучие ворота рынка. Убежать некуда...

— Лови! Хватай воровку! Держи ее! — нагоняют, а впереди тупик...

Девчонка не сдавалась. Раз! — она вскочила на повозку гончара. Два!

— легко, не разбив ни плошки, прыгнула на крышу палатки. За ней

кинулся белобрысый солдат с палашом наголо. С грохотом посыпались

горшки и плошки, затрещали под сапогами крыши палаток...

3

— Догоняет! - И справа и слева валит орущая, свирепая толпа. Куда

деться? С горшечного ряда девчонка перепрыгнула на суконный. Солдат

за ней. Она на обжорный. Солдат следом. Со свистом рассекает воздух его

страшный палаш. Обрушилась под сапогом ветхая крыша. Солдат упал.

Но дальше крыш не было... Девчонка спрыгнула вниз.

Вокруг нее тотчас сомкнулось кольцо разъяренных людей. С

кулаками, с кольями... — Сейчас убьют. Все...

Властно раздвинув толпу, в круг вошла Мастерица Кларисса, и

накрыла девочку черным вдовьим плащом.

— Не троньте! Это мое! Я с ней сама разберусь...

И такая сила была в этой маленькой старухе, что озверевшие люди

остановились, а потом, ворча, и расступились, пропустили ее с

девчонкой...

***

Кларисса повела девочку к себе. Дорогой обе молчали. В доме

девчонка вытащила из лохмотьев кошелек: — Возьмите, Госпожа...

— Меня зовут Мастерица Кларисса. А тебя?

— Марта.

Кларисса налила из котла девочке похлебки, отрезала кусок

солонины, подвинула хлеб: — Ешь.

Пока Марта ела, стараясь не торопиться, не показать, как она голодна,

Кларисса нагрела воды, принесла ушат.

— Раздевайся, Марта. Да не бойся, я тебя мыть, а не бить буду...

Мастерица вымыла Марту жесткой мочалкой, расчесала ее рыжие

волосы, дала свое старенькое платье: — Посиди...

Из старинной шкатулки достала Мастерица иголки, нитки, серебряные

ножницы, золотой наперсток. Нашла кусок льняного полотна, села шить.

Часа не прошло, как протянула она Марте готовое платье:

— Ну-ка, примерь.

Надела девочка платье, повернулась в угол, к венецианскому зеркалу,

и застыла от восторга: — Неужто это я? Красиво-то как!

— Останешься у меня ученицей, Марта? Только уговор: никогда не лгать

и не лениться...

— Конечно, останусь... А бить будете?

— Не бойся. Я не бью учениц...

***

Так у Клариссы появилась ученица и приемная дочка. Родные ее дети

давно выросли и разлетелись по белу свету.

Марта была замкнута и молчалива. Не сразу, понемногу узнала

Кларисса ее историю. Прошлой осенью их деревня почти целиком

вымерла от моровой язвы. В своем доме Марта осталась одна. Богатый

сосед взял ее — пасти коз и помогать по дому. На третий день за

пустяковую провинность избил Марту ремнем до полусмерти.

Отлежалась и ушла. Прибилась к цыганам. Научилась плясать и красть.

Попрошайничать так и не смогла — стыдно было. Весной цыгане снялись

4

на юг. А Марта решила добраться до Фландрии. Где-то там работал

каменщиком ее брат — большой Жак, единственный родной человек...

— С голодухи и стащила ваш кошелек...

— Ладно, дочка, не вспоминай...

Кларисса купила для Марты резную шкатулку, ножницы, наперсток:

— Ты у меня ученица. Мастерицей станешь. Инструмент свой береги.

Учеба у Клариссы была не легкой. С утра покажет шов, даст лоскутков

и скажет:

— Шей, да пори, пока не будет точно, как у меня.

Марта сидит до вечера, старается, старается, а так ровно и красиво

сделать не может.

— Батюшка мне говаривал, — повторяла Кларисса, — Портной шьет, как

птица поет... — И укладывала стежок к стежку, тонкий, едва различимый

шов. Швейных машин тогда еще не было. Все шили на руках.

Пятьдесят пять разных швов знала мастерица, да вышивальных почти

сотню. А еще вязание и плетение кружев... Не один год прошел, пока

Марта научилась шить «как птица поет...»

— А это лишь самое начало мастерства, — сказала Кларисса. Марта

старалась, и наконец Мастерица разрешила ей помогать шить заказы (где

попроще, вшить рукав она ей еще не доверяла).

***

Но случилось в городе небывалое.

Толковали на Рынке, что в город собирается приехать КОРОЛЬ! Сам

Король! Правда, проездом. Но ведь и проездом в их городке Король был в

последний раз 113 лет назад.

В Мэрии собрались Магистраты - советники, богатые купцы, старшины

ремесленных цехов и гильдий, стали думать, как встретить Короля.

— Обязательно нужно угодить Королю, — сказал Мэр, — Граф Дебрель

давно точит зубы на наши луга, на наши старинные вольности и

привилегии. Самое время получить от Короля подтверждение наших

древних прав и грамот. А ежели Король раздобрится, он может даровать

нам право на Ярмарку, раз в год, на Троицу, без пошлин...

— Да, — зашумели Магистраты, — С ярмаркой мы бы все разбогатели, и

купцы, и ремесленники...

— А как угодить Королю? Украсить город коврами и пестрыми тканями...

— Украсим, — сказали суконщики.

— Построить триумфальную арку и убрать ее цветами и флагами...

— Построим, — сказали плотники.

— Приготовить для Короля и его свиты парадный обед в Мэрии...

— Приготовим, — сказали трактирщики.

— Но так Короля встречают везде. Нужно придумать что-то особенное.

— Король молод, — сказал мэтр Эскривен, городской писец, — Давайте

устроим бал. И пусть 12 лучших красавиц города пригласят Короля...

— Король только посмеется над нашими жалкими простушками, — сказал

купец Годфруа, богатый торговец сукном. — Рядом с Придворными

5

Дамами они покажутся нелепыми и провинциальными... И как отобрать 12

самых красивых? Начнутся обиды и свары...

Но Мэру идея понравилась. — Закажем Мастерице Клариссе бальные

платья для девушек, конечно, за счет города. Уж тут-то они никаким

Придворным Дамам не уступят. Да и выбор красавиц поручим ей же. На

Мастерицу ни одна женщина обидеться не посмеет...

Так и порешили. Пригласили Клариссу в Мэрию, и Мэр сам рассказал

ей о предстоящем бале: — Выручай город, Мастерица!

— Неплохо придумано, — сказала Кларисса, — Нашим красавицам

Король никак не откажет... Ну, а выбирать девушек мне, значит, и обиды

на меня? Это ты придумал, хитрюга? Ну, да ладно. Город выручать надо.

Когда приедет Король?

— Через месяц.

— Срок мал. Трудно будет. Да уж сделаю.

***

И вот по улицам города пошел Глашатай. На каждом углу он

останавливался, бил в барабан и кричал громким голосом:

— Слушайте, Девушки! Слушайте, Женщины! К нам едет Король! В его

честь город дает большой Бал! Двенадцати самым красивым женщинам

города Мастерица Кларисса сошьет за счет Магистрата Бальные

платья!!!

Идите в церковь святой Женевьевы, красавицы! Спешите, красавицы!

Там Мастерица выберет дюжину самых лучших! Тех, что будут

танцевать с Королем!

Кларисса пришла в главный собор города вместе с Мартой. Затихли

смех и шутки, расступились девушки перед старой Мастерицей.

— Сколько красавиц в нашем городе, — сказала Кларисса. — И как

хороши! Каждая из вас достойна танцевать с Королем. Не мне, старухе,

выбирать лучших. Пусть Божий суд решит. Смотрите! — Мастерица взяла

у Марты из рук горшок, накрытый белым платком, и показала девушкам.

— В горшок с белой фасолью я бросаю дюжину зерен пестрой. Тем, кому

достанется пестрый боб, я и сошью Бальные платья.

Помолитесь святой Женевьеве да подходите по одной...

Первой подошла Мария, дочь Мэра. Вытащила белый боб, глянула

сердито, тряхнула рыжими кудрями:

— Все равно я буду танцевать с Королем!

За ней тянула жребий Анна де Мюржи. Вынула пестрый и вся

осветилась счастьем. Старый Маркиз, ее отец, давно прокутил свое

состояние, и пестрый боб был единственным для нее шансом попасть ко

двору.

Дебелая Маргарита Годфруа вытащила сразу три фасолины

Но Марта сразу заметила: — Она жульничает!

- Разожми кулак, — сказала Кларисса.

Девушка нехотя разжала унизанные тяжелыми перстнями пальцы.

— Все три белые. Грех хитрить перед Божьим судом. Ступай.

6

Маргарита посмотрела на Мастерицу злыми глазами, хотела сказать

что-то обидное, но сдержалась, ушла.

Вытащила пестрый боб черноглазая Клэр, дочь пекаря. Заплясала от

радости...

Наконец жеребьевка закончилась, и в церкви осталась дюжина

счастливых девушек. Каждая сжимала в кулаке пестрый боб.

***

Кларисса привела их к себе, выбрала для платьев тонкое льняное

полотно бледных тонов и села за работу.

Мастерица никогда не снимала мерки с заказчиков. Стоило ей

внимательно посмотреть на человека, и сшитое платье сидело как влитое,

без примерок и измерений.

Разом скроила она все 12 платьев и посадила Марту шить, «где

попроще». Работы было очень много. На каждом платье Мастерица хотела

вышить золотом свой узор.

Тем временем маркиза Анна де Мюржи учила девушек танцам и

«политесу» — придворным манерам.

А к Мастерице Клариссе зачастили дворяне, купцы, горожане...

—Выручи, Мастерица! Сшей! Подправь хоть капельку. Денег не

пожалею.

Кларисса отказывала всем. Даже богачу Годфруа, сулившему

сказочную плату за платье для дочери. И только Мэру, который сам

пришел и попросил Мастерицу подновить парадные кафтаны ему и

другим Магистратам, сказала:

— Постараюсь. Но только после платьев для девушек...

Поздно вечером, за неделю до приезда Короля, зашла к Клариссе

тоненькая девушка (по платью судя — дворянка) и, низко поклонившись,

попросила сшить ей платье к королевскому балу.

— Я заплачу. Вот. — Дрожащими руками она сняла с шеи золотой

крестик, наверное, последнюю свою драгоценность.

Марта очень удивилась, когда Кларисса не отказала ей, как остальным.

— Сядь, милая. Что случилось-то? Расскажи.

— Я должна обязательно говорить с Королем. Вся жизнь моя зависит от

этого разговора.

— Отчего?

— Я попрошу у Короля правосудия и помощи против графа Дебреля.

— Страшное дело ты затеяла, Красавица. Судиться с графом Дебрелем!

Да ему тут вся округа принадлежит: 30 деревень да три города. Говорят,

он богаче Короля...

— Нет у меня другого пути! Ночью, под Рождество напал он врасплох со

своими слугами на наш дом. Уж очень приглянулось ему отцовское

имение, а продать отец не согласился.

Отца и старших братьев убили в схватке. Младшего, Франсуа,

израненного, связали и увезли в графскую тюрьму. Одна я осталась на

7

свободе из древнего рода Сент-Морис. Где мне еще искать

справедливости и защиты? Король не откажет мне, я верю...

— Трудное дело, — сказала Кларисса, помолчав. — Силен граф Дебрель.

Говорят, Канцлер Короля — его лучший друг. Ладно. Сошью я тебе

платье. Да убери ты свой крестик! Я сирот не обираю...

***

К приезду Короля все-таки управились. Девушки в новых платьях

тихонько ахали, отталкивая друг друга от большого зеркала в зале мэрии.

Подошли и переодевшиеся магистраты.

— Спасибо, Мастерица, — поклонился Клариссе Мэр. — Ты просто

волшебница! Кажется, чуть прошла иглой по нашим костюмам, а ведь их

не узнать. Как новые!

— Как раз с твоим-то и было больше всего возни. Полночи просидела с

Мартой. Зато теперь, глянешь на тебя: Мудрец и скромник. Ну, а что ты

при этом себе на уме и хитер, как бес — вовсе и незаметно...

Мэр ухмыльнулся в бороду: — За это особое спасибо! Я в долгу не

останусь...

Грянул на башне колокол: — Едут! — Все поспешили к воротам.

Медленно распахнулись тяжелые створки. Мэр вынес на серебряном

блюде огромный ключ от города. За ним, парами, шли магистраты, следом

девушки, купцы, ремесленники...

Вот из-за поворота показался Король, веселый, молодой, на белом коне.

Рядом с ним седобородый Канцлер, следом — пестрая толпа придворных.

Король принял ключ от города. Полная тонкой лести латинская речь

Мэра ему явно понравилась.

Затем заиграла музыка, магистраты расступились, и 12 девушек в

медленном танце вышли вперед. Низко присев перед Королем, Анна де

Мюржи пригласила его на бал.

— Взгляните, Канцлер, какие красавицы! Я не собирался задерживаться в

этом городке, да как отказать таким...

— Нужно спешить, Ваше Величество! Граф ждет нас...

— Подождет еще денек, — сказал Король и тронул коня.

***

Вечером в украшенном богатыми коврами зале мэрии, Король в паре с

Анной де Мюржи открыл Бал.

В уголке, на хорах, рядом с прославленным оркестром Мейера Шапиро

(Мэр сам съездил в соседний город, и уговорил его), стояли Мастерица

Кларисса с Мартой.

Король был весел и танцевал, почти не отдыхая. По очереди он

приглашал 12 встречавших его девушек и, казалось, не замечал других

дам.

В перерыве между танцами гостям подали вино и сладости. Мэр, как

бы ненароком, заговорил о городских правах и привилегиях.

Король кивнул благосклонно: — Заготовьте грамоты. Утром я

подпишу.

8

Мэр попросил о ярмарке. Но тут вмешался Канцлер:

— В казне совсем нет денег, Ваше Величество. Хватит с них...

Заиграла музыка. Король прервал деловые разговоры и огляделся:

— Кого я приглашу?

Вдруг чуть слышный шорох прошел по залу. Все повернулись к

дверям. Меж расступившихся дам и придворных шла прекрасная

девушка, в сером платье, отделанном чудесными кружевами.

Король снял шляпу: — Кто вы, сударыня?

— Жанна де Сент Морис.

— Окажите мне честь... — Король подал ей руку. Сбившиеся музыканты

вновь начали менуэт.

Король не сводил с Жанны глаз. Да не только Король. Все были

поражены ее печальной красотой.

— Где вы разыскали таких красавиц, — спросил Канцлер Мэра. — И ведь

не две-три, а больше дюжины! Эта девочка в сером чудо как хороша!

— Красивые девушки есть везде, — ответил Мэр, — Но у нас есть, Ваша

Светлость, одна старая портниха. В ее платье любая дурнушка сойдет за

Принцессу.

— Такая мастерица, и в вашем захолустье? А ваш костюм шила тоже она?

Недурно. Совсем недурно... Позовите ее.

— Тут есть одна тонкость, Ваша Светлость. Люди солидные иногда

опасаются шить у Мастерицы Клариссы. Бывает, ее костюм подчеркивает

совсем не те качества, которые мы хотим показать...

— Чепуха. Мне нужен новый парадный костюм. Король явно очарован

этой пигалицей в сером. Значит, на обратном пути мы наверняка заедем к

вам. Зовите ее.

Мэр поманил Мастерицу с хоров: — Его Светлость Господин Канцлер

хочет заказать тебе костюм, Кларисса, — сказал Мэр.

Мастерица поклонилась.

Но ее приветствие прервал грузный человек в алом плаще — Прево.

— Ваша Светлость, задержаны пятеро бродяг. Жонглеры и акробаты. Как

прикажете поступить с ними?

— Повесить, по указу покойного Короля, — ответил Канцлер с той же

любезной улыбкой; и повернулся к Клариссе. — Мне нужен парадный

костюм, алый, с золотым шитьем. Я должен выглядеть в нем солидно и

внушительно. (Канцлер был мал ростом и тщедушен). Мы вернемся

через месяц.

— Костюм будет ждать Вас. — Кларисса поклонилась и пошла на хоры.

— Когда же она будет снимать мерку? — удивился Канцлер.

— Не тревожьтесь, Ваша Светлость! Мастерице достаточно поглядеть на

человека, и костюм будет впору, — успокоил его Мэр.

А Король танцевал только с Жанной Сент-Морис, сам принес ей

мороженое, когда она устала.

— Почему вы так грустны, Жанна, — спросил он, — Вы из древнего рода

Сент-Морис? Я думал, что никого из них уже нет в живых...

9

— Потому-то я и грустна, Государь! Из рода Сент-Морис в живых

осталось только двое. Но мой брат Франсуа томится в темнице графа

Дебреля. Не знаю, выживет ли он...

И Жанна рассказала Королю свою историю.

— Государь! Спасите моего брата, молю Вас! Накажите графа, он

преступник и убийца...

Король помрачнел. — Граф Дебрель - могущественный магнат и мой

союзник. Сейчас не время ссорится с ним. Но я постараюсь помочь Вам.

Подождите здесь...

Через весь зал Король подошел к графу Дебрелю. — Как вам нравится

бал, граф? Почему вы не танцуете? Здесь столько красавиц...

— Я слишком стар, Государь... А бал недурен. Я не ожидал от здешних

горожанишек такой прыти...

— Надеюсь, Вы примете нас несравненно лучше, если мы на обратном

пути завернем в ваш Замок...

Граф Дебрель расплылся от радостной улыбки (Какая честь!):

— Буду счастлив достойно принять Ваше Величество!

— У меня к вам небольшая просьба... Я слышал, в вашем замке гостит

Франсуа Сент-Морис. Я обещал ему чин лейтенанта гвардии. Надеюсь, вы

представите его мне, скажем, завтра утром...

Граф насупился.

— Вы напрасно покровительствуете этому молодчику. Он опасный

смутьян...

Король взял его под руку: — Вы ничего не теряете. Напротив. Имение

остается за вами. А молодчик будет далеко от здешних мест. В

королевской гвардии нужны отважные люди...

— Хорошо. Завтра утром я его привезу...

***

Утром весь город провожал Короля. Приехал и граф Дебрель. Из его

кареты вывели под руки изможденного юношу.

Король покачал головой: — Да, его следует подлечить...

Но Жанна уже подхватила брата: — Не сомневайтесь, Ваше

Величество! К Вашему возвращению я поставлю его на ноги!

— Придется мне на обратном пути проверить это... Ну что ж, до свидания!

В путь, господа...

***

Месяц прошел быстро. Снова от зари до зари сидели за шитьем

Мастерица Кларисса и Марта. Магистрат решил, что теперь Короля

встретят две дюжины девушек. Но бальные платья они оплатят сами...

Наконец Король вернулся. И вновь в мэрии был устроен большой бал.

Король очень удивился, не увидев в зале Жанны Сент-Морис, и

спросил о ней Мэра.

— Она просила меня извиниться перед Вашим Величеством. Жанна

нездорова, но до Вашего отъезда она непременно представит Вашему

Величеству своего брата, — сказал Мэр.

10

Король помрачнел на минуту, но скоро утешился. И вновь он танцевал

только с девушками в платьях Мастерицы Клариссы. Они явно были

королевами бала. Впрочем, придворные заметили, что Анну де Мюржи

Король выбирал куда чаще других.

Кроме девушек, в новом костюме, сшитом Мастерицей Клариссой,

щеголял и старый Канцлер.

Костюм ему очень понравился. — В нем я выгляжу куда солиднее и

даже выше, — сказал он, поворачиваясь перед зеркалом.

Мэр ухмыльнулся лукаво в рыжую бороду и промолчал.

В перерыве Мэр снова заговорил с Королем о ярмарке для города:

— Богатство Ваших городов — это Ваше богатство. Города всегда

поддерживают Короля. О некоторых из Ваших вассалов этого не

скажешь...

Стоявший невдалеке граф Дебрель в бешенстве отвернулся. Намек был

слишком прозрачен.

— Но пока мы слабы, и помощь наша мала. Нынче город платит в

Королевскую казну жалких 200 золотых в год. Даруйте нам право на

ярмарку, и через 10 лет мы оплатим Вам содержание целого полка...

Король задумался. — Города и в самом деле моя надежная опора. Вы

правы. Давайте грамоту.

Писец Эскривен поднес Королю заготовленный пергамент и тонко

отточенное лебединое перо.

— Красиво написано, — Король полюбовался грамотой и хитро, с

завитушками, подписал ее. — Канцлер! Приложите печать...

Канцлер подошел к Королю. — Печать? Куда?

— Я даровал этому городу право на ярмарку, с освобождением от налогов

на 10 лет. Приложите к Грамоте Большую Королевскую печать.

— Это невозможно, Ваше Величество, — раздраженно воскликнул

Канцлер. — В казне нет ни гроша, а Вы даром раздаете права и

привилегии!

Старик все еще считал Короля неразумным ребенком.

Между тем тот, исподволь, между балами и охотами, старался вникать

в дела Королевства. Мелочная опека Канцлера, 20 лет прослужившего

его отцу, давно тяготила его. Терпеть выговоры от Старика, да еще при

посторонних!!! Но Короли приучены скрывать свой гнев. С улыбкой он

оглядел Канцлера.

— Вы сегодня в новом костюме. Сидит — удивительно! Красное вам к

лицу...

А про себя подумал: — Напыщенный и глупый старик! Главное —

Глупый! Как я раньше не замечал этого? И доверял этому старому дураку

все дела Королевства!!!

— Правда, вы что-то бледны сегодня, Ваша Светлость, — продолжил

Король, милостиво улыбаясь. — Быть может, Вы заболели?

Канцлер и вправду побледнел от испуга. Он прекрасно знал цену столь

милостивых улыбок...

11

— Я совершенно здоров, Ваше Величество! Клянусь Богом, здоров!!!

Вот печать, Ваше Величество... Разрешите, я приложу ее к дарованной

Вами грамоте...

Но было уже поздно. Король повернулся к Мэру: — Посмотрите, как

он бледен! В вашем возрасте, господин Канцлер, недомогания опасны...

Мы не можем рисковать Вашим драгоценным здоровьем!!

Король хлопнул в ладоши: — Господин Придворный Врач! Поручаю

Его Светлость вашим заботам. Вы немедленно проводите господина

Канцлера в его замок и будете следить за его здоровьем самым

тщательным образом!

(- Заодно избавлюсь и от этого зануды, — подумал Король.)

Он внимательно оглядел стоящих полукругом оторопелых придворных.

— Кого теперь назначить Канцлером? Нужен человек умный, энергичный

и лучше, незнатный. Такой будет мне больше предан. Среди моих

придворных пожалуй, нет подходящего. Вот разве взять Мэра? Незнатен,

очень умен. Держится скромно.

— Господин Мэр, — сказал Король, — Возьмите у Канцлера Большую

Королевскую печать. Замените его на время болезни... Что ж вы встали,

господа? Давайте танцевать...

***

Еще три дня провел Король в городе. И прежде чем он снова тронулся

в путь, 24 девушки обвенчались в Соборе святой Женевьевы: половина с

горожанами, половина — с придворными Короля. Все они шли к венцу в

бальных платьях, сшитых Мастерицей Клариссой.

Король несколько раз спрашивал своего нового Канцлера о Жанне

Сент Морис. Тот любезно уверял Короля, что Жанна очень занята: она

должна поставить на ноги к отъезду Его Величества своего брата...

— Но я желаю, чтобы Жанна Сент-Морис последовала за мной!

— Желание Вашего Величества — закон, — ответил новый Канцлер,

поглаживая рыжую бороду. — Жана поедет с Вами. Я об этом

позабочусь...

Утром, в день отъезда, Жанна пришла в Мэрию со своим братом.

Франсуа, по-прежнему худой и бледный, держался бодро, как полагается

офицеру.

— Почему вы так долго не появлялись, — спросил Король.

— Я дала слово Вашему Величеству...

— Надеюсь, вы поедете со мной, — сказал Король, — Ваш брат теперь

офицер моей гвардии, и вам не следует оставлять его. Я поручил Канцлеру

убедить Вас в необходимости ехать в Париж.

Жанна низко присела перед Королем: — Канцлер убедил меня. Я

следую за Вашим Величеством — вместе с моим мужем... — она подала

руку новому Канцлеру, и они низко склонились перед совершенно

ошарашенным Королем.

12

***

А дни бежали, за летом — осень, за зимой — весна.

Марта выросла, стала красивой девушкой и многому научилась в

трудном портновском ремесле. Уже умела она, внимательно оглядев

заказчика, скроить и сшить платье точно по фигуре; умела подобрать цвет,

фасон и отделку... Казалось, уже не осталось для нее секретов, но

Мастерица Кларисса все еще не позволяла ей самой сшить платье, от

начала и до конца.

— Будешь шить не хуже меня — разрешу...

Наконец Мастерица сказала: — Пора.

В этот весенний день она подняла Марту рано-рано, еще до рассвета.

Приказала одеться понаряднее, сама надела свое лучшее платье, вынула из

ларца заветные сердоликовые бусы и повела Марту в церковь.

Заказала мессу, поставила большую свечу к иконе Преображения

Господня, долго молилась... У Марты даже колени заболели.

Но вот Кларисса поднялась и, опираясь на руку Марты, пошла домой.

Всю дорогу она молчала и только у самого дома остановилась, показала

Марте расцветший куст сирени: — Смотри! За ночь он преобразился!

В доме Мастерица закрыла ставни и двери, зажгла свечу, усадила

Марту и сказала: — Пришла пора передать тебе главные секреты нашего

ремесла. Держи их в тайне и передай дочери, или любимой ученице. Не то

и тебя и меня сочтут ведьмами и сожгут.

Подумай, Марта, о чуде Преображения. После казни воскресший

Иисус явился Апостолам, но даже его ученики не поверили, что Он

воскрес! Не поверили!!! И только когда Христос преобразился, оделся в

сверкающие ризы, уверовали Апостолы...

Вот так и портной должен уметь преобразить человека. В душе

человеческой много спрятано и добра, и красоты... Да жизнь у нас

страшная, жестокая. Вот люди и прячут свое хорошее, чтобы выжить.

Боятся, что доброта — слабостью покажется. Да и стесняются часто...

А ты одень человека так, чтобы все доброе, что на дне души спрятано,

наружу вышло. Что б глянул он в зеркало и ахнул: — Какой я?! — Да

потом и старался быть таким, как себя увидел. Понимаешь?

— Понимаю... У тебя, Мастерица, так и получается... Да ведь ты и впрямь

волшебница...

— Мастерство и есть волшебство!

Смотри людям в глаза, смотри хорошо, внимательно... Увидишь, что

доброе у человека в душе спрятано, тогда и сможешь показать это и ему, и

людям.

— А если в душе только злоба, зависть и жестокость?

— Бывает. Так ведь это — НЕЛЮДИ. Шей им так, чтоб их злая сущность

всем видна была, Чтоб люди их сторонились...

Большая ты стала. Пора. Кто ни придет сегодня с заказом, шить тебе.

13

***

Стало Марте и страшно, и радостно. Взяла она вышиванье и села у окна,

ждать. Но за целый день никто не зашел к Мастерице Клариссе с заказом.

И только вечером, когда Кларисса с Мартой сели ужинать, кто-то

постучал в калитку. Марта кинулась открывать, но увидев гостя, закусила

губу, чтоб не вскрикнуть. У калитки стоял «Немое Чудище» — сержант

городской стражи, с лицом, изрубленным и изуродованным настолько, что

его именем в городе матери пугали маленьких детей:

— Будешь реветь, Немому Чудищу отдам!

Немым он не был. Просто был очень молчалив.

Кларисса встретила гостя приветливо:

— Здравствуй, Шарль. Садись с нами ужинать...

— Спасибо. Сыт. — Шарль уселся в темном углу, поставил между колен

свой длинный меч, сложил на рукоятке тяжелые, большие ладони,

уставился в пол. Молчал. Даже в комнате он не снял свою старую

широкополую шляпу, закрывавшую пол-лица.

Когда Клариса с Мартой кончили ужинать и убрали со стола, он

медленно, будто с трудом, заговорил:

— Сшей мне новый кафтан, Кларисса. Нужно. Вот, — он положил на стол

кошель с серебром, — Возьми, сколько понадобится...

— Уж не жениться ли надумал, Шарль, — улыбнулась Кларисса.

— Кто за меня, урода, пойдет, — Шарль густо покраснел. — Вчера зашел

к Анне, вдове Кузнеца. Добрая она. Пригласила меня на Пасху...

— Как же ты решился к ней зайти?

— Парнишку ее принес. Младшего. В омут сунулся, глупый. Вытащил.

— Анна — хорошая женщина, — одобрила Кларисса, — Вы ведь и росли

вместе?

— Верно.

— Да вот беда, не могу я нынче шить. Ревматизм замучил. Совсем пальцы

иглу не держат. Пусть тебе Марта сошьет. Она у меня совсем мастерицей

стала, не хуже меня сделает. А если что не так будет, я поправлю.

Согласен?

Шарль медленно оглядел Марту, подумал. — Ладно.

Марта зажгла свечу, попросила Шарля снять шляпу, села перед ним,

заглянула в глаза...

— Так вот ты какой, Немое Чудище... Совсем и не страшный. И глаза у

тебя добрые, синие-синие... И волосы совсем седые... А тебе и 40 нет, —

думала она, — За изрубленным лицом спрятаны храбрость, верность и

доброта. Сразу и не разглядишь... Недаром так любят его ребятишки,

вечно он мастерит им то лук, то удочку...

Знаю я что для тебя сшить! Кафтан из утрехтского бархата, синий, как

твои глаза... И грудь разошью серебром, чтоб блестела, как твоя седина...

Дороговато выйдет, да ладно. Почувствуешь себя офицером!

— Приходи через три дня, к вечеру, — сказала Марта, — Только голову

вымой обязательно...

14

Рано утром побежала Марта на рынок, купила бархат, скроила, села

шить. Работала от темна до темна, забывая поесть. Кларисса не мешала

советами, лишь поглядывала издали. Не заметила Марта, как и пролетели

эти три дня. Но вот и кончен кафтан.

— А знаешь, как Шарль стал Немым Чудищем, — спросила ее Кларисса.

— Нет. Не знаю.

— Был он оруженосцем у отца Жанны Сент-Морис. И в бою на Святой

земле собой заслонил раненого рыцаря, отстоял его, спас от плена. Тут-то

сарацины ему лицо и изрубили... Да вот и он идет...

Надел Шарль новый кафтан. Марта расчесала ему волосы на стороны,

дала зеркало.

Долго разглядывал себя Шарль. Молчал. Лицо у него было сначала

удивленное, потом медленно посветлело. Улыбнулся.

— Глянь, какой ты сне кафтан сшила! Я в нем прямо как офицер! Право!

Не стыдно и к Анне пойти... Ну, спасибо тебе, мастерица! Должник я твой.

Даст Бог — отслужу! — и, низко поклонившись, Шарль вышел.

— К Анне торопится, — улыбнулась Мастерица Кларисса. Давно уже

стояла она в дверях своей комнаты, смотрела, слушала...

— Ну, Мастерица Марта, — Кларисса протянула девушке что-то

увернутое в белоснежный платок, — Возьми. Заслужила.

Марта развернула.

Сверкающие СЕРЕБРЯНЫЕ НОЖНИЦЫ. ЗОЛОТОЙ НАПЕРСТОК

1970.

15

Мастер Жан

Погода была — хуже некуда. Ветер и мокрый снег.

По грязной дороге шел человек в черном плаще с капюшоном. Он

прыгал с ухаба на ухаб, как скворец на пашне, выбирая дорогу посуше, и

даже напевал что-то веселое. Вот впереди мелькнул огонек придорожной

харчевни. Путник зашагал еще веселее.

В харчевне он развесил у огня мокрый плащ, поставил в угол свой

черный саквояж и заказал хозяину

— Яичницу с ветчиной, да побольше, и кувшин доброго вина!

Харчевня была почти пуста. Только спал в углу, уронив на тяжелые

кулаки рыжую кудлатую голову, подгулявший подмастерье, да сидела на

полу возле очага нищая девчонка.

Заспанный хозяин поставил на стол кувшин и сковородку. Путник

достал золотую расческу, неторопливо причесал седеющие волосы,

поправил усы и только после этого принялся за еду. Утолив голод, он

огляделся.

Кудлатая голова спящего подмастерья чем-то очень заинтересовала

его. Путник долго разглядывал ее и справа и слева, потом осторожно

тронул парня за плечо.

— Миль пардон, месье...

— А! Что, — испуганно встрепенулся парень.

— Тысяча извинений, месье... Ваша голова не дает мне покоя... У вас

великолепная голова, удивительная голова — и в таком возмутительном

беспорядке! Но сейчас я ее исправлю...

— Голова? Моя голова? — подмастерье никак не мог прийти в себя. —

Болит голова. Да, болит... А ты кто такой?

Путник, взмахнув шляпой, отвесил парню глубокий придворный

поклон.

— Мастер Жан, куафер из Парижа, к Вашим услугам. Позвольте сказать,

что у Вас прекрасная голова, редкостная голова, хотя и в страшном

беспорядке. Я должен ею заняться! Не возражайте, это займет всего

несколько минут, и, конечно, я не возьму с Вас ни сантима. — Говоря все

это и многое другое, мастер Жан достал из своего саквояжа белоснежную

салфетку, венецианское зеркало в серебряной рамке, и парень не успел и

ахнуть, как полетела над его рыжими патлами золотая расческа и

« Дзинь-да, Дзинь-да,» - зазвенели серебряные ножницы.

Удивленно выпучил глаза краснорожий трактирщик.

Привстала в углу, вытянув шею, нищая девчонка.

— Что он, волшебник, что ли, - прошептала она.

— Вот дьявол! — пробурчал пораженный хозяин.

У них на глазах происходило чудо. Хмельной, лохматый подмастерье в

руках мастера Жана становился прекрасным греческим богом. Менялась

не только прическа, менялось лицо. Сначала сошел тяжелый хмель. Потом

16

исчезла забота, понемногу стала уходить глубокая, затаенная тоска... Вот в

уголках глаз зажглась улыбка...

— Готово, — мастер Жан сдернул салфетку, как фокусник снимает

платок с букета живых цветов.

Парень удивленно разглядывал в зеркале свое лицо.

— Что это со мною? Вроде и не я... Мастер, ты что, и вправду,

волшебник? Думал, утоплюсь... Напился, как свинья, от отчаяния. А

сейчас, вроде родился заново... Как солнце увидел... Ведь все равно,

надежды и на грош нету, а мне радостно... Мастер, ты скажи, —

Волшебник?!

Мастер Жан улыбнулся. — Что вы, дружище, я просто куафер,

парикмахер по вашему. Я — мастер. А мастер должен уметь привести в

порядок любую голову, и не только снаружи... Но это не важно. Вы мне не

представились. Как вас зовут?

— Хельмут Шмидт.

Мастер взглянул на тяжелые руки парня.

— Вы и вправду Шмидт, кузнец?

— Ясное дело. Я могу отковать все, что вы захотите: плуг и меч,

фигурный подсвечник с морской богиней и ножницы для Вас, мастер. Но

я только подмастерье. И останусь подмастерьем до самой смерти. Не

стану мастером.

— У вас нет денег?

— Не только это. В Бюргерштадте мастером может стать только сын

мастера. А я безродный. Куда мне...

— И из-за этого вы хотели утопиться?

— Да нет, дело хуже...

— Вы влюбились?

— Да.

— И она вас не любит? Экие пустяки!

— Кабы так... Любит! Да понимаете, мастер, — Хельмут оглянулся и

перешел на шепот, — Кетхен — дочь самого Бургомистра!

— Ну и что? Хотя бы и герцога!

— Ах, мастер Жан! Вы не знаете наш Бюргерштадт. Это такой город!

Такой жирный город! Тут ложатся спать с заходом солнца, и спускают с

цепи злющих волкодавов. Тут стены до неба, и Капитан Городской

Стражи лично трижды в ночь проверяет Замки и Запоры. Каждый

купеческий дом — как тюрьма, крохотные окошки за железной

решеткой... К нам сто лет не пускали ни фокусника, ни цыгана, ни

артиста, ни бродячего музыканта. А купец первой гильдии никогда не

подаст руки купцу второй гильдии, только палец!

И чтобы дочь бургомистра - и голытьба, кузнечный подмастерье...

Никогда! Ее и за мастера-то не отдадут...

— Как же вы сговорились?

— Сначала в церкви. А потом я по чердакам добирался до ее окошка, и мы

разговаривали через решетку.

17

— И не целовались ни разу?

— Не привелось... А вчера старуха соседка заметила меня на крыше и

подняла крик. Вот ведьма! Едва ушел. Больше не бывать мне в

Бюргерштадте. Схватят и в тюрьму. Не увидеть мне больше милой

Кетхен! Ах, мастер, неужели ничего нельзя сделать?

Мастер Жан задумался. — Да, хорош городок... Впрочем, можно

вскружить голову и целому городу, не только женщине... Даже вашему

Бюргерштадту. Не грусти, что-нибудь придумаем...

Грохнула дверь, и в харчевню с шумом и топотом ввалилась пьяная

компания. Все при оружии.

— Принес же черт барона Вюрста с его бандой, — проворчал Хельмут, —

Сейчас начнут куролесить...

Трактирщик выбежал навстречу, подставил низенькому барону

высокое кресло. Поставил на стол коньяк, вино, колбасы, жареного гуся...

Компания была пьяней вина. Слуги барона размахивали руками, едва

не падали с лавок, распевали невпопад — каждый свою песню. Но сам

барон был мрачен. Вино не веселило его.

— Тоска-а-а, — протянул он тоненьким голосом — Каспар, придумай

что-нибудь, развесели...

Каспар, огромный детина в зеленом кафтане, оглядел трактир.

— Тут цыганка, — сказал он, — Может она споет или станцует?

Барон повернулся к девчонке: — Цыганка? Хорошо. Танцуй, тварь,

танцуй!

Девочка испуганно вжалась в угол: — Я не могу, ваша Светлость! Не

могу! Нога нарывает... — Она высунула из-под лохмотьев грязную ножку,

замотанную толстым слоем тряпок.

— Ломается, сволочь! Каспар, проучи ее. Пусть танцует. — протянул

барон. Каспар тяжело вылез из-за стола, вытащил из-за голенища плеть:

— Пляши, тварь, а не то... — он поднял плетку.

— Подождите, — Мастер Жан мгновенно очутился между девочкой и

Каспаром. — Девочка действительно больна. Невозможно танцевать с

нарывом на ноге… Ваша Светлость заслужит самую глубокую

благодарность, милостиво отменив этот приказ...

— Это еще что за чучело, — спросил барон.

— Бродячий парикмахер, Ваша Светлость! — угодливо ответил

трактирщик.

— Проучи и его, Каспар. А я поеду домой... Ску-у-учно... Догоните. —

Опираясь на руку трактирщика, барон слез с высокого кресла и вышел.

Каспар вытащил из ножен длинную рапиру.

— Ну, бритвенный тазик! Сейчас я тебе уши-то обрублю. Отучу спорить

с благородными господами.

— К вашим услугам, — мастер Жан обнажил свою тонкую шпагу.

— Берегись, мастер, — воскликнул Хельмут, — Каспар — лучший

фехтовальщик в округе. И рапира его на ладонь длиннее вашей шпаги!

18

— Не беда, Хельмут. Я владею шпагой, не хуже, чем бритвой. Начнем! —

Мастер Жан нетерпеливо притопнул ногой.

— Пропали твои уши, брадобрей, — Каспар взмахнул длинной рапирой.

Тоненький мастер Жан казался подростком рядом с этим огромным

детиной почти мальчиком. Казалось, ему не продержаться и минуты. Но

мощные удары Каспара почему-то шли мимо цели. Легко, будто танцуя,

Мастер уходил от самых страшных выпадов или отбивал их своею тонкой

шпагой.

Каспар начал тяжело дышать. Он понял, что имеет дело с мастером, и

пустил в ход все свое умение, финты, обманные выпады — напрасно!

— Я мог бы поучить Вас не только вежливости, но и высокому искусству

фехтования, — любезно заметил мастер Жан, — Но Вам больше не

придется держать в руках шпагу.

Неуловимый выпад, и правая рука Каспара повисла, как плеть. По

каменным плитам пола зазвенела рапира.

— Бей его! — заревел Каспар, отступая. И тотчас остальные слуги барона

со шпагами, палашами, кинжалами стали окружать Мастера.

— Семеро на одного! — воскликнул Хельмут, — Расшибу! —

Тяжеленная дубовая скамья взлетела над его головой, как дубинка.

Но враг не принял боя. Торопясь, отталкивая друг друга, выскакивали

за дверь бандиты барона Вюрста.

Хельмут осторожно, чтоб чего не разбить, опустил скамью на место.

— Сбежали, трусы. — Хельмут вытер пот со лба, — Пойдем, мастер, а то

они еще вернутся с подмогой...

— Не вернутся. И у меня здесь есть еще одно дело. Ну-ка, девочка, сядь

у огня, я посмотрю твою ножку. — Жан осторожно размотал грязные

тряпки. — Да, худой нарыв! Совсем созрел. Сейчас я тебе помогу. Не

бойся, больно не будет... Недели через две будешь снова танцевать.

Потерпи немного. Хозяин! Кувшин горячей воды и чистое полотенце! Да

подставь ушат. Я заплачу...

— Ты и это умеешь, — удивился Хельмут.

— Я имел честь учиться у великого Амбруаза Паре! Подержи-ка девочку

за ногу... Это быстро. — В руке мастера Жана блеснул тонкий стальной

ланцет. — Раз! — Из нарыва брызнула струя гноя и крови. Потерпи еще

минутку, красавица, если хочешь танцевать снова. —

Девочка не вскрикнула ни разу, только плотней сжимала побелевшие

губы, да глаза блестели влажно, как у пойманной птички...

Нежными и сильными движениями мастер выжал из нарыва остатки

гноя. Достал из саквояжа темный флакон, сделал тампон из корпии с

бурой, пахучей мазью и плотно прибинтовал его к ране полотенцем.

— Легче стало?

— Спасибо, легче.

— А как тебя зовут, красавица?

— В Вашу честь, Жаннетой. Я ведь дочь Джакомо Джакоми, дядя Жан!

19

— Господи, вот это встреча! Жаннета Джакоми! — Жан расцеловал

девочку в обе щеки. — Но как ты сюда попала? И почему одна? Где же

старик Джакоми и все его семейство? Я видел тебя лет 8 назад, совсем

малышкой. Ты очень изменилась за это время...

— А я вас узнала, по рассказам, наверное... Отец часто Вас вспоминает.

Мы давали спектакли в Майнце, на ярмарке. Проповедник—кальвинист

натравил на нас толпу. — Слуги Дьявола! Проклятое отродье... — Балаган

разнесли в клочья. Отец и братья дрались, а мне приказали смыться. Их

засадили в тюрьму на 2 месяца. А я пристала к цыганам. Побиралась... А

тут еще этот нарыв. Думала, совсем пропаду... — Жаннета шмыгнула

носом.

— Ну, не плачь! Теперь не пропадешь. Как хорошо, что я встретил тебя.

Когда выпустят отца?

— Через девять дней.

— Великолепно! С папашей Джакомо можно черта перевернуть, не только

Бюргерштадт. Но надо и о сегодняшнем дне подумать.

Хельмут, нет ли в округе доброй женщины, чтобы поухаживала за

Жаннетой с недельку? Ей надо вылежаться, пока рана не заживет. Я

заплачу.

— Снесу-ка я ее к тетке Эльзбете. Эта — выходит. Добрая тетка. И

платить ей ни к чему. Вспашу огород, и ладно. Ну, красотка, садись ко

мне на спину. Только держись за плечи, а не за шею. Тут близко. Трех

миль не будет.

— Тогда и я тронусь в Бюргерштадт, — сказал мастер Жан, — Далеко ли

до него, Хельмут?

— Часа два ходу. Да только зря промокнете, мастер! Ворота уже на

запоре. Не впустят!

— Нынче — впустят. Фортуна повернулась ко мне лицом, а эту

своенравную богиню упускать не стоит. Ну, Хельмут, встретимся здесь

же, через пару дней.

А ты, Жаннета, изволь лежать, раньше времени не прыгай,

выздоравливай. Бонсуар, месье!

Надев подсохший плащ и кинув хозяину золотой, — За все! — мастер

Жан вышел на улицу вслед за Хельмутом, под холодный ветер и мокрый

снег.

***

К воротам Бюргерштадта мастер подошел в полной темноте. Только

высоко, в окне сторожевой башни, горел огонек.

Мастер Жан долго кричал, и стучал ногами в ворота, наконец окно

приоткрылось и из него высунулся длинный ствол мушкета.

— Убирайся, бродяга! Пристрелю!

— Я один и безоружен. Впустите человека погреться. Я продрог до

костей. Вот золотой — я заплачу! — Мастер Жан вынул из кошелька свою

последнюю монетку и повертел в пальцах. Монетка заблестела в свете

выбежавшей из-за туч полной луны.

20

— Убирайся, пока цел! — закричал часовой, но угрозы в голосе

поубавилось, и Жан, конечно, заметил это.

— Чего вам бояться? Я — бродячий куафер, один одинешенек и, честно, я

заплачу. Экая погода анафемская! Ну, где я сейчас найду ночлег?

— И право, давай пустим его, — послышался в башне второй голос, —

Что он нам сделает? Видишь, человек замерз совсем.

— А вдруг он разбойник?

— Да глянь ты на него. Нешто разбойники такие?

Мушкет в окошке исчез, появилась бородатая рожа. — Сколько

заплатишь?

— Золотой.

— А спать у нас негде.

— Да мне бы только у огня согреться...

— Ладно. Я открою, но гляди, если что — пристрелю, как собаку.

Долго скрипели замки и запоры, наконец в башне открылась узенькая

железная дверь. Поднявшись в сторожевой зал башни, мастер поспешил к

камину обогреться. Его суконный плащ давно промок.

Караул в башне держали двое: бородатый Шульце и русоголовый

молодой Бойзен. Шулце смотрел на мастера с явным неодобрением.

Золотой он долго разглядывал, даже попробовал на зуб, не фальшивый ли,

потом спрятал.

— Нет ли у вас ломтя хлеба и глотка вина, — спросил Жан.

— Нету. Ничего нету, — угрюмо проворчал Шульце.

Бойзен разглядывал мастера с интересом. Нездешний человек.

Странный. Необычный... Наверное, издалека.

— А откуда Вы?

— Из Парижа. Нынче иду к вам, в Бюргерштадт.

— Куафер, ведь это парикмахер, — задумчиво сказал Бойзен. — У нас в

городе есть один. Старый. Вчера я пришел к нему, говорю: — Сделай мне

модную прическу, с локонами. — А он говорит: — Не умею. — Старый, а

не умеет... А ты умеешь?

— Умею. Я — мастер.

— Слушай! Сделай мне модную! Очень нужно. Вот, Шульце даст мне

грошей 30 из твоего золотого, я заплачу!

Мастер улыбнулся. — Сядьте-ка сюда, поближе к свету... Будет Вам

самая модная прическа, и притом — задаром!

В горячие угли камина Жан положил щипцы, на угол стола поставил

зеркало, — Вам видно? — И полетела над русыми волосами золотая

расческа, «Дзинь-да, Дзинь-да» — зазвенели серебряные ножницы...

Как завороженный, смотрел в зеркало молодой стражник. Он

преображался.

Простоватый парень превращался в природного аристократа, графа.

Его лицо изменялось на глазах. Исчезали забитость, застенчивость,

неуверенность в себе. Проступали легкость, свобода, сознание

собственного превосходства, то, что делает человека аристократом.

21

— Вот это мастер! Ну, дает, — восхищенно сказал бородатый Шульце. —

Ну, Отто, беги свататься прямо с утра! В таком-то виде Матильда тебе

нипочем не откажет...

Слышь, Мастер! Может ты и меня маленечко обкорнаешь? Мне модно

не нужно... До утра далеко, и все равно делать нечего...

— Почему бы и нет? Садитесь теперь Вы... — Мастер Жан неторопливо

обошел бородатого, приглядываясь к нему с разных сторон.

— В вашем лице есть нечто воинственное. — сказал он наконец, —

Начнем!

И уже над головой Шульце полетела золотая расческа, «Дзинь-да,

Дзинь-да» - зазвенели серебряные ножницы...

Бойзен все разглядывал свое лицо в дешевом карманном зеркальце.

Временами он поглядывал на мастера Жана с немым обожанием.

— Готово! — мастер сдернул салфетку. Шульце стал совсем другим.

Узкая бородка, закрученные кверху усы, решительность и непреклонность

во всем: Офицер, да и только!

— Разрази меня гром, — воскликнул он, глядя в зеркало. — Сегодня же

Капитан городской стражи назначит меня Сержантом! Да теперь любой

командир ландскнехтов возьмет меня фельдфебелем! — Он подбоченился,

разгладил усы и рявкнул:

— Гей вы, сучьи дети! А? Каково? Могу я быть фельдфебелем?

— Не только можете, но и должны.

— Ну, Мастер, разуважил! Ну! Да теперь ты мне как брат! Надо ж выпить

по этому поводу, — вдохновился Шульце.

— Да вина-то ведь нет ни капли...

— Для кого и нет, а для тебя найду! — Шулце убежал, и скоро вернулся с

большим кувшином вина, караваем и куском окорока. На его шее висела

связка лука... Бойзен достал оловянные кружки, и пошло веселье... Скоро

они уже распевали хором местные песенки, а потом мастер Жан стал

учить своих новых друзей новомодному Парижскому танцу — менуэту.

***

В Бюргерштадте хозяйки встают рано. Кто рано встает, тому Бог

подает.

В полшестого утра три кумушки вышли за водой к фонтану у

Западных ворот и вдруг услышали: — Можете себе представить!

Бесстыжие новомодные песенки! И откуда? Из сторожевой башни...

Скандал! Разбойники! Бандиты! Цыгане!

Взявши у садовника длинную лестницу, кумушки с трудом приставили

ее к башне и полезли к окошку, заглянуть. Первой лезла, отдуваясь,

толстая фрау Шварц. Ее покойный муж был купцом III гильдии, поэтому

она считалась рангом выше двух других. Она с трудом преодолевала

ступеньку за ступенькой. Наконец вот и окошко. Заглянув, фрау Шварц

кубарем скатилась с лестницы.

— Они там пляшут! С ума сошли! Бежим к Капитану!

22

Капитан Городской Стражи только что намылил обе щеки, начавши

бриться, как в его дверь с криком — Караул! — забарабанили

перепуганные кумушки.

Засунув за пояс два пистолета и на ходу пристегивая шпагу, Капитан

выскочил из дома с намыленным лицом: — Что случилось?

— Разбойники! Цыгане! Сошли с ума!

— Где?

— В Западной башне...

Огромными шагами Капитан бросился туда. Отставшие кумушки спешили

следом.

— Шульце! Бойзен! — заорал Капитан, выскочив к фонтану. Загремели

засовы. Оттолкнув оробевшего Бойзена, прыгая через три ступеньки,

Капитан влетел в сторожевой зал башни.

— Сдавайся! — два пистолета уперлись в живот мастера Жана.

— Вам — с удовольствием! — мастер не торопясь отстегнул шпагу и с

поклоном протянул ее Капитану. — Но это ложная тревога. Ни врагов, ни

разбойников здесь нет. Ваш пленник — всего лишь мастер Жан, куафер из

Парижа. Но герр Капитан, вы так спешили, что не успели добриться.

Право же, Капитану Городской Стражи не следует бегать по городу с

намыленными щеками. Что подумают ваши подчиненные? Позвольте, я

помогу Вам исправить это упущение. Сядьте, пожалуйста...

Капитан и опомниться не успел, как белоснежная салфетка была

повязана вокруг его шеи, а Мастер Жан с помазком и бритвой колдовал

над его лицом.

— Позволю себе немного подправить Ваши усы, герр Капитан! Вот тут

подбрить, здесь — зачесать, чуть приподнять кончики. Взгляните, так?

Теперь прическу... Ах, дорогой Капитан, голову надо держать в порядке...

Минуту.

Над поредевшей шевелюрой старого вояки полетела золотая расческа...

«Дзинь-да, Дзинь-да», зазвенели серебряные ножницы...

Капитан подобрел. Расслабился, в глазах появилась мечтательная

улыбка. Помолодел лет на 20.

—Готово! — Мастер Жан сдернул салфетку и подал Капитану зеркало.

— Месье Жан, ради Бога, возьмите вашу шпагу... Я надеюсь, вы простите

меня за эту нелепую ошибку... Вы просто кудесник! Всю жизнь я мечтал о

таком фасоне усов. И никогда, ни разу он мне не удавался. А у Вас сразу.

А прическа! Нет слов... Месье Жан, смею надеяться, Вы надолго к нам, в

Бюргерштадт? Осмелюсь предложить Вам мое гостеприимство... Мой дом

— Ваш дом. Не отказывайтесь, ради Бога, а то я обижусь...

Кумушки, нетерпеливо ожидавшие конца приключения снаружи,

(Бойзен не пустил их в башню) чуть в обморок не грохнулись, когда

Капитан вышел из башни нежно обнимая за плечи незнакомца в черном

плаще.

23

***

Новости в Бюргерштадте разносятся быстро. К восьми утра все жители,

от дряхлых стариков до младенцев, знали, что в город прибыл Личный

Куафер Короля Франции, Мастер Жан. Он причесал юного Бойзена, и

Матильда, шесть раз отказывавшая ему, назначила свадьбу на

послезавтра. Он причесал бородатого Шульце, и Капитан назначил его

Старшим Сержантом. Сам Капитан от него без ума, и пригласил жить в

своем доме... Как утверждали все дамы, Мастер Жан необыкновенно

изящен.

После завтрака мастер Жан зашел в цирюльню на Рыночной площади и

договорился со старым цирюльником. На двери появилось небольшое

объявление, аккуратно написанное на листе плотной бумаги:

МАСТЕР ЖАН

принимает от 12 до 5 часов пополудни.

К половине двенадцатого у входа в цирюльню собралась кучка

принаряженных женщин. Первой и здесь была толстая фрау Шварц.

В полдень, с первым ударом часов на ратуше, Жан пригласил ее войти.

Женщины в очереди смолкли на мгновенье, потом застрекотали снова:

— Говорят, он творит чудеса, этот Мастер Жан...

— Ну, с фрау Шварц и Господь не сотворит чуда...

— Да уж. Что лицо, что фигура...

— А ведь не стара еще. Только тридцать два...

— И не так уж бедна...

— Вряд ли кто-нибудь польстится на эту бочку сала...

— Говорят, сапожник Гинцель собирался посвататься...

— Вдовец, с шестью детьми.

— Он уже года три собирается...

Хлопнула дверь цирюльни. Фрау Шварц вышла от Мастера. Женщины

оторопело смолкли. Фрау Шварц была абсолютно неузнаваема!

И откуда появилась эта мягкая прелесть женственности, этот ясный

свет доброты на ее по-прежнему толстом лице!

Только после того, как она свернула за угол, кто-то ахнул, и одна из

женщин тихо сказала: — Она выглядит, как в 17 лет...

— Дуры, — рявкнула старая фрау Абхерст, — Никогда в жизни она не

была так красива!

Бюргерштадт был завоеван. Даже мужчины записывались в очередь к

Мастеру за три дня.

— После Мастера Жана я молодею на 10 лет, — говорил старый купец

Абхерст, — и не только внешне...

Больше всего удивляло бюргеров то, что под золотой расческой

мастера Жана менялись не только прически, но и мысли, настроения.

Уходили заботы. Исчезали жадность, зависть, злоба... Приходили

24

странные мысли, легкие и веселые. Почему-то хотелось петь, чудачить,

гулять по молодой травке...

Не прошло и недели, как в городе заговорили о вещи абсолютно

нелепой, небывалой, невероятной для Бюргерштадта — о Карнавале.

Неизвестно, откуда это пошло. Сначала о Карнавале говорили как о

шутке, как о смешной нелепости. Но вдруг оказалось, что Карнавал

всерьез обсуждают весьма высокопоставленные и важные господа.

— У нас, во Флоренции, Карнавал каждый год, — говорила фрау

Аллебарди.

Собственно, из старинного Флорентийского рода ростовщиков и менял

происходил ее муж, герр Якоб Аллебарди, а фрау Минна, как и все ее

предки, ни разу в жизни не выезжала из Бюргерштадта. Но Аллебарди

были так богаты, что никто не решался ее поправить.

Когда о Карнавале заговорила сама фрау Бургомистр, все поняли, что

это всерьез.

— Ну хорошо, милый месье Жан, все говорят: «Карнавал, Карнавал...» Но

мы же трезвые люди. Это невозможно, — сказала фрау Бургомистр

Мастеру (он причесывал ее каждое утро). — Ну ладно. Костюмы, маски

можно заказать или купить... Фейерверк... Фейерверк запрещен

постановлением Бюргенрата 32 года назад, из-за опасности пожаров.

Можно, конечно, отменить это постановление или лучше устроить

фейерверк на лугу, у реки... Но ведь на Карнавале танцуют? Не правда ли?

А мы не умеем танцевать. В город уже сто лет не пускают цыган, бродяг и

музыкантов. Кто нас научит? И вообще, кто все это устроит? А жаль... Ах,

Карнавал... — фрау Бургомистр мечтательно закатила глаза, не решаясь

пошевелить головой, пока золотая расческа Мастера летала над ее

прической.

— Вы, женщины, просто чудо! Шутя, вы блестяще решили все проблемы,

к которым я не знал, как и подступиться! Мадам, я восхищен! Вы правы.

Карнавал нужно устроить на лугу у реки. И фейерверк тоже.

Мы, мужчины, никогда бы до этого не додумались. Можно пригласить

хороший оркестр. И при этом не нарушить ни одного постановления

Бюргенрата!..

Конечно, чтобы организовать все это, нужен, скажем, Карнавальный

Комитет, естественно, под Вашим руководством. А для помощи

Карнавальному Комитету, к счастью, есть подходящий человек - мессир

Джакомо, прекрасный артист и режиссер. Он-то и научит Вас танцевать.

При Вашей природной грации и музыкальности, Вы научитесь в один

день. Сейчас он, кажется, в Майнце. Я могу ему написать... Однако Вы

должны подготовить Вашего уважаемого супруга. Нужно, чтобы

Бюргенрат одобрил Ваши планы...

— Одобрят. Не беспокойтесь... Карнавальный Комитет... Вы правы. Это

будет прелестно. И командовать буду я сама... Ах, Карнавал на травке, у

реки, шарман... — фрау мечтательно прикрыла глаза.

25

Конечно, разговор был не случайным. Мастер сразу заметил, что

умная и жесткая фрау Бургомистр прочно держит мужа под каблуком. Но

испокон веков женщинам в Бюргерштадте были отведены кухня, детская

и церковь. А тут — Карнавальный Комитет, и возможность

покомандовать и покрасоваться самой — ну как не ухватиться!

Через три дня, после долгих и жарких споров, пятью голосами против

двух, Бюргенрат решил: Карнавалу — быть!

Честно говоря, почтенных Ратсгерров эта новинка совсем не радовала.

Но жены! Они как с цепи сорвались... Что поделаешь? К тому же он будет

по существу не в городе.

Карнавал решили провести на лугу у Восточных ворот в последний

день Пасхи. Там же и фейерверк. Оркестр пригласить, но в город

музыкантов не пускать. Расходы урезали с 800 до 163 золотых. —

Остальное соберет Карнавальный Комитет... — Артистам, музыкантам и

прочим селиться в трактире у фрау Сакс, за городскими воротами.

В тот же день Хельмут Шмидт, спрятав за пазуху кошелек с

золотыми, а в шапку — письмо мастера Жана, погнал коня в Майнц,

разыскивать старого Джакоми. Он очень торопился.

***

В пятницу вечером к трактиру фрау Сакс подъехала огромная фура,

запряженная парой лошадей. Это прибыло семейство Джакоми.

Вездесущие мальчишки разузнали, что приехало шестеро: трое братьев,

бравых и черноусых, девчонка — гордячка и задавака, чернобородый,

заросший волосами подручный и седой старик Джакомо, которого все

слушаются.

Скоро туда прибежал мастер Жан. Его чуть не задушили объятьями и

поцелуями. А еще через час в карете господина Бургомистра подъехали

пятеро важных дам, во главе с фрау Бургомистр: Карнавальный Комитет

в полном составе. И дело пошло!

Старый Джакоми умел все: играть и ставить спектакли; петь,

танцевать, делать фейерверк и показывать фокусы. Но лучше всего он

умел спокойно, без суеты и лишних слов запустить дело.

В воскресенье, придя к фрау Сакс, мастер Жан увидел в садовой

беседке урок танцев. Рено (средний из братьев) играл на скрипке, а

Франсуа (младший) с Жаннетой демонстрировали кадриль.

Жан постарался не улыбнуться. Шестипудовый Курт Зильбергрошен,

старающийся повторить за Жаннетой фигуры кадрили, был невыразимо

комичен.

На берегу реки Дени (старший) с группой горожан и подмастерьев

репетировал сценку из веселой комедии.

Старика Джакомо Жан нашел в сарае. Вместе с чернобородым

подручным, он превращал старую телегу в нарядную карнавальную

колесницу. Жан не сразу узнал в подручном Хельмута, так ловко

загримировал его Джакомо.

26

— Хорош! Кабы не твои кулачищи, нипочем бы не угадал. - Пошли в

трактир, спросили кувшин вина. — Как дела, Хельмут?

— Отлично, мастер Жан! Кеттхен вчера приходила на урок танцев, и мы

обо всем сговорились. Нам бы только добраться до Антверпена, там у

меня дружки есть, не пропадем... Вечером я ездил в табор, к цыганам.

Насчет коней сговорился. Добрые кони — первое дело! Так старший

цыган и говорит мне: — Слышь, парень, это не ты покалечил Каспара,

Вюрстовского палача?

— Нет, — говорю, — Это мастер Жан, мой друг.

— Я, — говорит, — в долгу перед вами. Этот Каспар проклятый насмерть

засек двух цыган из моего табора. Да одного покалечил. А нынче он

обезручил. Ни плети, ни меча не подымет. Так что получишь ты, парень,

лучших коней. Сам тебя довезу. Ветер не догонит...

— Удачно получилось, — сказал мастер Жан. — Скажи-ка, Хельмут,

весна нынче дружная, а будут ли в ваших краях цветы на Пасху?

— Лесные да полевые: мать и мачеха, подснежники, одуванчики,

ландыши. А в Нойгейме расцветет уже и черемуха, даже и сирень. Место

там теплое. Завсегда раньше все поспевает.

— Хорошо бы привезти пару возов черемухи да сирени. Сможешь?

— Сделаю. Я знаю, где...

— Пора бы, Жан, позаботится об оркестре. — сказал Джакомо, разливая

вино по кружкам. — Оркестр Сола Шапиро сейчас в Майнце. Он из

лучших, да и возьмут не дорого...

— Правильно. Поговори с Бургомистершей.

— Лучше ты. А еще, в Ратуше стоят три комплекта рыцарских доспехов.

Если позволят их взять, я устрою турнир. А еще... — папаша Джакомо

прихлебывая винцо загибал свои толстые пальцы.

— Дело начато славно, — сказал мастер Жан. — Здорово ты меня

выручаешь...

Джакомо ухмыльнулся. — Мы с тобой нынче оба выручаем этого

красавца. — Он кивнул на Хельмута, — Да что считаться! Помнишь, 9

лет назад в Неаполе ты вытащил нас из тюрьмы Святейшей Инквизиции.

Могли ведь и сжечь меня за веселую комедию...

— Да, вовремя я тогда устроился цирюльником кардинала Сторци. Еще

была жива твоя красавица Мари...

— Ты, Жан, удивительное дело сделал! Такой заскорузлый городок

расшевелил. Ого!

— Да ничего особенного. Раза три сказал клиенткам: — Сегодня я сделаю

вам такую же прическу, как делал Ее Величеству к Большому Карнавалу в

Версале... — Тут же начались ахи и охи: — Ах, Париж! Ах, Карнавал!!!

Да эти купчихи рады - радехоньки к чему-то новому приложить голову

и руки. Ведь к торговле их не подпускают. Притом еще и мода. Веление

времени... Вот сдвинуть их к чему-нибудь доброму действительно

трудно...

27

Вечером в цирюльню зашел длинный Гуго, молодой писец из Ратуши.

Он долго извинялся, наконец решился сесть и, помявшись, сказал:

— Ведь на карнавале нужны маски, месье Жан. Я слышал, что богатые

дамы уже выписали из Майнца маски по 3 и даже по 6 талеров. Это

слишком дорого. Можно было бы делать маски здесь и продавать их

подешевле. Вот я принес образцы... — он показал полумаски, обшитые

шелком и атласом.

— Прекрасно! Вы сами так аккуратно обшили их, — одобрил Жан.

— Нет. Это моя невеста старалась...

— Хорошая мысль. Можно неплохо заработать. Масок потребуется не

меньше сотни, а то и двух. Доброе дело. Зайдите к Мессиру Джакоми в

трактир фрау Сакс. Он даст вам образцы венецианских масок. Конечно,

большие, настоящие маски вам не повторить. Но полумаски у вас

неплохие. И еще, старайтесь не делать одинаковых. — Мастер взял две

розовых полумаски и чернилами нарисовал на одной высокие брови, а на

другой — цветочек.

— Вот так. Удачи вам, Гуго!

Во вторник, на страстной неделе, Жан причесывал сероглазую фрау

Анну Гросенталь, очаровательную и очень богатую даму.

— Эта толстая курица, Марта Аллебарди, говорит, что на Карнавале

любая маска может пригласить танцевать даму, — сказала красавица, —

Вот вранье! Так меня и лакей вздумает пригласить!

— Марта упустила очень важную подробность, — ответил Мастер, —

Дама не обязана принимать приглашение. А настоящая дама, как вы, фрау,

с первого взгляда узнает мужлана и невежду под любой маской. Знаете, в

Карнавальной свободе есть и некоторые преимущества. Например, даме

нравится благородный молодой человек, подчиненный ее мужа. Вот вам

возможность совершенно невинного, но очень приятного флирта...

— Может быть, — задумчиво сказала фрау Гросенталь, — Но к этому

трудно привыкнуть сразу...

***

Наконец наступил день Карнавала. Три дня перед этим у мастера

Жана не было ни минуты отдыха. Все хотели явиться на карнавал в его

прическе. Но вот зазвонил колокол на ратуше, и мастер, отпустив

последнюю клиентку, поспешил к Восточным воротам. Ведь Карнавал

был все-таки его детищем.

А у ворот уже выстроилась Карнавальная процессия: негры и китайцы,

цыганки, московиты и турки, прекрасные дамы в полумасках, черти и

рыцари. Мастер торопливо шел мимо, раскланиваясь на ходу.

— Дядя Жан! Милый! — Юная Весна в венке из подснежников

затанцевала на высокой карнавальной колеснице, посылая мастеру

воздушные поцелуи. Жан помахал ей рукой.

— Как хорошо, что я встал сегодня до рассвета и успел причесать

Жаннету, — подумал он, — Впрочем, она все равно краше всех...

28

Трое конных рыцарей в доспехах с опущенными забралами разом

повернули коней и склонили перед Жаном тяжелые копья с пестрыми

флажками.

— Виват Магистр Жан, Великий Кудесник! — сказали они в один голос.

Жан улыбнулся: — Виват отважные рыцари! Не поднимайте забрала,

сейчас я назову вас... Раз! Два! Три! Готово. Справа — Франсуа, в

середине Дени, слева — Рено. Верно?

— Все верно... А как вы угадали? — Но Жан спешил дальше.

На лугу у реки уже собрались все жители Бюргерштадта и окрестностей.

Богатые купцы с семьями сидели в ложах, украшенных коврами и

пестрыми тканями (место — червонец). Бюргеры — на лавках трибун (от

половины талера до двух); беднота и подмастерья облепили окрестные

деревья или просто расселись на травке.

В центральной ложе, разубранной флагами, разместились Бюргенрат и

Карнавальный Комитет, с герром и фрау Бургомистр в центре.

Трубы и литавры оркестра Соломона Шапиро грянули марш,

распахнулись тяжелые ворота, и Карнавальная процессия вышла из

города. Впереди - Пастор, потряхивая седыми, тщательно завитыми

локонами дирижировал. За ним шли двенадцать весьма упитанных

фройляйн в белых платьях и нескладно распевали псалмы.

— Без Бога ни до порога!

Процессия выстроилась на лугу полукругом, пастор сказал краткую

проповедь, и

КАРНАВАЛ НАЧАЛСЯ!

По знаку папаши Джакоми двинулась огромная колесница

Меркурия, Бога Торговли. Его изображал Курт Зильбергрошен, сидевший

на груде мешков с надписью: «Золото» . Верные слуги вели за ним

тяжелые фуры, нагруженные мешками и корзинами с надписями:

«Перец», «Гвоздика», «Шелк». Стража, с длинными алебардами, под

командой очень важного Старшего Сержанта Шульце, шла вокруг. Бог

Торговли, запинаясь, прочел стишок о пользе купечества:

— Мы соединяем дальние страны, хлеб даем беднякам и вдовам...

Но уже выехала навстречу Колесница Марса, увешанная щитами. Бога

Войны изображал сам Капитан, в кирасе, в медной каске с высоким

султаном. Его усы грозно торчали вверх. Он махнул длинной шпагой, и

шайка пестро одетых «разбойников» кинулась грабить Бога Торговли.

Стража встретила их в алебарды; но пока они отбивались от наседавших

бандитов, вторая шайка, по разбойничьему свисту «атамана» (Жан узнал

Бойзена, несмотря на черную полумаску), забежав с другой стороны, уже

резала веревки на возах...

Тут заиграла нежная музыка, и в середину схватки въехала Колесница

Богини Весны. Драка прекратилась. Юные девушки надевали на

раскрасневшихся воинов венки из желтых одуванчиков, и те затихали.

Жаннета станцевала на своей Колеснице грациозный танец Весны и спела

о пользе Мира и Любви.

29

Грозный Марс сложил к стопам Жаннеты свою страшную шпагу, и

был за это награжден венком из подснежников...

Потом был объявлен рыцарский турнир.

Вновь затрубили трубы, и братья Джакоми преломили копья в честь

своей милой сестренки.

— Где они научились владеть этим древним оружием, — подумал Жан, —

Неужели старый Джакоми умеет и это?

Трижды съезжались рыцари. Самым ловким и удачливым оказался

рыцарь Черной Звезды — Дени. Он и получил в награду алый шарфик

Богини Весны.

Затем трое подмастерьев разыграли веселый фарс о глупом купце,

толстом монахе и развеселой купеческой женке. В конце из-под телеги

выскочила компания шумных чертей с вилами и с визгом и свистом

утащила всех троих в ад.

— Прекрасно сыграно, — похвалил Жан, — Как ты успел их так

подготовить?

— Талантливые ребята, — ответил папаша Джакоми, — Того, что играл

монаха, я бы с удовольствием взял в труппу.

— А сюжет-то из Декамерона! Кто тебе переделал?

— Да сам.

Тем временем храбрые рыцари сняли свои доспехи и натянули меж

двух высоких столбов канат. И представление началось!

Братья ходили по канату, плясали на канате, жонглировали тарелками

и горящими факелами, а потом построили пирамиду: на плечи Дени

забрался Рено, на него — Франсуа, и выше всех Жаннета! Дени

неторопливо пронес груз от столба до столба. Сердца у зрителей так и

замирали, две дамы грохнулись в обморок, но все кончилось хорошо.

Потом были еще фарсы, потом акробатика, а затем старый Джакоми

показывал ФОКУСЫ! И какие! Вы таких никогда не увидите...

Но вот очистили поле, грянула музыка и начались танцы. В первой

паре менуэта мастер Жан вел фрау Бургомистр. За ними — остальные.

Казалось, прорвало плотину веселья. Танцевали все, неумело, неловко, но

яростно и неутомимо. После многих лет скуки и запретов граждане

Бюргерштадта хотели наплясаться и навеселиться вдоволь. Признанным

королем бала был, конечно, мастер Жан. Даже юные братья Джакоми не

могли с ним соперничать. Папаша Джакоми долго сидел в сторонке, но

оркестр играл так заразительно. Он не выдержал и, пригласив фрау

Гинцель (еще позавчера — фрау Шварц), пошел танцевать тоже.

Стемнело, и танцы продолжались при свете факелов. Местные

трактирщики предусмотрительно выкатили на луг бочки с вином и пивом,

чтобы танцоры могли подкрепиться...

К мастеру подошел цыганенок и что-то шепнул. Мастер вскочил на

колесницу Весны и взмахнул руками. Музыка смолкла.

— Слушайте, добрые граждане Бюргерштадта! Слушайте, — воскликнул

Жан, — Наш Карнавал сегодня, первый Карнавал в Бюргерштадте, — в

30

честь Весны! В честь любви и молодости! Так пусть каждый украсит себя

цветами, ради Любви, Молодости и Весны! Это мой подарок вам, добрые

Бюргеры!

В круг въехали две повозки, нагруженные ветками черемухи и сирени.

Смуглые мужчины раздавали и разбрасывали душистые гроздья направо и

налево... Все смешалось. Началась давка, суматоха, каждый хотел

получить свою ветку, а то и две:

— Ведь задаром! А вдруг не хватит?

Запыхавшаяся, потная и счастливая фрау Бургомистр с большим

букетом сирени, поднесенным ей Франсуа, вошла в центральную ложу.

— Вина, — воскликнула она, — Помираю, пить хочу!

Отто фон Цвайбрюкен, молодой секретарь Бюргенрата, подобострастно

поклонившись, подал ей серебряный кубок с вином. Сквозь его

аккуратнейшую прическу просвечивала заметная плешь.

— Послушай, майн херц, — обратился к ней Бургомистр, — Что там за

смуглые молодцы на повозках? Неужели цыгане?

— Ты с ума сошел, милый! Какие могут быть цыгане в Бюргенштадте!

Мастер Жан подошел к Джакомо Джакоми. — Пора.

Тот вынул кремень, кресало, высек огонь и поджег фитиль. По тонкой

веревочке побежал почти незаметный огонек.

ФЕЙЕРВЕРК! СМОТРИТЕ! ФЕЙЕРВЕРК!

Взлетели в воздух красные, желтые, зеленые ракеты, закрутились

огненные колеса, небывалыми цветами рассыпались над рекой бураки...

Ошеломленные бюргеры, задрав головы, любовались невиданным чудом...

Пустые повозки тихо отъехали в сторону и в темноту...

Мастер Жан подошел к первой. Хельмут, все еще в гриме и в черной

бороде, заботливо усаживал в темной глубине повозки свою красавицу.

Сундучок Кэтхен он поставил в передок.

— Счастья вам, ребятки! Ждите в гости, буду в Антверпене, зайду...

— Мастер, ты только скажи, я за тебя душу отдам!

— С Богом! — Лошади пошли шагом, потом быстрее, быстрее...

У трактира фрау Сакс братья Джакоми споро укладывали свое

имущество в большой фургон. — Дядя Жан, — воскликнула Жаннета, —

Я уложила ваш саквояж и плащ тоже...

Папаша Джакоми вышел из трактира, пошевелил пальцами:

— Кажется, ничего не забыли. Трогай! Отдохнувшие лошади взяли

рысью.

А сзади еще долго взлетали ракеты, крутились огненные колеса,

рассыпались искрами разноцветные бураки....

1975г.

31

Сапожник Нахум

Замок графа Гуго был абсолютно неприступен. Его сложенные из

огромных валунов стены поднимались прямо из волн широкого озера и

были так высоки, что самый лучший лучник не смог бы пустить стрелу до

зубцов. Добраться до замка можно было только в лодке. Железная

решетка из толстых прутьев закрывала единственную арку ворот. А

круглая башня — Донжон, поднималась высоко над стенами.

Над башней развевалось знамя Гуго Непреклонного: Алый Дракон на

зеленом поле.

По плоской кровле Донжона ходит старый граф Гуго, худой, высокий,

с длинными седыми усами. Тенью, в полушаге сзади и справа, ходит за

ним юный Мишель Кретьен, оруженосец графа. И терпеливо стоит в

стороне, опершись на парапет, очень похожий на отца младший граф

Гуго. Только глаза у него добрее и мягче, чем у старого графа.

Граф Гуго Непреклонный не в духе. Очень не в духе. Заперли его

нынче в собственном замке, как крысу в мышеловке. Особенно обидно,

что из-за сущего пустяка.

Собрались на Пасху во дворце Графа соседи. За праздничным столом

барон Поль Леман остро пошутил над скупостью хозяина. Граф смолчал.

Но чуть погодя мигнул кравчему. Тот и подсыпал в кубок барона

флорентийского порошка. Через два дня барон Поль умер. Царство ему

небесное. Все там будем. Не он первый, не он последний. Да вот сын

барона, рыжий Шарль, нет бы обрадоваться, да спасибо сказать, ведь

Владетелем стал, а он взбесился, черт те с чего. Поднял всех соседних

рыцарей и дворян. А ведь у каждого из них свои счеты со старым Графом.

Каждого он когда-нибудь крепко обидел... И осадил Непреклонного в его

замке.

Замка-то им не взять. Хоть всех королей мира собери, замок

неприступен. Но эти олухи и не думают штурмовать его высокие стены.

Рыжий Шарль грозится заморить графа голодом.

— Траву жрать будете, землю жрать будете, пока все не передохнете! Мы

не отступим, — кричал он, размахивая своими ручищами. Как под ним

лодка не перевернулась! Цепь лодок, связанных толстым канатом,

окружила замок. В лодках — лучники. Птицу не пропустят.

Сердится граф Гуго. Третий месяц длится осада. Запасы кончаются.

Даже за графским столом едят не досыта. Похудели откормленные

арбалетчики графа. А о спрятавшихся в замке горожанах и говорить

нечего. Пухнут от голода. И никто из друзей Графа не спешит на помощь.

А ведь клялись в верности... Ладно! Сколько ни смотри вокруг, все равно

ничего доброго не увидишь...

Гордо подняв голову, Граф спускается с башни и идет через двор

замка. Он не видит голодных людей, не слышит плача детишек.

(Последнее время ревут меньше. То ли ослабели, то ли перемерли с

32

голоду...) Граф выше этого. Так же, глядя выше голов, за ним идет

Мишель, оруженосец. Последним, устало опустив голову - граф Гуго —

младший.

У входа в подвал поднимается с чурбачка седой старичок в кожаном

фартуке, графский сапожник Нахум. Низко — низко, почтительно

кланяется он Графу. Но Граф проходит мимо, не замечая старика. И

оруженосец не замечает. Только младший граф Гуго мимолетно

улыбается старику и приветливо кивает головой.

Ушли. Рэб Нахум снова уселся на чурбачок, подслеповато

прищурился, кольнул шильцем, вколотил гвоздик... Из-под его верстака

вылезли, осторожно оглядываясь, трое ребятишек.

— Сказку! Дедушка Нахум, давай сказку! — Сапожник погладил бороду,

улыбнулся, и начал сказку про умного мельника и глупого принца...

Тянутся к старику ребятишки. Не боятся его совсем. А не каждый из

взрослых горожан решится подойти к старому Нахуму.

Странный человек. Чужак. Еврей! Может, и колдун... Взрослые

помнят, еще десять лет назад в городе жили и другие евреи. Целую улочку

занимали, грязную и тесную Жидовскую улицу, возле городской стены.

Ремесленники, мелкие торговцы, жили они тихо, замкнуто, никого, вроде

не обижали.

Да приехал под Рождество из Рима бродячий проповедник, фра

Анджело. Две недели проповедовал он в Городском Соборе.

— Все зло в мире, — кричал он, — от евреев! И чума, и голод, и война, и

болезни... Дьяволово отродье! Христа распяли! В свою мацу они кладут

кровь христианских младенцев! Пока их не изведете, добра не будет...

Народ и озверел. На Крещенье горожане пошли на Жидовскую улицу.

Дома погромили, разграбили, а всех евреев заперли в ихней Синагоге. Фра

Анжело уговаривал их креститься. — Кто крестится, того отпустим. А

остальных утопим в озере... Думайте до утра и молитесь!

Да вот странно. Никто не захотел креститься. Даже женщины. И дети.

Сапожника тогда не тронули. Запретила старая Графиня.

— Кто сошьет мне такие красивые и мягкие сапожки, если эти Хамы

утопят Нахума. Это мой еврей!

Повезло старику! Другой бы обрадовался, ведь от смерти спасся, и

молчал бы в тряпочку. Но не Нахум. Прибежал к старой графине, плакал,

ноги ей целовал, все уговаривал, хоть детей спасти. Но старуха его

выгнала.

Тогда сапожник отправился к молодой графине, она как раз ждала

первенца, и ведь умолил! Хоть и боялась невестка старого графа, а все ж

пошла просить его за еврейских ребятишек. Должно быть, в добрый час

зашла. Смилостивился старый Граф. Приказал отдать Нахуму всех

ребятишек, ростом ниже его меча.

И вот на закате выехал из дворца отряд арбалетчиков, а впереди,

держась за стремя графа Гуго - младшего, бежал старый сапожник.

Молодой граф — добрая душа. Из огромного отцовского арсенала он

33

выбрал самый длинный, старинный двуручный меч. И двадцать восемь

ребятишек отдали сапожнику.

Три дня прожили они в подвале, в его мастерской. Стряпуха Жанна,

прачка Аннет и горничная Марго помогали старику умыть, накормить и

успокоить детей. На четвертый день приехали из соседнего городка евреи

на двух фурах, забрали ребятишек. Они ведь здорово держатся друг за

друга, евреи-то. И детей любят.

А всех взрослых тогда утопили в озере. Так и остался Нахум

единственным евреем у нас в городке. Впрочем, человек он добрый.

Недаром так любят его ребятишки.

***

Голодно в замке. Даже за графским столом — голодно. На золотых

тарелках дворецкий подает крохотные порции супа, жаркого... А слугам

достаются объедки. Мишель Кретьен всегда голоден. Он молод, силен.

Ему много надо. Конечно, Мишель ловчит, подлизывается к стряпухе,

старается урвать что-нибудь съедобное, даже украсть... Но каждую ночь

ему снятся ароматные булочки из отцовской печи (ведь отец у Мишеля —

пекарь), и похлебка с чесноком, которую варила мать...

Часто Мишель среди ночи просыпается от голода и долго не может

уснуть. Так и в этот раз. Он долго ворочался на своем тюфяке, вытирал

пот, потом встал и высунулся в окно, подышать воздухом. Поздно.

Наверное, все уже спят... Луна светит...

Нет, не все спят в замке. Какие-то тени суетятся у пристани, не

зажигая огня, говорят шепотом... Ночью далеко слышно, а все равно не

разберешь. Мишель вслушался. Вроде басит каноник Мартэн... А может,

нет? Вот какая-то тень двинулась по каналу, маленькая, меньше лодки.

Заскрипели железные ворота...

Кто-то покинул замок! Разведчик? Лазутчик? Гонец? Но почему об

этом не знает старый граф Гуго? А может, знает? Нет. Из спальни

доносится заливистый храп старика. Ни с чем не спутаешь...

Может в замке измена? Может, граф Гуго — младший затеял тайные

переговоры с врагом? Вот бы узнать! Мишель всем сердцем предан

старому Графу, а тот его совершенно не ценит. Тут бы заметил! Тут при

удаче можно и рыцарское достоинство заработать... Главное, не зевать.

Ежели кто и уплыл из замка, то к рассвету вернется. Людей здесь не

много, каждый на виду... Если спрятаться в правой сторожевой башне, там

бойница у самых ворот. Никто не проскользнет незамеченным.

Сказано — сделано. Мишель удобно устроился возле бойницы и

приготовился ждать. Мерно плещется волна о камни. От озера тянет

сыростью. Мишель размечтался...

Вот он приводит к старому Графу тайного гонца с письмом от барона

Шарля. Граф взбешен изменой сына. Он лишает его наследства. Обнимает

Мишеля и посвящает его в рыцари... — Женись на моей внучке, —

говорит Старик. — Ты станешь моим наследником! —

34

Правда, маленькой Ивонне всего восемь лет, но она подрастет. А что?

Мишель Кретьен не лыком шит, даром что сын пекаря. Я молод, красив,

силен... И уж конечно, не такой рохля и слюнтяй, как младший граф Гуго.

Не следует мечтать на посту. От сладкой мечты так близко до

сладкого сна...

Мишель проснулся оттого, что солнце напекло ему голову. Проспал!

Обидно... Он прошелся по замку, подозрительно вглядываясь в каждого

встречного. Но ничего не заметил. Стучал молотком у своего подвала

сапожник Нахум. Двое ребятишек сидели возле его ног и слушали сказку.

Бродили из угла в угол голодные и злые арбалетчики. Бабы на заднем

дворе варили что-то вонючее... Все было как обычно. Ладно. Такие дела в

одну ночь не делаются. И уж во второй раз Мишель не сплошает.

***

Ночью Мишель снова пробрался к бойнице и приготовился

караулить. Тихо в замке. Ох, как тихо. Чуть слышно плещет озеро о

каменные стены. Мишель и не заметил, как заснул.

Проснулся под утро, от холода и сырости, да и нога затекла. Чуть не

взвыл от злости и обиды. — Ах ты, пентюх деревенский! Раззява! Опять

проспал свое счастье...

Вдруг чуть слышно заскрипел засов. Послышался тихий говор.

Мишель приник к бойнице: — Есть! — Совсем рядом, возле ворот стоял

сапожник Нахум. Мишель его сразу узнал. Ворота приоткрылись, и старик

спокойно, будто он шел по земле, вошел в замок. Вошел, а не вплыл.

Колдовство? Чудо? Мишель прекрасно видел, никакой лодки не было!

Оруженосец бросился к двери, но кто-то задвинул засов снаружи.

— Отсюда можно выбраться через стену, поднявшись на третий этаж. —

вспомнил Мишель и побежал по лестнице. Но пока он поднялся и

спустился, все исчезли. Во дворе никого не было. В каморке старого

Нахума виднелся огонек, но дверь была заперта.

***

После завтрака к сапожнику пришел сержант арбалетчиков Дюран.

— Граф хочет тебя видеть, старик. Пошли. — Рэб Нахум встал с чурбачка,

снял передник... — Мне бы руки вымыть.

— Поторопись. Сойдет и так.

Старый Граф сидел на резном деревянном кресле с высокой спинкой.

За его плечом стоял оруженосец.

Сапожник низко поклонился Графу еще от двери. Подойдя, поклонился

еще раз: — Желаю здравствовать Вашей Светлости...

Граф не ответил ему. Чуть повернув голову, он кивнул Оруженосцу.

Мишель начал:

— Вчера и сегодня ночью ты уходил из замка тайком. Не пробуй

отпираться! Я хорошо разглядел тебя. Отвечай! Никакая ложь тебе не

поможет. Кто тебя послал? Кому ты служишь? К кому ходил? Отвечай!

Какая измена в замке?

Сапожник молчал, с заметным интересом разглядывая оруженосца.

35

— Что за колдовство помогает тебе ходить по воде? Колдуна ждет костер!

Отвечай, старик!

Сапожник молчал. Он не боялся. И это поразило Мишеля.

— Покайся, и может быть господин Граф простит тебя! Отвечай, или я

кликну палача...

Сапожник посмотрел на старого Графа: — Ваша Светлость, что, я таки

должен отвечать этому, — Нахум запнулся, — Молодому человеку?

Граф кивнул.

Нахум помолчал, потом начал, глядя старому Графу прямо в лицо:

— Когда эти нечестивые филистимляне осадили замок Вашей Светлости,

в нем спряталось много горожан. А с ними — детишки. Осада долгая, есть

стало нечего. Дети просят: — Мама, хлебца! — А хлеба нет. Просто

сердце разрывается...

У Вашей Светлости — высшие заботы. Какое Вам дело до голодных

ребятишек. А старый Нахум не может уснуть, когда рядом мучаются дети.

Вот я и стал думать и так, и этак — как им помочь? Свой кусок хлеба

отдать? Их не накормишь. Вот, если бы вывести их из замка, переправить

к родным... Конечно, на озере стража, лодки, канат... Не проплывешь. А

если пройти? Пешком. Ночью, да в туман пройти можно...

Вы скажете, по воде, как посуху, не пройдешь. Но ведь я сапожник,

Ваша Светлость! Я — мастер. Думаю: — Неужели ты, старый Нахум, не

сможешь сделать такие сапоги, чтобы можно было идти по воде, как

посуху? — Ну вот, я их и сделал. Если Ваша Светлость позволит, месье

Дюран принесет мою кожаную сумку. Она лежит под верстаком...

Граф кивнул. В его глазах впервые появился явный интерес.

Сержант, слушавший сапожника с большим любопытством, побежал

за сумкой.

— Сорок лет я работаю в доме Вашей Светлости. Сорок лет! И неужто Вы

поверите этому... молодому человеку, что Нахум — колдун и изменник?

Но тут Сержант принес сумку, и старик вынул из нее странные сапоги.

Они были на очень толстой и длинной подошве, напоминавшей короткие

лыжи.

Граф взял их в руки, с любопытством рассмотрел: — Пойдем.

Покажешь.

На каменных ступеньках пристани сапожник сел переобуваться.

Подошли каноник Мартен и младший граф Гуго. Молча встали в

сторонке.

Нахум сошел на воду и спокойно, как по дорожке, прошел по каналу,

до решетки ворот и обратно.

— Вот и все колдовство, Ваша Светлость! А в сумке еще две пары сапог,

поменьше. Вот эти — для малышей. А эти — для тех, что постарше. Так я

и вывел всех детишек из замка. Как раз сегодня вывел двух последних.

Теперь они живы будут...

36

У меня сегодня такой большой праздник, Ваша Светлость. Ну, прямо

как Пасха! Такой день! И вдруг — Изменник! Колдун! — Стыдно, Ваша

Светлость!

— Неужели тебя ни разу не заметили, Нахум? — спросил молодой Граф.

— Бывало и замечали... Да ведь сторожа-то мои соседи и заказчики: Жак

Дюамель, Франсуа Дежан, Гастон Анжу... Я сказал, что сошью им потом

сапоги задаром. Они меня и пропустили... Да кому нужен старый

сапожник и малые детишки...

— Куда ты дел этих детей, — вдруг злобно крикнул Мишель Кретьен, —

Ваша Светлость, все знают, что эти проклятые жиды воруют

христианских младенцев! Они добавляют христианскую кровь в свою

поганую мацу...

Нахум повернулся к оруженосцу. Он как будто вырос от негодования:

— Какая гнусная ложь! Бог запретил нам употреблять в пищу любую

кровь. Это великий грех для еврея! Поэтому мы и не едим ни мяса, ни

птицы, убитой христианином. Резник должен выпустить всю кровь, до

капли, только тогда мясо можно есть.

— Молчи, поганый жид! — замахнулся на старика оруженосец.

Каноник Мартен удержал его руку. — Как Вам не стыдно, Мишель!

Святая Церковь давно отвергла эти гнусные суеверия. И уж совсем нелепо

обвинять в краже детей добрейшего Нахума... Все дети в монастыре

Сердца Иисуса, у настоятеля, отца Жерома. Он каждый раз присылает мне

записку, чтобы родители не тревожились. Вот и сегодня прислал... —

Каноник вытащил из рукава рясы клочок пергамента.

Старый граф Гуго прочел записку, далеко отставив ее от прищуренных

глаз. — А я-то удивлялся, откуда на моем столе появляется то дичь, то

знаменитые монастырские колбаски... Нахум, а можно обуть в твои сапоги

моих арбалетчиков? Ночью они бы сняли часовых...

— Никак нельзя, Ваша Светлость! Сапоги выдержат только очень легкого

человека, вроде меня. Не больше двух с половиной пудов. А арбалетчики

у Вашей Светлости рослые...

— А сделать сапоги побольше?

— Не из чего, Ваша Светлость! Я и на эти уже извел весь запас

итальянской пробки, заготовленный для дамских каблучков...

— Жаль. Ладно, ступай, старик. — Потеряв всякий интерес к Нахуму,

старый Граф зашагал ко дворцу, как всегда, глядя поверх голов и не

отвечая на поклоны челяди.

—Однако ваш оруженосец далеко пойдет, — заметил отец Мартэн, шагая

рядом с Графом.

—Что вы хотите, отец Мартен, кровь! Он всегда будет трусом и подонком.

Тут ничего не поделаешь. Вот кончится эта проклятая осада, я выгоню его

взашей и возьму молодого бедного дворянина. Они не так услужливы,

зато храбры и надежны...

37

***

Прошло еще две недели. Ничего не изменилось в замке. Только стало

еще голоднее. Чаще стали ссоры. Двое арбалетчиков, подравшись из-за

пустяка, прирезали третьего, Граф приказал повесить обоих.

Мишелю всегда хотелось есть. Иногда, если удавалось заскочить в

залу перед приходом господ, он успевал стащить кусок-другой с блюд,

закрытых золотыми крышками.

— Не заметят...

Но, повадился кувшин по воду ходить, тут ему и голову сломить. Как-то

он удачно забежал в обеденный зал — никого не было. Под золотой

крышкой лежала единственная котлетка. Такая румяная, такая аппетитная!

Не выдержав, Мишель сунул ее в рот.

— Что ж ты делаешь, бесстыдник, — стряпуха вошла в зал как раз в этот

момент, — Я для маленькой графини последнюю голубку прирезала, а ты

дите грабишь!

Мишель рванулся к выходу, и, конечно, налетел на старого Графа.

— Куда это ты так спешишь, — брезгливо сказал старик, ухватив Мишеля

за шиворот. — И что за крик?

— Ваша Светлость, — сказала оробевшая стряпуха, — Этот Ирод у

маленькой графини обед стащил.

Граф посмотрел на жирный рот Мишеля, на бегающие глаза.

— Сержант! Всыпьте этому мерзавцу пятьдесят горячих... И пусть он

больше не попадается мне на глаза...

Двое арбалетчиков выпороли Мишеля на конюшне. Оруженосца не

любили. Никто не любит наглецов и выскочек. Поэтому Пьер и Франсуа

постарались. После порки Мишель с трудом добрался до своей каморки и

упал на тюфяк. Вечером зашла стряпуха.

— Эк тебя отделали, парень. Право, жаль. Дай-ка я тебе спину смажу.

Капелька бальзама еще осталась... Не реви, до свадьбы заживет...

Если б ты из чьей другой тарелки стащил, я б смолчала. А маленькая

графинюшка и так едва на ногах держится... Дите...

Бальзам помог. Боль в спине и в ягодицах утихла. Но уснуть Мишель

не мог. Горькая, бессильная ненависть переполняла его. Отомстить! Как?

— А что мне этот замок? — подумал он вдруг холодно, — Кончится

осада, Граф меня выгонит, да еще и ославит... Того и гляди, обзовут

«поротым». На улицу не выйдешь... А ежели переметнуться сейчас к

барону Шарлю, можно и Графу отомстить, и разбогатеть... Арбалетчики

ослабли, на постах спят. Открыть ворота и уйти на маленькой лодке —

запросто...

Мишель осторожно выглянул в окно. Замок спал. Присев на пустой

бочонок, дремал на посту Пьер, арбалетчик.

— Нескоро ты проснешся, — подумал Мишель — Ужо расплачусь за эту

порку. — Босиком, неслышно подкрался он к часовому, и всадил ему нож

под лопатку. Тот даже не вскрикнул. А Мишель отвязал маленькую лодку,

38

осторожно вытянул засовы, приоткрыл ворота и был таков. Никто его не

заметил.

***

— Стой! Кто плывет? — окликнули его из сторожевой лодки.

— Лазутчик из замка к барону Леману.

— Давай сюда, поближе...

Рене, сокольничий барона Шарля, сидевший этой ночью в карауле,

перелез в лодку к Мишелю.

— Ба, да я тебя знаю! Ты ж Мишель, пекарев сын... — ловко обыскал его,

отобрал нож, связал руки.

— Не обижайся, так положено. Доставлю тебя к господину Барону, там и

развяжу. — И сел за весла.

Вот уже и пристань. В гостинице «Красный Лев» все спали. Но

услышав про лазутчика, барон встал и вышел, большой, тяжелый,

почесывая рыжую шерсть на груди.

—Что у тебя, Рено?

— Мишель, графский оруженосец, переметнулся.

— Говори, с чем пришел.

— Господин барон, разговор тайный...

— Ладно. Пошли ко мне.

Мишель сел, растирая затекшие от веревки руки.

— Что вы дадите, если я открою ворота замка графа Гуго?

— А что ты хочешь?

— Я хочу стать рыцарем!

— Хо! хо! хо!, — загрохотал Барон. — Рыцарские шпоры за

предательство! Не жирно ли будет? Ладно. Получишь деревню Эсташ.

Станешь дворянином. Мишель д' Эсташ — звучит!

—А если я не соглашусь?

—Так я тебя повешу. Соглашайся, парень. Другого выхода у тебя нет!

Мишель согласился.

***

Скоро от пристани отвалило четыре тяжелых баркаса, набитых

рыцарями, оруженосцами, арбалетчиками... На озеро спустился густой

туман. Лодки плыли, как в киселе. Гребли осторожно, бесшумно.

Показался замок.

— Ворота правее. — шепнул Мишель. Он сидел рядом с Рено, на

передовом баркасе.

— Не вздумай шутить со мной. — предупредил его барон Шарль еще на

пристани. — Нож у Рено длинный. Он не промахнется.

Ворота так и остались открытыми. Тяжелый баркас нырнул в темную

пасть арки и бесшумно выплыл у пристани.

— Вперед! — Воины посыпались с баркаса. Каждый спешил выйти на

твердую землю. — Живо! За мной!

Рухнули под ударами двое полусонных стражей у дверей дворца.

— Спасайтесь! — закричала какая-то женщина.

39

Младший граф Гуго, босиком, полуодетый, схватив только щит и меч,

выскочил на лестницу, и вовремя. Барон Шарль, прихрамывая, уже бежал

по ней. За ним — латники.

Лестница узкая. Больше трех рядом не встанут. Зазвенели мечи. Гуго -

- младший ловко отбивался от троих сразу. Он бы продержался и

подольше, да сокольничий Рено вложил в арбалет тяжелую стрелу,

выждал момент...

« Донг» - запела тетива. Молодой граф выронил меч из пробитой руки.

— Взять его живьем, — рявкнул барон Шарль.

Но за короткое время, на которое молодой граф задержал врагов,

старый граф Гуго успел увести женщин в башню Донжона, потайным

ходом. На втором, «господском» этаже Донжона никого не было.

Сьер де Сент Круа ворвался в первый этаж башни, но Дюран и

Франсуа успели втащить на второй этаж деревянную лестницу и

захлопнуть тяжелый люк.

— Черт возьми! Они опять улизнули! — сказал де Сент Круа барону

Шарлю. — До старика нам не добраться.

Барон Леман вышел на середину двора, поднял голову, крикнул:

— Граф Гуго! Сдавайтесь! Чего зря кровь проливать?

Арбалетная стрела ударила Барона в грудь. Миланские латы

выдержали.

— Скажите отцу, чтобы он не дурил, — обратился Шарль к графу Гуго -

младшему. Каноник Мартен перевязывал ему раненую руку.— Там

женщины и ваша дочь...

Молодой Граф откинул левой рукой с лица русые волосы:

— Отец! Пожалей женщин!

— Ни за что! Граф Гуго Непреклонный не сдается!

— Безнадежно... Он не уступит.

— Добро. — сказал Рыжий Шарль, — Тогда мы его подогреем. Эй,

ребята! Тащите в Донжон дрова, да побольше! Графу Гуго — холодно!

— Поджарим старого черта, — захохотали латники Барона. Пошли в дело

сухие дрова, аккуратно сложенные у западной стены. Прячась от

арбалетных стрел, латники охапками стаскивали их в нижнюю залу

Донжона.

- Господи! Пресвятая Богородица! Смилуйтесь над ними, — прошептал

Каноник. Кто-то тронул его за локоть. Мартен обернулся.

— Чего тебе, Жанна? — Стряпуха знаками манила его за собой, в подвал.

Старый Нахум встал со своего чурбачка. На его плече висела кожаная

сумка. — Господин Каноник! Будьте милостивы, покажите потайной ход

в Донжон... Я бы пошел к милостивому Графу...

— Ты с ума сошел, Нахум! Сгоришь ни за грош...

— Как Бог даст. Гляньте в бойницу, господин Каноник. Цепь лодок сняли.

— Верно. Ну и что?

— А там маленькая графиня. Жалко девочку. Зачем ей погибать? Может, я

смогу ее увести?

40

Каноник долго смотрел на старого еврея. Этот горбатый старик уже

вывел из замка всех детишек. Осталась одна Ивонна. И он готов идти на

верную смерть, пытаясь спасти ее...

— Пойдем, Нахум. Я попробую...

— Спаси его Пресвятая Дева Мария и Николай Угодник, — закрестила в

спину старика стряпуха.

Во дворце шел грабеж. Солдаты и рыцари тащили, кто что мог. На

священника и старого еврея никто не обратил внимания. В маленьком

коридорчике возле опочивальни старого Графа, Каноник нашел секретный

выступ, в стене открылась узкая дверь, и старый Нахум нырнул в нее. И

Каноник тоже перекрестил его в спину: — Матерь Божия, помоги ему...

***

Стоя на коленях на широкой, плоской кровле Донжона, старый Граф

громко читал заупокойную молитву. В сторонке плакали старая и молодая

графини. И молча, как мышка, стояла между матерью и бабкой маленькая

Ивонна.

— Извините, что я помешал Вам, Ваше Сиятельство... — Нахум тронул

Графа за плечо. — Но лодки с озера уже сняли...

— Зачем ты пришел сюда, старик? Мы все здесь погибнем. — сурово

сказал Граф.

— Жизнь человека — в руках Всевышнего. И никто не знает ни дня, ни

часа. Но лодки с озера ушли. И я хочу увести Вашу внучку... Вот сапоги в

сумке...

— Пустить Ивонну с тобой? Чушь! — ответил Граф.

Молодая графиня упала перед ним на колени:

— Батюшка! Ради Господа! Ведь Нахум уже спас всех детишек! Всех,

всех спас! Зачем же гибнуть моей девочке? Она и не жила совсем...

— Встань, дочка. — поднял старый Гуго невестку, — Их заметят. Уже

рассвело совсем. На озере они будут видны, как на ладони...

— Мы спустим их с задней стороны Донжона. Люди барона Шарля

заняты штурмом. Кто сейчас смотрит на озеро?

— Ладно. Попробуем. Обувай внучку, старик.

***

Барон Шарль Леман стоял во дворе замка, задрав голову.

— Что случилось со старым Графом? — удивленно сказал он сьеру де

Сент Круа, — Обычно от этой старой мумии трех слов подряд не

услышишь. И вдруг он начал поносить нас и ругается уже минут десять,

без перерыва...

— Злится Старик. Не хочет помирать...

— Да нет. Он смерти не боится. Тут что-то не так...

— Господин Барон! — Мишель Кретьен вышел из-за угла. — Гляньте-ка в

амбразуру... Вон там, правее... Видите, по озеру идут две фигуры.

— Идут по озеру? Что за чудо?

— Это не чудо. Старый Нахум сделал такие сапоги, в которых можно

ходить по воде. Он уже вывел так из замка всех ребятишек. А сейчас

41

уводит графиню Ивонну... Они еще близко! Дайте мне арбалет! Я их

достану!

— Не сметь! — оборвал его Рыжий Шарль. — Пусть идут... Что мне

старый сапожник и девчонка... Гляди-ка! Как по суху! Старый чудак, а

сотворил чудо. Не зря эти слова похожи...

«Донг!» — запела тетива арбалета на башне. У старого Графа рука не

дрогнула. Тяжелая стрела ударила Мишеля точно между глаз. Граф

отложил арбалет. — С этим предателем я разделался. — Старик снова

встал на колени и запел «Де Профиндус».

А по ровной глади озера, по золотой солнечной дорожке, уходили от

горящего замка старый сапожник и маленькая девочка.

Москва. 1983

42

Петушок на шпиле

В устье широкой реки, возле холодного моря стоял Город. Испокон

веков стоял он на прибрежных холмах, и никто не знал, когда поднялись

почти до облаков тяжелые, сложенные из гранитных валунов стены и

башни, когда выросли у реки верфи и склады...

А вот о главном соборе города — знали. Двести лет назад построил его

хитроумный мастер, к самому небу взметнул он тонкий шпиль

колокольни и на верхушке закрепил железного петушка, чтоб смотрел он

во все стороны, чтоб первым приветствовал солнце, чтоб ни один враг не

мог подойти к Городу незамеченным.

Рассказывали старые люди, что, закончив стройку забрался Мастер на

самый верх по деревянным лесам, сел верхом на петушка, выпил бокал

вина и швырнул хрустальный бокал с этой страшной высоты на землю.

Но не разбился бокал. Упал он на соломенную крышу бедного домика и

только треснул в двух местах. Расстроился Мастер. Это ведь — дурная

примета. И сказала старая цыганка, что простоит Петушок всего два века,

а потом упадет.

И двести лет Петушок хранил Город от бед и несчастий. Приплывали

из-за моря корабли с богатыми товарами, приходили и приезжали из

разных стран люди. Город принимал всех, рос и богател. И Петушок был

гербом Города.

Но настали худые времена. Злой король из-за холодного моря решил

завоевать Город. Два года длилась осада. Два года грохотали пушки. Но

грозно и твердо стояли каменные стены и башни Города. И не смог враг

захватить его. Пришлось убираться не солоно хлебавши. Напоследок

выпалил Король по Городу изо всех пушек, сел на корабль и уплыл к себе

обратно, за холодное море.

Вот тут-то ядро из самой большой пушки и пробило шпиль под самым

Петушком! Сначала, правда, все обошлось. Только чернела дыра в

верхушке шпиля. Но через год налетела на Город сильная буря и сломала

пробитый шпиль. Петушок, два века хранивший Город, упал на камни и

разбился на части. Наверху он казался таким маленьким, а упал, и увидели

люди, какой он огромный!

Скучно стало без Петушка. Без него, вроде и Город не тот. А куда

деваться? Можно, конечно, сделать нового, да как его на шпиль

подымешь? Нужно строить леса аж до самого верха! Это ж какие деньги

будет стоить! Да и где найти мастера на такую работу? Степан, лучший

плотник в Городе, и тот не взялся.

— Не смогу. — говорит.

Были когда-то в Городе Вологодские плотники, одними топорами

поставили на рыночной площади деревянную церковь, красоты

необыкновенной. Они бы смогли... А теперь нет таких мастеров...

43

А время шло. Год, и другой, и третий...

Зима выдалась совсем без снега, одна слякоть. А весной, в предместье,

у пани Марыси вылупился двухголовый цыпленок. И филин залетел в

Город. И торговля пошла совсем плохо...

Кричал на рынке юродивый, пророчил мор, глад и войну...

Не к добру все это, — говорили люди, — Ох, не к добру...

***

В последний день Пасхи в трактире «Веселый Барашек» не протол-

кнешься. Все столы заняты, шум, гам, песни, а где и драка... И как только

Шимон, трактирщик, ухитряется пробраться через такую толкотню, не

разлив пива, не уронив миски с тушеным барашком...

В парадном углу, под окошком, сидят люди почтенные: купцы,

мастера, а нынче и сам Бургомистр. Пьют можжевеловую водку,

закусывают угрем.

— А все ж, Панове, худо без Петушка... — говорит, вытирая длинные усы,

пан Станислав, веревочник.

— Что и говорить, конечно, худо! Да ведь и починить не просто, не правда

ли, пан Кузнец?

— А пошто его чинить? — кузнец, пан Владас отставил оловянную чарку.

— Ежели понадобится, я за три дня нового сделаю...

— За три дня? Прихвастнул, пан Кузнец, — засмеялся купец Готлиб.

— Хоть на спор, пан Готлиб. Да только смысла нет. Сделаю я Петушка, а

потом что? На кузню ставить — велик... — ответил Владас.

— Неужто никто не возьмется поставить леса? Мы бы сложились, собрали

деньги... Пан Степан, тряхни стариной! Выручай Город!

— Нет, пан Станислав, — плотник огладил седую бороду, — Стар я. А и

был бы помоложе, — тоже б не взялся. Шутка сказать — какая высота!

Ветер качнет шпиль, леса-то и сыграют...

— Худо дело. Без Петушка и город невесел, и праздник не в праздник.

— Да в ратуше и нет таких денег, — сказал Бургомистр, — Леса

поставить — не меньше 300 червонцев обойдется...

— А зачем вам леса ставить? — вступил в разговор черноусый парень с

соседнего стола, — Петушка можно поднять и на шпиль поставить и без

лесов.

— Ты, парень, ври, да не завирайся! — рявкнул купец Готлиб, — Не с

девками лясы точишь...

— А что мне врать, — парень вытряхнул на стол из кисета пять золотых,

— Ставлю на кон! Покуда пан Кузнец петушка сделает, берусь поднять на

верхушку шпиля безо всяких лесов веревочную лестницу. А ежели пан

Кузнец и пан Плотник добро помогут, то еще дня за три мы и Петушка

наверх поднимем и на место поставим!

— Да кто ты таков? И как смеешь, пся крев, почтенным людям головы

морочить столь наглым враньем, — разозлился Купец.

— Зовут меня Яшка Черт. Моряк я, а родом из Смоленска. И что обещал

— сделаю. Если не робеешь, Купец, принимай спор!

44

— Вот ведь наглый враль! Холера ясна! Нешто ты птица, взлететь под

небеса? Господь не дал человеку крыльев... Ставлю 50 золотых, что вовек

не добраться тебе до верхушки шпиля, не то что за три дня!

— Позвольте, панове, — поднялся пан Станислав, — Дело серьезное. Так

ты, парень, берешься за три дня подняться на шпиль, и на самой верхушке

закрепить лестницу?

— Берусь!

— А ты, пан Готлиб, спор принимаешь и ставишь 50 червонцев?

— Ставлю! — Купец брякнул на стол кошель с золотом.

— Добро. — Пан Станислав собрал ставки. — При свидетелях беру

заклады. Счет времени — завтра с утра. Однако поднять лестницу — пол

дела. Надо еще Петушка сделать, а потом его на место поставить...

— Коли так, я в три дня Петушка сделаю. Как обещал. Даром, — сказал

Владас.

— Браво! — закричали в трактире, — Вот это Кузнец! Виват!

— Позвольте и мне, — поднялся пан Соломон, — Мы, золотых дел

мастера, позолотим Петушку гребень и перья на хвосте и крыльях.

— Молодец, Соломон! Виват! — крикнули в публике.

— А я выточу бронзовые кольца с канавкой, и восемь шаров, чтоб

Петушок вертелся от ветра. — сказал пан Генрих, токарь.

Крикнули «Виват» и токарю...

— Добре, панове, добре, — остановил крики пан Станислав, — Скажи-ка,

Яков, а что тебе нужно для дела, какая помощь?

— Две бухты вашего знаменитого дюймового каната, с красной нитью,

пан Станислав, — тряхнул кудрями Яшка Черт.

— Получишь. Еще что?

— Доберусь до верху, видно будет...

— Пан Бургомистр, а Вы что скажете? — спросил Веревочник.

Бургомистр допил водку, закусил копченым угрем, вытер губы...

— Ежели мужики и вправду Петушка на место поставят, мы добавим 50

червонцев...

***

С раннего утра загрохотали молоты в кузнице. По разметке пана

Владаса подмастерья вырубали из листов шведского железа детали

туловища и крыльев Петушка.

А Яшка не спешил. Позавтракав в трактире, он враскачку пришел во

двор пана Станислава, выбрал бухту каната и сел в углу под липой резать

канат на куски.

Сыновья пана Станислава, Кшись, Стась и Адам, конечно, тут как тут.

Сидят, Яшке в рот смотрят. А тот — травит! Где он только ни был... В

Гамбурге, в Дании, в Швеции и даже в Лапландии. Сам убил белого

медведя...

— Врешь, Яшка!

— Пес врет! Вот Ей-Богу! Прицелил из мушкета, как вдарю ему в лоб...

45

Подошла к липе и пани Зося, старшая дочь хозяина. Хотела отругать