Сказки под ивами

II МАСТЕР ТОУД

То, что так взволновало Тоуда в тот осенний день, заботило и беспокоило его ежедневно вот уже несколько лет, с тех пор как он взял на себя опеку над своим дальним родственником — потомком графа д'Альбер-Шапелля — и принял избалованного юношу в свой дом.

Некогда беспечный Тоуд, который большую часть своей жизни не думал ни о чем, кроме собственного удовольствия, теперь постоянно беспокоился и тревожился за своего юного родственника, чье возвращение из большого путешествия по Европе ожидалось с минуты на минуту.

Разумеется, никто на берегах Реки не называл его графом, за исключением тех случаев, когда Тоуду хотелось поразить кого-либо знатностью и благородством своих родственников и знакомых. Ближайшие соседи — Крот, Рэт и Барсук — прозвали юношу «Мастер Тоуд». В этом имени они сохранили «фамильное звучание», первая же его часть представляла собой пародию на его французское произношение слова «мистер», походившего в его исполнении на «маэстро». Так они, кроме того, различали в разговоре младшего и старшего представителей семейства Тоудов. Честно говоря, поначалу Мастер Тоуд, не поняв иронии, принял свое прозвище за чистую монету, полагая, что новые знакомые величают его так из чувства глубокого почтения.

Примерно через год один из обитателей Берега Реки раскрыл юноше глаза на столь вопиющую издевку. Разразился скандал. Младший Тоуд, как раз находившийся на сложном этапе становления характера — между отрочеством и юностью, — потребовал, чтобы все до единого вновь титуловали его.

Мудрый Барсук поспешил согласиться с требованиями вспыльчивого юноши и неизменно величал его «графом». При этом он произносил титул с каким-то особенным ударением, с какой-то невероятной интонацией. Неудивительно, что вскоре это стало ранить достоинство юного Тоуда. К тому времени он уже успел полюбить Реку, Ивы и привязаться к их обитателям — ведь эти места стали для него первым по-настоящему родным домом за всю жизнь. Он был неглуп и быстро понял абсурдность попыток строить из себя невесть кого перед теми, кто так хорошо знал его и любил таким, какой он есть.

В общем, не прошло и нескольких дней, как юный подопечный Тоуда взмолился:

— Все, ребята. Я прошу, я требую, чтобы вы прекратили надо мной издеваться. Мне было бы приятно, если бы вы снова стали называть меня Мастером Тоудом — как раньше.

Кстати, к чести Мастера Тоуда, он быстро смекнул, что чем быстрее и лучше освоит английский язык, тем будет лучше для него самого. Он на глазах совершенствовался в языке и, хотя время от времени ошибался в правилах чтения и произношения и неуклюже строил самые заковыристые для иностранца англосаксонские конструкции, все больше приближался к тому, чтобы в беглом разговоре в спокойной обстановке сойти за англичанина. Только в минуты большого волнения Мастер Тоуд иногда срывался и непроизвольно переходил на родной французский язык.

Что касается изучения языка, он был очень признателен Тоуду-старшему за то, что тот направил его на учебу в одну из самых престижных и дорогих частных школ — едва ли не самую лучшую. Соседи по Реке поначалу были против таких излишеств, но, видя, как с каждым днем юноша становится все упрямее и несноснее, согласились с правотой и разумностью Тоуда.

Школа, избранная Тоудом для своего подопечного, находилась под личным монаршим покровительством. Учеба в ней стоила уйму денег. Но что это значило для Тоуда? Ровным счетом ничего, тем более что теперь, когда закончились траты, связанные с восстановлением пострадавшего несколько лет назад от пожара Тоуд-Холла, в распоряжении Тоуда вновь стала оставаться изрядная доля ежегодного дохода. Сумма, которая была целым состоянием для большинства прибрежных жителей, для Тоуда порой оказывалась пустяковой тратой, не стоившей особых переживаний.

У самого Мастера Тоуда за душой не было ни гроша. За исключением громкого титула его семья не оставила ему во Франции ничего. Его отец слыл натурой щедрой, любвеобильной, открытой, при этом он был большим оптимистом и любителем рискнуть в бизнесе. Эта комбинация качеств оказалась фатальной для семейного состояния, которое проста растаяло, как снег по весне. Жалкие остатки, принадлежавшие матери Мастера Тоуда, перекочевали вслед за ней в Австралию, ибо, овдовев, она уехала туда и вновь вышла замуж, на сей раз — за бывшего дворецкого Тоуда. Учитывая все это, можно было смело заявить, что в обозримом будущем ждать от нее материальной поддержки не приходилось. Впрочем, прав будет тот, кто предположит, что Тоуда эти обстоятельства ни на миг не смутили. Он с легкостью выкладывал огромные деньги на содержание и учебу своего молодого родственника, как раньше запросто швырялся ими, выбрасывая громадные суммы на чудачества или благородно жертвуя на нужды друзей и знакомых.

К превеликому сожалению, Мастер Тоуд быстро сообразил, что деньги (деньги Тоуда) очень облегчают приобретение друзей, по крайней мере полезных и престижных знакомств, что, как вы понимаете, играет в юности не последнюю роль. Впрочем, своим авторитетом и известностью он был обязан далеко не только опекунским деньгам. Среди его одноклассников было немало тех, чьи родители обладали куда большими состояниями и вращались в куда более престижных кругах, чем Тоуд-старший. Среди этих друзей-приятелей значились сыновья Председателя суда графства (с которым у Тоуда было чисто профессиональное знакомство), комиссара Королевской полиции (еще одно профессиональное знакомство Тоуда) и епископа, которого Тоуд знал в бытность того «Старшим епископом», что с недавних пор было заменено новым званием — епископа «Самого Старшего».

Мастеру Тоуду пришлось буквально завоевывать себе признание и авторитет в такой компании. И удалось это ему отлично. Он превзошел одноклассников во многом: в организации всякого рода шуток, проделок и хулиганств, в проведении состязаний по разным играм, связанным с валянием в грязи (где он неизменно выходил победителем), в умении избежать самому и увести товарищей из-под угрозы делать то, чего делать ну никак не хочется. К тому же его смелости и готовности рисковать собой при проведении наиболее опасных операций мог позавидовать любой из учеников столь почтенного заведения.

В некотором отношении Мастер Тоуд даже стал лидером этой компании, прославившейся своими выходками до такой степени, что ей даже присвоили неофициальный титул «Четырех мушкетеров». Следует сказать, что и по сей день стены той школы хранят на себе шрамы от кое-каких веселых проделок младшего Тоуда и его приятелей. Например, потеки на потолках комнат общежития — следы наводнения, случившегося, когда были сняты заглушки с водопроводных вентилей на чердаке; копоть на стенах кабинетов двух учителей и директора — когда в дымоход вставили надежную затычку, любовно приготовленную из вороха старых, распотрошенных мячей для регби; наконец, стоившая всем немало нервов, а родителям заговорщиков — немало денег шутка с приглашением бригады рабочих с целью срочного сноса части ограждавшей школу стены с передачей высвободившихся кирпичей, камня и гравия на строительство благотворительной кухни-столовой для бродяг и нищих.

Мастер Тоуд особенно гордился последней из этих шуточек. Будучи временно отчисленным из школы, он и его «мушкетеры» приехали погостить в Тоуд-Холл, где продолжили практиковаться в своих лихих и небезобидных шутках на окрестных обитателях.

Бесплатная раздача ликера ласкам и горностаям — это было только начало. Затем пошли шутки поочередно над всеми соседями: Крот в поте лица вкалывал несколько дней на кухне, получив заказ якобы от одного из престижнейших магазинов Города на сто бутылок своей знаменитой чернично-ежевичной наливки; Рэту доставили с виду вполне официальное уведомление Королевского военно-морского флота о весьма правдоподобно описанной реквизиции столь дорогой его сердцу лодки для участия в активных боевых действиях против Северных королевств (в знак возмездия за оставшийся неотмщенным набег викингов на Линдисфрейн, случившийся в 793 году нашей эры), — разумеется, такое известие не могло не повергнуть беднягу Рэта в полное уныние; Барсуку же досталось испытать позор и унижение, когда он, получив — опять же вполне правдоподобное — предложение от главного редактора почтеннейшей и уважаемой газеты «Таймс» о написании еженедельной колонки обозрения местных новостей, сидел над первой из них много дней и ночей, выверяя каждую строчку, слово, букву и запятую, лишь затем, чтобы получить ответ (так же как и предложение, не имевшее никакого отношения к настоящей газете), в котором значилось:

Нельзя не отметить, что вообще-то обитатели Ивовых Рощ были ребятами остроумными и великодушными, что помогало им сносить такие выходки без больших обид на шутников (если, конечно, это не повторялось слишком часто). Но тут Мастер Тоуд и его приятели перегнули палку. Одно дело — подшучивать над миром взрослых, в который им вот-вот предстояло вступить равноправными членами и уже тогда отвечать за все поступки, но совсем другое — пытаться развлекаться, издеваясь над Рекой и всем, что связано с ней у прибрежных жителей. А именно это и попытались сделать молодые балбесы, разослав всем соседям якобы официальное уведомление о том, что «со следующего воскресенья, примерно с 9 часов утра, Река переименовывается в Канал, вследствие чего прекращается ее движение с полной остановкой течения». Это уже было чересчур и имело бы весьма тяжелые и долговременные последствия, не предприми Рэт и Выдра срочных действий по развенчанию этой дезинформации.

На следующий день делегация под предводительством Барсука вызвала Тоуда-старшего на ковер и порекомендовала ему принять меры дисциплинарного воздействия к своему подопечному, а приятелей последнего отправить собирать чемоданы. Тоуд своевременно и должным образом выполнил данные ему наказы — на берегах Реки воцарились мир и покой (на некоторое время). Вскоре Мастер Тоуд отбыл на очередной семестр У в свое учебное заведение, а к каникулам Тоуд благоразумно подготовил для него поездку по нескольким европейским столицам, что опять же продлило безмятежное существование Ивовых Рощ на все лето.

И вот покою настал конец. Мастер Тоуд, отдохнувший и полный сил, должен был заехать в Тоуд-Холл перед началом очередного — последнего — учебного года. Разумеется, все понимали, что и на этот раз дело не обойдется без эксцентрических выходок с его стороны.

Неудивительно, что сам Тоуд ждал возвращения молодой жабы без особого восторга, в тревоге и беспокойстве. Готовясь к встрече, он как-то пожаловался Кроту за чашкой чая:

— Знаешь, дружище, когда Мастер Тоуд уезжает, он возвращается, непременно став еще несноснее. То он не разговаривает со мной, то начинает дерзить и хамить. Не понимаю: в нашей семье — семье, между прочим, весьма почтенной и благородной — никто и никогда не вел себя так непростительно нагло. Нет, ни я, ни моя родня вовсе не ангелы, но по крайней мере у нас хватает вежливости не выпячивать свои недостатки, а скрывать их от посторонних взоров.

— Ты абсолютно прав, — сочувственно кивнул Крот, в глубине души разделяя безобидное злорадство Барсука и Рэта, не без удовольствия наблюдавших за затянувшимся противостоянием Тоуда и его упрямого подопечного.

— Я уже разуверился в успехе, — простонал Тоуд. — Лучше он не станет — это точно. Уважения к старшим от него тоже не дождешься. Вот сейчас он приедет и пробудет дома до начала учебного года. Что прикажете с ним делать? Чем мне его занять?

— Я тебя понимаю, Тоуд, но признайся: в глубине души тебе ведь нравится, когда он здесь?

Один лишь краткий миг колебался Тоуд, стараясь скрыть свои чувства. Но его импульсивная, энергичная натура не выдержала, и он воскликнул:

— Да, мне очень, очень нравится, когда Мастер Тоуд приезжает ко мне! Он привносит в Тоуд-Холл дыхание жизни, свежесть юности, он… он напоминает мне меня самого в те давние годы, когда я отвечал только за себя. Я думаю, что в душе он вовсе не такой паршивец, каким кажется. Понимаешь, тут дело в том… в том…

— В чем, Тоуд?

— Ладно, так уж и быть, скажу! Когда он здесь, я мучусь, переживаю и страдаю. Но когда его нет, я переживаю, страдаю и мучусь еще сильнее. Я по нему так скучаю, когда он в школе или, как сейчас, на каникулах. Представляешь, этот разгильдяй отправил мне за все лето только две открытки: из Баден-Бадена и Венеции, причем сумел выбрать самые пошлые и безвкусные картинки.

— Но все-таки две открытки — это лучше, чем ни одной, — постарался успокоить его Крот.

— Если не считать вороха неоплаченных счетов из Берлина, Праги, Мадрида, Канна, Биаррица, Неаполя и Касабланки, причем реквизиты последнего счета навели меня на очень серьезные мысли и нешуточные беспокойства.

Крот негромко засмеялся. Нет, что ни говори, а помимо всего прочего (включая то, за что повзрослевший Тоуд и его посерьезневшие друзья могли с чистым сердцем поблагодарить юношу) Мастер Тоуд обеспечивал всю их компанию немалым числом тем для разговоров и поводов для обсуждений.

— Нет, я знаю, что он вполне может вести себя разумно и вежливо, — продолжал Тоуд. — Если он берет голову в руки, то поступает весьма достойно. Но сколько головной боли, сколько сердечных приступов стоили мне его «неразумные» шалости. Знаешь, Крот, я, наверное, старею на десять лет за каждый год, что он живет в моем доме.

Крот кивал, понимая, что Тоуд прав, хотя бы отчасти. В последнее время Тоуд-старший действительно располнел, ослаб, у него появилась одышка. Он даже пользовался выписанными врачом очками, чтобы читать самый мелкий газетный шрифт (разумеется, когда думал, что его никто не видит).

— Все мы стареем, — в утешение Тоуду сказал Крот.

И это тоже была правда. Годы приходили, проходили и уходили. Почти не менялись только Река, ее берега да Ивовые Рощи. Все остальные потихоньку старели. Рэт Водяная Крыса стал очень раздражителен и жутко сердился, когда что-то шло не так, как ему хотелось. Крота очень беспокоило, что его друг все чаще выглядит усталым и нездоровым.

У Барсука же, в свою очередь, стал слабеть слух, и все чаще друзьям приходилось прикладывать немало усилий, чтобы втолковать ему что-либо. Лучше всех это получалось у внука Барсука, жившего теперь вместе с ним. Барсук-младший как-то научился говорить достаточно громко, не переходя при этом на крик и не меняя интонацию.

Выдра — он тоже был уже не тот, что в былые дни. И плавал теперь медленнее, и зрение под водой стало не таким острым. О чем там говорить, если Порт ли — подросший, повзрослевший и ставший куда более ответственным, чем в детстве, — теперь ловил рыбу лучше, чем отец!

Из всей компании, пожалуй, лишь Крот успешно сдерживал наступление старости. Хотя и он порой вздыхал и охал по утрам от болей в разных частях тела и от ноющей ломоты в старых ранах. Особенно тяжко ему приходилось в те дни, когда резко возрастало атмосферное давление и к тому же дул северный пронизывающе-холодный ветер.

— Все образуется, старина Тоуд. Что ни делается, все к лучшему, — подытожил Крот обсуждение проблемы Тоуда-младшего.

— Будем надеяться, — кивнул Тоуд. — А пока что я, по мере возможности, устроил его встречу: договорился с несколькими отставными констеблями — джентльменами, внушающими полное доверие, — чтобы они встретили Мастера Тоуда у причала в Дувре и сопроводили прямехонько сюда, в Тоуд-Холл. А то, оставь его одного, он опять устроит что-нибудь, как в тот раз.

— Это когда он угнал мотоцикл, следовавший на гонки на острове Мэн?

— Так вот: такому больше не бывать. Никогда! Его встретят и сопроводят, нет — отконвоируют прямо сюда!

— Просто замечательно.

— И это еще не все. Здесь я сам возьмусь за этого юнца. Он у меня пошутит, похулиганит! Как же! Я запру его в кабинете, где он будет зубрить учебники ежедневно часов до трех, а потом я лично буду выводить его на улицу, чтобы проделать некоторый набор образовательных упражнений, после которых он будет немедленно отправлен спать.

— Вот это да! — уважительно заметил Крот.

Вот так все и получилось: сколько лет Крот, Рэт и Барсук пытались наставить Тоуда на путь истинный — и практически безрезультатно. А стоило в Тоуд-Холле появиться этому хулигану и наглецу, как Тоуд-старший мгновенно превратился в ответственного, добропорядочного, заботливейшего опекуна — ничем не хуже, если не лучше любого другого. Вот и на этот раз — вместо того чтобы, лихо заломив фуражку, отвезти друзей на катере в Город, проболтаться с ними без дела до самого вечера (как сделал бы раньше), он остался дома, погруженный в свои тревоги и заботы.

— Честно говоря, порой мне даже не хватает того, старого Тоуда, — заметил Крот, стоя на палубе катера, бодро увозившего друзей от поместья Тоуда к неблизкому Городу.

— Стыдно в этом признаваться, — кивнул в ответ Рэт, — но и я как-то скучаю по его штучкам. Нет, правда, иногда мне даже хочется, чтобы он выкинул что-нибудь этакое еще разок.

— Именно это я и хотел сказать! — воскликнул Крот, забыв, что Племяннику, стоявшему рядом, вовсе не следовало бы слушать такие речи. — Ведь нам есть что вспомнить. В свои годы Тоуд выдавал такое, что его подопечному пока и не снилось. Куда ему тягаться со старшим Тоудом!

— Слушай, а помнишь, как он машину угнал?

Рэт уже готов был погрузиться в смакование подробностей той давней истории, но катер как раз находился в том месте, где новая дорога от Города шла как раз по краю берега, подступая вплотную к реке. Неожиданно голос Рэта утонул в рокоте стремительно приближавшегося автомобиля, который в свою очередь перекрывался каким-то демоническим, но при этом до боли знакомым хохотом.

— Тоуд? — прошептал Крот, словно увидев привидение.

— Тоуд? — охнул Рэт, словно и перед его взором предстал бесплотный призрак.

— Мастер Тоуд, — как нечто само собой разумеющееся заметил Племянник. — Весьма вероятно, что он.

— Но… — Крот привстал на цыпочки, чтобы разглядеть стремительно несущуюся по дороге в клубах пыли, с надраенными медными клаксонами и хромированными спицами колес машину. — Но ведь Тоуд специально заказал…

— Все, стоп. Хватит об этом. Ни слова. И думать забудь! — с нарочитой деловитостью заявил Рэт. — У нас важное дело, и нам не следует… мы просто не имеем права отклоняться от намеченной цели. Племянник, хватит глазеть на дорогу. Машины уже все равно не видно, да с такой скоростью она скорее всего уже прибыла в Тоуд-Холл. Лучше внимательнее следите за… за… черт!

Мастер Тоуд, сам того не зная, произвел изрядное смятение в умах невольных свидетелей его возвращения; это привело к тому, что, обычно ловкий и умелый рулевой, Рэт загляделся или задумался, — в общем, если бы не мастерское владение Племянника багром да своевременная помощь весла, оказавшегося в лапах Крота, удар катера о берег был бы куда ощутимее.

— Все! — заявил Рэт, возвращая судно на правильный курс. — Никаких разговоров на палубе. Любое слово расценивается как бунт на корабле. Все согласны?

— Дядя, но ведь ты тоже видел? — прошептал Племянник чуть позже.

Крот кивнул и тихонько попросил его отложить обсуждение этой темы, учитывая, что настроение Рэта и без того уже изрядно испорчено.

Но разумеется, он все видел. Видел стремительно мчавшуюся машину, в которой на переднем пассажирском сиденье восседал серьезных габаритов и крепкого телосложения джентльмен — связанный и с кляпом во рту. На заднем сиденье находились еще два столь же внушительного вида и сходных параметров джентльмена, свобода которых была ограничена точь-в-точь таким же образом: они были связаны, а рты из заткнуты кляпами.

А на шоферском месте… на шоферском месте, с развевающимся по ветру шарфом, громогласно хохоча безошибочно узнаваемым хохотом, устроилась жаба, жаба очень похожая на Жабу Тоуда в юности, когда Тоуд выделывал номера и выкидывал трюки, наслаждаясь жизнью, порой за чужой счет.

— Но, дядюшка! — взмолился Мастер Тоуд, понимая, что зашел слишком далеко и что некоторая доля уважения в обращении к опекуну едва ли будет излишней. — Ведь если бы вы хоть намекнули, что тот джентльмен, клявшийся, будто он послан вами, чтобы доставить меня из Дувра сюда, в Тоуд-Холл, действительно тот, за кого себя выдает, а не главарь шайки разбойников, решивших похитить меня и потребовать крупный выкуп за мою скромную персону (а этот джентльмен на самом деле имел весьма грозный и недоброжелательный вид), — так вот, при этом я бы с удовольствием позволил ему исполнить возложенные на него обязанности и уж ни в коем случае не посмел бы с ним так обойтись. Но, дядюшка, посудите сами: разве могли не укрепиться мои подозрения в отношении этого господина, который утверждал, что он бывший полицейский, и при этом с легкостью позволил заковать себя в свои же собственные наручники, связать по рукам и ногам и заткнуть рот собственным носовым платком? Я ведь прекрасно осведомлен о некоторой антипатии, которую вы испытываете к констеблям, юристам, клерикалам и всем прочим, в чьи намерения входит так или иначе ограничить наши свободы. Ну как, посудите сами, как я мог предположить, что вы наймете полицейского, нет, — троих! — чтобы встретить меня в порту? Поэтому я глубоко убежден в том, что мне нельзя ставить в вину случившееся. Тоуд, разумеется, ни на секунду не поверил во всю эту чушь. С другой стороны, господин бывший констебль, подавленный и сокрушенный тем, что его облапошил какой-то юнец, никак не мог прояснить ситуацию. По правде говоря, Тоуд был уверен, что, доведись ему попасть в такое положение, он, ни минуты не колеблясь, проделал бы такой же трюк, что так лихо исполнил Мастер Тоуд. Поэтому чувство удовлетворения от удачно завершенного дела, распирающее юношу, было более чем понятно его опекуну.

Кроме того, не совсем корректное и примерное поведение Тоуда-младшего во время возвращения домой было в какой-то мере даже на руку Тоуду-старшему: проступок Мастера Тоуда позволял применить к нему в качестве наказания весь комплекс исправительно-воспитательных мер, которые были так хорошо описаны Кроту за чашкой чая. К удивлению опекуна, его подопечный не только не стал возражать против наложенных на него ограничений, но, более того, изъявил горячее желание поскорее засесть за учебники, вжиться в предложенный режим дня и питания.

— Я должен стать лучше, — проникновенно сообщил Мастер Тоуд. — Я бездарно проводил школьные дни в лени и глупых забавах. Теперь мне нужно много работать над собой, много учиться и делать все, чтобы измениться к лучшему.

Тоуд с трудом верил своим ушам, хотя, если быть совсем точным, он им не верил. Видимо, Большое Путешествие повлияло на юношу существеннее, чем ожидалось. Посмотрев мир, Мастер Тоуд не только не выкинул из головы часть дури, но и, по-видимому, весьма преуспел в искусстве лицедейства, что вполне могло бы в случае чего обеспечить ему успех на театральных подмостках.

— И когда же ты осознал ошибочность своего поведения? — с притворным добродушием осведомился Тоуд.

— Это случилось в Риме на исповеди после святого причастия в соборе Святого Павла. Я увидел Свет, я услышал Голос. Этот Голос сказал мне: «Генри, будь хорошим мальчиком, хорошо учись и слушайся дядюшку Тоуда». Прослезившись, я открыл свои грехи святому отцу.

— Где, говоришь? В соборе Святого Павла? — ровным голосом уточнил Тоуд.

— Ну да, именно там, — последовал уверенный ответ. — Я собственными глазами видел табличку у входа: «Собор Святого Павла. Личный приход Папы Римского». А вы, дядюшка, вы бывали в Риме?

— А то нет. Мой отец отправил меня туда примерно в твоем возрасте, с той же целью и, похоже, примерно с тем же эффектом. Кстати, в то время тамошний собор называли собором Святого Петра, но кто знает…

— Ах, дядюшка, у меня столько впечатлений, столько воспоминаний — немудрено что-нибудь и перепутать! — возразил Мастер Тоуд, чей визит в папский собор вовсе не был столь уж переломным и проникновенным, как он его расписал.

— Что ж, это еще один повод поплотнее сесть за учебники, — безжалостно прокомментировал Тоуд слабые познания юноши в географии и истории, одновременно давая понять, кто здесь, в Тоуд-Холле, умен, образован, внимателен и заправляет всеми делами. — Итак, начнем сегодня же. У тебя будет часа два, чтобы посидеть за книгами перед чаем.

Учился ли Мастер Тоуд в последующие два часа или нет, Тоуду-старшему было неизвестно, да и не очень интересно. Его цель была достигнута: младший Тоуд сидел тихо в своей комнате, был послушен и вежлив и, по всей видимости, не замышлял ничего предосудительного.

Позже, за чаем, опекун с подопечным завели долгую беседу. Тоуд с удовольствием слушал рассказ юноши о встречах, впечатлениях, победах и приключениях, удовольствиях и неприятностях — в общем, обо всем, что неизменно происходит с молодым человеком, впервые путешествующим по разным странам самостоятельно (причем первым классом, оплаченным кем-то другим).

Вскоре разговор коснулся жизни в Ивовых Рощах, и Тоуд был немало удивлен и обрадован тем, какой интерес его воспитанник проявил к местным событиям и к переменам в жизни соседей. Он даже изъявил желание при первой же возможности повидаться со старым приятелем — племянником Крота.

— Я думаю, никаких возражений не будет, если, закончив уроки, я возьму катерок и смотаюсь…

— Будут, будут. Полный набор возражений тебе обеспечен, — перебил его Тоуд, довольный, что предугадал эту просьбу и успел выработать единую линию поведения — полный запрет на пользование какими бы то ни было транспортными средствами. — В любом случае, — добавил он, — катера здесь все равно нет, потому что Крот с Рэтом сегодня взяли его, чтобы съездить в Город.

— А… а как насчет той великолепной машины, что так стремительно доставила меня сюда из Дувра?

— Арендована, — отрезал Тоуд, — и в данный момент на всех парах приближается к Дувру, управляемая бывшим констеблем и его, с позволения сказать, коллегами.

Мастер Тоуд только сокрушенно вздохнул.

Вполне естественно, Тоуд-старший ожидал жалоб и других выражений неудовольствия. Но ничего подобного не случилось. Наоборот, юноша лишь ласково и уважительно осведомился о том, какого рода «практическими образовательными упражнениями» собирался загрузить его дядюшка после обеда.

Тоуд встал с кресла, в котором обычно располагался во время чаепития, и стал расхаживать по гостиной. Восторг и некоторое волнение переполняли его. По правде говоря, раньше он ни за что не стал бы по своей воле впутываться в такое дело, а постарался бы по мере сил отвертеться от него. Но в последнее время такое времяпрепровождение стало входить в моду, что, разумеется, несколько меняло положение вещей. Более того, все книги, статьи, снабженные слайдами конспекты лекций и даже кинофильмы, касавшиеся данной темы (а Тоуд накупил целую кучу методических и наглядных пособий), — все они в один голос утверждали, что это занятие было особенно полезно как с оздоровительно-физкультурной, так и с познавательно-просветительской точки зрения.

— Дядюшка, так что же это за упражнения? — повторил Мастер Тоуд. — Что мы будем делать?

— Нам предстоят пешие прогулки! — ответил Тоуд со всем энтузиазмом и уверенностью, которые только смог изобразить.

— Пешие! — переспросил юноша, явно немало удивленный. Нет, довольно прилично владея английским языком, он вполне правильно понял значение слова, но при всем этом ему никак не удавалось хоть как-то увязать его с опекуном.

— Пешие по будним дням, велосипедные — по выходным. — Тоуд понимал, что сам, своими же словами, подписывает себе приговор. Катание на велосипеде было еще одним видом деятельности, предаваться которому он менее всего собирался без крайней на то необходимости. В последний раз он сидел на велосипеде в момент побега из дома епископа, когда по пятам за ним неслась свора гончих, жаждавших крови. Псам удалось догнать беглеца, и он на полной скорости въехал в колючие кусты живой изгороди. Транспортное средство было серьезно повреждено, и, чтобы не оказаться разодранным на куски, Тоуду (как это отложилось в памяти такого скромняги) ничего не оставалось делать, как голыми руками расправиться с кровожадными тварями.

Тем не менее он убедил себя в том, что опекун должен идти на определенные жертвы ради воспитанника, и наряду с двумя комплектами туристского снаряжения для пеших прогулок он заказал в шикарном магазине (гордо обещавшем доставить все, что угодно кому угодно, даже в самый отдаленный уголок империи) пару мужских прогулочных велосипедов.

— Пешие прогулки — это вещь, скажу я тебе, — заявил Тоуд. — Самый восхитительный и благородный способ исследования окружающего мира. Один на один с природой!

— Эти ваши пешие прогулки, если я не ошибаюсь, представляют собой исследования, выраженные в перемещении в пространстве без помощи верховых животных, автомобилей, поездов, самолетов, общественного муниципального и пригородного транспорта, равно как и любых других способов транспортировки людей и предметов, предположим, отсюда… э-э… и, допустим, туда. Пешком — это, я понимаю, на своих двоих, так?

В предположениях и комментариях младшего Тоуда смешались чувство отвращения и глубокая тоска, мрачной пеленой отделившая от него мир.

— Пеший туризм, — наставительно сообщил Тоуд, — это единственный способ познать мир и обрести себя в нем. И нет ничего страшного в том, что столь ценное знание достается путем перенесения некоторых тягот, трудностей и прочих неудобств. В твоем возрасте я по недомыслию полагал, что, например, путешествие в караване вьючных и верховых животных…

— Да-да, дядюшка, я тоже думаю, что караван — всякие там ослы, верблюды и прочие мулы — это самое замечательное средство передвижения и познания… — затараторил Мастер Тоуд, который, заикнись ему кто-то о верховой езде каких-нибудь пять минут назад, отверг бы эту безумную идею с порога.

— Затем я был соблазнен (другого слова мне не подобрать) чарами самодвижущихся экипажей, иными словами — автомобилей…

— Еще бы, они действительно очаровательны и так милы. Я вот и подумал, а может, нам…

— Затем я оказался поглощен идеями аэронавтики, воздухоплавания, планеризма и всем, что связано с авиацией.

— Дядюшка, я вот как раз собирался обсудить с вами некоторые аспекты получения навыков управления летательными аппаратами, потому что…

— Но ничто из этого не может сравниться по гармоничности сочетания здоровых нагрузок на организм, свободы выбора, тренировки силы воли и развития интеллекта с уже упоминавшимся мною сегодня пешим туризмом.

— А вы уже пробовали на себе эти прогулочки? — осведомился Мастер Тоуд.

Насколько Тоуд помнил, он в жизни никуда не ходил пешком по собственной воле. В тех редких случаях, когда он оказывался лишен привычных способов передвижения и прочего комфорта (обычно это совпадало с очередной попыткой избежать встречи с представителями закона или свести к минимуму последствия уже случившейся встречи), он предпринимал все мыслимые усилия, чтобы как можно скорее оказаться в нормальных условиях, а именно в непосредственной близости от мягкого кресла перед камином собственного особняка в собственном же поместье.

Впрочем… был такой случай, когда Тоуд несколько недель бродил по незнакомым местам. Эти недели немного потускнели в его памяти, но и спустя годы он мог вполне ярко и полно воскресить воспоминания о том, как ему приходилось спать под открытым небом на холодной и твердой земле, а в лучшем случае — в нетопленом хлеву или сарае, как он делил убогий ужин, сидя у костра с другими бродягами, а то и вовсе ложился спать голодным, не зная, удастся ли поесть хоть чего-нибудь на следующий день.

Все это произошло после того, как его в очередной раз выпустили из тюрьмы, а он, вследствие некоторых причин, о которых ему менее всего хотелось бы вспоминать, не нашел в себе сил и смелости вернуться в Тоуд-Холл, к родным Берегам Реки. Вспомнив теперь эти странные, нелегкие дни, Тоуд вдруг понял, что все было не так уж плохо, страшно и не чрезмерно трудно.

— Да, друг мой, — просто и откровенно сказал Тоуд. — Я вижу, тебя это удивляет, но мне действительно довелось немало попутешествовать пешком. Не то чтобы очень много, но вполне достаточно, чтобы быть вправе так уверенно убеждать тебя в пользе и приятности пеших прогулок. Таким образом, молодой человек, я извещаю вас о том, что мы будем прогуливаться пешком как минимум пять раз в неделю, и, если вы откажетесь, или улизнете, или умудритесь выглядеть при этом недовольным и несчастливым, я буду вынужден…

— Вынуждены — что, дядюшка? — перебил его Мастер Тоуд с тем неуловимым вызовом в голосе, какой появляется у детей, которые ни за что не поверят, будто их родители или опекуны способны сделать что-нибудь, что причинит им страдания или боль.

— …вынужден пойти на крайний, но необходимый шаг: я решил, что в таком случае я прекращу оплату услуг школы, где вы, любезный, получаете образование, вследствие чего вам придется устраиваться на работу!

Тоуду еще никогда не доводилось чем-либо грозить своему подопечному, но тот сам спровоцировал его на жесткий тон и легкость, с которой была высказана эта угроза. Тоуда изрядно разозлила насмешка, почти циничная издевка, прозвучавшая в последнем вопросе юноши.

— Нет! Только не это! — взвыл Мастер Тоуд, явно не ожидавший объявления столь серьезных санкций за какое-то пустяковое непослушание. — То есть как — работать? Зарабатывать на жизнь своим трудом? Своим горбом? Своими руками? Нет, я прошу вас, дядюшка, я вас умоляю: только не это!

Мастер Тоуд не мог не признаться самому себе, что в голосе его опекуна прозвучало нечто, что заставило поверить в серьезность и решительность его намерений. Надо же было придумать такую страшную кару! Нет, Тоуд действительно скрывал в себе ужасное коварство, жестокость и бессердечность.

— Ну что, мой юный друг?

— Я буду счастлив прогуляться пешком после чая… каждый день, — тщательно стараясь не сболтнуть лишнего, сказал Мастер Тоуд, на самом деле уже лихорадочно придумывавший способы безнаказанного избежания мучительного и унизительного времяпрепровождения.

Тоуд, разумеется, обратил внимание на искорки в прищуренных глазах юноши, сопровождавшие крамольные мысли, но не подал виду, что заметил их.

— Что ж, в твоем распоряжении остается еще час, — сказал Тоуд, — затем потрудись одеться к обеду. К нам собираются заглянуть Барсук и Выдра. Если Крот с Рэтом успеют вернуться из Города, то зайдут и они. Надеюсь, их общество вдохновит тебя на упорные занятия и путешествия.

— Безусловно, — кивнул Мастер Тоуд, всячески пытаясь сохранять достойный, невозмутимый вид. — А кстати, племянник Крота и Портли — они разве не собирались зайти?

Тоуд понял, что дальнейшее нагнетание напряженности будет только бесполезной мукой для его воспитанника, и, хлопнув его по плечу, заявил:

— Успокойся, все придут. Было бы несправедливо пригласить только моих друзей, лишив твоих старых знакомых возможности услышать из первых уст рассказ о столь увлекательной поездке по Европе и сопровождавших ее приключениях.

В первый раз за все время с момента возвращения Мастер Тоуд улыбнулся. Он вернулся к себе в комнату и сел за учебники с мыслью о том, что дядюшка Тоуд вовсе не так уж свиреп и безжалостен, как это казалось несколько минут назад, и о том, что в конце концов здорово снова оказаться дома.