П. С. Паллас прислушивался ко всему, что ему сообщали бугровщики, и беспристрастно, не высказывая своего недоверия, добросовестно делал записи для других. Из-за искажений они порой действительно выглядят фантастичными, но все же кое-что становится понятным после очередных научных открытий. Так было с его сообщением «о пустых пуговках с изображением сайги, утвержденных на четырех ножках ящика». Лишь после открытия погребальных «кроватей» стало ясно, о чем идет речь. Так было и тогда, когда в потоке ходящих в народе слухов он уловил сведения о «живых лицах». Подробнее о них ему рассказал бугровщик, которому, «попадались в могилах человечьи головы в натуральную величину, внутри пустые, сделанные из фарфорообразной массы, раскрашенные красными и зелеными листьями». Спустя 100 лет легенда о «живых лицах» подтвердилась. Сначала обломанную глиняную маску человеческого лица, взятую из размытого кургана на берегу реки Абакан, близ улуса Нурилкова, принес в Минусинский музей крестьянин Данишкин.
В 1883 г. маски в кургане у Минусинска нашел А. В. Адрианов. Напомним, что живя в этом городе в ожидании посылки с инструментами для своей географической экспедиции, археолог, «чтобы не терять времени в ожидании», раскопал несколько курганов на Тагарском острове. В одной погребальной бревенчатой камере им было обнаружено более 20 гипсовидных масок; они лежали на черепах, отделенных от туловища, или прямо на кучках сожженных человеческих костей. Некоторые маски, по словам А. В. Адрианова, отличались необыкновенным изяществом, имели узоры, нанесенные красной краской. Через несколько лет подобные маски, но более грубые и сделанные из глины, были найдены в курганах у села Тесь И. Р. Аспелиным, на Уйбате Д. А. Клеменцем. А еще позже, в 1895–1897 гг., аналогичные маски близ соленого озера Кызылкуль в Абаканской степи обнаружил А. В. Адрианов. Обе серии масок и черепов из его раскопок Н. М. Мартьянов сразу же послал для «всестороннего» изучения антропологу К. Горощенко, который не замедлил опубликовать результаты своего исследования. Выяснилось, что находки из курганов на Татарском острове и близ озера Кызылкуль значительно отличаются. Первые были изготовлены из белой гипсовидной терракоты смешанного состава, в которую входили каолиновые глины. Маски лепили непосредственно на лицах умерших, поэтому оборотная сторона сохраняла отпечатки складок шеи, прядей волос. Кызылкульские маски делали из желтой жирной глины, которую иногда обмазывали сверху гипсовидной массой. Часто глину намазывали не на голову, а на череп.
Рис. 20. Реконструкция гипсовой маски, найденной С. А. Теплоуховым у с. Батени.
Рис. 21. Гипсовая маска из склепа на Уйбатском чаа-тасе. Раскопки С. В. Киселева.
Установлено, что глиняные головы и маски, которые делали во II в. до н. э., древнее гипсовых. Гипсовые маски научились изготовлять лишь спустя 100 лет, и они выделывались не менее четырех леков. Встречаются слепки, снятые с лица, передней половины головы с ушами и шеей, реже — маски-бюсты. Большинство масок изображало европеоидов с узкими и горбатыми носами, однако есть застывшие лица людей с монголоидными чертами. Хорошо сохранившиеся маски очень эффектны. Они белые, но раскрашены узорами, выполненными красной и черной красками. Находят слепки, сплошь окрашенные красновато-желтым цветом, близким к оттенку человеческой кожи.
Открытие первых масок вызвало живейший интерес. Погребальные портреты были известны в Египте, Месопотамии, Финикии, Карфагене, Кипре, Микенах, в «царских» курганах у Керчи и Ольвии и… вдруг на берегах Енисея. Сразу возникло множество вопросов. Местный ли это обычай или занесен сюда из дальних стран? Каково назначение глиняных голов и гипсовидных лиц усопших? Суждения возникали разные и порой противоречивые. Согласно одной из гипотез, маски изготовляли для того, чтобы сохранить для потомков черты лица умершего. Гипсовые слепки накладывали на лицо тем людям, которых захоранивали трупами. Но не всех людей хоронили сразу после смерти. В некоторых случаях усопшие где-то долго лежали, пока не превращались в скелеты. Тогда истлевший череп обмазывали глиной, иногда поверх нее еще клали слой гипса, и в таком виде реставрированную человеческую голову вместе с костями скелета предавали погребению, Подобной точки зрения придерживался и автор первых открытий масок А. В. Адрианов. В начале нашего века вышла работа С. К. Кузнецова, посвященная погребальным маскам, их употреблению и значению. Автор считал, что маски, восточные, западные и сибирские, имели целью сохранить изображение облика умершего, поскольку оно являлось обителью его души. Маска должна была помочь умершему благополучно достигнуть загробного мира, облегчить его душе возможность отыскать тело, чтобы соединиться с ним для новой жизни. Погребальные слепки с лица С. К. Кузнецов связывал с культом черепов. Действительно, с древнейших времен человеческая голова считалась особо священной частью тела человека, и многие народы разработали специальные обряды, связанные с почитанием головы или черепа. Они считались эмблемами военной власти, трофеями, амулетами, предметами поклонения. Еще в 1959 г. одна французская экспедиция наблюдала на острове Новая Гвинея следующий обычай: туземцы помещали умерших сородичей на платформы перед домом, а когда тело разлагалось, отделяли череп. Примеры почитания головы неисчислимы и пет оснований полагать, что культа черепов не было у древних сибиряков. Например, нанайцы хранили череп деда или отца в большом сосуде, а ненцы и юкагиры возили с собой голову или череп шамана. Такого рода традиции уходят в глубь веков. Как в этой связи не вспомнить окуневцев, которые изображали голову и погребали черепа как семейные реликвии. Первые сибирские скотоводы, афанасьевцы недаром высушивали и хранили головы некоторых покойников. Да и на других территориях Сибири этот культ прослеживается с доисторических эпох. Таким образом, мысль С. К. Кузнецова о масках-вместилищах души умершего совсем не исключает почитание черепа у тех, кто ваял эти маски.
Много масок было найдено советским археологом С. В. Киселевым. Основное назначение слепка лица он видел в желании сохранить облик покойника. Однако, одетая на лицо трупа, маска могла также служить для изоляции мертвого от внешнего живого мира. Иной смысл имели маски, положенные с человеческим пеплом. По наблюдениям исследователя, они слишком массивны и в то же время узки для человеческого лица, многие из них разбиты и обожжены. С. В. Киселев высказал предположение, что маски не берегли, а нарочно разбивали, и некоторые из них гибли в пламени погребального костра. Археолог сделал интересное сопоставление сибирских масок с римскими. Для похорон римских императоров и высших сановников изготовляли несколько одинаковых гипсовых и восковых портретных масок. Одной покрывали лицо покойника или его погребальный парадный манекен во время траурной церемонии. При погребении или сожжении на костре маска сгорала вместе с телом. Бюст же умершего несли в похоронном шествии, а при погребении императора в маске умершего шел актер. Эти изображения предков хранились в семье, копии с них девушка-патрицианка приносила в дом мужа вместе с приданым. Так же, как и сибирские, римские маски делали портретными, а при погребении их уничтожали. Правда, каких-либо копий погребальных масок в поселениях сибирских племен римского времени не обнаружено, но С. В. Киселев был убежден, что со временем их найдут. Они непременно должны быть, ибо «только их наличие может объяснить ту поразительную портретность, которой так настойчиво добивались их мастера…»
Однако маски, которые после похорон должны были сохраниться, пока не найдены. Более того, выяснилось, что в Сибири маски специально не сжигали и не разбивали. Те что были обожжены, как выясняется, горели вместе с другими вещами уже в погребальной Камере, а не на костре.
По мнению другого известного сибирского археолога и историка Л. Р. Кызларова, семантика масок не однозначна. Более древние, глиняные маски, как и «глиняные головы», просто воссоздавали человеческое лицо, чтобы подготовить труп к длительному хранению до погребения.
Поздние же маски, которые клали в могилы с человеческим пеплом, изготовляли для каких-то обрядов, которые совершали родственники покойника в период после сожжения умершего и до предания пепла земле. В домах родичей постепенно накапливалось множество масок. Чтобы знать, кому они принадлежали, их делали портретными. Более конкретные объяснения Л. Р. Кызласов, как и С. В. Киселев, предложил и для семантики масок, которые накладывались на лицо покойного. С помощью их стремились, очевидно, оградить мертвого от живого, поскольку именно такой смысл просматривался в погребальных масках народов севера Сибири в недавнем прошлом. Не случайно поэтому Л. Р. Кызласов прямо сопоставил древние маски с лоскутом оленьей шкуры хантов, которым родичи наглухо перевязывали голову умершего. В том же качестве могли выступать платки или мешки. В таком случае на месте глаз, рта, носа и ушей пришивалось по пуговице или монетке.
Археолог и этнограф А. Н. Липский, сопоставляя маски с обычаями сибирских народностей, по-иному интерпретировал их назначение. Хакасы, нанайцы, ульчи и другие народности считали невозможным, чтобы душа умершего перешла в страну мертвых вскоре после смерти. Нужен был срок, чтобы тело умершего превратилось в скелет. За это время, находясь среди живых без присмотра, душа мертвого могла потеряться. Последнее было нежелательно, так как душа умершего должна была вновь возвратиться на землю, воплотившись в новорожденного. Потеря душ умерших могла понизить рождаемость. Чтобы не допустить этого, сородичи изготовляли куклы, изображавшие покойника, и разными способами «вселяли» в них его душу. Кукол кормили, берегли, приносили им жертвы. В день окончательных похорон костей или пепла изображение покойника клали на могилу, реже в могилу, сжигали или ставили в домиках мертвых. С той же целью изготавливали древние портретные маски.
Прошло несколько десятков лет с тех пор, когда советские археологи С. В. Киселев, Л. Р. Кызласов и А. Н. Липский высказали свои гипотезы. Значительные работы ленинградских археологов в зоне Красноярского моря, новые находки и тщательные наблюдения внесли в раскрытую выше картину существенные уточнения. Стало известно, что маска покрывала лицо не только умершего, но и его «заменителя» — погребального манекена. Это объясняет, почему среди масок есть такие, которые представляются слишком узкими для лица покойного. Однако возникает сомнение, что маска «изолировала» мертвого от живых. Ведь погребальная кукла, кажется, не могла принести вреда окружающим. Обращает на себя внимание и то обстоятельство, что в погребальные камеры помещали как трупы, так и манекены, черепа и кости. Кроме того, на костях черепов обнаруживаются следы масок, сами же маски не сохранились. Следовательно, маски предназначались для того, чтобы обеспечить длительное хранение покойного или манекена до момента их одновременного захоронения. Таким образом, предположение о стремлении сохранить «нетленным» образ покойника, кажется наиболее оправданным. Но, возможно, правы также исследователи, связывающие портретность маски с верой людей в существование душ. Можно высказать более прозаическое объяснение: гипсовое застывшее лицо с индивидуальными чертами помогало сородичам спустя несколько лет после смерти, когда наступал срок погребения покойника в могилу, не перепутать его с кем-либо другим.
Существо идей, связанных с «глиняными головами», иное. В последние годы несколько «глиняных голов» обнаружены участниками Красноярской экспедиции. Но самая замечательная находка сделана сотрудниками Кемеровского университета при раскопках кургана у села Шестаково. Голова, найденная здесь, была вылеплена из тонкой размельченной глины с незначительным включением кварцита и воссоздает индивидуальный портрет молодого мужчины с сильно покатым лбом, глубоко запавшими глазницами, тонкими губами и прямым тонким, немного вздернутым носом. Четко выражен европеоидный тип. Голова первоначально была прикреплена веревками и стержнями к специальному муляжу, туловищу, имитирующему тело умершего. Затылочная часть вылеплена грубее лица. Ее поверхность неровная, ничем не заглажена, имеет отпечатки пальцев рук. Видимо, затылок был закрыт шапкой. Шестаковская голова, как и некоторые другие, была вылеплена по черепу. Существует мнение, что голову специально обрабатывали для сохранения от гниения.
Страшный обычай превращать труп после определенной обработки в скелет возможен. Он был известен, например, в Сибири у юкагиров. Когда умирал шаман, его родственники, в перчатках и масках, отделяли мясо от костей трупа, то и другое сушили, делили между собой, зашивали в мешочки и носили в виде амулетов. Череп же присоединяли к деревянной скульптуре, изображавшей умершего.
Ученые пока не знают, почему племена, населявшие степные и лесостепные территории Красноярского края, начиная с IV–III вв. до н. э. стали сооружать могилы, в которые хоронили до несколько десятков человек. Бывает, могила никем не ограблена, но в ней находится значительно больше черепов, чем скелетов. Черепа не сброшены, а лежат аккуратными кучками, иногда покрыты плитками. В тех же могилах часто захоронены кости скелетов, уже выветрившиеся. Значит, трупы долго не захоранивались. Эти наблюдения впервые были сделаны А. В. Адриановым, но выводов из них до сих пор не последовало. Но ясно, что от некоторых мертвецов к моменту погребения сохранялись одни головы, медленнее подвергавшиеся гниению. Постепенно люди научились реставрировать полуистлевшие головы, а еще позже — мумифицировать трупы, оберегая их от быстрого разрушения. Для лучшей сохранности внешнего облика покойника поверх мумифицированной головы накладывали гипсовую маску. Сибирские маски не были заимствованы где-либо; они возникли здесь, на месте, как результат верований древних людей и практики хоронить в могилу сразу несколько умерших в разные сроки. Многое, связанное с масками, остается, однако, до сих пор неразгаданным. Поэтому пока остаются в силе слова Д. А. Клеменца, касающиеся загадочных гипсовых портретов: честь будет тому, кто объяснит, что это за маски.