О ДУШЕ И ДУШЕ (ударение ставьте сами)

Особенности национального водопровода

Русский крестьянин по субботам так же регулярно ходит в баню, как английский рабочий — в пивную.

Джеймс Александер, британский офицер. 1830 гг.

Каждого русского путешественника, приезжающего в Англию уже XXI века, до сих пор удивляет одна особенность, если не сказать, странность британской повседневной культуры. Это два крана в ванной комнате. Краны — отдельно для горячей и отдельно для холодной воды. Затыкаешь слив пробкой. Наполняешь раковину. И умываешься. В грязной непроточной воде. В точности как американские ковбои в 1920-х.

Советский дипломат и писатель В. Овчинников описывает, что «поскольку плескаться в умывальнике, как это делают англичане даже в гостиницах, поездах и общественных туалетах, я так и не полюбил, мне приходилось после бритья ополаскивать лицо теплой водой из кружки».

У самих британцев сложилось просто очаровательное объяснение, почему в России нет таких пробок… Оказывается, все дело в тяжелой нашей истории: война, революция, снова война… Ясное дело, сразу всего необходимого не напасешься.

К тому же, по мнению англичан, отсутствие пробок в раковине — еще одно свидетельство русского разгильдяйства. Не умеют русские экономить, ведь вода — это деньги! Да и вообще не мыслят «экономически». Вон сколько зазря утекает воды, пока этот русский умывается. Что еще тяжко потрясает душу британца: почему же в России есть пробки для ванны, но нет пробок для раковины?! Впрочем, и классическая ванная у британцев по нашим понятиям своеобразная — в ней отсутствует душ.

Дело в том, что британцы «не имеют обыкновения и окатываться водой после ванны, а прямо в мыльной пене начинают вытираться. Но еще труднее свыкнуться с тем, что этот обычай распространяется и на мытье посуды». Попросту говоря, посуду окунают в воду с жидким мылом, проводят по ней щеткой и ставят сушиться. «Именно так и только так моют бокалы и кружки, тарелки и вилки во всех английских пабах и ресторанах».

Обычаи англичан не кажутся россиянину, мягко говоря, верхом гигиены. Невольно думаешь — не подцепить бы чего в стране, где посуду моют так небрежно, а ванну даже не ополаскивают.

Но Всеволод Овчинников объясняет: мол, просто обычаи у нас разные, и все тут. Ну не моются британцы под струей проточной воды, не принято у них это. А ведь у него много оснований говорить о неряшливости, нечистоплотности англичан! Какие выводы можно было бы сделать! Но деликатный писатель не рассказывает британцам об их традиционной грязи, о скверном обычае, нарушающем все правила гигиены. А те в свою очередь не используют книгу В. Овчинникова, чтобы демонстрировать друг другу, какие они плохие.

Кстати, вспоминаю, как в совсем недалеком 1987 году мне довелось побывать в социалистической Чехословакии. Недалеком 1987-м… Прошло лишь 20 лет, но молодежь уже и не знает, что было такое государство — «социалистическая Чехословакия» — первая страна, попытавшаяся провести «перестройку», «обновление и гласность» в рамках отдельно взятой социалистической страны. Мы вспоминали об этом в первой книге — о так называемом «социализме с чехословацким лицом». Конечно, тогда, летом 1987 года, уровень жизни в Праге, выбор продуктов и особенно «пива и напитков, изготовленных на его основе» нас, студентов МГИМО, приятно удивляли.

Что и говорить, вкус чешского «Козела» или «Будвара» несколько контрастировал с «амбре» желтой мутноватой жидкости, именуемой «„Жигулевское“ в розлив», которую мы иногда могли себе позволить в ближайшей к нашему институту пивнушке на юго-западе Москвы под «народным» названием «Ракушка». Однако речь не об этом. Чехи пиво делать умеют: вкусно, недорого, и закуска хорошая — всякие там «тычинки» да «брамборки».

К тому, что пиво в Чехии лучше московского, мы тогда, в 1987 году, привыкли быстро. А вот к тому, как в «Золотой Праге» моют пивные кружки, привыкнуть не могли долго. Дело в том, что в «классической» чешской пивной их… вообще не мыли. Порядок был такой: грязные кружки, с пеной и остатками пива официант ставит на стойку бара. Там — две раковины, наполненные водой из-под крана. Слив в обеих закрыт пробкой. Бармен, схватив по 2–3 кружки в каждую руку, ловко черпает ими явно грязно-желтую воду из одной раковины, затем выливает ее обратно, а потом также «ополаскивает» кружки во второй раковине, где вода, как ему представляется, более чистая. После сего в эти же кружки сразу наливается пиво для новых посетителей. На фоне такой «посудомоечной» процедуры даже наша автоматическая «кружкомойка» в околоинститутской пивной казалась нам верхом гигиены.

Где-то прочитал, что в 40 % частных домов Британии водопровода нет и сегодня. А в 40 % тех, где есть водопровод, нет ванной комнаты. Думаю, преувеличение. Однако факт, что процедура умывания во многих британских домах и сегодня часто такая, как она описана у Агаты Кристи: цветной фаянсовый кувшин и тазик, наполняемый водой. Хочешь умыться? Наливай воду в тазик из кувшина и умывайся! Понятно, что старинный русский рукомойник с проточной водой несколько гигиеничнее, чем английские тазик с кувшином и раковина с пробкой. Наверное, европейцы и сами понимают, что от такого умывания толку не так уж много. По крайней мере, 82 % мужчин в современной Великобритании считают, что личная гигиена не стоит того, чтобы тратить на нее время.

Я уже приводил наблюдения молодого английского офицера Джеймса Александера, написавшего книгу о поездке в Россию в первой половине XIX столетия.

Вот что он пишет точно по нашей теме: «Чистоплотны ли русские, если сравнить их с другими европейскими нациями? На этот вопрос я должен ответить утвердительно. Каждый крестьянин, по крайней мере, раз в неделю в любое время года ходит в баню. Считаю, что люди, которые моются раз в неделю, даже если при этом они не меняют нательного белья, чистоплотнее тех, кто не моется по полгода, как это принято во многих европейских странах».

Джеймс Александер давал в XIX веке такую рекомендацию соотечественникам: «Русская баня — это любопытная достопримечательность, которую следует не только посетить каждому приехавшему в страну иностранцу, но и воспользоваться ей как средством для предупреждения и лечения многих болезней». Дальше он подробно описывает саму банную процедуру и приходит от нее в полнейший восторг.

Тут же весьма любопытное для нас замечание: «Русский крестьянин по субботам так же регулярно ходит в баню, как английский рабочий в пивную».

Что ж, воистину каждому свое.

Правда, тут же автор говорит о том, что в домах очень холодно, а поскольку крестьянам неохота переодеваться, то спят они в тех же полушубках, в которых ходят днем.

Что поделать, вздыхает он, ведь: «Русские заслуживают снисхождения, поскольку это — молодая нация, ведь до Петра Великого Россия находилась в диком, варварском состоянии». Еще бы! Как же без упоминания московитского варварства, ведь иначе читатель просто не поверит в честность автора! Мне кажется, подобная дань стереотипам только повышает ценность тех положительных отзывов о нашей стране, которые оставил Александер.

Дальше он пишет: «У русских очень развито чувство гостеприимства, и это извиняет многие их недостатки. Каждый, кто путешествовал по России или жил в этой стране, мог оценить этот обычай, конечно, при условии, что сам он вел себя достойным образом». Побольше бы таких книг! Но увы… В общем, при желании как раз русские могли бы многократно обвинить европейцев в пренебрежении правилами гигиены и объявить Европу нечистоплотной и грязной. Но мы этого не делаем, говорим разве что о различных традициях.

Почему европейцы не мылись?

Обычное для России — пренебрежение к отхожему месту.

А. П. Чехов «Путешествие на остров Сахалин»

Среди народов, для которых чистота и мытье были священны, исключением предстаем не мы, а как раз европейцы. Сами европейские ученые склонны связывать это с вырубкой лесов. Период с XI по XIV век официально именуется в учебниках «временем Великой Распашки». В это время в Европе вырубили и превратили в поля и луга так много лесов, что наступил своего рода «энергетический кризис». Топливо стало дорогим, и европейцы почти перестали купаться в банях — большинству населения это сделалось не по карману.

Тогда же европейцы полюбили «быструю еду», пресловутый «фаст фуд» — блюда, которые не надо долго варить и жарить, тратя драгоценные дрова.

Несомненно, «энергетический кризис» в Европе был, нет слов. Но европейские историки лукавят, сводя к его последствиям весь «грязный» период европейской истории.

Во-первых, не везде и не во всей Европе вырубили леса. В Германии и в Скандинавии леса шумят и сегодня. А бани исчезли давным-давно.

Во-вторых, и в других странах: Франции, Англии и Центральной Европе XII–XIII веков оставались большие массивы леса… Робин Гуд жил в огромном Шервудском лесу, и никакой ноттингемский шериф не мог его там поймать.

В-третьих, по мере исчезновения лесов европейцы все больше стали топить печи углем. Добыча угля стала важной частью экономики Британии и стран Северной Европы. Уголь был экономически доступен. Если можно было отапливать углем жилища и готовить на нем пищу, что мешало протопить раз в неделю баню? А ведь не топили, это же факт.

В-четвертых, «грязный период» в Европе начался до Великой Распашки. По сути, со времени падения Западной Римской империи в 476 году европейцы моются все реже и реже. Лесов еще много, дрова используются для печного отопления во всей Европе… А гигиены в Европе становится все меньше и меньше. Во Франции XI века киевская княжна Анна, ставшая французской королевой, а после смерти мужа — женой графа Рауля Валуа, была не только единственным грамотным человеком при дворе, но единственной, кто имел привычку мыться и содержать себя в чистоте.

Анна Ярославна, королева Франции. Скульптурное изображение.

Дочь Ярослава Мудрого рассматривала брак с королем Франции как ссылку к дикарям. Ведь ее супруг даже не умел… читать! Но, как говорится, «жениться по любви не может ни один, ни один король».


Правда, приучить к этому своего сына Филиппа, будущего французского короля, она так и не смогла, ведь все окружение принца, кроме мамы, считало мытье делом совершенно никчемным. Примерно как у американских ковбоев.

Средневековая Европа практически не мылась — этот факт отмечают многие историки.

И если бы не крестовые походы, то не мылась бы еще больше.

Крестоносцы поразили и арабов, и византийцев тем, как от них разило. Запад предстал для Востока олицетворением дикости, грязи и варварства, каковым по сути и был.

Вернувшиеся в Европу с Переднего Востока пилигримы попытались было внедрить подсмотренный обычай мыться в бане. Это было своего рода возвратом к цивилизации. Но тут бани уже официально попали под запрет Церкви как источник разврата и заразы. Почему разврата — нетрудно предположить. Почему в банях увидели источник заразы, понять труднее.

И обеспеченные горожане, и уж тем более аристократия, жившая в своих поместьях, могли бы мыться и при росте цен на топливо. Но мытье было объявлено грехом! В результате этих странных решений сначала банное удовольствие под давлением «просвещенной» католической церкви стало недоступным горожанам, а потом от привычки мыться отказалась и аристократия. Гигиена в нынешнем понимании появилась в Европе лишь в самом конце XIX века. Для миллионов людей — слишком поздно.

Потрясающая подробность. Считается, что одной из причин возникновения в Европе в новое время моды на парики — а раньше, во времена Возрождения, на длинные волосы — явилось стремление кавалеров таким образом продемонстрировать дамам свое здоровье. Дело в том, что при некоторых формах сифилиса и других болезнях человек лишается естественной растительности.

А длинные волосы — ну или парик — показывают, что он в этом смысле «гигиенически чист».

Не знаю, насколько это правда. Но нет дыма без огня. Действительно, объяснить с точки зрения здравого смысла моду на парики и букли невозможно — мало того, что это не очень красиво, это еще и очень негигиенично. Под париком каких только животных не водилось! Потому граф Суворов и боролся с модой Павла I на букли в армии, всячески отстаивая право солдат мыть голову, а не носить на ней эту гадость.

Почему же в Европе с наступлением Средневековья полностью «вымывается» культура мытья, чистоты и гигиены? Видимо, дело все же не в ухудшении ситуации с дровами, а в каких-то важных изменениях в культуре. В Европе не сделали чистоту и баню чем-то священным, как во всем мире, и особенно на Руси.

То, что наличие бань напрямую связано с культурой, а не с лесами, доказывает и такой факт: после ополячивания богатых лесами Галиции и Волыни бани исчезли и там.

После великого переселения Руси на Северо-Восток в XI–XII веках вместе с русской культурой, русским языком, сказками, песнями, столицей, правящей династией из Малой Руси ушло многое, русский язык превратился в «мову», а народные сказки стали повествовать не о подвигах Ильи Муромца и не о Стольном Киев-граде, а о ксендзах и хитрых крестьянах.

Леса шумели и в Малой Руси, на Галиции и в Карпатах. Но бани исчезли вместе с русской культурой.

Европейские города-душегубки

Невозможно представить нигде в России такого количества нечистот, какое легко видеть на любой из окраин Города-Светоча (Парижа). У нас хотя бы прикопали, но французы совершенно равнодушны к зловонию.

В. Ф. Ходасевич «Письма к. Н. Берберовой»

Во всех черных мифах о России можно найти много забавного. Но миф о русской грязи, пожалуй, самый сюрреалистичный.

Потому что он был сочинен едва ли не самой нечистоплотной цивилизацией за всю историю Земли. В античное время было не так… Религия греков и римлян не препятствовала гигиене, и знаменитые Гиппократ и Цельс придавали мытью большое оздоровительное значение.

Античные города строились в здоровых местностях. Отводя место для нового города, римляне интересовались, долго ли тут живут люди, какими болезнями болеют и от чего умирают. Города строили просторными, с таким расчетом, чтобы ветер их продувал, чтобы легко можно было подать нужное количество воды и чтобы городу было куда расти.

Собственно, изначально Рим был построен правильно — недалеко от моря, в устье Тибра, на холмах. И стратегически выгодно, и, так сказать, экологически оправданно. Однако спустя несколько столетий чудовищная перенаселенность Рима (более 1 млн. чел. во время Цезарей, притом дома выше двух этажей были редкостью — представьте себе скученность населения) вызвала, по сути, коммунальную катастрофу. Собственно, история повторяется. Современная Москва, стянув на себя все возможные административно-ведомственные функции, штаб-квартиры корпораций и учреждения культуры, разросшись до невероятных размеров, когда никто не возьмется подсчитать реальное население столицы, уже столкнулась с коллапсом транспортным. И теперь стремительно приближается и к случившемуся в Древнем Риме коллапсу коммунальному.

Гиппократ.

Великий врач рекомендовал горячую воду и пар как целебное средство от многих хворей. Увы, его рекомендации были забыты средневековыми европейцами.


2000 лет назад римлянам удалось (по меркам того времени, конечно) справиться с катастрофой: появившиеся акведуки, прообраз водопровода, сливные ямы, система прорытых канав для смыва нечистот и, главное, попытки системной фундаментальной застройки центра Рима — все это сделало миллионный город относительно приемлемым для жизни. Будем лелеять надежду, что Москва тоже сможет как-то совладать со своей капиталистическо-гормональной болезнью роста. Или же болезнь городского гипофиза погубит и Москву, и москвичей. Впрочем, богатые римляне и тогда предпочитали селиться на загородных виллах, оставляя центральный Рим на съедение плебсу.

Кесарям — Рублевку, слесарям — Бирюлево-Собачье или какие-нибудь Паскудники. Времена меняются, нравы — нет… О тэмпора, о морэс, понимаешь.

Кризис Римской империи положил конец «экологическим» городам без стен.

Трудно представить себе, в какой нездоровой среде жило все городское население Европы в Средние века.

Внутри городских стен изначально было не так много места. Тысячи жителей оказывались скучены внутри пространства в 2–5, самое большее в 10 гектаров. У некоторых, правда, были собственные дома с садами и огородами, но большинство ютились на головах друг у друга, по нескольку человек в комнатке.

Эркер-туалет в замке Марксбург (Германия).

Это — навесной туалет в европейском замке. Кроме шуток, свидетельствует об удивительной чистоплотности его хозяев: большинство замков обходилось без этих «глупостей». Главное — не пройти случайно под этим сооружением в неподходящий момент.


Водопровод? Если он и был, то чаще всего тот, что остался от римлян. И каждая хозяйка сама ходила за водой к городскому фонтану. Отличный способ разносить инфекции, между прочим.

Канализации не было вообще. Никакой. Ночная ваза — изобретение европейцев, и возникло оттого, что в городе не было канализации, а в домах — уборных. Совсем. Люди использовали горшки, а потом выливали их содержимое прямо на улицу.

Туда же хозяйки выплескивали все кухонные помои и остатки еды. Крытых канав, как в Риме, не копали. Содержимое горшков вместе с помоями стекало «ароматными» ручейками по мостовой, пропитывало землю, фильтровалось в ту же воду, которую использовали для питья.

Практически у каждого дома европейского средневекового города непременно стояли ходули — наряду с деревянными башмаками. Грязь на улицах была такой чудовищной, что иногда было недостаточно высоких деревянных легко моющихся башмаков чтобы перейти улицу, не замарав обычной обуви. Деревянные башмаки редко носили сами по себе — ноги натрешь. Они выполняли роль калош, ногу в обычной кожаной обуви богатые горожане, выходя на улицу засовывали в деревянные башмаки, потом оставляли их у входа, чтобы слуги помыли. Но «деревянные калоши» спасали от грязи не всегда. Особенно после дождя. Тогда предпочитали пользоваться ходулями. Представьте себе глубину.

Средневековые путешественники многократно отмечали, что приближение большого города они сначала чуяли по нестерпимой вони и лишь потом начинали видеть его стены.

Рыцарские замки были ничем не лучше. Маленькие, невероятно тесные, они, конечно, являлись защитой от нападения, но и в них не было ни канализации, ни водопровода.

Слово «альков» наверняка известно читателю, но не все знают, откуда оно пошло. Только в XVI веке альковом стали называть покои знатной дамы. Целую комнату, а то и несколько. Первоначально слово означало нишу в стене залы рыцарского замка. В нишу ставилась кровать, над которой натягивался балдахин: не подумайте — не от москитов, а чтобы конденсат не капал с каменного потолка. На кровати — перина. В алькове не было окон, и его НИКОГДА не проветривали. Перину никогда не перебирали, не просушивали, не мыли и не чистили. В алькове водилось столько клопов, вшей и прочих насекомых, что арабам, прибывшим ко двору Карла Великого, показалось: перины шевелятся.

Великая королева Испании Изабелла Кастильская (конец XV-начало XVI в.) признавалась, что мылась в своей жизни всего два раза — при рождении и в день свадьбы.

Эта ужасающая нечистоплотность была свойственна не только светским, но и духовным особам. Несколько римских пап страшно страдали от «гигиенических» болезней. Например, папа Климент V, как считается, умер от банальной дизентерии. Но это еще ладно. А вот папа Климент VII скончался от… чесотки.

Прекрасная Франция, Версаль, чудесная архитектура, просвещение, доминирование французской армии в Европе… Все это связывается у нас с именем Короля-Солнце Людовика XIV. Энергичного, умного и, как считается, достаточно просвещенного монарха. Однако мы не добавляем еще одного эпитета, характерного для того времени, — немытого монарха. Русские послы, прибывшие ко двору Людовика XIV из «дикой Московии», писали, что «его величество смердит аки дикий зверь». Людовик мылся крайне редко — и только по настоянию врачей, потому что испытывал своего рода водобоязнь.

Простые горожане жили ничем не лучше аристократов. Маленькие окна никогда не открывались, дома никогда не проветривали. Бань не было. Помыться горожанин мог только в реке, если она была. Постирать одежду было негде и не в чем.

Наши эстеты просто млеют от узких улочек, придающих некий шарм и изящество европейским городам. Да, эти улочки красивы, изящны. Но это — в наше время, когда город чистый, дома помыты и готовы к созерцанию туристами. А жить в этих домах и в средневековых условиях мало кто из современных русских туристов согласился бы.

Неизбежные последствия

Свинья везде грязь найдет.

Русская народная пословица

В 1930 году в прекрасном французском городе Бордо решили отпраздновать очередную годовщину города, одев актеров в рыцарские латы из музея. И оказалось — латы малы для современных французов. Было это, подчеркну, в 1930 году, до начала акселерации, и французы к тому же — народ не крупный, даже по европейским меркам, в среднем сантиметров на 10 ниже голландцев. Выяснилось, что рост рыцаря XIV века — не превышал 160 см. Только самые крупные латы соответствовали размерам человека ростом в 165 см, а таких было очень мало.

После неудавшегося праздничного шествия в Европе начали изучать этот вопрос… И обнаружился удивительный факт: люди галльских племен до римского завоевания были выше! Они имели средний рост порядка 168–170 см. В Римское время средний рост не изменился. Но с VII–VIII веков рост француза резко уменьшился. Особенно уменьшился рост горожанина — вообще до 155 см. Чуть крупнее оставались крестьяне. Рыцари были еще покрупнее и посильнее, попадались здоровяки и в 165 см ростом.

Вот как тот же Дмитрий Панкратов (интернет-издание «Летописи жизни») описывает классического европейского рыцаря позднего Средневековья: «По данным европейских археологов, настоящий французский рыцарь на рубеже XIV–XV вв. выглядел примерно так: средний рост этого средневекового „сердцееда“ редко превышал один метр шестьдесят (с небольшим) сантиметров (население тогда вообще было низкорослым). Небритое и немытое лицо этого „красавца“ было обезображено оспой (ею тогда в Европе болели практически все). Под рыцарским шлемом, в свалявшихся грязных волосах аристократа, и в складках его одежды во множестве копошились вши и блохи.

Изо рта рыцаря так сильно пахло, что для современных дам было бы ужасным испытанием не только целоваться с ним, но даже стоять рядом (увы, зубы тогда никто не чистил). А ели средневековые рыцари все подряд, запивая все это кислым пивом и закусывая чесноком — для дезинфекции.

Кроме того, во время очередного похода рыцарь сутками был закован в латы, которые он при всем своем желании не мог снять без посторонней помощи. Процедура надевания и снимания лат по времени занимала около часа, а иногда и дольше. Разумеется, свою нужду благородный рыцарь справлял прямо в латы.

Некоторые историки были удивлены, почему солдаты Саладина (Салах-ад-Дина) так легко находили христианские лагеря. Ответ пришел очень скоро — по запаху».

Я не склонен доводить все до абсурда — не думаю, что рыцари справляли нужду прямо в латы, наверняка там открывалась необходимая панелька, но все равно вряд ли это описание уж очень отличается от реальности Средневековья. Скорее всего, так оно и было. Во всяком случае, малый рост — вещь очевидная, доказанная.

Одной из причин уменьшения роста населения был голод. Еды постоянно не хватало, рыцари были крупнее, потому что постоянно ели мясо и вообще лучше питались.

Общим местом в медиевистике стал факт — количество людей в средневековой Европе постоянно превышало возможности их прокорма. Главное чувство, которое испытывал небогатый европеец того времени, — это чувство голода. Любому общественному потрясению, как правило, предшествовал неурожай. Семь подряд голодных лет — и сотни тысяч верующих устремились в первый крестовый поход.

Социолог Питирим Сорокин еще в 1922 году писал, что «какие бы ярлыки ни наклеивались на мотивы войны», в конечном счете войны ведутся за выживание, за пищевые ресурсы. Вся история Европы — это непрерывная череда войн. В условиях ограниченных ресурсов шло простое сокращение числа едоков.

У исследователя Александра Горянина есть любопытное наблюдение: «Не подлежит сомнению еще один интегральный способ оценки прошлого — не знаю, писал ли кто-либо об этом раньше. Тот факт, что китайская кухня признала съедобным практически все, вплоть до личинок насекомых, говорит очень ясно: в этой стране голодали много и подолгу. То же относится и к кухне французской. Только солидный опыт голодных лет мог заставить найти что-то привлекательное в лягушках, улитках, в протухших яйцах, подгнившем мясе, сырной плесени. В русской кухне нет ничего похожего. В голод едали, как и везде, всякое, но не настолько долго, чтобы свыкнуться. Черную икру в России веками скармливали свиньям, пока французы не открыли нам глаза».

Ну, свиней, жрущих черную икру, мы, пожалуй, оставим на совести исследователя. У нас, конечно, тоже бывали голодные годы, но лес-то кормил. Николай Костомаров отмечал, что охота в России, в отличие от западноевропейских стран, никогда не была привилегией высших классов, ею занимались и самые простые люди. И река кормила. Так что с питанием на Руси несомненно было лучше.

Русская природа кормила свой народ. Рыба, грибы и ягоды на протяжении почти всей нашей истории были неправдоподобно, с точки зрения иностранцев, дешевы (поговорка «дешевле грибов» возникла у нас). Бескрайние леса буквально кишели зверем и птицей, в связи с чем путешествующим иностранцам Русь представлялась «огромным зверинцем».

Второй причиной низкого роста у европейцев было антисанитарное состояние среды обитания. В России считают каменное жилье более дорогим и потому более престижным. У нас строили из дерева, а в Европе — из камня! Они богаче! Но не забудьте: камень пригоден для нормальной жизни, только пока в здании хорошо топят. Если топка плохая, в каменном здании, кроме жаркого лета, все время сыро. Не зря же конденсат все время капал с потолков замка, заставляя натягивать балдахины над альковами.

Европейцы с рождения до смерти жили в сыром холоде каменных городов и замков. Они ели однообразную пищу, в составе которой не хватало овощей и фруктов. Спали на сырых, грязных перинах вповалку по несколько человек. Грязь пропитывала все вокруг, а гниющие отходы и фекалии громоздились сразу за порогом.

Раскопки кладбищ европейского Средневековья показывают: европейцы не только сделались меньше ростом, большая часть населения страдала самыми разнообразными заболеваниями. Не все болезни можно диагностировать по костям, но всевозможные артриты, остеохондрозы, искривления позвоночников, подагры, рахитизм, уродливые изменения пропорций человеческого тела антропологи могут определить именно по скелетным останкам.

Да и жили недолго. Детская смертность в городах была совершенно фантастическая — до 90 % родившихся умирало не достигнув 5 лет. Вообще отношение к детям и к детскому труду было в средневековой Европе довольно своеобразным. В Англии вплоть до XX века считалось, что девочки достигают половой зрелости в 12 лет, а мальчики — в 14. С этого возраста, собственно, разрешалось официально вступать в брак. Жизнь небогатого европейца была коротка, редко когда переваливала лет за 35. Времени было мало, жить надо было торопиться.

Прошедшие горнило детской смертности тоже оказывались недолговечны: только 10 % населения Парижа XIV–XV веков доживало до 45 лет.

Один мой знакомый побывал в Манчестере в пабе — пивнушке, — где точно воспроизводится атмосфера Викторианской Англии.

Такой милый паб конца XIX века, в котором сознательно сохраняются все старинные мелочи. И вот там прямо над стойкой висит примечательное старинное объявление: «Крепкие алкогольные напитки не продаются мужчинам моложе 13 лет». Сейчас в Америке не продают до 21… Вот и не знаю: то ли мы стали поздно взрослеть, то ли детей тогда не любили.

Кого не забирали смертельные болезни, добивали врачи. То, что собой представляла медицина того времени, полезно знать, чтобы окончательно лишиться иллюзий. Вновь цитирую того же Панкратова, насобиравшего фактов из самых разных источников и выложившего в интернете занимательную статью про гигиену средневековой Европы.

«Медицинские методы оказания помощи в то время были примитивными и жестокими. Особенно в хирургии. Например, для того чтобы ампутировать конечность, в качестве „обезболивающего средства“ использовался тяжелый деревянный молоток, „киянка“, удар которым по голове приводил к потере сознания больного, с другими непредсказуемыми последствиями.

Раны прижигали каленым железом или поливали крутым кипятком и кипящей смолой. Повезло тому, у кого всего лишь геморрой. В Средние века его лечили прижиганием раскаленным железом. Это значит — получи огненный штырь в задницу — и свободен. Здоров».

Естественно, это заявление на совести автора. Но всем, кто любит исторические книги, прекрасно известны основные лекарственные средства европейской медицины того времени, как будто сошедшей с ума и забывшей великую медицину Востока и античности, где врачи уже пытались применять обезболивающие на основе трав, морфия, алкоголя, пытались лечить травами. Все это теперь было объявлено ересью, колдовством.

Венерические заболевания лечили только… ртутью. После такого лечения, естественно, мало что оставалось от «зараженных органов». Еще лечили клизмами — это, пожалуй, самое безобидное, ну и, естественно, кровопусканием. Исповедовался следующий нетривиальный принцип: болезнь — это дьявол, поселившийся в человеке, и плохую, больную кровь надо выпустить из организма. Тогда плохой дух выйдет вместе с кровью, и больному станет лучше. Правда, больной зачастую умирал не от болезни как таковой, а просто от недостатка крови, чудовищных кровопотерь. Но это считалось издержками производства.

И наверное, «вершиной» католической монашеской медицины того времени была практика, когда лекарства приготовляли… из трупов. Не хочу вдаваться в подробные описания, но трупные ткани шли в качестве материала для приготовления отваров, настоек, примочек и порошков. Причем я веду речь не о каком-то там темном VIII веке, это XVI–XVIII века — мушкетеры, Людовик XIV и канун Французской революции.

Может быть, все эти ужасы так и остались в мрачном Средневековье? Нет… И в Новое время ведущие столицы Европы, даже Лондон, Милан или Париж, оставались средневековыми городами с узкими улочками, без канализации и водопровода.

Описания Парижа в нашумевшем сериальном романе Анн и Сержа Голон про Анжелику просто путают, не говоря уже о Бальзаке и Золя («Чрево Парижа»). В России никогда не было настолько отвратительного, грязного и опасного для жизни города.

Еще более смачное описание Города-Светоча, главного города Европы, Парижа, предстает со страниц книги Зюскинда «Парфюмер».

Вот каким видится ему Париж «галантного» XVIII века: «Улицы провоняли дерьмом, задние дворы воняли мочой, лестничные клетки воняли гниющим деревом и крысиным пометом, кухни — порченым углем и бараньим жиром; непроветриваемые комнаты воняли затхлой пылью, спальни — жирными простынями, сырыми пружинными матрасами и едким сладковатым запахом ночных горшков. Из каминов воняло серой, из кожевенных мастерских воняло едкой щелочью, из боен воняла свернувшаяся кровь. Люди воняли потом и нестиранной одеждой, изо рта воняло гнилыми зубами, из их животов — луковым супом, а от тел, если они уже не были достаточно молоды, старым сыром, кислым молоком и онкологическими болезнями. Воняли реки, воняли площади, воняли церкви, воняло под мостами и во дворцах. Крестьянин вонял, как и священник, ученик ремесленника — как жена мастера, воняло все дворянство, и даже король вонял, как дикое животное, королева, как старая коза, зимой и летом…

И, разумеется в Париже стояла самая большая вонь, ибо Париж был самым большим городом Франции. А в самом Париже было такое место между улицами О'Фер и Ферронри под названием Кладбище невинных, где стояла совсем уж адская вонь. Восемьсот лет подряд сюда доставляли покойников из Отель'Дьё и близлежащих приходов, восемьсот лет подряд сюда на тачках дюжинами свозили трупы и вываливали в длинные ямы, восемьсот лет подряд их укладывали слоями, скелетик к скелетику, в семейные склепы и братские могилы. И лишь позже, накануне Французской революции, после того как некоторые из могил угрожающе обвалились и вонь переполненного кладбища побудила жителей предместья не только к протестам, но и к настоящим бунтам, кладбище было наконец закрыто и разорено, миллионы костей и черепов сброшены в катакомбы Монмартра, а на этом месте сооружен рынок».

А вот так представляется автору появление на свет его «героя»: «И вот здесь, в самом вонючем месте всего королевства, 17 июля 1738 года был произведен на свет Жан/Батист Гренуй.

Это произошло в один из самых жарких дней года. Жара как свинец лежала над кладбищем выдавливая в соседние переулки чад разложения, пропахший смесью гнилых арбузов и жженого рога. Мать Гренуя, когда начались схватки, стояла у рыбной лавки на улице О'Фер и чистила белянок, которых перед этим вынула из ведра. Рыба, якобы только утром выуженная из Сены, воняла уже так сильно, что ее запах перекрывал запах трупов. Однако мать Гренуя не воспринимала ни рыбного, ни трупного запаха, так как ее обоняние было в высшей степени нечувствительно к запахам, а кроме того, у нее болело нутро, и боль убивала всякую чувствительность к раздражителям извне.

Ей хотелось одного — чтобы эта боль прекратилась и омерзительные роды как можно быстрее остались позади. Рожала она в пятый раз. Со всеми предыдущими она справилась здесь у рыбной лавки, все дети родились мертвыми или полумертвыми, ибо кровавая плоть, вылезшая тогда из нее, не намного отличалась от рыбных потрохов, уже лежавших перед ней, да и жила не намного дольше, и вечером все вместе сгребали лопатой и увозили на тачке к кладбищу или вниз к реке. Так должно было произойти и сегодня, мать Гренуя… была еще молодой женщиной (ей как раз исполнилось двадцать пять), и еще довольно миловидной, и еще сохранила почти все зубы во рту и еще немного волос на голове, и кроме подагры, сифилиса и легких головокружений ничем серьезным не болела, и еще надеялась жить долго, может быть, пять или десять лет, и, может быть, даже когда-нибудь выйти замуж и родить настоящих детей в качестве уважаемой супруги овдовевшего ремесленника…»

Самое удивительное — это потомки таких вот Гренуев теперь рассказывают об извечно грязной и нечистоплотной России.

А вот наблюдавший Россию в XIX веке англичанин Джеймс Александер впечатлился обеими нашими столицами. Санкт-Петербург у него «волшебный город, похожий на чудо. Его здания и дворцы — величайшие творения нашего времени». В Москве «приятно удивил вид чистых красивых улиц, отсутствие каких-либо развалин». И вообще нет никаких следов ужасного нашествия 1812 года (англичанин Александер прибыл в Первопрестольную через полтора десятка лет после француза Наполеона).

Поднявшись на колокольню Ивана Великого и окинув взглядом сотни золотых куполов, Александер заявил: «Это, должно быть, самый красивый вид в мире».

Согласитесь, несколько отличается от того, что писал немец Зюскинд про столицу Франции.

Аромат Версаля

С XIV века резиденцией французских королей был замок в центре Парижа, Лувр. Король-Солнце Людовик XIV (1638–1715) особенно любил это место. Версаль и стал его официальной резиденцией — главной резиденцией французских королей.

Что ж, короли хотели, чтобы их резиденция выглядела достойно и отражала бы место, которое Франция занимала в мире.

Все счета, связанные со строительством Версальского дворца, сохранились до нашего времени. Поэтому мы точно знаем, что расходы составили 25 725 836 ливров.

Как перевести в современные деньги эту стоимость? Если исходить из современных цен на серебро, то это около 3 млрд. евро.

Если исходить из относительной покупательной стоимости ливра, то получаем сумму уже в 40 млрд. евро. Если соотнести государственный бюджет современной Франции и Франции XVII века, то получится: в наше время эти расходы эквивалентны затратам в 260 млрд. евро.

Впрочем, эта астрономическая сумма тратилась не сразу, постепенно.

Итак, с 1661 года началось грандиозное строительство. Лучшие умы всей Европы создавали это новое чудо света, Большой Версальский дворец.

Громадные залы, с невероятным, избыточным богатством, расписанные лучшими живописцами, с богатой и пышной лепниной, переполнены прекрасными статуями и вычурной, роскошной мебелью. Чтобы создать Версаль, трудились три поколения лучших живописцев, скульпторов, мебельщиков.

Г. Риго «Людовик XIV».

Одна из причин, по которой королевский двор при Людовике XIV так легко перебрался из Лувра в Версаль, — Лувр был чудовищно загажен.


Конечно, делалось все это не для одной королевской четы. В Версале и окрестностях постоянно жили до 100 тысяч человек. Далеко не все так уж рвались жить в Версале. Обязанность дворян жить при королевской резиденции было своеобразной мерой предосторожности со стороны Людовика XIV. Дворяне были на глазах, как бы под присмотром. Король таким образом обеспечивал себе полный контроль над деятельностью аристократии.

Дворяне «тусовались» и попивали изысканные вина в салонах Геркулеса, Изобилия, в кабинете Редкостей, салоне Венеры, салоне Дианы, салоне Марса. Они слушали концерты в Королевской капелле Сен-Луи и Королевской опере. Они были приобщены ко всей показной роскоши Версаля, перегруженной деталями, золотом, драгоценными сортами дерева. Дворцово-парковый комплекс Версаля на полтора века стал важнейшим городом Европы. В России по образцу Версаля построен Петергоф. Да и все остальные дворцово-парковые комплексы Петербурга тоже несут на себе печать чуть менее откровенного подражания Версалю. Но есть в этих русских подражаниях некая особенность, отличающая их и от самого Версаля, и от его европейских подобий.

Однако, прежде чем говорить об этих отличиях — вот еще о чем. Французы, как заметит любой русский турист, хоть раз побывавший в «прекрасной Франции» — народ весьма экономный, даже я бы сказал прижимистый. На строительстве Версаля они тоже экономили, и не слабо. За экономией лично следил знаменитый министр финансов Кольбер. Купцы получали конкурсные подряды на поставку материалов и ведение работ. Если они хоть на сантим выходили за пределы заявленной сметы, эти расходы не оплачивались.

Подрядчики соответственно экономили, как могли, на оплате и питании рабочих. Чтобы получалось дешевле, в мирное время к работам также, как и в России, привлекали солдат. Число умерших во время строительства Версаля называют разное, но если проанализировать и сопоставить источники, то маловероятно, что меньше 6000 человек.

Мимоходом сравним: при возведении Петербурга за всю эпоху Петра, с 1703 по 1725 год, умерло не более 4 тысяч рабочих. Молва, правда, стократ преувеличила эти цифры, и в историю вошел очередной мрачный русский миф — о Петербурге — «городе на костях». Но это миф, в котором концы не сходятся с концами.

Так что лучезарный Версаль в гораздо большей степени, чем Петербург, — город на костях. Если расспросите экскурсовода во время посещения Версаля, наверняка шепотом он вам это подтвердит. Но главная особенность Версаля даже не в этом, — Версаль был очень плохо построен. Плохо и без учета того, как будут жить 90 % его обитателей. В Версале не работали многие камины, не закрывались окна, и жить во дворце зимой было крайне неуютно и попросту холодно.

Жизнь большинства постояльцев Версаля была лишена всяких удобств. Дворяне, за исключением близких родственников королевской семьи, жили в обычных… каморках. Комнаты у них в большинстве случаев были узкие, сырые и неудобные. Такая типичная гостиница «ноль звезд».

Но у дворян хотя бы были кровати! Прислуга же спала чаще всего на каменном полу. Не раздеваясь, а только прикрывшись ветошью вместо одеяла. Вышеописанный рай для короля и кучки титулованной знати оборачивался чистилищем для большинства дворян и адом для всех простолюдинов.

Вот в этом и состоит первое принципиальное отличие Версаля от его русских аналогов: во всех русских дворцах в Петербурге и его окрестностях предусматривались более-менее человеческие условия жизни для всех, в том числе и для крепостной прислуги. Не говоря уже о придворных.

Вторая особенность Версаля в том, что в нем была только одна (!) ванная комната — лично для короля. Ни для каких других лиц ни ванных комнат, ни тем более бань предусмотрено не было.

Совсем.

А уборных в Версале не было вообще, даже персонального сортира для короля. Как же быть?! Очень просто — пользоваться ночными горшками… Впрочем, почему именно горшками? Использовались и блюда, и тарелки, и вазы. Почти забытый словесный уродец «ночная ваза» — именно об этом. А выливать ночные горшки куда?! Да куда угодно. Ведь ни канализации со стоком, ни ям-отстойников в Версале тоже предусмотрено не было.

В этом второе принципиальное отличие Версаля: во всех русских дворцах в Петербурге и его окрестностях предусмотрены были ванные комнаты, бани, уборные. И придворные, и прислуга регулярно ходили в баню, а дворцовые покои не было нужды чистить от груд экскрементов.

Действительно, странно представить себе придворных Екатерины II или Александра I, которые вынуждены устраивать свидания или спешить на прием к монарху, лавируя между куч фекалий и кухонных отбросов. Странно, потому что ничего подобного в «немытой» России не было никогда.

В отличие от «диких и грязных» русских, европейцы с такими проблемами сталкивались каждодневно. Ведь не только в Версале — уборных не было в замках и дворцах всей французской аристократии. Говорят, в том числе по этой причине европейские монархи и высшая знать стремились обладать не менее чем десятком замков и дворцов.

Ведь как выходили «из положения» хозяин замка, его семья, придворные и гости, если приспичило, и не успеваешь «сбегать во двор»? А если еще гостей много понаехало, да не все знают, куда, по какой темной лесенке ночью бежать до уличного нужника? Выход был один… Уединялись в укромных закоулках замка, на балконах или под лестницами, а то и отгибали прикрывавший лестницу ковер. А сделав свое дело, пришпиливали ковер на место.

За считанные недели замок или дворец приходил в такое состояние, что жить в нем становилось невозможно. И двор переезжал в другой замок, а слуги начинали чистить оставленный и как можно шире открывали все двери и окна — проветривать.

Одна из причин, по которой королевский двор так охотно перебрался из Лувра в Версаль, — Лувр был чудовищно загажен.

Пирамида Лувра.

Пирамиду, как знаем мы все из «Кода да Винчи», соорудили совсем недавно, чтобы дать наводку искателям сокровищ тамплиеров. Туалеты в Лувре тоже, кстати, появились не так давно.


Французские авторы как о само собой разумеющемся пишут, что «еще в XVI веке кучи человеческих экскрементов можно было найти на балконах Лувра».

В королевских дворцах в гардеробных всегда стоял стул с дыркой, а также набор ночных горшков, соответствующих делу мисок и ваз…

Однако придворным особам обоих полов было лень идти до отхожего места либо до горшка в гардеробной, поэтому нужду справляли в укромных уголках дворца.

В Версале происходило то же самое и даже хуже: большое количество людей скопилось на ограниченном пространстве.

Версаль, при всей величественной роскоши своих интерьеров, изрядно пованивал. Громадный парк с фонтанами и статуями вызывал чувство величавой грусти, но у кавалеров и дам, уединявшихся в этих беседках, могли возникнуть не совсем романтические настроения. Увы, в беседке могли побывать до них, и отнюдь не с намерениями целоваться.

Дворец и парк чистили, а продукты жизнедеятельности Версаля сбрасывали в главный Королевский канал, так что эта сегодня столь приятная глазу главная артерия парка тоже весьма «благоухала».

Первая генеральная уборка Парижа от подобного сорта отходов человеческой жизнедеятельности была произведена только в XVII веке. Это событие явилось в глазах парижан таким торжественным событием, что по его поводу была выбита медаль.

По поводу чистки Версаля медали выбить не довелось: вплоть до Французской революции 1789–1794 годов балконы и укромные комнаты, беседки, гроты и заросли парка служили отхожими местами для обитателей чудного Версаля, образца для подражания всей Европы.

О парфюмерии и эпидемиях

В «культурной» Европе XVII века на стол за трапезой специально ставили блюдца, чтобы желающий мог культурно давить пойманных на себе вшей. А вот в России блюдец не ставили, но не по скудоумию, а просто потому, что надобности не было.

В России писались книжки о «куртуазном обхождении» в дворянском кругу. Но в них почему-то не было советов не обращать внимания, если на лицо дамы во время свидания выползет вошь. Мол, невелика беда, с вошью дама и сама справится. Вот если клоп — тут надо помочь даме, снять и раздавить клопа.

Избавившись от бань, Европа изобрела блохоловки, чесалки для спин и, наконец, одеколон, который, однако, боролся не с грязью, а с запахом. Но и одеколон не мог заглушить запах немытых тел.

Вся современная парфюмерия обязана своей популярностью своеобразным гигиеническим привычкам средневековых европейцев. Изначально одеколон, или кёльнская вода, представлялся как чудодейственный эликсир, средство от всех болезней. Так, во время эпидемии оспы в Берлине изготовители Eau de Cologne к каждому флакончику прилагали вот такую инструкцию: «Эта чудодейственная вода является средством против яда, предохраняет от чумы. Она лечит желтуху, катар, обмороки, колики, боль в животе, боку, груди, исцеляет от ожогов, является прекрасным средством от зубной боли, придает силы женщинам при родах, способствует откашливанию, а также ослабляет звон в ушах, и, наконец, придает красоту, так как это косметическое средство делает кожу гладкой и наделяет ее прекрасным цветом».

«Чума в Марселе». 1720. Фрагмент картины неизвестного художника.

Чума шла в Европе бок о бок с чудовищной грязью и антисанитарией в городах.


В воспоминаниях Екатерины Великой есть упоминание, что мать в детстве не раз заставляла ее целовать подолы платьев знатных посетительниц. И что пахли эти подолы чем угодно, в том числе и духами.

Но только не свежей стиркой… Неудивительно! Духи и одеколон и придумали для того, чтобы отбивать дурные запахи месяцами немытого тела.

До XI века Россия не знала ничего о серьезных болезнях. Европу же с VI века каждое столетие сотрясали страшные эпидемии.

В XIV веке глобальная эпидемия чумы, известная под названием «черная смерть», началась с того, что татарская орда ворвалась в Крым и осадила крепость Кафу (нынешнюю Феодосию), принадлежащую генуэзцам.

Три года осаждавшие не могли взять город. На третий год осады в их лагере вспыхнула чума… Предприимчивые татары с помощью метательных машин стали перебрасывать через крепостную стену трупы своих умерших.

Генуэзцы спешно погрузились на корабли и бежали на родину. Но часть из них уже была инфицирована… Так в середине XIV века «черная смерть» появилась сначала в Италии, затем перекинулась во Францию и Испанию, затем — Англию и Ирландию. Далее она охватила Горманию, Скандинавию, Исландию, и даже Гренландию. Всего заболели две трети европейцев, половина из которых, 25 миллионов человек, умерли. Из-за «черной смерти» Англии и Франции даже пришлось прервать свою Столетнюю войну.

Никаких реальных способов сопротивляться чуме у тогдашних европейцев не было. Как-то в самой что ни на есть европейской здравнице Карловы Вары я наткнулся на мемориальный «чумной столб». Заинтересовался. Оказалось, что во многих старинных европейских городах установлены производящие удручающее впечатление колонны с барельефами — чумные столбы, которые поставлены в память об эпидемии.

Та страшная чума XIV века добралась и до России, но только не с Юга, а с Запада. У нас «черная смерть» впервые появилась в Пскове, который имел самые оживленные торговые связи с Западной Европой. Новгородская летопись приводит важное свидетельство: «…И по всем градом и страном бысть мор велик и страшен. Не успеваху бо живии мертвых опрятывати, везде бе мертвые в градех и селех, в домех и у церквей».

Впрочем, неоднократно упоминаемый нами Александр Горянин утверждает, что, по западноевропейским источникам, чума, «обойдя всю Западную и Центральную Европу, достигнув самых отдаленных мест, остановилась где-то в Польше». Не «где-то», а на границе Великого княжества Литовского (чье население состояло на 90 % из русских, в связи с чем его называют еще Литовской Русью), то есть на границе распространения бани. А еще точнее — на стыке отсутствия и наличия бытовой гигиены.

По мнению исследователя, пострадали некоторые русские города, посещаемые иностранцами (в первую очередь Новгород), но размах бедствия был для русских несопоставим с тем, что пережили их западные соседи. И много позже даже самые тяжкие чумные моры нашей истории — особенно в 1603, 1655 и 1770 годах — не становились причиной демографического кризиса для страны.

Да и о венерических заболеваниях Россия узнала только в XV веке и тоже от европейцев-итальянцев. Итальянцы в большом количестве появились в России как раз в XV веке. Много их было, например, в строительной бригаде Аристотеля Фиорованти, возводившего Успенский собор в Кремле. От них, любвеобильных итальянских «шабашников», как считается, и познакомились впервые москвички с сифилисом, или как его тогда называли в Москве — «латинской болячкой».

Такое сомнительное наследие итальянский Ренессанс завещал молодой России.

Экограды Руси

В городах России не выбивали медалей в честь их генеральных уборок, но по совершенно другим причинам, чем в Версале: у нас убирали постоянно. Одной из причин чистоты в городах был общинный образ жизни. В Европе хозяин отвечал только за свою собственность, а по улице пускай течет река нечистот.

На Руси люди жили общинами-подворьями, миром. Это значит, улицы были «общими». Поэтому никто, как в Париже, не мог выплеснуть ведро с помоями просто на улицу, демонстрируя, что только мой дом — частная собственность, а на остальное наплевать! К тому же русские по-другому относились к чистоте. В каждой усадьбе была баня и уборная: «нужный чулан», попросту «нужник». Ямы под нужниками регулярно чистили люди, которых нанимали общины. Например, известно, что чистка таких ям и вывоз фекалий в Новгороде XIV века предпринимались регулярно два раза в год: в апреле и в октябре.

Средневековые русские города меньше были привязаны к линии крепостных стен. Во-первых, не было перманентной войны всех против всех. Во-вторых, обычно строились деревянные стены, а их легче и дешевле переносить.

Дома не только в деревнях, но и в городах Руси не лепились друг к другу, а стояли широко. Возле домов были просторные, проветриваемые дворы.

Хорошо известны и планы городов России XVIII и XIX веков, сколько земли приходилось на усадьбы и как усадьбы организовывались. Ключевский отмечал, что в Москве «при каждом доме был обширный двор (с баней) и сад» и ее жители не знали недостатка в воде: во дворах были колодцы.

Иностранцы XVI–XVIII веков, приезжающие в Россию, подчеркивали чистоту и аккуратность русских городов.

Уже в XIX веке британец М. Уоллерс, описывая российские города, отмечает: «Улицы широки и прямы. Дома или деревянные или каменные, но большей частью одноэтажные и отделяются один от другого большими дворами».

Королева Виктория в 1897 г.

Символ целой эпохи британского могущества. Была родственницей практически всех значимых европейских монархов, включая, кстати, и нашего Николая II. В нашем сознании викторианская Англия ассоциируется в первую очередь с артистами Василием Ливановым, Виталием Соломиным, а также собакой Баскервилей.


Дом тоже полагалось убирать и чистить, как правило, к каждому празднику. Есть такой православный праздник, сохранившийся на Руси с языческих времен и дошедший до наших дней, — святки. Во время святок по обряду люди рядились в разных персонажей народной мифологии, в том числе и в животных. Поведение ряженых сводилось к нескольким стереотипным действиям. Одно из них — обрядовое очищение дома (обметали углы дома или обливали присутствующих водой) или проверяли соблюдение хозяевами дома норм обрядового поведения (подметено ли в доме в определенные дни, убраны ли орудия ткачества, приготовлены ли к празднику обрядовые блюда и т. п.).

Единственный город в России, который был весьма мерзок и вонюч, не на площадях, конечно, а в подворотнях и жилых кварталах, был самый европейский город — Санкт-Петербург. Недаром эту его специфику запечатлел Достоевский в «Преступлении и наказании», но это уже было в XIX веке. И не случайно это как раз тот город, который стал образом «русской Европы».

Личная гигиена? Юст Эль, датский посол в России в начале XVIII века, удивлялся русской чистоплотности. И в XIX веке при Александре II английский военный атташе Уэллеслей все еще очень удивлялся еженедельному мытью русских. Видимо, и при королеве Виктории, в «золотой век» Британии, это для англичан еще было в диковинку.

Как отмечал Теофиль Готье: «Под своим рубищем русский мужик чист телом, в отличие от моделей Риберы и Мурильо».

В здоровом теле

Вообще-то исторически здоровье народа можно определить вполне объективно — по росту численности населения. Поскольку никакой контрацепции ни в одной стране не было и в помине, а рождаемость традиционно была высокой практически везде, следовательно, показатель увеличения численности населения и коэффициент превышения рождаемости над смертностью наглядно демонстрирует состояние качества жизни народов и то, как обстояло дело с эпидемиями и болезнями.

Легко заметить, что с этой точки зрения Россия до 1913 года не уступала европейским странам в качестве жизни. А скорее, заметно их превосходила. Если сегодня быстрый рост населения отличает самые неблагополучные страны, то тогда все обстояло с точностью наоборот.

Судите сами: со времен римского императора Августа, когда в нынешней Западной Европе жили примерно 26 миллионов человек, до конца XV столетия (т. е. за 1500 лет) ее население едва удвоилось. А за три века с 1500 по 1800 год — как раз в этот период наблюдался особенно высокий интерес у путешественников к России, и к этому времени относятся многие мемуары об образе жизни русских — в Англии население выросло вдвое, в Германии, у которой, кстати, не было заморских колоний, — на 170 %, а в России — в три раза! С 15 до 45 миллионов. И это еще не все.

Системный учет населения в России начался с 1897 года, — тогда провели первую полную перепись населения. В этом году в России жило 126 411 736 «душ обоего пола».

Таким образом, получается, что за XIX век, с 1800 по 1897 год, численность населения Франции выросла в 1,8 раза, Британии — в 1,6 раза, а России — еще в 2,6 раза, с 45 до 126 миллионов человек. Быстрее, чем в России, росло население только в США, куда въезжало огромное число эмигрантов.

С 1897 по 1913 год динамика населения России показывала прирост со скоростью 2–3 миллиона (!) человек в год. К 1913 году в Российской империи жило уже 135 миллионов человек. По некоторым источникам — более 150 миллионов человек. Это означает, что с момента, когда Россия закончила экстенсивное расширение своей территории, более того, лишилась Аляски и ряда «островков» в Калифорнии, за 25–30 лет царствования Александра III и Николая II (до 1913 г.) население империи исключительно за счет превышения рождаемости над смертностью выросло на треть (!).

Практически на 40 миллионов человек. Вдумайтесь в эту цифру! Именно эти темпы роста и населения, и экономики давали тогда ученым возможность совершенно обоснованно утверждать, что при сохранении территории население России к 1950 году составит не менее 300 миллионов человек, а ВВП (внутренний валовый продукт) уже к 1930 году будет крупнейшим в мире.

В 1500 году численность населения России была ниже, чем во всех крупных странах Европы. Между 1700 и 1800 годами наступил примерный паритет. В течение XIX века Россия стала самой населенной страной. А ведь численность населения и болезни — верный показатель санитарной и гигиенической действительности.

А ведь и сегодня…

В больших городах Европы непременно есть кварталы, в которых чисто и приятно пахнет. Но выйдите за пределы этого «почти рая», и у вас будут совершенно другие впечатления. Центр Парижа красив, чист и вымыт, здесь всегда толпы туристов и множество уютных кафешек. Но не бойтесь — отойдите подальше от Эйфелевой башни… Разрисованные граффити стены, кучи мусора, ругань, зловоние. В столице объединенной Европы — Брюсселе приемлем для человеческого взгляда центр, все остальное — это мрачные каменные джунгли. И то же самое в любом крупном западном городе.

Поскольку мне посчастливилось побывать во многих странах, не могу не удержаться от рассказа о личных наблюдениях. Да, впрочем, что рассказывать, многие у нас сейчас имеют возможность поездить по миру и сравнить. Например, лондонский Ист-Энд будет куда погрязнее московского Бирюлево. А попав в арабские кварталы Парижа, вам станет страшно не просто за чистоту своих туфель, но и как минимум за кошелек. Воскресная прогулка по древнему Неаполю просто повергла меня в шок. Я, конечно, предполагал, что итальянцы, особенно южные, скажем помягче, не совсем прямые наследники Октавиана, Брута и Марка Аврелия… Но чтобы СОВСЕМ не убирать мусор в выходной день на центральных улицах крупнейшего туристического города… Может, это была какая-то очередная «итальянская забастовка»? Америка? Говоря про Америку, нужно помнить не только о Wall Street, но и о Гарлемах, Бронксах и метро Нью-Йорка. До сих пор храню в архиве свою фотографию в центре Нью-Йорка на груде мусора высотой в человеческий рост… прямо под гордой вывеской «Broadway».

Если уж мы говорим о грязи в городах, то давайте вспомним и о фавелах Южной Америки, о восточных гетто, получивших название «бидонвиль», то есть «город из бидонов». Дома в бидонвилях строятся из старых ящиков, из бочек из-под горючего и разве что не из картонных коробок. Что уж тут говорить о Китае, Египте или Индии, где несчастные нищие тысячами тысяч живут просто на тротуарах улиц на расстеленных дерюжках. Никогда не забуду, как впервые попал в Индию. Самолет приземлился в Мумбае (Бомбее), крупнейшем и богатейшем городе Индии. Дорога на машине из аэропорта в центр долгая, больше часа. И весь этот час, к своему ужасу, мы наблюдали из окон авто одну и ту же картину: вдоль всей трассы, широкой и шумной, примерно как наша Шереметьево-Москва — на обочинах по обе стороны живут (!) люди.

Иногда в микродомиках из картонных коробок, иногда соорудив себе ширмочки из тряпок, а порой просто расстелив на пыльной обочине какие-то тряпки — спят, сидят, торгуют, что-то мастерят. Тысячи и тысячи.

«Это не наши, это приезжие, в основном из Бангладеш», — стыдливо объяснял нам гид.

Автор на Бродвее (центр Манхэттена, Нью-Йорк).

Московскую мэрию можно и нужно критиковать, но таких куч мусора на Тверской вы не увидите никогда.


Кто не верит — рекомендую посмотреть отличный индийский фильм «Миллионер из трущоб», там прелести Мумбая живописуются со всем голливудским смаком.

Еще в XIX веке немцев приходилось уговаривать и чуть ли не заставлять мыться. Солдату в прусской армии вручали трусы и два кисета: с табаком и с зубным порошком. Армия учила носить белье, умываться и чистить зубы. Квартиры с ванными появились в Европе только в 60-е годы XX века, а походы в бани хоть в общественные, хоть в экзотические типа саун, русских бань, терм и хамамов являются редкостью и в наши дни. Но, конечно же, сейчас на Западе есть и ванны, и души, и биде, и джакузи в огромном количестве, царский ассортимент всевозможных средств гигиены, моющих и чистящих средств, туалетная бумага в каждом общественном туалете и многие другие «достижения культуры».

Возникает естественный вопрос: почему же так глубоко укоренился стереотип чистенькой, аккуратной Европы и нечистоплотной России? Разница — в отношении к своему культурному и историческому наследию. В конечном счете — к самим себе.

Возьмите любой фильм, где показывается Париж, — будь то художественный или документальный. Никогда в нем не покажут город таким, как он есть. Разве что если речь будет идти о Париже глубокого прошлого. Париж во всех фильмах обязательно должен выглядеть чистым, прилизанным, как переводная картинка.

Мы поступаем наоборот: с особым рвением везде демонстрируем наши кучи мусора. Просто неймется нам без этих куч.

Даже если и никакой сценарной необходимости вроде бы нет, обязательно мы их покажем! В результате Париж всегда выглядит лучше, чем есть на самом деле. А Москва даже в одном из лучших наших кинофильмов «Москва слезам не верит» — хуже, чем она есть: грязнее, захламленнее, провинциальнее.

Я еще раз напомню про фильм «Окно в Париж», где образ России не просто искажен — он карикатурно ужасен.

Так же нелепа грязная Россия в «Алтын-Толобасе» Б. Акунина, где два поколения Ван Дорнов — Фандориных, в XVII и в XX веках, начинают цивилизовывать эту нечистоплотную и вороватую страну.

Не могу тут снова не процитировать Джеймса Александера — не придуманного литературного героя, а реального британского путешественника по николаевской России.

Очень подробно Александер описывает быт, деревни, как одеты крестьяне, крестьянки, вплоть до того, в какие игры играют дети. Удивительным кажется нам сегодня следующее его описание: «В общем, русские мужики выглядят довольными и счастливыми, живут в достаточно удобных домах с застекленными окнами, а я-то ошибочно полагал, что увижу дыры, закрытые ставнями». В другом месте англичанин отмечает, что в зажиточных деревнях избы бывают двухэтажными и с мебелью… из красного дерева! Путешествуя по Малороссии, Александер особо отмечает чистоту на хуторах и в хатах, в которых он сам лично ночевал. Он пишет: «Внутри украинские хаты выглядят весьма приятно: отполированные сосновые столы и стулья блестят, подобно зеркалам, горки подушек покрыты белыми и красными накидками».

Это не дворянские дома, напомню, это крестьянские хаты. «Здешние мужики имеют добродушный вид, они курят трубки. Местные женщины выглядят очень аккуратно».

Тут же он сравнивает со своим слугой-шведом и говорит, что на фоне чистых и гостеприимных малороссов тот его особенно бесил. «Вечно пьяный и беспомощный мой швед вызывал у меня постоянно ужасное раздражение».

«В отличие от некоторых путешественников, которые не видят в России ничего положительного и находят удовольствие в том, чтобы жаловаться на отсутствие удобств (тогда лучше бы им сидеть дома и не ездить за границу и глядеть вокруг через очки предубеждения) отмечу, что на каждой станции (а он, напомню, проехал через всю Россию: Петербург — Москва — Крым и обратно. — В. М.) мы утоляли голод в трактирах не только вкусными, но и хорошо подаваемыми блюдами». Цивилизация! И это пишет поездивший по Европе рафинированный молодой человек из высшего британского общества! А у нас — если не «Алтын-Толобас», то «Окно в Париж».

Загрузка...