Мифология — совокупность первоначальных верований народа о его происхождении, древнейшей истории, героях, богах и пр., в отличие от достоверных сведений, выдуманных впоследствии.
— Браво!
«Ах! Франция! Нет в мире лучше края!» — к этому душевному взвизгу грибоедовских барышень с чистым сердцем присоединились бы многие поколения русских людей.
У нас всегда любили Францию. Правда, на протяжении 70 лет советской истории в основном заочно.
Но вот поездили, погуляли у подножия Эйфелевой башни, посидели за бокалом пива в брассери на парижских бульварах, — и отношение к французам у наших, побывавших в Париже, стало более сложным.
С одной стороны — конечно, безумные восторги. А с другой — вот сидят новые русские и отпускают шуточки: «Франция, конечно, прекрасная страна — Монмартр, тужур, лямур и так далее. Вот если бы еще там не было французов, было бы совсем хорошо».
И начинаются охи и ахи, французы нам кажутся чересчур расчетливыми, экономными до мелочности, эгоистичными. Вообще — какими-то мелковатыми. И в ресторанах французские официанты ленивы, медлительны — давно, видимо, с казаками не встречались. И раздражительны порой… Ну и так далее.
Хотя, опять-таки, они, конечно, не дураки. И по амурной части тоже ничего.
Ну что можно сказать этим нашим товарищам? Только то, что сами себя французы видят совершенно другими.
Что значит — «французы буржуазны»? Они гордятся своей буржуазностью. Ведь это их предприимчивость. Сам император Наполеон не был чужд буржуазности: экономный, расчетливый, серый сюртук, треуголка, походная кровать… Именно французский буржуа — от крестьян, получивших землю благодаря революции, до банкиров и промышленников — именно вся эта широчайшая масса французского народа и была главной опорой наполеоновского престола.
Франция для французов — это воинственность, это галльские герои. Это Верцингеторикс — галл, который бросил вызов самому Цезарю и сражался с ним на равных. Это Мюрат, это маршал Ланн, которому приписывается афоризм (у нас охотно вкладывают его в уста Багратиона — и Бог его знает, кто сказал это на самом деле): «Дерьмо тот гусар, который дожил до 30 лет».
Надо сказать, что и Багратион, и маршал Ланн лишь чудом перевалили 30-летний рубеж. Багратион получил смертельное ранение под Бородино, маршалу Ланну оторвало ноги, правда, не русским, а австрийским ядром.
Французы для Франции — это те самые плотные ряды кирасир, закованные в железо, сплошным строем летящие на огнедышащие батареи Раевского. Либо еще более тяжелые, еще более стальные ряды французских рыцарей, которые столь же безудержным галопом несутся на ощетинившиеся пиками ряды английской пехоты.
Считается, что в своих латах рыцари были чудовищно неповоротливы и, упав с коня, уже не могли подняться. Но тогда непонятно, как вообще выживала рыцарская конница. Ведь стащив рыцаря с коня — вилами или крюком, — любой крестьянин фактически брал бы его в плен. Однако в действительности все, конечно, было не так. Современный солдат срочной службы, если его нарядить в рыцарские латы, действительно, упав не то чтобы с коня, но и со стула, встать уже не сможет. Однако тогда уровень физической подготовки профессиональных воинов, в данном случае рыцарей — собственно, больше ничем они и не занимались, кроме как воевали, — был несравненно выше. Предполагалось, что в полном облачении настоящий рыцарь может не то чтобы передвигаться, вставать с земли, ложиться, садиться при необходимости, но может даже танцевать и плавать! И на коне, и без коня, лишь бы с оружием, закованный в железо рыцарь был фактически неуязвим и непобедим.
Французы — это мечтатели и романтики. Как Жанна Д'Арк.
Как Виктор Гюго. Как художники-импрессионисты. Как Антуан де Сент-Экзюпери.
Или, может быть, это такие романтики, как Д'Артаньян и мушкетеры — и тысячи таких же дуэлянтов, бретеров, невольников чести, кои составляли цвет и славу французского дворянства.
Может быть, они и ввели понятие «честь» в самом начале нового времени в европейский обиход.
Все эти мушкетеры, защитники баррикад, а баррикады строились в Париже чуть не каждый год весь XIX век, эти моряки дальнего плавания, эти воины французского легиона, захватившие самую бесплодную половину Африки, которая так и называлась многие годы на картах: Французская Западная Африка… Все они уж точно были не мелочны, не расчетливы и не буржуазны. Именно такими видят себя французы. Именно этой своей историей они по праву гордятся.
Хотя… Вот что Юлий Цезарь отмечал в записках о Галльской войне относительно национального характера галлов — будущих французов. Они «страшно сварливы. Например, сцепятся два соседа, затем в схватку вступают их жены, тягают друг друга за волосы Когда же они в ярости, то целая толпа чужеземцев не может справиться с ними. Они скрежещут зубами, размахивают руками, наносят удары друг другу по головам. Говорят галлы резко и угрожающе, и со стороны невозможно понять, спокойно они беседуют или ругаются друг с другом».
Согласитесь, достаточно нелицеприятная характеристика, а источник — самый что ни на есть авторитетный.
Но и французы в долгу не остаются. Вот забавная цитата — что думал другой великий полководец, Наполеон, об итальянцах, потомках римлян. Из его донесения Директории во время итальянского похода: «Вы воображаете себе, что свобода подвигнет на великие дела этот дряблый, суеверный, трусливый, увертливый народ. В моей армии нет ни одного итальянца, кроме полутора тысяч шалопаев, подобранных на улицах, которые только и делают что грабят, и ни на что не годятся».
Все это примеры стереотипов — устойчивых образов «другого» (слово «стереотип» американцы стали использовать в этом смысле с 1960-х годов). Смысл термина: мы часто судим о непохожих на нас людях, исходя не из их личных достоинств, а из наших собственных предрассудков.
Стереотипы бывают не только негативными, но и позитивными. Бывают сложными, комплексными.
Возьмем классический стереотип — как в России представляют немцев. Русские помнят, что немец обычно трудолюбив, разумен и справедлив. Они уважают его за это. Но помнят и то, что немец бывает жестким, даже жестоким. Осуждать стереотип? Глупее не придумаешь! Потому что немцы, действительно, могут быть крайне жестокими. Не в приступе ярости или в состоянии аффекта, а рационально жестокими. Порукой этому — жуткие истории об истязаниях и убийствах детей, которые регулярно рассказывает сама же германская пресса.
Мой отец был в Чехословакии во время событий 1968 года.
Чешские «сопротивленцы» выходили на трассы, перекрывали их собой, не давая проехать автоколоннам с советскими войсками.
Так вот, мой отец рассказывал случай: на гористую дорогу выбежала женщина с маленьким ребенком на руках, и советский танкист не задумываясь резко свернул с дороги. Танк слетел на обочину, сполз в обрыв и загорелся. Все танкисты погибли.
А. Дубчек на посту первого секретаря ЦК Коммунистической партии Чехословакии, в 1968 — главный инициатор курса реформ, известных как «Пражская весна», репрессирован не был. Впоследствии, по слухам, скромно трудился где-то в лесничестве.
А вот другая отцовская история того периода. В Чехословакию ведь вошли не только советские, но еще и венгерские и немецкие (из ГДР) части. К лагерям солдат из ГДР вечерами собирались местные сопротивленцы, приносили с собой кастрюли и щетки.
Колотили в кастрюли, устраивая страшный грохот, кричали: «Убирайтесь вон». «Кошачий концерт» не давал солдатам возможности поспать, давил на нервы.
Немцы предупредили чехов раз, два…
На третью ночь выставили взвод автоматчиков, и те дали очередь по толпе. Сколько людей было убито или ранено, история умалчивает, но больше немцам не докучали.
Как видим, стереотипы отражают все же некую реальность. Они могут изменяться под влиянием жизненных обстоятельств. Коллективный образ немца в XX веке несколько раз не то чтобы менялся, но под влиянием двух огромных и страшных войн народное сознание фиксировало разные стороны этого стереотипа. И происходило это очень быстро.
К тому же люди всегда готовы делать исключения из своих стереотипов. Данный конкретный немец может оказаться бездельником, пьяницей, криминальным типом, развратником или подонком.
Среди 90 миллионов немцев обязательно найдутся самые разные типы. Но тогда русский признает, что имеет дело с каким-то странным исключением из правила.
И объяснит это тем, что «неправильный немец попался». Потому что за века «соборной» жизни коллективный опыт народа сохранил совершенно определенный стереотип.
Так что борись со стереотипами — не борись, отрицай их или не отрицай, а они все равно существуют. Они — неотъемлемая часть и следствие исторических мифов.
Миф определяет сознание.
Всякий народ пытается представить свою историю в наиболее выгодном свете. И корректирует ее в свою пользу.
И вот уже исторические события истолковываются так, как их хотелось бы увидеть. Событие реально, но куда деться от архетипов? Желание подтвердить свои представления о мире, свои предрассудки оказывается сильнее фактов. Историческая память отодвигает в тень одно, высвечивает другое, напрочь забывает третье, придумывает четвертое.
И это свойственно не только России — такие же выдумки легко обнаружить и в истории других народов.
1745 год. Сражение под Фонтенуа. Мало что решивший эпизод такой же полузабытой войны за забытое Австрийское наследство. Но тут начинается легенда…
В те времена армии шли навстречу друг другу до тех пор, пока солдаты могли разглядеть белки глаз противника, тогда имело смысл целиться и стрелять. При этом, естественно, человеку, идущему навстречу вот-вот вспыхнувшему первому и, как правило, единственному залпу и смертельному потоку свинца, невероятно страшно. Стрельба по шеренге с 20–25 метров — это как игра со смертью в «русскую рулетку»: не выдержат нервы, выстрелишь раньше — и твой выстрел уйдет в «молоко». Затянешь на миг с залпом — и все, ты уже труп. В общем, именно поэтому Суворов старался избегать традиционной убийственной тактики того времени «сближение — залп — шеренга 1 с колена; залп — шеренга 2 стоя; перезарядили, если успели и если осталось кому перезарядить — ура! В рукопашную!» Генералиссимус предпочитал быстрый переход в штыковую. Знаменитое: «Пуля — дура (хрен ее знает, куда полетит, разброс стрельбы с 20 метров вправо-влево по метру), штык — молодец!» Кстати, именно по этой причине Бонапарт построил тактику атаки и перемещения войск на поле боя не традиционными шеренгами, а узкими колоннами — сектор поражения неприятельским огнем уже.
В общем, сближение с неприятелем в XVIII веке на поле боя — занятие не для слабонервных. К тому же 11 мая 1745 года поля под Фонтенуа скрывал туман, и солдаты обеих армий долго не видели друг друга.
Во всех английских учебниках по истории написано, что когда армии сблизились до расстояния прицельного выстрела, командующий англичан милорд Гей закричал:
— Господа французы! Стреляйте первыми!
Эта история прекрасно известна и во Франции, но с одной маленькой поправкой: там «точно знают», что кричал-то не англичанин, а француз. Кричал мсье д'Атерош, капитан королевских гвардейцев, и кричал он, конечно же:
— Господа англичане! Стреляйте первыми!
Скорее всего, действительно кто-то и что-то в этом духе прокричал: легенды редко возникают совсем на пустом месте. В обеих странах соответствующие легенды вошли в учебники, и сомневаться в них знающие люди не советуют. Иностранцу простительно, конечно, но, усомнившись в общепринятой легенде, «своим» он рискует уже не стать. А уж для «своего» по крови такого рода сомнения и вовсе неприличны и свидетельствуют о катастрофической нехватке национального, патриотического духа.
Французы отмечают, что французский тогда был международным языком, на нем говорили в высшем английском свете, и клич мсье д'Атероша был прекрасно понятен британцам.
Британцы столь же справедливо отмечают, что милорд Гей вполне мог кричать и по-французски по той же самой Причине. Кричал же Милорадович в 1812 году атакующим врагам: «Молодцы французы!» по-французски.
Итак, кто-то что-то кричал, но этот крик положил начало национальной легенде. Но вот кто именно кричал, что конкретно и кому в этот туманный день 11 мая 1745 года, мы, скорее всего, никогда уже не узнаем.
Ни тот, ни другой народ ну никак нельзя назвать нерасчетливым. У Наполеона были все основания отзываться об англичанах как о «нации лавочников». А упомянутая выше расчетливость французов тоже имеет глубокие исторические корни. Если вспомнить языческие верования древних галлов, то основу их религии составляли представления о бессмертии души, на чем зарабатывали себе немалые авторитет и власть друиды, вводившие себя в транс и беседовавшие якобы с умершими галлами. Вера в бессмертие души была столь сильной, что при проведении, как бы сейчас сказали, финансово-кредитных операций срок их действия не ограничивали сроком жизни заемщика. Считалось, что люди могут дать друг другу взаймы с условием, что долг — при возникновении некоего форс-мажора — будет непременно возвращен позже… в загробном мире. В это галлы свято верили.
Или возьмем слова из английской песни «Правь, Британия, морями», неофициального гимна англичан: «Никогда, никогда, никогда, англичанин не будет рабом!» Так пелось начиная с конца XVIII века. Пелось с чувством, красиво и в разных обстоятельствах. У Куприна в «Гамбринусе» упоминается, как английские матросы с обнаженными головами поют эту песню с ее прекрасными и гордыми словами.
Д. Доу «М. А. Милорадович». 1820 г.
Герой войны 1812 г., губернатор Санкт-Петербурга. Подъехал к солдатскому каре на Сенатской площади 14 декабря 1825 г. уговаривая солдат разойтись. По ходу «разговора» был застрелен декабристом Каховским.
Англичане поют народный гимн, демонстрируя, какие они свободные, независимые, самостоятельные. Как высоко ценят каждую личность в их замечательной стране.
Все бы прекрасно, да только вот насчет рабства… Дело в том, что и в XVII, и в XVIII, и даже в XIX веке англичан частенько продавали. И ничего нового, кому-либо неизвестного в том нет, потому что продавали людей вполне официально, согласно закону.
Англичане очень пренебрежительно относились к крепостному праву в Пруссии, в Польше и России — варварство! Они не ввозили в Англию негров-рабов… По крайней мере, в больших количествах. Англичане торговали неграми, скупая их в Африке и продавая в Америке, но в «старую добрую Англию» их не везли, это верно. И к плантационному рабству тоже относились плохо — дикое занятие, недостойное джентльмена.
Есть здесь, правда, сразу две сложности…
Сложность первая: те, кто участвовал в работорговле, отвергались «приличным обществом». Как же! Люди низких занятий не заслуживают уважения. Но вот «инвестировать» в работорговлю не считалось чем-то скверным. Ведь не писал же никто: «Предлагаю участвовать в торговле рабами». Создавалась фирма под приличным названием, например: «Компания невольничьего берега», хотя это название слишком прозрачно. Чаще это была «Компания торговли с островами Зеленого Мыса» или еще нейтральнее — «Томас Вулф, сыновья и компания». Фирма продавала акции и выплачивала по ним ежегодный процент.
Джентльмен вкладывал деньги, прекрасно зная, чем занимается компания. И получал свои, оплаченные человеческой жизнью доходы, оставаясь джентльменом, принимаемым во всех «приличных домах».
«Ост-Индская компания», это уникальное государство в государстве, поддерживала самые теплые отношения с раджами, которые продавали с ее помощью своих подданных и для работы на плантациях, и в публичные дома, и в качестве солдат другим государствам. И джентльмены, на словах гнушавшиеся работорговлей, вкладывали миллионы фунтов стерлингов в деятельность компании. В ней служили тысячи офицеров, причем их офицерский патент признавался Британским государством.
Уж они-то тем более оставались вполне уважаемыми джентльменами в глазах «общества».
Негров из Африки стали ввозить в Америку уже после того, как убедились: индейцы на плантациях не годятся, мрут как мухи.
А рабочих рук надо много, рабов не хватает.
Опять же — не хватает женщин. В 1619 году в Джеймстаун, что на территории современной Виргинии, ввезли 90 женщин — в жены колонистам. За каждую «голову» колония заплатила по 120 фунтов отменного виргинского табака. Того самого, что сейчас в каждой второй пачке дорогих сигарет, — обратите внимание на надпись «Virginia blend».
Колонисты за жен платили общинные деньги или отрабатывали. Потом такая живая собственность венчалась с мужем в церкви. Все честь по чести! Но когда на колонию обрушился голод, один из колонистов жену… съел. В прямом смысле слова. Убил и ел, а чтобы не протухла, часть засолил, часть закоптил.
Малоизвестный факт, но поедание себе подобных у западноевропейцев освящено исторической и даже, можно сказать, религиозной традицией. Неоднократно описаны случаи массового каннибализма со стороны крестоносцев. Попадая во время крестовых походов в сложные климатические и военные условия — частью по причине собственной дури, невежества и слепого фанатизма, — они, исчерпав все запасы продовольствия, зачастую ели… Ну, если не убивали своих товарищей на прокорм, то питались павшими.
Во время первого крестового похода — это конец XI века — и столкновения с турками у стен Иерусалима крестоносцы в очередной раз лишились всех запасов продовольствия, и тогда один из их командиров сказал: «Разве вы не видите турецкие трупы? Это отличная пища». Как впоследствии писали хронисты того крестового похода, мясо жареных турок — а их поджаривали на вертеле — было сопоставимо по своим вкусовым качествам с курятиной, но жестковатой. И уж однозначно оно было вкуснее конины.
Турятина, так сказать.
Первые колонии в Австралии создавались как поселения «каторжников». Сидней в 1788 году основан, собственно, как такая колония, — в том году на берег неизвестного европейцам континента сошла почти тысяча «преступников». Все они бесплатно работали на английскую корону — кто 10, кто и 20 лет. Все они могли быть официально проданы короной фермерам или на рудники по сходной цене — 40 фунтов за голову. Нет денег? Не страшно. Английская корона допускала финансовую рассрочку. Рабы? А кто же еще? А пока британцев продавали с молотка по сходной цене в 40 фунтов, англичане радостно пели бессмертное: «Никогда, никогда, никогда англичанин не будет рабом».
Но в колониях хотя бы было тепло. Культовый советский журналист-международник В. Овчинников в своей книге «Корни дуба» хорошо показывает, почему британские аристократы так любили конный спорт, подвижные игры на свежем воздухе, прогулки быстрым шагом через поля и луга. Причина проста: климат.
Он в Британии, конечно, не таков, как у нас. И снег лежит недолго, и февраль — уже весенний месяц. Все так, но тем не менее — климат в Британии сырой и прохладный. Не случайно зонтик стал в Англии обычным элементом мужского туалета. Пусть сейчас ясная погода, но через полчаса может пойти дождь, а еще через два часа опять станет ясно.
Другим обычным элементом туалета джентльмена была тяжелая трость. Мало ли кто может встретиться во время прогулки? Ведь красивые парки незаметно переходят в леса и болота… Сэр Баскервиль погиб, встретившись с фамильным чудовищем — страшной собакой Баскервилей, потому что калитка его парка прямо выходила на болота. Не все британцы имели дело с мистическими собаками, вызванными к жизни беспутством предков. Но и волки, и одичалые псы, и бродяги — очень реальны, на случай общения с ними лучше прихватить трость, в конец которой залито с фунт свинца.
Английские дворяне любили свою страну и ее природу, им нравилось много времени находиться вне дома. Но чтобы получать удовольствие от пребывания на свежем воздухе, им приходилось все время двигаться, согревать себя движением. Жесткий контактный спорт под названием «ножной мяч» родился на берегах Альбиона. Понятно, что не случайно: приходилось бегать, греться. Вскоре футбол стал популярен в России, даже в Сибири. Тоже понятно почему…
Футбольная сборная Англии. 1876 г.
Футбольная команда Томска. Начало XX в.
В английских домах было не просто прохладно: в них всегда было сыро и зябко, а большую часть года довольно холодно. Камин — это ведь даже не печка, это горящий в комнате костер. Пока он горит, возле него тепло.
То-то английские аристократы и интеллигенты — те же Шерлок Холмс с доктором Ватсоном — садятся поближе к камину, с наслаждением протягивают к нему ноги. Кстати говоря, потому они так любят потягивать бокал с виски весь вечер — и доза спиртного небольшая, и сугревает.
А согревшись у камина живым огнем, виски и приятной беседой, британцы разойдутся по своим нетопленным спальням. Еще в XIX веке англичане считали, что отапливать спальню чуть ли не безнравственно. Спали под теплыми одеялами, в длинных и плотных ночных рубашках — в спальне царила по сути такая же температура, как на улице. Стандартная практика подготовки ко сну англичанина (кстати, и сегодня иногда встречается в небольших гостиницах, особенно на севере): сначала под матрас кладется несколько грелок с очень горячей водой, постель немного прогреется, а только потом ложишься спать, в пижаме и колпаке.
Вспоминаю, пару лет назад останавливался в Лондоне в начале декабря в 4-звездочной гостинице в центре. Первое потрясение: в фойе отеля сидеть просто невозможно. Двери нараспашку, на улице градусов 5–6 тепла, в холле — максимум +15. При этом на ресепшн работают англичане… в рубашках! Мне, приехавшему из «холодной России», было зябко даже в свитере и куртке.
Второе потрясение: как англичане одевают своих маленьких детей. Те же 5–6 °C на улице, промозглый ветер, но родители весело гуляют по парку, катаются на коньках по открытому катку с полуискусственным льдом со своими 3–4-летними карапузами, которые не просто без всяких шапок (что немыслимо для любой заботливой русской мамаши), но и без курток. Максимум дутая жилетка поверх традиционного sweatshirt и шарфик. Вот что значит многовековая привычка к холоду! Кстати, «нормальная» поддерживаемая температура в английской школе/детсаду — 19 °C. Это, извините, как в казарме российской армии, и то призывники жалуются, что мерзнут по ночам. Поэтому единственное, что я мог стыдливо бормотать, глядя на закаленных британцев: «Ничего, настоящий сибиряк не тот, кто не мерзнет. Настоящий — кто тепло одевается».
Не в одном и не в двух романах разных английских авторов описывается, как герой или героиня, или их служанки поутру разбивают лед в тазике для умывания. Это представляется не как некий экстрим, а самое обычное бытовое действие: надо же умыться перед тем, как, стуча зубами, натянуть дневную одежду, выйти в холл к горящему камину… Халаты английских аристократов и интеллигентов — это вам не легкие ситцевые одеяния. Шерлок Холмс ведь носил плотный халат мышиного цвета и часто надевал его не ВМЕСТО, а ПОВЕРХ костюма. Зачем? Явно не для красоты. Очевидно, для тепла.
В среде победнее, менее утонченной, часто надевали вместо халата пальто. Тоже поверх обычной одежды. Так в пальто и ходили в своих нетопленных, холодных домах.
Собирались у камина холодным утром для того, чтобы приготовиться к новой пешей прогулке (с тростью или с зонтиком), игре в гольф или катанию на лодке: в тумане, при моросящем дожде и промозглом ветре.
Вы не сможете питаться бананами с дерева в Скандинавии и охотиться на лося в Африке. Если вы хотите долго и счастливо жить в Африке, вам следует полюбить бананы и поменьше думать о лосях. Вроде логично? В культуре любой страны Европы мы легко найдем точно черты приспособления к ее природе: самоограничения, отказ от комфорта и удобств, чего-то слишком дорого стоящего.
Не от хорошей жизни французы стали еще в Средние века есть всяких полумертвых желеобразных улиток и полипов, отскребая их длинными ногтями от стенок раковин.
Британия оказалась наиболее в этом плане похожей на Россию. Но возьмем теплую, богатую Францию с ее луковым супом, поеданием улиток и лягушек. Да, тепло… Яркие краски, пышная природа, благодатный юг.
Только вот еды не хватает. Это русские мужики едят сдобренную салом кашу и густые, наваристые щи. Это британцы уписывают толстые бифштексы и сытные пудинги.
Утонченная кухня Франции, где чуть не каждая травка употребляется в пищу, а улиток собирают с каменных оград и запекают, — дитя бедности. Нужно пройти очень грустный исторический путь, замешать в одной кровавой ступе кельтов-галлов, латинян-римлян, германцев-франков и бургундов, викингов-норманнов, стать ареной бесконечных столетних и тридцатилетних войн всех против всех, пережить инквизицию, жакерию и бесконечные великие и не очень революции, чтобы научиться есть улиток, певчих птичек и ловить по болотам лягушек.
Британцы гордятся закаленностью и стойкостью предков. Они считают, что суровая жизнь, в которой пребывание на природе и отсутствие удобств, важнее комфорта и готовила их предков к свершению великих дел, к созиданию громадной империи.
Не случайно же в самых лучших, самых аристократичных английских закрытых школах и сегодня, в эпоху газа и электричества, условия жизни как раз самые жесткие. С неотапливаемыми спальнями и спортивными состязаниями на свежем воздухе независимо от погоды.
Великие британцы были правы! Люди, получившие необходимую закалку, оказывались прекрасными работниками и солдатами. Британцы не только приспособились к климату и природе своей страны, но и сделали это с пользой для здоровья. И получают от этого образа жизни удовольствие.
О немцах я более хорошего, нежели дурного мнения, но вместе с тем не могу не признать за ними один (и весьма крупный) недостаток — их слишком много.
Англичане высокомерны, американцы стремятся господствовать, немцы садисты, итальянцы неуловимы, русские непостижимы, швейцарцы — швейцарцы. Только французы удивительно милы. А их обижают.
Особая ипостась политических мифов — мифы о народах, которые стали твоими конкурентами.
Вплоть до середины XIX века во Франции и Англии немцев считали сентиментальными романтиками, которые умеют хорошо работать, но, не поверите, плохо считают деньги, обожают семью с бесчисленными младенцами, тирольские песни и домашних животных.
В 1860-е годы «вдруг» выяснилось, что Германия производит товары лучшего качества, чем французские или английские. Появился конкурент, и это вызывало настороженность. Милейшие добряки с трубочками во рту и пивными брюшками стали казаться уже не такими безобидными и симпатичными. Во французских газетах немцев стали изображать жестокими и наглыми, пронырливыми и жадными.
У Жюль Верна есть персонаж, немецкий профессор, выведен он очень комедийно и непривлекательно. Чавкая, пожирает целые горы кислой капусты с сосисками, запивает озерами пива, после чего садится писать статью «Почему современные французы проявляют признаки дегенерации».
Пруссия стремилась объединить Германию, а Франция изо всех сил препятствовала этому, не желая терять гегемонию в континентальной Европе, что, собственно, и вызвало франко-прусскую войну 1870 года. Оказалось, что Пруссия отмобилизовала армию в два раза большую, чем французская, и сделала это вдвое быстрее.
Стальные нарезные орудия Пруссии стреляли дальше и точнее, чем старые французские.
Прусская армия лучше управлялась, лучше снабжалась и несравненно лучше воевала.
С августа 1870 по апрель 1871 года германская армия наголову разбила французскую и оккупировала Париж.
В итоге Франция уступала Пруссии Эльзас и Лотарингию и выплачивала громадную контрибуцию в 5 миллиардов золотых франков.
В общем, сложно было бы ожидать позитивного отношения французов к немцам того времени, особенно если вспомнить, как те вели себя во время победоносной войны, закончившейся, как известно, Парижской коммуной. Командовавший пруссаками Бисмарк считал, что, не расстреливая всех пленных сразу — и это почти цитата, — германская армия проявляет удивительное человеколюбие. Немцы вели себя на оккупированной территории совершенно беспардонно — хотя до гитлеровцев в России им, конечно, было далеко. Считалось нормой, когда за каждого убитого в тылу немецкого солдата они расстреливали сто французских мирных заложников.
После этих событий черный миф о Германии окончательно стал частью политики Великобритании и Франции. Задолго до Первой мировой войны со страниц газет этих стран не сходил образ немца — жадного, тупого, малообразованного, отвратительного во всех отношениях.
Что с того, что уровень образования и общей культуры в Германии был выше английского и французского? Что Германия была Страной Университетов? Что германская наука лидировала в мире? «Средний» француз и англичанин вполне могли не знать этого. А пропаганда целенаправленно делала свое дело: формировала образ глупого и невежественного врага.
Немцы представали милитаристами, жаждущими войны со всем миром, националистами и расистами. В статье «Мечта немцев» газета «Таймс» рисовала «извечную мечту» немцев о покорении всей Европы. Газета напоминала, что уже в раннее Средневековье германские племена завоевывали Британские острова. Вот и их потомки опять сюда лезут…
Тут далеко до исторической истины. И сами англичане — потомки не столько бриттов, сколько германских племен англов и саксов, которые даже дали название их стране и народу. Да и немцы отнюдь не поголовно разделяли милитаристские стремления правительства Пруссии.
В дневниках В. И. Вернадского есть прелестное описание того, как в Геттингене некий юноша из земли Пфальц выказывал ему, Вернадскому, всяческое презрение, вел себя задиристо и нагло.
«Неужели это потому, что я русский?!» — не мог не подумать Владимир Иванович. Назавтра обидчик пришел извиняться и вел себя крайне смущенно. «Простите, ради Бога, — оправдывался юноша перед русским коллегой. — Меня ввели в заблуждение… Мне сказали, что Вы из Пруссии…» Так что быть пруссаком в Германии вовсе не было комплиментом.
Для многих немцев, объединенных с Пруссией «мечом и кровью», Пруссия стала символом примитивизма, готовности не договариваться, а орать. Решать проблемы кулаком, а не убеждением.
Но что пропаганде до этого? Вся Германия отождествлялась с Пруссией. Всем немцам приписывалась нежная любовь к казарме, муштре, сапогам и ругани. Всякий немец изображался злобным ограниченным садистом.
Кстати, о завоеваниях: именно во второй половине XIX века сформировались колониальные империи Франции и Англии.
Можно долго описывать, как бесчинствовали в них колонизаторы — и это были вовсе не немцы. Но именно немцам приписывалась чудовищная жестокость.
Во время Первой мировой войны английская разведка сочинила миф, что немцы поедают бельгийских детей. Натурально поедают, ну нечего им есть в окопах, они и ловят детишек.
Британские журналисты писали, что у немцев есть специальный завод, на котором они перерабатывают на глицерин трупы вражеских солдат, предпочитая французов и британцев. Находились даже свидетели.
Черные мифы о Германии ослабели только в 1960-е годы и по причине тоже политической: Германия перестала быть конкурентом и стала стратегическим партнером.
Наши люди в булочную на такси не ездят!
— Щас будет склонять к труду…
Первые рассказы о долготерпении, покорности судьбе и властям, о невероятной выносливости русских рождаются в ту же эпоху, что и остальные черные мифы о России — в XVI–XVIII веках. Источник — иностранные послы, путешественники, а в большей степени — авантюристы.
О невероятной стойкости русских и их способности к долгому сидению в осадах пишет наемник Маржерет, сам при этом — участник долгой и крайне тяжелой осады, которую выдержало иноземное войско в Кремле в 1612 году. Но о причинах стойкости иноземцев он упоминает вполне буднично: выхода не было. Не верили, что останутся в живых. Вот и приходилось биться до последнего.
А когда бандам захватчиков в Смуту яростно сопротивляется Троице-Сергиев монастырь, когда вооруженные монахи и присоединившиеся к ним миряне стоят насмерть на стенах, здесь он разглагольствует о долготерпении и неприхотливости русских. Странно выходит — двойной счет налицо.
Характерны причины, по которым опричник Ивана Грозного, немецкий наемник фон Штаден считает русских очень надежными при осадах крепостей: «Русские могут долго жить в осаде, если у них есть только вода, мука и водка. Русский может так жить, а немец не может…»
Простая мысль, что «штаденским» немцам, подданным Ливонского ордена, просто было не за что воевать, и потому они легко сдавали крепости, а русским было за что воевать, совершенно не приходит ему в голову.
О невероятной покорности русских охотно писал в самом конце XVII века Лейбниц, делая вывод: когда Швеция наконец завоюет Россию, русские легко покорятся иноземному владычеству. Их будет не так уж трудно не только завоевать, но и «цивилизовать». Они ведь не умеют сопротивляться своему правительству, из кого бы оно ни состояло и что бы ни затеяло.
Привычка к лишениям может трактоваться как стойкость, и тогда это комплимент. Прусский король Фридрих Великий откровенно восхищался русскими солдатами: «Они способны на такое величие и стойкость, на которые, увы, не способны даже мои солдаты».
Солдаты Фридриха Великого. Гравюра.
Под начищенной униформой скрывались отбросы и наемники со всей Европы.
То есть он считал почти как Штаден, что русские могут то, чего не могут немцы.
Наполеон тоже говорил о неприхотливости русских, нашей «скифской» готовности довольствоваться самым малым.
Миф жил весь XIX век и перекочевал в XX. О «неприхотливости русских солдат» Второй мировой много говорили и немецкие фельдмаршалы, и «наши» британцы и американцы. В этом можно найти много и нелепого, и даже забавного.
Скажем, великий норвежский путешественник Тур Хейердал в 1944 году был десантирован британцами на самый север своей страны, на границу Норвегии и Финляндии. Он с восхищением писал о русских солдатах, которые «имеют при себе только теплую одежду, документы и свое оружие». И при этом наступают без горячей еды и тепла в условиях арктической зимы.
В действительности же советские солдаты тогда наступали так стремительно, что оторвались от своих баз.
Они питались сухарями на морозе не всю войну, а лишь несколько дней наступления. Вообще же солдат в 1944 году сравнительно неплохо кормили. Так что спасибо на добром слове, господин Хейердал, но все было немного не так.
А. Ф. Пахомов «На Неву за водой». Из серии «Ленинград в дни блокады». Литография. 1942 г.
Потомки Фридриха Великого не могли поверить, что в невыносимых условиях блокады гражданское население Ленинграда не выбросит белый флаг.
А вот для местных норвежских партизан «Сеньор Кон-Тики» доброго слова не находит. При том, что эти партизаны месяцами сидели в горах, действительно в снежных норах и без теплой пищи (боялись разводить костры, чтобы не быть обнаруженными). Но их подвиг проходит мимо сознания ученого и писателя. Тем более не делается никаких далеко идущих выводов о том, что норвежцы и финны в принципе могут жить, зарывшись в сугроб, как собаки-лайки, и грызть там промороженные косточки, такие вот они неприхотливые и покорные своим командирам.
Миф существует до сих пор. Мы обычно даже хвастаемся своей неприхотливостью, как чертой невероятной приспособленности к любым суровым обстоятельствам. Иногда почему-то стыдимся своей способности обходиться без удобств, как черте недостаточной цивилизованности. Вроде получается — культуры нам недостает. Потому мы и можем обходиться без двухслойной туалетной бумаги с перфорацией, шотландского виски и маринованных ананасов.
Но все же чаще звучит гордость: хоть в чем-то мы да превосходим Запад! Можем жить хоть в Антарктиде, питаясь хоть гвоздями, хоть картофельными очистками, — и при том еще вершить великие дела.
Война без ненависти так же отвратительна, как сожительство без любви. Мы ненавидим немцев за то, что должны их убивать.
Как свидетельствуют расшифрованные иероглифы, жители Древнего Египта только его и называли «Страной людей».
А всем остальным территориям они давали иные названия: «Страна песка», «Презренная страна Куш» или «Страна золота» (это золотоносная Нубия). Оказывается, примитивная идеология шовинизма была популярна еще тысячи и тысячи лет назад.
Наши предки тоже были не лучше. Согласно одной из версий, само слово «славяне» означает совокупность людей, умеющих говорить. Ведь говорить — это произносить слова на единственно правильном языке — своем языке. Все остальные языки не настоящие и говорящие на них словно бы и не говорят вовсе.
Следовательно, все остальные языком не владеют. Они — немые, немцы.
Только не надо думать, что немцы были хоть в какой-то степени «цивилизованнее» и лучше. В жизни Руси большую роль сыграли контакты с германским племенем готов.
Об этих контактах существует много свидетельств. Одно из них — русское слово «чужой», которое восходит к готскому слову piuda, означающему «народ».
Ученые предполагают, что именно этим словом называли себя готы, общаясь со славянами. То есть опять ассоциируя себя с единственным народом на земле. Интересно, понимали славяне, что таким образом готы исключают их из рода человеческого? И отказывают им в праве владеть членораздельной речью? Слово «народ», которое готы произносили как piuda, в древнем верхненемецком звучало как thioda. От этого слова произошло прилагательное «tiutsche», которым немцы начиная с XI века все чаще стали обозначать весь свой народ. До этого никакого единого немецкого народа не существовало, были одни территориальные названия, восходившие к прежним племенным делениям. «Баварцы» — это, конечно же, не члены племени баваров, а «саксонцы» — вовсе не древние саксы, но именно этими словами чаще всего называли себя жители разных немецких земель. Единство носило скорее территориальный характер. Так, поляне прекрасно понимали, что древляне — те же славяне, близкие родственники, но это не мешало им топить их в крови при всякой попытке древлян уклониться от дани.
Слово «tiutsche» употреблялось с XI века все чаще и постепенно превратилось в современное «deutsch» — «немецкий».
А от него уже легко произвести и слово «Deutscher» — то есть «немец».
Трудно представить себе, что русское слово «чужак» и самоназвание немцев «Deutschen» восходят к одному древнегерманскому корню, но это факт.
Всем народам на ранней стадии развития цивилизации свойствен этноцентризм. То есть избыточно положительное представление о самих себе и слишком уж наоборот — обо всем остальном человечестве. В точности как славянам и готам.
Но греки и римляне создали своего рода наднациональный и надэтнический «цивилизационный» центризм: уничижающий не просто НЕ римлян и НЕ греков, а — всех, кто живет иначе и не разделяет их ценностей.
Цивилизационный центризм восприняли и европейцы. Само представление о «цивилизации» построено именно так: цивилизация в мире одна-единственная: европейская. Все остальные люди — не цивилизованные. Неважно, каков уровень их развития, умственные способности, личные качества. Дикие они: скифы, азиаты.
Зато мы — передовые. Мы — цивилизованные. Достигнут другие нашего уровня развития, тогда и поговорим.
Впрочем, Восток отвечал взаимностью. Древние китайцы в X–V веках до н. э. писали о европеоидных народах Южной Сибири: «Люди с отвратительными огромными глазами. Белокожие не умеют учиться».
Других европеоидов, живших в нынешнем Северном Китае и Маньчжурии, усуней, китайские источники описывают как людей «с голубыми (зелеными) глазами демонов и с рыжими бородами, похожих на обезьян».
Видимо, на китайцев производили сильное впечатление и светлые глаза без третьего века, и непривычные для китайцев волосатые тела.
Даже в начале XX века белых в Китае называли «заморские черти». Само название Китая — Чжунго — в переводе означает «Срединное царство». Или «Срединное государство». Так сказать, центр мироздания. Вверху — небо. Внизу — земля. Между ними — избранная земля — Китай. До падения династии Цин в 1911 году дипломатические подарки иностранных государств официально регистрировались как «дань». Дикие заморские варвары шлют дань в знак признания Китая центром Вселенной.
В конце XVIII века француз Жорж Кювье создал свою классификацию животного мира. Не обошел он и человека…
Кювье всерьез писал, что желтая раса ленива и склонна к неге.
Она управляется деспотией. Черная раса невежественна и непредусмотрительна, не способна к созданию цивилизации и управляется племенными вождями. Вот европеец — белая раса — активен, трудолюбив и предприимчив, а управляется законами.
Древние китайцы не согласились бы с Кювье в том, какая раса «хорошая», а какая «плохая», но сам дух его рассуждений был бы им близок и понятен.
А в США в 1921 году прошел Всемирный конгресс по евгенике — науке об улучшении человеческого естества. На этом конгрессе Жорж Ваше де Лапуж, создатель науки антропосоциологии, рекомендовал принять некоторые меры, чтобы заменить «низшие» расы колониальных стран на «высшую» расу европейцев. В числе этих мер — категорическое недопущение «низших» рас к образованию.
Существуют две вещи, которые делают слугу несовершенным, и эти вещи — богатство и почет. Если человек остается в стесненных обстоятельствах, он не будет испорчен.
То же самое с «загадочной русской душой». Что, собственно, в нашей русской душе такого уж непостижимого? На этот вопрос непросто ответить. Собственно говоря, на него никто никогда и не отвечал.
Немецкие интеллигенты очень веселятся, когда в их компании заходит речь о «загадочной русской душе». Дело в том, что себя немцы тоже считают весьма загадочным народом. Это настолько заметная часть немецкой ментальности, что ее обсуждают не только в специальной литературе для историков и этнографов, но и описывают в путеводителях.
«Немцы жаждут понимания и любви со стороны других, но втайне испытывают гордость от того, что их желание неосуществимо. И в самом деле, как может кто-то, кроме них самих, понять такой сложный, глубоко чувствующий народ? …Добродетельный немец… в душе гордится своей непонятностью».
Чем эта претензия на загадочность отличается от русской, я постигнуть не в силах. И точно так же, как русские, немцы не могут толком объяснить, в чем же проявляется загадочность немецкой души.
В современной Германии любители немецкой «особости» хотя бы остаются в рамках приличия. А при нацистах мистические рассуждения о таинственной душе арийца и не только физиологических, но и нравственных особенностях нордической расы были попросту частью официальной политики.
Гитлеровский пропагандистский плакат, выпущенный для Дании.
Нацисты считали датчан в принципе арийцами, говорящими на испорченном немецком, и предлагали вспомнить об общих белокурых предках.
Это изучали в начальной школе, отмечали в характеристиках и прочих официальных документах. Быть немного загадочным и непостижимым, особенно для «низших рас» и «недочеловеков», было для стойких нордических «арийцев» делом принципа.
Между прочим, и англосаксы — тоже очень загадочный народ. У Джека Лондона во многих рассказах прямо сказано: «белые люди» совершенно непостижимы.
Находится много «объяснений» особости граждан США.
Первое: загадочность американцев проистекает из пространственно-временных посылок. От специфики и последствий быстрого освоения нового материка — грандиозной задачи, за которую ни один европейский народ никогда не брался. Куда им, развращенным и слабым европейцам! Только такие чудо-богатыри, как американцы, все могут.
Второе объяснение — «личностное» и «духовное».
Американские штаты создавали не какие-то варвары язычники, а глубоко религиозные англосаксы. Мы, правда, с позиций сегодняшнего дня не очень понимаем, какие именно глубокие размышления о Воле Господней вели их в ненаселенные дебри первобытных лесов Америки, какие высоконравственные религиозные идеи при этом посещали их головы. «Золотой телец», конечно, ни при чем, и все что они хотели — повернуть безбожников-индейцев к Вере Христовой. Ну, да ладно…
В-третьих, некоторые американские историки (в основном не англосаксонского происхождения) полагают, что дело тут в уникальном смешении народов и рас.
Америка, как известно, плавильный котел народов… который и сам не знает, какие увлекательные и странные вещи в нем варятся…
Гитлеровский пропагандистский плакат.
Это не карикатура на Гитлера. Это — самый настоящий немецкий плакат военных времен. Неказистый фюрер изображен всадником в белых доспехах. Мол, «вот он какой», современный Оттон Великий, духовный наследник рыцарских традиций Священной Римской империи германской нации.
А уж что думают о своей загадочности и исключительности китайцы и японцы! У-у-у! Эта тема для многих томов исследований историков, социологов, антропологов, психологов и сексологов.
Китайцы убеждены, что они даже «думают» совершенно иначе, чем европейцы.
Душа у них устроена по другим лекалам, и не окрестным варварам ее пытаться постигнуть. И вообще происхождение у китайцев особенное. Это все остальные народы происходят от питекантропов из Африки.
А китайцы происходят от синантропов, раскопанных в 1920–30-е годы под Пекином.
Поэтому уже примерно 600 тысяч лет китайцы существуют отдельно от остального мира.
Японский плакат времен войны.
«Дух Ямато» вскоре потребовал от военных летчиков стать живыми бомбами.
Как же понять иноземцу такую сверхсложную душу, после такого сверхдревнего происхождения?! Иноземцы, эти «заморские черти», может быть, даже и вообще не вполне люди.
У японцев немало рассказывается об особом «духе жителей японских островов», их «духе Ямато». В наше время говорят о таких вещах сдержанно, осторожно — никто не хочет быть обвиненным в расизме. Японский писатель Ясунари Кавабата при получении Нобелевской премии говорил: «Самые устройства наших душ различны». И обосновывал тем, что японцы строят свою жизнь на эстетике, на постижении красивого. Они чувствуют не так, как остальные народы.
Где-то читал, что был случай, когда американцев не пустили в один из залов открытого публичного музея в Токио. Никаких секретов там, разумеется, не было. Вопрос в другом: а зачем бледнолицым туда вообще ходить? Там хранятся такие тонкие образцы японского искусства, которые все равно непонятны для иностранцев.
А уж в довоенную эпоху, до поражения Японии в 1945 году, о «духе Ямато» говорилось примерно так же, как в Германии о «характере нордическом». Что же такое этот самый «дух Ямато»? — Штука совершенно для наших мозгов непостижимая.
Пилоты японских ВВС.
Камикадзе, фото на память. «Мы летим, друзья, в дальние края, станем камикадзами и ты, и я».
По поводу «духа Ямато» японский же писатель говорит: «Сказали: „Дух Ямато есть дух Ямато!“ И значительно прокашлялись. Может быть, дух Ямато круглый? Может быть, дух Ямато квадратный? А! Понимаю: дух Ямато — это что-то вроде тэнгу!» Остается добавить, что тэнгу — это дух японских горных лесов.
Он не имеет определенной формы, но чаще всего появляется в виде летучего краснолицего человечка с длинным носом. Видимо, если исходить из японской логики, то «загадочная русская душа» и «дух России» — это тоже что-то вроде лешего или кикиморы.
Продолжим наше географическое путешествие.
Атака камикадзе.
Что касается Африки, там сенегальский негр Сенгор на хорошем французском языке обосновал еще более интересную идею — теорию негритюда. Оказывается, «негр думает ногами» — во время танца. Пляшет под там-там и думает. Естественно, мысли негра, созревшие в ногах, непостижимы и таинственны, неподвластны порой даже ему самому, а тем более недоступны всем иностранцам. Вот так… В общем, по здравому размышлению, обильное существование народов, которые тоже считают себя совершенно загадочными, а свой исторический путь непостижимым, как-то ставит под сомнение эту нашу возлюбленную «русскую исключительность». Действительно, если претендентов на загадочность считай столько же, сколько народов, тогда исключительность — в чем? И загадочность — в чем, если все народы земли как один таинственные и непостижимые? При этом одно их все-таки объединяет: толком объяснить свою загадочность никто не может. Так что русские и в этом, увы, — не исключение.
Говоря о невероятной загадочности России, чаще всего называют несколько ее самых «особых» особенностей.
Якобы только в России это есть, а нигде больше в мире этого нет. Что же у нас столь потрясающего отыскалось? Итак, во-первых, это общинность и соборность. Ну, что такое «общинность», более-менее нормальный человек понять без толкового словаря Даля еще может, а вот «соборность»? Честно говоря, перерыв кучу источников и даже написав на эту тему специальную главку, я, каюсь, сам толком не понял, что же это такое.
Сразу признаюсь привередливому читателю: уверенный стиль изложения в главе о «соборности» — лишь попытка скрыть собственное весьма вялое разумение этого вопроса.
Что поделаешь… самокритично замечу: МГИМО finished? — Ask!
Существует старый ироничный «МГИМОвский» анекдот об уровне советского образования в этом суперэлитном вузе.
Группа советских туристов в сопровождении гида и представителя госбезопасности осматривают исторический Лондон. Пока все глазеют на Биг Бен, самый шустрый бросается за угол — в магазин и бешено дергает ручку закрытой двери. На дверях табличка. Турист читает по слогам: КЛОЗЕТ… Потом дергает за рукав случайного прохожего: — ЭЙ, ТУДЭЙ-ХОЛИДЕЙ? Прохожий на таком же английском, явно выпускник МГИМО, только работающий здесь в посольстве: ХУ Ю? Турист удивленно: ХУ Я? Прохожий, узнавая «своего»: А-А-А! МГИМО ФИНИШ!
Турист, гордо надувшись: АСК!
Умом Россию не понять,
Аршином общим не измерить:
У ней особенная стать —
В Россию можно только верить.
Умом се Pycиja не поjми,
Аршин за друге њу не мери
На своj се начин она доjми
Само у вери у њу, вери.
Розумом Pociї не зрозумiти,
Аршином загальним не вимiряти:
У їй особлива стать —
У Pociю можна тiльки вiрити.
Человек, проживающий в местности с переменчивым климатом, получается, имеет гораздо больше стимулов к действию, стимулов к развитию. Это ведь не Африка, где все время тепло и бананы в рот падают. Не Адриатика. Не Египет. Здесь одной набедренной повязкой не обойдешься. И эти стимулы к развитию могут касаться не только необходимости больше работать, но и дают определенный стимул к духовному развитию.
Может быть, наши морозы, стужи, метели — это как закалка, это как из бани в снег? Может, это — величайшее благо, данное нашей северной цивилизации и ставшее одним из условий ее доминирования в мире? Не зря же Пушкин писал:
Здоровью моему полезен русский холод.
Наверное, холод полезен не только для физического здоровья, но и для душевного. Давайте посмотрим, в каких условиях и «географических декорациях» складывался быт наших предков.
Границы Российского государства простираются от Арктики, где все покрыто вечной мерзлотой, до степной зоны с теплым и засушливым климатом. Между Арктикой и степью располагаются тундра с ее холодными вечными ветрами, за тундрой — обширная зона лесов, а к востоку от степей — полоса пустынь с холодными зимами и очень жаркими летними периодами. Большая часть пространства сурова для проживания и в современных, технологически развитых условиях, не говоря о тех временах, когда о газификации и электричестве еще никто и не помышлял.
Однако в течение нескольких веков Россия превратилась в могучее, развитое централизованное государство и освоила именно эти суровые земли.
«…Ядро русской государственности к концу XV столетия имело около двух миллионов населения и около 50 000 кв. км территории. Оно было расположено в самом глухом углу тогдашнего мира, было изолировано от всех культурных центров, но открыто всем нашествиям с севера (шведы), с запада (поляки), с востока и юга (татары и турки). Эти нашествия систематически, в среднем приблизительно раз в 50 лет, сжигали на своем пути все, в том числе и столицу. Оно не имело никаких сырьевых ресурсов, кроме леса и мехов (тогда нефть и газ не ценились — их не умели добывать и использовать), даже и хлеба своего не хватало. Оно владело истоками рек, которые никуда не вели, не имело доступа ни к одному морю — если не считать Белого, и по всем геополитическим предпосылкам не имело никаких шансов сохранить свое государственное бытие. В течение приблизительно 400 лет это „ядро“ расширило свою территорию приблизительно в 400 раз — от 50 тыс. до 20 млн. кв. километров».
Автор «Народной монархии» изучал Россию, в отличие от зарубежных туристов, с патриотическим вниманием и любовью. По Солоневичу, отечественная история многократно продемонстрировала духовную зрелость русского народа.
Приятно сознавать, что наши предки были людьми деятельными, ответственными и трудолюбивыми, поскольку постоянно управляли своей жизнью и государственным устройством.
Русский крестьянин освоил земли, на которых не стал бы вести хозяйство «разумный европеец». У нас на целый месяц короче вегетативный период (период роста у растений), а на главные сельскохозяйственные работы — пахота-сев и уборка — наши климатические условия отводят в среднем всего 25 дней. А даже в такой северной стране, как Швеция — 40. В современных условиях менее 10 % земель России сравнимы по естественному плодородию с земельным фондом США.
В своей книге «Почему Россия не Америка» Андрей Паршев приводит такие данные: «Из двухсот стран мира по суровости климата с нами может сравниться только Монголия. В Улан-Баторе в среднем холоднее, чем на прибрежных научных станциях Антарктиды. В Западной Европе кратковременное похолодание до каких-нибудь минус 10 градусов по Цельсию (раз в 20 лет) вызывает полную дезорганизацию хозяйственной жизни. А в центре России минус 10 — это средняя температура с ноября по середину марта, то есть совершенно обычное дело. Это важно для планирования хозяйственной деятельности? Важно. Но карту зональности по критерию сравнительной суровости климата я нашел только в дореволюционном атласе».
И еще: «Канада в промышленных масштабах производит такие культуры, как соя и кукуруза. Напомню (мало кто знает), что в Московской области кукуруза достигла спелости лишь один раз за больше чем сто лет выращивания, а именно в 1996 году. А о сое и не слыхивали. У нас эта культура растет только на самом юге, ближе к Черному морю. Но вообще-то урожайность зерновых в Канаде по западным меркам невелика: чуть больше 20 центнеров с гектара. Для сравнения: в Англии, Голландии, Швеции — 70–80 ц/га!» Весьма уместное напоминание, если требуется сравнить качество земельного фонда у нас и «у них».
Впрочем, русский крестьянин о земельном фонде США ничего не слышал, и ничтоже сумняшеся стремился изо всех сил, надрывая жилы, управиться со своим трудом в срок.
В Средневековье русский крестьянин уже превосходил европейцев в некоторых элементах аграрной практики. Борона у нас появилась на столетие раньше. Русским земледельцам приходилось осваивать земли среди густых лесов, в буквальном смысле отвоевывая участки земли: «садили села на сыром корени». И только к XIV веку в Европе получило распространение «трехполье».
Невольно вспоминаются путевые впечатления Маржерета, в которых, повторяем: «…обилие и разнообразие превосходной рыбы — стерляди, белуги, осетров, белорыбицы, семги, форели… в продаже чрезвычайно много хлеба, меда. Подобного богатства нет в Европе». Далеко не простым делом, по народным впечатлениям, была ловля всей этой «рыбы-стерляди».
Заморские гости отличались хорошим аппетитом и отточенным вкусом, на пирах сидели, подарки принимали, а вернувшись в родные пенаты, начинали говорить гадости про недавних кормителей и дарителей — не страна, а заповедник тупых лентяев. Ничего не делают и ничего не имеют, совсем грязные и нищие, не способные к гражданской самоорганизации и вообще загадочные — сообщали критики, кутаясь в наши меха, поглаживая на пальцах наши самоцветы и вспоминая с ностальгией нашу кухню.
Мифическое, бередящее душу каждого домотканого русского патриота утверждение о нашей «особости и непохожести» воистину представляется нам чем-то родным. Щемящим, до боли близким сердцу истинно русского человека.
Не верить в «загадочную русскую душу» — это для русского человека еще хуже, чем не пить, а выпив, не закусить, не полезть к собутыльнику лобзаться (материться, выяснять отношения, бить в морду и т. д. — ненужное зачеркнуть).
Не по-нашему! Это хуже, чем не любить баню, задушевные разговоры на кухне и соленые огурчики под водочку.
Это неприлично и непатриотично.
Но на удивление, миф о «загадочной русской душе» дорог не только нам самим. Не менее «по душе» он и конкурентам (будем и дальше избегать слова «враги») России.
Почему? Потому что это миф «не простой, а золотой». Он о том, что Россия кардинально и навсегда отличается от всего остального мира. Скажем, миф о нашей изначальной отсталости от Запада еще дает России хоть какую-то надежду «догнать Европу», хотя бы частично стать «как все цивилизованные страны».
Зато миф об «особом русском пути» не дает нам вообще никаких шансов.
Всё. Аллее. Приехали. Любая попытка реформ и модернизации бессмысленна изначально. Догонять мы не можем, да и нет смысла, потому что идем «своим путем». Куда?! А мы сами не знаем куда. В любом случае не туда же, куда все остальное человечество.
В общем, Россия — это такое гигантское отклонение от нормы, и ничего поделать с этим невозможно.
Мы, кстати, на это не обижаемся. А что? Ведь «загадочным русским путем» при желании можно даже гордиться.
Такая вот у нас национальная особость. Вот, мы не Европа и не Азия, мы ИНЫЕ!!! По словам Федора Тютчева, Россия всю свою историю только и делала, что «испытывала свою таинственную судьбу». Таинственность сия шла рука об руку с исключительностью.
Знаменитый Чаадаев вот тоже горько сетовал на отлученность России от «всемирного воспитания человеческого рода». Все воспитываются, а мы — нет. По его мнению, Россию поразил духовный застой, из-за этого умственного паралича она не в силах исполнить предначертанную ей свыше (?) историческую миссию.
Чаадаев, видимо, в свое время начитался Гегеля, но как-то странно переварил его идеи. У Гегеля Мировой Дух путешествует по всему миру, воплощаясь в разные народы. Побывал он в Древнем Египте, потом в Греции и Риме, на короткий срок поселился во Франции и, наконец, в данный момент (при жизни Гегеля) пребывает в Прусской монархии. До России этому Мировому гегелевскому духу явно еще триста лет ехать-ехать-не добраться. А все почему? Дело не только в плохих дорогах и русских дураках. Дело в нашей нездоровой особости.
«Мы не принадлежим ни к Западу, ни к Востоку, мы — народ исключительный». Притом исключительный — в самом дурном смысле. Мы никогда ничего и никому не дали и ни у кого ничему не научились. Россия жила и живет вне истории. Центральная мысль автора, кстати, исключительно популярная среди современных либералов в России — и полтора века спустя после смерти Петра Чаадаева: смысл бытия России — быть уроком всему человечеству, примером того, как жить нельзя. Идеей российской исключительности всегда болели — и сегодня, впрочем, болеют — не только критики и оппозиционеры, но и самые ярые апологеты правящей власти.
Ю. Селиверстов «Чаадаев». Литография.
Один из самых светлых умов своего времени (а также, как бы сейчас сказали, «активный клубный тусовщик»), Чаадаев нагородил такой откровенной чуши в своих изданиях, что современники решили: жаль, парень просто свихнулся.
Вспомним знаменитую формулу графа С. Уварова: «Православие. Самодержавие. Народность». При вступлении в должность министра народного просвещения в докладе Николаю I «О некоторых общих началах, могущих служить руководством при управлении Министерством Народного Просвещения» он писал: «Углубляясь в рассмотрение предмета и изыскивая те начала, которые составляют собственность России (а каждая земля, каждый народ имеет таковой Палладиум), открывается ясно, что таковых начал, без коих Россия не может благоденствовать, усиливаться, жить — имеем мы три главных: 1) Православная Вера. 2) Самодержавие. 3) Народность».
Формула «Православие. Самодержавие. Народность» появилась в 1834 году — кстати, это как раз период закладки первого камня нового храма Христа Спасителя, византийского, третьеримского. Именно тогда Россия завершила две мало известные ныне победоносные войны — с Персией и с Турцией. По мирным договорам, подписанным по итогам этих побед, Россия окончательно, «на вечные времена», как тогда было принято писать, присоединила к себе Черноморское побережье — от Анапы до Батуми. Огромная прибрежная полоса на Черном море — от Одессы, через Крым, Абхазию до Аджарии, вся она, половина Черного моря, вместе с новыми областями Закавказья, отходила к России.
Это кардинально меняло геополитическую обстановку в регионе, и появление формулы графа Уварова было в этом отношении очень симптоматичным.
«Уваровская» трактовка нашей «исключительности» означала не только отличие православных русских от других, но и некоторое их превосходство.
В. Голике «Портрет С. С. Уварова». 1833 г.
Чеканная формула «Православие. Самодержавие. Народность» очень нравилась царю и консервативно настроенной общественности (последней — до сих пор нравится). Увы, она не работала.
Один из руководителей Корпуса жандармов барон Дубельт так поучал своих детей: «Не заражайтесь бессмыслием Запада — это гадкая помойная яма, от которой ничего кроме смрада не услышите. Не верьте западным мудрствованиям, они ни вас и никого к добру не приведут… Не лучше ли красивая молодость России дряхлой гнилой старости Европы? Она 50 лет ищет совершенства, и нашла ли его? Тогда как мы спокойны и счастливы под управлением наших государей».
Бросается в глаза, что барон Дубельт, ярко выраженный консерватор, равно как и Уваров, утверждал вовсе не реальную Россию, в которой жил, а официозную выдумку, которую хотел бы в жизнь внедрить.
Точно так же: от придуманной теории — к практике, пошли потом своим «другим, особым путем» лжемарксист Ленин и сотоварищи.
Очень часто идея «русской особенности» служила обоснованием самых невероятных разрушающих Россию экспериментов.
В «особом русском пути» был совершенно уверен Александр Герцен. Он полагал, что Россия неким непостижимым путем обогнала весь мир, а крестьянская община — это и есть стихийный социализм.
Надо только втолковать это безграмотным русским крестьянам, и все сразу же станет хорошо.
У социалистов Европы идеи Герцена, откровенно говоря, вызывали раздражение. Маркс и Дюринг очень редко совпадали во мнениях, но оба дружно оценили взгляды Горцена как русский национализм: по их мнению, Герцен был «социалистом в лучшем случае на словах» и про социализм говорил исключительно с целью выхвалиться и подчеркнуть, что Россия («его „святая Русь“») лучше Европы.
Об особом русском пути любили порассуждать все знаменитые русские анархисты, от Лаврова и Бакунина до батьки Махно.
Известный английский романист Сомерсет Моэм оставил любопытные наблюдения о русских и России. Тут стоит сказать, что русские страницы его «Записных книжек» появились, когда в 1917 году Моэма послали в Россию с секретной миссией по линии британской разведки.
Писатель был еще и шпионом. Судя по раздраженному тону его высказываний о нашей стране, со шпионажем в России у Моэма дело не заладилось. Однако некоторые из его замечаний совпадают с идеей этой книги (в то время как другие являют яркий пример негативной мифологизации России).
«…Русский патриотизм — это нечто уникальное; в нем бездна зазнайства, русские считают что они не похожи ни на один народ, и тем кичатся; они с гордостью разглагольствуют о темноте русских крестьян; похваляются своей загадочностью и непостижимостью; твердят что одной стороной обращены на Запад, другой — на Восток; гордятся своими недостатками, наподобие хама, который оповещает вас, что таким уж его сотворил Господь, и самодовольно признают что они пьяницы и невежи, не знают сами, чего хотят, и кидаются из крайности в крайность, но им недостает того — весьма сложного — чувства патриотизма, которое присуще другим народам».
Интересно сказано. На мой взгляд, подмечено довольно точно, хотя доброжелательности в этом замечании — ни на грош.
Коммунисты начали с жуткой русофобии, с отрицания всякой «особости» русского исторического пути развития. Однако очень быстро с «безродным космополитизмом» в марксистко-ленинской теории завязали, перейдя к туманным разговорам о том, что «построение социализма в одной отдельно взятой стране», видимо, и станет возможным в силу особенностей русского народного характера.
Уже в XX веке русскую «особенную стать» любили подчеркивать и Сталин, и академик Лихачев — в этих вопросах нравственные антиподы поразительным образом совпадали.
Иосиф Виссарионович говаривал, что только русский человек мог совершить то, что он совершил во время Великой Отечественной войны. И вообще особенный он, русский человек, ни Востоку, ни Западу не принадлежит.
Только для Чаадаева эта «мировая непринадлежность ни к чему» идет со знаком минус, а у Сталина она в высшей степени положительна.
Так же и Дмитрий Лихачев полагал, что ничего подобного в России «не было, нет и уже создать невозможно».
Да и сегодня на идее исключительности России паразитируют все кому не лень.
И сегодня особый русский путь — идея постоянно востребованная. Пусть используют ее частенько под разными псевдонимами — то как советскую власть (С. Кара-Мурза), то как Евразию (А. Дугин), то как «Пятую империю» (А. Проханов).
Сдержанность в еде, аккуратность и простота в одежде, умение ставить духовные ценности выше телесных радостей — во всех культурах эти качества считались похвальными. В такой стране, как Россия, они неизбежно станут важными частями культурного кода.
Россиянин веками привыкал, не безразлично, нет, но более спокойно относиться к сугубо материальному.
Огромное значение в жизни людей имел лес. Даже выйдя из избы среди деревни, россиянин видел зубчатую стену леса, замыкавшую горизонт. Пропалывая огород, женщина оказывалась в нескольких шагах от опушки леса.
Лес определял способ ведения хозяйства. Зачем разводить сад, если в лесу полно ягод и грибов? Зачем заводить большое стадо, если лес изобилует дикими зверями? Лосей, кабанов, птицы много, их не нужно выращивать, они обходятся дешевле домашней скотины, предназначенной на убой, и ничуть не менее вкусны и полезны.
И. Шишкин «Лесные дали». 1884 г.
К. Юон «Купола и ласточки». 1921 г.
Если уж о народном характере… Кости лосей, медведей, кабанов постоянно находят в кухонных ямах русского Средневековья. Т. е. охота на крупного зверя была совершенно обычным, повседневным делом. С рогатиной или копьем шли на медведя или кабана, и не чтобы развлечься, показать удаль молодецкую — для пропитания себя и семьи. Лось… Полтонны жилистой плоти, с копытами, крупнее коровьих, с рогами-лопатами. Раненый лось, не раздумывая, бросается на человека. На лосей охотились поздней осенью, во время свадеб. Разъяренный храпящий зверь, пар из ноздрей, налитые кровью глаза, а брать его надо в упор, подставляя копье. Впечатляет!
Дикая… ну, почти дикая природа окружает и маленькие деревушки, и даже крепости и городки. Вокруг сотни рек, где нет ни причалов, ни набережных. В диком лесу — только круговерть тропинок и, протоптанные людьми, незаметно переходят в звериные. В этих ландшафтах он должен постоянно жить и работать, и желательно — любить их, получать удовольствие от такой жизни. Иначе ведь жизнь в муку превратится.
Обитатель стран, где вся земля давно возделана, не стремится в лес, на берег лесного озера. Ему не хочется поваляться на траве, постоять в обнимку с березкой, принять лицом пахнущий травами ветерок на лесной опушке. Как у Высоцкого, которого запойный бес водил по городу Парижу:
Я рвался на природу, в лес,
Хотел в траву и в воду, —
Но это был — французский бес:
Он не любил природу.
В Европе французы, а на востоке китайцы даже с некоторой иронией относятся к нашему стремлению отдыхать «на природе». Нет у них, как правило, такого желания.
Но чтобы и трудиться, и отдыхать вне города или села, надо отказываться от части удобств… Желательно не хотеть этих удобств, не стремиться к ним и не ценить их. Если для человека важнее увидеть журавлиный клин над головой, чем вкусно пообедать за бокалом изысканного вина, приятнее слышать птичий щебет, чем любоваться представлениями менестрелей на городской площади, жизнь в средневековой Руси для него будет приятна и комфортна.
Черты народного характера, которые считаются признаками долготерпения русских, на 90 % есть черты приспособления к природе и климату. Именно этот образ жизни русских выковывал характеры людей, которые в XVII веке прошли всю ледяную беспредельность Сибири и достигли Великого океана, а в XVIII–XIX веках осваивали Кавказ и Среднюю Азию. Но нам, почему-то исходя из идиотской логики самоуничижения, гордиться этим нельзя: мы ведь не цивилизованные англичане.
Каждый народ невольно сравнивает себя с иноземцами. Так и мы сравниваем, в том числе для того, чтобы выяснить, как там у них обстоит дело с духовностью.
В XVII–XVIII веках немцы представлялись британцам и французам необычайными романтиками и добродушными идеалистами. В XIX веке капитализм быстро и эффективно выбил из немцев романтическое отношение к жизни.
Затем идеалистами и романтиками стали считаться русские. В советскую эпоху иностранцы, приехавшие в СССР, ахали от восторга: какая прелесть! Люди совершенно не озабочены зарабатыванием денег! Они все время говорят об отвлеченном! Они обожают друзей, споры, полуночные беседы на кухне о смысле жизни и о поисках Атлантиды. Они не задумываются, сколько им будет стоить следующий ребенок, они заводят его, и все тут!
Где-то прочитал историю. Одна заезжая британская дама в полном восторге закатывала глаза: в России можно в 2 часа ночи нагрянуть к людям в гости! Без предупреждения, и они не возражают! Пока она что-то ворковала о «русской духовности», все умилялись. А дама закончила свое воркование радостным вскриком: «Как в Африке! Тут у вас живут прямо как в Африке!» После этого русских восторгов несколько поубавилось.
Сейчас мы не стали меньше любить друзей и разговоры на абстрактные темы, но как-то времени на все сделалось меньше. И поисками Атлантиды заняты уже не так увлеченно, и спорить до трех часов ночи о том, был ли Сталин хороший или плохой, не хочется. Почему-то стало не так интересно, да к тому же завтра к 9.00 по безумным пробкам — на работу. И друзья нам нынче сначала позвонят перед тем, как прийти, и мы включим свой визит к ним или их визит к нам в расписание недели: мы стали заняты, мы стали больше работать.
Получается — в России за считанные годы стало «вдруг» меньше духовности? Причем, если считать духовностью ведение полуночных споров, беседы в духе «пикейных жилетов», этого еще много в глубине России, в деревнях и маленьких городках. Но чем крупнее город, тем «духовности» меньше. Парадокс? Нет, с нами происходит то же самое, что происходило с немцами в XIX веке: у нас появилось множество более важных занятий.
Есть тут важная закономерность: тот, кому есть чем заниматься, менее «духовен».
В начале XIX века Франция была мировым лидером, а немцы жили на периферии тогдашней Европы. Они казались куда духовнее французов. А потом все изменилось, потому что Франция в эпоху Наполеона Третьего и Второй Республики все больше превращалась в главного европейского рантье, неизбежно останавливаясь в развитии.
Жизнь стала не такая напряженная, появилось время для преферанса, хорошего вина, бесед на исторические темы и другие формы французской духовности. А у немцев становилось все больше точек приложения своей энергии в работе, в политике, в такой малодуховной, но полезной сфере, как строительство дорог, заводов, всяческих Круппов, Сименсов и Мессершмиттов.
Очень полезно посмотреть, кто в самой России настаивает на нашей «особости»? Если это политический деятель — то, как правило, это ловкий популист.
Если частное лицо — еще хуже. Как правило, это пьяница, слабак и неудачник. За этот миф охотно цепляются разного рода убогонькие и тунеядцы. Миф как бы служит для них оправданием. Ведь как получается? Я бездельник, нищий, необразованный и не умею ничего толком делать… но «зато» смотрите, какая у меня душа русская! Одним словом: носки вонючие, зато духовность офигенная… Особая вредность мифа о русской особости, именно когда он употребляется внутри России.
Давно пора отринуть саму мысль о каком-то чрезмерном отличии русских от остальных народов «цивилизованного мира». Да, у нас есть определенные отличия от других… А у кого их нет? Мы, не побоюсь повториться, естественная, логичная, закономерная часть христианской цивилизации.
Большая часть. Славная. Уважайте нас. Бойтесь, если вам так привычнее.
Но мы не инопланетяне, не вышедшие из-под земли прямые потомки ариев, не солнцепоклонники, не народ-мессия и не последний шанс человечества.
И наоборот — не отклонение от «нормальной Европы», не страна-Уродина, не нация Емель, Иванушек и прочих дурачков, не «укор» остальному миру, как жить нельзя.
Мы нормальные. Русские европейцы, пытающиеся стать наконец достойными славы наших дедов.
В штреки спускаются в основном… русские, да и у мартенов стоят тоже в основном они. Такова, уж извините, статистика.
Русским нравится быть лучше других…
У них есть дурная привычка жить за счет соседей, и в результате им в меньшей степени пришлось работать и напрягаться.
Вот еще одно личное наблюдение. Напоследок. Побывал я как-то в удивительном музее под открытым небом — деревне Кижи в Карелии. Все знают: памятник древнего зодчества — церковь, которой то ли 300, то ли 400 лет. Деревянная, высотой в 5-этажный дом, срубленная без единого гвоздя.
Но я был потрясен не только этой церковью. Постараюсь изложить по пунктам:
1. Жили там простые крестьяне, занимались сельским хозяйством, сеяли и собирали рожь, овес. Но ведь это севернее Санкт-Петербурга, там реально холодно даже по нашим, русским меркам. Сколько же нужно было этим крестьянам иметь знаний, упорства и сил, чтобы растить урожай?!
2. Земля в тех местах чудовищна, вперемешку с камнем. Во время боронования камни собирали и относили на край поля и клали в ряд. Сейчас можно увидеть эти каменные ряды. Это вам не плодородные нивы Италии.
3. А как жили! Дома большие, добротные, ставни и наличники — в узорах. В светлице крестьянского дома конца XIX века стоит натуральный посудный шкаф из красного дерева со стеклянными дверцами и… фарфоровым сервизом. Дело в том, что глава семьи каждую зиму еще и плотничать ездил в столицу. Говорят, клал паркет в Зимнем. Так он, хозяин, завел дома обычай по воскресеньям после церкви в кругу семьи кофей пить. Вот сервиз и привез. Это — Кижи! Крайний почти Север — зона отчаянного Нечерноземья.
4. ВСЕ крестьяне в Кижах ВСЕГДА были свободны. Как пришли сюда из окрестностей Великого Новгорода в XIII–XIV веках, так и не знали ничего о крепостном праве. Лишь в конце XVIII века Екатерина II попыталась заставить их бесплатно поработать на местном казенном заводе (типа государевой «барщины»), так сразу — бунт. Пришлось солдат присылать, да без особого толку.
5. И последнее — пара наблюдений о том, к чему ведет свободная воля и самосознание свободных людей. Та самая знаменитая Церковь без единого гвоздя, внесенная в золотой фонд ЮНЕСКО, которую любят демонстрировать туристам, была построена на «собственные средства местной сельской общины». Никаких спонсоров, «субвенций», никаких дотаций ни от светской, ни от церковной власти. Решили «сиволапые» мужики, скинулись со двора кровно заработанными и построили Храм. И чудо не в том, что Храм этот — жемчужина архитектуры и мировая гордость.
Чудо в том, что стояли подобные церкви раньше, до большевиков, почти в каждой местной деревне. В деревнях, где веками трудились, не забывая о душе, отвоевывая у каменной пустоши каждый клочок земли, а по воскресеньям попивая кофеек из фарфоровых блюдец, свободные потомки свободных новгородцев!