Скелеты из шкафа русской истории

Легенды о сказочной «Стране городов»

Чтобы быть честным, начать надо с того, что все известные нам отзывы чужеземцев о Древней Руси — только положительные.

Это даже неожиданно, потому что черные мифы сочиняли порой друг о друге разные земли Руси. Такое бывало «чисто по-соседски». Новгород и Киев спорили о том, кто из них главнее. Киевляне считали, что их город основал князь Кий. И что жил он в городе вместе с братьями Щеком и Хоривом и сестрой Лыбедью.

Новгородцы думали иначе. В новгородских летописях этого самого загадочного Кия называли… перевозчиком. Якобы Кий перевозил людей и груз через Днепр, покрикивая при этом: «На перевоз, на Киев!» Откуда и пошло: Киев перевоз, потом просто Киев.

В других новгородских текстах Кия и его братьев представляли как лютых разбойников, которых князь в Новгороде заточил в темницу. Потом князь сжалился, отпустил их, и разбойники ушли к Днепру, где основали Киев.

Ни историки XIX века, ни их современные коллеги не хотят принимать этой версии всерьез. Перед нами — черный миф, который пытались запустить в одной части Руси про другую.

Что же до отзывов иноземцев…

Летописец Титмар Мерзебургский (975–1018 гг.) подчеркивал богатство Руси и ее торговые обороты. По его словам, он не видел нигде в Европе города больше и красивее Киева. Города, где было бы больше красивых церквей, жители которого были бы богаче и достойнее.

Каноник Адам из Бремена в книге «Деяния епископов Гамбургской епархии» называл Киев соперником Константинополя и украшением христианского мира.

«Анналы» Ламберта Херсфельда (написаны около 1077 года) дают много сведений о Руси и в самых лучших красках.

Впрочем, нас знали не только в Германии — Русь и русские часто упоминаются во французской поэзии XI–XII веков. Также самым положительным образом.

Стоит ли перечислять все сочинения византийцев, немцев, поляков, арабских и персидских путешественников, хроники стран, в которых побывали русские, — все они очень уважительны к нашим предкам.

В этих сочинениях царит дух спокойно-объективного описания, как в Вертинских анналах — французской монастырской летописи на латинском языке, посвященной истории государства Каролингов (741–882 гг.). Дух уважительной оценки русских — как сильных торговых партнеров (в анналах германских городов, торговавших с Новгородом) и сильных воинов (в хрониках Польши и Венгрии).

О Руси слагались легенды как о сказочно богатой «стране городов».

В скандинавских сагах читатель найдет красочный образ Руси, где правят мудрые князья, где сильные воины, богатства которой неисчислимы, а города велики и красивы. Да и много их, городов — «больше во много раз, чем во всем остальном мире».

Как видно, для современников Древняя Русь была вполне хороша.

Путешествующие русофобы?

XVI–XVII века — начало становления бытовых черных мифов о России. Возникают они на Западе и основываются на записках и воспоминаниях европейских путешественников: Сигизмунда Герберштейна, Альберто Кампенезе, Генриха Штадена, Буссова, Флетчера и др.

Может сложиться впечатление, что стоит любому западному человеку приехать в Россию, и он тут же напишет что-то гадкое.

Примерно такой вывод и делают горе-патриоты, считающие любого иноземца по определению врагом России.

У человека же умного тут же появляется мысль: а может, мы знаем не все сочинения иностранцев? Ведь не может быть, чтобы все так просто…

Стоит начать изучать источники, как все оказывается еще более сложным. Мало того, что не все знаем, так и не все авторы, названные «русофобами», на самом деле таковыми являются.

Но и те, кто были таковыми, писали не так однозначно, как кажется.

Пожалуй, зачинателем тут был Герберштейн…

Сигизмунд Горберштейн, XVI в. Посол

В России барон Герберштейн (Херберштейн, Herberstein), дипломат и путешественник, был два раза. Крупный чиновник, он выполнял деликатные поручения императора Максимилиана I. Император хотел, чтобы великий князь Василий III Иванович выступил против Турции вместе с Польшей и Священной Римской империей.

Итак, Герберштейн дважды был в Московии в роли официального посла: в 1517 и в 1526 годах. Обе его миссии, как и следовало ожидать, не увенчались успехом.

По возвращении домой Герберштейн выпустил книгу «Записки о московитских делах». Основная часть посвящена «не политическим», как бы сейчас сказали, вопросам, а землеописанию России: ее городов, торговых путей, сел, рек. Тут же описываются экономика, быт, религия страны, поведение русских, дается конспективное изложение русской истории.

Герберштейн первым, как считается, написал, что русские патологически нечестны и не способны порядочно вести дела. Они не умеют работать и все время пытаются что-нибудь выклянчить или украсть. В торговле они нечестны, лживы и всегда пытаются обмануть покупателя и продавца. К тому же они пьяницы и безответственные типы, им нельзя доверять совершенно ни в чем.

А самые отпетые жулики из русских — это именно москвичи.

Сочинение Герберштейна стало настоящим бестселлером своего века. При жизни автора оно переиздавалось несколько десятков раз, и бессчетное число — после его смерти. Любопытно, что Герберштейн, по сути, писал эту книгу всю свою жизнь, дополняя и переделывая ее к каждому изданию. Поэтому современные издатели зачастую не знают, какое из прижизненных изданий взять за образец: так сильно они отличаются друг от друга и по полноте, и по резкости суждений.

В своем трехтомнике «Мифы о России» я разбираю все, на мой взгляд, достойные внимания сочинения иностранцев о России. Здесь же ограничусь еще одним ярким представителем Западного мира…

Генрих Штаден, XVI в. Опричник

Генрих Штаден родился в Вестфалии. Бедная семья бюргера, нищета… Активный юноша нанимается в полуразбойничий отряд, идущий в Ливонию. Как он служил в немецкой Ливонии, мы не знаем, но по его собственным словам, «бежал под страхом виселицы».

Бежит он своеобразно: предлагает свою службу русскому царю. Приняли его в Московии более чем хорошо, даже дали имение. Правда, сам Штаден тут же начал в своих имениях гнать водку — русским это запрещалось, а иноверцам было можно. Впрочем, бутлегерством дело не ограничивалось.

Служба в опричнине давала и другие способы обогащения.

Штаден откровенно рассказывает об этом в связи с походом Ивана IV на Новгород:

«Тут начал я брать к себе всякого рода слуг, особенно же тех, которые были наги и босы; одел их. Им это пришлось по вкусу. А дальше я начал свои собственные походы и повел своих людей назад внутрь страны по другой дороге. За это мои люди оставались верны мне. Всякий раз, когда они забирали кого-нибудь в полон, то расспрашивали честью, где — по монастырям, церквам или подворьям — можно было бы забрать денег и добра, и особенно добрых коней. Если же взятый в плен не хотел добром отвечать, то они пытали его, пока он не признавался. Так добывали они мне деньги и добро».

В общем, шайка-лейка, а-ля «Черная кошка». Только «Горбатый» — главарь — параллельно состоит на довольствии непосредственно в «службе безопасности Президента», то бишь в опричном войске царя Ивана.

Кстати, о «горбатых» и топорах. Среди разбойничьих набегов Штадена описывается такой случай:

«Из окон женской половины на нас посыпались каменья. Кликнув с собою моего слугу Тешату, я быстро взбежал вверх по лестнице с топором в руке. Наверху меня встретила княгиня, хотевшая броситься мне в ноги. Но, испугавшись моего грозного вида, она бросилась назад в палаты. Я же всадил ей топор в спину, и она упала на порог. А я перешагнул через труп и познакомился с их девичьей». Ну, прямо кино!..

Однако спустя год опричные войска не смогли отстоять Москвы, и татары сожгли ее дотла. После этого доверие царя к опричнине пошатнулось.

Начался новый «перебор людишек», по выражению Грозного, то есть пересмотр военных списков. У опальных опричников отнимали поместья и возвращали прежним собственникам. Штаден не был принят ни в один из новых списков, лишился всех своих владений, но, благодаря своей изворотливости, избегнул прямой опалы.

После разных нечистоплотных приключений в России и за границей Генрих Штаден составил описание Московии, а также план ее военной оккупации, представленный императору Рудольфу II Габсбургскому. Суть плана довольно проста: союз с Польшей и Швецией, а Московию подчинить Германии. Как? Тоже просто.

«Потребная для того первоначальная сумма равна 100 000 талерам. И воинские люди должны быть снаряжены так, что, когда они придут в страну (великого князя), они могли бы служить и в коннице. Это должны быть такие воинские люди, которые ничего не оставляли бы в христианском мире: ни кола, ни двора. Таких ведь много найдется в христианском мире. Я видел, что такое великое множество воинских людей побиралось, что с ними можно было бы взять и не одну страну.

И если бы великий князь имел в своей стране всех побирох из военных, которые шатаются по христианскому миру — причем некоторые из них поворовывают, за что кое-кого вешают, — то он захватил бы все окрестные страны, у которых нет государей и которые стоят пустыми, и овладел бы ими».

Вот и весь план! Собрать побольше бездомных авантюристов, «побирох» и на кораблях вывезти их в Русское Поморье. Там пересядут на коней… И порядок. Россия завоевана и становится колонией Священной Римской империи германской нации.

Ивана IV надо вывести в Германию и держать под сильным надзором, чтоб не сбежал.

В книге о Московии Штаден пишет прямо-таки обвинительный акт против московского царя.

Какое моральное право имеет Штаден это делать — отдельный вопрос. Он ведь не только очевидец, но и участник, даже организатор ужасов и злодейств, которые описывает. Нет у него ни чести, ни совести: наживши и награбивши в Москве кучу добра, он не питает к народу и государю, его приютившим, иных чувств, кроме презрения и ненависти.

Избегая называть Ивана IV царем и применяя к нему только прежний титул великого князя, Штаден старается возбудить против него общественное мнение в Европе. Это своего рода подстрекательство государей и всего дворянства к борьбе против восточных «нехристей».

Книга Штадена вполне достигла этой цели. Она много содействовала тому, что в дипломатии, публицистике и литературе Запада за Иваном IV утвердилась невыгодная репутация… Даже на фоне массовых казней при Генрихе VIII в Англии, Варфоломеевской ночи во Франции Ивана Грозного стали считать кровожадным чудовищем.

Опричник-«обличитель» бросил мрачную тень на весь русский народ. Ведь кто такие московиты у Штадена? Это дикие и грубые невежды, которым нравится насилие и которых чарует жестокость. Которыми можно управляться только палкой. Это толпа дикарей, грабителей и насильников.

Да посмотрите, кто пишет!

Выясняя, правду или неправду писали о нас иноземцы, полезно посмотреть: а откуда, из каких стран они сами-то происходили. Странно, что русские исследователи не догадались этого сделать — ведь тогда очень многие вопросы отпали бы сами собой.

Действительно — кто первым стал говорить о плохих дорогах в России? А это, оказывается, итальянец Поссевино! Интересно, а дороги еще каких стран не нравились итальянцам? Оказывается, не нравились им дороги в Британии, Германии, Польше и даже в Северной Франции. Кстати, жители юга Франции тоже считали дороги на севере своей страны очень плохими. «К северу от Луары не проехать», — говаривали в Тулузе.

Стоит выяснить этот вопрос, и многое становится ясно — возмущался дорогами житель Средиземноморья, той области, в которой осталось много римских дорог. Поднятых над местностью, вымощенных камнем, удобных дорог, которые не топило во время паводков, не заливало и не размывало дождями, которые стояли без ремонта уже полторы тысячи лет…

Не итальянцы и не народы юга современной Франции строили эти дороги, но они привыкли ими пользоваться. И соответственно оценивали дороги всех стран, где не было подобного чуда.

Поляки и немцы ничего не писали о скверных дорогах России. Но немцы тогда жили в маленьких, вечно враждовавших друг с другом княжествах. Польское же государство было поражено анархией из-за неслыханных вольностей шляхты.

Поляки и немцы с недоверием относились к централизации государства, и особенно к бюрократии. Поляки тем более привыкли, что любой шляхтич намного значительнее любого чиновника. Им было дико смотреть, что «люди государевы в России» важнее родовитых бояр, и дьяк вполне может указывать знатному человеку даже с княжеским титулом.

Но ведь Россия во много раз больше Польши и Германии. Каждому монарху в громадной стране нужен такой штат доверенных людей. И у более поздних царей был свой аппарат, с помощью которого они собирали нужные им сведения, организовывали деликатные дипломатические миссии, тонко управляли, внося в работу государственного аппарата свою волю.

При Екатерине II такой аппарат назывался Тайной канцелярией. В царствования Александра I и Николая I это была Личная его императорского величества канцелярия с ее страшным «Третьим отделением», которое ведало политическим сыском и отслеживало настроения подданных.

Если соотносить с современными реалиями, то московские дьяки из центральных приказов были чем-то вроде современной Администрации Президента.

Но что характерно — персы наоборот, совершенно не удивлялись централизации управления. Их поражало, как вольно ведут себя россияне с боярами и даже с самим царем, сохраняя личное достоинство в их обществе.

Во время бунта 1648 года царь Алексей Михайлович выходил на площадь, беседовал и договаривался о чем-то, а потом «по рукам бил» с «народом» — то есть с людьми из скопившейся перед Кремлем толпы. Для поляков как раз не было ничего нового в такой сцене. А вот персы были буквально потрясены.

И правда — представьте себе персидского шаха, который на площади спорит о чем-то с людьми, договаривается с ними, бьет рука об руку.

И о пьянстве русских байку пустили не немцы — хотя бы потому, что пили столько же, если не больше, и примерно те же напитки. Вот французам и итальянцам было странно видеть действие крепких напитков. То ли дело виноградное вино! Потягивай весь день, мозги в тумане, а со стороны ничего, не особо заметно. Держишься вертикально, громко не орешь и не шатаешься… Благодать! Заметим, этот стереотип в странах Южной Европы действует не только по отношению к России. Если посмотреть комедийные французские фильмы 1950–60-х годов, особенно с участием Луи де Фюнеса, то увидим, что в этих фильмах англичанин непременно алкоголик. Причем тонкие, изящные вина ему не интересны, а обнаружив в своем номере гостиницы бутылку с иным напитком, оскаливается и берет ее трясущимися руками: — О-о-о!!! Виски!!! Для непьющих же мусульман, турок и персов все были одинаковы — что французы, что британцы, что русские.

В общем, иноземцы творили не один какой-то миф, а великое множество, каждый в соответствии со своим архетипом. Каждый писал о том, что видел с точки зрения жителя своего государства, с точки зрения своего личного и исторического опыта.

Почему же настал тот момент, когда соединились бытовые мифы итальянцев и персов, немцев, британцев и французов? Ответ может быть только один: кому-то это очень было нужно.

Иноземцы отличались многообразием точек зрения на Русь, и зависели эти точки зрения от множества разных причин.

Во-первых, от причин, которые привели иноземца на Русь: от дипломатических и военных миссий до торговли и миссионерства.

Заметим, от миссионеров исходят самые негативные оценки Руси. Борьба за сферу конфессионального влияния была одной из основных причин рождения черных мифов о России.

Прямая причина русофобии — изначально нечестный подход к стране. Ватикан хочет унии с московским православием, хочет перекрестить Русь в католицизм, хочет подчинить ее духовную жизнь себе. Естественно, такое желание идет от изначального признания страны скверной и неполноценной. Вот удастся перекрестить — можно будет рассказать положительный миф в духе «Повести временных лет»: были русские «зловидны» и «зверообразны», а сделались католиками, и святые на небесах не нарадуются на их ангелоподобие.

Герберштейн также выполняет неблаговидную миссию стравливания Московии и турок, после чего Священная Римская империя германской нации загребла бы жар русскими руками.

Отметим, что первые негативные книги о России написаны людьми, которые пришли на Русь далеко не как союзники.

Во-вторых, оценка Руси прямо зависит от успеха миссии иноземца.

Характерно, что один из самых «положительных» отзывов оставил профессиональный моряк — британский капитан Ченслор. Он попал на Русь, совершив великое и рискованное плавание по совершенно не известным ему морям. Это ведь не совсем то, что ехать по дорогам Германии и Польши с пачкой дипломатических писем, поднося к носу надушенный платочек на постоялых дворах.

Миссии дипломатов оказались в основном неудачными потому, что они хотели переделать Россию, исправить ее, изменить.

Олеарию это свойственно меньше, поэтому его описание объективнее.

Ченслор же — моряк, первооткрыватель, торговец, приехал в новую для него и уже потому очень интересную страну. Пережил увлекательные приключения. Познакомился с новыми людьми. Хорошо заработал. Злобствовать вроде ни к чему.

Сравните русофилов и русофобов того времени: среди первых намного больше успешных людей.

В-третьих, оценка России напрямую зависит от личности пишущего.

Британцы Флетчер и Ченслор хотели примерно одного и того же, но у Ченслора все получилось, в том числе и потому, что он другой по своим человеческим качествам. А у Флетчера не получилось, потому что с первых часов пребывания на русской земле он противопоставил себя русским.

А тогда и Россия оказалась плохой, неказистой страной.

Француз Маржерет — профессиональный наемник. Жил наемником, умер наемником. Но он честен, разумен, справедлив. У него есть своя личная точка зрения на любые события, и он не идет против своей совести. В его биографии много битв, но нет ни одного палаческого приключения в стиле Штадена…

Штаден — тоже авантюрист и наемник, слуга многих государей.

Но в отличие от Маржерета это тип, которому в любые времена и при любом устройстве общества красное место на виселице.

Такой, как Маржерет, в чужой стране будет искать себе подобных, чтобы с ними объединяться и дружить. Он будет смотреть на другую страну и народ честным взглядом офицера, искать в них какие-то положительные черты. Ну, хотя бы черты не отвратительные. Ведь неприятно жить и умирать в стране идиотов.

А такие, как Штаден, будут как раз стараться увидеть вокруг грязь и сплошную гадость. Во-первых, по привычке: ведь для него грязь — привычная среда обитания. Во-вторых, для самозащиты — чтобы везде была грязь и мразь, чтобы не слишком выделяться на общем фоне. В-третьих, для самоутверждения: не я один такой. Все вокруг тоже дерьмо.

Вопрос: во что упрется, что выхватит взгляд иноземца? А выхватит он явно то, чего ищет.

Злая француженка, добрый англичанин

Политический миф о России оформляется в момент высшего взлета русской государственности, на фоне побед русского оружия.

Страх вызывает отвращение к источнику страха. Если лев грозен и страшен, просто необходимо объяснить, как жестоко он терзает свои жертвы, как ужасно воняет из его пасти, как гниют остатки мяса под его когтями.

Дело за тем, кто сумеет создать политический миф из уже наличествующих бытовых и литературных мифов. Первой в плеяде «новых творцов» такого мифа стала баронесса Жермена де Сталь с книгой «Записки о России».

Анна Луиза Жермена, в замужестве Сталь-Хольштейн (1766–1817 гг.), принадлежала к верхушке европейской титулованной знати. Дочь барона Неккера — министра Людовика XVI. Талантливая писательница, она выпустила в свет несколько имевших успех романов, ее пьесы шли на сценах европейских театров.

Среди прочих книг Жермены де Сталь — «О Германии» (1810 г.), и «Записки о России» (1812 г.). Германия вызывает у Жермены самые положительные чувства: по ее мнению, немцы — непрактичны, жизнерадостны, романтичны. Поэтому у них плохие дороги (смешно читать с сегодняшних позиций, не правда ли?), их товары скверного качества, но зато жить в Германии легко и приятно.

А вот Россия… Русские по своему характеру деспотичны и жестоки, большая часть русских находится в рабстве. Дочь эпохи Просвещения, Жермена де Сталь придавала огромное значение переписке Екатерины II с Вольтером и Дидро. Вольтер советовал Екатерине освободить крепостных, она не слушалась.

Что можно еще сказать о народе, который не следует совету самого Вольтера?! Русские любят воевать, для них страшно важно завоевывать все соседние народы (Жермена де Сталь поминает и «Завещание Петра Великого»). Потому их собственная земля лежит в запустении. В общем, у немцев дороги плохие от романтизма, а у русских — от свинства. И Екатерина II не раскрепощает крестьян, потому что она по духу русская, не немка.

В. Лебрен «Мадам де Сталь в виде Коринны».

Очень не любила Россию.

На этом примере хорошо видно, что политические мифы о России основаны на трансформации литературных и бытовых мифов. Ядро политического мифа составляет образ России как внутреннего деспота и внешнего врага.

Книга вышла очень своевременно: во время войн Франции с Россией, накануне нашествия «двунадесяти языков».

Потом на короткий срок общественность в Европе притихла…

Как-никак Россия была «дорогим союзником», да еще ее армия стояла в Париже.

Как раз тогда, после наполеоновских войн, появилась книга, автор которой был вполне доброжелателен в отношении России. «Россия глазами иностранца» Джеймса Александера (1803–85) впервые опубликована у нас почему-то совсем недавно, в оригинале именовавшаяся «Путешествие на войну на Востоке через Россию и Крым». Тогда шла русско-иранская война, на которую, собственно, автор и ехал.

В 1829–30 годах Александер много попутешествовал по России, побывал в обеих столицах, проехал на санях через всю Украину, побывал в Крыму, в Одессе. Стал одним из немногих иностранных офицеров, получивших персональное разрешение Николая I побывать в закрытом городе — Севастополе и осмотреть корабли Черноморского флота.

Похоже, Александер путешествовал на деньги британской разведки или Адмиралтейства: его записки даже в официальной опубликованной версии содержат подробнейшие сведения о структуре российской армии, о силе наших кораблей. Остается только догадываться, какие «закрытые справки» он параллельно подавал в британское военное ведомство. Англичане серьезно интересовались русским военным потенциалом.

Александер на момент своего путешествия — молодой человек, ему неполных тридцать лет. Аристократ, старинного шотландского рода, окончил Эдинбургский университет, профессиональный военный, любитель путешествий (за свою долгую жизнь он объехал практически весь белый свет — служил в Индии, Бирме, Персии, Турции, Африке), много писал — в общем, интересный человек.

Его записки о России исключительно позитивны. Как-то из Крыма в Петербург он ехал в открытых санях при жестоком морозе. Морозы тогда были не такие, как сейчас, — до минус 30–35 градусов, так что лощеный британец успел познать все прелести русского климата. Был даже арестован по обвинению в шпионаже и выпущен только после личного вмешательства Николая I. Но удивительно — у него остались прекрасные впечатления и о России, и о русских. Почему? Еще только задумав посетить Россию, Александер стал изучать русский язык, прочитал массу произведений англичан о России, начиная с книги выше нами поминавшегося Ричарда Ченслора, который был в XVI веке еще при Иване Грозном. Но приехал тем не менее Александер без особых предубеждений. Что интересного он пишет? Прежде всего, он описывает армию. Крайне высоко как кадровый офицер оценивает систему военной подготовки. Его поражает неприхотливость и терпение русского солдата, привычка к скудной и однообразной пище. При этом ловкость, сноровка и быстрая обучаемость. По его словам, бородатый мужик до 25 лет может ни разу не видеть моря. Но вот его берут на флот, и он тут же научается карабкаться по корабельным снастям, «и через полгода этот бывший вольный хлебопашец становится отличным моряком».

«Русская армия поразила меня тем, что в любом месте империи, в самых: удаленных друг от друга пунктах (от Финляндии до Севастополя), так же как и на театре военных действий, солдатская форма выглядит так, как будто ее сшил один хороший портной. Сколь совершенна — восхищается английский офицер, — должна быть система которая создает такое — качественное — единообразие в одежде и подготовке солдат!»

Конечно, он и критикует систему — критика касается повсеместного взяточничества при Николае и злоупотреблений чиновников. Однако тут же Александер, как человек уже поездивший по свету, замечает, что в этом нет ничего исключительного: «злоупотребления существуют во всех, особенно азиатских, странах».

Со свойственным англичанам чувством юмора он относится к российской специфике, в частности к особенностям коммуникаций в необъятной стране: «Для иллюстрации того, сколь трудно доставить в отдаленные уголки этой необъятной империи даже газеты, могу привести пример. Губернатор Камчатки генерал Риккардо получал газеты лишь дважды в год. Тем не менее он сумел использовать их самым лучшим образом: как только приходила почта (с полугодовой подшивкой), генерал складывал газеты по числам и ежедневно, за завтраком, прочитывал „свежую“, узнавая новости ровно годичной давности. Он никогда не нарушал этого правила. Генерал рассказывал, что он так переживал события, описываемые в газетах, будто они происходят в настоящий момент».

Вот такая была разница во времени — это вам не девять часов самолетом между Москвой и Петропавловском-Камчатским.

Недавно побывав на Камчатке, я как-то вообще не почувствовал особой оторванности от «материка». Разве что в московские офисы приходилось звонить ночью.

Александер высоко оценивает личные качества русских, много описывает бытовые сцены, народные обычаи. А покидая Россию, признается: «Никогда не забуду и очень ценю доброту и гостеприимство русских».

Поскольку автор владел русским языком, то общался не только по-английски и по-французски с дворянами, но и на улицах, с извозчиками, торговцами, таможенниками, солдатами. Внимательно изучал русскую историю перед поездкой. В его книге есть упоминания русских писателей, художников, архитекторов, ученых. Довольно подробно описывает он историю гибели Грибоедова в Персии, давая свою версию событий, полагая, что русские даже не подозревали, насколько озлоблены против них персы, испытавшие от России унизительное военное поражение. Но оправдывает наш МИД, ибо: «с восточными людьми вообще очень трудно иметь дело». Кстати, Александер — первый из англичан, кто упоминает о личных встречах с Пушкиным. Александер представил Александру Сергеевичу стихи популярных тогда в Англии поэтов и, возможно, именно это знакомство оставило «английский след» в творчестве нашего национального гения. В целом русские для него — «великая нация».

Провинциальные помещики для простоты переиначили его полное имя Джеймс Эдвард на русский лад и звали Яков Дмитрич. И видя его позитивный настрой, сразу посчитали «своим».

Конечно, вся та пирамида негативных представлений о России и русских, которая складывалась веками благодаря книгам предшественников Александера, довлела и над ним. И только, думаю, благодаря своему достаточно молодому возрасту, свежести взгляда и характерному здоровому скептицизму, недоверию к авторитетам, англичанин смог взглянуть на нашу страну непредвзято.

Он даже критикует других иностранцев, оставивших книги о России.

«Пишущие путешественники должны избегать существующих (существующих! — В. М.) предрассудков и общих мест; не следует делать ни широких обобщений, ни скоропалительных заключений. Расскажу о причине несправедливого суждения о русских знаменитого путешественника Кларка, человека, вне всякого сомнения, очень способного и знающего. Его раздражение взяло верх над разумом, и он делал вывод на ложном основании: по одному судить обо всех».

Александер подчеркивает, что такие сочинения очень вредоносны, поскольку, «давая волю раздражению, они ставят под удар не только своих соотечественников, следующих по их стопам, но и раздувают вражду между народами, забывая, что мирные отношения отвечают интересам всех стран».

Путевые заметки Джеймса Александера — замечательная книга, и жалко, что подобного рода сочинения за наш государственный счет не издавались и не распространялись тогда в Европе… Лишь десять лет спустя напишет свою 100 %-но противоположную книгу француз Астольф де Кюстин. И она, конечно, станет гораздо, гораздо более популярной.

Здесь птицы не поют… Боятся полиции

Да не буду я понят так, что только плохому человеку может не нравиться Россия. Любовь — дело добровольное. В конце концов, не обязан никто любить Россию.

Но за что ж нас так ненавидеть-то? Нейл Смит Браун, в 1850–53 годах посол США в Санкт-Петербурге, писал о русской столице «как о живом трупе. Здесь даже птицы не поют, боясь, вероятно, что их может арестовать полиция». Так что корни устойчивого представления о русских, а позже о советских людях, как о рабах, людях с атрофированным чувством свободы — эти корни уходят далеко-далек о, в XIX, а то и в XVIII век.

Правда, другой посол США в России в 1840–41 годах — его предшественник, Черчилль Камберлинг, пишет обратное: что главным источником впечатлений о России являются «ежемесячные измышления английских и французских журналистов, которые считают очень прибыльным делом оскорблять Россию и русских. Сейчас почти что опасно говорить что-либо положительное о русских — так распространено в Европе и Америке представление о том, что они представляют собой нацию невежественных и диких варваров, не восприимчивых к цивилизации и пригодных только к цепям, в которых их по-прежнему содержат».

Было бы странно, если бы становление СССР не породило новых политических мифов о России за границей. Первые из них ввел еще У. Черчилль в 1918 году. Так сказать, «Это все придумал Черчилль / В восемнадцатом году». Обосновывая необходимость интервенции, он объяснял британцам, что воюют они с народом, который всегда противостоял Европе. Если не победят они, то Россия рано или поздно завоюет и их самих…

Гитлеровская Германия породила свои политические и исторические мифы о России. Эти мифы, в частности, выразились в знаменитом «пропуске в плен». Советским солдатам советовали идти сдаваться со словами: «Бей жида-политрука, морда просит кирпича».

Потрясает немецкий фильм «На востоке», в котором убитый «комиссар» изображается с рогом на затылке. С самым натуральным рогом, как у динозавра.

Гитлеровская пропаганда была поразительно тупой и примитивной, она скорее смешила, чем пугала Россией. К тому же вскоре наступил 1945 год, история не предоставила шансов ведомству Геббельса реализоваться в полную силу.

Совсем другое дело — мифотворчество в США.

Не буду в этой краткой версии «Мифов о России» пересказывать голливудские фильмы с участием «русских». Ставлю кавычки сознательно. Думаю, читатель сам видел: «Империя зла» в них представлена одновременно дикой, пьяной и нелепой.

Редкий американец, побывавший в СССР, отказывал себе в удовольствии набросать образ советского неандертальца, гомо советикуса, который резко контрастировал с аналогичным портретом его упитанных и оптимистичных соотечественников. Наши гомо советикусы выглядели дикарями и вообще как бы не европейцами.

Процитирую книгу некоего советолога Дэвида Саттера «Век безумия»: «Русские в массе своей невысоки, чтобы не сказать приземисты, неприхотливы, плохо одеты, к тому же это люди мрачные и неулыбчивые с одутловатыми лицами и налитыми кровью глазами».

Вот как! Этот же Дэвид Саттер, побывав помимо Москвы в нескольких провинциальных городах, в частности в Шадринске, описывает сцену в местном ресторане. Не испытываю никакой особой любви к советскому быту, особенно быту провинциальному — плохо мы жили, и власть людей за людей не считала, что было, то было, — но как это смакует американец, это же просто песня! Салтыков-Щедрин отдыхает! «Приземистый красноармеец танцевал с полной девушкой в черно-белом платье в горошек. Другой военный с редеющими волосами и вялым подбородком плясал с высокой черноволосой женщиной с мощными бедрами. Грузин с черными бакенбардами и угловатыми чертами лица танцевал с крашеной блондинкой в джинсовом костюме. А румяный мужчина со спутанными сальными волосами в синей спортивной рубашке, обтягивающей его огромный живот, — с крупной рыжеволосой девицей с яркой помадой на губах и золотым зубом. Один подпрыгивал, другой раскачивался, а третий скакал на месте, четвертый лапал партнершу пониже спины… Толстушки трясли бедрами. Пьяные отбивали ритм. Все двигалось с безумным видом в такт оглушающей электронной музыке, которая заглушала все разговоры. И даже стены от нее вибрировали».

Мда… Ну, много таких сцен можно было наблюдать в СССР. Во многих ресторанах, во многих городах. Но думаю, на дискотеках 70-х типа хиппо-панка-непонятно-чего в Америке тоже можно было много чего увидеть. Но, увы, само выражение «гомо советикус» — это не на Западе придумали. Не Бжезинский, не Пайпс. Это наши как раз придумали — «выдающиеся мастера культуры». Так назвал свою книгу философ Александр Зиновьев, автор «Зияющих высот».

Отметим, что такой особой, странною любовью американские политики Россию любили всегда, вне зависимости от идеологического противостояния, вне зависимости от текущей международной обстановки и от того, кто в этот момент Россией правил: царь или Генеральный секретарь.

Знаменитые слова голливудского актера и президента Рональда Рейгана, сыгравшего не в одном вестерне, про «СССР — империю зла», произнесенные в 1980 году, подводят итог созданию образа. Сказаны они были в начале афганской военной кампании, но имели в виду всю внешнюю политику СССР и весь образ СССР в целом.

Р. Рейган.

Кстати, самый популярный президент США в XX в. после Дж. Кеннеди.

Традиции первых средневековых исследователей России были подхвачены и политологами второй половины XX века.

Среди которых стоит выделить таких господ, как Маршалл Голдман, Джеймс Биллингтон, Ричард Пайпс, Роберт Такер и Збигнев Бжезинский. Отцы советологии, ну и, соответственно, русистики.

Миссионерский пыл некоторых американцев и англосаксов в отношении России — не угасает уже несколько сотен лет. Со времен Петра I они всячески пытаются цивилизовать варваров. В этой связи привожу слова одного бостонского политика, некого Генри Патнема: «Не должны ли мы, стремясь на Запад, вырвать из мрака Россию и позволить радостному свету свободы проникнуть в суровую крепость Сибири, а движущимся вперед знаменам демократии войти в угрюмую твердыню московитского деспотизма».

Боже мой, как образно…

Или вот другой известный американский журналист, советолог Джордж Кэннон, автор книги «Сибирь и ссылка» (забавно: главная «русская» книга у Биллингтона — «Икона и топор» — у них там что, кто-то один названия штампует?): «Русские страстно желают стать свободными и последовать примеру Соединенных Штатов».

И с чего вы, спрашивается, это взяли? И кто вам сказал, что, став свободными, надо обязательно следовать примеру США? Других свободных стран история не знает? А вот что пишет по поводу современной России американская газета № 1 «Нью-Йорк Таймс» от 15 декабря 2004 года: «По странам, называемым в России ближним зарубежьем, слышен стук копыт. Это едет Всадник без головы… Черной тенью в ночи скачет в поисках своей головы Владимир Путин… Путин ведет Россию к фашизму…».

Майн Рид, ни дать ни взять, правда подписано: Кристоф Николас Д.

При особом желании меня можно обвинить в тенденциозном подборе цитат. Да пожалуйста! Все это опубликовано, все это не мной придумано и отражает видение исторической судьбы нашей глазами современных американских элит. А значит, по большому счету — всего Запада.

Еще один яркий пример — статья видного советолога Стивена Роусфилда, которая так и называется: «Россия — ненормальная страна». Роусфилд утверждает: «Россия является ненормальной политической экономией, для которой маловероятны демократизация, вестернизация или развитие свободного предпринимательства в ближайшей перспективе. Нормальной страной следует считать страну с демократическим свободным предпринимательством или социальной демократией типа той, что существует в Европейском Союзе».

Ну, это просто в духе Древнего Египта — феерическое самомнение! Египет — Страна людей, все остальное — Страна псов, Страна озер, Страна дураков… Вот здесь живут люди, а там — нелюди. Америка, Европейский Союз — здесь нормальные люди. А все остальные — ненормальные.

Ну и, естественно, завершается все это у Роусфилда выводом о том, что в какой-то момент Россия могла одуматься и превратиться в нормальную страну, однако после дела ЮКОСа — вот такой он водораздел проводит — «Россия возвратилась к Московии и, несмотря на демократическую риторику, не намеревается совершать переход к демократическому свободному предпринимательству». Я немного знаю изнутри работу Государственной Думы и других важных учреждений, а поэтому не тешу себя иллюзиями относительно эффективности российских демократических институтов и их идеальности. Много чего могу рассказать об этом деле плохого и порочного, но доходить в критике до хамства, как господин Стивен Роусфилд, — это совершенно в духе американского миссионерства.

Обобщая эту «миссионерскую» идею, я бы хотел процитировать норвежского историка Ивэра Нойманна, который много лет занимался исследованием того, как одни государства воспринимаются другими. Он пишет, что Европа на протяжении последних 500 лет — действительно, получается еще со времен Ченслора и Герберштейна — воспринимала Россию исключительно сквозь призму ученичества: «Начиная с эпохи Просвещения она воспринималась как ученик. То хороший (доминирующая версия Просвещения), то наученный дурному (альтернативная версия Просвещения), то двоечник, который должен учиться, но не хочет (доминирующая версия XIX века), то лентяй (версия XX века)».

О странах хороших и плохих

Не дает мне покоя одна старая мысль… Мысль такая: древняя история честнее новой истории, а новая — честнее новейшей.

В той старой, древней истории были державы, которые выясняли между собой отношения путем конфронтаций — как правило, военных (мы не помним экономических конфронтаций в Древнем мире, и вряд ли они были в той форме, в какой привычны сейчас).

Рим воевал с Карфагеном или Александр Македонский воевал с Персией. Мы не рассматриваем эти державы с позиции кто-то плохой, а кто-то хороший. Как понять, кто был лучше: Римская республика или Карфагенская олигархия? Везде были хорошие и плохие люди, у них у всех были разные цели, разные традиции, и в общем шла борьба не на жизнь, а на смерть.

А вот в новейшей истории или, если вам угодно — в современной геополитике, в последние лет 50, а может, 100, происходит старательное навязывание идеи, что страны изначально бывают разными — хорошими и плохими.

Например, Северная Корея, Ирак, Иран — это плохие государства. Хорошие — это понятно, страны западной англосаксонской демократии, т. е. практически вся Европа плюс послевоенная Япония, Южная Корея, например.

Плохие государства — это Советский Союз и Третий рейх. Это большие плохие государства.

А есть маленькие хорошие государства — Эстония, Латвия, Литва. Маленькие, но гордые. Какая-нибудь еще Грузия или Чехия.

И если верить мировым СМИ, тут преследуется какая-то удивительная цель: вбить в голову всему обществу, в том числе и самому населению этих «плохих» стран стереотипные, мифологизированные представления о том, что нет национальных интересов, а есть «общечеловеческие». И в соответствии с ними весь мир поделен на хороших и плохих.

Поэтому даже если вы живете в России, ну не повезло вам, — то не надо иметь по этому поводу никаких патриотических иллюзий. Ибо Россия изначально относится к плохим государствам.

А с плохими честному человеку нужно бороться, бороться во имя «общечеловеческих ценностей».

Вот такое ущербно-извращенное сознание нам навязывается.

Это как в «Обитаемом острове» Стругацких — хочешь не хочешь, а ретрансляторы ментальной энергии включены и облучают они всех поголовно. Отключить их нам не дано, значит, просто будем давать себе отчет: это гипнотическое излучение есть, это надо знать.

Про Сталина, соху и конкуренцию

До XVI–XVII веков Россия не была конкурентом для стран Запада. В эпоху Древней Руси разные области Европы жили слишком изолированно. В XIV–XV веках Европа только приближалась к границам Руси. А в начале XVI столетия, после завоевания Псковской земли, централизованное государство Российское, Московия, становится реальным конкурентом Запада. И экономическим конкурентом, и геополитическим.

Россию начинают бояться. И принимают меры, порой не особо корректные. В 1547 году Иван Грозный поручил послу Гансу Шлитте завербовать в Европе и привезти в Москву докторов, которые умеют ходить за больными и лечить их. Найти также книжных людей, понимающих латинскую и немецкую грамоту, мастеров, умеющих изготовлять броню и панцири, горных мастеров, знающих методы обработки золотой, серебряной, оловянной и свинцовой руды, людей, которые умеют находить в воде жемчуг и драгоценные камни, золотых дел мастеров, ружейного мастера, мастера возводить каменные и деревянные города, замки и церкви, полевых врачей, умеющих лечить свежие раны и сведущих в лекарствах, людей, умеющих привести воду в замок, и бумажных мастеров.

Примерно тем же занимались в большей или меньшей степени впоследствии все российские государи, наиболее активно, как мы знаем, — Петр I. Нанимали иностранцев, заимствовали технологии и старались взрастить и обучить с помощью иностранных мастеров свои «национальные» кадры.

Мало кто сегодня помнит об этом, но одним из важных факторов успеха стальной индустрии стало активное использование именно зарубежного опыта и технологий. «Покупали» не просто «специалистов» — инженеров из США и Европы, давали подряды западным индустриальным проектным бюро на проектирование и «архитектурный» надсмотр за сборкой и отлаживанием целых заводов, промышленных комплексов.

Мы все знаем о купленном в Италии и собранном в Тольятти «под ключ» ВАЗе.

Но мало кто знает, что проекты десятков гигантов отечественной индустрии, основанных в 30-е годы XX века, тоже «под ключ» приобретались на Западе. Это был разумный шаг, пожалуй, единственная возможность не изобретая велосипед, в кратчайшие сроки совершить индустриальный рывок.

Недавно я побывал на знаменитом Волгоградском тракторном заводе имени Ф. Э. Дзержинского, когда-то — крупнейшем предприятии Поволжья. Да-да, это тот самый знаменитый Сталинградский (тракторный) танковый завод, на территории которого разворачивалась Сталинградская битва, и, собственно, на территории которого она и закончилась — пленением последних окруженных немецких частей, уже через несколько дней после официальной капитуляции Паулюса. Любопытно, что в течение всех долгих месяцев Сталинградской битвы линия фронта так и проходила — прямо по территории завода, ни одной из сторон не удавалось захватить его полностью. Так вот, директор рассказал историю предприятия: построено оно было в рекордные сроки полностью по американскому проекту, весь технадзор осуществляли 200 специалистов-иностранцев — из них половина осталась работать на заводе и после его запуска в 1932 году.

Именно по этой технологии Сталину удалось, по словам одного английского историка, «приняв Россию с сохой, оставить ее с ракетами» — хотя эта фраза, как многие другие, совершенно незаслуженно приписывается У. Черчиллю.

Будем объективны: то, что Россия в 1920-е годы оказалась «с сохой», с полностью разрушенной экономикой, транспортной системой, энергетикой и инфраструктурой — заслуга не в последнюю очередь самих большевиков, в том числе Джугашвили и сотоварищи. В общем, попыткам современной России произвести мену — «сырье в обмен на технологии», уже лет этак 600.

А тогда, в 1547 году, Шлитте выполнил задание царя, завербовав 123 человека. Однако Ливонский орден опасался того, что привезенные Шлитте мастера усилят военный потенциал Русского государства. Он попросил любекский магистрат сделать все возможное, чтобы не пропустить Шлитте и его спутников в Москву. В Любеке Шлитте задержали и посадили в тюрьму. Мастера, естественно, разошлись. Один из них попытался было самостоятельно пробраться в Россию, но был схвачен в двух милях от русской границы и казнен (!).

Вторую группу ремесленников, которую возглавляли доктор права Иоганн Цегендер фон Россенек и некий Вольф из Страсбурга, также постигла неудача. Их захватили в Вендене и продержали в заключении пять лет. Цегендера отпустили лишь в июне 1553 года, взяв с него клятву не пытаться пробраться в Московию. Ремесленники же остались на службе в Ливонии.

Эти истории типичны для того времени. Здесь ясно виден страх перед конкурентом.

Вообще все очень напоминает пресловутую американскую поправку Джексона-Вэника.

Чем провинились классики?

В конце XIX века население империи насчитывало около 140–150 миллионов человек. Столько же, сколько сейчас в Российской Федерации. Это при том, что территория империи тогда была, пожалуй, в два раза больше (почти весь СССР, Польша, Финляндия, «доминионы» — Монголия, Северный Китай (Харбин) и тогдашняя наша Аляска, вместе взятые) нынешней России. Всего этого «исполина» обслуживало 170 тысяч чиновников. Численность современного чиновничьего аппарата России (включая федеральный, региональный и муниципальный уровни) выше, чем в СССР, и составляет по разным технологиям подсчета более 1,5 миллиона человек! И это не считая бесчисленных сотрудников различных ГУПов, надзоров, «окологосударственных» разрешительно-согласовательных организаций и пр.

Получается, что в царской России на тысячу жителей приходилось 1,2 чиновника, в СССР на пике государственного строительства в 1991 году — уже 4,8, а в современной России — более 10.

И это при том, что мы взяли число российских чиновников по САМОМУ минимуму…

Выходит, что тот самый «типичный» Акакий Акакиевич в куцей шинельке, поскрипывая гусиным пером, работал в 10, а то и в 50 (!) раз эффективнее современного чиновника, со всеми его хрюкалками-мигалками, ксероксами, серверами, электронными почтами и фельдсвязью, то есть немыслимыми, фантастическими по сравнению с XIX веком средствами коммуникации, накопления и анализа информации, способами повышения эффективности труда!

И. Крамской «Л. Н. Толстой».

Создал одного из немногих абсолютно положительных русских мужских литературных героев. До конца романа герой не дожил…

Но вернемся из фантасмагории настоящего в литературный XIX век. Возникает естественнейший вопрос: а как получилось, что русская классика практически не отразила образа типичных российских мещан и дворян своего времени? Или того же суперэффективного Акакия Акакиевича Башмачкина? Так мало создала положительных героев? Тех, о ком начал писать Пушкин, сделавших знаменитыми его «Повести Белкина»? Почему классическая литература в России не вела рассказ о людях, действительно сделавших что-то хорошее и важное? О героях 1812 года написано «Бородино» М. Ю. Лермонтова, о них немало писал и Л. Н. Толстой. Но ведь могли быть сотни книг! В Британии из книг о 1815 годе, о Ватерлоо собраны целые библиотеки. У нас подобного нет и в помине.

Существует гениальный британский сюжет о гибели чуть ли не всего элитнейшего 93-го кавалерийского полка под Севастополем — миф о том, как во время Крымской войны и осады англо-франко-турецкими войсками Севастополя некий полусумасшедший английский генерал приказал атаковать в конном строю русские позиции.

Кавалерийская атака при повышении местности более чем на 15 градусов была тогда прямо запрещена всеми уставами всех армий мира. Атака не могла не кончиться трагедией. Представьте: больше тысячи британских кавалеристов в красных мундирах медленно скачут к русским позициям под Севастополем. Медленно — потому что вверх! Под углом в 20 градусов! Описывает эту историю и Лев Толстой… «Мы плакали, когда в них целились».

В этой атаке полегли сыновья чуть ли не всех известных дворянских семей Британии, дети принцев, графов и лордов. Тем не менее в Британии внимание обращено не на идиотизм приказа, а на то, как полк беспрекословно и бесстрашно его выполнил. Поведением кавалеристов гордятся. Они знали, что идут на верную смерть, но честно выполнили свой долг. Киплинг написал об этом военном эпизоде прекрасную балладу «Атака красной кавалерии». В центре Лондона как-то случайно забрел я в «фирменный британский паб», который так и назывался: «Бар красной кавалерии». Повсюду в нем висят картины, на которых с экспрессией выписана эта атака, все каски, мундиры, подпруги, кивера, шашки. Старинные запыленные воинские атрибуты с любовью развешаны на стенах и расставлены на полках. Романтика невероятная: истинные англичане всегда готовы выполнить любой приказ и погибнуть во имя королевы и Британии.

А вот похожая русская история: 1805 год, под Аустерлицем два эскадрона русских кавалергардов получили приказ атаковать французское каре.

«Сражение при Аустерлице 20 ноября 1805 г.». Гравюра И. Ругендаса. 1810-е гг.

Кутузов, кстати, будучи под Аустерлицем «замом главкома Александра I», настаивал, что диспозиция проигрышная и австро-русским войскам надо не сражение принимать, а отступить. Как всегда, он был обвинен в пораженческих настроениях и, как всегда, оказался прав.

Плотное скопление ощетинившихся французских штыков, на которое скачут всадники в шитых золотом белых мундирах. Красота неописуемая! Ведь кавалергарды — самый цвет русской армии, брали туда исключительно детей дворян, да не простых — через одного князья, графы, бароны. Служить в кавалергардском полку было большой честью. Там, как и у англичан, «cream of the cream» высшего общества. Но, увы, приказ столь же идиотский (такой же, как и у англичан в Крыму спустя 50 лет), атака столь же бессмысленна, сколь и бесстрашна. «Кавалергарда век недолог…»

Почти все погибли, единицы, сбитые с лошадей, попали в плен.

Наполеон сказал по этому поводу, что никогда не видел такой красивой и бессмысленной атаки. Он спросил у одного из уцелевших офицеров: зачем они атаковали в поле в конном строю каре? Тот ответил, что эскадрон получил приказ и должен был его выполнить. Наполеон смахнул скупую мужскую слезу профессионального солдата и всех пленных велел отпустить.

Отголоски этой истории есть у Льва Толстого — в описании сражения, в котором получает смертельную рану Андрей Болконский. В первых версиях романа он умирал. Но очень уж нужен был Толстому этот персонаж, не мог он его убить в начале книги. И в более поздних версиях романа Болконский выздоравливает.

В общем, история такая же, как с атакой красных королевских всадников на русские позиции. Результаты те же. Но выводы делаются иные.

В России говорят о безграмотном генерале, пожелавшем выслужиться перед Главкомом русской армии под Аустерлицем — Императором Александром I, и делают выводы в духе: «только у нас такое возможно». Совершенно не желая говорить о мужестве и верности долгу, о героизме исполнителей.

А потом эту историю вообще совершенно забыли. То ли не могли мы после 1917 года спокойно признаться, что элита русского дворянства, все эти Фамусовы, Скалозубы, Онегины, Печорины ничуть не в меньшей степени проявляли мужество и «массовый героизм», чем воспетые Герасим Курин и Василиса Кожина, то ли просто не умеем гордиться самими собой.

И вот наша литература полна персонажами типа Раскольникова, Акакия Акакиевича, в лучшем случае мечущихся «лишних людей» а-ля Печорин. И почти никто из воистину великих писателей XIX века не хочет рассказать о других героях нашего времени. Не хочет или не может? Как у нас забыли о красивой и самоубийственной атаке кавалергардов, так и любые патриотические слова русских писателей на протяжении поколений замалчивались, вымарывались, «забывались».

Программа предмета «литература» призвана была служить коммунистическому воспитанию учащихся. И служила — как умела.

14 декабря 1825 года закончилось краткое время романтизма героев 1812 года. И в великой русской литературе начался век постоянного оппонирования с властью.

В. А. Тропинин «А. С. Пушкин».

Отношения гения литературы и Николая I — одна из загадок нашей истории.

Порой вообще кажется, что последним, кто с определенной симпатией относился к персоне Императора Всероссийского, был А. С. Пушкин.

Николай I, думаю, на самом деле был его искренним поклонником, в отличие от тех картинок «персонального цензорства», что рисовали нам школьные учебники.

Кстати, в отношении учебников. Подчеркну, мы с вами говорим, естественно, не обо всей русской литературе XIX века, а лишь о той ее части, что официально признана у нас и за рубежом классикой.

Это действительно великие мастера: Лермонтов, Гоголь, Достоевский, Салтыков-Щедрин, Толстой, Чехов, отчасти Некрасов.

Список можно продолжить. Но беда в том, что осознавая себя «больше, чем поэтами», эти авторы невольно создали удивительно сложный, постоянно рефлексирующий, мечущийся и довольно малосимпатичный образ русского литературного героя. Это, несомненно, способствовало тому, что страна продолжала «самоубеждаться» в самых черных, негативных представлениях о самой себе.

Порой кажется, что во всей русской литературе того времени есть только один положительный герой, на которого молодежь могла бы равняться без оглядки — все тот же Андрей Болконский. Да и тот рано погибает.

Россия вела войны с Турцией, справедливые в большей или меньшей степени войны на Кавказе, в Средней Азии. Как получилось, что в литературе они не отражены, не воспеты их герои? В Британии на «индийскую тему» написаны тысячи книг разного уровня талантливости и успешности. А где в России романы, в чертах героев которых читатель угадывал бы сурового Ермолова, романтика Анрепа, ехидного «Грибоеда», блестящего покорителя Самарканда и Коканда генерала Скобелева? Где литература о трудностях дальних походов, о подвигах, свершениях, потерях и познании истин громадного и важного пути? «Туркестанские генералы» — название одного стихотворения Н. С. Гумилева. ОДНОГО СТИХОТВОРЕНИЯ. Не написано ни одного романа, героем которого бы стал какой-нибудь офицер, принимавший участие в среднеазиатских походах.

В XX веке у хитреца-беллетриста Бориса Акунина появляется положительный герой Эраст Фандорин. Самый ловкий, самый умный, самый проницательный. К тому же красавец и любимец женщин.

Г. Чхартишвили (Акунин) как-то подметил в своем интервью, что успех Э. Фандорина обусловлен именно полным отсутствием в русской литературе до и постсоветского периода положительного мужского персонажа.

Добавлю от себя: умница и тонкий стилист Акунин, конечно, имел в виду «ЛИТЕРАТУРУ».

«Шедевры» а-ля Фридрих Незнанский и Дарья Донцова, а также мегатонны макулатуры о «ментах», «ворах», «героях Чечни», «спецназе» и тому подобном мы будем относить к «другой стороне Луны».

Но, увы, и Эраст Фандорин по жизни обречен на одиночество, и непонятно: получает он воздаяние за свои качества или наоборот, наказан за свои достоинства? Не замечаем мы и своих открытий. Во время кругосветных путешествий Ф. Ф. Беллинсгаузена и М. П. Лазарева на шлюпах «Восток» и «Мирный» в 1819–21 годах русские совершили грандиозные открытия.

Джеймс Кук писал, что он проник на юг «так далеко, как это только под силу человеку».

Но русские проникли гораздо южнее Дж. Кука, в те области Южного океана, куда он считал «принципиально невозможным» попасть.

17 января 1821 года русские моряки первыми из всех людей Земли (!) увидели обледенелые откосы высокого берега Антарктиды и назвали ее «берег Александра I». По своему месту в истории этот подвиг близок к покорению полюсов, к выходу человека в космос. Он ничем не меньше подвига Колумба или Магеллана.

Впервые в истории мореплавания русские обогнули Антарктиду, установили размеры этого колоссального обледенелого материка.

Ф. Ф. Беллинсгаузен.

Имя его достойно стоять рядом с именами Д. Кука, Ф. Магеллана и X. Колумба.

С тех пор на карте Антарктиды есть залив Новосильцова и мысы Демидова, Куприянова и Парадина, острова Анненского, Лескова, Высокий и Завадовского, море Беллинсгаузена.

Плавание Ф. Ф. Беллинсгаузена и М. П. Лазарева в Антарктиду.

В Тихом океане появились «острова Россиян» — архипелаг тропических коралловых островков. Отдельные атоллы в этом архипелаге названы именами Кутузова (Макемо), Крузенштерна (Тихекау), Румянцева (Тикеи), Лазарева (Матаива) и Барклая-де-Толли (Рароиа).

В Англии писались приключенческие романы, ставились пьесы о китобоях, захваченных в плен дикарями, о пиратах Индийского и Тихого океанов, о мятеже на корабле «Баунти», то есть по поводам несравненно менее значительным. Тот же Джеймс Кук стал героем более чем 20 известных романов и около 40 драматических произведений.

А где в России пьесы и романы о капитанах Крузенштерне и Лисянском? Где пьеса — условно — «Середь льдов и ветров» или «Как русские открывают Великий Южный Материк»? Где повествования о плавании графа Резанова в Русскую Америку и о том, как русские осваивали Аляску и Калифорнию? Нет книг об этих подвигах ни в XIX веке, ни в начале XX (до 1917 г.) века. По крайней мере, в классике того времени, современнике великих русских географических открытий нет даже намека на это. ПОЧЕМУ?! В конце XX века появилась «Юнона и Авось».

Хотя бы из этого рок-спектакля мы узнали, что русские осваивали не только Аляску, но и Калифорнию. В то же самое время сами американцы сняли целую «мыльную оперу» о приключениях графа Резанова.

Увы, ответ может быть только один, и ответ очень грустный: потому, что в этом снова проявилась раздвоенность сознания русского образованного слоя.

Ю. Ф. Лисянский. Командир корабля «Нева».

Русские невероятными трудами, героизмом и самоотречением строили громадную империю.

Они осваивали почти безлюдные, суровые пространства Севера, Сибири, побережья Тихого океана и Аляски. Все эти земли связывали дорогами, строили крепости, из которых вырастали целые города, — как из станицы Верной вырос город Алма-Ата, а из заложенной в 1818 году крепости Грозная — город Грозный, столица Чечни. Русские наладили управление этими территориями.

И если бы даже не все, если бы значительная часть чиновников была бы такой же, как герои Салтыкова-Щедрина и Гоголя, империя мгновенно развалилась бы. А она не развалилась.

Но вот парадокс: русскую интеллигенцию, образованный слой России эти достижения не интересовали. Классика отразила жизнь не такой, какова она была в реальности. А такой, какой ее хотел видеть русский образованный слой. Иностранные наблюдатели в собственной стране.