Скитания

Глава 5 ИЗ ГОТЕНХАФЕНА В ЛОРИАН

Хельмут Коппельман поехал из Штральзунда в восточном направлении. «Училище подводников, Готенхафен», — значилось в его документах.

Солнце светило совсем по-весеннему, когда группа в составе тридцати человек прибыла к месту назначения. Среди них были и рядовые моряки, и обер-ефрейторы, и унтер-офицеры, которые уже успели понюхать пороху в Норвегии или во Франции на Атлантическом побережье.

Город Готенхафен имел современный вид. Хельмут смутно помнил, что Куле рассказывал что-то о его возникновении. В январе 1919 года Польша получила узкую прибрежную полоску земли. Молодое государство с огромным энтузиазмом воздвигло на месте бывшей рыбацкой деревни мощный океанский порт Гдыня. В гимназическом атласе Хельмут видел «Гдинген» и никак не мог разобраться, почему так исказили польское название, придав ему бессмысленное немецкое звучание.

Поляки гордились своим новым городом. Он был прекрасно спланирован — светлый приветливый. В 1939 году город переименовали в Готенхафен. Правда, доктор Феттер очень сомневался, что готы когда-либо бывали здесь. «Так ведь он всегда чем-то недоволен, — подумал Хельмут. — Готенхафен звучит истинно нордически и свидетельствует о нашем уважении к традициям».

Прибывшие матросы сомкнутым строем двигались вдоль кварталов высоких зданий, магазинов, кафе, заботливо ухоженных скверов. В порту они сняли рюкзаки и остановились перед громадным линкором «Гнейзенау». При виде такого корабля с многочисленными орудийными башнями у Коппельмана сильно забилось сердце: ведь он всегда мечтал попасть на большой корабль!

Однако на более близком расстоянии матросы обнаружили, что их первое впечатление было обманчивым. Серый гигант неестественно глубоко погрузился в воду. Он выглядел не грозным покорителем океанов, а беспомощным калекой, ни на что не годным нагромождением металла. Коппельман ничего не понимал. Ведь всего два месяца назад «Гнейзенау» благополучно проследовал через Ла-Манш. Во всяком случае, так сообщалось в сводках.

Обер-ефрейтор из Киля был в курсе случившегося. Он объяснил, что корабль наскочил на мину и получил тяжелые повреждения. А когда он стоял на ремонте в Киле, английские бомбардировщики нанесли по нему несколько ударов. Его палуба очень пострадала от пожаров. Было решено отбуксировать «Гнейзенау» в более безопасное место. И вот теперь он стоял в Готенхафене в таком плачевном виде. И только внушительные размеры корабля свидетельствовали о его былом величии.

Училище подводников выгодно отличалось от старых прокуренных казарм, в которых Коппельман провел свой срок новобранца. Современное здание, где раньше размещалось управление порта, перестроили и отвели под учебный корпус. Из окон жилого помещения Хельмут наслаждался широкой панорамой гавани и полуострова Хеле, заросшего лесом.

Занятия начинались только через несколько дней, и у молодых людей оказалось много свободного времени — по вечерам их даже отпускали в увольнение. После строгого режима, в котором Коппельман прожил несколько месяцев подряд, он в полную меру наслаждался свободой.

Унтер-офицер любезно пригласил его и еще несколько новичков совершить дневную прогулку на яхте. Училище располагало добротными яхтами. С самодовольной улыбкой унтер-офицер заявил, что раньше они находились в частном владении у поляков, ну а теперь, пожалуй, не найдешь ни одного собственника, который бы осмелился протестовать против конфискации его имущества. В противном случае он бы обеспечил себе несколько лет пребывания в Штутгофе.

Матросы вопросительно взглянули на него.

— Это концентрационный лагерь, он здесь совсем рядом, — равнодушно заметил унтер-офицер.

Он брал с собой новичков не из чувства любви к ним. Сопровождающие его должны были непременно заплатить за ящик пива. После трех-четырех выпитых бутылок матросы сильно захмелели, поскольку никто из них не взял с собой ничего перекусить. Коппельман почти ничего не пил, поэтому ему пришлось простоять за рулем большую часть пути.

Унтер-офицер жил в Готенхафене с 1939 года и непосредственно участвовал в создании училища, о чем он не преминул поведать новичкам:

— Три дня подряд мы жгли документы, чтобы освободить шкафы. Потом приволокли тридцать баб и заставили их сделать приборку здесь… Вы, потаскухи, конечно, работали, но только не на нас!.. Теперь вы в великогерманском рейхе! У нас здесь должен быть порядок, понятно?.. — Унтер-офицер опьянел до такой степени, что принял одного из матросов за польскую уборщицу. — Ты, падаль, — орал он, — я тебя отделаю еще раз!.. Трех таких, как ты, уже забрали в гестапо. Одного звонка туда достаточно!.. — Он расхохотался и захлебнулся, но, прокашлявшись, прорычал: — Право на борт! Лечь на обратный курс!

Коппельман редко имел дело с пьяными, поэтому очень удивлялся его глупому поведению.

— Многое мы увидели в октябре 1939 года, — не унимался унтер. — «Шлезвиг-Гольштейн» нанес тогда удар двадцать восьмым калибром. Вот такие-то дела!.. От бункеров не осталось и следа… — Громкая отрыжка прервала словесные извержения. Теперь унтер-офицеру понадобилось некоторое время, чтобы вспомнить, о чем он только что говорил. — Тогда чуть все не сорвалось!.. Наша баржа стояла в то время в Данциге под парами. Корабль был должен войти двадцать шестого и на следующий день снова уйти… Подумаешь, визит вежливости! Все это дерьмо! Визит просто перенесли на два дня. Прекрасная идея! — Унтер откупорил следующую бутылку и прорычал: — Лагом на Хеле! Там еще сидят поляки, они оказывают сопротивление. Поддать им надо хорошенько, этим подлецам! — Он вообразил себя в роли командира «Шлезвиг-Гольштейна» и приказал обстрелять боевые позиции польских войск. — Выкурить отребье, выкурить всех! В плен никого не брать! Не брать пленных!.. — не унимаясь, орал унтер. Но потом он все-таки устал и мешком рухнул на дно яхты, задев пустые бутылки, которые с грохотом покатились от него.

Хельмут Коппельман почувствовал сильное отвращение к этому человеку и поклялся избегать его в будущем. Юноша решил в свободное время вести дневник, который он начал еще до призыва на флот. Он записывал туда все важные события войны на море, а на первой странице своего дневника красивым готическим шрифтом написал следующие слова: «Без моря жить нельзя».

Последовательная запись основных событий давала ему полное представление о боевых действиях на море. 11 января 1942 года, месяц спустя после объявления войны Соединенными Штатами Америки, немецкие подводные лодки стали нападать на торговые суда у побережья Америки и в районе Карибского моря. Не встречая какого-либо серьезного сопротивления, немецкий подводный флот успешно оперировал на одной из самых оживленных линий морских коммуникаций. Жертвами этих нападений становились крупные суда, чаще всего танкеры, которые перевозили нефть из Венесуэлы в крупные порты на побережье США и Канады. Анализируя газетный материал, можно было сделать вывод, что в действиях подводных лодок временами наступали перерывы. Очевидно, у подводного флота еще не хватало сил и средств, чтобы вести бои на таком удалении от своих берегов. «Вот почему мы здесь находимся! — размышлял Коппельман. — Сейчас самое подходящее время направить в Атлантику как можно больше подводных лодок».

За последние шесть месяцев было потоплено судов общим водоизмещением два с половиной миллиона тонн. Естественно, Коппельман считал, что это число будет постоянно увеличиваться. Так думали и преподаватели.

Основная часть будущих подводников состояла из людей, которые уже прошли необходимый курс морской подготовки и получили специальности артиллеристов, торпедистов, радистов, сигнальщиков, о чем свидетельствовали красные нашивки на их рукавах. Более того, многие из них получили некоторый боевой опыт, когда воевали на борту дозорных и сторожевых кораблей, тральщиков, противолодочных кораблей, переоборудованных транспортных, торговых судов и даже больших военных кораблей. Всех этих людей направили сюда, чтобы восполнить острую нехватку личного состава в подводном флоте. Представители других родов войск, в том числе из пехоты, составляли очень небольшой процент.

С первых же дней Хельмут почувствовал, что преподаватели стремятся подготовить будущих подводников в предельно короткие сроки, дать курсантам как можно больше знаний и привить им необходимые навыки. Едва успевали заканчивать курс обучения одни моряки, как сразу же прибывали другие. Однако число подготовленных экипажей еще не достигло того уровня, который был установлен командованием подводными силами.

Обучение вели опытные специалисты. Одни из них пришли с подводного флота, откуда их списали по ранению или по каким-либо другим причинам. Другие же служили на эскадренных миноносцах и имели опыт борьбы с надводным или подводным противником.

Преподаватели в Готенхафене были несравненно квалифицированнее, чем в Штральзунде. Это Коппельман заметил сразу. Таким типам, как Бок или даже Деринг, здесь нечего было делать. В училище преподавали моряки с боевым опытом, они умели обучать людей и понимали свои обязанности.

Поговаривали, что теперь каждый день на воду спускают по одной подводной лодке, но эти данные, разумеется, были строго засекречены. Нужно было срочно готовить новые экипажи, и выполнению этой задачи было подчинено все. Любая просьба предоставить отпуск немедленно отклонялась, если она мешала учебному процессу. Гауптвахта заменялась нарядами на работу. Обучение не должно было прерываться. Однажды на учебном судне в машинном отделении произошла авария, но в течение ночи ее устранили, и на следующее утро судно уже стояло готовым к выходу в море. Предусмотренные занятия не были сорваны.

Хельмут буквально стонал от беспрерывных занятий. Ему хотелось иметь хоть пару свободных часов, но преподаватель утешал его:

— Пока еще ничего. Вот когда попадешь в Атлантику, там не раз вспомнишь о золотых временах в Готенхафене!

В начале февраля занятия в море неожиданно прекратились. Оказалось, что русская подводная лодка заминировала Данцигскую бухту. Тральщикам понадобилось целых три недели, чтобы очистить бухту от мин. Разумеется, все это время никто в море не выходил. Курсанты тайком радовались, но командование подводными силами во главе с Карлом Деницем было очень обеспокоено случившимся.

Для практических занятий использовались стоявшие у пирса три учебные подводные лодки. Их экипажи привлекались к обучению курсантов.

Подводные лодки выглядели изрядно потрепанными: видимо, во время боевых действий им крепко досталось. В их корпусах около заклепок часто обнаруживалась течь. Коппельман уже стал опасаться, что его будущая подводная лодка может выглядеть так же.

Сначала курсантов учили как быстро спускаться в лодку и выходить из нее к орудию. Каждый подводник понимал, насколько это важно при срочном погружении или при всплытии. Руководил такими тренировками боцман с секундомером. Вначале у двадцати курсантов — среди них был и Хельмут — на эту операцию уходило по две минуты, но потом они сократили это время до одной минуты. Однако курсанты уже не раз приходили в отчаяние, что им когда-либо удастся достигнуть норматива 45 секунд. Тем не менее их показатели улучшались и был даже поставлен рекорд в 35 секунд. Тренировки стоили молодым людям бесчисленных шишек, царапин и синяков, а некоторые получили серьезные травмы.

Для артиллеристов, уже имевших специальную подготовку, почти ничего нового в программе обучения не было. Они неплохо знали свое дело, но при стрельбе по надводным и воздушным целям им приходилось трудно, поскольку на подводной лодке качка гораздо сильнее, чем на большом корабле. Правда, некоторые командиры орудий быстро приспосабливались к новым условиям стрельбы и достигали хороших результатов. Они охотно делились опытом со своими коллегами, но не всегда успешно. Слишком многое здесь зависело не только от индивидуального мастерства и навыков, но и от какого-то особого чутья, которое трудно передается другому человеку. Такие природные таланты высоко ценились, и их брали на специальный учет.

Мечта Коппельмана попасть служить на линейный корабль не осталась тайной для его товарищей. «Сходи как-нибудь в бассейн порта четыре. Там ты увидишь большой корабль!» — говорили они.

Что это — розыгрыш или правда? Чтобы не подвергать себя насмешкам, Хельмут в один из свободных часов незаметно отправился туда. Действительно, в бассейне порта четыре он увидел огромный корабль, упрятанный в строительные леса. Юноше понадобилось некоторое время, чтобы разглядеть в частично окрашенном гиганте авианосец «Граф Цеппелин». На нем не была еще достроена полетная палуба и отсутствовали орудия. Немецкое командование намеревалось использовать этот авианосец для поддержки действий линейных кораблей и броненосцев в Атлантике, а также для поиска вражеских конвоев и воздушного прикрытия своих соединений. Однако позднее пришлось от этих намерений отказаться. После гибели «Бисмарка» строительство этого колосса было приостановлено.

Хельмут никак не мог понять почему, ведь из сводок о боевых действиях на Тихом океане следовало, что авианосцы в современной войне на море играют огромную роль. Англичане тоже располагали такими плавучими авиабазами. А гитлеровское командование при ведении боевых действий на морских коммуникациях полагалось только на подводные лодки. Поэтому роль подводных сил колоссально возрастала.

Многие практические занятия проводились на берегу. Курсанты учились выходить из лежащей на дне подводной лодки с помощью индивидуального спасательного устройства. Коппельману эта зрелищно эффектная операция была знакома только по кинохронике. В обмундировании и специальных масках моряки медленно поднимались через толстый слой воды, придерживаясь за трос. Этот подъем периодически прерывался остановками на определенных глубинах. На теоретических занятиях им объяснили, почему подъем должен происходить медленно и до каких глубин это возможно.

Занятия по корабельным наставлениям и уставам у курсантов не пользовались особой популярностью. Подводная лодка в это время мирно стояла у пирса, и в учебных целях на ней имитировались всевозможные варианты аварий и повреждений. Для обозначения серии взрывов глубинных бомб применялось небольшое количество взрывчатки. Внутри лодки такой слабый взрыв воспринимался спокойно, как в кино. А тем временем экипаж подводной лодки решал различные вводные: требовалось то правильно перевязать двух раненых или заделать течь в одном из кормовых торпедных аппаратов, то восстановить освещение в каком-либо отсеке и отремонтировать переговорную трубу, то разобраться, почему отказал гидролокатор, и т. д. Курсанты старались изо всех сил. Правда, пока рядом с ними находились специалисты, все шло более или менее гладко, но стоило последним предоставить курсантам возможность действовать самостоятельно, как сразу начиналась неразбериха. Особенно тяжело пришлось курсантам, когда из игры вывели торпедистов. Новички с трудом вталкивали огромные «сигары» в торпедный аппарат. Наблюдая за их неуклюжими действиями, один из преподавателей пошутил:

— А если бы в Атлантике навстречу шло судно «Куин Мери»? разве вы успели бы что-нибудь сделать?

В столовой часто происходили беседы между унтер-офицерами и курсантами. На Денхольме это было невозможно. Там унтер-офицеры обедали в отдельном зале, куда новобранцы ни при каких обстоятельствах не имели права заходить.

Унтер-офицер-торпедист Гайльсдорф, награжденный «Золотым щитом» за Нарвик, за кружкой пива откровенно рассказывал о том, что ему довелось испытать:

— Помню, как мы собрались в нашей кают-компании и радовались, что нам наконец удалось избавиться от неопытных и слабых моряков. Но вдруг темноту ночи разорвала вспышка огня, раздался оглушительный взрыв. Я подумал, что схожу с ума. Английские эскадренные миноносцы внезапно ворвались в порт. Никто из наблюдателей их не заметил. Почему вход в порт оставался открытым — непонятно. Как англичане смогли сориентироваться в тумане — для меня до сих пор остается загадкой. Я едва успел спастись, прежде чем наш корабль пошел ко дну. Потом уцелевших списали в пехоту. Я не имел никакого представления о ней. В городе мне удалось сразу же найти пару сапог. Во всяком случае, мы были безумно рады, когда все это кончилось…

Коппельман не верил своим ушам: отсутствие бдительности в военно-морских силах! Невероятно! После рассказа Гайльсдорфа героическая песня о славных боях за Нарвик воспринималась им каким-то издевательством.

Гайльсдорфу очень повезло: его назначили преподавателем в училище. А многие из тех, с кем он служил на эскадренном миноносце, уже давно погибли. Поэтому он всеми силами старался усидеть на этом тепленьком местечке до конца войны. В дальнейшем он намеревался унаследовать мастерскую скобяных изделий от своего отца. Гайльсдорф стремился ничем не выделяться, но к своим обязанностям относился добросовестно, давал своим ученикам приличные знания и поддерживал с ними дружеские отношения, поскольку только так он мог удержаться.

Хельмут вспомнил о Штральзунде. Ведь с тех пор прошло восемь недель. Хайнц Апельт, должно быть, уже на фронте, а Гербер, вероятно, продвинулся по службе.

Выпускной вечер прошел хорошо. Было много напитков: голландское и французское вино, польская водка — и болгарские сигареты. Почти каждая европейская страна представила свой продукт для этого праздничного стола.

— И все это было сделано, разумеется, добровольно, — пошутил какой-то унтер-офицер, и все засмеялись.

Вермахт держал Европу под твердым контролем. Сводки были заполнены новыми сообщениями о наступательных операциях на Востоке. «Наверное, в связи с этим, — думал огорченный Хельмут, — боевые действия на Атлантике несколько сократились».

Торпедист Гайльсдорф был уже не в состоянии в сотый раз пересказывать историю боевых действий в Норвегии: он быстро напился. Его заменили другие рассказчики, и в общем шуме до Хельмута доходили только отдельные обрывки фраз.

— …Иногда всего три подводные лодки находятся в Атлантике… От Вильгельмсхафена слишком большой путь подхода… Большинство экипажей подводных лодок направлено для повышения квалификации… Наш старик дает с большого расстояния торпедный залп по конвою — и не попадает в цель! Второй залп — и опять мимо! Все торпеды израсходованы — и ни одного попадания. Дениц устроил старику разнос, и сейчас он муштрует новобранцев на каком-то крейсере.

— …Помню, мы находились у входа в фиорд, — громко подключился кто-то к разговору. — Выжидали долго, надеясь, что англичанин все-таки появится здесь. И вот наконец видим, как большая посудина идет прямо на наши торпедные аппараты. Кажется, это был «Уорспайт». Выпустили три торпеды — и все они дали осечку. Эти ослы подсунули нам какое-то дерьмо! Оказалось, что магнитный взрыватель не сработал. Потребовалось несколько месяцев, чтобы ликвидировать брак. А ведь почти две трети торпед не сработали! А адмиралов на флоте — хоть отбавляй…

К счастью, никто из офицеров этого не слышал: подобные замечания были небезопасны.

— …Поступил совершенно секретный приказ, — уже доверительно сообщал кто-то. — Эти проклятые томми видят нас сквозь облака. Да-да, хорошие времена прошли. Заметь, сколько еще подводных лодок мы потеряем до рождества…

Хельмут засомневался. Действительно ли дела обстоят так скверно? Или это только досужий вымысел подвыпивших моряков?

Из выпускников сразу же формировались экипажи для подводных лодок. Почти одновременно прибывал сюда и командный состав. Завершив комплектование, командиры и экипажи разъезжались по верфям получать новые подводные лодки, а затем после небольших ходовых испытаний уходили в порты Франции или Норвегии.

Распределение большинства выпускников закончилось практически за два дня. Каждый раз, когда начинали зачитывать списки, моряки испытывали большое напряжение. Фамилию Коппельман долго не называли. Юноша даже высчитал, что из оставшихся выпускников уже нельзя составить полного экипажа. Наконец горстку моряков вызвали в канцелярию и приказали выехать в порт Лориан, где они должны были получить окончательное назначение.

Коппельман очень огорчился. Резерв флотилии? Стоило трудиться в поте лица и получать отличные оценки, чтобы на тебя смотрели как на затычку. Больше всего его злило то, что ему снова приходилось отправляться в долгий путь по железной дороге, в то время как другие уходили в море на новых, оснащенных по последнему слову техники подводных лодках.

Лориан располагался на побережье Бретани. После оккупации Франции немецкие подводные лодки выбрали его в качестве места своей дислокации, отсюда они уходили на охоту за вражескими судами. Недалеко от этого места, всего в ста сорока километрах, в «логове пиратов», служил Гербер. Вот бы повидаться с ним! Эта смутная перспектива немного утешила Хельмута.

В Лориане их, двадцать выпускников, распределили сразу же. Электрики, торпедисты были нарасхват. Бывший мясник, который служил помощником кока, тоже пристроился быстро. Некоторых матросов здесь уже знали, и на них заранее был сделан запрос. Одному матросу, умевшему хорошо играть на губной гармошке, даже не дали снять с плеч рюкзак — его немедленно увезли на подводную лодку: командир решил, что с музыкантом на борту веселее. Коппельманом же никто не интересовался.

— Специальность? — спросил фельдфебель из штаба.

— Гимназист, — ответил юноша.

— Такие никому не нужны. Что же с вами делать?!

Наконец нашлась одна подводная лодка, которая отплывала через несколько дней. Ее командир дал заявку на нескольких специалистов, но их не оказалось. Фельдфебель решил отправить туда угрюмо смотревшего на него Коппельмана, чтобы хоть как-то доукомплектовать экипаж этой лодки.

Командир подводной лодки капитан-лейтенант Тиме пригласил Коппельмана в свой крошечный закуток и спросил:

— Так, значит, вы специалист по горизонтальным рулям?

Матрос ответил отрицательно.

— Тогда вы, должно быть, специалист по торпедам, которого я затребовал?

И на этот вопрос Коппельман ответил отрицательно.

— Молодой человек, чему же вы тогда учились?!

— Осваивал профессию ученика, — сказал Коппельман то, что соответствовало действительности.

— Ах ты боже мой! — глубоко вздохнул командир. — С вами мы должны начинать с нуля!

Экипаж подводной лодки встретил Коппельмана очень дружелюбно. Она не была полностью укомплектована личным составом, и каждую лишнюю пару рук здесь только приветствовали.

— Старайся не попадаться Старику на глаза!.. — посчитали своим долгом дать наставления новичку ветераны. — А за наш совет ты должен поставить нам шнапс.

Хельмут был готов пообещать и гораздо больше: ведь информация о начальстве стоила гораздо дороже.

— Лучше всего держись подальше от него, — продолжали ему советовать. — Старик может быть и очень дружелюбным, но стоит допустить малейшую промашку, например не так обратиться к нему, как он словно срывается с цепи и ни с того ни с сего влепит тебе семь суток гауптвахты. Вот так-то парень! Я знаю многих людей на флоте, которым он таким образом испортил карьеру.

Тиме действительно был свиреп. Большинство говорило об этом со страхом, но некоторые — с почтением и даже с завистью. Лютц Тиме сделал сногсшибательную карьеру. В 1937 году, когда Германия имела всего лишь два отряда подводных лодок водоизмещением двести пятьдесят тонн, он был только руководителем группы гитлерюгенда. Год спустя его призвали в армию. Пройдя курс начальной подготовки, новобранец подал рапорт с просьбой направить его на службу в подводный флот. У него было хорошее чутье в выборе военной профессии, которая могла стать самой перспективной в будущей войне. В начале 1942 года в чине обер-лейтенанта он принял командование подводной лодкой, а за несколько недель до прибытия Хельмута ему присвоили внеочередное звание капитан-лейтенант.

Многие члены экипажа имели зуб на своего командира.

— Еще немного, и заткнут ему глотку! — сказал со злостью один из унтер-офицеров. Это прозвучало так, будто он сам намеревался задушить Тиме.

Единственным, кто мог позволить себе что-нибудь в присутствии Тиме, был старший помощник командира лейтенант Бергер. Он попал на подводную лодку со сторожевого корабля, где два года служил вахтенным офицером. На военно-морской флот Бергер пришел гораздо раньше, чем Тиме, хотя был старше командира только на год. Поэтому всегда звучало очень странно, когда старпом называл Тиме Стариком.

Командиров подводных лодок в военно-морских силах не хватало. Однако по традиции их нельзя было назначать на должность без прохождения стажировки и окончания специальных курсов. Командование оказало большое доверие Тиме, поручив ему обучать Бергера тактике ведения боя и подготовить его для поступления на командирские курсы. От того, как старший помощник будет успевать в учебе, зависел авторитет и самого командира перед высшим начальством. Бергер понимал это, но старался сохранять в отношении Тиме сдержанность и всегда называл его в третьем лице, что официально уже давно было отменено.

Хельмут Коппельман этому чрезвычайно удивлялся. Конечно, старший помощник прошел довоенную школу, когда личный состав военно-морских сил воспитывался в духе непременного уважения начальства, но теперь-то многое изменилось…

Боцманом на лодке служил Шварц, которого Коппельману не довелось увидеть в первые дни, потому что тот учился на специальных курсах. Но матросы много рассказали о нем Хельмуту.

Как только боцман появился на лодке, он тотчас же вызвал к себе Коппельмана и затеял с ним длинный разговор. Хельмут сразу же понял, что унтер-офицер умом не блещет. Со своим знаменитым однофамильцем Бертольдом Шварцем, изобретателем пороха, в родстве он определенно не состоял. Боцман усердно изучал суахили[5] и все свое свободное время перелистывал старый, потрепанный словарь. Кроме того, у него был толстый справочник по тропическим сельскохозяйственным культурам. Главы «Кофе» и «Сизаль»[6] он знал почти наизусть. Когда Шварц узнал, что Коппельман учился в гимназии, он стал выяснять у него произношение различных латинских названий жуков и клопов, которые являлись вредителями кофе.

Шварц был одержим идеей заняться после войны разведением кофе и сизаля в Восточной Африке, которая, как он думал, несомненно станет немецкой колонией. Он намеревался сколотить на этом большое состояние. Только вот никак не мог сделать выбора между этими двумя тропическими культурами. И хотя никто из экипажа, разумеется, не имел ни малейшего представления об африканском сельском хозяйстве, боцман все-таки настойчиво требовал совета от каждого матроса.

— Как вы думаете, что я должен разводить — кофе или сизаль? — спросил он у Коппельмана, который безуспешно попытался уклониться от ответа.

— Кофе, — ответил наугад Хельмут.

Тогда Шварц очень обстоятельно объяснил ему, какие опасности связаны с этой культурой, и представил для ознакомления огромный список возбудителей болезней и вредителей этого растения. Теперь можно было только удивляться, почему в мире еще снимают урожаи кофе. Затем он показал своему собеседнику длинные таблицы колебаний мировых цен на кофе. После беседы, длившейся четверть часа, Коппельман был твердо убежден, что разведение кофе приведет будущего колонизатора к полному банкротству.

— Тогда лучше разводите сизаль, — пришел к выводу Хельмут.

Шварц тотчас же обосновал свои сомнения относительно этого предложения. Разводя сизаль, он подвергался меньшему риску, но зато была большая разница в доходе. Кроме того, создание плантаций заняло бы много времени и в первые годы они вообще не давали бы никакого урожая. Исходя из этих убедительных фактов и ряда других причин, боцман поставил под вопрос возделывание сизаля.

— Разводите тогда и то и другое: половину земли отведите под кофе, а другую половину — под сизаль, — предложил Коппельман.

Такой подход к делу также никоим образом не устраивал боцмана. Смешанная посадка потребовала бы больших затрат средств, чем он имел в наличии. Кроме того, после сбора урожая цена на один из продуктов могла оказаться очень низкой и тогда половина плантации оказалась бы для него убыточной. Нет, он должен был решить для себя точно: кофе или сизаль?

Затем Шварц пожелал узнать мнение Коппельмана относительно того, хватит ли ему тридцати тысяч марок, чтобы субсидировать дело.

Коппельман ответил утвердительно, но Шварц тут же привел массу аргументов в доказательство того, что этих денег абсолютно недостаточно.

Каждый член экипажа уже знал, что Шварцу тридцати тысяч марок не хватает, чтобы открыть задуманное предприятие, но это было все, что он мог унаследовать по материнской линии. Боцман недавно даже справлялся у соответствующих фирм о ценах на сельскохозяйственную технику.

Шварц не встречался с девушками, почти совсем не пил — одним словом, вел очень скромный образ жизни, чтобы сэкономить лишний пфенниг. Где-то в душе Коппельман жалел этого человека и в разговорах стремился убедить боцмана, что тридцати тысяч марок вполне хватит, чтобы открыть дело, но тот упрямо придерживался своего мнения.

Однажды командир подводной лодки приказал второму вахтенному офицеру отметить в «Справочнике по торговым флотам», какие суда потоплены, а какие введены в строй. Лейтенант был слишком ленив, чтобы выполнять эту скучную работу, и перепоручил ее Коппельману. Писарскую работу всегда давали грамотному, с хорошим почерком матросу. Хельмут должен был заниматься ею всю первую половину дня.

Коппельман вскоре понял, что ему очень повезло. Ведь он освобождался от приборки подводной лодки. Чтобы навести порядок в узком корпусе лодки с ее бесчисленными закоулками, требовалось много времени. Ссадины на руках и шишки на голове неизбежно сопутствовали этой работе. В то время как остальные члены экипажа в поте лица надраивали помещения, Коппельман сидел в центральном отсеке и вносил соответствующие изменения в справочник, аккуратно выводя каждую букву. Когда приступали к уборке в центральном отсеке, он поднимался в рубку. Работа ему очень нравилась, поскольку он узнавал много нового.

Коппельман отчитывался за работу каждое утро, когда приходил вахтенный офицер и, заглядывая через плечо юноши, проверял, сколько страниц тот сделал. Затем лейтенант направлялся к командиру и докладывал ему о ходе выполнения задания. Оно было не очень срочным, и все, используя его в личных интересах, оставались довольны друг другом.

Коппельман получил возможность пополнить свои знания о торговых и пассажирских судах многих стран, запомнил их технические характеристики и силуэты, ознакомился с верфями и пароходными компаниями. Через несколько дней Хельмут твердо знал, что крупный пассажирский пароход обозначается шифром «ISSSI», а танкер — «IIISI», что большие суда с ясно различимым расстоянием между дымовой трубой и ходовой рубкой классифицируются как «IBSI». Юноша обратил внимание, что много судов уже потоплено, и он аккуратно вычеркивал их в справочнике. И все же в сравнении с существующим мировым тоннажем число уничтоженных судов составляло лишь небольшую часть. Правда, американцы и англичане еще не смогли восполнить своих потерь.

Хельмут все подсчитал и сделал соответствующую запись тонко отточенным жестким карандашом. Война на море длилась уже почти три года, но взять Великобританию измором и принудить к капитуляции не удавалось. Британский лев защищался изо всех сил.

Кроме того, Хельмут должен был регистрировать прибывавшие на подводную лодку документы и складывать их в папки. Поток бумаг на флоте, как убеждался он воочию, был огромным. Капитан-лейтенант Тиме не любил их читать и говорил, что большинство из них следует сразу выбрасывать в мусорный ящик. Однако время от времени приходили очень интересные документы. Так, например, в одном из них сообщалось, что 14 апреля 1942 года американский эскадренный миноносец с помощью радара засек подводную лодку на расстоянии семь тысяч метров. «Ну а если все эскортные корабли будут оснащены такой аппаратурой?» — подумал Коппельман и сразу же ужаснулся.

Поступил приказ трем подводным лодкам одновременно выйти в море. За десять минут до назначенного времени в порту Лориан завыла сирена воздушной тревоги. Подводные лодки осторожно вышли из бетонного укрытия. Уже не в первый раз именно к моменту их выхода неожиданно появлялись английские самолеты-торпедоносцы. Недавно погибла подводная лодка, оснащенная совершенно новым оборудованием. Британская разведка имела во Франции хорошо законспирированных агентов.

В последние дни на лодке Тиме не прекращалась работа. В ее трюм беспрерывно грузили продовольствие, топливо и боеприпасы. В этой сутолоке на голову боцмана Шварца свалился ящик. Он хотел подать рапорт на виновного, но Тиме бросил ему:

— Будьте же внимательнее! Что вы, спите на ходу?! У вас в голове только негры да плантации!

Вражеские самолеты долго кружились над побережьем Гавра и Локельта. К самим портам, которые прикрывали зенитные батареи, они не осмеливались подлетать.

У входа в порт подводные лодки поджидало переоборудованное под минный тральщик обычное торговое судно. На его палубе было установлено много зенитных орудий, и стволы их торчали во все стороны, как иглы у ежика. Вначале подводные лодки осторожно продвигались вперед, а миновав маяк Ла-Жюман, пошли полным ходом. Затем они выстроились в кильватерную колонну за тральщиком, чтобы пройти через узкий фарватер в минном поле. Через час пути побережье исчезло в дымке. Незадолго до наступления темноты тральщик повернул вправо и пропустил подводные лодки вперед. На прощание он дал им длинный семафорный сигнал. Вскоре подводные лодки стали расходиться по разным направлениям и связь между ними прекратилась.

Матрос Хельмут Коппельман сидел на корточках в трюме подводной лодки, испытывавшей легкую бортовую качку. Многочисленных ушибов и царапин он не чувствовал: этот день, 18 июля 1942 года, он считал самым счастливым днем в своей жизни.