Скованные одной целью

АППЛЕТ 32. ПРОВЕРКИ НА ДОРОГАХ

Утром, то есть в два часа дня, позавтракав без излишества, как в количественном, так и в качественном смысле, Дед попилил домой, чтобы вновь сразиться в холодных виртуальных сферах с упырем Биллом Гейтсом.

Танцор взял сорок килобаксов. Пересчитал оставшиеся десять. Взял ещё три штуки и поехал покупать машину.

Следопыт со Стрелкой возобновили поиск дома, в котором жил Камышников. Надо было торопиться, потому что через четыре дня он переведет деньги на счет Следопыта. А через некоторое время, вероятно, весьма короткое, обнаружит, что его надули.

Последствия могут оказаться самыми непредсказуемыми. Вплоть до уничтожения всей домотдыховской банды, включая санитарок и уборщиц. А уборщицы, хоть, конечно, и были суками, но заслуживали максимум трех лет общего режима.

Но самым неприятным было то, что Камышников в такой ситуации, несомненно, станет бдителен, как Штирлиц в кабинете Мюллера. И обязательно усилит охрану. И тогда придется долбить лбом кирпичную стену.

Танцор вернулся через четыре часа, счастливый и довольный, как и всякий мужчина, овладевший новой машиной или женщиной.

И застал ситуацию точно в том же самом состоянии. Поиски дома Камышникова зашли в тупик. Однако Следопыт и Стрелка, словно цирковые лошади, накручивали уже совершенно бессмысленные круги. И некому их, несчастных, было остановить.

– Ладно, заканчивайте, – сказал Танцор, скептично глядя на позеленевших сетевых сыщиков. – Выключайте шарманку. А то электричества черт его знает сколько нагорает. Будем искать с другого конца.

На следующий день, незадолго до завершения парламентских дебатов, Танцор с приклеенной длинной бородой стоял на Охотном ряду, у входа в думу. И не просто стоял, а изображал на лице легкую форму шизофрении. Это было необходимо потому, что на груди у него красовался плакат:

Свободу политическим заключенным России!

Пара думских ментов, которым вменялось в обязанность поддержание общественного спокойствия на прилегающей к объекту территории, злобно смотрели на свалившегося на их служивые головы правозащитника. Но подойти и набить морду не решались. Поскольку правозащитника снимали несколько камер с эмблемами СНМ, АВС, ВВС, НТВ.

Собралось десятка полтора зевак, преимущественно немолодых, с такими же умеренношизоидными глазами, которым Танцор раздавал мелко нарезанные бумажки, на которых бесстрастный принтер отпечатал:

Пресс-конференция «Положение политических заключенных в сибирских лагерях. Сладкая ложь властей и горькая правда Международной амнистии» состоится 3 июня в Центральном доме журналистов. Начало в 10.30.

Российское отделение Хельсинкской группы

Раздавал и неотрывно смотрел на массивные двери, за которыми скрывался от правосудия не один преступник, защищенный депутатским иммунитетом. Правда, все Танцору сейчас не нужны были. Танцор жадно высматривал Камышникова.

Когда развязные бабы с микрофонами начинали доставать, дескать, мистер, шот интервью, ван минуте, Танцор доставал из кармана мятый листок и тыкал им в блестящие от пота носы. На листке было коряво написано:

Я – немой. Пытки, которым я подвергался в заключении, сделали меня инвалидом. Подробности на пресс-конференции. I am sorrу.

Из дверей начали выходить сытые люди.

«Смена закончилась», – подумал Танцор. И ещё более напрягся. Что было весьма телегенично: жертва режима с выпученными глазами ищет поддержки у избранников народа. А те проходят мимо, не повернув головы, усаживаются в шикарные авто и уезжают прочь.

Корреспондентка СНЫ тараторила в микрофон: «Такая пассивность российских конгрессменов объясняется тем, что следующие парламентские выборы будут проходить лишь через два года. И пока ещё рано бороться за симпатии избирателей».

Танцора так и подмывало вырвать микрофон и рявкнуть в него: «Дура! Им же на всё насрать! И сейчас, и через два года!»

Однако сдержался, успокоив себя строкой Цветаевой: «Читатели газет, глотатели пустот».

Поток сытых людей заметно поубавился. Видимо, Камышников задержался на заседании комитета. А может, на общем собрании фракции обсуждают, как устроить подлянку спикеру, а то и всей конкурирующей фракции нардепов.

Представление явно затягивалось. Это Танцор остро ощущал своим актерским чутьем. Вот уже зачехлили камеру АВС. Вот и длинноногая репортерша из ВВС закончила опрашивать жиденькую толпу и, словно сержант, рявкнула оператору: «О'кей, Джони!»

Менты уже наверняка торжествовали: «Сейчас, разойдутся все, и уж мы с ним, гадом, разберемся по полной программе!»

А Камышникова всё не было.

Конечно, надо было бы действовать более рационально. Предварительно позвонить в его приемную и выяснить, на месте ли господин депутат. Однако интуиция Танцора ещё ни разу не подводила. Она уверенно твердила в левое ухо: «Здесь он, здесь!» А в правое ухо нашептывало рацио: «Куда он к черту денется. Ведь не станет же пропускать обед за пятьдесят рублей. Удавится, а не пропустит!»

И – ЙЕС! Вышел!

Сел в «Тойоту», подрулившую к парадному подъезду, где робко толклись простые русские люди. Танцор запомнил номер.

Снял плакат. И пошел, не обращая внимания на возроптавших борцов за справедливость.

По дороге сказал Следопыту по мобильнику номер «Тойоты». Он был уже другим, не как в прошлый раз. Вероятно, повесили настоящий.

Удовлетворенно отметил, что джип Следопыта двинулся за Камышниковым.

Спокойно подошел к своему БМВ. Сел и поехал в том же направлении.

Джип уже затерялся в вечерней сутолоке. «Ничего, – подумал Танцор, – на трассе достану».

Такого дома Танцор ещё никогда не видел. Естественно, вблизи, а не по телевизору или в журнале. Не было у него случая прогуливаться в местах обитания очень сытых людей.

Когда Стрелка начала расспрашивать, то он смог лишь сказать, что три этажа, что наверху зимний сад, что красного цвета, что забор такой, как на секретном объекте, что эстетически это не напоминает ни одну эпоху и ни одну культуру. Хотя нет! Если будку билетера в Диснейленде увеличить до таких же размеров, то получится примерно то же самое.

Танцор медленно проехался мимо дома Камышникова. С безопасным после Следопыта интервалом. И понял, что это не вполне подходящее место для приведения в исполнение сурового приговора. С ходу крепость взять было трудно. К тому же можно ожидать чего угодно от соседей, у которых, несомненно, оружия тоже было в достатке.

Наступило 30 мая 2002 года. Плана у Танцора не было. К разработке операции подключили Деда, но получилось ещё хуже.

Лишь Стрелка с исступлением народоволки что-то твердила про бомбу. Однако это была лишь теория, к тому же опровергнутая грозным ходом истории XX века.

Следопыт лепил про Калашникова, который на ходу следует высунуть в окно джипа и долго поливать «Тойоту» свинцом. А когда будут израсходованы все тридцать патронов, вставить ещё один полный магазин и опять долго поливать.

– Полная херня, – задумчиво сказал Танцор. – Там же стекла затемненные. А потом придется нам с тобой, как зайцам, по полям от милицейского вертолета прыгать.

И выставил Следопыта вон.

После чего дорвался до освежающего Стрелкиного тела.

И уж как она запела на все голоса в предлетней московской ночи, с каким восторгом, с каким упоеньем: «О! О, мамочка! Ох! Мамочка! Блядь! Мамочка! О-О-О!»

Под окнами счастливо улыбались дремавшие тополя. Скоро, совсем скоро и о них можно будет пропеть на разрыв аорты:

Кругом семенящейся ватой, Подхваченной ветром с аллей, Гуляет, как призрак разврата, Пушистый ватин тополей.

31 мая 2002 года Танцор проснулся с полным осознанием того, что и как он будет делать завтра. Картина была отчетливой, вплоть до мелочей и нюансов.

После завтрака сразу же позвонил Евграфову. Тот, как и положено служивому человеку, был на месте.

– Йорик, ты один? – спросил Танцор во избежание ненужных осложнений.

– Да, – ответил тот испуганно. Что было нормальной его реакцией не только на Танцора, но и на весь окружающий мир.

– Надеюсь, ты трахаешь там у себя какую-нибудь грамотную медсестру?

– Сейчас нет.

– В данный момент? Или как?

– В данный момент. А что такое «грамотная»?

– Ну, которая может не только перевязки делать и клизмы ставить. Есть у тебя такая, которая была бы к тебе особо расположена?

– Есть. А что надо-то?

– Слушай внимательно. Возьмешь у неё два шприца и две ампулы снотворного. Чтобы в ампуле была доза на четыре-пять часов. Понял? Но чтобы человека при этом не угробить. Сделаешь?

– Постараюсь, – без всякого энтузиазма ответил Евграфов.

– Нет, дорогой, ты не постараешься, а сделаешь! От этого очень многое зависит. В том числе и твоя жизнь. Понял?

– Да, понял. Но что я ей скажу?

– Соври что-нибудь. Например, про дядюшку, который часто впадает в бешенство. Еще что-нибудь… В общем, действуй! Сегодня должен мне передать. Во что бы то ни стало!

Затем срочно был вызван Следопыт. Как объяснил Танцор, «для тренировок».

Тренировки оказались на редкость шумными. Стрелка, проснувшись, услышала доносящиеся из соседней комнаты подозрительные звуки. Вначале решила, что это воры. Потом поняла, что воры вначале должны были бы связать её, а потом уж безбоязненно сопеть, ронять на пол предметы, топать по-лошадиному.

В общем, картина, которую она обнаружила, подкравшись на цыпочках, превзошла все её ожидания. Танцор и Следопыт стояли лицом к гардеробу и ожесточенно молотили ребрами ладоней по дверцам. Словно отмороженные каратисты.

– Эй, друзья, не устали еще? – участливо спросила Стрелка, встав в дверном проеме, словно воспитательница старшей группы детского сада.

– А, это ты, – сказал Танцор, тяжело дыша. – Мы вот тут тренируемся. Завтра – в бой.

– Ну, ну, – неопределенно сказала Стрелка, то ли одобрительно, то ли, напротив, с язвительным скепсисом. И пошла умываться.

Вернувшись с чашкой кофе в руке, тут же её выронила. Потому что Следопыт недвижимо лежал на полу, а Танцор делал ему что-то типа искусственного дыхания.

– Ты, че, блин, озверел совсем? – зашипела Стрелка.

– Да вот, сработало. Все по теории, – начал оправдываться Танцор, не прекращая реанимационного мероприятия. – Точно по сонной артерии.

– А нельзя было на ком-то другом проверить, изверг?!

– На тебе, что ли?

Осколки чашки валялись на полу. Поэтому нечем было плеснуть ему в морду. А идти в кухню было лень. Тем более, что Следопыт уже начал приходить в себя.

– Ну, – спросил Танцор, – ничего?

– Ничего, – ответил Следопыт. – В общем-то, и боли никакой не было. Отрубился и все.

– Это хорошо, – сказала Стрелка, – а то бы мы с тобой сейчас его мудохать начали. Ишь, козел, руки распустил.

– Ладно, всё нормально, – сказал Следопыт, поднимаясь с пола. – Тяжело в ученье, легко в госпитале на излеченье.

Затем Танцор позвонил Василию. Велел в 7 утра быть верхом на жигуле у подъезда.

– Чтобы как штык! – строго сказал Танцор. Хотя это было совершенно излишне. Василий относился к тому роду надежных людей, которым легче умереть, чем подвести товарища.

В семь часов Танцор взял у Евграфова медикаменты. До восьми чистили и смазывали оружие. После чего стали ждать завтрашнего утра.