Скованные одной целью

АППЛЕТ 40. СМЕРТИ БОЛЬШЕ НЕТ

Внизу их поджидала Стрелка. Которая сразу же кинулась на шею Танцору.

– Измажешься кровью, – сказал он смущенно.

Но Стрелку это не колыхало, не колебало и не фачило. Стрелка сияла от радости.

Дед, хохоча, как безумный, отхлебывал из двухлитровой бутыли виски и декламировал стихотворение Ивана Ахметьева:

новое поколение выбирает

старое поколение выпивает

Пошли к выходу, на божий свет. В русскую действительность. В благоухание сирени и жасмина, в веселый щебет птиц.

И вдруг где-то совсем рядом раздался приглушенный ропот и удары железякой о железяку.

Звуки доносились из-за огромной трехметровой высоты двери, на которой было написано:

– Ну-ка, – сказал Танцор, – посмотрим, что у них тут за продукция.

И двумя выстрелами сшиб похожий на гирю замок.

Дверь со скрипом раскрылась.

В воздухе разлилось серное зловоние.

И тут же, словно ошпаренный, из двери выскочил мужик с огромной клетчатой сумкой. Судя по тому, с какой скоростью он понесся к выходу, сумка была пуста.

Затем вышли живые и невредимые:

– восемь охранников ООО «Нирагонго», все тихие, благостные, с просветленными взглядами;

– мастер спорта международного класса Сергей Прыжов, в сине-красно-белом камзоле и начищенных до блеска сапогах;

– телохранитель Камышникова, со следами относительного прозрения на лице;

– сам депутат Камышников, который походил уже не на депутата, а на облезлый ослиный хвост, который наконец-то понял свое истинное положение по отношению к тому месту, где он крепится;

– девять охранников ООО «Нирагонго», только что павших в бою во имя неведомо чего;

– Вильнев, который, как и Камышников, был уже в наручниках.

А потом огромной толпой поперли бомжи. Целые и невредимые. С двумя руками, с двумя ногами и с неколебимой уверенностью в том, что самое дорогое на свете – это свобода. Как бы дорого ни приходилось за неё платить. И было тех бомжей превеликое множество.

Затем из недр склада готовой продукции раздались какие-то странные механические звуки, и в обнимку появились два отца. Отец военно-полевой хирургии Николай Иванович Пирогов и отец лошади Пржевальского Николай Михайлович Пржевальский. Но не канонические старцы, способные внушать окружающим лишь стерильное почтение, а молодые, изрядно пьяные и чрезвычайно довольные собой молодые люди, почти студенты. На груди у Пржевальского на кожаном ремне висела обшарпанная шарманка, и он весело крутил ручку. А Пирогов на мотив «Амурских волн» орал на чистейшем русском языке всего лишь два слова. И эти слова были: «ПОЛНЫЙ АБЗАЦ!»