От человека, которого Творец поставил царем всех тварей, дано было псам почетное право его самого охранять, стада его оберегать и добро его караулить. Это право написано было на грамотке и вручено псам. Псы чрезвычайно возгордились, а кошки им стали завидовать. Составили кошки совет и порешили грамотку у псов выкрасть. Выкрали и спрятали в кладовую под разный старый хлам. Одна мышка, вынюхивая съестное, забралась под старый хлам, нашла там драгоценный документ и в радости сообщила о том товаркам. Собрали мыши совет и стали рассуждать, что делать им с найденной драгоценностью.
Долго не могли прийти к соглашению, наконец, старейшая мышь сказала:
— Сестры, мне кажется, что всего лучше нам этот документ съесть. Тогда не будем бояться, что у нас его отнимут.
Совет этот понравился всем мышам. Нимало не мешкая, они документ разорвали на клочки и весь сгрызли без остатка.
Спустя некоторое время у псов был съезд. Некоторым псам, из молодых, захотелось взглянуть на документ, удостоверяющий права, дарованные им человеком. Обратились к псу, которому доверен был документ, и тот волей-неволей должен был признаться, что его украли кошки. Псы бросились на кошек, требуя документ во что бы то ни стало. Кошки сначала отпирались; но видя, что ничего не помогает; перетрусили и бросились отыскивать документ. Документа под старым хламом не оказалось. Туда могли проникнуть только мыши, и потому кошки бросились на мышей. Но мыши не могли отдать документ, потому что его съели. С тех пор пошла вражда между кошками и собаками, между мышами и кошками. Передаваясь из поколения в поколение, вражда эта не прекратилась и до сего дня.
У одного короля было три дочери. Помышляя о смерти, он хотел одну из дочерей сделать наследницей, но не знал которую. Позвал он дочерей и говорит:
— Которая из вас больше всего меня любит, та и будет моею наследницей. Выберешь сама себе мужа и будешь царствовать. Скажи мне, старшая моя дочь, гордая и возвышенная душа, как ты меня любишь?
— Я люблю тебя так же, как свою честь и свое доброе имя, — отвечала старшая дочь, — Честь и доброе имя для меня дороже жизни, и ты, отче, мне дороже жизни.
Король задумался, но ничего не сказал и спросил вторую дочь:
— А ты, дочь моя, мудрая и ученая, как ты меня любишь?
— Я не согласна с сестрой, — отвечала средняя дочь. — Я думаю, что без чести и доброго имени прожить можно, если совесть спокойна и человек здоров и богат. Для меня выше всего ум, и я люблю тебя так же, как свой ум. Если бы я лишилась ума, то лучше бы мне не жить на свете. Жизнь без ума — это смерть духовная и телесная. Стало быть, я люблю тебя больше жизни.
Король задумался, но ничего не сказал и спросил младшую дочь:
— Ну, а ты, доброе, веселое дитя мое, ты, отрада и утешение моей старости, как ты меня любишь?
— Ах, дорогой батюшка, — отвечала младшая, — ты мне милее песен, смеха и всякого веселья, а ты знаешь, что все это я крепко люблю.
Король опечалился. Ответ младшей и самой любимой дочери ему не понравился. Он велел отвести ее в лес, поселить в уединенном домике и держать на хлебе и воде, пока она не одумается.
Он уже хотел разделить королевство на две части и отдать старшим дочерям, но почтенный старец, ближайший друг короля, посоветовал ему подождать еще год и тогда постановить решение.
Король согласился, но немало пришлось ему выстрадать в этот год. Прежде, среди удовольствий и забот о благе подданных, время для него летело. Теперь дни и ночи тянулись без конца, заботы о подданных тяготили, забавы опротивели, мир душевный покинул его. Позвал он обеих дочерей и просил рассеять его хандру и возвратить душе его покой. Старшая дочь советовала ко всему относиться спокойно и равнодушно, утешая себя тем, что честь и доброе имя остались при нем. Другая уговаривала иметь терпение, уверяя, что пока у человека есть ум и мудрость, он все сможет снести. Но речи дочерей не утешали короля, а раздражали, и он прогнал их обеих. Все чаще и чаще выходил он из замка в сопровождении своего друга, почтенного старца, и все его тянуло в ту сторону, где за садом чернел лес, в котором находился домик его младшей дочери. Однажды король дошел до опушки леса, но быстро вернулся. Другой раз вошел уже в лес, но тоже вернулся. Он не спал, почти не ел. постарел и похудел; никого не хотел видеть, кроме старого друга. Почтенный старец, видя, что если так продлится, то король умрет, велел заложить покойный экипаж и повез короля в ту сторону, где находился домик изгнанной дочери. Не доезжая до домика, они уже услышали пение и звонкий смех, который отзывался в ушах короля, как сладчайшая музыка. Сердце его начало сильнее биться.
— Кто это поет, как тысяча соловьев? — спросил король.
— Это твоя младшая дочь, — отвечал старец. — Поет, смеется и возвращает тебя к жизни.
Король велел позвать младшую дочь и горячо обнял ее. Он убедился, что веселый нрав — драгоценный дар, и отдал королевство младшей дочери. Она выбрала себе в мужья бедного рыцаря, была всегда весела, и все подданные ее были веселы. Король прожил еще долго и умер с улыбкой на устах.
Жил-был король, который очень любил своих подданных; и они ему платили тем же. Вздумалось однажды королю переодеться простым господином и постранствовать по королевству неузнанным. Случилось ему проходить полем. Видит, старый-престарый старичок пашет.
— Сколько тебе лет, дедушка? — спрашивает король.
— Сто пятнадцать, почтенный господин, — отвечает старик.
— Чем же ты живешь, чтобы достигнуть таких преклонных лет?
— Три, шесть, девять; вот этим и живу.
Монарх не понял и попросил старика объяснить:
— Три дня ем я черствый хлеб, сплю шесть часов, пью девятилетнее вино в умеренном количестве, — отвечает старик.
— Разве у тебя нет сына, который мог бы тебя заменить в этой тяжелой работе?
— Два сына у меня есть, да ни одного нет дома. Один теперь приказывает, другой должен слушаться.
Монарх опять не понял, попросил объяснения.
— Старший сын мой хорошо учился, — говорил старик, утирая слезы, — а выучившись, пришел и сказал: "Позволь мне, батюшка, идти на войну". Не хотел я мешать ему. Верно служит он нашему великому государю, и теперь уже стал чем-то вроде начальника. Другой тоже учился, а потом жил со мной и помогал мне. Наступило время рекрутского набора, и его взяли. Как ни умолял я не брать единственного сына, ничего не помогло. Говорят, королю он нужнее, чем тебе. О, если бы знал наш добрый и благородный повелитель, как трудно старику одному, он не замедлил бы отпустить сына.
Дав старику горсть червонцев, король простился с ним и поспешил в столицу. Там он собрал своих военачальников, старших и младших, и говорит:
— Задам я вам загадку; кто отгадает, тот будет генералом. Встретил я на поле за плугом древнего старичка и спросил, чему он обязан, что дожил до глубокой старости. От ответил: три, шесть, девять; этим и живу. Что это значит?
Задумались военачальники, гадали так и эдак; никто не мог угадать. Из толпы выделился молодой сотник и говорит:
— Ваше Величество, этот старичок мой отец. Он три дня ест черствый хлеб, шесть часов спит и ежедневно пьет девятилетнее вино.
— Хорошо, сын мой, ты и будешь генералом, — сказал король.
Потом король велел приготовить обед, позвал военачальников и приказал привести старичка, сыновья которого тоже присутствовали.
— Твой старший, дедушка, произведен в генералы, — сказал король, — а младшего я отпускаю домой печись о твоих Дорогих сединах.
Тут только узнал старичок, кто был господин, с которым он говорил на поле.
Со слезами благодарил благодетеля, он с младшим сыном отбыл домой. Оба сына не переставали заботиться об отце своем до самой его смерти.
Давным-давно жила одна бедная старушка. Была у нее избушка, у избушки садик, в садике груша. Старушка жила милостыней, а когда поспевали груши, она их продавала. Только продавать-то ей приходилось немного: озорники мальчишки большую часть обирали.
Однажды какой-то прохожий попросил у старушки ночлега. Старушка его приняла и когда вечером предложила ему кусок хлеба, полученный ею Христа ради, он отказался, говоря, что не голоден. Потолковав о том, о сем, а больше о том, что бедному человеку тяжело жить на свете, старушка стала жаловаться на мальчишек, которые обирают ее груши и просила гостя, не знает ли он какого-либо средства, чтобы наказать озорников.
— Лучше всего, кабы они влезли на грушу, да там и остались, — говорила она.
Прохожий дал ей какое-то зелье, которым следовало потереть дерево. Летом, когда груши начали поспевать, старуха потерла дерево зельем и с нетерпением ждала, что будет.
Вот однажды, когда старушка ушла по миру, прибежали мальчишки. Влез один, другой и еще несколько. Набрали груш, хотели слезть... не тут-то было. Вернулась старушка и увидала, какие попались птички.
— Вкусны чужие груши? — дразнила она их. — Ладно, посидите теперь, охотники до чужого добра.
Ребята просили, плакали, ничего не помогало. Приходилось милым деткам помириться со своей участью и оставаться на груше. А плоды между тем падали и старушка их собирала в корзину.
Немного времени спустя за старухой пришла смерть. Хитрая старушка попросила ее подождать, пока она уложит груши для просушки, а тем временем предложила влезть на грушу и полакомиться ее плодами. Смерть влезла, а слезть уже не могла. Между тем в окрестности много было больных; томились, а не умирали, потому что смерть была в неволе. Позвали знаменитого лекаря и начали жаловаться, что старуха-нищая держит смерть в неволе. Лекарь стал уговаривать старуху отпустить пленников, а она предложила ему отведать ее грушек. Влез легковерный лекарь на грушу, да и остался там.
Прошло два месяца. Больных в окрестности набралось столько, что ходить за ними стало некому. Старушка пожалела честной народ и смыла с груши зелье. Тогда сошел первым лекарь, за ним смерть, и старушка отдалась в ее костлявые руки. Мальчишки слезли, разбежались, и с тех пор у них пропала охота к чужим грушам.
Жил-был король, который очень любил ходить на охоту. Он знал всех зверей и птиц, которые водились в окрестных лесах.
Однажды выдался ему неудачный денек. Долго ходил он по лесу, и не мог ничего застрелить. Вдруг заметил он на суку птицу, какой прежде никогда не видывал. Паф! Птица упала. Король поднял ее и увидел под крылом у нее надпись:
"Кто съест мою голову, тот будет королем, а кто сердце, тот каждое утро под изголовьем будет находить пять червонцев". Пораженный всем этим, король осторожно завернул птицу и принес домой.
Потом позвал повара и строго настрого приказал с большим тщанием зажарить птицу и целую представить к столу.
Повар ощипал птицу, приправил и воткнул на вертел. В эту минуту на другом очаге начало кипеть масло. Позвав поваренка, повар поручил ему внимательно смотреть за жарким и поворачивать его, а сам побежал снять масло, чтобы оно не вспыхнуло.
Поваренок поворачивал жаркое, а сам думал:
— Вот удивительно, повар не вынул сердце. Забыл, что ли? Ведь оно сгорит, пока дожарится жаркое. И что в нем? Съесть разве; наверное, повар не заметит.
Сказано, сделано. Птичье сердце очутилось в желудке поваренка.
Пришел повар и чуть не лишился рассудка. Спросил поваренка, не отложил ли он сердце, и, узнав всю правду, ударил его ухватом и выгнал вон; а сам поскорей зарезал цыпленка, изжарил сердце и вместе с птицей подал королю.
Король дал своему наследнику съесть голову, а сам съел сердце. Рано утром повернул он все свои подушки, но червонцев не нашел. Решив, что кто-нибудь над ним пошутил, король посердился немного, а потом забыл.
Поваренок Петруха бежал между тем без оглядки. Так и чудилось ему, что повар с ухватом гонится за ним. Бежал целый день, не останавливаясь, и к вечеру увидел уединенный замок. Постучался и попросился ночевать. Владелица замка, скупая барыня, не хотела его пустить, но потом сжалилась и велела впустить его в конюшню, но не давать ужина.
Помещица сама будила своих работников, а потом зашла и в конюшню, где Петр спал. Поваренок беспокойно спал, и голова его скатилась со снопа соломы, который ему дали вместо подушки. Вдруг заблестел в соломе червонец. Скупая барыня жадно на него набросилась и увидела еще червонец и еще. Набрала целый пяток и решила, что пока дело не выяснится, она парня от себя не отпустит.
Встав утром, Петр стал просить, чтобы его взяли на службу, что ему нечего есть. Накануне злая помещица прогнала пастуха-овчара и потому согласилась взять Петра на его место.
На другой день помещица опять нашла у Петра под изголовьем пять червонцев. Убедившись, что мальчик не подозревает о своем благополучии, она решила сделать из него источник наживы. Опасаясь, чтобы кто-нибудь не узнал об этом, она велела ему спать у дверей своих комнат и, чтобы удобнее было скрыть червонцы, дала ему под голову подушку, тогда как другие, кроме соломы, ничего не видали.
Все дивились, что строгая барыня целых три года продержала у себя пастушка, хотя он был ничем не лучше других. На четвертый год волк унес у Петра ягненка, и тут барыня показала свой нрав; била, била пастушка до тех пор, пока он не вырвался и не убежал, куда глаза глядят.
— Такую-то службу я всегда найду, — подумал он.
Переночевав в лесу на мягком мху, Петр проснулся, огляделся и увидал пять червонцев. Подивившись, он взял их, пошел в город, купил себе новое платье и двинулся далее.
Шел он по лесу и заблудился. Между тем наступила ночь. Петр лег под дубом и заснул. Утром опять нашел пять червонцев. Тут Петра словно что осенило.
— Вот оно что! — подумал он. — Так старая ведьма три года меня обирала. Поплатится же она за это.
Вынул хлеб и, жуя его, заметил невдалеке грушу. Встал, насобирал плодов целую шапку. Но когда поел, заболела у него голова и показалось, что стал расти нос. Глядь — нос вырос с аршин.
Заплакал Петр, но делать было нечего.
Решил бродить по лесу, пока не выйдет весь хлеб; в люди показаться ему было стыдно.
В полдень пришел он к ручью и напился воды. О, чудо! Громадный нос стал убывать, убывать и принял прежнюю форму. Петр вспомнил, что у него несколько груш еще осталось в кармане. Вынул, поел, нос вырос; испил воды, нос сократился.
Петр улыбнулся. В голове у него мелькнула забавная мысль.
Он знал, что в замке скоро будут справлять свадьбу дочери помещицы. По всей окрестности не было таких вкусных груш, как те, от которых вырастал нос. Петр набрал груш как можно больше, оделся, выкрасил лицо в темную краску, купил корзинку и понес груши в замок продавать.
Гости сидели за столом, когда слуги пришли доложить, что один человек продает замечательные груши. Барыня вышла к продавцу и спросила, что он хочет за груши.
— Два червонца.
— Слишком дорого. Вот тебе червонец и иди с Богом.
Петр заскрипел зубами от злости, представив себе, сколько таких червонцев насбирала благодаря ему эта ведьма. Потом, пожелав всем кушать на здоровье его груши, поспешил удалиться.
Начали разносить фрукты, в том числе и необыкновенные груши.
— Ах, какой у вас большой нос! — вскрикнула невеста, глядя на жениха.
— А у вас-то! — возразил жених. — Хорошо, что ваши деньги выкупают ваше безобразие.
Слово за слово, и невеста с женихом поссорились. Все гости встали из-за стола с длинными носами и, обозленные, разъехались по домам.
Засуетились доктора, узнав о таком приключении. То тот, то другой предлагал свои услуги, но толку не выходило. Петр знал об этом и хохотал до упаду. Наконец и он задумал разыграть из себя доктора. Набрал в стекляночки воды из ручья и отправился предлагать свои услуги.
Как только один нос сократился, поваренка стали тянуть во все стороны. Золото так и плыло к нему. Все носы приняли свой прежний вид, только злая помещица, съевшая полторы груши, ходила с полуторааршинным носом, а господин доктор притворялся, что никак не может ей помочь. Она умоляла его, при скупости своей предлагала большие деньги, а он только плечами пожимал.
Поваренок купил в городе прекрасный дом и зажил припеваючи.
Жил-был бедный наемник, вдовец. Звали его Павел Стругаль. Каждый день ходил он на работу и кормил себя и деток. И знатный же был работник; ни одна минута у него даром не пропадала; каждый грош был честно заработан.
Однажды, зимой, пошел он в лес за дровами. Уходя, он наказывал детям, чтоб вели себя смирно и молились Господу Богу, чтобы он дал отцу силы для тяжелой работы. Простился с детьми и ушел.
Пришел в лес и видит большой костер, у костра трех человек, таких странных на вид, каких Стругаль еще не видывал. Это были ветер, солнце и мороз. Стругаль испугался и хотел бежать, но странные люди остановили его:
— Не бойся нас, Стругаль, мы не сделаем тебе никакого зла.
Набрался Павел смелости и подошел к ним. Дали они ему по куску прекрасного белого хлеба и вкусной солонины. Проголодавшийся работник досыта наелся,
— Заплати вам Бог сторицей, добрые господа, — сказал он. — Я наелся досыта, а остаточки детям спрячу. Они, бедняжечки, отродясь белого хлеба не видывали.
Сказал и хотел идти, как один из этих странных людей ухватил его за руку:
— Постой, прежде чем уйти, Павел, скажи нам. кто из нас самый могущественный, самый сильный, самый отважный.
— Конечно, ветер, — отвечал Павел.
Разгневалось солнце и говорит:
— Вот погоди, друг Павел. Как начнешь ты ужо летом косить хлеб, я так тебя припеку, что ты живьем сгоришь.
— Не беспокойся, -— возразил ветер. — Я тебя обвевать буду прохладою, и работа не утомит тебя.
— Вот увидишь, что зимою будет, — сказал мороз. — Станешь рубить дрова, а я заморожу тебя так, что и у огня не отогреешься.
Ветер громко засмеялся:
— Напугал, нечего сказать. Не бойся, друг Павел; я повею таким теплом, что никакой мороз не устоит. Тебе будет так жарко, что снимешь сапоги и тулуп.
На прощанье ветер дал Павлу волшебную сумку.
— Сумка эта, — сказал он, — имеет такую силу, что только ударь в нее, выскочат три молодца и спросят: "Чего желаешь, господин?" Требуй чего хочешь, и все тебе будет .
Павел поблагодарил, взял сумку и пошел домой. Позвал детей, соседей, кумовьев и кумушек, ударил в сумку, а оттуда —- три молодца.
— Чего желаешь, господин?
— Чтобы всем нам был подан отличный обед с дорогими напитками.
Тотчас же явился стол с дорогими кушаньями и напитками. И Стругаль, и дети, и кумовья с кумушками наелись и напились досыта.
— Слушай-ко, куманек, — сказала одна завистливая кума, — шибко мне нравится твоя сумка, продай мне ее.
Стругаль долго отказывался. Но когда увидал на столе пятьсот червонцев, не утерпел и продал сумку.
Взял кум сумку и весело с женой пошел домой.
— Экой дурень, этот Стругаль, — сказал он жене. — Продал такую вещь за пятьсот. Да я не расстался бы с нею ни за что на свете.
Когда были уже дома, кум ударил по сумке. Выскочили оттуда три дюжих мужика и принялись колотить куманька и его жену.
— Будем бить вас да тех пор, пока не отдадите сумку тому, кому она предназначена, — говорят мужики; и бьют, и бьют.
— Отдадим, жена, сумку, — говорит кум.
— Нет.
Мужики опять бьют.
— Отдадим!
— Нет.
Наконец добили их до полусмерти.
— Иди скорей и отдай, — согласилась кума.
Кум пошел и с низким поклоном просил Стругаля взять назад сумку. Стругаль закрутил головою.
— Не могу, куманек. На твои пятьсот купил я у соседа поле. Где ж мне взять денег, чтобы отдать тебе.
Кум стал просить и без денег взять сумку. Пришла кума и тоже стала просить. Наконец Стругаль согласился. Взял сумку и получил через нее, чего желал. Вскоре отдал куму его пятьсот и зажил с детьми припеваючи.
Ян был единственным сыном зажиточного поселянина, который ничего не жалел, чтобы сделать из него человека, но толку не выходило. Ведь ума в аптеке не купишь, а кому Бог не дал смысла, тому его не втемяшишь. Пробовал отец посылать Яна в школу, но он даже азбуки не мог одолеть; отвечал такой вздор, что все ученики смеялись, и учителю пришлось отправить его обратно, к отцу.
Ян был рад-радешенек, что отделался от школы. Пришел домой, сел на лавку, скрестив ноги, и принялся жевать хлеб. Узнав в чем дело, отец рассердился, но волей-неволей должен был оставить сына дома. Стал приучать его к работе. Ян слушался, исполнял, что ему было приказано; но уж где требовалось приложить своего смысла, там он никуда не годился.
Так шло время. Отец старился и стал подумывать, как бы женить своего сына, в надежде, что жена будет руководить им. Но привести это желание в исполнение было не так-то легко. Окрестные девушки хорошо знали Яна и не хотели за него идти. Наконец подыскал отец бедную сироту, для которой приют и обеспеченный кусок хлеба казались большим счастьем, и согласилась стать женой Яна.
Умер отец, и Ян стал хозяйничать. То-то было хозяйство! Если б не жена, все пошло бы прахом.
Один год случился неурожай. Не было ни хлеба, ни сена, ни соломы. Жена и говорит Яну:
— Поди продай наших волов; весной мы их опять купить можем. Только смотри, бери не меньше двухсот и не отдавай без денег.
Ян пошел. Идет себе лесом, да по сторонам зевает. Случись воришка, ему легко было бы отрезать веревку и увести волов. Пришел Ян к большому дубу, остановился отдохнуть, и взбрело ему на мысль, не купит ли у него дуб волов.
— Эй, не купишь ли у меня волов? — спросил Ян.
Был сильный ветер, и вершина дуба качалась. Ян вообразил, что дуб, в знак согласия, кивает головой.
— А двести дашь?
Вершина продолжала качаться.
— Ну, давай деньги или, может быть, у тебя нет? Вершина все качалась.
— Ну ладно, я подожду; только не больше двух недель. Через две недели обещаешь отдать?
Дуб качался, как будто говорил: да.
— Смотри, помни. Если же не сдержишь слова, я тебя зарублю, как негодного пса.
Пришел Ян домой.
— Продал? — спросила жена.
— Продал, — отвечал он как ни в чем не бывало.
— А где же деньги?
— Получу через две недели.
— Кому ж это ты продал без денег? — спросила жена, не на шутку начиная тревожиться.
— Старому дубу в лесу, — отвечал Ян и, заметив, что жена плачет, начал ее утешать.
Ну чего, глупая, плачешь. Ведь я пригрозил зарубить его, коли не заплатит.
Жена загрустила, что у нее такой глупый муж, и целых две недели с ним не разговаривала.
Надоело это Яну; взял он топор и пошел к дубу. Пришёл и видит, что от волов его одни рога остались.
— Ну, дяденька, давай-ка денежки за моих волов
Но дуб не качался, потому что ветра не было.
— Или не слышишь? — и Ян повторил свое требование.
Дуб не шевелился.
— Ай да купец! Съел волов, а денег отдать не желает! Ведь я же говорил, коли не сдержишь слово, зарублю, как негодного пса. Вот же тебе бац! бац! бац!
Но едва успел Ян несколько раз ударить по дубу, как из него выпало лукошко с деньгами.
— Ага! Пришлось-таки отдавать.
Ян сгреб лукошко и побежал домой.
— Жена, женушка! — закричал он. — Не хотел, шельма, отдавать, а я силой взял! Гляди-ка.
Жена не хотела верить своим глазам, но, увидя столько денег, помирилась с Яном, а он везде хвастал, рассказывая, как вытребовал у дуба деньги. Но уже больше ему не пришлось продавать волов; жена не доверяла ему. Она во все входила сама, но с Яном жила дружно, так как он был, хотя и глупый, но добрый малый.
Жил был могильщик, по фамилии Рачек, очень бедный человек. Семья у него была большая, и прокормить ее было трудно. Вдобавок, народу, как нарочно, умирало мало.
Доев последнюю картошку, бедняк пошел к приходскому священнику посоветоваться, что ему делать. Но священник помочь ему не мог, потому что и сам был бедняк. Не желая, однако, отпустить его с пустыми руками, он дал ему книгу и сказал:
— Из этой книги многому можно научиться; она предсказывает будущее.
"Ага, предсказывает будущее, — подумал Рачек. — Так нечего мне здесь и корпеть. Пойду по белу свету поискать счастья.
Поблагодарил священника, простился с женой и пошел странствовать, выдавая себя за гадателя.
Пришел он в один город и узнал, что королевская дочь потеряла перстень. На воротах, на ставнях вывешены были объявления, что тот, кто найдет перстень или укажет, где он находится, получит большую сумму денег.
Вполне уверенный, что по книге он угадает все что угодно, Рачек пошел во дворец. Его приняли очень милостиво, но королеве не хотелось верить, чтобы такой простой человек мог угадать, где ее перстень.
— Не сомневайтесь, ваша милость, — отвечал Рачек, — я найду ваш перстень. Может быть, понадобится на это несколько дней; мне придется много читать в этой книге, а так как дух бодр, а плоть немощна, то мне нужно в это время хорошо питаться.
Король и королева тотчас же приказали давать гадателю пищу из королевской кухни, чтобы сами повара приносили блюда и спрашивали гадателя, по его ли вкусу они приготовлены. При этом король прибавил, что если перстень будет найден, он осчастливит гадателя на всю жизнь; если же нет — будет ему беда.
— Это уже мое дело, — отвечал Рачек и открыл книгу.
Король тотчас же заметил, что он держит книгу задом наперед и сказал ему об этом, но Рачек не потерялся:
— Разве вашей милости неизвестно, что когда хотят получить вещь назад, то надо держать книгу задом наперед? — отвечал он.
— Ага, вот что! — ответил король и совершенно успокоился.
Королевская семья ушла, предоставив гадателю углубиться в его размышления.
Пробило полдень, и желудок Рачека начал напоминать о себе. Книга была латинская, Рачек не мог ее читать; и можно ли из нее узнать, где перстень — не имел понятия. Но теперь он думал не о перстне, а о том, скоро ли придут повара и принесут ему обед. Наконец один появился с мискою в руках.
— Ага, один уже идет! — вскрикнул Рачек.
Повар вздрогнул и чуть не выронил миску. Он уже знал, что Рачек — гадатель.
Взявшись за ложку, Рачек сказал: одного я уже знаю. Он разумел, что одного повара уже знает, но повар понял эти слова иначе, побежал в кухню и сообщил своим соумышленникам, что гадатель сказал: "Ага, один уже идет!" и по том: "Одного я уже знаю". Другие два повара покраснели, как пионы.
Теперь приходилось следующему идти к страшному гадателю. Он взял мясо, овощи и кнедлики. Едва из дверей увидел его Рачек, как воскликнул:
— Ага, вот и другой!
У повара полетело на пол и мясо, и овощи, и кнедлики. Повар начал извиняться, говоря, что сейчас принесет все свежее, но Рачек просил его не беспокоиться; все равно, он и так съест. Когда блюдо опустело и повар уходил, Рачек проговорил ему вслед:
— Теперь я и другого знаю. Как-то выглядит третий?
После этих слов повар едва устоял на ногах и с трудом поплелся на кухню.
Товарищи с нетерпением ожидали его, желая услышать, узнал ли его гадатель. По бледности и трепету его они угадали истину.
— Мы открыты, — говорил второй повар. — Он мне сказал: "Ага, вот и другой!", а потом: "Теперь я и другого знаю. Как-то выгладит третий?"
Стали советоваться, что делать, чтоб избежать смерти. Тут третий вспомнил, что ему надо нести жаркое. Когда он, взяв фазана и утку, понес их наверх, старший повар шепнул ему:
— Проси, чтобы он не выдал нас.
Едва третий повар открыл двери, как Рачек воскликнул:
— Ух, вот и третий! — и, взяв кусок утки, прибавил: — Теперь я всех трех знаю.
Повар почувствовал, словно нож вонзился ему в сердце.
— Милостивый государь! Не выдавайте нас, поваров, — сказал он с низким поклоном.
— И до смерти не выдам, пока будете носить такие кушанья.
Повар побежал в кухню, и все трое, взяв различное пирожное, да по стопке серебра, да украденый перстень пошли к гадателю.
— Вот теперь собрались все трое, — сказал Рачек, разумея поваров, а они поняли: "Все три вора".
Поставив пирожные и напитки на стол, старший повар начал:
— Вы обещали, милостивый господин, не выдавать нас.
— Понятно, обещал. Что же дальше?
— Вот мы принесли вам каждый по сто золотых и украденный перстень. Не выдавайте нас.
Рачеку показалось, что его ударили обухом по лбу, но он быстро сообразил, в чем дело.
— Как бы мне не угадать, когда у меня такая книга. Будьте покойны, я вас не выдам.
Встав с места, он стал ходить, придумывая, как бы ему, не называя воров, возвратить перстень принцессе.
Случай помог ему. Подойдя к окну он увидал во дворе селезня.
— Идите-ка сюда, — крикнул он поварам. — Вон тому селезню всуньте перстень в зоб, а я отгадаю, что он проглотил его.
Так и сделали. Когда собралась королевская семья, Рачек объявил, что перстень проглотил селезень. Поймали бедную птицу, зарезали и нашли у него в зобу перстень.
Все радовались, восхваляли гадателя. Едва появлялся он на улице, как народ начинал кричать: живио!
По желанию короля было сделано гадателю еще одно испытание. В присутствии большого общества, принесли закрытую миску, и Рачек должен был угадать, что в ней. Почесывая у себя за ухом, он с грустью промолвил:
— О, Рачек, Рачек, не миновать тебе беды.
Открыли миску и к общему удивлению в ней оказался рак. Опять началось восхваление гадателя и крики "живио". Король дал гадателю за найденный перстень большую сумму денег, а королева с принцессою прибавили от себя разных других безделушек. Бедный могильщик вернулся домой богачом, поблагодарил священника за книгу и зажил припеваючи.