Следователь и Колдун

3 Два желания

Бывают дни, когда солнце светит ярко, по-летнему, над холмами висит жаркое марево и тополя мягко качают ветвями в зеленом облаке листвы, но вдруг налетит ветер, принеся с собой неожиданную прохладу, и вдруг понимаешь: осень.

Осень пришла в Нижний Тудым с жарой и мелкими нечастыми дождями; календари уже отлистывали пятнадцатое сентября, а термометры еще не опускались ниже двадцати Реомюров. Но осень чувствовалась во всем: в темном золоте солнечных лучей, в ночной стыни, долетающей со стороны реки, в запахе костров (на полях уже жгли стерню и прочий мусор) в холодном блеске звезд и сухом шуршании камышей. Скоро, совсем скоро полетят, выстроившись в клинья журавли, зачастят холодные дожди и грибники станут бродить по окрестным лесам с корзинами полными глянцевых опят и рыжих лисичек. А пока — перерыв между теплом и холодами, время перебирать, сортировать и считать, подбивая годовую бухгалтерию жизни.

…Фигаро аккуратно сдул пыль со второго тома «Прикладной квазиматематики» Бруне, критически осмотрел потертую на углах обложку, и аккуратно положил книгу в чемодан. Еще один чемодан — уже собранный — стоял в углу; на его темной коже лежали аккуратно сложенные брюки и теплое пальто.

Неделю назад из своей поездки вернулся Артур. Старый колдун был мрачен, но не терял оптимизма.

— Я нашел столько информации по нашему… хм… вопросу, что лучше бы не находил вовсе. Поэтому я так задержался — честно говоря, я не планировал отсутствовать дольше недели. Пришлось перерыть кучу документов, провести целый ряд исследований и еще черт-те что… В общем, Фигаро, теперь я с уверенностью могу сказать: я не в состоянии справится с Демоном.

— Значит, нам крышка? — Фигаро был до ужаса спокоен; его самого поразила эта холодная готовность к самому худшему варианту развития событий. Похоже, сапожники и пекари не до конца разбавили в его венах кровь Мерлина.

— Фигаро! — сразу же взвился Артур, — ну что вы прямо как я не знаю!.. Вы в логику вообще умеете?! Я сказал «я не в состоянии справится с Демоном», но я не говорил, что никто на свете на это не способен.

— Вы решили привлечь специалиста со стороны?

— Именно! Вот только пока не знаю, кого. Хотя есть у меня одна мысль… В общем, так: я сейчас опять уеду — дня на три, не больше — а вы начинайте понемногу собирать чемоданы. Мы едем в Египет.

— И что мы там забыли?

— Был там один закрытый клуб колдунов, которые многое понимали в Других — и в демонах в частности. Чтоб вы понимали — прямые потомки Абдула Альхазреда.

— У Альхазреда были дети?!

— А вы думали, он был импотентом? Были, и еще сколько! Они потом организовали нечто вроде тайной школы колдовства, по слухам, самых темных искусств. Как раз то, что нам нужно… В общем, не скучайте, я побежал.

Фигаро и не скучал: работы было невпроворот. Нужно было подать заявку на отпуск, дождаться преемника, передать ему дела, да и сами эти дела никто не отменял. Следователь отдыхал душой перевоспитывая просоленным ремнем тудымских домовых и отстреливая солью Бук — после недавнего «отдыха» в замке Шератон такая работа казалась ему слаще меда. Возраст, ах, возраст…

Солнце уже клонилось к закату, и в окно комнаты Фигаро лился поток ярко-алого света. Сегодня цвет солнечных лучей был необычен: никогда еще следователь не видел такого странного, яркого оттенка; казалось, что на полу и стенах лежит тяжелый карминовый полог. Это настраивало на тожественный лад, и Фигаро, перебирая бумаги, бубнил себе под нос «Полет валькирий», размахивая авторучкой, словно дирижер палочкой.

— Па-а-а-па, па-па-па-па-а-а-а-а па-а-а-а… Тетушка Марта, я вас слышу! Не топчитесь за дверью, я ничем важным не занят!

— Господин Фигаро, к вам посетитель!

— Ну, пусть войдет. У меня рабочий день ещё не закончился.

Следователь поставил на примус чайник, сыпанул в заварник своего любимого «Черного Балтика», поправил пиджак и ввинтился в кресло (за последние месяцы он изрядно поднабрал в весе и раздался в талии).

В дверь постучали, и Фигаро крикнул:

— Войдите!

Дверь открылась, и в комнату следователя вошел господин чрезвычайно странного вида.

Среднего роста, худой как трость, но в то же время в нем чувствовалась скрытая сила: в том как мужчина двигался, как перекатывались мышцы под его одеждой, в пружинистом шаге и особенно в глазах — глубоких, темных и цепких. На посетителе был дорогой английский плащ — странновато для такой теплыни — полосатый, по последней столичной моде, костюм, лаковые туфли, недавно причастившиеся щетки и ваксы и легкий газовый шарф, скрывающий шею.

На вид ему могло быть как тридцать, так и все пятьдесят лет; лицо мужчины выглядело молодо, но сетка морщин в уголках глаз намекала на более преклонный возраст, чем казалось на первый взгляд. Широкие скулы, темные волосы, убранные в аккуратную прическу (капелька лака и бриолина — как раз столько, сколько нужно), бородка клинышком, чуть раскосые глаза — восточное лицо. И глубокий бронзовый оттенок кожи: этот человек долгое время жил там, где солнце — жаркое, злое и опасное, однако мужчине ему явно не приходилось работать в поле. Тонкие пальцы, наманикюренные ногти, золотая часовая цепочка, текущая из нагрудного кармана — явно не беден, но глубокие узловатые мозоли, похожие на шрамы избороздившие руки странного господина намекали на тяжелый изнурительный труд в далеком прошлом.

— Присаживайтесь. — Фигаро кивнул на кресло у стола. — Чем могу быть полезен?

— Я правильно понимаю, что вижу перед собой Александра Фигаро, следователя ДДД? — мужчина мягко сел в кресло (в этом движении было столько почти танцевального изящества, что следователь растерялся) и сложил руки на коленях. В его голосе скорее угадывался, нежели слышался акцент, но какой именно, Фигаро определить не мог.

— Вы совершенно правы, любезный. Что вам угодно?

— Вас рекомендовали мне… — посетитель чуть запнулся, — как специалиста в области метафизики и Других проявлений. Не спрашивайте только, от кого поступили рекомендации. Да это, в общем, не имеет особого значения.

— Кхм… — Следователь почесал затылок, — Боюсь, что вас ввели в заблуждение. Я действительно немного разбираюсь в упомянутых вами областях. Но я не колдун-академик. Я следователь Департамента Других Дел. Это несколько…

— О, я знаю, что такое ДДД, — перебил посетитель, — и поверьте, я адекватно оцениваю ваш уровень квалификации: нечто среднее между младшим офицером ударной группы Инквизиции и начитанным колдуном из «Бюро Других Услуг». Но, насколько я понимаю, вы — самый квалифицированный колдун в радиусе ста верст.

Определение было настолько точным, что Фигаро покраснел. Впрочем, откровенность гостя, скорее, подкупала.

— Да, где-то около того… Так чем могу быть полезен?

Гость нахмурился, плотно сжал губы и некоторое время молча смотрел куда-то в потолок. Затем он глубоко вздохнул; его лицо разгладилось.

— Скажите, господин Фигаро, что вы знаете о джиннах?

— Джинны? — губы следователя едва заметно дрогнули. — Кроме того, что их не существует?

— Ну, — мужчина улыбнулся, — вы же специалист по Другим, а, стало быть, не хуже меня знаете, что сказать будто нечто подобное «не существует» нельзя. Есть демоны, исполняющие желания. Почему бы не существовать и джиннам?

— О, — Фигаро засмеялся, — приятно поговорить с человеком, сведущим в подобных вопросах! Ну что я могу сказать: такие демоны существуют. Некоторых из них, при определенной сноровке и силе заклинателя можно даже принудить исполнять мелкие желания за просто так. Но джинны… Как джинн описывается в околонаучной литературе? Другое существо привязанное к некоему объекту-«тюрьме», обладание которым позволяет человеку — не колдуну, а вообще кому угодно — повелевать джинном. И джинны, согласно преданиям, не занимаются всякой ерундой — они творят чудеса с размахом. Разрушить город, или, там, подъять армию мертвецов на войну с врагом. Другие такое могут, без сомнения. Вот только Других такой силы не привяжешь никаким колдовством — они за пределами логики. Наши формулы и пентакли для них — детская мазня на стенах. Джиннов не существует, поверьте мне.

— Логично, — гость кивнул, — очень и очень логично. Но Другие, как вы сами сказали, за пределами логики.

— Ну, это бронебойный аргумент. — Фигаро не сдержал улыбки. — Но у меня встречный вопрос: к чему этот разговор? У вас есть знакомые джинны?

Гость, однако, не улыбнулся в ответ. Его лицо не несколько секунд застыло, после чего исполнило несколько быстрых мимических композиций: страх, недоверие, гнев, отчаяние. Мужчина закрыл глаза руками, а потом как-то сразу резко взял себя в руки, одернул полы плаща и быстро заговорил:

— Господин Фигаро, не подумайте только что я мистификатор или праздношатающаяся личность из ближайшей опиумной курильни, которой везде чудятся черти. У меня есть история, и эта история напрямую связана с Другими проявлениями, и про джиннов я спросил не просто так. Но есть проблема. Я не могу обратиться в Инквизицию, потому что в конечном счёте окажусь в камере. Я не могу пойти к столичному колдуну-специалисту из Академии, потому что окажусь в желтом доме. И не могу обратиться к сельской знахарке, потому что мой случай явно выходит за рамки ее компетенции. Вы же — нечто среднее, поэтому я думаю, что могу к вам обратиться. К тому же я слышал, что вам доводилось вляпываться в самые невероятные истории, так что к моей вы тоже будете терпимы.

— Вы хотите рассказать историю? — Следователь снял с примуса закипевший чайник, подождал, пока его крышка не перестанет подпрыгивать, и налил в заварник кипятка.

— Да, правильно. А потом понять, насколько вы мне верите, и чем можете помочь. Я, кстати, готов очень щедро заплатить…

— Сударь, — Фигаро поднял руку, — давайте я буду с вами откровенен: в этом городишке богаче меня только местный голова, господин Матик. — В деньгах я не нуждаюсь. Но, — он бросил взгляд на будильник у кровати, — у меня еще четыре часа приемного времени. А вы — посетитель, у которого, как вы утверждаете, имеются проблемы, которые по моей части. Так что я вас внимательно слушаю.

— История будет долгой.

— И отлично. По крайней мере, сегодня мне не придется выслушивать очередной рассказ о том, как домовой в борделе тетушки Сары напился как плотник и, пардон, нагадил в корыто. К тому же чуйка подсказывает мне, что вы можете рассказать историю удивительную…

Гость улыбнулся и потер указательным пальцем переносицу. Подумал, а затем сказал:

— Так получилось, что я почти не помню своих родителей…

Своих родителей Асад не помнил.

О, он по памяти мог нарисовать портрет своей матери: красивое лицо, которое немного портили тонкие губы и родинка на левом крыле носа (ее, впрочем, было почти не видно), длинные черные волосы, темные глаза с густыми пушистыми ресницами, но он ничего не мог сказать о ней самой. Какой она была? О чем говорила с ним, рассказывала ли ему сказки на ночь, пела ли колыбельные? Ничего нет, ничего не осталось в памяти.

Отца он помнил лучше: очень тихий мужчина, казавшийся лишь тенью человека — его можно было потерять из виду в совершенно пустой комнате. Но он не был трусом и мечом владел так, что даже площадная стража не рисковала с ним связываться, когда он, бывало, возвращался домой под вечер совершенно невменяемым от выкуренного гашиша и выпитого вина. Его звали Сахиб; он был мастером-оружейником и мог бы зарабатывать очень, очень много денег, но вместо этого большую часть времени проводил либо с бутылкой, либо за книгами. Кто-то рассказывал, что он пережил Черное поветрие, и что после этого в его голове что-то повредилось, но правда ли это, Асад так и не выяснил.

Кровавый дозор пришел к ним в дом, когда Асаду исполнилось шесть. Мать заметно нервничала, а отец был спокоен; он молча проводил людей падишаха в комнату сына и так же молча вышел за дверь.

Их было двое: хмурый бородатый мужчина в черных шелках, на поясе у которого болтался невероятный размеров скимитар, и улыбчивый старик в робе алхимика. Старик с шутками и прибаутками достал из баула длинный тонкий стилет, с невероятной быстротой — Асад даже не успел испугаться — ткнул его лезвием в указательный палец и, насвистывая, нацедил немного крови в маленький стеклянный флакончик.

Вспоминая все те ужасные истории, что рассказывали о Кровавом дозоре мальчишки с улицы, Асад только разочарованно качал головой и сразу наврал своим приятелям — тем, что были помладше — об ужасающих пытках, черном колдуне и кровавом ритуале. Его слушали затаив дыхание, всхлипывая от ужаса, а Асад понял, наконец, нехитрый механизм возникновения и распространения слухов.

С его матерью случилась тяжелая истерика; она ходила по дому заламывая руки и, задыхаясь, шептала:

— Они придут к нам еще раз, я знаю… Моя бабка была колдуньей, а, значит, во мне это есть, и в Асаде тоже… Они придут…

Отец успокаивал ее как мог:

— Ну что ты, — говорил он, улыбаясь, — никто не придет. Ни к кому не приходят, ты же знаешь. У тебя есть кто-то из знакомых, к кому хоть раз приходили?.. Ну вот, и у меня нет. И я не знаю никого, кто даже рассказывал о чем-то подобном. Успокойся, все будет хорошо.

Они пришли ночью — это Асад помнил очень хорошо. Ночь была душной, за холмами выли песчаные волки, а воздух, насыщенный приторным запахом полуночных роз был похож на забродивший кисель. Черный фургон запряженный четверкой лошадей остановился у ворот и в дом вошли трое мечников в черных шелках и тот самый улыбчивый старичок.

— Это не смерть, — говорил старичок улыбаясь, — это, скорее, усыновление. Ваш мальчик проживет долгую и крайне интересную жизнь. Признаться, я ему даже завидую.

Мать потеряла сознание, а отец молча рвал в руках тонкий платок в алых узорах, и молчал. Лишь в самом конце, когда Асада — испуганного и трясущегося — уже выводили во двор, отец сказал:

— Он наш единственный ребенок. Знахарь сказал, что жена больше не сможет…

— Ваша семья больше ни в чем не будет нуждаться. — Старичок-алхимик вздохнул. — Все ваши долги погашены. Ваша земля больше не заложена. И вас, Сахиб, больше не разыскивают во всех южных землях Халифата. Теперь вы — богатый и свободный человек. Но это все, чем я могу вам помочь.

…Внутри фургон был обит чем-то мягким — спать можно было прямо на полу. И еще каким-то чудом — колдовство, не иначе — в нем всегда было прохладно. Удобства, однако, на этом заканчивались: пищу просовывали в узкую щель в двери, а окон не было вообще, так что для Асада на долгих пять дней настала ночь.

И вот это оказалось тяжелее всего.

Темнота, легкий перестук копыт, поскрипывание осей фургона — все это сливалось в глухой монотонный поток. Он засасывал, гипнотизировал. Асад вспомнил рассказы отца об изощренной пытке, которую колдуны Аграбы применяли к самым злостным преступникам: человека раздевали донага, вставляли в рот трубки через которые подавались воздух и пища, а потом наглухо закупоривали в контейнере-ванне заполненной соленой водой, нагретой до температуры тела. Через несколько недель человек сходил с ума — из ванны доставали галлюцинирующего безумца.

Этот фургон был чем-то похожим: на вторые сутки тьмы Асада начали посещать красочные сны наяву. К нему приходила мать, друзья-мальчишки внезапно оказывались рядом и предлагали сыграть в кольца, а один раз он, почему-то, увидел перед собой толстого булочника с Пьяной улицы. Булочник сыграл на свирели, рассказал смешную историю про верблюда, а потом сказал:

— Что бы ни случилось с тобой — не горюй. Весь этот мир — просто сказка. И тот, кто ее рассказывает — тоже чья-то сказка.

Кормили его все это время чем-то вроде горячих лепешек с сыром и мясом. Это было вкусно, но быстро надоело. Зато Асад быстро понял, что в бочонке с водой, что стоял в углу — явно не только вода. Пара глотков — и его начинало клонить в сон. Он, собственно, был и не против — во сне не так болела душа. Что-то подсказывало Асаду, что родителей он больше не увидит.

Это потом он узнал, что его путешествие заняло пять дней — в фургоне прошла целая вечность. Когда, наконец, фургон остановился и в распахнувшуюся дверь хлынул дневной свет, Асад буквально ослеп. Он не вышел, а буквально вывалился наружу; его тут же подхватили сильные мужские руки.

— Что за дьявол?! — услышал он высокий скрипучий голос. — Почему в фургоне чисто?! Он что, все это время ни разу не опорожнялся?! Что вы ему давали?… А-а-а-а, ясно. Идиоты. Мальчик! Открой-ка рот!

Асад почувствовал на губах привкус металла, а потом в пищевод хлынула омерзительно пахнущая жидкость. Он задохнулся, а потом его вырвало. К тому же он обмочил штаны. И не только обмочил — его кишечник, наплевав на волю хозяина, изверг из себя все содержимое прямо в портки.

— Так лучше, — произнес все тот же скрипучий голос. — А то он уже начал желтеть. Угробите хоть одного мальчишку при перевозке — сниму с вас кожу и сделаю себе занавеску в ванную. Но вы при этом не умрете, я обещаю… В купальню его! Отмыть, выдать чистую одежду, накормить по-человечески, отвести в его комнату и пусть пару дней отдохнет. А потом начнем работать…

…Назвать Гнездо Сойки «крепостью» не поворачивался язык; это было все равно, что назвать океан очень большой лужей. Гнездо увенчивало вершину огромной скалы, к которой не вела ни одна дорога — было совершенно непонятно, как сюда попадают люди. Любые попытки забраться по отвесной стене неизбежно закончились бы смертью незадачливого скалолаза, и дело было даже не в гладкости камня, сверкавшего словно отполированный, но и в невероятном количестве смертельных устройств и заклятий, которыми Скала Сойки была буквально нашпигована.

Крепость пронизывала самые высокие облака и очень часто долина внизу скрывалась под белой кучевой занавесью клубящейся в лучах солнца. Воздух на такой высоте был холодным и разреженным; здесь всегда было холодно, солнечно и очень красиво.

Гнездо Сойки делилось на две части: каменный бастион с узкими бойницами окон (там содержались воспитуемые и их учителя) и Белый замок — лес тонких, воздушных шпилей, казавшихся почти миражом (там жили колдуны). Скала под замком была пронизана целой сетью тоннелей и лабораторных пещер, но все входы туда были закрыты, а вторжение каралось смертью на месте.

Асаду выделили комнату в западном крыле бастиона, почти под самой крышей-площадкой. Это была именно комната: маленькая, но уютная, с широкой мягкой кроватью, книжными полками, забитыми, в основном, учебниками по алхимии и математике (хотя встречалась тут и беллетристика), ковром на полу и большим письменным столом. Но все это меркло перед видом из окна: Асад не был уверен, что даже сам падишах с его визирями мог любоваться такой красотой каждый день.

Бастион был так высок, что стены внизу было не видно, и сразу за окном начинался бездонный обрыв. Там, внизу, зеленели луга, блестящими нитями змеились реки, а далеко на горизонте в голубом мареве небес синели горы. На самых высоких вершинах круглый год лежал снег, и Асад недоумевал: получается, что Скала Сойки находилась где-то на самом севере Халифата. Как сюда можно было добраться от Южного моря за пять дней, было совершенно непонятно.

Никто не объяснял ему, зачем его забрали из дому. Никто вообще не говорил с ним. За дверью в его комнату всегда стоял молчаливый страж в черных шелках, но разговорить его было нереально — с таким же успехом можно было болтать со стулом. Раз в день ему доставляли еду: мясо и овощи. Тарелки привозила на маленькой тележке-подносе молодая коротко стриженая девушка в серой робе — она тоже молчала, несмотря на все попытки мальчика с ней заговорить.

Здесь всегда царила тишина. Лишь ветер ночами выл в окне, да потрескивал, остывая, нагретый за день камень стен. Только в самую первую ночь в Гнезде Сойки уже засыпающему мальчику показалось, что где-то далеко-далеко, внизу башни, кто-то всхлипывает и кричит, перекрикивая тяжелые глухие удары. Утром он спросил у стража за дверью, кто это кричал ночью, но тот, естественно, ничего не ответил, и больше ничего подобного Асад не слышал.

Через неделю начались занятия.

Именно тогда мальчик узнал, что он не единственный шестилетка, которого сюда привезли, вырвав из семьи — привезли без каких-либо объяснений, и поселили в громаде бастиона.

Всего их было одиннадцать: все мальчики, всем по шесть лет, все здоровые, крепкие, все родом из Халифата. На этом сходство заканчивалось; если Асад был из семьи, в которой мясо на ужин было чем-то вроде маленького праздника, то, к примеру, Абид был сыном брата самого визиря Абдуллаха и всю свою недолгую жизнь ел только из золотых тарелок. Наджан родился в семье солдата, а Сираджа забрали из семьи дворцового библиотекаря.

В общем, это было довольно пестрое сборище мальчишек из самых разных семей и земель, но здесь, в Гнезде Сойки, все различия между ними сразу свели на нет: одинаковые коричневые робы — довольно удобные, но почти не согревающие тело — одинаковые комнаты (в гости друг к другу ходить не возбранялось, и очень скоро молодые воспитанники Гнезда выяснили, что все они живут на одном этаже той же самой круглой башни в северной части бастиона), одинаковая еда раз в сутки.

И совершенно одинаковая программа занятий.

Их учили читать и писать. Абид, заикнувшийся было, что он все это давно умеет, немедленно получил по спине тупым деревянным битком от стражника в черном (они были настолько вездесущи, что со временем как-то выпадали из зоны внимания, становясь чем-то вроде предметов меблировки). Абид, даром, что сын визиря, мгновенно уяснил посыл и больше насчет программы обучения не заикался. Все же он был очень умным мальчиком, в чем Асаду еще предстояло убедиться.

Занятия обычно начинались на рассвете и длились до тех пор, пока последний луч солнца не исчезал за горной грядой на западе. После их отправляли в купальни, а после давали еду. Иногда вместо занятий и ужина их отправляли, как говорили сами мальчики, «в подвал» — тогда приходилось голодать.

Учил их древний как песчаный гриф старик, постоянно одетый в один и тот же коричневый плащ (это было видно по неизменным пятнам на рукавах — пятна даже не меняли форму). Старик требовал называть себя «учитель Меруз», имел тихий нрав и мягкий голос, который никогда не повышал. Ему это и не требовалось — на любые нарушения дисциплины немедленно реагировали стражники в черном: деревянный биток для мелких провинностей и железная колотушка для серьёзных. При этом черные так ловко пользовались колотушкой, что оставляя жуткие синяки ни разу никого не покалечили и даже серьезно не травмировали — видимо, на это счет у стражи были четкие инструкции.

«Учитель Меруз» учил их чтению, письму, после — арифметике и чистописанию. Он был хорошим преподавателем, но иногда засыпал во время урока, сжимая в сухих скрученных артритом пальцах тяжелую указку черного дерева, и тогда страже приходилось аккуратно будить учителя и поить его крепким чаем.

Вот только учил он шестилеток — испуганных, оторванных от семей шестилеток, которым раньше сложно было высидеть спокойно и полчаса, не говоря уже о целом световом дне. Уроки были мукой, и к вечеру новые знания уже просто не лезли в головы мальчиков. Когда Асад выходил из класса, его шатало точно пьяного; пару раз он даже стошнил прямо из окна башни (стража, однако, ничего ему не сделала — даже замечания).

К счастью, дважды в неделю занятия в классе заменяли «подвалом». Правда, в такие дни не давали есть, но мальчикам это казалось ничтожно малой ценой за отлучение — пусть и временное — от уроков «учителя Меруза».

«Подвал» был жутким местом, поначалу до ужаса напугавшим Асада. Но вскоре он понял, что в «подвале» нет ничего страшного, разве что фильтрующие маски алхимиков выглядели устрашающе, но на них можно было не смотреть. По сути «подвал» был одной из лабораторий под скалой, но не особо секретной: туда можно было в любой момент попасть на скрипучем деревянном лифте — рычаг вниз — «подвал», рычаг вверх — жилые комнаты.

В «подвале» их взвешивали, внимательно осматривали под яркими лампами, брали кровь — невинная процедура, к которой все очень быстро привыкли — светили фонариками в рот и в нос, прилепляли к телу какие-то металлические пластинки и делали еще много всякой ерунды — странной, но не причинявшей ни боли, ни неудобств. Весь «досмотр» занимал, в самом крайнем случае, часа два, после чего им давали пить микстуры и отправляли в комнаты отдыхать.

Микстуры не были ни горькими, ни сладкими — вообще никакими: разноцветная вода, иногда с легким запахом каких-то трав. Иногда им делали внутримышечные или внутривенные инъекции, но перед этим алхимики всегда протирали место укола резко пахнущей мазью, и боли не чувствовалось совершенно.

Иногда от микстур поташнивало, иногда тянуло поплакать, но чаще всего просто хотелось спать. В дни процедур мальчиков не кормили, но есть особо и не хотелось; Асад, получив очередную порцию «вливаний» едва успевал подняться к себе в комнату и сразу же валился на кровать.

Сны после процедур в «подвале» чаще всего были расцвечены невероятно красочным бредом. Асаду казалось, что он летает между ярких радужных огней; его тело меняло форму, пространство вокруг его кровати начинало играть в прятки с самим собой, и уже невозможно было понять, сон это, бред или странное колдовство молчаливых людей в фильтрующих масках, похожих на птичьи клювы с гофрированными шлангами.

Один раз после «подвала» (в этот раз Асаду сделали один-единственный укол в предплечье) ему показалось что он — огненная птица, вечно падающая в чернильный океан. Это было страшно, захватывающе, а проснулся Асад почему-то на крыше башни, куда непонятно как перед этим попал. Мальчик страшно перепугался; ему казалось, что уж теперь-то стражники точно порубят его на куски. Но все обошлось: воины в черных шелках не сказали ему ни слова, когда нашли, а просто отвели в его комнату, где Асада уже ждал человек в робе алхимика — тот самый, который встретил его в Гнезде Сойки в самый первый день. Мальчик сразу узнал этот голос: высокий и скрипучий. Теперь он увидел его обладателя воочию.

Густую шевелюру алхимика еще не тронула седина; похоже, он лишь недавно разменял свой пятый десяток. У него был нос с горбинкой, пухлые губы, смешливые зеленые глаза и очень ловкие тонкие пальцы, которыми он растянул Асаду веки.

— М-да, — алхимик покачал головой, — с воображением у мальчишки, конечно, туговато. Что ж, оно и к лучшему. Дайте ему поесть, и пусть отдохнет пару дней. Все равно остальные еще считают звездочки…

Но отдыхать Асаду пришлось не пару дней, и даже не неделю. Его постоянно тошнило, клонило в сон, а в голове творилось черт знает что: иногда мальчик не мог вспомнить, что вот этот предмет называется «стул», а белые штуки за окном — облака. Лишь на пятый день его психика пришла в норму, остались лишь слабость и легкая дезориентация.

Когда он вновь вернулся в класс, то поразился: из одиннадцати стульев пустовали шесть. За столами сидели только он, Абид, Сирадж и еще двое мальчиков с которыми он еще не успел познакомится, и все они выглядели так, словно перенесли тяжелую болезнь: серая кожа, темные ввалившиеся глаза, трясущиеся руки. Меруз посмотрел на мальчиков, махнул рукой и отпустил их по комнатам.

Асад полностью оправился только через пару недель. Но из одиннадцати мест в учебном классе с тех пор осталось лишь семь; четыре стула и четыре стола убрали и куда-то унесли.

Именно эти пустые места, где раньше сидели их одногодки, такие же мальчики, как и они сами, впервые вселили в воспитанников Гнезда ужас. Ни семья, которую каждый из них не мог забыть, ни колотушки стражников в черном не могли произвести такого впечатления, как эти лоскуты пустого пространства; фактически, это были надгробные плиты. Эта пустота была совсем рядом, и она в любой момент была готова поглотить каждого.

Но именно с этого дня Асад стал замечать всякие интересные вещи, творящиеся с ним.

К примеру, если раньше отсидеть на уроках Меруза целый день было так тяжело, что можно было потерять сознание, то сейчас это получалось как раз плюнуть. Асад мог часами сидеть в одной позе без малейшего дискомфорта — ноги не затекали, а шея не болела. Сидеть на жестком стуле стало так же легко, как и лежать на мягкой перине; собственно, теперь между этими двумя занятиями не было никакой разницы.

Но перемены затронули не только тело, они коснулись и головы. И вот это было самое захватывающее.

Асад не представлял, что его память может стать такой: месяц назад он запоминал из речей старика Меруза хорошо если несколько слов. Теперь — и это, честно говоря, немного пугало — он мог вспомнить каждое слово сказанное учителем, и неважно когда: вчера, позавчера или же сегодня. И не просто вспомнить, теперь Асад понимал, о чем говорит старый учитель. Концепции врезались в его мозг как долото в древесину, оставляя на нем вечный неизгладимый след.

— Я теперь вообще все запоминаю и вообще все понимаю, — сказал как-то Абид, к которому Асад пришел под вечер в гости. — Каждое слово, вот!

— Я тоже. — Асад кивнул, и задумчиво посмотрел в окно — комната Абида находилась в восточной части башни, и за ее окнами небо уже темнело, на глазах приобретая глубокий кобальтовый оттенок. — Ты думаешь, это все алхимики в «подвале»?

— А кто ж еще? — Абид сделал большие глаза. — Мне отец как-то рассказывал про особую стражу падишаха: у них, говорил, есть такие особые бутылочки, а в них — алхимическая штука какая-то. Они эту штуку пьют, а потом их сам Песочный Дьявол не остановит — всех в капусту порубят!

— Ты думаешь, из нас делают стражу падишаха? — Асад затаил дыхание. — Ого! Вот это было бы здорово! У них такие кони! Сбруя из золота! А мечи!..

— Не, — замотал головой Абид, — точно не стражу. Стража учится в Замке Ворона, и кого попало туда не набирают, только самых крепких бойцов. И берут туда только в восемнадцать.

— Жаль, — загрустил Асад. — Хотел бы я в стражу…

— Да ничего там хорошего нет, — Абид махнул рукой, — так, блеск один, как отец говорил. Никакого удовольствия, одни обязанности. Нас для чего-то другого готовят, так думаю… А скажи, ты тоже теперь запоминаешь книжную страницу с одного взгляда?

— Не знаю, я не проверял. — Асад пожал плечами. — А вообще…

— Давай проверим! — Асад подмигнул, откинул в сторону матрац и принялся доставать из-под него книги.

— Эй! — Асад нахмурился. — Это откуда? «Введение в демонологию», «Начертание колдовских символов»… У нас на полках таких нет!

— Взял в библиотеке. — Абид ухмыльнулся. — Тут в соседней башне просто огромадная библиотека. И туда можно ходить — никто не запрещает. Там вообще стражи нет. Сирадж оттуда не вылезает — ну, сын библиотекаря, что с него возьмешь.

— То есть, ты их украл?

— Ну что ты прямо как… «Украл», как говорит отец, это если поймали. Тебе что, не интересно?

Асаду было интересно. Он только спросил:

— А почему книги по колдовству? Аллах разрешает ворожить только своим избранникам.

— Это он тебе лично сказал? Я вот, к примеру, хочу стать колдуном. Представь себе: захотел пирожных — бац! — вот тебе пирожные. Захотел чтобы дождь перестал — бац! — и нет дождя! А если кто тронуть попробует — взмахнул рукой, и спалил гада к чертям!

— Я тоже хочу! Колдуном! — Глаза Асада вспыхнули. — Давай вместе!

— Да я ж для этого тебя и позвал, дубина, — Абид засмеялся. — Вдвоём веселее. Я вот как думаю: если мы теперь все запоминаем и понимаем, то, может, и это — он хлопнул рукой по обложке «Введения в демонологию» — тоже поймем? Колдуны — они ж по книгам учатся.

…Следующие полчаса в комнате слышалось только сосредоточенное сопение и шорох страниц. Абид листал «Демонологию», а Асад выбрал для себя тонкий томик на замусоленной обложке которого едва можно было разобрать надпись «Построения заклятий: основы».

— Слушай, — сказал, наконец, Асад, — а ведь действительно. С одного взгляда — всю страницу. Вот это да-а-а-а… Это как вообще?

— Да понятно как, — нетерпеливо потряс головой Абид, — алхимики это все и их лекарства или что они нам там колят. Ты мне другое скажи: ты что-нибудь понимаешь?

— Нет, — Асад потупился, — ничего не понимаю. То есть, в смысле, слова, вроде, понятны, но вот в общем…

— У меня то же самое, — вздохнул Абид. — Значит, с наскоку не взять. Придется учиться… Слу-у-у-ушай, а может нас на колдунов готовят?

— Вот это было бы шикарно! — Асад мечтательно вздохнул. — И глянь как все секретно здесь. По-любому что-то такое… с колдовством.

— Давай дальше читать, — Абид упрямо топнул ногой. — Ну и что, что ничего не понимаем? Зато запоминаем! Вот начнут нас учить заклинаниям, а мы уже столько всего знаем! Колдунов и так уже много, так что нужно стать не просто колдунами, а самыми сильными, самыми умными и самыми… ну…

— Я понял, понял… Слушай, а вот это я понимаю! «…для того чтобы создать простейшее осветительное заклятье не требуются специальные знания, достаточно сконцентрировать эфир в точку и заставить светиться словом «люрес». При этом мнемонический компонент можно заменить на базовый Знак 1.1.2…» А что такое «эфир»?

— А бес его знает. Но заклятье света — это ж просто как пирожок съесть. Я сколько раз видел, как придворный колдун свет делает — даже глазом не поведет, а свет — пах! — и загорелся… Давай искать в книгах про эфир.

— Давай!

…Они оторвались от книг только когда колокол Белого замка пробил полночь, но так и не выяснили, чем был этот пресловутый «эфир» упоминания о котором были густо разбросаны по книгам о колдовстве. Абид пообещал завтра найти в библиотеке что-нибудь «про эфир», они попрощались и разошлись по комнатам, но Асад еще долго не мог уснуть, ворочаясь и комкая простыни.

Колдуны! В любой сказке были колдуны — добрые или злые — они двигали горы, раздвигали моря, сжигали города, или, наоборот, воскрешали мертвых. Ни одна порядочная история из тех, что рассказывали взрослые собравшись у очага длинным зимним вечером не обходилась без колдуна. Колдуны были сильны, они правили миром. Падишах? Мальчик бы с радостью поменялся с ним местами, но куда с большей охотой — с его придворным колдуном. Асад был мал, но хорошо понимал, что править миром отдавая приказы другим людям, и непосредственно управлять реальностью — разные вещи. Дав себе клятву во что бы то ни стало стать колдуном (естественно, самым-самым!) он закутался в одеяло и, наконец, уснул.

Уроков, наконец-то стало поменьше. Воспитанники Гнезда уже проглотили все учебники для начальных классов (по факту они освоили всю базовую программу школ Халифата менее чем за месяц, но им некому было об этом рассказать), и теперь, помимо «учителя Меруза», с ними работал «господин Наджиб».

Ему было, от силы, лет сорок и больше всего к нему подходило слово «необъятный».

Желтая роба алхимика едва не трещала на нем по швам, но причиной тому были не разрывающие ткань мышцы, а пузо, которое Наджиб гордо носил над веревочным ремнем. Пузо походило на курган, под которым почила не одна сотня фазанов, кур и кроликов. Щеки-лепешки, нос — тестовый шар, глазки — маленькие и смешливые — он вообще был тот еще весельчак-хохотун и в первый же день огорошил воспитанников Гнезда своим грохочущим напором.

— Так, что у нас тут? — Наджиб поднял со стола несколько учебников, полистал их и швырнул обратно на столешницу. — Чушь, как я предполагал… В общем так: учить я вас буду языкам. Пять основных, а там посмотрим. Читать вы будете самостоятельно — я выдам каждому список книг. А в конце каждой недели будет проверочная работа. Расскажете мне, чем научились… Так, начнем, пожалуй, с восточно-европейских языков — они самые сложные, хе-хе!..

Скорость с которой мальчики учили новые языки потрясла бы их, если бы до этого они пытались освоить хоть один. Но Асад даже не подозревал, что бегло читать на новом языке через неделю после начала его изучения — на грани волшебства. Он просто читал. Новые языки открывали новые книги, а, значит, новые горизонты. Тем более что Наджиб подбирал для изучения такую литературу, от которой вообще не хотелось отрываться. В основном, это были приключения мореплавателей — древних и живших сравнительно недавно, воспоминания путешественников, легенды и мифы («сказки для взрослых» как их называл сам Наджиб) и тому подобное чтиво.

Именно тогда Асад понял, что можно читать и медленно, наслаждаясь каждой страницей, а не глотая книгу залпом. Строчки на бумаге превращались в забытые города, корабли, режущие волны неизведанных морей, пещеры с драконами и таинственные сокровища, охраняемые злыми колдунами. Хорошая книга рождала восторг, а его хотелось смаковать. Иногда мальчик почти до слез расстраивался, когда очередная интересная книга заканчивалась. Да, ее можно было перечитать, но это было уже не то…

Он даже не подозревал, что таким нехитрым образом учит основы истории, географии, а, самое главное, очень быстро, нереально быстро для обычного человека выстраивает свою личность. Наджиб был хитер: он давал первые тома заставляя буквально на коленях вымаливать вторые, подсовывал истории об умных, ставших из-за своего ума сильными, заставлял буквально на коленке разбирать книги о дворцовых интригах и даже занимался вандализмом, вырывая из детективных историй последние страницы и ехидно спрашивая у возмущенных мальчиков: «и как вы думаете, кто?» И очень скоро Асад понял, что простое движение ума иногда бывает гораздо интереснее, чем самое дальнее путешествие, что история двух простых чиновников запертых в одной комнате с трупом моряка может быть более захватывающей, чем самое эпическое описание битвы с драконом, а самое главное, что весь этот мир — суть история, и лишь ему решать, насколько будет интересна та ее часть, где написано про него самого.

…Однажды к нему в руки попала старая книга сказок. Это были именно что сказки: детские истории для детей примерно его возраста (он все еще думал, что ему шесть лет; алхимики Белого замка не удосужились рассказать им, что их декокты и вытяжки давно форсировали психическое и физическое развитие воспитанников Гнезда). Асад прочел эту книгу только потому, что сказки были про колдунов.

Прочитанное поразило его до глубины души. В книге было три сказки: о колдуне, о воине и о маленьком мальчике. Все они были заняты одним и тем же: искали спрятанный в заповедных горах Источник вечной молодости. Колдун был стар и желал бессмертия, потому что еще не «открыл всех тайн мира», воин хотел стать непобедимым, а мальчик — спасти от смерти свою старую мать. Как и положено, по законам таких историй, колдун с воином потерпели фиаско, а мальчику Хозяин источника — какой-то древний дух — кувшин с заветной Водой Бессмертия просто подарил, потому что цель мальчика была благородна, помыслы чисты и все такое прочее. Мораль была понятна, но ошарашило Асада не это.

Бессмертие! Раньше он никогда не задумывался о том, что его жизнь закончится. Он был еще очень молод, и старость казалась чем-то вроде безумно далекого острова, до которого, конечно, доберутся все, но путь к нему еще ой какой неблизкий. Однако теперь, вспоминая пустые места в учебной комнате, где совсем недавно сидели точно такие же мальчишки, как и он сам, Асад понял, что конец жизни — штука, которая может наступить без спросу, внезапно, и до старости он, Асад, может просто не дожить.

А сколько всего было в мире — такого, чего он никогда не видел и может не увидеть! Миллионы прекрасных книг, места, в которых хотелось бы побывать, все те океаны, горы и пустыни, по которым, сжимая зубы, пробирались герои прочитанных им историй — весь мир, который мальчик только начал пробовать на вкус. Осознание того, что жизнь может просто так взять и закончиться накрыло его как огромная, душная простыня.

На следующий день Асад дождался конца уроков и подкараулил учителя Наджиба в коридоре. Тот, однако, только усмехнулся, увидев мальчика, жмущегося в углу, потрепал его по голове и сказал:

— Я заметил, что ты весь урок сидел как на еже. Что-то случилось? Говори, не бойся. Мне, кстати, ты можешь задавать любые вопросы, я в этом проекте далеко не последний человек.

Асад показал Наджибу книгу, и тот, разумеется, сразу же ее узнал.

— А, «Три истории с разным концом». Я не люблю Хасана Аль-Брека — слишком много морали на квадратный сантиметр бумаги. Но пишет он хорошо, этого не отнять… Что тебя так взволновало? Великие горы Нур? Их не существует, это выдумка. Хотя, поверь, горы Син за Великой Стеной ничуть не хуже.

Асад запнулся и покраснел. Признаться в своем неожиданном страхе смерти оказалось внезапно очень сложно. Так сложно, что у мальчика перехватило дыхание. Вместо этого он выпалил:

— Я хочу стать колдуном! Скажите, господин Наджиб, это возможно?

Наджиб засмеялся, но веселья в этом смехе не было. Он положил мальчику руку на плечо и сказал:

— Идем, сделаю тебе чай. Мне сюда привозят просто сногсшибательный чай — попробуешь — потом ничего другого пить не сможешь… Думаешь, я не знаю, что ты со своим приятелем тыришь книги о колдовстве из старой библиотеки? Колдунами стать хотите?.. Ах, мальчик, если бы все в этом мире было так просто…

Комната Наджиба, как оказалось, находилась в двух шагах от учебного класса. Она была такой же по размерам, как и комната самого Асада, но казалась крохотной из-за того, что была до потолка завалена бумагами. Здесь были книги, документы в пухлых папках, свитки — в тубах и без — просто бумажные листы густо исписанные непонятными знаками, опять книги, еще книги — целые горы книг. Книги громоздились целыми колоннами, подпирая потолок, лежали на мебели, валялись на маленькой кровати и просто на полу.

— Садись. — Наджиб сбросил с кресла кучу папок прямо на пол, а сам с ногами забрался на стол, где уселся в почти безупречный лотос (для своего веса он, все-таки, был довольно подвижен). — Чай уже заваривается; слуги хорошо знают мой распорядок дня… Значит, говоришь, в колдуны подался…

Он грустно причмокнул губами и потупился.

— Я тоже когда-то хотел. Розовая мечта безоблачного детства. Не получилось — нет чувствительности к эфиру. Ну как: есть, но недостаточная.

Асад, который к тому времени уже примерно понимал, что такое эфир — чтение книг из заброшенного сектора старой библиотеки не прошло зря — почувствовал внезапный липкий страх.

— А я… А как узнать, есть ли у меня эта… ну… к эфиру?

— У тебя — есть, — отрезал Наджиб.

И тут же добавил, глядя прямо в глаза мальчику:

— Но колдуном ты стать не сможешь. Никогда и ни при каких обстоятельствах.

…с Асадом случилось нечто вроде припадка: едва нахлынувшая на него после слов Наджиба о том, что он чувствителен к эфиру волна облегчения столкнулась с ударом слов «…никогда и ни при каких». Эти две волны столкнулись внутри Асада, ударили его под дых и странным образом погасили друг друга. Неожиданно спокойно мальчик спросил:

— Но почему? Ведь если я…

— …если ты чувствителен к эфиру, то ты потенциальный колдун, знаю, знаю. Но это не вполне верно. Точнее, вполне неверно. Термин «чувствительность к эфиру» придумала кучка дегенератов от метафизики — ну что такое «чувствительность»? Эфирные колебания и аномалии чувствует каждый. То есть вообще каждый. Просто некоторые не понимают, что они чувствуют. Колдуны — это те, кто способен манипулировать эфиром. Но тут тоже есть проблема.

Он поставил на стопку книг перед Асадом чашку. Это была чашка из тончайшего фарфора украшенная незамысловатой, но очень красивой росписью: взлетающий журавль и заходящее солнце. Асад впервые увидел этот изобразительный стиль, но роспись ему очень понравилась.

— Очень красиво… — мальчик аккуратно коснулся чашки пальцами.

— Киехара Юкинобу. Это его картина. Не знаю, расписывал ли он посуду — не узнавал. Вряд ли это авторский рисунок. Мне тоже нравится… Так вот: каждый из нас может вместить в себе некоторое количество эфира. Вот как эта чашка. Смотри: я наливаю в нее чай. Чашка имеет такое устройство, что ее можно наполнить и опустошить. Это, собственно, и делает ее чашкой. То же самое с колдунами: они могут «набирать» в себя эфир и «выплескивать» его наружу. Чем больше количество эфира, которое может вобрать в себя колдун, тем он сильнее. Ведь если я плесну на тебя из этой чашки, то намочу тебе рукав или волосы. А вот если я окачу тебя из ведра, то тебе придется долго сушиться. Логично?

— Вроде так.

— А если у меня будет огромная цистерна воды?

— Тогда… Тогда вы, наверно, вообще меня смоете?

— Звучит, вроде, тоже логично, да? Но на самом деле ты просто не сможешь эту цистерну поднять. Есть некий порог, определенное количество эфира, которым может оперировать человек. Да, некоторые могут поднять целую бочку с водой, но никто и никогда не поднимет водонапорную башню. Слабые, сильные — не важно. Есть предел.

Некоторое время Асад молчал, пытаясь переварить эту концепцию.

— То есть, — сказал он наконец, — самые сильные колдуны… самые слабые? Я что-то не понимаю.

— Нет. Самые сильные есть самые сильные. Это те колдуны, которые умеют аккумулировать много эфира и умеют при этом с ним работать. А вот ты, например, как и все другие мальчики-участники проекта, могу аккумулировать в себе…. скажем так: очень, очень много эфира. Просто невероятно много. Так много, что ты вообще представить себе не можешь.

Асад подумал и заплакал: тихо и горько. Только что Наджиб прихлопнул мечту его жизни словно назойливую муху, и это было больно, неожиданно больно. Это было, в конце концов, несправедливо. Но…

— Но ты не расстраивайся, мальчик, — Наджиб хихикнул. — Вот реально — не стоит. Ты будешь куда сильнее самого сильного колдуна. И гораздо опаснее.

— Это как? — от удивления Асад даже перестал плакать. — Сильнее колдунов никого нет.

— Ты что, книжки не читаешь? — Наджиб захохотал. — Любой Абстрактный Дракон сильнее самого сильного колдуна. Так что вот не надо тут. Колдуны сильны, опасны, и они слишком часто становятся проблемой. Даже наш придворный колдун… Впрочем, о политике тебе думать рановато. Короче говоря, колдуны — проблема. Потому что их очень тяжело контролировать. Они сильны и знают что сильны, а потому нереально чванливы.

Он передал чашку с чаем Асаду, взял себе еще одну (на ней был похожий рисунок: стая журавлей) и принялся шаманить с чайником и флягой, которая неведомо как появилась у Наджиба в руке. Хлопнула пробка, запахло алкоголем. Учитель отхлебнул, довольно прищурился и кивнул.

— Нужен какой-то сдерживающий механизм. Некая сила, которую в случае кризиса можно было бы противопоставить колдунам. Ты, к примеру, знаешь, что сейчас происходит на севере? Хотя да, я же давал тебе новые книги… На севере хаос. Колдуны схлестнулись с тамошними духовниками, и сразу несколько северных стран охвачены гражданской войной. И колдуны побеждают. Что, между прочим, неудивительно: у клерикалов — молитвы и пламенные речи, а у колдунов — шаровые молнии и ручные демоны. Так что конец немного предсказуем. Но даже сам Мерлин… ну, короче, ответственное руководство колдунов понимает, что нужен какой-то контроль. Колдунов трудно заставить работать сообща; там каждый тянет одеяло на себя. Спит и видит себя на мировом троне, так сказать. Поэтому мы и привезли вас сюда. У руководителей проекта «Гнездо Сойки» развязаны руки: падишах дал нам полную свободу действий.

Асад смотрел на учителя широко открытыми глазами, почти не дыша. Он не понимал чуть ли не каждое второе слово, но общий смысл до него доходил: он и остальные мальчики — часть какого-то Секретного Плана. Это было захватывающе — как будто Асад попал на страницы тех книг, которые читал ночами при свете маленькой масляной лампы: заговоры, таинственные лаборатории и, конечно же, колдуны.

— Вас выбрали за вашу особенность вбирать в себя почти неограниченное количество эфира. Наши алхимики сейчас применяют очень агрессивные методики, которые, в идеале, позволят вам всасывать еще больше эфира, так много, что колдуны в вашем присутствии будут просто лишаться силы. Это основная идея. А еще… хотя нет, хватит. Я и так уже наговорил достаточно. Все узнаешь со временем. Пока что — учись. И постарайся не умереть.

— Забавно. — Фигаро выдохнул дым и, пошарив под столом, достал початую бутылку коньяка. — Это «Викинг». Настоящий. Присоединитесь?

— Не откажусь. — Гость улыбнулся. — Вы считаете мою историю забавной?

— О да. Она забавна и очень увлекательна, но я никогда не слышал о людях, способных лишать колдунов силы. Хотя сама концепция мне нравится, она очень остроумна… нет, нет, возьмите вот этот стакан. Он хотя бы чистый… Так вот, господин Асад…

— Я не говорил что это история обо мне. — Мужчина взял стакан, плеснул в него коньяку и хитро посмотрел на следователя.

— О, даже так? Хорошо. Я так понимаю, события, которые вы описываете, происходили во время Великой войны, еще до появления Королевства. Вам же на вид лет сорок… Но продолжайте, пожалуйста.

— Ну, я, все же, несколько старше… В общем, занятия в «Гнезде» шли своим чередом. И вот однажды…

Асад никому не рассказал о разговоре с Наджибом. Он шкурой чувствовал, что это будет абсолютно лишним и может даже осложнить ему жизнь.

Мальчик не особо горевал, что никогда не станет колдуном — уж слишком захватывающую альтернативу описал его наставник. Он не сможет колдовать? Что ж, тогда ни один колдун не сможет, если он, Асад, того не захочет!

Оказалось, что горе очень просто превратить в ненависть, а ненависть перегнать в злобу. Асад был не против такого поворота: злость мотивировала, она требовала действий и придавала сил.

И очень скоро эти самые силы мальчику понадобились.

Начались занятия по физической подготовке.

Теперь неделю они занимались в классе, а неделю — во дворе, который был превращен в нечто среднее между плацем и полосой препятствий. Здесь также были турники, бассейн и беговые дорожки (Асад подивился остроумному решению: двор был слишком маленьким чтобы по нему бегать — разве что по кругу — но инженеры Белого Замка придумали забавное устройство: цилиндрические ролики которые обнимала лента плотной ткани, похожей на парусину. Слуги вертели ручку, все это дело крутилось, и по такой «дорожке» можно было бежать хоть весь день, оставаясь на месте).

Здесь, во дворе, на физподготовке с мальчиками работал наставник Рахим.

Высокий, с очень темной кожей (но явно не мавр), наголо бритый, Рахим казался скрученным из толстых канатов. Его кожа, испещренная жуткими шрамами, была похожа на выдубленную ветрами дерюгу, которую грозились разорвать мышцы, выпирающие даже на шее. Он всегда легко одевался — широкие шорты и легкий, почти невесомый кожаный жилет на голое тело, всегда закладывал руки за спину, когда говорил, и выглядел при всем этом довольно странно: его скуластое лицо было лицом спокойного и интеллигентного человека, что никак не вязалось с телом уличного борца. Говорил Рахим очень тихо, никогда не повышая голос, но мальчики быстро поняли, что когда наставник открывает рот, лучше немедленно заткнуться и внемлить.

В первый день Рахим собрал воспитанников Гнезда во дворе еще до рассвета. Было холодно, и мальчики дрожали, стуча зубами, ежились, обхватив себя руками, и жались друг к другу, чтобы хоть немного согреться.

— Меня зовут Рахим. — сказал Рахим. — Я буду тренировать вас. Это будет долго, больно и тяжело. Вы проклянете меня, затем возлюбите как родного отца, а потом снова проклянете. Сегодня я посмотрю, на что способны ваши худосочные тела, оценю, так сказать, качество материала. Раздевайтесь и в воду.

Странно: никто из мальчишек даже не вздумал роптать. Даже Абид, немедленно принявшийся стаскивать с себя пижаму. Рядом стояли два стражника в черном, но Асад был уверен, что, в случае чего, их помощь Рахиму не понадобится.

Вода в бассейне оказалась, кстати, не такой уж и холодной; все-таки наставник, похоже, не ставил перед собой цели угробить воспитанников. Ну, по крайней мере, в первый день.

Они плавали, бегали, отжимались, бросали на дальность тяжелые чугунные шары, прыгали через веревку и стояли на руках. К тому времени как первый луч солнца показался над крепостной стеной мальчики уже не страдали от холода — теперь они обливались потом.

…когда Асад уже почти отважился упасть в песок и потерять сознание, Рахим, наконец, махнул рукой и сказал:

— Довольно!.. Лучше, чем я думал, надо сказать… в большинстве. Теперь в купальни и в подвал, в лабораторию. Завтра жду вас здесь в то же время. И упаси Аллах вас проспать. Я предупредил.

…И потянулись дни: двор, лаборатории, кровать, ночи, когда все тело болело так, что не оставалось ничего, кроме как тихо плакать в подушку, опять двор, опять лаборатории… Алхимики, похоже, начали в связи с физическими тренировками новую программу: декокты, которые вводили мальчикам, теперь были другими, и от них не хотелось спать. Напротив — от новых пилюль и инъекций страшно болели мышцы, хотелось блевать, но голова оставалась чистой как весенний дождь. И кормили мальчиков теперь четыре раза в день: много мяса, много овощей, а еще больше странных растворов в стеклянных банках. Растворы на вкус походили на клубничный сироп; их полагалось пить под строгим присмотром лаборантов — по часам.

Все это было так мучительно и так выматывало, что Асад встретил начало новой недели рыдая от облегчения. Он весь день провалялся в постели с книгами, и только вечером выбрался встретиться с Абидом и Сираждем на маленьком балконе в старой библиотеке.

— Я думал сдохну. — Сирадж — высокий и белобрысый, похожий на мудрого пустынного сурка, взъерошил волосы и сплюнул. — До сих пор все болит. Попросил у алхимиков каких-нибудь пилюль от боли, так меня послали куда подальше… Ну и жизнь! Чего они от нас хотят? Готовят в секретные войска падишаха?

— Может быть, — осторожно ответил Асад, — я о чем-то таком и думал, если честно… Абид, что это ты притащил?

— Книги, дубина. — Абид ухмыльнулся. — Я рассказал Сираджу о нашем плане. Ну, что мы хотим стать колдунами. Сирадж у нас самый умный, так что его помощь по-любому не помешает.

— А-а-а-а! — Асад поджал губы. — Я понял. Ну что ж, по-моему, отличная идея. Действуем как раньше? Обмениваемся книжками?

— И пробуем колдовать! — Сирадж хлопнул в ладоши. — Я тут нашел вот это. «Медитации для постижения и контроля Эфира». Тут, вроде, не сложно. Я уже прочитал и завтра начну пробовать. А пока что отдаю вам. Она маленькая, можете прямо сейчас глянуть и все запомнить.

«Рассказать им, что ли?» — с тоской подумал Асад. «Чем дольше они будут в это верить, тем хуже им потом будет. А мы никогда не сможем колдовать…»

Но тут его мысли неожиданно приняли другой оборот.

«Не сможем колдовать? А кто это сказал? Наджиб? Он, конечно, человек хороший. Но он — один из хозяев «Гнезда». Один из тех, по чьему приказу меня — нас всех — забрали у родителей и теперь мучают в этом странном месте. Почему бы не проверить самому? Наджиб ведь сам говорит «во всем сомневайтесь». Я так и сделаю».

Он «проглотил» книгу Сираджа минут за пять — там было всего-то страниц двести. Термин «глотать» (его тоже употреблял Наджиб) ему нравился; он хорошо передавал суть происходящего: содержимое книги попадало в голову, точно пища в желудок, но для того чтобы его переварить требовалось время. Нужно было буквально по страничке воспроизводить книгу, вдумываясь в каждое слово. Это было обидно: оказывается простое запоминание не было равно личному опыту.

Вернувшись к себе в комнату от сбросил ботинки, не снимая тренировочной робы залез на кровать, прислонился к стене (стена была холодной, но это оказалось даже приятно), закрыл глаза и мысленно открыл книгу на нужно странице.

«Закройте глаза…»

Он зажмурился.

«Расслабьтесь. Не думайте об успехе или неудаче. Ни у кого не получается с первого раза, и вы тоже не старайтесь быть лучше всех. Глубоко вдохните…»

Асад вдохнул. Воздух сухо царапал воспаленное после декоктов горло.

«…и медленно выдохните. Постарайтесь прогнать из головы все мысли. У вас, конечно, не получился, но не переживайте — это нормально. Представьте себе точку, белую точку…»

Мальчик увидел перед собой белый трепещущий огонек. Это была несложная визуализация: когда он был совсем маленьким, то часто видел перед собой этот свет — щелочка в занавеске на кухню.

«…мысленно потянитесь к этому свету. Не пытайтесь понять, какой он — теплый, яркий или насколько он далеко от вас. Просто потянитесь к нему всем своим сердцем, покажите ему себя, почувствуйте его…»

Это было еще проще. Асад очень, очень хотел домой — теперь он понял это неожиданно четко. Мальчик понял, что сейчас заплачет, но это было бессмысленно. «Думай, думай о чем-нибудь… А, конечно же…»

«Я хочу колдовать, — сказал он свету, — я хочу стать колдуном — самым-самым сильным. Тогда я смогу все: вырваться отсюда, вернуться домой… И ни одна сволочь больше не сможет сотворить со мной такое!»

И вот тут произошло нечто странное.

Свету — Асад отчетливо это понял — были совершенно безразличны его мысли. Таких просьб и стенаний каждое мгновенье пролетало перед ним бессчётное количество; все это интересовало свет не более, чем листья, что осенний ветер проносил за ночным окном.

Но неожиданно для себя мальчик понял, что помимо слов ему удалось обратиться к свету как-то иначе. Как именно — он бы не смог объяснить, даже если бы очень захотел; для этого просто не существовало слов.

Асад испугался. Он не понимал механики происходящего, но ему было ясно одно: только что он отправил запрос в очень и очень серьёзную инстанцию.

Причем он даже не помнил самой сути этого запроса. Там было что-то про всемогущество, возможность выбора, чудеса и все такое, но подробностей уже было не узнать.

Мальчик осторожно открыл глаза. Тело все еще ломило, но, как ни странно, боль стала вполне терпимой.

Он поднял глаза и увидел перед собой огонек.

Яркая точка спокойного ровного света — он уже видел, как такие же точно щелчком пальца извлекают из пустоты колдуны.

Свет дрогнул, словно подмигивая, поднялся к потолку и погас.

Пришла зима, полетел с неба снег. Дни стали совсем короткими, а по ночам в небе сияли яростные горные звезды. В комнатах стало так холодно, что не спасали даже маленькие угольные печи, которые раздали воспитанникам «Гнезда».

Тренировки стали настолько тяжелыми, что сил не оставалось даже на эмоции. Мальчики возвращались в комнаты и просто падали на кровати, немедленно отключаясь. Асаду синились родители, дом и огни в темноте.

В конце января умер мальчик по имени Хаким — тихий и незаметный крепыш из далекой южной Хаши. Говорили что у него остановилось сердце после очередной алхимической процедуры, но так ли это на самом деле — никто не знал. Просто однажды утром дверь в его комнату оказалась закрытой и опечатанной, а его самого больше никто не видел. Спросить что на самом деле произошло было не у кого: черные стражи хранили молчание, а учителя просто отмалчивались.

Наджиб, с которым у Асада установилось нечто вроде отстраненно-приятельских отношений как-то сказал (он в очередной раз крепко напился):

— В Халифате до шестнадцати лет доживают только шесть детей из десяти. Так что мы пока что идем в рамках статистики. Что же до Хакима, то такие пороки сердца мы пока еще не научились вовремя выявлять. Алхимики говорят, что он в любом случае не дожил бы до двадцати. Это жизнь, и готовым ко всему быть нельзя.

Уроки в классе почти сошли на нет; теперь основное внимание уделялось тренировкам с Рахимом, так что времени «заниматься колдовством» у Асада с приятелями почти не было. Он так и не стал называть Абида и Сиражда «друзьями» даже мысленно. Мальчик слишком боялся, что когда-нибудь он выйдет во двор, а кого-нибудь из тех, с кем он успел крепко сойтись, там уже не будет. Другое дело — книги. Они не уйдут, не умрут и не станут со временем другими. В книгах жила законсервированная реальность; они сами были тем колдовством, к которому так отчаянно рвалась душа.

И еще: он таки научился чувствовать эфир.

Более того: теперь он мог в любой момент призвать свет. Маленький шарик теплого беззвучного огня, который поднимался над его головой и светил, по-настоящему светил. Заклятье было не ярче свечи, но это было колдовство, и колдовал он, Асад.

Правда, у него не получалось сделать заклятье ярче, как бы он ни старался. Он понимал, что именно надо сделать, но все попытки влить в световой шар больше эфира заканчивались головной болью и легкой тошнотой. Впрочем, Асад расстраивался не сильно: у Абида с Сираджем не получалось пока и этого.

И он не рассказал им ничего про свой новый навык. Более того: даже мысль поделиться своей радостью не пришла ему в голову. Возможно, так действовала сама атмосфера Гнезда Сойки, но, скорее всего, просто проявила себя природная скрытность самого мальчика. Наджиб тоже это заметил, и, хихикая, говорил:

— Ты не из болтливых, Асад. И вот что я тебе скажу: эта черта характера увеличивает твои шансы дожить до старости раз, эдак, в пятьсот. А еще — никому не верь. Выбирающие одиночество тоже могут быть счастливыми.

Как и все одиночки, Асад, в конце концов, нашел свой уединенный угол, где он мог побыть один без боязни, что к нему вломятся те, кого он не хотел бы видеть (в сторону этой категории медленно, но верно мигрировал весь мир, но мальчик пока что не осознавал этого). Он часто бродил между пыльными стеллажами Старой библиотеки, и иногда у него возникала необходимость забраться на верхние полки. Тут, правда, были лестницы, но они не вызывали доверия даже на первый взгляд: покосившиеся, пыльные, источенные жучком — между ними даже пауки избегали плести свою паутину, очевидно тоже сомневаясь в надежности конструкции. Асад предпочитал действовать иначе: он просто вскарабкивался на стеллажи и книжные шкафы. Те недовольно скрипели, но не разваливались на части.

Книги стояли на полках безо всякой системы; ими, похоже, просто набивали это место, не заботясь ни о сохранности, ни, тем более, о какой-то каталогизации. Книги валялись на полу, ими подпирали столы, стоили из них башни, затыкали дыры в стенах, они разбухали от влаги, покрывались плесенью, некоторые из них буквально разваливались в руках. Асад шипел от возмущения при виде подобного обращения с таким сокровищем, каким стала для него книга, и однажды высказал Наджибу все, что думал по этому поводу.

Наставник ухмыльнулся и пожал плечами.

— Варварство, верно. Но, фактически, эти книги и были спасены от варваров. Халифат, как ты знаешь, уже несколько лет раздирает на части война с Воинами Аллаха. Проклятые фанатики сожгли столько библиотек, что… В общем, ты все равно не поверишь. Книги в старой библиотеке лежат там сравнительно недавно, они просто многое пережили. А сама библиотека — да, она давно нуждается в ремонте. Вот только руки ни у кого до этого не доходят. Эти книги никем не охраняются — бери любые. Я знаю, что уж книгу-то ты никогда не испортишь.

Шкафы со стеллажами стояли так плотно, что между ними иногда было невозможно протиснуться. Зато забравшись на них можно было без труда пройти из одного конца библиотечного зала в другой без опаски свалиться вниз («вниз» было просто некуда).

Там, наверху, на старых, скрипучих шкафах, Асад коротал вечера с книгами, а иногда просто сидел, глядя сквозь высокие окна на скалы и долины внизу. Когда снеговым тучам случалось добраться до «Гнезда», взору мальчика открывалась удивительная картина: океан снега, метель без конца и края, странная муть, в которой иногда мелькали быстрые тени.

«Что это?» — как-то спросил он Наджиба. «Птицы? Но какие птицы в такой мороз и снег?»

Наставник расхохотался и сказал: «Ну что ты, какие, к дьяволу, птицы. Это горные духи. Среди них есть и опасные, но не бойся — к замку они не приблизятся, тут уйма защитных амулетов, да и стены эти строили не только из камня».

Асад и не боялся, но такое близкое присутствие Других бередило душу. К тому времени он уже знал, что с Другими, в частности, с демонами, можно заключить договор, и эта мысль не давала ему покоя. Другие могли все. Может, они могли сделать его колдуном? В сказках договоры с демонами не заканчивались ничем хорошим, специальная литература также предостерегала от подобных опытов, но соблазн был велик, слишком велик…

Вот только здесь возникал очень горький замкнутый круг: для того чтобы призвать демона нужна была колдовская сила.

Хотя, конечно, можно было попросить кого-нибудь призвать Другого для него, Асада… Да нет, что за бред. Никто и никогда не станет заниматься ничем подобным — какая выгода? Мальчик вздыхал, сжимал кулаки, но мысль, проклятая мысль ввинчивалась в его мозг все глубже, глубже, и уже было понятно, что просто так она оттуда никуда не денется.

А еще Асад нашел тайный ход.

Это, конечно, был не настоящий тайный ход; просто часть деревянного потолка библиотеки провалилась, рухнув прямо на шкафы с книгами, и теперь по доскам можно было забраться на стропила, а по ним, в свою очередь, пролезть в любое место на этаже башни. Толку, правда, с этого было ноль, разве что подсмотреть в щелку, но Асад не горевал. Он открыл для себя еще одно наслаждение — наслаждение соглядатайства.

Он змеей пролезал между старых могучих бревен, стараясь не скрипеть досками пола, который для всех под ним был потолком и заглядывал в щели. Иногда он видел людей, а они его — нет, и в этом было нечто потрясающее. Асад казался себе Другим — духом замка, который, тихонько посмеиваясь, подглядывал за всеми из-за Великой Завесы, причащаясь чужих тайн.

С тайнами, однако, тоже была напряженка: со стропил было видно часть лестницы и большой пыльный зал. В зале не было ничего, кроме длинного стола, нескольких кресел и камина; к тому же зал всегда пустовал. Зато на лестнице иногда останавливались покурить стражники в черном (тогда до мальчика долетал сладкий запах гашиша и обрывки разговоров).

Черные стражники, как оказалось, вовсе не были немыми, просто у них была четкая инструкция — не общаться с воспитанниками ни на какую тему вообще. Большая часть их них, как понял Асад из их разговоров, были либо наемниками, либо бывшими офицерами личной гвардии падишаха. Стражники громко жаловались на быт (в их казармах топили ничуть не лучше, чем в комнатах мальчиков), ругали некое «начальство», какую-то «подписку» и все как один ждали, когда же, наконец, подойдет к концу годовой контракт. Правда, сплевывая, признавали, что, скорее всего, пойдут еще на один год — уж слишком хорошо в «Гнезде» платили.

Все это было забавно, любопытно, но, в целом, не особо интересно. Но однажды…

Однажды февральской ночью ударил такой мороз, что Асад, устав кутаться в тонкое одеяло и стучать зубами, разбудил Наджиба, испросил у того чашку крепкого горячего кофе и отправился в библиотеку — читать.

В библиотеке было холодно и темно. Асад не рисковал зажигать здесь свечи — уж слишком много бумаги и рассохшегося дерева было вокруг — но у него был личный свет. Колдовской огонек светил достаточно ярко для того, чтобы при его свете можно было читать, а большего Асаду было и не нужно.

Завернувшись в одеяло он, прихлебывая горячий напиток, читал книгу о приключениях колдуна Гарун Аль Шахиба в Великой пустыне. Это была уже пятая книга о похождениях известного колдуна и Асад млел от удовольствия, потому что впереди было еще десять, а книги были шикарны. Они вдребезги разбивали его мальчишеское представление о колдунах как о неких злобных сволочах, которые спят и видят, как бы побыстрее поставить мир на колени. Гарун Аль Шахиб по прозвищу «Малютка» (он, как утверждала книга, был самым толстым из колдунов, что когда-либо ступали по благословенным пескам Халифата) занимался, в основном пьянством и чревоугодием, не погибая от неуемных возлияний лишь потому, что лечил свой ливер колдовством. При этом всем вокруг он помогал совершенно бесплатно, жил чем Аллах пошлет и постоянно был весел. Асад отдал бы руку чтобы понять, как такое возможно.

Он уже почти дочитал до того момента, когда Аль Шахиб устроил в пустыне наводнение (колдун захотел пить, но по пьяни не рассчитал сил), когда услышал голоса.

Голоса доносились из дыры в стропилах. Несколько человек довольно громко разговаривали, похоже, на лестнице.

Асаду стало любопытно. Он ужом проскользнул на стропила и стараясь не шуметь, аккуратно подполз к своей любимой щели в потолке, с которой лучше всего просматривалась лестница.

На лестнице, однако, было пусто. Голоса доносились из большого зала с камином.

Удивленный мальчик аккуратно развернулся на животе и в два рывка оказался над залом. Здесь, почти в самом центре потолка, была дыра такого размера, что через нее великолепно просматривался каждый угол помещения внизу.

В зале находились четверо: Наджиб (наставник развалился в кресле потягивая из высокого бокала янтарную жидкость), высокий старик-алхимик в черной расшитой золотой нитью робе (его лица мальчик не видел, потому что «наблюдательная» дыра располагалась как раз над лысиной старика) и двое явно не местных: крепкий мужчина в странной одежде, похожей на плащ визиря испещренный искусно вышитыми звездами и лунами, и женщина в красивой белой шубе.

У женщины была белая, очень чистая кожа, густые черные волосы, высокая грудь и большие печальные глаза. Ее нельзя было назвать красавицей, но в ее лице было что-то такое… Асад почему-то вспомнил мать и тихонько шмыгнул носом. Мужчина же напротив, черты лица имел жесткие, жесты его быстрых рук были резкими, а бородка клинышком воинственно топорщилась.

— …вы уже получили двадцать ящиков с препаратами, — голос мужчины с бородкой только дополнял его образ: жесткий и решительный, — и завтра мы отгрузим вам блиц-коридором еще пятьдесят. Этого должно хватить до конца проекта. Я не беру свои слова назад и мои решения не обсуждаются. Точка. Но мне нужны гарантии. Вы знаете, что творится у вас на юге? Фанатики уже полностью контролируют побережье.

— Мы не перенесем проект куда-либо за пределы Халифата. — Это был алхимик в черной робе. — Это тоже не обсуждается. Здесь, в Гнезде Сойки, воспитанники в полной безопасности. Это место может выдерживать осаду в течение двух лет. Наши стены непреодолимы.

— Вы забываете, — мягко сказала женщина в шубе, — что среди фанатиков есть колдуны.

— Ничего мы не забываем, — буркнул алхимик. — Наши агенты среди имамов Воинов Аллаха делают все для дискредитации колдунов и колдовства в целом. К тому же не забывайте, что, несмотря на все военные успехи фанатиков, война пока что далеко от нас.

— Проект рассчитан на пять лет. — Мужчина с бородкой скрипуче захихикал. — И форсировать его нельзя — угробите воспитанников… Ладно, давайте решим вот как: когда у вас начнет что-то получаться, вы пришлете мне одного из мальчиков. Дам ему задание, проверю в деле, так сказать.

— Господин Мерлин, — возмущению старика-алхимика не было предела, мы так не договаривались!

И вот тогда Наджиб начал хохотать. Он хохотал, трясясь всем телом и расплескивая себе на робу жидкость из бокала, кашлял, отплевывался и дрыгал ногами.

— И что смешного? — голос алхимика, казалось, вобрал в себя весь лед Вечного Севера. — Наджиб, вы находите ситуацию смешной?

— Да, — Наджиб, наконец, отсмеявшись, — отхлебнул из бокала и кивнул. — Да, это все до чертиков смешно. Первый колдун Северных земель, сам великий Мерлин ставит здесь, в Халифате, эксперименты на детях. Но — чужими руками, прошу заметить! Мораль, да! При этом на севере летят головы несогласных с его режимом, а в случае нашего успеха господин Мерлин получит антимага-убийцу обученного лучшими людьми Халифата. В случае неудачи великий Мерлин не потеряет ничего. Но при этом — прошу заметить! — должны ему по гроб жизни именно мы! Вам бы, Коракс, поучиться у господина Мерлина политическим шашням.

Удивительно, но тот, кого Наджиб называл «Мерлином» внезапно покраснел и потупился, дернул себя за рукав, кивнул и сказал:

— Вы правы, Наджиб. Все именно так. С другой стороны, не я придумал всю эту хрень с убийцами колдунов. Эта ваша идея, а инициатива, как вы сами знаете, наказуема. Я могу предоставить вам препараты, которые смогут превратить ваших мальчиков в… черт, не знаю, как это сказать на вашем языке… в сверхлюдей. У вас таких препаратов нет. Значит, я решаю как, что, кто и куда. И, кстати, если эти ваши религиозные психопаты одержат верх, то политическое убежище вы все равно будете просить у меня. Обещаю вывезти все ваши книги — все, что удастся спасти — и вас самих. Получите маленькую лабораторию в степях и будете мирно работать на прогресс… И, кстати, зря вы так про фанатиков. Поверьте, их пропаганда сделает то, чего не смогут солдаты.

— Я, все же, хотел бы вернуться к тому, с чего мы начинали… — алхимик в черном поджал губы.

— Это вы начинали. Я тут вообще проездом. Но пусть будет по-вашему: я передам вам еще тридцать тысяч тестов. Черт, да хоть триста тысяч — вообще не вопрос. Но я не думаю, что вы сможете найти еще мальчиков; вы и так уже перетряхнули весь Халифат.

— Мы, все же, попытаемся… А, кстати, почему только мальчики?

— Среди девочек тоже есть Поглотители. И немало. Просто тесты выявляет только мальчиков. И вообще скажите спасибо, что есть хотя бы такие… Ладно, будут вам тесты. Завтра же. Моргана, готовь блиц.

— Минутку. — Наджиб поднял палец. — Погодите немного, Мерлин. Есть вопрос: что будет с мальчиком, который попадет к вам? В смысле, что вы будете с ним делать?

— Что? — человек в плаще поднял брови. — В смысле — «что»? Использовать по прямому назначению. Будет аккуратно устранять тех, на кого ему укажут пальцем.

— Кто укажет? Ваша охранка?

— Фу, Наджиб! Хватит держать меня за идиота! Я, я конечно… А почему вы спрашиваете?

— Так, просто. — Наджиб осушил бокал и икнул. — Ладно, я вам еще напишу. Блицем. Завтра. И насчет…

— Оружия я вам не дам, — отрезал Мерлин. — Разбирайтесь как хотите. И предупреждаю сразу: если к нам хлынут ваши беженцы — пускать их не будем. И боже упаси вас отправить впереди «таран плача» — вот этих ваших рыдающих женщин с детишками на руках. Увидите, что будет. Моргана! Поехали, у нас сегодня еще много работы.

— Залезть в ванную и выпить коньяка? — Женщина в белой шубе сделала замысловатый жест рукой. — Да, такую работу я люблю. Один момент…

Воздух пронзил неприятный высокочастотный звук: скрипящее жужжание. Мерлина с Морганой очертил тонкий черный круг, появившийся прямо из воздуха; в следующую секунду круг неким загадочным образом превратился в шар, схлопнулся сам в себя, и странная пара исчезла. Буквально растворилась там, где стояла; Асад не мог поверить собственным глазам.

— Что скажешь? — Наджиб достал из-под кресла пузатую темную бутыль, плеснул из нее в бокал и вопросительно посмотрел на алхимика в черном. Тот пожал плечами, задумчиво потер подбородок, и, наконец, сказал:

— Его гложет чувство вины. Настолько сильное, что он с головой ныряет в эту свою напускную жестокость. Он вмешается в нашу войну с фанатиками, если дело пойдет совсем худо. Но дальше я пробиться не смог. Одно дело читать с поверхности, и совсем другое: ломать колдовские барьеры. Это Мерлин. Если он что-то такое почует — размажет меня на месте.

— Ты не думаешь, что нам стоит внять его советам и смягчить тренировки?

— Увы, мой друг, — алхимик вздохнул, — мы можем смягчить саму программу тренировок, но не можем отказаться от форсированной терапии. Тела мальчиков уже привыкли к определенным дозам препаратов, и теперь эти дозы можно будет только наращивать.

— Черт. — Наджиб поморщился и схватился за щеку, словно у него внезапно прихватило зуб. — Эта идиотская война нам как кость в горле. Думаю, за определенную плату можно было бы уговорить Мерлина вмешаться.

— Брось, — алхимик махнул рукой, — у него сейчас свои проблемы. Он почти подавил сопротивление церковников, но теперь местная аристократия начинает грызть друг другу глотки за власть на местах. Хочешь не хочешь, но усмирять их придется стальным кулаком.

— Именно поэтому я и ушел из большой политики. — Наджиб пьяно хихикнул. — Ладно, хватит зады морозить. Идем вниз. Жрать охота.

Они ушли, а Асад еще долго лежал на стропилах, размышляя над тем, что он, черт возьми, только что увидел. Он уже слышал это имя — Мерлин. Но не может же быть, что этот человек в смешном плаще…

Над крышей хлопали крыльями Ночные летуны, и где-то далеко-далеко, в заметенных снегом долинах выли волки.

Как-то незаметно пришла весна с холодными утренними туманами и капелью, пролетела и превратилась в жаркое душное лето. Прошло и оно, и вот уже первые осенние дожди забарабанили по крышам, а утренние пробежки теперь превращались в небольшие заплывы по глубоким лужам.

Изнурительные тренировки с Рахимом сделали свое дело: тела воспитанников Гнезда Сойки закалились, огрубели и даже как-то потеряли чувствительность. Боль ушла из мышц (Асад подозревал, что не последнюю роль здесь сыграли алхимические вливания), а сами мышцы стали твердыми как железо.

Теперь мальчиков учили новым премудростям: как задерживать дыхание и мысленно успокаивать сердце, чтобы провести под водой как можно больше времени, как гнуть в пальцах крепкие стальные гвозди, как остро заточенным ножом-«рыбкой» попадать в деревянную колоду с завязанными глазами после того, как тебя несколько раз покрутили на месте и как стоя на одной руке держать в другой поднос с хрупкими стеклянными бокалами (через сорок минут его нужно было опустить на землю так, чтобы ни один бокал даже не дрогнул).

Им надевали на голову тяжелые глухие шлемы и заставляли уворачиваться от ударов палками, ориентируясь лишь по тонкому свисту воздуха, забираться на вершину отвесной стены, в которую были вмурованы обломки острых как бритва лезвий, бросать игральную карту с остро заточенным краем так, чтобы карта разрубила напополам толстую восковую свечу и с одного удара вгонять ладонью в доску железный клин.

Изменились и их занятия в классе: теперь Рахим приходил и туда. Иногда наставник был один, но иногда с ним захаживала пара алхимиков.

Из звали Хеш и Фит. Они тоже были не из Халифата — алхимиков выдавала светлая кожа и узкие скулы. Эти двое учили мальчиков совершенно особому искусству: как добывать из растений и минералов смертельные яды, варить из них еще более смертельные яды, а, главное: как правильно наносить отраву на оружие (тут к делу подключался сам Рахим).

Их учили танцевать и играть на свирели, готовить изысканные блюда и изъясняться как принцы, учили штопать штаны кривой иглой с грубой бечевой и накладывать повязки на раны. Им рассказывали, как нажимать на грудь, чтобы запустить остановившееся сердце, и куда накладывать жгут при кровотечении, как красиво уложить волосы особым алхимическим воском и что добавить в благовония, чтобы женщина потеряла от желания голову, как незаметно вытащить из кармана купца кошель, а у стражника — скрытый клинок-зубатку из голенища сапога. Их учили взламывать замки тонкой проволочкой и металлической щепкой открывать защелку наручников, учили ударам, что убивают на месте, и ударам, что вызывают смерть через несколько дней.

Их учили, казалось, всему на свете. И у Асада с приятелями просто не оставалось времени на занятия колдовством. А потом, когда осень ушла, приведя за собой на удивление теплую снежную зиму, Наджиб собрал всех мальчиков в большом зале башни (в том самом, где Асад стал свидетелем разговора наставника с Мерлином и Морганой) и рассказал им к чему готовят воспитанников «Гнезда».

Далеко на севере шла большая война. Могучие колдуны во главе с Великим Мерлином добивали остатки духовенства и восставших против Колдовского Квадриптиха аристократов, параллельно объединяя под своим началом все больше и больше земель, но согласия не было также и в стане самих колдунов, поэтому невозможно было сказать, как долго эта война будет продолжаться и каковы будут ее конечные результаты.

Но почти то же самое творилось и в самом Халифате. Группа колднуов решила захватить власть, однако при этом они использовали в своих интересах группу религиозных фанатиков называющих себя Воинами Аллаха. Обещая несметные богатства на этом свете и бесконечное блаженство на том, колдуны, ставшие духовными лидерами восстания, сумели убедить фанатичную толпу, что они, колдуны — пророки Всемогущего, призванные положить конец власти погрязших в грехах падишахов и установить Единый и Правильный Порядок. Что хуже: их пропаганда оказалась настолько эффективна, что простолюдины и знать зачастую переходили на сторону Воинов Аллаха по доброй воле. И, разумеется, многие видели в Воинах силу, с которой выгодно сотрудничать сейчас, дабы получить в дальнейшем огромные преференции.

Судьба Халифата висела на волоске. Армии фанатиков было трудно противостоять, но возглавляющим их колдунам — практически невозможно: они могли призвать на головы вражеских воинов огненные дожди или превратить воздух в ядовитый газ. Они много чего умели, и это не добавляло воинам Халифата ни мужества, ни стойкости духа.

К фанатикам пробовали засылать шпионов, но проклятые колдуны умели читать мысли. Хуже: они умели колдовством ломать волю, добывая информацию прямо из головы пленников, и вот уже к тем, кто присылал к колдунам убийц в свою очередь стали являться убийцы.

Поэтому в «Гнезде» и готовили их, будущих убийц колдунов. Мальчишек, чья способность аккумулировать в себе почти неограниченное количество эфира лишала всех колдунов рядом с ними способностей к колдовству. Далее колдуна можно было убить любым удобным способом, чему, собственно, мальчиков сейчас и обучали.

Они должны были стать идеальными убийцами колдунов, подчиняющимися даже не самому падишаху, а его доверенным людям на настолько секретных постах, что этих людей как бы не существовало. Воспитанники «Гнезда» ни в чем не будут нуждаться; они будут стоять над законом и моралью. Была лишь одна загвоздка: пережить тренировки и работу, что вели с их телами алхимики, большую часть которых сюда пригнал с далекого севера сам Мерлин.

Изложив таким образом суть дела, Наджиб откланялся, оставив мальчиков одних. Разумеется, тут же поднялся гвалт: все бросились обсуждать слова наставника.

— М-м-мда, — сказал Сиадж, — вот и хана нашей идее с колдовством. — Обидно.

— Что-то ты не выглядишь обиженным, — буркнул Абид. — Наоборот, блестишь, как начищенный котел.

— Ну, ты сам подумай, — Сирадж принялся загибать пальцы, — власти у нас будет хоть отбавляй. Это раз. Потом: мы ж будем как асассины из тех книг, что так любит Наджиб. Ты скажешь, что это не колдуны? Ха! А я тебе скажу: колдунов и так уже как блох на собаке, а сколько таких как мы? Думаю, пока вообще ни одного. Это два. И вот о чем подумай: колдун может убить кого угодно, а если ты можешь убить колдуна? Это ж, выходит, ты сильнее его. Что тебе не так-то?

— Ну-у-у, — Абид скривился, — я хотел колдовать… Демоны, драконы там всякие… Так-то ты, конечно, прав… Хотя я, если честно, давно уже понял, что к чему. Как только все эти тренировки с оружием пошли. Тут верблюду понятно, куда ветер дует.

— Кстати, не самая худшая судьба, — вставил Абид.

— Как говорил мой дед, — улыбнулся Сирадж, — насколько хорошей была твоя жизнь, ты узнаешь в ее конце. А у нас конец может наступить очень внезапно. Так что давайте, для начала, постараемся не помереть, а там посмотрим.

…они сидели склонив головы: три мальчика, которым едва исполнилось семь, и которым никто не дал бы на первый взгляд меньше тринадцати. Они понимали, что в них что-то меняется и меняется быстро, но они не понимали, что именно, и некому было объяснить. А за стенами башни снег тихо падал вниз, заметая крепость и замок, дул холодный ветер и хлопали крыльями злые голодные тени.

…как правило, события кардинально меняющие нашу жизнь случаются буднично и незаметно. Лишь после мы качаем головой, поражаясь тому, как, в сущности, ерундовая вещь оказалась настолько поворотной в нашей судьбе, сетуя на то, что, мол, знать бы, где упадешь…

Но в случае Асада все оказалась совсем наоборот.

Ранней весной (которую и весной-то назвать было нельзя; морозы стояли такие, что ночами рамы потрескивали от холода) у воспитанников Гнезда Сойки выдался редкий свободный день. Рахим куда-то уехал, а Наджиб решил воспользоваться его отсутствием чтобы дать мальчикам отдохнуть и заодно порешать какие-то свои дела, так что Асад и прочие оказались предоставлены самим себе. Разумеется, Асад решил провести этот день в Старой библиотеке и найти, наконец, третий том «Приключений визиря Аман-ах Мата.

Он шарил по полкам одного из высоких, разбухших от сырости шкафов, вынимая толстые тома и аккуратно складывая их стопками на пол, когда одна из книг потащила за собой другую, и та шлепнулась Асаду на голову.

Такое уже случалось, но на этот раз мальчика удивило, насколько легким оказался толстенный фолиант с затертым названием «Лекарственные травы и грибы земель Юга». На первый взгляд этой книгой можно было убить быка, но том лишь легонько шлепнул его по макушке и шмякнулся на пол, подняв тучу пыли.

Асад поднял книгу и с удивлением убедился, что для такой толщины она ну чересчур уж легкая. Он попытался открыть фолиант, но обложка словно намертво прилипла к страницам. Мальчик поднажал, и тут внезапно в книге что-то жалобно звякнуло, раздался печальный хруст хитрого запорного механизма, и книга открылась подобно шкатулке.

Это, собственно, и было нечто вроде шкатулки: хитрый обод искусно замаскированный под плотно прилегающие друг к другу страницы, переплет скрывающий аккуратные петли и замок, который Асад умудрился сломать (сказались постоянные тренировки). А внутри этой фальшивой книги лежала… еще одна книга.

Хотя скорее это можно было назвать толстой записной книжкой: обложка из грубо выделанной кожи, вручную прошитый переплет и ремни, которыми книга была перепоясана точно буйный безумец в Доме скорби. Асад осторожно расстегнул замки на ремнях, открыл книгу, прочел пару страниц… и, ошарашенный, уже не смог оторваться.

К этому времени он знал о книгах уже достаточно, и сразу понял, какое сокровище у него в руках, хотя поверить в это было, конечно, сложно.

У мальчика на коленях лежал дневник легендарного Черного Разбойника, более известного как Аллауд-Дин: личности настолько же легендарной, как и ставшая почти сказочной фигура Али Аль-Бабы или халифа-чернокнижника Амида. Асад, понятное дело, никак не смог бы подтвердить аутентичность находки, но если предположить, что ее автором действительно был знаменитый Аллауд-Дин…

Аллауд-Дин, в отличие от того же Али Аль-Бабы, был персонажем вполне себе историческим. Он жил, примерно, двести лет назад в Южных провинциях (тогда эта территория еще называлась Хафиша) и занимался прозаическими грабежами, причем настолько преуспел на большой дороге, что награда за его голову по праву могла считаться самой высокой за всю историю Халифата: двести одна золотая пайцза с личной печатью падишаха. Это могло считаться маленьким состоянием даже сейчас.

В конце концов, на Аллауд-Дина была объявлена настоящая охота, но разбойник внезапно исчез — как сквозь землю провалился. Южные торговцы облегченно вытирали пот, надеясь, что Всемогущий внял, наконец, их молитвам, и утопил проклятого бандита в горном озере или привалил скалой на перевале.

Но прошел всего год, и Аллауд-Дин вернулся в родные края. Причем вернулся он невероятно богатым: выкупив у закона свою голову, бывший разбойник приобрел себе огромный дом в Аграбе, завел не менее огромный гарем и принялся прожигать жизнь во все тяжкие. На вопросы о своем неожиданном богатстве отвечал коротко: нашел пещеру с кладом и драконом. Дракона в расход, клад — на верблюдов.

Но разбойничий нрав давал о себе знать: Аллауд-Дин постоянно влипал в передряги с законом. Пять лег деньги позволяли ему выкручиваться — на взятки бывший разбойник никогда не скупился. Но, в конце концов, дело приняло очень крутой оборот: Аллауд-Дин забрался в башню к дочери самого падишаха, одурманил маковым зельем и лишил невинности.

Его приговорили к смерти через четвертование, снятие кожи, сожжение и обезглавливание. Но в ночь перед казнью Аллауд-Дин исчез, неведомым образом улизнув из самой охраняемой темницы Аграбы. Темница, ко всему прочему, была еще и зачарована, но даже это не помогло: утром перед казнью стража открыла двери пустой камеры. Разбойник буквально испарился в воздухе; даже придворный колдун не смог понять, как это получилось. «Снюхался с шайтаном», резюмировал старик. На том и порешили, назначив, на всякий случай, за голову Аллауд-Дина такую награду, чтобы тот не смог даже приблизиться к границам Халифата.

И вот теперь перед Асадом лежал дневник знаменитого разбойника.

У мальчика дрожали пальцы. Прикосновение к истории оказалось невероятно захватывающим; это как если бы он нашел легендарный Скипетр Семи Царей или клык дракона Арабакса, Пожирателя Магов. Историческая ценность находки была несомненной; он уже представлял как покажет дневник Наджибу и как глаза наставника полезут на лоб.

Но сперва, конечно, он прочтет дневник сам.

Это, кстати, отказалось не так просто: Аллауд-Дин писал на жуткой смеси сразу трех устаревших южных диалектов, и, к тому же, был очень плохо знаком с грамматикой, поэтому Асаду приходилось продираться сквозь целые горы замысловатых неграмотно написанных ругательств и корявых архаизмов, но вскоре он привык и перестал замечать ужасающий стиль разбойника. К тому же мальчика полностью захватил смысл написанного.

Это был даже не дневник, а нечто вроде исповеди: невероятной, фантастической исповеди, поверить в которую было почти невозможно. Кто-нибудь постарше наверное просто засмеялся бы, покачал головой, и стал бы прикидывать, за сколько можно продать древнюю реликвию (а, главное, как доказать подлинность записей), но Асад, выросший на сказках и легендах, только восхищенно цокал языком, ерошил волосы и величайшей осторожностью перелистывал страницы.

Аллауд-Дин описывал некое ограбление, в результате которого он очень крепко вляпался: кто-то из купцов (очевидно, его особо достала деятельность разбойника) устроил ловушку: целый отряд отборных головорезов, замаскированный под торговый караван. Битва была жаркой, и Аллауд-Дин с горсткой уцелевших подельников едва унес ноги.

Разбойникам удалось скрыться в пустыне, но вскоре остро встал вопрос воды и пищи. Подчиненные Аллауд-Дина рассуждали так: поскольку их главарь привел их на верную смерть, даже не проверив сведения информатора (это было правдой; Аллауд-Дин настолько привык к легким победам, что слишком расслабился), то его запасы воды полагается разделить между сильно поредевшей бандой, а самого Аллауд-Дина пустить на жаркое.

Сам Аллауд-Дин был, однако, иного мнения. Перерезав оставшихся бандитов — саблей он махал как сам Иблис — он экспроприировал их запасы воды и пищи. Это позволило ему протянуть еще несколько дней и добраться до маленького оазиса у горной гряды.

Таким образом он избежал смерти от жажды (родник оазиса был чист и обилен), а также голодной смерти (здесь росло много фруктовых деревьев и водилась всякая мелкая живность), но вопрос возвращения в родные места повисал в воздухе: даже если бы Аллауд-Дин каким-то чудом добрался до торгового тракта, одинокого путника наверняка просто убили бы — охотники за головами или другие разбойники, не преминувшие бы избавиться от опасного конкурента. Но главная проблема заключалась в том, что Аллауд-Дин задолжал людям, которые могли крепко на него обидеться с фатальными для разбойника последствиями, а денег для выплат по долгам у него не было. Так что ситуация выходила патовая.

Аллауд-Дин ломал голову почти неделю, но на ум ничего толкового не приходило. С горя и от нечего делать он принялся исследовать оазис, буквально прочесывая каждую пядь земли. На это у него ушла всего пара дней, благо оазис был небольшим: клочок зелени, маленькое озерцо в центре (больше похожее на лужу), песчаная прошлепина и торчавшая из нее скала.

Скала заинтересовала разбойника: она была чересчур правильной формы и носила на себе следы человеческих рук: кто-то то ли обтесывал ее, то ли тащил по песку на деревянных катках. Аллауд-Дин внимательнейшим образом осмотрел каменюку и нашел на ее вершине аккуратно выдолбленный в камне Знак Пяти Пророков: волшебную печать с помощью которой запирали духов и защищали клады.

Клады!

Мысли Аллауд-Дина приняли новый оборот: оазис вдали от всех известных дорог, странный камень, который непонятно как и зачем кто-то притащил сюда, знак на нем… Ну конечно! Все сходится! Кто-то давным-давно спрятал здесь сокровища — скорее всего, награбленное добро — отметил его защитным камнем и не вернулся.

Разбойник не подумал, как он будет возвращаться домой с кучей сокровищ, буде они действительно имеются. Жажда золота застила ему разум; Аллауд-Дин, рыча, бросился на скалу, пытаясь сдвинуть ее с места нахрапом.

Конечно же, у него ничего не получилось. Ободрал руки и набив на плече здоровенный синяк, разбойник, тяжело дыша, повалился на песок. О нет, он не сдался; напротив, Аллауд-Дин был полон решимости.

Следующие десять страниц дневника представляли собой подробное описание методов которые Аллауд-Дин использовал дабы сдвинуть проклятую скалу. Это были подкопы, рычаги (минус два дерева в оазисе и сабля Аллауд-Дина, плохо подходившая для их рубки), а также попытки подмыть камень водой.

Кто дерзок и упорен, всегда добивается какого-то результата. В конце концов, скала завалилась на бок, и взору разбойника предстала глубокая лунка в земле.

А в лунке лежал сундук.

Как ни странно, но в сундуке действительно оказалось золото. Он даже не ударил Аллауд-Дина заклятьем и не превратил его в ходячего мертвеца. Сундук был заперт здоровенным висячим замком, который в сухости оазиса даже в песке неплохо сохранился, но подвели куда менее прочные петли. Пара ударов сабельной рукоятью, замок отлетел в сторону, и на разбойника из сундука глянули несметные сокровища: золотые кубки, россыпи каменьев, серебряные слитки с печатями Трех Земель (из чего следовало, что кто-то умудрился ограбить караван одного из визирей — не фунт изюму!), кольца, броши, и еще много всякого по мелочи.

Аллауд-Дин в одно мгновение стал очень богатым человеком.

И очень быстро понял, что богатство является таковым лишь там, где его можно конвертировать в некие материальные блага. Ибо здесь, в оазисе на краю земли, все эти сокровища годились лишь на то, чтобы любоваться ими, заливаясь слезами бессильной ярости.

Даже если бы Аллауд-Дин наполнил водой все имеющиеся у него фляги, то этой воды все равно бы не хватило, чтобы добраться даже до тракта. И уж тем более он не добрался бы никуда с таким грузом.

Конечно, о существовании оазиса никто кроме него не знал. Разбойник мог бы взять несколько легких и ценных побрякушек и вернуться сюда потом — с водой, провизией и верблюдами. Однако шансы добраться до цивилизации все равно оставались столь малыми, что Аллауд-Дину не хотелось даже пытаться.

Но, с другой стороны, какова была альтернатива?

Разбойник хмуро перебирал сокровища: вот бриллиант, который наверняка затянет на целую гору золотых монет, а вот подвеска — удобно носить, скрыв под одеждой и тоже явно дорогая. А тут…

Почти на самом дне сундука Аллауд-Дин нашел странную вещь: тяжелую свинцовую блямбу. Штуковина чем-то напоминала оттиск большой печати в металле; на одной из ее сторон была красивая и очень тонкая гравировка: открытый глаз и ряд странных символов, которые разбойник расшифровать не смог. Все попытки сломать странную печать закончились ничем (разбойник думал, что в свинец залито нечто особо ценное): проклятая блямба, казалось, была крепче алмаза.

Аллауд-Дин уже было хотел зашвырнуть дурацкую свинчатку куда подальше, но, по счастью, обратил внимание на одну странность: в его руке печать нагрелась. И не просто нагрелась — раскалилась так, что ее стало сложно держать в пальцах.

Штуковина явно обладала некоей колдовской силой. Проблема была в том, что таковой не обладал сам Аллауд-Дин. Он не мог использовать колдовской предмет себе на пользу, но ему пришло в голову, что свинцовую блямбу можно выгодно продать; возможно, даже выгоднее, чем любой из алмазов.

Он положил свинчатку на полу халата и стал чистить волшебную штуковину песком.

То, что случилось дальше, Аллауд-Дин описывает довольно путанно. Все же, высокий слог и воображение не были сильной стороной разбойника, поэтому стоит отдать ему должное хотя бы за попытки описать нечто из ряда вон выходящее.

А случилось вот что: печать внезапно засветилась. Что-то полыхнуло (как пишет сам Аллауд-Дин, «точно в костер плюхнули спирту»), и перед разбойником разлилось сияние, из которого вышло престранное существо.

Перед Аллауд-Дином предстала сияющая фигура, похожая на человеческую, но сотканная из чистого света. Разбойник даже не успел испугаться, как сияние вокруг фигуры погасло, и свет превратился в человека.

Незнакомец, по описаниям Аллауд-Дина, был высок ростом, черноволос и хорош собою. Одет он был так же, как и сам Аллауд-Дин: халат-«песочник», головной платок, широкие шаровары и сапоги. Он заговорил с разбойником, и голос его, как пишет автор дневника «был как у имама в мечети» (Асад тоже не понял, что этим хотел сказать Аллауд-Дин).

«Человек» (разбойник, конечно, понимал, что перед ним — сверхъестественное существо) представился как Аршамур. Он объяснил, что поскольку владелец свинцовой печати (он называл ее «печатью семерых») теперь Аллауд-Дин, то он, Аршамур, будучи джинном и рабом найденного разбойником артефакта обязан исполнить два желания Аллауд-Дина.

Аллауд-Дин, очевидно, охренел, но в записках свои внутренние переживания он не описывает. В любом случае, это не помешало ему возмутиться по поводу «как это два?? В сказках три!», на что джинн, пожав плечами, ответил в том смысле, что, мол, бери, что дают.

Разбойник, как он сам признается в своих записках, подумал, что у него от жары и недоедания едет крыша. Тем не менее, он тут же пожелал очутиться вместе с найденными сокровищами в своем тайном убежище под Аграбой (убежищем был обширный подвал заброшенного дома в маленькой деревушке; о доме ходила дурная слава — говорили, будто там обитает нечистая сила).

Аллауд-Дин пишет, что не помнит случившегося после. Но утром он проснулся на полу в подвале своего убежища, и сундук с сокровищами был рядом, а свинцовая печать крепко зажата в его кулаке.

Он выплатил выкуп за свою голову, раздал долги, купил себе шикарный дом и зажил как султан, но не было ни одного дня, когда бы Аллауд-Дин был счастлив. Его жизнь превратилась в кошмар: бывший разбойник постоянно думал, как же, все-таки он сглупил, столь бездарно потратив первое из двух своих желаний.

Он мог бы попросить у джинна крылья как у орла и долететь с сундуком до дома. Он мог бы попросить перенести его в убежище с кучей сокровищ в сто раз больше, чем найденная им в оазисе. Джинн мог бы, в конце концов, наделить его волшебной силой, и тогда сам Аллауд-Дин переместил бы себя куда ему надо (разбойник знал, что такое колдовство существует).

Ночами Аллауд-Дин метался во сне, грызя подушки и проклиная себя. Он пристрастился к опиуму, пытался заглушить раздиравшую его боль вином и гашишем, искал покоя в женских объятиях, но все было тщетно.

Он даже почти решил покончить с собой, но именно это решение его и отрезвило. Аллауд-Дин понял, что ищет хорошее в хорошем, как говаривали его старые друзья, «у удачи удачи просит». Это было невероятной глупостью: он был жив и сказочно богат, о чем еще вчера не мог и мечтать.

Бывший разбойник успокоился. Он понял, что ему стоит заняться не самоедством, а придумать, на что потратить свое второе — и последнее — желание.

И вот тут Аллауд-Дину пришла в голову мысль столь же простая, сколь и гениальная: для начала узнать у самого джинна где пролегает предел его, джинна, возможностей. А то вдруг он, Аллауд-Дин, попросит, скажем, погасить Солнце, а джинн не сможет — обидно ж будет!

Аршамур, несмотря на то, что был Другим существом, оказался на редкость интересным собеседником, который, к тому же, легко шел на контакт. Джинн сразу расставил все точки над «i»: нет, он не мог погасить Солнце, сделать Аллауд-Дина хозяином мира или осушить океан. Зато превратить разбойника в колдуна или наделить его способностью перемещаться вне пространства и времени — запросто.

Аллауд-Дин спросил, как так вышло, что печать джинна оказалась в забытом богом оазисе на краю земли. Аршамур усмехнулся и сказал, что так поступают практически все хозяева джиннов: сперва они загадывают желания, а потом кусают локти, жалея об упущенных возможностях, и дабы никому не повезло больше, чем им самим, стараются спрятать печать куда подальше. Его прошлый хозяин, поначалу пожелавший омолодиться, а потом — стать богачом, загадав свои желания запоздало понял, что мог бы, к примеру, пожелать бессмертия и еще больше золота. Поэтому он придумал, как ему казалось, безупречный план: спрятать печать Аршамура в пустыне, в сундуке с золотом. Расчет был такой: если кто-то найдет сундук, то не обратит внимания на никчемную свинчатку в куче драгоценностей. С другой стороны, при необходимости можно было вернуться и забрать печать (бывший хозяин джинна лелеял надежду передать Аршамура своим наследникам).

Аллауд-Дин поинтересовался, скольких хозяев джинн уже сменил. Тот улыбнулся и ответил, что перестал считать где-то после двадцатого. Тогда Аллауд-Дин спросил, что загадывали другие хозяева Аршамура. Джинн ответил, что, как по нему, так абсолютно все желания что ему доводилось исполнять были довольно глупыми, но это не ему, джинну решать, однако посоветовал хозяину не гнать лошадей и хорошенько подумать, прежде чем тратить последнее желание.

«Ты можешь пожелать почти чего угодно», — эти слова джинна Аллауд-Дин записал так, как они были сказаны. «Но ты можешь просто не знать, что есть нечто, чего ты можешь пожелать. Дикарь пожелает кусок мяса, воин — лучший меч на свете, падишах — власти. Видимое зависит от того, кто смотрит».

Только тут до Аллауд-Дина дошло, что джинн, в сущности, прав: он, Аллауд-Дин, был просто разбойником, пределом мечтаний которого являлось богатство, просто богатство. Всю свою жизнь он занимался, фактически, именно поиском денег — кровавым, грязным, но тем не менее. Сейчас деньги у него есть. Но что дальше?

Следующие несколько страниц дневника были вырваны. А дальше…

Асад не узнал этот почерк. Да что там почерк — сам слог Аллауд-Дина изменился, и как!

Ровные строчки, написанные дорогими черными чернилами складывались в ровную, грамотную речь:

«Двадцать лет прошло с момента моей последней записи в этом дневнике», писал Аллауд-Дин. «Я прочел сотни книг, объездил половину Халифата, общался с мудрецами и глупцами — все лишь для того, чтобы понять, какой я сам, в сущности, глупец.

Я пустил деньги в оборот и утроил свое состояние. Я избавил провинцию от разбойников, изматывающих ее, полностью вычистив торговые пути от моих вчерашних знакомцев. Я построил дом в Аграбе, пил вино с самим падишахом, был осыпан его милостями, познал сладость власти и мерзость дворцовых интриг. Но все это не принесло моей душе успокоения.

Я построил дом для бедняков, лечебницу, в которую пригласил лучших знахарей и врачей государства. Я щедро платил им из своего кармана, и сподобился народного обожания. Я проложил новые торговые пути, сделал их безопасными, и стал главой торговой гильдии, сподобившись также и обожания тех, кто силен не властью трона, но властью золота. Я стал богатейшим человеком Халифата. Но и это не сделало меня счастливым.

И вот я встретил ее — прекрасную Жасмин, дочь падишаха. Она так поразила меня, что я уже был готов потратить свое последнее желание, дабы добиться ее благосклонности. Но этого не понадобилось. Мы полюбили друг друга, но счастье наше было недолгим: падишах, чувствуя во мне угрозу своей власти (а угроза сия более чем реальна: все мои друзья в торговой гильдии в лицо говорят мне о необходимости дворцового переворота, слишком многие хотят видеть меня на троне), и запер Жасмин в ее дворцовых покоях.

Ко мне подослали убийц, но я, к счастью, не разучился махать саблей. Приказать страже просто связать меня и бросить в темницу нельзя — это точно окончится дворцовым переворотом. Но падишах хитер: он сказал, что отравит Жасмин, если я публично не покаюсь в ужасающих вещах, вроде чернокнижества, растления малолетних и прочей дряни, дабы отвратить от меня друзей и толпу.

В воздухе пахнет кровью — моей, моей возлюбленной, или, что еще ужасней, кровью всех подряд. И, кажется, что выхода нет, однако же у меня еще есть один трюк в запасе.

Сейчас я загадаю свою последнее желание, спрячу печать с джинном в этом дневнике, дневник — в старой книге, книгу, в числе прочих моих книг, отправлю в библиотеку моего лучшего друга визиря Аль Хафи в качестве дара, и на этом закончится история Аллауд-Дина, разбойника, богача и несостоявшегося падишаха. Меня, конечно, оболгут в летописях, но я не скорблю; мне весело и легко на душе, потому что теперь я точно знаю, чего хочу пожелать.

И засим точка».

Остальные страницы в тетради были пусты.

Кроме последней, намертво склеенной с обложкой. На ней кто-то вывел алыми чернилами нечто вроде монограммы из двух сплетающихся букв — «А» и «Р». Сама же обложка была увесистой, слишком уж увесистой.

И теплой, почти горячей.

Двигаясь словно во сне, мальчик достал из-за пояса кинжал и аккуратно вскрыл нехитрый бумажный тайник.

Это даже трудно было назвать тайником: просто вмятина в плотной коже обложки, заклеенная несколькими слоями бумаги. Во вмятине лежало нечто маленькое, не больше пуговицы, завернутое в тонкий платок. А когда Асад развернул и его…

Печать оказалась меньше, чем описывал Аллауд-Дин — даже в маленькую ладонь Асада она поместилась целиком, неброская вещица из тяжелого темно-серого металла. На печати была гравировка: широко открытый глаз и несколько символов, которые показались мальчику чем-то похожими на римские цифры.

«Судьба, — подумал Асад, — если ты в очередной раз хочешь подложить мне свинью, то улыбаться ты будешь недолго. Я просто выброшусь из окна своей комнаты, и пусть все закончится. Слишком много обмана, и слишком мало хорошего вокруг. Слишком, слишком…»

А печать под его пальцами становилась все горячее и горячее.

— …эй, ты! Асад! Да, подойди-ка сюда! — Рахим подождал, пока мальчик не слезет с бруса, на вершине которого он уже полчаса балансировал с куриным яйцом на голове, аккуратно взял Асада за подбородок своими крепкими, но чрезвычайно ловкими пальцами и поцокал языком. — Ай-ай-ай, да у тебя, похоже, нервная горячка! Окунись в бассейн, разотрись как следует, потом на массаж и в кровать. Хватит с тебя на сегодня. Хреновы алхимики…

Асад кивнул и бросился прочь. Бассейн, массаж — все что угодно, лишь бы подальше от всех, лишь бы побыстрее оказаться в своей комнате, наедине со своими мыслями…

Молодой алхимик в «подвале» посветил Асаду в глаза маленькой колдовской лампочкой и равнодушно бросил через плечо:

— Надпочечники. Пока срежем стимуляторы роста и добавим закрепителей… Вот тебе чай и марш в постель.

…В комнате было тепло: печка еще не успела остыть. Асад открыл решетчатую дверцу, подкинул в чугунный цилиндр пару лопаток угля и нырнул в кровать, даже не раздеваясь. Мальчик достал из-под подушки дневник Аллауд-Дина, зажег волшебный огонек и открыл записки разбойника примерно на середине.

Свнцовая печать на его груди (он обвязал ее хитрым узлом и носил на шее не снимая) нагрелась и рядом с кроватью сгустилась тень. Тень трепетала, переливаясь едва заметными искрами, словно паривший в воздухе лоскут черного бархата.

«Почему ты снова перечитываешь эту книгу? Ты же запоминаешь все с одного раза?»

Слова джинна были просто мыслями, проникающими в голову мальчика откуда-то извне — забавное ощущение. Асад пожал плечами.

— Мне так лучше думается.

«А… И что же ты надумал?»

— Я думаю, что… А скажи, мне обязательно загадывать первое желание прямо сейчас?

«Ну что ты. Ты не связан никакими временными рамками. Просто забавно: редко кто думает две недели».

— Я вот что понял, — Асад закусил губу, — нужно сразу загадывать правильно. Чтобы прямо с первого раза. А второе желание — просто на всякий случай. Главное — не ошибиться в первый раз.

Тень ничего не ответила, но мальчик почувствовал, как по его сознанию скользнул тонкий лучик веселой иронии.

— Да, да! — горячо зашептал Асад, — именно так! Нужно один раз загадать правильно — и все!

«Ага. А что такое «загадать правильно?»

— Это… Ну, это понять, чего ты на самом деле хочешь, и пожелать именно этого.

«Звучит логично. И ты уже две недели думаешь, чего ты хочешь?»

— Я хочу стать бессмертным. — Асад вздохнул. — И я хочу стать колдуном.

«Я могу помочь тебе и с первым и со вторым. Пусть и с некоторыми оговорками».

— Да! Но я еще маленький. — Мальчик насупился. — А что если я вырасту, и захочу чего-то другого?

«Исходя из моего личного опыта, — ответила темнота, — могу сказать, что самые удачные желания — я имею в виду, такие, о которых потом не жалеют — загадывают в детстве. Дети еще умеют быть честными сами с собой. Беда в том, что ты уже не вполне ребенок. То, что делают в этом месте с твоим телом и душой… В общем, я бы не откладывал это дело в долгий ящик. Хотя, конечно, решать тебе».

— Я думаю! — Асад застонал. — Я все еще думаю!.. А ты правда можешь сделать меня бессмертным? Совсем?

— «Слово «совсем» лишено конкретики, но я понимаю, что ты хочешь сказать. Я не могу сделать тебя неуничтожимым — мне придется прорываться через… как бы это сказать… Через слишком много вероятностей. Понятнее объяснить, увы, не могу. Но я вполне способен сделать тебя вечно молодым. Ты не будешь стариться, болеть, твой мозг сможет усваивать любое количество информации, хранить ее и успешно с ней работать, а твое тело будет легко залечивать легкие раны, и неплохо справляться с серьезными… Хотя, конечно, если тебе отрубят голову — извини».

— Ух ты! А колдуном?

«Сделать тебя колдуном я тоже могу. Это, кстати, довольно просто: перекроил ауру и все дела. Станешь самым сильным колдуном в мире. Как тебе?»

— Эх… — Асад захлопнул дневник Аллауд-Дина и повалился на подушку. — Даже не знаю, что и выбрать…

«У тебя два желания, не забывай».

— Да, я помню… А, кстати…

«Нет, ты не можешь желанием увеличить количество желаний… Блин, хоть на печати пиши крупными буквами…»

— Жалко. Но, действительно, а почему только два?

«Потому что такова структура запечатывающих меня обязанностей. И не проси объяснить, пожалуйста. Это очень непросто».

— И все-таки я не понимаю. — Асад покачал головой. — Я знаю, что ты — Другой. Но кто и как смог привязать к этому миру настолько сильного Другого? Какой колдун? Кем он был?

«Я понимаю, куда ты клонишь, — голос темноты был тих и печален. — Думаешь себе: стану колдуном, призову еще одного джинна, а дальше — по накатанной. Увы, мальчик, меня привязал к этому миру не колдун. В мире, откуда я родом, я… черт, ты не представляешь, как тяжело подбирать слова!.. Ну, скажем так: я преступник. Там, откуда я пришел, мы свободно создаем реальность для себя — какую захотим. То, чего захотел я, было… Не то чтобы недостижимым, нет. Но мой поступок затронул желания и свободу других. А за такое у нас по голове не гладят. И вот теперь мне приходится выполнять желания здесь, у вас».

— А… тебе разве не интересно?

«Скажем так: свежий ветер новизны в этом процессе отсутствует. Хотя бы потому, что я занимаюсь этим с тех времен, когда… В общем, Халифата тогда еще и в проекте не было. Так что вряд ли на этой должности меня ждет повышение или нечто новое».

— О! — мальчик встрепенулся, — а расскажи, чего желали до меня? Были хорошие желания?

«Мальчик, ну что значит «хорошие»? Хорошие для кого? Для человека желающего смерти своему врагу, или для его врага?»

— Да, понимаю… А что, кстати, загадал Аллауд-Дин? Ну, вторым желанием?

«А, он… — Мальчик почувствовал, как темнота улыбнулась. — Это было довольно необычное желание: он со своей Жасмин стали молодой семьей на далеком севере. Вернули себе молодость и прожили новую жизнь вместе — насколько мне известно, вполне счастливую. Но тебе же не это нужно, верно?»

— Да уж… — Асад плотней закутался в одеяло. — В общем, я еще подумаю, ладно?

«Думай, конечно. Я не тороплю»

…за стенами дул ветер, швыряя в окно пригоршни сухого холодного снега, а мальчик спал, сжимая в ладони тяжелую свинцовую печать, и печать грела ему пальцы. Ему снился Аллауд-Дин, барханы, лихие разбойники верхом на взмыленных лошадях, и, почему-то, отец. Отец курил тонкую трубку и мола смотрел в окно, а за окном к дверям дома приближались люди в черных шелках…

Пришла весна, пролетела теплым ураганом, привела за собой лето и новые тренировки. Теперь мальчиков учили драться на саблях. Учил сам Рахим — лучший фехтовальщик Халифата (теперь они уже знали историю своего наставника — бывшего личного стража самого Первого колдуна, заговорщика, переметнувшегося в стан мятежных Воинов Аллаха), и Асад достиг в искусстве фехтования небывалых высот. «Лучший показатель во всей группе», говорили алхимики в «подвале». «Мой лучший ученик за всю жизнь», говорил сам Рахим, и его похвала грела мальчику сердце. Ему нравился блеск стали, он получал неописуемое удовлетворение при виде поверженного противника, вопящего «довольно!» в песке у его ног, нравилось быть опасным. Его тело становилось оружием, и это оружие было великолепно.

Но затем наступила осень, и вместе с ней в Гнездо Сойки пришли перемены.

Поначалу незначительные, перемены становились все более и более заметными даже для воспитанников «Гнезда», которые, казалось бы, были отделены от всех подспудных процессов этого места. О них мальчики шептались по углам и в комнатах; все понимали, что происходит нечто непонятное и зловещее.

Все началось с караванов.

Караваны и раньше приходили в «Гнездо» (теперь Асад знал, что в скале есть целая система подъемников и лестниц — по сути, единственный способ попасть в крепость), они привозили ящики с инструментами, реактивами, пищей, выпивкой и прочими необходимыми вещами. Но теперь все чаще караваны привозили раненых на повозках, оружие и людей — ошалелых людей в рваных халатах, с окровавленными скимитарами на поясах, людей с перекошенными лицами. Иногда их принимали и уводили в крепость или в замок, иногда — отправляли назад. Все больше стражи в черном появлялось во дворе и коридорах; патрули сперва удвоили, а затем утроили, и даже алхимики в «подвале» теперь ходили хмурые, в сопровождении, как минимум, двух стражников.

Стража начала пить. Это строжайше запрещалось внутренними правилами «Гнезда», но что-то фатальное происходило с правилами, и, кажется, со всем миром: стражники поднимались на верхние этажи башни, откупоривали бутылки со спиртным и пили из горлышка прямо на лестницах.

Из их разговоров теперь можно было узнать куда больше, чем раньше, и Асад не преминул этим воспользоваться, проводя целые часы в своем тайном наблюдательном пункте на стропилах.

Столица пала. Она сдалась фанатикам без единого выстрела: королевский колдун — сам Динар Дан, верой и правдой служивший падишаху два десятилетия, предал своего властелина. Он убил падишаха заклятьем во сне и взорвал часть городской стены, пустив внутрь отряд захватчиков. И что самое страшное: дворцовая стража и большая часть столичного гарнизона встала на сторону Воинов Аллаха. Несколько городских кварталов еще сопротивлялись — там окопались лоялисты — но судьба Аграбы была предрешена.

Начался массовый исход на север. Остатки армии верные правящей семье занимали горные крепости готовясь к длительной осаде. О том, что творилось в центре страны ходили самые дикие и противоречивые слухи: кто-то рассказывал об огромном войске Джала-лад Дина, Первого командующего, в пух и прах разнесшего бунтовщиков и осадившего столицу, другие утверждали, что Джала-лад Дин давно переметнулся на сторону фанатиков, а некоторые вообще несли лютую чушь о какой-то эпидемии, выкашивающей всех подряд как лесной пожар. Правда же заключалась в том, что правды не знал никто.

Гнездо Сойки находилось в отдалении от главных крепостей лоялистов, и, по сути, не имело особой ценности в стратегическом плане. Это давало некоторую надежду на то, что армия Воинов Аллаха пройдет стороной. Но что дальше? «Гнездо» могло выдерживать осаду в течение года, буде таковая необходимость возникнет. Здесь находился стабильный блиц-портал, настроенный на Аграбу, вот только толку от него теперь было немного.

— Я вот думаю, — Сирадж пожевал хлебную корочку (кормили мальчиков в последнее время чем попало) и сплюнул на пол, — допустим, армия фанатиков заявится сюда. И вот, к примеру, придется выбирать — лоялисты или Воины Аллаха. Что тогда? Вот ты кого бы выбрал?

Они сидели у камина в том самом зале, где почти год тому назад Мерлин встречался с Наджибом и старым алхимиком в черном. Вообще это помещение считалось закрытым, но стражникам, судя по всему, давно было наплевать. В камине горел небольшой огонек — здесь нашлись и дрова.

— Как по мне, — Асад пожал плечами, — один черт. Лишь бы выжить. Или ты думаешь, нас отсюда вывезут?

— Куда-а-а-а-а? — Сирадж невесело засмеялся. — Вывезут они, как же. Поверь, когда начнется, тут каждый будет сам за себя. Главное понять, что началось.

…Этой ночью Асада разбудили голоса. Кто-то жарко спорил в большом зале; голоса долетали даже сюда, в комнату.

Мальчик быстро оделся, и выскользнул за дверь. Стражи в коридоре не было.

Минута — и он в библиотеке. Еще минута — и Асад уже лежал на стропилах, глядя в трещину на потолке.

В зале спорили двое: уже знакомый мальчику алхимик в черной робе (он казался сильно постаревшим; его длинное лицо осунулось, под глазами залегли глубокие тени) и мужчина лет сорока, одетый в красивый шелковый плащ с вышитыми серебром узорами.

— …мы не можем их принять! — орал Шелковый Плаш, размахивая руками. — Это Голубая Чума! Наши алхимики пока не знают, как это лечить! Даже с нашими лучшими декоктами и колдовством смертность около тридцати процентов! А без них?!

— Эти люди — подданные падишаха, — голос алхимика был холоден как лед. — Более того: они работают на нас. Мы не можем их просто выставить отсюда!

— Да? — Плащ поднял бровь. — И сколько из них больны?

— Почти все. — Плечи алхимика опустились. — Половина — на последней стадии: синюшный цвет лица, черные лимфоузлы.

— Вы выделили возбудителя? — Плащ немного понизил голос; теперь Асад заметил, что на его поясе болтаются странные хрустальные пирамидки, при движении музыкально позвякивавшие. Мальчик ощутил нечто странное: какое-то засасывающее чувство под ложечкой, а в следующую секунду понял, что человек в плаще — колдун. Асад не знал, как именно он это понял; чувство было глубоко инстинктивным.

— Нет. — Алхимик рухнул в кресло и сделал большой глоток из фляги невесть как оказавшейся в его руке. — Это нечто новое. И убивает оно быстро.

— Альберт, не пора ли связываться с шефом? — Шелковый Плащ обхватил себя руками, словно пытаясь согреться. — Ситуация, похоже, вышла из-под контроля.

— Шеф знает, что у нас творится. Он повторил свое предложение: эвакуация всего персонала высшего эшелона. Но я не знаю, как он отреагирует на новость об эпидемии.

— Зато я знаю, — прошипел Плащ, — посадит нас на карантин! Но как по мне, то лучше уж на карантине, чем в гробу.

— Ты знаешь, какие настроения распространяются среди наемников?

— Лучше, чем ты думаешь. И еще я знаю, что местным колдунам доверять нельзя. В общем, ты как хочешь…

Внезапно в дверь постучали. Точнее, в дверь забарабанили так, что она едва не слетела с петель.

— Альберт Резо и Стефан Вивье! — донеслось из-за двери (судя по голову, его обладатель был вдрызг пьян). — Немедленно выходите! Без оружия! И без этих ваших фокусов!

— Кто говорит? — надменно откликнулся Шелковый Плащ. — Какая свинья решила, что она может отдавать мне приказы?

Вместо ответа на дверь обрушился град ударов. Петли, в конце концов, не выдержали, и дверь рухнула на пол, а в зал ввалились стражники.

Причем ввалились они в буквальном смысле слова: пара черных рухнула на пол вместе с дверью, а толпившиеся за ними ринулись, было, вперед, но споткнулись об упавших. Все они были смертельно пьяны и держали в руках оголенные сабли.

— Лови их! Хаватай их! — верещал кто-то за дверью. — Господин приказал брать живье-е-е-е-е-ем! А ну быстро…

Шелковый Плащ не стал дожидаться конца фразы. Он поднял руку, что-то пробормотал, и с его пальцев сорвался фонтан жидкого пламени. Пламя ударило в дверной проем и зал заполнили жуткие вопли сгорающих заживо людей. Запахло паленым мясом, кто-то всхлипнул и захрипел.

— «Лови их, быстро!» — передразнил Плащ. — Совсем ополоумели… Ну что, друг мой, думаю, пора сматывать удочки.

— Верно, — кивнул алхимик, — пора. И тихо. Потому как они так обнаглели явно не просто так. Где Наджиб?

— Понятия не имею. Давай зайдем к нему — и нахрен отсюда.

…Они ушли, а Асад все лежал на стропилах, уткнувшись носом в пыльные доски. Мальчик дрожал. Ему было страшно.

Он уже понял, что пора уносить ноги, но не понимал, как именно. Стража на стороне бунтовщиков, это ясно, но как сбежать из «Гнезда»? И даже если у него получится — что дальше? Вокруг горы, за ними — степь.

«Нужно взять с собой еды, воды и теплые вещи. А там посмотрим», решил он, наконец. «От того, что я здесь лежу точно ничего не изменится».

Он соскользнул со стропил и прислушался. В старой библиотеке было тихо, словно в склепе; за окном щерила свой мертвый череп Луна.

Асад приоткрыл дверь, аккуратно высунул голову в коридор… а в следующую секунду вылетел из-за двери как пробка из бутылки. Кто-то грубо схватил его за ворот рубашки и швырнул в стену.

Это был стражник в черном. Точнее, стражников было двое и от них страшно разило алкоголем.

— Гляди! — завопил стражник, дернувший Асада за рукав, — да это же один из воспитанников! За них Главный обещал по тысяче золотых динаров в рыло! А ну, малыш, поди-ка сюда…

Того, что произошло дальше, Асад не хотел. Но тело, отточенное сотнями тренировок, отработало само: он плавно проскользнул под руку стражника, выхватил саблю у него из ножен, коротким отточенным движением отрубил голову второму стражнику, и завершил пируэт, рубанув первого накрест через позвоночник.

Но удар пришёлся по тонкой кольчуге поддетой под халат — это мальчик почувствовал сразу. Да и сам стражник был далеко не простачком: он резко взмахнул рукой, и из его рукава выскочило лезвие длинной в полторы ладони, которым он тут же рубанул Асада.

Мальчик чудом уклонился от удара. Будь он чуть выше, и лезвие стражника рассекло бы ему горло. А так он просто лишился клочка волос на макушке, и у него появилась необходимая ему секунда плюс пространство для ответного удара.

Он отсек стражнику руки немного выше кистей, затем ударил в пах и чуть провернул саблю, разрезая мышцу. Стражник молча упал на пол, обливаясь кровью, а Асад дал стрекача по коридору, метеором заскочил в свою комнату и захлопнул дверь.

Тут, наконец, наступила реакция: его затрясло и вырвало.

Забавно: Асада совершенно не волновало только что совершенное им двойное убийство. Но от воспоминаний о клинке, что пролетел в пальце от его головы, мальчика тут же начинало трясти.

Он мог умереть, вот буквально только что. Лежал бы с перерезанным горлом на полу в коридоре, а на его шее пульсировала бы теплом свинцовая печать, дарующая исполнение желаний.

— Какой же я идиот… Ох, какой же я идио-о-о-о-о-от! — стонал Асад, царапая щеки ногтями.

Он стиснул печать джинна в кулаке и прошептал:

— Аршамур, я готов. Я готов загадать первое желание.

…на этот раз джинн принял облик самого мальчика. Он стоял рядом, и это было все равно, что смотреть на отражение самого себя в зеркале.

— Ты готов? И чего же ты хочешь?

— Сделай меня бессмертным. — зубы Асада стучали; он едва не заикался. — Все как ты говорил: вечная молодость, раны, что будут затягиваться на мне сами собой — вот это все. И еще одно: ты говорил, что неуничтожимым ты меня не сделаешь, но можешь ли ты как-то… ну… укрепить мою кожу?

— Я могу сделать ее почти непробиваемой. — Джинн кивнул. — Но чувствительность кожи при этом сильно уменьшится. Тепло дождя, ласки женщин…

— К черту. Пусть так и будет. Это мое решение. Исполняй.

— Да будет так. — Джинн едва заметно улыбнулся. — Желание исполнено.

…Фляга с водой. Несколько палочек сушеного мяса — больше ничего не нашлось. Теплые вещи в заплечный мешок — готово. Сабля стражника — без оружия теперь он чувствовал себя голым.

«Так, — думал Асад, — сперва в «подвал». А там — найти одну из лестниц, что ведут вниз. Если это получится — пробиваться к выходу. Дальше — будет видно».

Он выгляну в окно: внизу, во дворе слышались крики. Там что-то горело, звенело оружие, кто-то кричал от боли. Окна замка колдунов были темны; сам замок казался мертвой глыбой камня, недоброй магией перенесенной сюда, под небеса.

«Но сперва — к Сираджу. Его комната ближе всего. Если успеть…»

В дверь постучали: тихо и вежливо.

— Асад? Асад, открывай. Я безоружен и я один, понимаешь?

Мальчик распахнул дверь.

Он в первый раз видел Наджиба в таком виде: на наставнике было нечто вроде сложного кожаного доспеха со множеством ремешков и перевязей; в руках он держал здоровенный баул из которого торчали ярко-красные папки с бумагами. На одной из папок мальчик сумел разобрать надпись «Совершенно секретно, только для служебного пользования».

— Проекту конец. — Наджиб, казалось, был навеселе, но спиртным от него не пахло. — Идиоты из замка недооценили пропаганду фанатиков и силу их богатства. А теперь еще эта чума… В общем, запасной план, Асад, — мы эвакуируемся в Белую Башню.

— Куда?! — мальчик яростно замотал головой. — Я никуда не пойду! Мои друзья…

— Твоих друзей перевезет Специальный отряд Мерлина. Они будут здесь через полчаса. Обещаю.

— Но…

— Ты не выберешься из «Гнезда». Лестницы и подъемники внизу захвачены. Колдуны из замка тоже там внизу, и они не на нашей стороне… ну, все, кроме ребят Мерлина. А если ты даже каким-то чудом выберешься наружу — до ближайшего города неделя пешего пути.

Мальчик думал секунд десять.

— Хорошо. Я с вами, наставник Наджиб.

— Отлично, Асад, отлично! — Наставник облегченно выдохнул. — За мной! Блиц-потралы захвачены бунтовщиками, но дедушка Мерлин сделал нам небольшой подарочек. Идем быстрее, а то тут скоро будет целая куча этих идиотов…

Белые стены, белый потолок, белый пол. Белый свет, от которого не спрятаться даже плотно закрыв глаза ладонями. Белый диван, похожий на брусок мрамора, но, тем не менее, очень теплый и мягкий. Белый дым в воздухе.

Часть стены бесшумно скользнула в сторону и в комнату к Асаду вошли двое: Наджиб и бородатый мужчина, которого мальчик уже видел.

Мерлин.

Выглядели посетители странно: из одежды на них были только короткие штаны выше колен и безрукавки. К тому же тела мужчин были полностью затянуты в странный материал, похожий на гибкое прозрачное стекло. Даже головы посетителей укрывали колпаки из такого «стекла»; от колпаков тянулись гофрированные шланги заканчивающиеся в маленьких ранцах на спинах Наджиба и Первого Колдуна. Ранцы тихонько гудели и перемигивались разноцветными огоньками.

— Это он? — Голос Мерлина, хотя и искажался странным шлемом, был, тем не менее, вполне узнаваем: те же жесткие, непререкаемые нотки. — Да ему на вид лет пятнадцать. Вы что, завершили алхимический курс?

— Ну… да. — Наджиб казался смущенным. — Ускоренным… кхм… темпом.

— Идиоты, — констатировал Мерлин. — Пятилетку, мать вашу, в три года… Ладно, мальчишка жив, и на том спасибо. Подержим его в карантине недели две — просто на всякий случай. Эта ваша новая чума — очень странная штука. Совершенно новый вирус… да.

— А мои друзья? — не выдержал, наконец, Асад. — Что с ними? Наставник Наджиб обещал, что за ними пошлют какой-то отряд.

Мерлин широко уставился на мальчика. Казалось, колдун не может поверить, что некто вроде Асада вообще посмел открыть в его присутствии рот.

— Отряд уже прибыл на место, — сказал, наконец, колдун. — Всех, кого можно, мы оттуда вытащили. Твои друзья… им не так повезло, как тебе. Выжил только один — мальчик по имени Сирадж.

— Один… — Асад задохнулся.

— Остальные погибли. Покрошив при этом в капусту немало вашей стражи. И покрошили бы куда больше, если бы не Рахим. Он, судя по всему, работал на мятежников с самого начала. Кому-то головы оторвут во внутренней разведке. И я сейчас не фигурально.

«Остальные погибли…». Мальчик повертел эту мысль в голове так и сяк, а затем решительно отбросил в сторону. Потом, все потом. Сейчас нужно сосредоточится на другом.

— А Сирадж? Он здесь, в Белой Башне?

— Не совсем. — Мерлин грязно выругался (очевидно, он не знал, что языки северных королевств Асаду известны очень хорошо). — Он-то, как раз, собственно, и не сопротивлялся. Сразу заявил о намерении сотрудничать. Сейчас его отправили блицем в Аграбу. Это плохо, очень плохо, этим вопросом придется заниматься, причем в ближайшем будущем. А пока что ты отдохнешь и восстановишься после убойной терапии этих дилетантов, плюс мы убедимся, что у тебя нет этой новомодной чумы… И да, кстати, Наджиб больше не твое начальство. Теперь ты работаешь непосредственно на меня.

…Несмотря на опустошительное действие, которое оказала на него новость о том, что все воспитанники Гнезда Сойки погибли, Асад, против воли, улыбнулся. У Мерлина была забавная манера говорить; он издевался над словами как терьер над мозговой косточкой, иногда сплетая их в совершенно гротескные конструкции, но при этом сопровождал свою речь такой мимической пантомимой, что не понять его было сложно.

— Я понял, господин. — Асад коротко поклонился. — Разрешите задать всего один вопрос?

— Хоть десять. — Мерлин фыркнул.

— У вас здесь есть книги?

В темном кривом переулке было грязно, слякотно и удивительно тихо. Лишь только когда на площади вдалеке разгорались костры и в такт вспышкам света в дымную ночную темноту поднимался нестройный хор голосов, сюда долетали обрывки исступленных песнопений: «да отвратит… победа… последние стены падут…». По земле волочился черный флаг с белыми буквами — лозунг прославляющий Пророка.

Дома в переулке молчали, слепо щурясь темными провалами окон; где-то что-то горело — судя по запаху, мусорная куча, совсем рядом кто-то бил стекла. Столица спала и не спала, корчась в дурном забытьи, разбухая под проливным дождем.

Мужчина в черном халате свернул в переулок, обойдя тележку на которой громоздились завернутые в желтые тряпки трупы (запряженная в тележку грустная лошадь проводила его задумчивым взглядом) и устремился во тьму, аккуратно ступая по скользким камням мостовой, распугивая мокрых жирных крыс и переступая через валяющиеся на земле тела. Некоторые из тел шевелились, поднимали головы, буравили темноту пустым взглядом и снова падали ниц.

Здесь воняло опиумом-сырцом, брагой, испражнениями и потом. Меловые кресты на окнах говорили о том, что эпидемия бушевала здесь особенно яростно, а вот чистильщики старались не слишком: это был бедный квартал, и все что можно, из домов уже вынесли.

Откуда-то из темноты к мужчине метнулись бледные тени, послышалась возня, шуршание и шепот: «…да у него же повязка, идиот, это ж сотник, что с него взять — запалим всех, ну его к дьяволу, пусть идет, пусть..». Тени исчезли, оставив после себя сладкий запах гашиша, а затем переулок раздался, споткнулся о скользкую каменную лестницу и с размаху закончился тупиком, где мерцали зеленые фонари и приветливо светила маленьким смотровым окошком широкая дверь, обитая вороненым железом.

Охрана — дюжие мужики с дубинками — покосились на позднего гостя, увидели повязку сотника и ничего не сказали, но и дверь открывать не поспешили. Тогда мужчина в черном сделал странный жест: сжал руку в кулак и выставил вниз средний и указательный пальцы. Один из охранников кивнул, звякнул ключами, и («…проходите, проходите, аккуратнее, тут ступенька…») открыл двери, пропуская внутрь, в духоту и сладость, где было розово, тепло и пахло жженым сахаром.

Мужчина в черном скинул в плеч мокрый плащ, который тут же подхватила миниатюрная девушка — черноволосая, кареглазая и очень красивая, отстегнул ножны, бросив их в ящик за которым пристально наблюдал одноглазый старичок в невообразимых размеров тюрбане, бросил на стойку толстую золотую монету и вошел в главный зал сквозь тихо звякнувшую бисерную занавеску.

Здесь было темно; горели лишь маленькие красные лампы на полу у лежанок. На лежанках среди разноцветных шелковых подушек с кисточками сидели люди — в темноте были видны только силуэты и маленькие оранжевые огоньки в чашках тонких длинных трубок.

К позднему гостю подошла еще одна девушка — высокая и красивая, в зеленой накидке, которая не скрывала абсолютно ничего, и подала бокал. Мужчина понюхал и выпил — это было вино, и, на удивление, неплохое.

— Массаж, курить, кушать? Что-нибудь экзотическое?

— Чай, гашиш и девочку. Девочку потом, через час. Отдельный зал, — еще одна золотая монета перекочевала в руку девушки в накидке. Та понимающе кивнула и жестом пригласила следовать за собой.

Девушка отвела его в маленькую уютную комнатушку рядом с лестницей в подвал, зажгла лампу и упорхнула, появившись менее чем через две минуты с большим серебряным подносом накрытом выпуклой крышкой-куполом, улыбнулась и упорхнула.

Мужчина снял с подноса крышку. Чайник, чашка, сахарница и маленькое блюдце на котором лежал рыже-зеленый брусок гашиша — судя по запаху, очень хорошего.

Он налил себе чаю, спокойно выпил, и беззвучно выскользнул в коридор — занавеска даже не звякнула.

Поворот, еще поворот. Темнота, в которой кто-то сопел, кашлял и ругался. Откуда-то доносились женские стоны и тихий звон чайной ложечки. Ага, а вот и ковер на стене.

За ковром скрывалась узкая дверца — информатор не соврал. Мужчина повернул ручку и призраком нырнул в дверной проем.

За дверью скрывалась комната — довольно большая. Здесь пахло кофе, потом и женской кожей; пол застилали ковры, там и сям валялись подушки и наспех сброшенная одежда. Большую часть комнаты занимала огромная кровать, на которой в данный момент лежали две голые девушки и молодой парень (на нем, впрочем, были желтые шелковые шаровары). Одна из девушек массировала парню плечи, а вторая подносила к маленькой трубке, которую парень держал в зубах тонкую горящую лучину.

Заметив нежданного гостя, парень в шароварах молнией метнулся к куче подушек в углу (там, очевидно, лежало оружие), но внезапно резко замер, опустил руки и растерянно улыбнулся.

— Асад? Как… Как ты меня нашел?

Нетерпеливым жестом он отослал девушек; они спокойно встали и вышли, улыбнувшись гостю и плотно прикрыв за собой дверь. Мужчина в черном чуть заметно качнул головой.

— Сирадж… Сколько времени прошло?

— Очень, очень много. — Парень в шароварах накинул на сухое мускулистое тело вышитую рубаху и недоверчиво склонил голову. — Как ты сбежал тогда? Ты знаешь, что случилось в «Гнезде»?

— Знаю. — Асад кивнул. — Я слышал, что ты выжил, но найти тебя оказалось непросто.

— Ты сам говорил, что не имеет значения, на кого работать. — Сирадж криво усмехнулся. — Лишь бы выжить. Халифат пал. Впрочем, это был вопрос времени.

— Что случилось с Аграбой? Она словно вымерла.

— Чума. — Сирадж рухнул на кровать и пошарив под подушкой достал широкую кожаную перевязь с метательными кинжалами-«рыбками», которую принялся прилаживать себе на пояс. — Здесь — особенно сильно. Кодуны Пророка делали все, что могли. Многие ушли на север — на границе их отлавливали и убивали как животных. Теперь государства, как такового, не существует. И сколько времени займет восстановление Халифата — неизвестно.

— Ты теперь работаешь на Пророка?

— О да. Купаюсь в золоте и стою над законом… Ага, — Сирадж сощурился, — теперь я понял, как ты меня нашел. Убийство Отступника, да?

— Да, убийство колдуна Арахата. Такое смог бы провернуть только воспитанник «Гнезда». Оставалось сложить это со слухами о том, что случилось той ночью в крепости.

— Дело не только в деньгах. — Сирадж принялся ходить по комнате взад-вперед, постепенно одеваясь. — Дело в Халифате. Страна разрушена, а теперь на ее костях хотят пировать шакалы, которые еще вчера пели дифирамбы тем, кто бросал им кости. И есть еще этот Мерлин, с которым мы, вроде как, в состоянии войны, но который боится нападать на нас из-за эпидемии. И правильно боится…

— Воины Аллаха не спасут Халифат уничтожая библиотеки и сжигая на кострах ученых, Сирадж.

— Не спасут! Не спасут! — внезапно заорал Сирадж. — Да, не спасут! А кто спасет? Пророк хотя бы смог объединить остатки Халифата под своим флагом!

— Предварительно уничтожив его?

— Асад, — Сирадж внезапно успокоился, — ну подумай сам: мы с самого детства были просто винтиками в огромной машине, которая нас ни о чем не спрашивала и особо не жалела. Теперь эта машина развалилась и наша задача — просто выжить… Кстати, а где ты был все это время?

— На севере. Обустроился как мог, потом вернулся сюда. Увидел, что здесь творится. Узнал что случилось… с остальными.

— Я ничем не мог им помочь. Рахим…

— Я знаю про Рахима. И ни в чем тебя не обвиняю.

— Так что, — Сирадж осторожно улыбнулся, — пожмем друг другу руки?

— Конечно. — Асад кивнул. — Давно пора.

Ладонь Сираджа была сухой и очень горячей.

Асад чуть сжал ее, услышал, как тихо щелкнуло устройство Мерлина, вздохнул и освободил руку из хватки Сираджа. Это оказалось непросто: яд уже подействовал, и мышцы сына библиотекаря свело судорогой. К счастью, у Асада получилось не поймать последний взгляд Сираджа, а через пару мгновений яд Мерлина дошел до мозга, и глаза Сираджа закрылись навсегда.

Асад отстегнул от ладони хитрую машинку Первого Колдуна, бросил ее на пол и раздавил каблуком, затем порылся в куче подушек, к которым бросился Сирадж в первую секунду его визита и нашел ножны с великолепным мечом внутри — настоящая синяя сталь, таких не делали уже несколько веков. Меч явно был очень дорогим, очень прочным и очень, очень острым.

Он повесил меч на пояс и вышел из комнаты.

Найти заднюю дверь оказалось несложно. Асад подождал, пока охранник отвернется, тенью метнулся в переулок, затем в другой, перемахнул через невысокий забор и оказался на заваленном мусоре пустыре.

Прямо перед ним стояла высокая фигура в черном плаще.

— Здравствуй, Асад.

Асад замер, но в следующий миг расслабил мышцы и глубоко вдохнул пахнущий дождем и гнилью воздух.

— Здравствуйте, наставник Рахим.

— Я упустил тебя на постоялом дворе. — Рахим поджал губы. — Дурак, нельзя было доверять этим идиотам-соглядатаям. У Пророка почти не осталось тех, кто способен делать работу качественно, так что, думаю, ему и его пародии на государство недолго осталось.

— Я тоже так думаю.

— Сирадж..?

— Вы опоздали, наставник.

— Похоже, — Рахим вздохнул, — мне придется покинуть Халифат быстрее, чем я рассчитывал. Мы разойдемся мирно, или?..

— Или.

— Все еще не можешь простить мне предательство? Думаешь, что я виноват в смерти мальчиков из «Гнезда»? Брось, Асад. Я — просто инструмент. Такой же, кстати, как и ты сам. Просто я работаю за деньги, а вот ты… за что работаешь ты? За идею? За миску супа? За…

К счастью, Асаду были знакомы эти фокусы. Он легко ушел от внезапного резкого выпада Рахима («детский мат», как называл его сам наставник), один движением выхватил меч из ножен и парировал второй, уже более хитрый удар из нижней плоскости.

Удар, еще удар. Искры, звон металла.

— У тебя хороший меч, — бросил Рахим, уходя в защиту и тут же готовясь к новой атаке. — Где-то я его уже видел. Снял с трупа друга?

Асад попробовал атаковать наставника слева (он помнил, что у того изуродована левая рука), но сам едва не попал под саблю и ретировался. Рахим усмехнулся.

— Я хорошо тебя обучил. Ты быстрее меня — алхимики «Гнезда» постарались. Но не умнее. И не опытнее. В последний раз предлагаю: разойдемся мирно. Хватит крови, она уже не нужна.

В ответ Асад обрушил на Рахима целый ряд ударов, который тот, однако, отразил играючи, едва не ткнув при этом бывшего ученика прямо в сердце — спасла реакция. Асад отскочил в сторону и растерянно оглянулся по сторонам.

— Думаешь куда бежать? — Рахим покачал головой и поднял саблю. — Теперь уже поздно. Хотя…

Асад прыгнул вперед. Это был очень, очень глупый выпад; за такое наставник отдубасил бы его публично перед всеми воспитанниками еще на самых первых тренировках. Он увидел в глазах Рахима нечто вроде жалости, когда тот мягко отвел клинок Асада в сторону и сильно заведя руку вправо мазнул его лезвием сабли по шее.

Вот только сабля, скользнув по коже, не оставила не ней никакого следа.

У Рахима не было возможности защититься из этой позиции, и Асад коротко ткнул наставника мечом в бок. Лезвие прошло насквозь, пробив сердце, и вышло из-под лопатки с другой стороны.

— Как… — выдохнул Рахим.

Его глаза закатились, и мастер-наставник Гнезда Сойки рухнул лицом в грязь.

Некоторое время Асад стоял, глядя на стекающую с меча кровь и слушая, как дождь барабанит по крышам. Затем вытер лезвие о халат Рахима, спрятал меч в ножны и отвернулся.

— Можно сказать, что ты жульничал, — раздался голос откуда-то из-за его спины. — А можно сказать, что у тебя был туз в рукаве.

— Я победил, это главное. — Асад поджал губы. — Вопрос жизни и смерти.

— Да. — Аршамур (теперь он принял облик старика в темно-синем балахоне) коротко кивнул. — Но мне интересно другое: только что ты убил своего друга. И человека, который предлагал тебе разойтись миром. Рахим — месть, это я могу понять. Но Сирадж…

— Мерлин отдал четкий приказ. Сирадж был оружием в руках врага.

— Стало быть, — в глазах джинна плясали искры смеха, — Мерлин и его веселая компания — твои друзья?

— Мерлин спас меня.

— Да, как спасают из огня ценную книгу или картину. Тут дело не в спасении: ты хочешь быть похожим на него. Мерлин нравится тебе: его сила, непримиримость, умение добиваться своего. Ты нашел в нем не наставника, а отца.

— А даже если и так? Что с того?

— Ничего. — Джинн пожал плечами. — Но меня беспокоит то, что ты не смог разглядеть в Мерлине еще кое-что: его человечность. Скоро в тебе останется только холод, Асад.

— Это плохо? — Асад поднял бровь.

— Не знаю, тебе решать. Но люди, в которых остается только холод… Они обычно загадывают желания, от которых в итоге становится хорошо не им, а плохо всем остальным… Кстати, уже столько лет прошло. Ты еще ничего не надумал?

— Когда я надумаю, ты первый об этом узнаешь. А теперь пора выбираться из города — в Аграбе все блицы отслеживаются. И я промок. Идем.

Джин растворился в воздухе, а Асад пошел прочь. Скоро дождь смыл все следы крови с земли, и шел до самого утра, пока в переулок не пришла стража.

Белые стены, белый потолок, белый пол. Белый свет, от которого не спрятаться даже плотно закрыв глаза ладонями. Белый диван, похожий на брусок мрамора, но, тем не менее, очень теплый и мягкий. Белый дым в воздухе.

Асад медленно выдохнул и развел руки в стороны.

Его глаза были закрыты плотной светонепроницаемой повязкой, а в каждой руке зажато по два метательных ножа. Он успокоил сердцебиение, и медленно повернулся на триста шестьдесят градусов, а затем еще и еще.

Это походило на странный плавный танец, который на глазах становился все быстрее и быстрее; вскоре Асад уже вертелся как волчок. Когда постороннему наблюдателю уже могло бы показаться, что сейчас молодой человек просто разорвется на части от такой скорости, Асад резко замер, разжав пальцы. Ножи пролетели по комнате и с металлическим звоном воткнулись в головы четырех манекенов, расставленных по углам комнаты.

— Неплохо, неплохо.

Это, разумеется, был Мерлин Первый — единственный, кто мог входить в покои Асада без спроса. Он внимательно осмотрел один из ножей, одобрительно хмыкнул и, повернувшись к своему личному убийце, сказал:

— Смотрю, ты постоянно оттачиваешь навыки. Одобряю. Не заржавеешь. Это очень кстати, особенно с учетом того, что тебя ждет работа.

Асад сорвал повязку с глаз и спросил:

— Кто на этот раз? Этот тип из Лютеции? Лантье?

— И за политикой ты, стало быть, тоже следишь. — Мерлин хохотнул. — Вся эта свора колдунов думает, что ты — один из моих бесчисленных консультантов по вопросам «нечего делать», и даже не фильтруют речь в твоем присутствии. Очень, очень хорошо. Политика проще, чем ты думаешь, мой мальчик. Особенно если понять, что она — просто маска на рыле большой денежной свиньи.

Он достал откуда-то из складок своей необъятной мантии небольшую продолговатую коробку и швырнул ее в Асада. Тот, конечно же, легко поймал ее и вопросительно взглянул на колдуна.

— Это подарок, — проворчал тот. — Я знаю, ты любишь такие штуки.

Асад осторожно открыл коробку. Внутри на мягкой подушечке лежало нечто, похожее на рукоять меча.

— Это что?

— Инструмент Силы, Люк. — Мерлин захохотал. — Возьми в руку и нажми на кнопку. Только держи выходным отверстием от себя.

Асад вынул устройство из коробки. Рукоять была тяжелой и приятно холодила ладонь. Он нажал на маленькую бусину, похожую на жемчужину и внезапно из рукояти со свистом вылетела токая как паутинка проволока. Проволока изогнулась, превратившись в некое подобие тонкого лезвия, по которому вверх от рукояти потянулся странный слюдяной блеск.

— Это что? — Асад завороженно смотрел на струи жидкого блеска, струившегося между «проволоки».

— Субмолекулярная сабля. — Мерлин довольно потер ладони. — Новый сувенир из… из другого места. Моргана, конечно, не одобряет, ну да ладно. Эта штуковина может разрезать абсолютно все. Даже алмаз. Пользуйся.

— Я даже не знаю, что сказать… Спасибо.

— Бери-бери. Лучшей благодарность будет, если ты прикончишь этого ублюдка Лантье. Второй Халифат он мне тут хочет устроить, видите ли… Бунты поднимает… Вот сколько человеку нужно чтобы нажраться?! За каким лядом тебе, спрашивается, власть? Нахрена тебе кобыла, если ты ездить не умеешь?! Продать, только продать… Все они такие — наши радетели за народное счастье, за все хорошее против всего плохого… Нет, нет, всех — к стенке. А Лантье… Обставь все так, будто это самоубийство. Мол, лидер оппозиции передозировался «алхимической солью» и помер в постели с двумя сладкими мальчиками. От счастья, надо понимать.

— В борделе? — деловито осведомился Асад.

— Можно и в борделе. Даже лучше всего — в борделе. А вообще… Знаешь, пусть не в борделе, а в имении Лавуазье, лютецианского посла. Прямо, мать его, в экстерриториальной зоне…

Он вдруг резко повернулся к Асаду и строго посмотрел на своего «карманного убийцу».

— Как здоровье, кстати?

— Что? — Асад даже растерялся. — Да как обычно — лучше не бывает… Спасибо, что спросили.

— Угу, угу… — Мерлин заложил руки за спину и медленно прошелся по комнате. — Лучше не бывает, это точно… Твои последние анализы, между прочим, говорят, что здоровье у тебя не просто «лучше не бывает», а как у молодого быка занимающегося боксом и практикующего йогу. И даже лучше.

— Но разве это плохо? — Асад все еще не понимал, куда клонит шеф.

— Это прекрасно! Великолепно! Шикарно… Кстати, я забыл сказать: этот подарок, сабля… Он на день рождения. Ты вообще в курсе, что тебе, милый мой, сегодня стукнуло восемьдесят годочков?

— Ну… — У Асада засосало под ложечкой, — Наверно. Я не слежу.

— А я слежу. — Мерлин хитро прищурился. — И, скажу тебе, далеко не у каждого из моих восьмидесятилетних знакомых такой здоровый цвет лица… Парень, биологически тебе — двадцать. Тебя это не удивляет?

— Кхм… — Асад кашлянул, — Я, вообще-то, не знаю, что ваши алхимики со мной делали. Чем они меня пичкали.

— А я знаю. — Старый колдун приблизил свое лицо почти вплотную к лицу Асада и понизил голос. — И я прекрасно знаю, что «терапия» которая к тебе применялась не удлиняет жизнь. Она ее укорачивает. По факту ты должен был умереть в районе сорока. А ты жив. И даже более того: все еще молод.

Мерлин сделал шаг назад и уставился на Асада так, словно тот был редким тропическим растением в горшке.

— Твоя кожа раз в сто крепче, чем у обычного человека. При этом она не армирована нановолокном или еще какой хренью. И это не колдовство — нет никаких эфирных возмущений. Идем дальше: клетки твоего организма делятся без каких-либо последствий. Более того: они всегда — абсолютно всегда — делятся безошибочно. В твоем теле не возникает даже того минимума раковых клеток, который оно способно без труда уничтожить. И опять же: ни малейших следов колдовства. Отсюда делаю вывод: Другое вмешательство.

Асад молчал. Его лицо осунулось; кожа приобрела нездоровый восковой оттенок.

Мерлин, тем временем, продолжал:

— Ты не заключал договоров с демонами, потому что у тебя нет возможности их призвать. К тому же договор с Другим — это определенный отпечаток. Если знаешь, что искать — найдешь без проблем. Ты подвергся Другому влиянию случайно? Возможно, конечно, но как быть с этой свинцовой блямбой, которую ты постоянно таскаешь на шее? Да-да, вот эта штука, температура которой постоянно меняется, но при этом там нет ни расщепляющихся веществ, ни какого-либо колдовства. И почему на этой штуке — один из сильнейших Закрывающих символов?

Колдун вздохнул, сунул руки в карманы мантии, и, глядя куда-то в потолок, сказал:

— Я думаю, эта штука на твоей шее — колба с джинном. Читал про такие. И слышал. Очень редкая штука, реже встречаются только драконы-вегетарианцы. Я угадал?

Асад с трудом проглотил вставший поперек горла ком.

Он не мог ничего сделать с Мерлином в Белой Башне — она просто не дала бы причинить вред ее хозяину. Он не мог убежать — из этой части Башни можно было выйти только с разрешения Мерлина. Первый Колдун мог сделать с ним все что угодно: парализовать и снять с него печать, перехватить контроль над его телом, умертвить, распылить на атомы…

— Успокойся, — сказал Мерлин. — Я не собираюсь отбирать у тебя твою игрушку. Видит Эфир, мне безумно интересно, я бы с радостью заполучил эту штуку в свое распоряжение, я бы исследовал ее вдоль и поперек, и у меня, конечно, есть что пожелать. Но — не стану. Власть такого рода не приносит ни особой радости, ни пользы в долгосрочной перспективе. Носи на здоровье, загадывай свои желания…

Из кармана мантии Мерлина донесся высокий писк. Колдун смачно выругался, достал из кармана маленькую черную коробочку, ткнул в нее пальцем, поднес к уху и заорал:

— Ну что такое?! Вам от меня мало двенадцать часов в сутки?! Я же говорил: приемные часы… Ась? Чего? Как?.. Когда?.. Ах-ха-ха-ха, ой, умора, я не могу!.. Ладно, ничего, ничего… Спасибо за информацию. Звони, если что… Да, отбой.

Он спрятал коробочку обратно в карман и, хихикая, посмотрел на Асада.

— По завтрашней операции отбой. Лантье помер. Передозировался «алхимической пылью» в доме своего любовника. Это как если бы мусор сам себя вынес, хе-хе…

Он вдруг посерьёзнел и нахмурился.

— Мы с Морганой завтра уезжаем. Неотложные дела. А ты тоже не маринуйся в четырех стенах. Возьми в казначействе сто тысяч — я скажу, что ты зайдешь — и мотнись в кругосветное путешествие. Расширь кругозор. Книги — штука хорошая, но воздухом жизни тоже нужно дышать. Так что валяй, бессмертный мой. Даю тебе год отпуска.

Колдун вышел, и дверная панель бесшумно закрылась за его спиной. Асад опустил взгляд и посмотрел на свои руки.

Руки дрожали. По спине юноши тек холодный пот. Он очень хотел понять, что только что произошло, и не мог.

Просто не понимал.

…голова охранника отлетела в сторону и, подскакивая, покатилась в дальний угол комнаты, марая кровью дорогой ковер. Второй охранник сделал красивый пируэт с выпадом в конце, рассчитывая поразить Асада в живот.

Асад сделал шаг назад и чуть двинул кистью вправо. Субмолекулярная сабля срубила меч охранника у основания, дернулась чуть в сторону и перерезала ему сердце и позвоночник.

Охранник рухнул на пол, а Асад отскочил в сторону и чуть пригнулся.

В двери напротив появились шесть аккуратных отверстий — револьвер. Из-за дверной панели донесся высокий голос:

— Я попал? Ну скажи, что я попал!

Вместо ответа Асад рванул дверь на себя и ловко проскочил внутрь.

Кабинет Альгмара был шикарен: антикварная мебель, статуи на постаментах, алхимическая люстра из тонких светящихся трубок, похожая на огромную стеклянную омелу, и, конечно же, монументальный стол за которым сидел сам Альгмар — худосочный старикашка в батистовом камзоле с кружевными рукавами. Колдун ухмыльнулся, пригрозил Асаду пальцем, и сказал:

— Ага, ты, значит, и есть тот самый неуловимый убийца? Колдунов, небось, во сне убиваешь? Ну ничего, у меня есть для тебя небольшой сюрприз…

Асад почувствовал привычную «тягу» в груди: колдун готовил заклятье. В него можно было, конечно, метнуть нож, но Альгмар наверняка окружил себя кучей щитов, поэтому Асад просто вобрал в себя весь эфир поблизости, срывая с колдуна заклятья.

Глаза Альгмара расширились.

— …что за… — начал он, было, но его фразу оборвал метательный нож.

Асад прислушался: за стенами дома хлопали ракеты праздничного салюта. На выстрелы никто не обратит внимания, а охрана уже мертва.

Он, не торопясь и легонько насвистывая, вышел в комнату, где бросил объемный баул, который притащил с собой, отнес баул в кабинет и достал из него коробку, которую пристроил на письменном столе. В коробке была куча стружек — для амортизации — бумажный пакет и алхимическая бомба, которую Асад тут же запустил, раздавив тонкое стеклышко стартера. Алая субстанция из верхней части устройства тут же устремилась вниз, ткнулась в свинцовую пробку и стала медленно ее разъедать.

Он не торопился — времени было много. Асад сбросил с себя окровавленную одежду, достал из бумажного пакета безупречный костюм-тройку и переоделся. Галстук-бабочка, подтяжки; здесь была даже веточка жасмина, которую он аккуратно вставил в петлицу.

Замок рамы с сухим щелчком поддался, и высокое окно распахнулось в ночной сад. В лицо Асаду ударили запахи недавно прошедшего дождя, ночных фиалок, магния и женских духов. Он шагнул на подоконник и легко спрыгнул вниз со второго этажа, мягко приземлившись на ноги. Отряхнул брюки, поправил ветку в петлице, обогнул угол особняка, и оказался в саду.

Здесь горели на ветвях китайские фонарики, весело хлопали в небе фейерверки, сновали усатые мужчины в строгих черных фраках, невероятным образом (должно быть, колдовство) удерживающие на серебряных подносах высокие бокалы с шампанским, стлался под ногами алхимический туман. Гостей было много, но двор особняка Альгмара отличался весьма остроумной планировкой: он представлял собой широкий лабиринт из зеленой изгороди чуть выше человеческого роста. Здесь всегда было местечко, чтобы уединиться, уютные тупички и закоулки, в которых гостя ждали уютные беседки, кальяны и мини-бары, где при помощи кондиционирующих заклятий поддерживалась оптимальная для хранения спиртного температура. Словом, это был маленький рай на земле, и столичная элита очень любила приемы у Альгмара. Сам колдун, впрочем, тоже не оставался в накладе: на этих приемах он заводил новые выгодные знакомства, и брал заказы (зачастую весьма сомнительного свойства).

— Господин Лион?

Он обернулся.

Это, конечно же, была леди Мэйр — кроме нее узнать Асада здесь никто бы не смог. На девушке было легкое, почти ничего не скрывающее газовое платье, туфли-«лодочки» и полумаска из черного бархата, искрившая бриллиантовыми осколками. Ее окутывал неуловимый аромат лютецианского Soleil Vert, золотистые локоны свободно падали на плечи — она не признавала никаких укладок.

— Вы, так понимаю, здесь ради меня? — синие глаза в прорезях маски смешливо прищурились.

— Разумеется, госпожа. — он поклонился. — Только ради вас.

— Врете. — Она вздохнула. — Вы идете вслед за делами. Просто так вас никогда не встретишь… Уже поговорили с Альгмаром?

— Старик никого не принимает. Меня отшила охрана, сказали записываться на прием заранее.

— Да, — девушка кивнула, — Альгмар в последнее время стал на удивление подозрительным. Вот увидите — все эти темные делишки сведут его в могилу. Слишком много врагов он нажил.

— Думаю вы правы, госпожа. — Асад опять поклонился.

— Фу, да перестаньте вы, наконец, источать этот лаковый официоз! Вам это не идет. Лучше поцелуйте меня.

Она обняла его руками за шею и поцеловала в губы. Он ответил — машинально, думая о чем-то своем. Леди Мэйр, похоже, выпила сегодня чересчур много шампанского, но в настоящий момент он работал на ее отца и портить с ним отношения не входило в планы Асада.

— Боже мой, — она с сожалением оторвалась от него, — боже мой… Иногда мне кажется, что вам не двадцать пять, а сто двадцать пять. Вас хоть что-то радует в жизни? Вы хоть когда-нибудь любили что-то по-настоящему? Или… кого-то?

— Леди Мэйр, уже поздно, — сказал он спокойно. — Идите спать. Или… слышите — оркестр? Идем, послушаем музыку.

— Вы боитесь моего отца? — она пьяно хохотнула. — Я знаю, вы на него работаете… или он на вас.

— Я ничего не боюсь, леди, — ответил он, с неудовольствием услышав, как дрогнул его голос.

Она, конечно же, это заметила.

— Ага! Врете вы все. Вы боитесь, Лион, боитесь чего-то, и молчите. И потому что вы молчите… это вас разъедает. Расскажите, расскажите мне, что вас гложет. И тогда…

— Моя история, леди, боюсь, покажется вам слишком скучной. — Он чуть заметно улыбнулся.

— Бо-о-о-о-оже, вы невыносимы… — Она всхлипнула и помотала головой, словно сбрасывая с себя невидимую паутину. — Идите, идите к черту… Хотя иногда мне кажется, что вы как раз оттуда и явились.

Она убежала во тьму, а он еще некоторое время стоял, слушая музыку. За зеленой стеной ограды кто-то целовался, взлетали в небо фейерверки. Воздух пах дымом и духами.

…За воротами его уже ждал экипаж: просторная пружинная карета от мадам Мерседес. Открылась дверца, Асад нырнул в прокуренный салон, дверца захлопнулась, и карета покатила прочь от усадьбы, тихонько жужжа.

Лорд Алексис Мэйр как всегда курил свою ужасную сигару, воняющую как дохлая кошка в канаве. Он называл эти сигары «элитными саркоминками» но при этом никогда не выпускал их изо рта.

— Ну? — Желтое лицо Мейра, казалось, висело в клубах табачного дыма как желтая пористая луна.

— Готов, — коротко ответил Асад. Бомба сработает через пять минут. Никакого взрыва, просто пожар. Следов не останется.

Луна довольно засмеялась и выпустила из тонкого рта клуб дыма.

— Отлично, мальчик, отлично. Ты с лихвой отработал мои услуги. Помимо всего прочего, я положу на твой счет в Королевском банке весьма приятную сумму.

— Не хотите со мной ссориться? — Асад вздохнул. Дым ел глаза, но открывать окно категорически воспрещалось. Да окна кареты Мэйра, собственно, и не открывались.

— Не хочу. — Мэйр расхохотался. — С тобой опасно ссориться, мальчик мой.

— Вы нашли того, кто пытается меня убить?

— Нет. — Мэйр дернул подбородком. — Он крайне умен. Его организация — это целый замкнутый круг подставных лиц, где никто толком не знает, на кого работает.

— Организация?

— Да, мальчик, да. Я был в шоке, когда получил неопровержимые факты. Это огромная организация с не менее огромным бюджетом на которую работают специалисты самого разного толка: убийцы, финансисты, детективы, колдуны и еще Эфир весть кто. Что меня больше всего озадачило, организация эта существует уже более сотни лет, если не все двести. И во всех их документах, которые мне удалось добыть, фигурирует одно и то же имя: Асад. Поскольку тебе вряд ли двести лет от роду, я прихожу к выводу, что эти ребята охотятся за членами твоей семьи, и уже о-о-о-о-чень давно.

— Что удалось выяснить об этой… организации? — Асаду с огромным трудом удалось сохранить контроль над мышцами лица.

— Вот. — Мэйр открыл стоящий на полу кареты дорожный кофр обитый красной кожей, и, достав из него тяжелую толстую папку, протянул ее Асаду. — Тут все материалы, что мне удалось достать. Очень любопытное чтиво. Кто-то тратит безумные деньги и человеческие ресурсы чтобы убить тебя, мальчик. Кому-то ты, видимо, крепко насолил.

— Еще что-нибудь? — Папка пахла плесенью, канцелярской пылью и чернилами.

— Да. Как я уже сказал, нам не удалось выйти на человека, стоящего во главе всей этой махины. Но я выяснил, где в следующий раз они устроят покушение на тебя. Не спрашивай, как именно я это узнал. Мои люди применяли методы, за которые можно пожизненно отправится на Дальнюю Хлябь… В общем, эти ребята нашли твое убежище в старых шахтах у Залесья. Через три дня, в субботу, они собираются устроить там засаду. Какого рода — понятия не имею, но я бы на твоем месте туда не возвращался… Ну, или возвратился. Думаю, ты захочешь поговорить с этими ребятами лично. Но сразу говорю: многого не жди.

— Спасибо. — Асад пожал Мэйру руку. — Это действительно очень полезная информация. Вы полностью закрыли свой долг. И я по прежнему рад нашему сотрудничеству. Думаю, мы продолжим его, если… Нет, без «если». Остановите вот здесь, пожалуйста. Вон у того переулка.

Карета остановилась, щелкнул дверной замок и Асад вышел в ночную мглу. Экипаж лорда укатил в темноту, в лицо пахнуло латунной стружкой и машинным маслом.

Асад сунул руки в карманы и медленно побрел по переулку, не особо понимая, куда и зачем он идет.

«Иногда мне кажется, что вам не двадцать пять, а сто двадцать пять. Вас хоть что-то радует в жизни? Вы хоть когда-нибудь любили что-то по-настоящему? Или… кого-то?»

Он был стар.

Осознание этого ударило его в темя, придавило, скрутило и потащило вдаль по булыжной мостовой, вслед за бумажным мусором, который гнал в темноту влажный осенний ветер. Его молодое всегда-здоровое-почти-бессмертное тело гнало по венам кровь — такую же молодую, как и сотни лет назад, но его разум был похож на глубокий колодец, заполненный тяжелой темной водой, и было ли у этого колодца дно?

Асад почувствовал себя неким странным деревом: наверху, на солнце, — тонкий гибкий ствол, упругие ветви, зеленые листья, а внизу — древние узловатые корни, уходящие в грязь и древнюю темноту, вниз, вниз, мимо скелетов и крови, давным-давно ставшей землей.

Любил ли он кого-нибудь? У него были сотни женщин. Возможно, тысячи. Но он потерял интерес к плотской любви очень, очень давно — его разум просто перестал воспринимать сигналы, которые посылало ему тело. К тому же его кожа-броня превращала самые нежные женские прикосновения в… ничто.

Его создали как идеальное орудие для убийства. И за все эти годы он ни разу не оспорил не им вынесенный приговор. Почему? Ответ лежал на поверхности: он, Асад, был нужен всем вокруг именно как инструмент уничтожения особо опасных противников. О да, возможно, в нем было еще что-то, на что пытались указать пальцем Наджиб и Мерлин. Но Наджиб давно умер — счастливый и пьяный он помер от разрыва сердца во время оргии с тремя прелестными девицами. Ему было девяносто три. А Мерлин… Где он, Мерлин? Возможно, даже жив — такие не умирают просто так. А, быть может, уже и пыли не найти, в которую превратились его кости.

А с другой стороны: пытался ли он когда-нибудь стать кем-то другим? А мог ли? Лучше всего он умел убивать колдунов. Даже его детская мечта — самому стать колдуном усохла, скукожилась и умерла: сейчас Асад мог нанять себе в личное пользование хоть десяток колдунов; он хорошо знал пределы их возможностей и давно не питал никаких иллюзий по поводу «невероятной силы».

Невероятная сила, однако, существовала.

— Может, пришла пора загадать желание?

Голос джинна был исполнен грусти. Асаду даже показалось, что Другой проглотил слезы, но это, конечно, было просто игрой воображения.

— Я не знаю, чего мне загадать, джинн. Я не знаю, чего я хочу.

— Столько времени прошло…

— Ты думаешь, я не знаю? — Асад горько усмехнулся. — Ты же знаешь, что сделали с моим мозгом. Каждую минуту, каждую чертову секунду — я помню абсолютно все.

— Вообще-то я тоже, — прошелестел рядом бесплотный голос. — Когда меня вызывают из печати, я вынужден сопровождать своего хозяина везде и всюду. Как выяснилось, иногда это бывает тяжело. Так долго… так долго меня не держал на этом поводке еще никто.

— Ты ненавидишь меня?

— Я не умею ненавидеть. Даже не вполне понимаю, что это означает. Но мне тяжело, да.

— А чего пожелал бы ты сам, будь у тебя такая возможность?

— Я уже говорил. Разбить свою печать, освободиться, вернуться домой. Моей силы на это вполне хватит. Но я не могу чего-то желать для себя. И не питаю ложных надежд. Люди чересчур трясутся над своими желаниями. Они думают, что с моей помощью могут изменить свою жизнь.

— А это не так?

— Нет. И у тебя это не получилось. Ты просто продлил себя в будущее. Это не самое худшее желание, но и далеко не самое оригинальное.

— Скройся с глаз моих, — выдохнул Асад, сжимая кулаки.

Джинн исчез — Асад это почувствовал. Юноша-старик сунул руки в карманы и поднял глаза.

Он сразу же понял, куда привели его ноги: это был китайский квартал на самой окраине Столицы. Покатые крыши, маленькие магазинчики, за витринами которых таинственно мерцали огоньки свечей, повозки с тентами-гармошками (с повозок продавали необычно и остро пахнувшую еду), наперсточники, предсказатели судеб в цветастых халатах, проститутки с равнодушными раскосыми глазами, тощие собаки, роющиеся в мусоре, и, конечно же, неизменные опиумные курильни.

Он уже был здесь, и чем дальше, тем чаще сюда приходил. Асад постучал в одну из дверей над которой тускло мерцал зеленый фонарь, дверь открылась и из темноты ему в лицо пахнуло горячим воздухом, благовониями и воспоминаниями. Девушка с длинными черными волосами (сперва Асаду показалось, что на ней кимоно, но «кимоно» оказалось просто длинным полосатым халатом) равнодушно улыбнулась ему, взяла за руку и провела по узкому коридору в один из «приватных залов» — маленькую комнатку с кучей подушек на полу и широким топчаном.

Он принял из рук девушки тонкую трубку, затянулся и повалился на подушки, чувствуя, как от кончиков пальцев к солнечному сплетению потянулись щекочущие лучики невидимого тепла.

Все очень просто, джинн: я хочу быть счастливым. Это настолько просто, что даже ты не можешь мне помочь. Тебе нужно конкретное желание. Но беда в том, что мне оно тоже нужно. У меня осталось последнее, и это как последний патрон в стволе: проще выпустить его себе в голову.

Тысячи дверей, тысячи возможностей; ты можешь открыть любую, но после этого все остальные окажутся закрытыми. Можно ли представить себе более изысканную пытку?

И что самое паскудное, так это постоянное чувство, что решение — вот оно, что нужно лишь небольшое умственное усилие, и я все пойму, что То Самое Желание есть, оно существует, и это просто я такой дремучий идиот, что не вижу его, не вижу очевидного решения.

Знаешь, чего я хочу на самом деле? Стереть из памяти тот момент, когда я нашел печать в старой книге, забыть о самой возможности выбора, потому что это — страшное, непомерное бремя… но в какой момент чудо стало для меня инструментом пытки? Может быть, дело вовсе и не в чуде? Нет, нет, не в чуде, конечно…

А, может быть, в этом все и дело? Вернуться в прошлое, начать все сначала, прожить жизнь иначе… но как — «иначе»?? Я не умею иначе; это только дурак может думать, что вот, мол, вернусь в прошлое с тем багажом знаний, что имею сейчас, и ка-а-а-а-ак проживу все заново как надо! Не проживешь, балбес, не проживешь, потому что от себя ты никуда не убежишь, себя ты не изменишь никак, вот в чем фокус…

Аллауд-Дин прожил со своей любимой женщиной новую жизнь, жизнь простого счастливого парня, но это лишь потому, что он всегда им был. Он просто стал самим собой, а кем стать мне?

Деньги у меня есть, власти я не хочу, с любовью у меня не сложилось. И теперь я хочу понять, чего я хочу. Звучит как желание.

Вот что нужно было загадывать в самом начале.

Или… сделать так, чтобы ничего больше не хотеть?

Бред. Отсутствие желаний — смерть. Но их наличие — мука. Кто, кто так сделал?! И как это изменить? Мерлина бы сюда… Он бы что-нибудь придумал… Может, пожелать стать самым умным человеком в мире? А что если тогда я пойму, что решения у этой задачи нет? К черту. Все к черту.

Асад сделал еще одну затяжку и провалился в мягкую тьму.

Упавший на лес утренний туман пах мхом, холодом болота и грибами. Он тянул свои бледные щупальца из влажных оврагов, стлался по земле, но утреннее солнце резало его своими лучами, превращая в серые полосатые лохмотья, висевшие над поляной словно старые грязные тряпки.

Где-то в чаще мерно звенела кукушка, и Асад машинально принялся считать ее «ку-ку», но потом улыбнулся и тряхнул головой: с подсчетом его лет кукушка в любом случае ошиблась бы.

Эта поляна в десяти верстах от Залесья имела в округе дурную славу: в здешних шахтах когда-то добывали медную руду, а потом тут завелись Черные Вдовушки, сильно проредившие шахтерскую артель. Вдовушек вывели, но шахты все равно закрыли и теперь штольни пустовали, храня в себе лишь старые воспоминания, пожелтевшие кости и пыль.

Здесь Асад и устроил себе убежище почти пятьдесят лет назад. В одной из штолен, в боковом проходе, где опоры были надежны, а цементные «мазки» в трещинах на потолке — нетронуты он оборудовал нечто вроде склада. Тут хранилось несколько шахтерских ламп, две бочки масла для них, воды и пищи месяца на два, а также три тщательно замаскированных тайника набитых золотыми империалами. Имелся здесь и склад с оружием.

Асад изучил каждый поворот этих подземных лабиринтов, поставил несколько ловушек и всегда приходил сюда с очками ночного виденья — простенькой колдовской игрушкой с зарядом лет на сто. Очки позволяли лишний раз не зажигать огня — так было спокойнее.

Как те, кто охотился за ним нашли это место? Следили за ним? От самой мысли о слежке которую он умудрился не заметить Асаду становилось не по себе. На него покушались уже семь раз и с каждым разом убийцы становились все изощреннее — в последний раз Асад едва унес ноги. Никого из них не удалось взять живьем, чтобы допросить, а теперь еще и это — «организация». Он перелопатил папку, которую дал ему Мэйр и спокойствия Асаду это чтиво не добавило. За ним следили, о нем собирали информацию и деньги здесь были замешаны такие, что темнело в глазах.

Кто? Зачем?

— Вот и узнаем, — пробормотал Асад. — Вот сейчас и выясним…

На нем был военный камуфляжный комбинезон, высокие сапоги и вязаная шапочка. На поясе — набор метательных ножей, любимая сабля — подарок Мерлина, короткий меч, алхимическая граната и револьвер. Он не особо любил огнестрельное оружие, но стрелять умел хорошо.

Асад достал из маленького рюкзака полевой бинокль и внимательно осмотрел невысокий зеленый холмик скрывавший вход в штольню. Ага, вешка повалена. Дилетанты. Убийцы, кем бы они ни были, уже тут. Устроили засаду, значит. Он ухмыльнулся. Ладно, пусть так. Из шахты есть только один выход, он же вход. Убийцы сами себя загнали в ловушку. «Найти бы главного», подумал он. «Кого-нибудь, кто сможет ответить на мои вопросы. А вопросов у меня много…»

…Сразу у входа в штольню на земле он заметил маленькое пятнышко крови. Ну да, конечно: один из его самострелов сработал. Болт был отравлен, значит, минус один — для таких ядов противоядий не придумали… Ага, а вот и ловушка, поставленная уже на него самого: маленький колдовской кристалл в трещине стены. Не виден, однако хорошо чувствуется. Асад привычно «вдохнул» эфир лишая ловушку ее заряда и скользнул внутрь, предварительно надев очки «Ночного глаза» (способность точечно разряжать колдовские предметы он развивал в себе столетиями).

Следы — их пытались замаскировать, но вон из рук плохо. Трое ушло налево, чертверо направо; двое из тех, что свернули направо несли что-то тяжелое, скорее всего, труп своего соратника убитого ловукой на входе.

Он свернул налево.

…у них тоже были очки ночного видения, но убийцы были чересчур шумными. Здесь, в тишине подземных коридоров он услышал их дыхание задолго до того, как почувствовал колебания от колдовских штучек, что были на них навешенны. Щиты, «сигналка», что-то из регенерирующих заклятий. Чушь, чепуха.

Он подошел сзади: бесшумная тень с саблей Мерлина в руке. Даже не стал гасить колдовство: короткий резкий удар, а затем еще один, и парочка незадачливых убийц (они как раз устанавливали еще одну ловушку — самострел) упали в пыль.

Осталось пятеро. Та четверка, что свернула при входе в левый коридор, его пока что не интересовала; убежище Асада было здесь, в правой штольне.

Но его вещи оказались нетронутыми. Кто-то прошел совсем рядом, даже не коснувшись потайной, под камень замаскированной двери. Прошел — и направился дальше, свернув в нижний коридор, что вел к стволу центральной шахты.

На земле лежал скомканный клочок бумаги. Асад надел плотные кожанные перчатки, поднял бумажный комок, развернул его… и кровь застыла у него в жилах.

На бумажке красивым размашистым почерком было написано:

— Да кто же ты, дьявол тебя возьми, такой? — прошептал Асад, вытирая тыльной стороной руки выступивший на лбу холодный пот.

Враги у него, конечно, были. Но никто из них явно не мог знать наставника Наджиба, умершего столетия назад. И уж тем более никто не мог знать одну из любимых фразочек Наджиба, тем более что никаких дневников тот отродясь не вел.

Асад аккуратно ступил на скользкий от подземной влаги пол наклонной штольни и принялся осторожно спускаться вниз.

Предположим, он был не единственным выжившим из воспитанников Гнезда Сойки. Допустим, выжил еще кто-то. Но кто, кто, скажите на милость, мог прожить столько же, сколько прожил он, Асад, попросивший бессмертия у могучего Другого? И если кто-то неким невероятным образом сумел прожить так долго, кто мог желать Асаду смерти? Причем желать настолько, что эту ненависть он пронес с собой сквозь века?

Бред. Полный бред, невозможно.

«Я найду этого шутника, и буду счищать с него кожу как с яблока. Медленно и аккуратно, пока эта тварь не выложит мне все, что знает. А потом я отправлюсь за тем, кто стоит во главе этой перешедшей все границы шутки. И тогда… О-о-ох, не хотел бы я быть на его месте».

Штольня заканчивалась в небольшой круглой зале, в центре которой зияла дыра основного шахтного ствола. Когда-то шахтеры спускались туда, вниз, в деревянной клетке, которую через систему талей и блоков опускали и поднимали другие шахтеры, но сейчас все это, конечно, сгнило и использованию не подлежало. Тем не менее, кто-то совсем недавно спустился в шахтный ствол: в стену был вбит тяжелый крюк, к которому крепилась толстая веревка, падающая вниз, в темноту.

Это уж слишком смахивало на ловушку — обрежь кто-нибудь веревку, пока Асад бы по ней спускался, он полетел бы вниз, и наверняка разбился. Асад улыбнулся, покачал головой и бесшумной тенью скользнул в неприметный боковой коридор. Ладно, поиграем в эти игры.

…На самом дне шахты было сыро. А еще здесь воняло: странная, глубокая вонь — ничего подобного Асаду никогда не доводилось нюхать; такое впечатление, что в одной из боковых штолен издох от старости дрвений лешак, и теперь гнил там, отравляя воздух жуткими миазмами. На стенах, где еще были видны следы кирок, блестели вкрапления слюды, кое-где мерцал жетлыми отблесками янтарь.

Мерцал?

Да, здесь горел свет: на полу стояла большая маслянная лампа. Старая, даже антикварная — такие лампы использовались в Халифате лет триста назад. Коллекционеры отдали бы за эту лампу очень хорошие деньги.

Асад вдохнул и прислушался к своим ощущениям. Кислорода в воздухе хватало (огонь лампы это подтверждал), токсинов, вроде бы, не было. А вот капающая с пололка вода и разбухшие от влаги шахтные опоры нервировали: тут все держалось на честном слове; чудо, что эта часть шахты до сих пор не рухнула.

И здесь был кто-то еще.

Странно: Асад чувствовал движение за спиной (он не стал оборачиваться; при необходимости он убил бы следящего за ним одним движением руки), но при этом не слышал ни дыхания, ни стука сердца. Там, в темноте, кто-то притаился, и этот кто-то не был человеком.

Другой? Нет, Другого бы он почувствовал — непередаваемое жжение в самом центре солнечного сплетения, привычное ощущение. Нежить? Асад просто «выпьет» эфир, и мертвяк рухнет на пол. Может, эта вонь — как раз от мертвяка? Да ну, чушь — мертвяков он не видел, что ли.

…Легкий скользящий звук — кто-то прошелестел ботинком по пыли. Намеренно — Асад в этом даже не сомневался. Он криво улыбнулся и сказал:

— Да слышу я, слышу. Ты в боковом проходе, за опорой с факельной розеткой. Позади меня. Может, хватит? Покажись, храбрец. Или ты не думал, что я сюда спущусь?

Невидимка рассмеялся, и Асад услышал голос:

— Я не прячусь. Просто забавно увидеть тебя так близко спустя столько лет.

Если бы перед ним прямо сейчас из воздуха соткался Мерлин Первый и отвесил Асаду подзатыльник, то даже в этом случае Асад не был бы так поражен.

— Ты?!. — он захохнулся, разворачиваясь на каблуках и включая саблю. — Как?.. Это невозможно.

Огонек лампы чуть дрогнул, и из бокового коридора появилась серая тень.

Серый плащ, серый капюшон, тяжелые армейские сапоги, руки с длинными тонкими пальцами, мирно сложенные у груди. Свет лампы упал на длинное тонкое лицо, и…

— Сирадж!

Сын библиотекаря улыбнулся, отвесил шутовской поклон и кивнул.

— Он самый. Сколько мы уже не виделись? Двести лет? Да нет, больше. Куда как больше.

— Как ты… — Асад внезапно сощурился и сделал несколько порывистых шагов вперед. Сирадж не отстранился, просто откинул капюшон на спину и скривил губы в некоем подобии улыбки.

Серая кожа. Огромные, во все глаза зрачки. Тонкие, нездорово-красные губы. И очень, очень характерные симметричные шрамы-«крестики» на шее.

— Ты стал Легким вампиром. — Асад нервно выдохнул и отступл назад. Увиденное им несколько проясняло ситуацию, однако…

— …однако ты так и не понял, как я умудрился выжить после того, как ты меня убил. Ну, понятно. — Асад пожал плечами. — Извини, не хотел тебя разочаровывать. Но Мерлин передал тебе не яд. В инжекторе был парализатор.

— Чушь! Твое сердце…

— Остановилось, ага. Вот только мы, воспитанники Гнезда Сойки, можем провести в состоянии клинической смерти куда как больше времени, чем обычные люди. Я очнулся в Белой Башне; мне дали противоядие, чай и дурацкий халлат с цветочками.

— Зачем…

— Мерлину был нужен еще один воспитанник «Гнезда». Причем, лояльный. Он вытащил меня из Халифата и предложил работу. Я согласился не раздумывая.

— Бред! — выкрикнул Асад, — Бред сумасшедшего! Мерлин рассказал бы мне, он…

— Ага, ты кажется понял. — Легкий вампир сложился в тонкую тень и рывком перенесся за спину Асада — тот едва успел обернуться. — Не бойся, я не убью тебя раньше, чем мы поговорим по душам.

— Это кто еще кого убъет… — Асад плавно поводил саблей в воздухе, проверяя баланс. — Мерлин держал тебя как запасной вариант, я угадал?

— Ну что ты. — Сирадж хохотнул. — Это бы сильно ударило по моему самолюбию. Нет, я был нужен ему для контроля тебя. Реши ты вдруг что работа на Мерлина тебе надоела и что старого колдуна пора бы грохнуть, остановить тебя было бы проблематично. Старик ведь не только сидел в Башне — там он был неуязвим — но и много путешествовал.

— Бред, — выплюнул Асад. — Мерлин мне доверял.

— Доверял, ага. Ровно до того момента, пока ты хладнокровно не убил своего старого друга — меня, то есть. Изначально предпологалось что ты просто возьмешь меня с собой, но ты даже ухом не повел. Всадил в меня инжектор — раз, два, прощай, Сирадж… Мерлин, кстати, предлагал мне простить тебя, Асад. Но я не простил.

— Ты ненавидел меня столько лет? — Асад поднял бровь. — Тогда ты вон из рук плохой убийца, Сирадж.

— Ты прав, — Сирадж кивнул, — я не убийца. Я просто сын библиотекаря, которого сперва предал отец, затем — учителя, а потом — единственный друг. Но я не собирался тебя убивать. До тех пор, пока Мерлин не допустил ошибку — он запретил мне это делать. Знаешь, «…не думай о белой обезьяне»? Я катал эту мысль в голове и так и эдак. По всему выходило так: тебя вытащил из «Гнезда» Наджиб. Просто потому что ты был его любимчиком. Тебя пригрел под крылышком Мерлин — он единственный, кто получил от проекта именно то, что хотел. Обо мне вспомнили только тогда, когда Пророк отправил меня убивать Мерлина. Понимаешь? У Квадриптиха в Халифате была целая сеть осведомителей, Мерлин отлично знал, в каком я положении, что я стал любимой собачкой Пророка, но тянул до самого конца. До тех пор, пока его личный зад не припекло. А потом я узнал, что ты не стареешь.

Сирадж скривился и сплюнул в пыль.

— Ясное дело, это тоже были штучки Мерлина. Чьи же еще? Я буквально сожрал старику мозги, пока он не согласился сделать меня бессмертным тоже. И что я получил в итоге? «Мортис сиренити». — Сираджа передернуло. — Ты знаешь, что это такое — переродиться Легким вампиром? Знаешь? Недели адской боли, а затем еще недели. Мне становилось лучше только во время кормления. Но ты-то НЕ БЫЛ Легким вампиром! Тебя не проводили через этот ад! С тобой Мерлин сделал что-то другое. Когда я понял, что в очередной раз стал жертвой экспериментов старика, я сбежал. Из Белой Башни, из Столицы, вообще уехал с континента.

— И… И где ты был все это время? — Асаду было не по себе. Он чувствовал неловкость, и жутко злился из-за этого — на себя, на Сираджа, на всех на свете. «Идиот, чертов идиот, обиженный придурок, знал бы — отрезал бы тебе тогда башку…»

— Учился выживать. Я сел на корабль, который шел через Атлантику, планировал пересидеть в какой-нибудь отдаленной провинции. Накачался наркотиками, думал проспать все это время в каюте. Но недооценил силу своего голода. Я сорвался и однажны ночью выпил «виталис» всех на корабле. Всех, даже экипажа. Досуха. Когда я пришел в себя, я уже был единствнным живым на корабле-призраке. Через неделю корабль прибило к острову — к счастью, обитаемому… Годы прошли, прежде чем мозг привык и боль прошла. Тогда я вернулся в Королевство, но Мерлина в Квадриптихе уже не было. Я искал старика почти столетие, но Мерлин, похоже, сгинул без следа. А потом я узнал об убийстве колдуна Геллена. Сразу понял, что это ты.

— А, Геллен Высокий… — Асад кивнул. — Помню, как же. После этого заказа я уехал из страны.

— Я долго искал тебя. Потратил кучу денег и времени. Ты был осторожен, но я упорен и настойчив, Асад. Я ждал тебя. Это ведь именно я слил информацию о сегодняшнем покушении этому болвану Мэйру.

— Ага… — Асад прищурился, — ловко, ничего не скажешь. Но вот ты здесь. Что дальше? Убьешь меня?

Сирадж расхохотался, свернулся в тонкую тень и снова материализовался за спиной у Асада.

— Убью? У меня несколько другие планы. Из-за тебя я стал тем, чем стал. Ты знаешь, что такое голод Легкого вампира, Асад? Впрочем, откуда… Я поглощаю чужой «виталис» чтобы жить. Мне приходится убивать, хотя я вовсе этого не желаю. Но ты… Ты каким-то чудом стал бессмертным, более того — вечно молодым! Источником бесконечного «виталиса». Я не убью тебя, что ты! Я не идиот. Сперва я обезоружу тебя, затем парализую, свяжу, закую в кандалы, а потом ты заплатишь мне. Будешь платить каждый день, каждый чертов час…

Асад ждал этого момента с самого начала их встречи: эмоции взяли верх над Сираждем и он отвлекся.

Удар — резкий и точный, на пределе прочности связок. Ни один человек не увернулся бы от такого выпада — молниеносного, прямо в сердце.

Вот только Сирадж не был человеком.

Он схлопнулся в темную полосу, а в следующий миг Асад, которого спасла чистая интуиция и столетия фехтовального опыта, едва заблокировал удар из левой полусферы. Сабля Мерлина встретилась с тонким как иголка лезвием шпаги Сираджа и… отскочила.

— Когда старик подарил тебе эту игрушку, мне он тоже сделал подарок, — хохотнул Сирадж. — Не надейся, твоя сабля не перережет мой клинок.

И он опять исчез.

Только теперь Асад понял, в какую передрягу он попал.

Сирадж был великолепным фехтовальщиком, ничуть не уступающим ему самому. Но он был еще и Легким вампиром: практически неуязвимым существом способным мгновенно перемещаться в пространстве — пусть даже и на очень ограниченное расстояние. Каждый удар из темноты теперь был сеансом игры на зеленом сукне: откуда вылетит шпага? С какой сторны? Поди, угадай! Ошибешься — смерть. Или что похуже смерти…

«Он не будет атаковать спереди, — лихорадочно думал Асад, — потому что я мгновенно заблокирую удар. Он не станет также атаковать справа — в этой руке у меня оружие и я тоже очень быстро отреагирую. Остается левая полусфера и тыл…»

Он выхватил из ножен второй клинок: нечто вроде короткого меча с крюком на конце. Это оружие делали на заказ, как раз под левую руку Асада.

Вовремя. Сверкание стали, искры, звон. Опять удар и опять слева.

Асад прыгнул в сторону и прижался спиной к стене, чувствуя, как холодные острые камни впиваются в его насквозь промокшую от пота спину.

— Ну, давай, — скрипнул он зубами, — нападай. Чего ты ждешь?

Бах!

Бах-бах-бах!

«Броня» Асада легко могла отразить прилетевшее по касательной лезвие. Даже пуля небольшого калибра на излете отскакивала от нее — были случаи. Но крупнокалиберный армейский револьвер с десяти шагов — это было чересчур.

Пули с хрустом вошли в тело Асада: плечо, правое легкое, бедро, нога. Сирадж знал, куда стрелять.

…боли не было, только странное противное онемение, ползучей пульсацией хлынувшее в вены. Асад попробовал сделать шаг и с удивлением понял, что ноги стали почему-то очень, очень тяжелыми.

На глаза упала серая пелена; в ушах звенели невидимые колокола, и сквозь их какофонию до Асада долетел голос Сираджа:

— Кстати, оцени поэтическую справедливость: яд, что закачан в эти пули — почти точная копия вещества, которым ты траванул меня по указке Мерлина. Только сердце он не останавливает — я, все-таки, не могу рисковать жизнью лучшего друга. Поверь, жить ты будешь о-о-о-очень долго.

…пальцы не гнулись, но Асад чудовищным напряжением воли заставил руку двигаться. Еще пара сантиметров… еще чуть-чуть… клапан на кармане — вот же черт… Так, а теперь достать то, что лежалов кармане…

— У тебя там пистолет? — Сирадж хихикнул. — Ну давай, давай. Доставай. Не хочу тебя расстраивать, но мне могут причинить вред только пули из заговоренного на крови железа. И то — исключительно косметический… Однако силы воли тебе не занимать. Это хорошо, очень хорошо…

Асад поднял на Сиражда налитые кровью глаза и что-то тихо прошептал.

— Что? — Сын библиотекаря изобразил на лице комичное удивление. — Ты что-то хочешь мне сказать? Ну так скажи на ушко, ха-ха!

Он наклонился вперед, и в тот же миг рука Асада — на удивление крепкая — схватила Сираджа за воротник. Второй рукой Асад рывком достал из кармана что-то маленькое и блестящее, сунул Сираджу за пазуху, а затем сильно, с хрустом, ударил его лбом в переносицу.

От удивления Сиражд отскочил назад и повалился на спину. Асад рухнул на пол — последнее усилие оказалось для него чрезмерным.

— Что… — Сирадж похлопал себя по груди, пытаясь нащупать предмет, подсунутый Асадом. — А, вот ты где… Что это за…

В этот момент реакция в активаторе завершилась, и алхимическая граната взорвалась.

Последнее, что увидел Асад: широкая трещина пробежавшая по потолку и медленно кренящиеся опоры шахты.

— Асад, выключи лампу. Ты сжигаешь воздух.

— К черту! Все к черту! Сейчас!.. Я успею!.

— Асад, обрушилась вся нижняя секция шахты. Над тобой — тонны земли и камня.

— Я успею!!

— Асад, ты не выкопаешь новый тоннель руками.

…быстрее, быстрее, еще быстрее, кожа, крепкая как сталь, пальцы впиваются в землю, руки бросают, нагребают и бросают еще, а там свобода, там свет, там воздух и ноют, болят раны от пуль, но это ничего, это ерунда, это заживет, как не раз уже заживало, вот только дышать все труднее и труднее, но воздуха хватит, должно хватить, еще чуть-чуть и рухнет земляная стена, еще немного…

— Асад, у тебя еще осталось одно желание. Я вынесу тебя наверх за долю секунды.

— Нет!! Теперь я знаю, чего пожелать! Теперь я точно знаю! Я больше не буду убийцей! Я стану… стану как Аллауд-Дин. Новая жизнь! Новая попытка! Сейчас… Сейчас…

…руки бросают и бросают, а воздух все мягче, воздух все жиже, он словно горячее стекло, и где-то рядом хихикает, смеется Сирадж, проклятый Легкий вампир он уже, конечно же, собрал себя из теней, из тьмы, и насмехается, ждет, пока у Асада закончатся силы, когда он упадет без сил, рухнет, и тогда Сирадж, проклятый Сирадж вытечет наружу как тень, как ртуть, и вернется за ним, вернется… о-о-о-о-о, никогда, никогда, никогда…

— Асад, у тебя мутится рассудок. Дезориентация от недостатка кислорода. Решай быстрее. Я не могу пожелать за тебя. Даже если бы хотел.

...желание, да, последнее желание, конечно, дурак, как ты мог не понимать, застрял в собственном соку, застыл в крови как комар в янтаре, почему так темно, лампа погасла, почему погасла лампа, масло закончилось, конечно, это просто масло, но темнота это даже хорошо, в темноте не так болят глаза, почему болят глаза, потому что темнота, но вот и свет, яркие огни, потому что уже, потому что уже почти все, потому что я это сделал, я прокопал тоннель, свобода, свобода и огни, свобода и огни, свобода…

Наконец-то свобода.

…Фигаро выпустил дымное колечко, рассеянно проследил, как то пролетело над столом, а затем теплый воздух над свечкой подхватил дым, взлохматил и разорвал на отдельные завитки, улетевшие к потолку.

За окном трещали цикады. Глубокая ночь давно опустилась на Нижний Тудым, и только откуда-то издалека доносилось равномерное позвякивание колокольчика дежурного городового: дзинь-дзинь, все спокойно, все спят, ночь на дворе.

Следователь притоптал табак в трубке обгрызенным карандашом, несколько раз пыхнул, раскуривая, и взглянул на своего гостя, явно закончившего свой рассказ и теперь степенно потягивавшего коньяк из чайной чашки (за бокалами Фигаро решил не спускаться, дабы не будить тетушку Марту).

— Хорошо. А что было потом?

— Как видите, сижу перед вами. — Мужчина с бородкой невесело усмехнулся. — После того, как я выбрался из шахты, я навел справки; получалось, что ближайший специалист, который, возможно, мог мне помочь находится здесь, в Нижнем Тудыме. Я наслышан о вас, господин Фигаро. Так сказать, из неофициальных источников.

— М-м-м-м… Допустим. Но я все еще не понимаю, чего вы от меня хотите. Хотя история о-о-о-очень интересная, надо признать.

— Скажите пожалуйста, в Департаменте Других Дел есть архивы?

— Есть, конечно. Хотя я и не понимаю, к чему вы клоните.

— Это большие архивы? Где-то глубоко под землей? Огромные пыльные комнаты, в которых есть куча стеллажей, а на них — миллионы старых папок и коробок с номерами?

— Удивительно точное описание, кстати.

— Скажите, Фигаро… — Гость прикусил губу, — если в эти архивы попадет некий предмет… Допустим, окажется в коробке с надписью «Секретно, материалы расследования номер такой-то»… Он пропадет навсегда?

— Кхм… Да, пропадет. Пропадет до скончания века. Архивные материалы ДДД не имеют срока хранения. Но что…

Гость сунул руку в карман пиджака, и бросил на стол небольшой предмет. Небольшой, но тяжелый: штуковина, упав на столешницу, громко стукнула.

Это была круглая серая блямба, похожая на свинцовую печать, которыми когда-то давно алхимики закупоривали кувшины с сыпучими веществами. На печати была красивая гравировка: широко открытый глаз, а по ее краю вилась тонкая вязь — то ли узор, то ли надпись на незнакомом языке.

Фигаро, не говоря ни слова, протянул руку и взял печать большим и указательным пальцами.

Знакомая дрожь пробежала по рукам следователя, пробежала и затихла.

Печать была тяжелой. И теплой — Фигаро чувствовал скрытый в ней жар.

Он медленно поднял глаза на гостя.

— Это?..

— Да. Я знаю, что эта штука может сделать, попади она не в те руки. Так пусть же навеки исчезнет в архивах ДДД. Конечно, можете использовать ее перед этим. Я не расчитываю, что вы просто так бросите ее в конверт и сунете в почтовый ящик.

Фигаро закрыл глаза. Откинулся в кресле, глубоко затянулся табачным дымом и некоторое время сидел так, созерцая некие внутренние глубины, а, может, просто думая о чем-то приятном: по щекам следователя постепенно разливался легкий румянец.

— Да, — сказал он наконец, — вечер перестает быть томным. Но я все равно не понимаю вас, господин Асад. Или, правильнее будет, «господин Аршамур»?

Мужчина с бородкой впился немигающим взглядом в Фигаро. Следователь выдержал этот взгляд, но это оказалось непросто: спина Фигаро покрылась испариной.

— Как вы догадались? — наконец спросил гость.

— О, это как раз не сложно. Человек, про которого вы рассказывали, никогда не потратил бы свое последнее желание на то, чтобы спастись из-под завала. Я думаю, что тело Асада так и лежит там, на дне шахты возле Залесья. А вот вы… Вы остались ни с чем. Неприякаянный джинн.

Гость искривил губы в некоем подобии усмешки.

— С подвисшим в воздухе желанием хозяина, который умер. Да, такое редко бывает. В этом случае я могу забрать печать с собой. Чтобы передать новому хозяину… или спрятать до тех пор, пока ее кто-нибудь не найдет.

— И вы…

— Решил передать ее вам. Вы, кстати, коснулись печати. Так что теперь вы, Фигаро — мой новый хозяин. У вас два желания. Валяйте.

Фигаро подумал. Почесал в затылке. Налил себе коньяку, выпил как воду, затянулся трубкой и задумался.

— Почему я?

— А, — Аршамур засмеялся, — Я знаю, что вы… скажем так, имеете выход на Мерлина Первого. Думаю, после вас печать перейдет к нему, а вот потом… Может, Мерлин придумает, как ее уничтожить. Он не из тех, кто захочет кому-то ее передавать.

— Так. — Фигаро прищурился. — Ладно. Хорошо. Если вы знаете о Мерлине, то наверняка знаете о нашей с ним… проблеме. О Демоне.

— Конечно. — Аршамур кивнул. — Но здесь я не могу вам ничем помочь. Демон… Это существо приходит из недоступной мне сферы. И оно слишком сильное, не чета мне. Так что — увы. Простите.

Фигаро вздохнул. Крепко выматерился. Стукнул кулаком по столешнице, допил коньяк из горлышка, швырнул бутылку в мусорное ведро, вздохнул и спросил:

— Значит, никак?

— Увы, — джинн развел руками — никак.

— Ладно. — Следователь махнул рукой. — Я, в общем, и не думал, что будет так просто. Но, блин, не могу сказать, что не надеялся… Хорошо. Я отпускаю вас, Аршамур. Вы свободны и валите к черту или откуда вы там родом.

…В тишину, которая повисла в кабинете следователя после этих слов, казалось, можно было втыкать булавки — настолько плотной она была.

Джинн, глядя куда-то в сторону, спросил:

— Это ваше желание?

— Ага. — Фигаро кивнул. — Это мое желание.

Лежавшая на столе печать треснула и развалилась на две неровные половинки. Если присмотреться внимательно, то можно было заметить, что трещина прошла как раз через зрачок выгравированного на ней глаза.

…С джинном, похоже, случилось нечто вроде нервного припадка: его бородка исчезла, затем снова появилась, но оказалась уже снежно-белой. Из ушей Аршамура потянулись к потолку тонкие струйки дыма; в воздухе запахло магниевой вспышкой.

— Хорошо. — Джинн, наконец, стабилизировал себя, перестав морфить, — Ладно. Я, наверное, должен сказать вам «спасибо». И да, — спасибо вам, Фигаро. Вот только я все равно не понимаю. У вас же было два желания. Вы могли бы отпустить меня вторым…

— Нет, — следователь резко мотнул головой, — не смог бы. Эти ваши желания, Аршамур, как «Голубая пыль» — только попробуй, и все, хана. Я тоже читал сказки про джиннов. Оно мне надо — испортить себе жизнь?

— Прям таки «испортить»…

— Именно что испортить. Мерлин называет это «Реквием о чайнике». Он говорит так: вот представьте себе: живет себе бедняк. И вот как-то его богатый приятель говорит ему: «мон дьё, да у вас же в доме нет даже чайника! Выбирайте — я куплю вам любой, какой захотите!» Бедняк выбирает, ему покупают чайник, а потом начинается: «…ох, а ведь я бы мог попросить себе чайник-самогрейку! Или этот новый — с электрической спиралью! Нет-нет, я же мог попросить себе золотой чайник!» Понимаете?

— Очень хорошо понимаю. — Джинн уронил голову на грудь. — Даже слишком.

— Мерлин еще как-то сказал: «чудо — это то, обо что человеческая жизнь ломает ногу. Дело, конечно, не в чуде, а в ноге, но нога-то от этого не целее». Поэтому, Аршамур, я даже рад, что человеческое колдовство это адский труд. Это вовсе не проклятие, как некоторые думают, а спасение… Хотите, кстати, еще коньяку? У меня есть.

— Не откажусь. — Аршамур взъерошил волосы и покачал головой. — Черт… Как-то все… неожиданно. Ждешь, ждешь столетиями, а потом внезапно — раз!

— Ну, это как смерть. — Следователь достал из ящика стола еще одну тяжелую бутыль темного стекла и ловко отвернул пробку. — Не ждешь, не ждешь, а потом — бах! — и все закончилось.

— Так заказали бы себе бессмертие — делов-то…

— Ну вас. Бесммертие: это когда ждешь, ждешь, а оно все не заканчивается. А потом ка-а-а-ак закончится! И ненавидишь уже себя, и все равно трясешься над своей тушкой, трясешься… Ну, будем!

Они выпили. Аршамур аккуратно промокнул уголки губ салфеткой и сказал:

— Вы довольно просто рассуждаете, Фигаро, но, на удвивление, попадаете почти в десятку… Странно: я часто представлял себе момент своего освобождения: ликование, я сбрасываю с себя оковы и отрпавляюсь домой… А теперь, когда все случилось, единственное, чего мне хочется, это поиграть на бильярде в столичном клубе «Три лестницы». Наверное, я слишком долго таскался с Асадом. Слишком долго примерял на себя человеческую личину.

— Ну и играйте себе, кто вам мешает? Только вот в Столице жить дороговато.

— Я же, все-таки, джинн. — Аршамур рассмеялся. — Теперь я ничем не ограничен, и могу творить чудеса лично для себя… Но я не об этом. Вы подарили мне свободу и я хочу сделать вам подарок в ответ.

— Не надо.

— Надо, Фигаро, надо. Даже не спорьте. Я не могу помочь вам с вашей проблемой. С Демоном. Но я знаю, кто может.

Фигаро застыл со стаканом у рта.

— Я слушаю.

Джинн говорил минут десять. Все это время следователь внимательно слушал, не перебивая и даже, кажется, не дыша. Один только раз он схватил свой блокнот, открыл, но затем отбросил в сторону и, наконец, сказал:

— Вы уверены?

— Да, уверен. Я не могу сказать более точно — увы, но я уверен. Он может помочь, и он — именно там.

Следователь потер нос и улыбнулся.

— Это немного не то, на что я расчитывал… но так тоже ничего. Спасибо вам, Аршамур. Спасибо от души. И давайте, кстати, еще выпьем.

…Когда часы на ратуше проблили два часа дня, Фигаро, наконец, захлопнул последний чемодан, довольно выдохнул и кликнул покушать. Сейчас на его столе стояли три небольших горшочка: в первом изнывало под сливочным соусом мясо молодого сома, во втором сочилась прозрачной слезой подливы кроличья ножка, а в третьем…. о-о-о-о-о, третий горшочек открывал двери в золотое поднебесье, ибо там, под потемневшей от печного жара глинянной крышечкой и одеялом из свежайшей сметаны таились галушки с мясом — и какие! Такие делал лишь один человек в Десяти Мирах и Одинадцати Сферах — тетушка Марта, и тайну, что скрывал ее фарш, не смог бы постичь ни один алхимик: эти галушки крепко сидели на вилке, но, будучи чуть сдавленны вожделеющим нёбом, буквально взрывались ароматнейшим соком, вышвыривая сознание в безмысленность Нирваны.

Поэтому Фигаро молча сунул за воротник белоснежную накрахмаленную салфетку, приказал никого не впускать («…если городовой — по спине кочергой, а если Демон-Сублиматор, то вот вам бумажка — читаете, а потом вот из этой бутылочки брызгаете») и приступил к трапезе.

…Когда следователь уже влажно рассматривал предпоследнюю галушку, предвкушая послеобеденную сиесту, в дверь постучали.

— Ну я же просил… — начал было Фигаро, но Печать Мерлина на его пальце внезапно потеплела, а затем что-то хлопнуло, и в центре комнаты появился сам древний колдун.

Мерлин выглядил решительно: пушистая белая борода воинственно топорщилась, глаза колдуна сверкали; он то и дело сжимал кулаки и ехидно зыркал на Фигаро.

— Что, расслабляетесь? Одобряю! Отъедайтесь, Фигаро, отъедайтесь. Мы завтра выезжаем… Слушайте, а на кой черт вы достали все эти шубы? В Египте не так холодно, как вы думаете. Он, все же, южнее Тудыма.

— Мы едем не в Египет, Артур. — Фигаро, наконец, прикончил последнюю галушку, сыто крякнул и расплылся в кресле. — Мы едем на Дальнюю Хлябь.

— Куда?! — Глаза Артура-Зигфрида Медичи полезли на лоб.

— Вы, Артур, главное, не нервничайте. Присаживайтесь, вон, на люстру, я вам сейчас все расскажу.

«Я не хочу уезжать», — подумал следователь. «Видит Эфир, я привык к этому городишке. Мне нравится здесь: тишина, покой… ну, иногда небольшие локальные апокалипсисы. К тому же Дальняя Хлябь — совсем не то место, куда я бы хотел поехать. Я ненавижу холод, мне дурно от одной мысли о вечном снеге, постоянных вьюгах и бескрайних льдах, к тому же северная кухня — не мое. А что делать? Что делать? Судьба мира… Вот на кой ляд мне решать судьбу мира? Спасать его? Это, вот, Артур такие задачки любит. А я люблю пирожки с мясом и рыбалку».

За окном прошелестел ветер, и в оконное стекло ударил лист — первый желтый лист наступившей осени. Время сниматься с насиженных мест, время ехать, лететь, суетиться и таскать по перронам запылившиеся чемоданы, пить в вагонах жидкий чай и ехать.

Ехать, ехать…

Фигаро решительно вздохнул, достал трубку и начал свой рассказ:

— Итак, Артур, вчера вечером ко мне явился весьма странный посетитель…

КОНЕЦ ТРЕТЬЕЙ КНИГИ.