Следствие по-русски-2

ЗОЛОТАЯ ЛИХОРАДКА

Я вытер струящийся со лба пот и еще раз налег на шест, стараясь сдвинуть камень с места. Но булыжник не поддавался. Я выпрямился и огляделся. Мой выбор остановился на березовом чурбане, сидя на котором Разумовский с интересом наблюдал моими мучениями.

— Дай-ка мне свое «кресло», — потребовал я и, подкатив обрубок поближе к камню, приладил на него шест. — Сейчас постараемся сдвинуть его с помощью рычага, это старое… Проклятье!!!!!

С громким сухим треском шест переломился, и, потеряв равновесие, я едва не растянулся на земле.

— Вот ведь гад! — рассвирепел я, пнул камень ногой, сморщимся от боли и пнул его еще раз. — Вот тебе!.. Ну, я до тебя доберусь!

— Помощь нужна? — участливо спросил иерей, на лице которого появилось некое выражение, отдаленно напоминающее сострадание. — Мне даже смотреть на тебя больно. За те полчаса, пока я жду…

— Не мешай! — заявил я, вновь берясь за шест. — Она — моя!

— Да кто «она»?! — не выдержал Разумовский. — Что ты вообще делаешь?

— Клад ищу, — пояснил я, поднимая с земли лопату и с трудом ворочая ею в каменистой почве. — На этом самом месте стоял до революции большой зажиточный дом… Видишь камни? Это фундамент.

— А с чего ты взял, что там есть клад? — полюбопытствовал! иерей. — Судя по тому, что дом стоял среди леса, это вполне могла быть сторожка лесника.

— Это не столь важно. Меня интересуют традиции… Два дня! назад к старушке, у которой я беру молоко, приезжал родственник из Москвы. Ученый. Он-то и рассказал мне, что в этих местах полным-полно кладов. Просто на каждом шагу — клад. Meста, видишь, какие? Два озера, лесное и долинное, в двух километрах — река. В таких местах издревле люди селились. Здесь десятки заброшенных деревень и усадеб. Вон тот холм видишь, на берегу озера? Пятнадцать лет назад там был интернат. А он, в свою очередь, расположен в бывшем барском имении. Говорят, красивейшие хоромы были. С удивительным мастерством созданные и украшенные. Все уничтожили… Но среди местных старожилов до сих пор ходят легенды о спрятанных в окрестностях сокровищах. Археологи этими местами еще лет сто не заинтересуются, а для местных жителей какой-то клад искать, вместо того чтоб делом заниматься, — признак душевного расстройства. Но — я-то верю, что клад есть… А вон те курганы видишь? На вершине! каждого из них выложены огромные круги из могучих валунов. Не знаю, что это, но тот ученый говорил, что, судя по форме, месторасположению и каким-то «топографическим признакам», они очень напоминают могильники… А вон там, где сейчас проходит дорога, после дождя на поверхность вымывает медные и серебряные монеты середины прошлого века. Я лично нашел две монеты. Видимо, где-то захоронен клад… А вон там, за лесочком, я нашел несколько окопов. Во время войны в деревне стоял немецкий штаб, и взвод гитлеровцев остался прикрывать эвакуацию документов. Сами они погибли и захоронены в братской могиле метрах в ста от места схватки. Но на месте боя я нашел несколько подсумков, зарытых в изголовье окопов. Мало что! сохранилось, но все равно интересно.

— И много ты таких «кладов» нашел? — усмехнулся иерей. Я

— Десятка два монет будет, — похвастался я. — Самая старая — конца восемнадцатого века. Остатки кухонной утвари, пара полусгнивших шкатулок, две иконы в хорошем состоянии… Правки, с немецкими штампами на обратной стороне. Видимо, для какой-то коллекции взяли, да с партизанами договориться забыли. Ну и тому подобная дребедень.

— Каждый сходит с ума по-своему, — философски заметил Разумовский. — Если человеку время некуда девать… У тебя ведь много времени?

В другой раз я, может быть, и заметил бы несколько двусмысленный оттенок этого вопроса, но сейчас я был слишком увлечен.

— Не так уж и много, — отозвался я, неустанно работая лопатой — Но в промежутках между работой… Уж больно это захватывает. Места здесь глухие, все равно никто не увидит, так почему бы и не подурить? Жалко, металлоискателя нет, я бы здесь такие раскопки устроил! Приходится только на собственную логику полагаться, да знание истории да на местный фольклор. Раньше в этих краях существовал обычай: под одним из краеугольных камней, на котором строился дом, закапывали монету. На счастье, для «привлечения в дом богатства». Вот ее-то я и пытаюсь, вырыть. Только вот под каким из трех булыжников искать,? Но ничего, я до нее доберусь!

— Понятно, — кивнул Разумовский. — А то я, признаться, немного удивился, когда Лена мне сказала, что ты пошел в лес на раскопки… Нет, если вдуматься, то некоторое удивление не покидает меня до сих пор. Но во всем этом есть кое-какие положительные моменты. Ведь я приехал к тебе фактически по этому Поводу. По поводу поиска сокровищ…

— Сокровищ? — насторожился я. — Настоящих сокровищ?

— Золото, жемчуга, бриллианты?

— Этого не знает никто, — покачал головой иерей. — Клад и клад, а что в нем… Не хочешь поучаствовать в романтическом Предприятии?

— Хочу ли я найти сокровища?! — возмутился я. — Ты спрашиваешь меня, хочу ли я найти настоящие сокровища? А что я, по твоему, здесь делаю?..

— Дурью маешься! — отрезал иерей. — Получаешь удовольствие от самого процесса, прекрасно понимая, насколько мизерны шансы найти что-нибудь ценное. Самое большее, что тебе светит, — находка ржавого утюга или не менее ржавого ухвата. А я предлагаю не только процесс, но и надежду на весьма ощутимый результат.

— А с чего это ты вдруг решил заняться кладоискательством? — запоздало насторожился я. — Что-то мне с трудом верится в то, что какая-то старуха открыла тебе «тайну золотого ключика». Скорее, дело пахнет «тремя картами»… Что это за сокровища и откуда ты о них узнал?

— Самые настоящие сокровища, — невозмутимо отозвался иерей. — Клад, спрятанный в конце девятнадцатого века одним, из весьма удачливых предпринимателей. И, судя по всему, клад немалый… Мне на днях одна женщина телеграмму прислала. Дело в том, что она моя бывшая прихожанка.

— Вот! — торжествующе заорал я. — Вот оно! Именно этого я и ждал. Все самые мерзопакостные события начинаются именно с этой фразы. Ничего не хочу слушать! Не буду слушать!

— Тогда читай, — легко согласился иерей, извлекая из складок рясы бланк телеграммы. — Кроме того, что там написано, мне ничего не известно.

Еще несколько секунд я боролся с искушением, но любопытство победило благоразумие, и я взял телеграмму.

— «Отец Владимир, — прочитал я вслух. — Я уверена, что следствие пошло по ложному пути. Витю убили из-за клада, а не из- за работы. Незадолго перед смертью он сказал мне, что почти нашел эти сокровища. Мне не верят. Помогите. Дарья Михайловна». Ничего не понял, — признался я. — Кого-то сгубили сокровища, и Дарья Михайловна просит о помощи… А кто такая Дарья Михайловна?

— Это и есть моя бывшая прихожанка, — пояснил Разумовский. — Насколько мне известно, ее предки до революции были весьма удачливыми предпринимателями. Как-то раз в одной из бесед она говорила мне, что ее сын Виктор одержим идеей отыскать спрятанный их дальним предком клад, легенды о котором ром передаются из поколения в поколение. Сама она в это не особенно верила, но ее сын (кстати, тоже очень удачливый бизнесмен — видимо, это у них наследственное) с детства увлекся

поисками легендарных сокровищ и был уверен в правдоподобности и этих слухов. Видимо, у них случилось какое-то несчастье…

— Древний род? — задумался я. — Семейные легенды? Таинственные сокровища? И ты уверен, что этот купец был удачлив И богат?

— Очень богат, — с чувством сказал Разумовский. — Сказочно богат

— Хм… Но ведь ты-то едешь туда не на поиски сокровищ?

— Я еду туда, потому что меня просят о помощи. А так как на то, чтобы уговорить тебя составить мне компанию, уйдет не менее двух часов, то я просто пытаюсь сэкономить время, предложив: тебе возможность согласиться под благовидным предлогом.

— Это крайней мере честно, — усмехнулся я. — Но звучит заманчиво. Значит, богатый купец и сокровища… Если он был действительно богат, то эти сокровища не должны ограничиться Горшком, набитым медными монетами? Это должно быть нечто более весомое… Как ты полагаешь?

— Куда более весомое, — охотно подтвердил иерей. — Несравнимо весомое.

— Так что же мы тут делаем?! — возмутился я. — Почему мы полчаса назад не выехали в город? Ты сидишь тут уже сколько времени и занимаешься разной ерундой вместо того, чтобы…

— Ну ты и нахал! — с долей восхищения признал Разумовский и поднялся.

— Стой, — скомандовал я. — Ну-ка, батюшка, вспомни молодость. и прикинь, сможешь ли ты перевернуть этот проклятый булыжник? Или разжирел на деревенских харчах?

Склонив голову набок, иерей задумчиво посмотрел на огромный валун, торчащий из земли наполовину, кивнул и, поплевав на ладони, ухватился за подрытый мной угол. Даже сквозь рясу было заметно, как вздулись мускулы на могучих руках Разумовкого. Мгновение камень стоял неподвижно, словно иерей только делал вид, что хочет его поднять, и вдруг с громким чмокающим звуком оторвался от земли и словно нехотя отвалился в строну. Иерей с усмешкой посмотрел на меня.

— О человеческое тщеславие! — патетически провозгласил я, лопатой ковыряя спрессованную землю. — Вот что не изживаемо даже в лучших из нас… Нет ничего. Значит, она под одним из трех оставшихся камней. Отложим меньшее ради большего… Но насчет процесса ты все же неправ. Результат — это, конечно, хорошо, но сам процесс меня интересует куда больше. Обожаю Стивенсона! Таинственные карты, далекие острова, хитроумные приметы, романтика моря, дыхание парусов… А пираты будут?

— Типун тебе на язык! — сказал иерей.

Забросив лопату на плечо, я бодрым шагом направился к дому, во все горло распевая про «пятнадцать человек на сундук мертвеца и бутылку рома». Если б я подозревал, что ждет нас впереди, то предпочел бы остаться на поляне и выкорчевывать неподъемные валуны в поисках ржавой монетки…

— Если бы ГИБДД вдруг с понедельника перестала брать взятки, то во вторник утром во всей России остались только одни права, да и те — конституционные. А они, как известно, в этой стране стоят куда дешевле водительских, — сообщил я, пряча отощавший бумажник обратно в карман. — Придется отнести это в счет вынужденных затрат на поиски клада.

— Мы еще до центра города не доехали, а нас уже дважды остановили. — Разумовский мрачно смотрел вслед уходящему инспектору и был настроен куда менее оптимистично, чем я.

— Это что, очередная облава или операция «Перехват»?

— Газеты читать нужно, — наставительно заметил я. — Или, на худой конец, радио слушать. Со вчерашнего дня все штрафы увеличены в пятьдесят раз. Разумеется, «по просьбам трудящихся». Наш сознательный народ требует, чтобы штрафы росли каждый год. Я лично требовал увеличения квартплаты, повышения стоимости проезда в метро и автобусах, платы за электроэнергию и телефонные переговоры и так далее и так далее. И я хочу… Нет, я требую, чтоб правительство увеличило стоимость всего этого еще втрое! Я хочу снять с себя последнюю рубашку, отдать любимым политикам и ходить голым. Я так выгляжу привлекательнее…

— Такова экономическая необходимость, — неуверенно пробормотал иерей, осторожно трогая машину с места и затравленно оглядываясь по сторонам. — Да и аварий будет куда меньше

— Я тоже хочу, чтобы аварий было меньше, — согласился я. — И мне- очень хочется, чтобы наша страна имела здоровую экономии' Ноя хочу дожить до этого и хочу хоть что-то решать в этой стране. Насколько я помню, «демократия» переводится как «власть народа». А когда правительство принимает все решения вопреки желанию этого самого народа, то такая форма правлении называется несколько иначе. Что же касается всех этих грабежей, столь красиво завуалированных сладкоголосыми речами Вынужденной необходимости» и «первом шаге к выходу из тупика», то я скорее поверю багдадскому вору, стащившему у меня кошелек и заявившему, что эти деньги в моих интересах будут им вложены в очень выгодное дело. В прогнившей системе не быть здоровых отраслей. А от рака мозга пурген не помогает….

Разумовский едва успел затормозить, двух шагов не доехав до внезапно возникшего инспектора ГИБДД. С приветливой улыбкой Чикатило инспектор ткнул себя пальцем в висок, имитируя отдание чести.

— Капитан Тырбырдищенский! Ваши документы.

Проводив печальным взглядом промчавшиеся мимо нас на скорости двести километров в час два шестисотых «мерседеса», Разумовский протянул инспектору права.

— Куда направляетесь? — бдительно спросил капитан Тырбырдищенский, явно находя подозрительным подлинность документов.

— В Главк! — четко отрапортовал я. — Для подачи заявления о поступлении на службу. — Он хочет быть инспектором ГИБДД, — ткнул я пальцем в иерея, — а я мечтаю об инспекции налоговой… то же клад, — добавил я, подумав.

Инспектор смерил меня с ног до головы рентгеновским взглядам, и я понял, что в его глазах какой-нибудь маньяк выигрывает ни сравнению со мной.

— Что у вас в аптечке? — продолжал допрос инспектор.

— Бинт, йод, пластырь и двадцать презервативов, — уверенно Перечислил я, покосившись на еще один «мерседес», проносящийся мимо нас с такой скоростью, словно вот-вот собирался убрать шасси и взмыть в небо.

Впервые на лице инспектора появилось некоторое подобие человеческого выражения, отдаленно напоминающее удивление. Некоторое время он молчал, потом все-таки решился:

— А презервативы зачем?

— Дарить, — ответил я и расплылся в приветливой улыбке.

Уточнять кому и зачем, он не стал, что навело меня на мысли о том. что в его кругах тоже изредка рассказывают анекдоты. Затем на его лицо враз вернулась все та же многозначительная улыбка.

— А что у вас в багажнике? ласковым голосом спросил он, принципиально поворачиваясь спиной к появившейся на шоссе веренице иномарок, явно тренирующихся для принятия участия! в «Формуле-1»

Я посмотрел на наручные часы, вздохнул и полез за бумажником…

— Надеюсь, ты уже понял, что из причитающейся нам с тобой суммы за обнаружение клада я получаю шестьдесят процентов, а ты сорок? — спросил я Разумовского. — Все расходы в этом предприятии пока что несу я.

— Это шкура неубитого медведя, — заметил иерей. — И не забывай, что главное в этом деле…

— Я помню, помню, — заверил я. — И все же предпочитай» мечтать о кладе. Конечно, моя «золотая лихорадка» не так сильна, как у нашего правительства или, к примеру, у некоторых инспекторов ГИБДД, да и в отличие от них меня интересует не столько результат, сколько сам процесс, но… Хорошо, согласен на пятьдесят пять процентов.

— На тебя город оказывает совершенно негативное влияние, Я укоризненно сообщил иерей. — Как только ты приезжаешь сюда, то превращаешься в циника и зануду. Мы приехали, вот здесь и живет Дарья Михайловна.

Я посмотрел на указанный дом и присвистнул:

— Хорошо живет эта Дарья Михайловна. Чтоб я так жил.! Ничего, как только отыщу эти сокровища, куплю себе пятикомнатную квартиру в таком же доме… Нет, лучше шестикомнатную! чтоб еще и атлетический зал был. Да, двухъярусную шестикомнатную квартиру… В том смысле, что шесть комнат на первом этаже и шесть на втором… И не смотри на меня так, я не жадина. Если б я жадничал, то возжелал бы по семь комнат на каждом этаже, а это непозволительное излишество. Я вполне могу довольствоваться и шестью. Это удовлетворяет мои минимальные потребности.

Нужная квартира располагалась на третьем этаже, отгороженная от мира массивной железной дверью, чем-то напоминающей банковские сейфы. На звонок к нам вышла молодая миловидная девушка в джинсах и клетчатой рубашке навыпуск.

— Вы отец Владимир? — спросила она, рассматривая иерея. — Дарья Михайловна ждет вас. Я ее сиделка. После смерти сына у нее отказали ноги, и она не встает с постели.

— А что с ним произошло? — спросил я.

— Убили. Застрелили, когда он возвращался из офиса. Это произошло неделю назад.

Мы прошли подлинному коридору к спальне хозяйки квартиры. На широкой кровати из мореного дуба лежала в окружении груды подушек пожилая, грузная женщина с круглыми совиными глазами и крючковатым носом на суровом волевом лице. Над тонкими, плотно сжатыми губами пушились старческие усики. окончательно делающие ее похожей на какую-то огромную, диковинную, но подраненную птицу.

— Спасибо, что откликнулись, батюшка, — сказала она басом — сумели выкроить время и приехать…

— Я не мог не откликнуться на вашу просьбу, — сказал иерей, поздоровавшись. — Хотя и не знаю, смогу ли быть чем-то полезен вам. Разрешите представить вам моего друга — Николай Куницын.

— Очень приятно, — сказала старуха и посмотрела на меня так, что я невольно вытянулся по стойке «смирно». — Придвиньте кресла поближе и присаживайтесь… Света! — крикнула она в коридор. Принеси гостям кофе.

Словно ожидавшая этого распоряжения за дверью, девушка вкатила в комнату сервировочный столик с прозрачными чашками и огромным кофейником, из которого доносился дивный аромат.

— У меня беда, батюшка, — сказала Дарья Михайловна, дождавшись, пока сиделка разольет кофе по чашкам и выйдет из комнаты. — У меня погиб сын. Убили неделю назад… застрелил! Его нашли в машине, возле офиса. Два выстрела в грудь из пистолета… Милиция считает, что это последствия каких-то разборок с бандитами или месть конкурентов. Но это не так, я в этом уверена. Он был достаточно удачливым предпринимателем, но каких бы то ни было конфликтов за последние полгода у него не возникало. Это я знаю наверняка. Более того, он хотел расширять свое дело, его предприятиями заинтересовались даже иностранцы, обещали дать кредиты. Хотели вложить деньги в его предприятия. А с бандитами, или как их там теперь именуют, «Крыша»? Да, так вот с ними у него проблем не было. Человек который обеспечивал ему охрану… в общем, и был этой самой «крышей», он был Витиным армейским товарищем. Он приходил ко мне после смерти Виктора. Помог организовать похороны, подыскал мне сиделку… Я по глазам видела, что он не им» отношения к этому зверству. По иной причине его убили.

Старуха говорила медленно, словно отстраненно, но ее круглые глаза смотрели на нас требовательно и пронзительно.

«Сильная женщина, — подумал я. — Но именно такие особенно тяжело переживают горе, храня его в себе. Живут с ним, не допуская к себе ни жалости, ни сочувствия. Зачем же тогда ей нужен Разумовский? Неужели попросит его о помощи в поиске убийц? Это не в правилах иерея. Он берется за дело только в том случае, когда речь идет о спасении чьей-то жизни или свободы, расследованием в целях наказания преступников он не занимается. М-да, не лучшая ситуация».

— Я попросила приехать вас по двум причинам, — сказал; старуха и, дотянувшись до прикроватного столика, взяла лежащие на нем бумаги. — Это дарственная. На все имущество… А теперь и имущество Виктора, перешедшее ко мне, — она на мгновение запнулась, но справилась с собой и продолжила, — па наследству… Я завещаю вашей церкви. У меня нет наследников, больше нет. Я пережила собственного сына. Хотя, надеюсь, и не надолго… Это страшно — пережить своих детей. Я знаю, что вы сумеете правильно распорядиться этими деньгами. Сейчас очень много пенсионеров осталось без жилья, без денег. Пусть эти деньги помогут им. Возражать смысла нет, благодарить тоже. Документы уже составлены. Это первое. Теперь второе…

Я заметил, как невольно напряглись плечи иерея. «Сейчас она попросит об этом, — подумал я. — А он откажется. Что же делать? Может быть, мне предложить свои услуги? Надо как-то выручать Разумовского из этой ситуации….

— Я не стану просить вас заниматься поисками убийц моего сына. — словно прочитав мои мысли, расставила акценты Дарья Михайловна. — Это занятие не для священника, да и наказание за грехи лежит куда выше человеческого закона и желания отмщения… Но я хочу, чтобы сокровища моего пращура, из-за которых погиб мой сын, не достались его убийцам. Так уж получи что теперь на кладе моего предка кровь, и добра это не принесет. Вы же, батюшка, сумеете и отыскать этот клад, и распорядиться им так, чтобы гибель моего сына не показалась столь трагически-нелепой… Да, нелепой, потому что я, обладая достаточным состоянием и зная, что такое обеспеченность, могу с уверенностью сказать — из-за денег убивать так же глупо, как быть убитому. Они того не стоят… Может быть, это старческая сентиментальность, но я хочу, чтобы клад, из-за которого погиб мой сын, принес пользу конкретным людям. Мне так будет спокойнее да и Виктору, я думаю, тоже… Я не знаю, что представляет собой этот клад, но думаю, что спрятанные моим предком сокровища — далеко не безделушки, сокрытые ради шутки или тщеславия. Мой предок был умным и эрудированным человеком. Он много ездил по миру, встречался с самыми выдающимися людьми своего времени и умел вложить деньги в выгодное предприятие. Я уверена, что стоимость клада огромна, что бы там ни оказалось…

— Но почему вы так уверены, что мы сможем найти его? — тротил иерей. — Ведь сама легенда о сокровищах может оказаться не больше чем легендой. А если они и есть, то их уже вполне могли забрать преступники.

— Если след к сокровищам сумел отыскать Виктор, то сможете отыскать и вы, — твердо сказала она. — И сокровища эти не выдуманы, они реальны — в этом я уверена, а я далеко не доверчивая и простодушная особа. Так же я уверена и в том, что эти мерзавцы не успели отыскать клад. У меня есть основания думать так! Недавно они были у меня.

— Вот как? — удивленно поднял брови Разумовский. — И кто же это?

— Не знаю. После известия о смерти Виктора у меня отказал ноги. Когда-то я умела повелевать другими, а теперь оказалocь, что одолеть саму себя мне уже не под силу. Ноги не хотят меня слушаться… Через три дня после того, как я оказалась прикована к кровати, кто-то проник в мою квартиру. Я услышала, как открывают входную дверь, заходят… Сиделки у меня тогда еще не было, и мне показалось… Впрочем, это неважно. Я едва не лишилась от ужаса чувств. А это со мной бывает нечасто… Кто-то вошел в мою квартиру, прошел в комнату Виктора. Телефон бы рядом со мной, и я пыталась вызвать милицию, но они отключи ли связь. Позже милиция сказала, что были перерезаны провод. Минут через десять они ушли, так и не зайдя в мою комнату. Потом мне удалось вызвать соседей, а они позвонили в милицию. Все в комнате было перевернуто, бумаги рассыпаны по пол одежда выкинута из шкафов, а сейф, в котором Виктор храни документы, оказался распахнутым. Я тут же позвонила следователю, который ведет дело о гибели моего сына, и узнала, что пропала связка ключей, находившаяся у Виктора. В замке зажигания машины их не было, в карманах тоже… Деньги, золотые безделушку радиотелефон не тронули, а ключи забрали. А из моей квартиры после того посещения, не исчезло даже клочка бумаги, хотя там было что брать, уверяю вас. И тогда я поняла, что они искали. После этого случая Витин друг, тот самый, про которого я вам говорила подыскал мне сиделку и даже попытался было поставить вози дверей какого-то верзилу в качестве охранника, но я отказала Я не хочу на старости лет чувствовать себя как в тюрьме, а смерти я уже давно не боюсь… А искали они фотографию.

— Фотографию? — удивился иерей.

— Фотографию моего предка. На ее обороте было написано несколько строк, относящихся к спрятанным сокровищам. Ну, что вроде «ключа» к их поиску. Но фотография хранилась не у Виктора. Он, как и каждый член нашей семьи, знал эти строки наизусть. Фотография была у меня. Она лежит в ящике вон того стола. Позже вы ее посмотрите… Моего предка, положившего начало этой истории, звали Кирилл Юрьевич Игонин. Он был владельцем нескольких продуктовых и мебельных магазинов, Имел две мастерские по пошиву одежды, несколько питейных заведений, занимался разведением лошадей и даже владел небольшим пароходом. Благодаря тому что он любил оказывать довольно ощутимую помощь театрам, поэтам, художникам, его дом посещали очень известные и талантливые люди. Тогда еще считалось честью оказывать помощь людям, составлявшим гордость государства Российского, в их стремлении продвинуть науку и искусство на высоты необычайные. Конечно, не все это делали, но в отличие от современных «горпагонов», большинство состоятельных людей гордилось Россией и оказывало ей помощь, а не наживалось за ее счет… К чему я вам все это рассказываю? Ходят легенды, что мой прадед имел склонность к коллекционированию редких и дорогих произведений искусства, фотографий и автографов выдающихся людей. Поговаривали, что у него хранились рукописи и полотна уникальные, стоившие целые состояние. Но после его смерти не нашли ничего. Были, конечно, картины, скульптуры, автографы, но… Они явно не относились к той коллекции, о которой ходили легенды. Исчезло то, что он собирал долго и кропотливо. Весьма вероятно, что он продал все, но выручка должна была быть весьма заметной, а по финансовым документам никаких «всплесков» в те годы не прослеживалось. Значит, можно предположить, что он спрятал в этом кладе всю коллекцию либо вырученные за нее деньги. Почему так туманны сведения о коллекции, спросите вы? Дело в том, что мой прадед, пребывая уже в достаточно преклонных годах и будучи отцом троих детей, неожиданно без памяти влюбился в совсем еще юную женщину, владелицу небольшого шляпного салона. Скандал получился громкий. Его жена была женщиной строгой, властной и происходила из рода знатного, но обедневшего. А Игонин, хотя уже пребывал в годах зрелых, умудрился проявить по отношению к своей новой избраннице такой пыл и романтизм какой в других обстоятельствах сделал бы ему честь как щедрому и не лишенному авантюрной жилки любовнику. Не такими уж пуританскими были взгляды тех лет, но открытое проявление восхищения и страсти к любовнице все же не приветствовалось. Видимо, это была не просто страсть или вожделение, а нечто большее, потому что Игонин достаточно уверенно действовал вопреки общественному мнению и даже решился на разрыв с женой. В каком-то смысле это была трагедия наше семьи, но в жизни бывает и такое. Поэтому о последних годах Игонина его дети знали лишь в общих чертах. Но и Игонин не смог найти счастья со своей возлюбленной. Через год она скончалась от какой-то скоротечной болезни, а еще через несколько месяцев он последовал за ней, не сумев оправиться от такого удара судьбы. Свое состояние он завещал детям и перед смертью успел рассказать о тайнике, в котором он оставлял для своих внуков‘ часть того, что успел заработать. Видимо, окрылявшая в те год любовь толкала его на авантюрные и романтические поступки. А может быть, это был здравый смысл, построенный на холодном расчете. Не зря же он хотел оставить эту часть состояния именно внукам и правнукам, намекая на то, что за годы стоимость спрятанного увеличится многократно. При том богатстве, кот рым он обладал, Игонин мог это позволить, зарывая часть состояния словно бочонок коньяка, который от времени становит только лучше. Жить ему было на что, а спрятанное в тайнике давало не только еще один шанс семейству встать на ноги в случае каких-то непредвиденных обстоятельств, но и защитить скрытое в нем от искуса продать все разом, если подобное желание могло возникнуть у какого-нибудь мота… Тайник искали ей. его дети и внуки. А потом была революция. Мужская часть семьи погибла, сражаясь в армии Деникина, а из женской части уцелела только моя мать, вышедшая замуж за профессора зоологии Дудченко. Витя с детства был одержим идеей отыскать сокровища. Помню, еще мальчишкой он с друзьями целые дни проводил в старой части города, возвращался домой грязный, в паутин в пропахшей сыростью подвалов одежде. И даже в зрелом возрасте, когда, казалось бы, пора остепениться, он, как мальчик носился с этой идеей, консультируясь у профессоров-историков, профессиональных кладоискателей и археологов. В последние три дня перед смертью он ходил веселый, шутил, говорил, что прадед, когда писал о человеке, который сумеет найти его тайник, имел и виду его. Дело в том, что на обратной стороне фотографии говорится о качествах человека, который сумеет отыскать сокровища. Несколько странно и напыщенно, но, видимо, служит «ключом», потому что эта запись несет в себе какой-то тайный смысл. Из полунамеков, шуток и двусмысленных обещаний Виктора я поняла, что он нашел этот тайник или путь к нему.

— Если он нашел сокровище, то почему не забрал сразу? — спросил Разумовский. — Обычно у людей не хватает терпения отложить такое дело даже до следующего дня. — Вы уверены в своих Подозрениях?

— Да — твердо ответила старуха, — уверена. Я хорошо знала своего сына. Может, он нашел путь к сокровищам, но еще не успел отыскать сам тайник, а может быть, что-то мешало ему это сделать, ведь неизвестно, где именно он был устроен. Как видите, у меня нет убедительных аргументов для подтверждения всей истории. Одни легенды, предположения, домыслы и догадки Поэтому милиция не захотела меня слушать и пошла по пути поиска заказавших убийство конкурентов или бандитов. В милиции работают люди, мыслящие логически и рационально, но ведь бывают вещи, выходящие за пределы рационализма. А ведь мифы и легенды о кладе вполне могли оказаться правдой и послужим. причиной корыстного убийства. Возьмите фотографию в нижнем ящике серванта.

Разумовский подошел к серванту и заглянул внутрь.

— Вы имеете в виду это? — спросил он, вынимая две большие фотографии.

— Да, это современные копии той самой фотографии. Сам оригинал давно истрепался и пришел в такое состояние, что разглядеть. на нем что-либо уже невозможно. Я еще лет двадцать назад заказала с нее две копии — лицевой части и оборотной, С надписью.

Разумовский долго рассматривал снимки, потом протянул их Мне на фотографии немолодой уже мужчина в старомодном черном сюртуке с бархатным воротником и в белых брюках стоил около окна, облокотившись о широкий подоконник. Умное, ироничное лицо украшали густые усы и пышные бакенбарды.

У его ног в нише подоконника стояла большая напольная ваза с прислоненным к ней длинным чубуком — видимо, художественная выдумка фотографа. На другой копии была отпечатана тыльная сторона фотографии. Несколько строчек на иностранно! языке и подпись: «К. Ю. Игонин. 1907 г.» В нижней части виднелась наклейка: «Фотограф К. К. Булла. С.-Петербург, Невский проспект, дом № 48, здание Пассажа, телефон за номером 1700»

— Что здесь написано? — спросил я. — Похоже на французский!

— Это и есть французский, — подтвердила Дарья Михайловна. — Тут сказано: «В напоминание о том, что найдет человек догадливый, увидит внимательный, поймет образованный, получит проницательный и оценит эрудированный». Мы не сумели найти ключ к разгадке, хотя перебирали значение слов неоднократно, искали схожесть с названиями улиц и проспектов, переставляли фразы и составляли аббревиатуры. Но если ответ нашел Виктор, найдете и вы. Вы принимаете мое предложение?

Разумовский некоторое время молчал, задумчиво покручивая ус.

— Даже если вы откажетесь, я не обижусь, — сказала старуха. — Но будет жаль, если сокровища попадут в грязные руки Ведь это нужно не мне и не вам. Это может принести пользу тем, кто в ней нуждается.

— Я попытаюсь, — сказал иерей. — Ничем подобным я не занимался и, признаться, не уверен, что у меня что-нибудь получится.

— Мы попытаемся, — поспешно сказал я. — По крайней мы попытаемся. Пойдем, батюшка, — поторопил я его, опасаясь, иерей передумает. — Дарья Михайловна устала, ей нужно отдохнуть. Я правильно понял, Дарья Михайловна?

— Правильно, — подтвердила старуха, и на ее лице впервые появилось какое-то подобие улыбки. — Устала. Заходите еще, батюшка. Я целыми днями дома и все, чем могу помочь, — связи, деньги…

— Пока нет необходимости. Мы еще должны поговорить с друзьями вашего сына, с его коллегами.

— Фирма еще работает, — сказала Дарья Михайловна. — Дела ведет коммерческий директор, школьный друг Виктора — Крутин Толя.

— Очень положительный молодой человек. Запишите адрес офиса.

Завтра мы зайдем к вам, — пообещал Разумовский, и мы вышли.

— Не слишком-то мне это по душе, — заметил иерей, когда сиделка закрыла за нами дверь. — Ты ведь понимаешь, что она просто завуалировала свое желание найти убийц ее сына? Милиция, не хочет отрабатывать это направление, кажущееся им бес- почвенным и нерезультативным, а она уверена в обратном. Но доля истины в ее доводах есть. Убийцей мог быть кто-то из его окружения. Во всяком случае, они знали, что Дарья Михайловна дома, и не постеснялись проникнуть в квартиру средь бела дня. Она просто не стала заострять на этом внимания, полагая, что это и так ясно. Да и к себе в машину убиенный не стал бы сажать незнакомого человека или тех, от кого можно ожидать неприятностей. И все же мне это не слишком нравится.

— Смотри на эти вещи проще, — отмахнулся я. — Ведь ты лично ничего с этого не получаешь, правильно? А эти деньги и впрямь могут быть жизненно важны не для одного десятка человек. Тебя назначили душеприказчиком, просто часть ее имущества

еще необходимо отыскать. Может быть, мы вообще не встретимся с убийцами этого коммерсанта. Как, вполне возможно, не найдем и сам тайник. Или найдем, но все, что там было, уже испортилось, истлело, не представляет ценности. За столько лет это вполне возможно.

— Ладно, поехали в фирму Дудченко, — решился иерей. — Посмотрим, есть ли у нас хоть один шанс осуществить эту авантюру.

Я сел в машину и, предусмотрительно достав бумажник, зажал его в кулаке.

Как оказалось позже, это было излишним позерством: за те двадцать минут, пока мы добирались до офиса Дудченко, инспектора а ГИБДД останавливали нас всего три раза. Причем один раз нас отпустили, едва заметив рясу Разумовского, что убедило меня в лживости утверждений прессы об «окончательном падении нравов работников с больших дорог». Еще бы, ведь я лично видел инспектора, который, прекрасно зная о том, что «нет машины, у которой не было бы хоть одного недостатка», не стал демонстрировать свои познания владельцу старой «пятерки».

Офис фирмы «Светоч» занимал весь первый этаж красивого, вызывающего ностальгию по талантливым архитекторам прошлого, дома недалеко от станции метро «Выборгская». Один из дежуривших на входе охранников провел нас в просторную приемную и попросил подождать.

Ждать пришлось недолго — минут через пять из кабинета к нам вышла симпатичная, длинноногая девушка, чем-то очень похожая на Брук Шилдс, и, вручив нам с иереем по сто долларов, попросила расписаться в какой-то ведомости. Ошарашенный иерей молча расписался, а я искренне восхитился стилем работы фирмы, способной с порога вызвать у посетителей расположение и хорошее настроение. На повторную просьбу вызвать директора секретарша кивнула, скрылась в кабинете и через пару минут появилась вновь, вручив нам еще по сто долларов. Мне это понравилось, и, пока Разумовский расписывался в ведомости, я попросил вызвать директора еще два раза. Так же равнодушно кивнув, девушка исчезла за дверью. На этот раз ожидание несколько затянулось, но за долготерпение мы наконец удостоились возможности пройти в кабинет.

— Меньше чем на семьсот долларов не соглашайся, — шепнул я Разумовскому.

— В рублях тоже бери.

За массивным старомодным столом сидел светловолосый, хорошо одетый мужчина лет тридцати с небольшим, с волевым, мужественным лицом и ярко-синими глазами. Именно таких парней американские кинематографисты обожают снимать в вестернах и мелодрамах в качестве до отвращения положительных! героев. Имидж таких героев просто не предусматривает зубной боли, пятен соуса на галстуке и забытых дома ключей. Такие парни всегда изящно одеты, гладко выбриты, знают не меньше трех иностранных языков, имеют пару высших образований хорошо зарабатывают, да и вообще представляют собой картину образцово-показательного мужчины. В общем, это полная моя противоположность.

— Я коммерческий директор фирмы «Светоч» Крутин Анатолий Владимирович, — приятным баритоном представился «положительный герой». — К сожалению, должен сообщить вам, что в данный момент наш благотворительный фонд исчерпан. Приходите через месяц.

— Это недоразумение, — поспешно заметил Разумовский. — Мм пришли совсем по другому поводу Дарья Михайловна…

— Так вы от Дарьи Михайловны? — радостно заулыбался «Положительный герой». — Конечно-конечно, для вас мы всегда найдем резервы. Если сумма будет разумна, то…

— Нам не нужны деньги, — запротестовал иерей. — Мы по поводу о гибели Виктора Дудченко.

— Вити? — удивился Крутин. — Но что может по этому поводу интересовать священнослужителя? Среди его бумаг я не нашел никаких документов, связанных с церковью. Он вам что нибудь обещал?

— Мы выясняем некоторые факты, связанные с его смертью, — ответил иерей и, с трудом отобрав у меня пожертвованные доллары, положил их на стол.

— Священники?! — изумился Крутин. — Ни о чем подобном я и не слышал. Впрочем, если Дарья Михайловна решила обратиться за помощью к вам, то я постараюсь помочь вам всем, чем смогу Только, с вашего позволения, я сначала позвоню Дарье Михайловне. Поймите меня правильно, я не могу доверять столь конфиденциальную информацию без рекомендации. Одну минуту. Он набрал телефонный номер и, получив от Дарьи Михайловны подтверждение наших личностей и полномочий, благосклонно кивнул:

— Теперь я могу ответить на любые ваши вопросы.

— Кто убил Дудченко? — быстро спросил я.

С лица Крутина сползло выражение ленивого высокомерия.

Он несколько раз молча открыл и закрыл рот, но, как и подобает образцово-положительному герою, быстро взял себя в руки и уже через пять минут я получил ответ:

— Не… Не знаю. Как я могу знать?

— А говорите, что готовы ответить на любые наши вопросы, — пожурил я. — Батюшка, деньги со стола забери. Тебе их из Благотворительного фонда выдали, и ты за них уже расписался.

А от вас, Анатолий Владимирович, мы хотели узнать возможны мотивы убийства Дудченко. Вы ведь знали его давно?

— Со школы, — подтвердил Крутин. — Но если б мы знали мотивы, то вполне могли бы предположить и примерное направление поиска убийцы. Неужели вы полагаете, что мы станем замалчивать какие-то факты, которые могли бы способствовать поимке убийцы нашего друга?

— Мы?.. — уточнил я.

— Ну, мы все, — обвел вокруг себя рукой Крутин. — Сотрудники, коллеги.

— А особенно мы с тобой, не правда ли, Толя? — услышал я за спиной чей-то голос и обернулся.

На пороге стоял еще один готовый персонаж для «фабрики грез» — широкоплечий, черноволосый, с правильными, слови вымеренными чертами лица и ленивым прищуром серых, холодных глаз. Добротный под цвет глаз костюм чуть заметно бугрился у левого предплечья, скорее сообщая, чем скрывая наличие оружия. Будь моя фамилия не Куницын, а Спилберг, я уже подписывал бы с ним контракт на исполнение роли «искателя приключений» или «шерифа в маленьком техасском городке».

— Это поверенные Дарьи Михайловны, — пояснил «искатель приключений» «положительный герой». — По поводу Виктор Дарья Михайловна решила заняться самостоятельным расследованием.

— И правильно сделала, — кивнул «искатель приключений устраиваясь на широком подоконнике и демонстративно игнорируя удобные кресла. — Она старуха боевая, умная и не люб пускать дело на самотек или доверять его тем… кому не доверяет А нам с тобой, Толя, она не доверяет. Я бы на ее месте тоже не доверял, — добавил он, прикуривая сигарету с золотым колечком на ободке. — Если не сказать более…

— Павел Белов, начальник нашей службы безопасности, быстро перебил его Крутин.

— Профессионал высочайшей квалификации, но очень любит цинично и не к месту пошутить. То, что для него привычно и даже кажется смешным, у нормальны; людей вызывает оскомину и судороги.

— Так и скажи: грубый солдатский юмор, — кивнул Белов.

— Только какие уж тут шутки? Я уже не раз втолковывал тебе: мы с тобой в этом деле — главные подозреваемые. И наше с тобой счастье, что убийство теперь не вызывает такого ажиотажа, как лет десять назад. В то время с нас бы уже по семь шкур спустили.

Крутин закашлялся и укоризненно посмотрел на Белова. Тот невозмутимо пускал колечки дыма в открытую форточку. Мне показалось, что ему доставляет искреннее удовольствие поддевать. коммерческого директора. «Большим, дружным коллективом здесь явно не пахло. Хотя у меня уже были примеры того, как смерть одного влекла за собой разлад во всем коллективе. Нервозность, подозрительность, взаимные упреки и обвинения — это отнюдь не объединяет. Видимо, ядро руководства держалось. только на умении Дудченко сплачивать и объединять людей, и как только его не стало… Да, это интересное направление. Может быть, и впрямь причину следовало искать не в мифических сокровищах, а в делах куда более банальных и материальных

Какие изменения пришлось вносить в организацию фирмы, и ее деятельность и планы после смерти Дудченко? — спросил я.

— Да никаких особенно, — пожал плечами Крутин. — Поставки не изменились, направление работы и основной состав фирмы тоже. Конечно, незаконченность уголовного дела и то, что убийцы Виктора все еще гуляют на свободе, не самым лучшим образом отразились на работе компании, но особых изменений…

— Да, если не считать того, что ты встал во главе компании, — напомнил со своего места Белов.

— А я стал твоим заместителем. Если не считать того, что сорвалось несколько крупных сделок, которые Виктор организовал только благодаря своим связям.

— Если не считать того, что дальнейшее планирование работы фирмы теперь претерпело значительные изменения.

— Это все — естественные события, которые влечет за собой смерть главы компании, — сказал Крутин. — А насчет того, что я стал директором… Ты предложил бы оставить компанию без руководства? Или предпочел бы сам занять место руководителя?

— Естественные события, — усмехнулся Белов. — Куда уж «естественней». А я неплохо чувствую себя и на месте начальника службы безопасности. В этом, по крайней мере, я хорошо разбираюсь. И не рвусь в те области, в которых у меня нет ни таланта, ни опыта.

— Последние слова он произнес с явным подтекстом, в упор глядя на покрасневшего от злости Крутина.

— Значит, гибель директора не повлекла за собой кардинальны изменений в направлении работы? — уточнил я. — И понесенные в связи с его смертью убытки не столь уж губительны для компании?

— Нет, компания вполне может существовать и дальше, — заверил Крутин.

— Еще как губительны, — возразил Белов. — Я думаю, что через полгода, от силы год, мы будем вынуждены объявить себя банкротами.

— Почему? — спросил я.

— Он имеет в виду мою неспособность к руководству компанией, — холодно пояснил Крутин. — Не обращайте внимания, мы с Павлом давно пикируемся. Раньше его осаживал Виктор, а теперь он дал себе волю, не задумываясь о последствиях своей бравады. Свою неприязнь ты можешь демонстрировать лично мне, — повернулся он к Белову, — но перед посторонними это делать совсем не обязательно. Лучше для компании или для себя ты этим не сделаешь. Они занимаются расследованием смерти Дудченко, а не нашими с тобой взаимоотношениями. Благодаря тебе у них сложится… если уже не сложилось, весьма «хорошее» мнение о нас с тобой. Ты в пылу своего позерства не заметил, что направляешь ход их поиска в нашу сторону?

— Пусть проверяют, — отмахнулся Белов. — Они так и та заинтересовались бы нашими кандидатурами. Я просто избавил их от лишней работы. Они ведут свое следствие, милиция — свое мы — свое. Вопрос в том, с чьей стороны поиск будет успешным а не в том, кто и что подумает. Мне наплевать, кто и что подумает. Это волнует тебя. А меня волнует убийца Виктора. Чем больше сил брошено на раскрытие, тем лучше. А то, что я сказал говорит скорее в твою пользу. И тебе и мне было куда выгоднее что бы Виктор был жив. Это был замечательный бизнесмен, умниц., с невероятной интуицией и работоспособностью. При его мышлении компанией мы получали хорошие деньги, а теперь… Ему даже удалось договориться о предоставлении нам долгосрочных кредитов. И это только благодаря его личным связям. Наши' то знакомые по бизнесу в Германии. Они даже хотели вложить свои деньги в наше дело. Как бы мы могли развернуться, а? Ох, если б не его смерть, наладили бы еще одно предприятие, совместное. Такие дела можно было бы проворачивать! А теперь… Боюсь, что теперь дела постепенно опустятся до уровня городской канализации и ниже. Сейчас в городе идет жесточайшая, Конкуренция, и, чтобы выжить, нужно обладать талантом и связями Виктора. А теперь, когда мы лишились всего этого, то превратились в одну из многочисленных «шарашкиных контор»…

— Ну, это мы еще посмотрим, — обиделся Крутин. — Все же я успел кое-чему у него научиться, познакомился с некоторыми нужными людьми…

Белов в ответ только досадливо поморщился,

— Стало быть, вы считаете, что причиной его гибели была не коммерческая деятельность? — спросил я.

— Я не могу утверждать того, что не знаю, — резонно заметил Крутин.

— Вам все равно предстоит это дело проверять. Я — человек заинтересованный и с точки зрения следствия просто обязан утверждать подобные вещи. Но это действительно так. Я практик может быть, даже циник, но в данном случае я уверен, что его смерть не связана с какими-то коммерческими проблемами.

— А проблемы с бандитами? Размолвок с «крышей» не было?

Слышали о Баранове? Это «авторитет» «новозеландской» группировки, — сказал Белов. — Последнее время она занимает лидирующее положение на криминальном «рынке».

— Да слышал, — кивнул я. — Его «аборигены» контролируют нисколько авторынков, сеть ларьков, бензозаправочных станций, и еще кое-что по мелочи. Насколько мне известно, он предпочитает больше времени уделять крупномасштабным мероприятиям, чем вышибанием «долгов» и «наездам».

Да, экономические аферы — это его страсть, — подтвердил Белов. — Он один из немногих «авторитетов», которые относятся к коммерсантам не как к «барыгам» и «торгашам», а как к людям, которые зарабатывают деньги своей головой. Поэтому многие коммерсанты предпочитают иметь дело именно с ним. За все время его деятельности ни один коммерсант, находящийся под его «охраной», не накапал на него в милицию. У него были очень хорошие отношения с Дудченко. Почти дружеские. А это много значило.

— А каковы ваши предположения по поводу смерти Дудченко? — спросил я Крутина.

— Деньги, — уверенно ответил он. — Что же еще? Может быть, конкуренты, а может быть, какие-то личные неприязненные отношения.

— И много у него было врагов?

— У какого крупного коммерсанта их нет? Как тараканов… Кроме того, он был страшным бабником, и так уж получалось, что у большинства его девиц были достаточно влиятельные и состоятельные ухажеры. Он же знакомился с ними на презентациях, банкетах, на отдыхе и на деловых встречах. А так как мужик он был видный и интересный, то и уводить девушек от их кавалеров труда для него не составляло… Много чего было. Это огромное непаханое поле для работы. Если б у меня было хотя бы направление поиска, я бы давно конкретизировал работу атак… Приходится проверять все подряд и действовать методом «отсева».

— Вы же разговаривали с Дарьей Михайловной, — заметил Белов. — Она была полностью в курсе дел своего сына, и даже! можно сказать, что она была единственным человеком, которому он доверял все свои даже самые сокровенные тайны. Ну, разве что кроме «дел сердечных». Но ведь и она понятия не имеет, что могло послужить причиной его гибели. Согласитесь, не можем же мы все втроем лицемерить. Тем более нанимать сыщиков для расследования и вредить им. Это не имеет смысла. А ведь она наняла вас, мы проводим следствие своими силами. Догадок пока нет. Нужно искать.

— А что вы думаете по поводу увлечения Виктором этой семейной легендой о сокровищах?

— Блажь, — решительно отверг Белов. — Это я вам точно говорю. Видел я эту фотографию. Слышал легенду. Читал надпись.

— Одно время, под влиянием энтузиазма Виктора, и я заразился этой глупостью. Недели три потратил на работу с этой надписью.

— И так ее крутил, и этак… И вариации старинных шифров использовал, и количество букв в словах просчитывал, и тайный смысл искал, и… Да чего только не делал! И теперь с уверенностью могу сказать — ерунда все это.

Вы тоже так считаете? — спросил я Крутина.

— Скорее всего сказка, — впервые согласился он с Беловым. — в детстве меня тоже увлекала эта идея. Но то — в детстве. Мальчишки всегда клады разыскивают. А как ума поднаберутся, так все на свои места становится. Нет, уж за что его и убили, так точно не за это. Если б он и нашел клад, то прежде всего нам бы сказал. Сколько мы этим в детстве бредили… Неужели сдержался бы и не похвастался? Нет, не верю.

— Ладно, пойду я, — соскочил с подоконника Белов.

— Дел у меня много и на сказки время тратить жалко. Коль возникнут какие вопросы — приходите в любое время. А если найдете что-то. Я вас очень прошу, поставьте меня в известность. Хорошо?

Если найдем, — кивнул я. — Скажите, а не могли бы вы…

И замолчал, пристально глядя на Белова. Положив руку на подоконник, он стоял в небрежно-продуманной позе идеализированного киногероя. Заметив мое нескромное внимание, несколько удивленно поднял левую бровь. Разумовский подтолкнул меня локтем, но я не обратил на это внимания.

— Отойдите от окна, — попросил я Белова.

Белов недоуменно посмотрел на меня, перевел взгляд на иерея, пожал плечами и отошел к столу, где вновь принял позу «естественно вписывающегося в интерьер человека».

— Вы что-то хотели спросить, — напомнил мне Крутин.

— Что? — очнулся я. — Спросить? Да, спросить… Вы не могли бы сделать мне ксерокопию этой фотографии?

И протянул Белову фото с изображением Игонина.

— Хорошо, я пришлю секретаршу с ксерокопией, — пообещал онl, а что вас так заинтересовало в окне?

— Я просто задумался, — соврал я. — Со мной такое бывает.

— Понятно, — кивнул Белов. — Ко мне вопросы еще есть? Тогда всего доброго.

Он вышел, а я опять замолчал, разглядывая подоконник.

— Чем еще могу быть полезен? — напомнил о себе Крутин.

— Простите, — я окончательно вернулся в реальность и сообщил: — Пожалуй, я узнал все, что нужно. Пока — все.

Все та же симпатичная, длинноногая секретарша вошла в кабинет и передала мне фотографию вместе с ее ксерокопией. Я убрал их во внутренний карман пиджака и поднялся.

— Благодарю вас, Анатолий Владимирович, — сказал я. — Надеюсь, мы еще увидимся. Всего доброго.

— Если смогу еще чем-нибудь помочь, заходите, — сказал директор.

Мы простились и вышли. На улице Разумовский укоризненно поинтересовался:

— И зачем ты отдавал им в руки эту фотографию? А если преступник — один из них? Ты можешь быть уверен, что это не так? Ведь хотел кто-то похитить эту фотографию? Даже не побоялись залезть в квартиру в присутствии Дарьи Михайловны.

— Это уже не имеет смысла, — заявил я. — К тому же они видели эту фотографию десятки раз.

— Насколько я понимаю, у тебя появились какие-то догадки? — спросил иерей. — Иначе с чего бы это ты вдруг уставился на Белова, как баран на новые ворота?

— Догадки, они и есть догадки. Проверить нужно, а потом решать, как их использовать. Вот что, батюшка, — решился я, — ' чтобы время не терять, давай-ка разделим работу на части. Ты поедешь в отдел, на территории которого произошло убийство, и узнаешь все, что можно узнать, про обстоятельства смерти Дудченко. А я загляну к одному знакомому архивариусу.

— Что ты у него забыл? При чем здесь архивы?

— Хочу кое-что узнать об архитектуре, — пояснил я. — Есть одна идея. Но об этом потом.

— Ну-ну, — недоверчиво протянул иерей. — Загадки загадывать — это мы мастера. Вот если б и отгадывали так же ловко. Где встретимся?

— У меня дома. Часа через три.

Савелий Варфоломеевич Батюшкин жил неподалеку от станции метро «Рыбацкое». Телефона у него не было, и я изрядно рисковал, добираясь на другой конец города без предварительного уведомления о своем визите. Но, на мое счастье, архитектор оказался дома.

— Что-то ты совсем позабыл про меня, старика, Николай, — Пожурил он меня. — Больше года не появлялся.

— Так уехал я из города, Савелий Варфоломеевич, — попытался оправдаться я. — Людно здесь стало, суетно.

— Всегда людно было, насколько я помню, однако город ты любил.

— Я и сейчас его люблю. А «людно» не оттого, что людей много, А от того, что злые стали да раздражительные. Когда народ добрый и веселый, то и дюжине человек в одной комнате не тесно, а вот если озлобится и одичает, вот тогда и в огромном городе не ужиться. Сейчас слишком заметно стало, что свыше пяти миллионов здесь проживает.

— Ну, на Руси еще и не такое было, — отмахнулся Батюшкин, ставя на плитку закопченный чайник. — Это вы, молодые, избаловались. Если б знали, как на Руси по-настоящему туго приходилось, на нынешние-то проблемы и внимания не обращали Уж если кому и жаловаться, так это мне, старику. Но ведь не плачусь, и не лезу на баррикады, хотя до нитки обворовали и предали. Уверен, будет на Руси жизнь, достойная нашего народа скоро будет.

— Да вы никак в гадатели подались? — рассмеялся я. — Что это вас вдруг к предсказаниям потянуло?

— Это не гадание, — обиделся Батюшкин. — Хороший ты парень, Коля, только до чего вредный бываешь, сил нет. Ты сперва человека выслушай, а уж потом под сомнения ставь… Я, когда еще архитектурой занимался, подметил одну странную деталь. Дома одной серии, одной прочности и на одной почве стоящие, ведут себя совершенно по-разному. Один вроде должен лет пятьдесят простоять, ан нет — дает трещину уже через три года, а другой, который по всем признак; и до тридцати лет не должен был протянуть, в три-четыре раза больше этого срока выдерживает. Я долго искал причину. Во многих случаях строители виноваты, инженеры, конструкторы, но огромная часть этих «браков» лежит не на их совести. Все было хорошо задумано и исполнено, но не хочет здание стоять на этом месте — хоть ты тресни! и… трескается. И я заинтересовался такой наукой, как инженерная биолокация. Интереснейшая, глубинная и огромная наука! Помнишь, в старину церкви не где попало строили, а специальное место для этого выбирали. Искали такие места люди опытные, знающие, специально обученные. Да и тебе самому наверняка приходилось встречаться с некоторыми особенностями энергоактивных зон: один дом и за три года самой простенькой кражи не претерпит, а в другом как эпидемия преступности лютует, словно и не дом это вовсе, а общежитие для уголовников и маньяков. Было такое?

— Было, — не стал скрывать я. — Да и на дорогах такое есть, Ровная, хорошая дорога, а на этом участке одна за другой аварии происходят. Много подобных случаев помню.

— Вот это и есть энергоактивные зоны. Их-то я и изучаю. Точнее, пытаюсь изучать. Потому как это далеко не единственный аспект, влияющий на подобные события. Крысы бегут с корабля, который ожидает несчастье, — как они это узнают? Каким чувством? Какой «датчик» у них в мозгу работает? Високосный год тоже сам по себе не страшен, разве что 29 февраля, а вот год, следующий за ним, может быть опасен. Потому как високосный год — это как бы накопитель энергии, ее «пробудитель». Но сюда много разных аспектов входит. Это и солнечная активность, и влияние других планет, и движение Земли. Вот тебе, Фоме неверующему, хотя бы такой пример: в ночь на Крещение кислотность водных структур не меняется как минимум в течение двух часов.

— Вот это да! — «восхитился» я, прихлебывая чай. — Ни фига себе!.. Ну и что?

— Неуч! — вскипел старик. — Энергетически активные зоны потому и активны, что без конца вибрируют, расширяются, сужаются, перемешиваются. Можно установить даже некоторую Закономерность — пик активности приходится на время с семи вечера до двенадцати часов ночи. В это время меняется кислотность водной структуры, находящейся в пределах зоны. А на Крещение она не меняется! Эти зоны влияют не только на неодушевленные предметы, но и оказывают активное действие на человека — все же мы с тобой, батенька, почти на восемьдесят процентов из воды состоим. И есть у меня некоторые «наброски» по этому поводу. Подозреваю, что некоторые люди способны быть «накопителями» этой энергии, ее «генераторами». Ну-ка, подумай сам, что это значит?

Я подумал. Потом еще подумал. Потом напрягся и подумал так, что появилась мысль.

— Колдуны, что ли, рождаются? Маги-экстрасенсы?

— Тьфу! — сплюнул от негодования старик. — Тьфу! Тьфу! Ты хоть. раз слышал такие слова: образованность, интеллект, мышление?

— Нет, я вне зоны энергоактивности родился, — скромно потупился я.

— При чем здесь колдуны? Колдуны — дело десятое. Это результат воздействия негативной энергии. А кто сказал, что энергия может быть только негативной? А пророки? А гении? — он сорвался с места, сбегал в соседнюю комнату и притащил оттуда старую, потемневшую от времени икону. — Вот, смотри — «Рождение Христа». Видишь, ясли, горшки, одним словом, хлев, но где он находится? Пещера. На небе изображена звезда, из которой падает через центр этой пещеры луч. А?! Ну, что теперь скажешь?

Я предпочел сделать «значительное» лицо, чтобы не обижать старика.

— Откуда во всех сильных личностях столько энергии, то отрицательной, то положительной? Они ведь, как генераторы, аккумулировали свою энергию, заряжая ею всех, к кому обращались… Конечно, дело не только в энергоактивных зонах, но и во множестве других факторов. Я только-только узнаю о науке, Изучающей аномальные явления в подземных пещерах. Слышал истории о пещерах, в которых людей без всякой причины охватывает панический страх? О пещерах, в которых слышится пение органа? А пирамиды? Это же искусственные накопители; энергии! Причем разнообразной. В помещениях одних пирамид чувствуешь себя невероятно легко и без труда решаешь самые сложные задачи, в других же накапливаешь поистине боевую энергию, удесятеряющую физические силы. А вирусы, рождающиеся в подобных пещерах-«накопителях»? А практическое применение этой науки? Помимо возможностей предсказывать землетрясения, наводнения, тайфуны и ураганы можно и «блокировать» их возникновение!

— Ну уж так и блокировать, — засомневался я.

— Но ведь уже существует металлизированная ткань «Восход», которая вполне может быть использована в строительстве для экранирования. Есть уже первые, хотя и довольно примитивные устройства, которые можно устанавливать под зданиями, находящимися на опасных участках земли, чтобы нейтрализовать вредные излучения, идущие из зон энергоактивности. И я уверен в существовании «живых нейтрализаторов» — людей, вбирающих в себя эту энергию и использующих ее по своему усмотрению. А какие возможности подарит все это медицине?! А нефтяной отрасли? А авиации? Это же нужно изучать!

— Я счастлив, — уныло отозвался я. — Мне бы вашу уверенность. Все во что-то верят. Священники — в Бога, ученые — в возможности науки, богатей — во власть денег, политики — в свою вседозволенность. А я… Не будем о грустном.

Я положил перед Батюшкиным ксерокопию фотографии Кирилла Игонина.

— Что это? — заинтересовался Батюшкин, дотрагиваясь до лежащих на холодильнике очков. — Фотография? Старинная… Зачем ты мне это показываешь? Я ничего не смыслю в фотографиях и понятия не имею, кто этот человек.

— Меня интересует не человек, а здание за его спиной, — сказал я. — Там видны какие-то барельефы. Вы можете установить., что это за дом?

Батюшкин поправил сползавшую резинку, которая заменяла ему дужки очков, и внимательно осмотрел фотографию.

— Да, — ответил он, — задний план виден достаточно хорошо. Барельефы просматриваются явственно, думаю, я смогу помочь

— Замечательно! — обрадовался я. — Тогда я оставлю вам эту ксерокопию и позвоню… — Когда вы сможете дать ответ?

— Да хоть сейчас, — неожиданно для меня сказал Батюшкин. — Мни дом мне хорошо знаком. Мне нравилась его архитектурная идея. Есть чему поучиться. Это недалеко от Большого театра. Сейчас я уточню по карте его номер, он вновь скрылся в комнате и через несколько минут вернулся уже с атласом, раскрытым на нужной странице.

— Вот, — отчеркнул он ногтем нужный мне дом. — Если верить карте, то его номер восемнадцатый. А фотографировали, стало быть, из дома под номером девятнадцать. Вот он. Могу еще чем ни будь быть полезен?

— Спасибо, Савелий Варфоломеевич, — поблагодарил я. — Вы невероятно облегчили мне задачу и сохранили кучу времени. А сейчас извините меня — я должен бежать. Дела…

— И опять пропадешь на год-два? А я только хотел рассказать тебе о влиянии энергоактивных зон на разные цивилизации, про теорию солнечной активности Чижевского, о новом биодатчике, формирующем не только земные, но и внеземные излучения… Может быть, все же задержишься на пяток-другой минут?

— Нет, спасибо большое, Савелий Варфоломеевич! — испугался я. — В следующий раз зайду. Сейчас у меня слишком много неотложных дел.

Понятно, — вздохнул старик. — Ну что ж, ты заходи, не забывай. Скучно мне здесь одному. А я с тобой с удовольствием поделюсь самыми последними разработками и догадками. Вобшем, ты заходи, хорошо?

— Хорошо, — сказал я и, простившись, вышел.

С Савелием Варфоломеевичем мы познакомились лет шесть назад, когда я расследовал ряд грабежей и убийств, совершенных его сыном. Батюшкин- младший был не просто подлецом, это была отъявленная сволочь, не гнушавшаяся ни изнасилованиями, ни

зверскими избиениями детей и стариков. Неоднократно он обворовывал и квартиру собственного отца. Правда, Савелий Варфоломеевич не подавал заявлений в милицию и никогда не рассказывал мне про эти случаи. Эти «эпизоды» трудовой деятельности Батюшкина- младшего стали мне известны от него самого. Я взял его на квартире его же друга, отбывавшего в тот момент срок за кражу. Нет, он пришел туда не в гости и уж совсем не для того, чтобы помочь женщине, оставшейся после ареста мужа с двумя малолетними детьми. У мерзавца просто оказался доступ к ключам от квартиры, да и распорядок дня осиротевшей семьи он знал неплохо… А вот отец его был человеком прекрасным. Как же это получилось? Ведь я точно знал, что воспитанию сына Батюшкин-старший уделял много сил и внимания, хоть и нелегко было поднимать его в одиночку после смерти жены. Разумовский сказал бы: «Неисповедимы пути Господни». Батюшкин-старший пытается найти утешение в свои «энергоактивных зонах» и «пещерах», повлиявших на становление характера его сына. А старина Фрейд… Я думаю, он и здесь выкрутился бы…

— Есть успехи? — спросил ожидавший моего возвращения Разумовский.

— Есть, — похвастался я. — Правда, пришлось выслушать лекцию о влиянии зон на человека. Только не тех, в которых сидят, а тех, в которых… находятся. Вкупе с солнечной активность и определенным расположением подземных пустот.

— Бывает, — сказал безжалостный Разумовский. — А меня опять оштрафовали.

— Бывает, — не остался в долгу безжалостный я. — А теперь готовь бумажник, мы снова трогаемся в путь.

— Куда?

— В дом, где была сделана эта фотография. Я думаю, что дело не в надписи. Когда там, в офисе, Белов встал у окна в своей «манерной» позе, она оказалась настолько схожа с той неестественной позой манекенов, в которой фотографы заставляли мучиться желающих получить снимок клиентов, что мне тут же пришла на ум фотография Игонина. А потом я увидел острый шпиль, на крыше здания напротив и подумал, что это очень хорошим способ дать примету места захоронения клада.

— Так просто? — удивился иерей. — Даже как-то подозрительно просто…

— Тем не менее никто до нас не додумался до этого. А может, и додумался. Но знать дом — это хорошо, а вот что дальше делать Это я и хочу выяснить на месте. Заодно и порасспросить, не происходило ли в последнее время чего-нибудь странного или необычного. Может, я и ошибаюсь… Поехали?

— Честно говоря, я предпочел бы пройтись пешком, — страдальчески сморщился иерей.

Терпи, — сделал я суровое лицо. — Со старателей на Клондайке драли по три шкуры за одежду, инструменты, еду, жилье и собачьи упряжки. Вот там была лихорадка, так лихорадка. А у нас озноб, а не лихорадка. И мы хоть знаем, за что страдаем. Иерей вздохнул и с покорностью истинного христианина направился к дверям. Я положил в кошелек еще несколько купюр на случай встречи со «старателями дорог» и последовал за ним.

— Вот эти барельефы! — победно оповестил я, указывая на фасад дома. — А вот и окна, возле которых запечатлел себя на память потомкам господин Игонин…

Остановив машину у тротуара, мы прошли сквозь грязный сквозной подъезд и оказались во внутреннем дворике. Уютный, тихий скверик, дарящий тень и прохладу огромными многолетними ивами и благоухающий рядами аккуратно подстриженных кустов. На двух замысловатых, явно сколоченных руками местных умельцев скамейках сидели чинными рядами востроглазые старушки. Нужную нам дверь мы отыскали без труда — это была единственная квартира во всем доме, имевшая отдельный вход в виде небольшой деревянной пристройки-тамбура, украшенного выцветшей на солнце табличкой: «Клуб ветеранов».

— Опоздали, — сказал я, подергав дверь. — Сторожа, насколько и понимаю, здесь нет… Кхм…А вот это уже интересно, — указал я на косяк двери. — Кто-то нас опередил… Видишь эти следы от фомки Явно свежие.

— Может быть, кто-то из администрации ключи забыл? — предположил Разумовский. — Или обыкновенный «домушник»?

— А вон старушки сидят. Эти-то точно все знают. У ни и спросим. Совсем не удивлюсь, если расскажут не только кт жил в этой квартире до революции, но и чем была знаменита двоюродная сестра его любимой тетки. Только расспрашивать тебе придется. Такие вот бабки «легенды» разваливают не хуже заправских контрразведчиков. Посмотрим, не забыл ли ты еще азы получения информации…

«Азы» Разумовский не забыл. Вскоре мы узнали, что «Клуб ветеранов» организован здесь более десяти лет назад, а до этого здесь была библиотека, а до этого частная квартира, а до этого коммунальная квартира, а до этого здесь располагался архив конюшен, а до этого…

— Что это за следы на дверях? — спросил иерей. — Или залезть пытались?

— Пытались, батюшка, пытались, — в один голос заверили старухи. — И даже залезли. Все переворошили, обои так попортили, словно кот когтями рвал, паркет покорежили, но ничего не взяли. Видать, спугнули супостата. Ни бумажки не пропало.

— Когда это было?

— С одиннадцатого на двенадцатое, — так же хором ответили старушки. — Аккурат в ночь. Участковый приходил, из отделения приезжали, да только все едино — нет. Где ж теперь этого супостата найти?

— А десятого днем был убит Дудченко, — шепотом напомнил я иерею. — Есть над чем подумать.

— Что ж сторожа-то нет? — спросил Разумовский. — Ночью никто не охраняет?

— Где ж деньги брать на сторожа? — ответил хор голосов. — Да и нечего оттуда тащить. Все богатство — цветы в горшках да занавески на окнах. Бывает, в сейфе несколько десяток останется, да кто ж на них покусится?

— Понятно, — протянул Разумовский. — А вы случайно не знаете, что здесь до революции было? Жил кто-нибудь?

— Нет, жить не жили, а вот ателье было, — заверили старухи. — Шляпами дамскими торговали. Рассказывали, уж больно хорош магазин был. Знатные дамы посещали. Таких шляп нынче не делают. Да сейчас вообще шляп не носят. А вот раньше…

— Шляпная мастерская, — пробормотал я. — Батюшка, я ошибаюсь, или у подруги нашего купца была шляпная мастерская?

— Шляпный салон, — подтвердил иерей. — Неужели наткнулись на «хвостик»? Значит, его все же из-за клада?

— Не торопись, — предостерег его я. — Хоть я и мечтаю о сундуке, набитом золотыми монетами, но, как оперативник, с трудом представляю себе версию, что человека убили из-за одной только легенды, да еще неподтвержденной. Это все-таки вызывает сомнения.

— Спасибо вам за помощь, — сказал иерей старухам. — Всего нам доброго.

Старухи все так же хором попрощались с нами, и мы вернулись к машине. Расплатившись с поджидавшим нас инспектором ГИБДД за стоянку в неположенном месте, мы сели в машину и задумались.

— Что теперь? — спросил Разумовский. — Информацию мы избрали, а вот как ее реализовать?

— В отделении милиции тебе что-нибудь интересное сообщили?

— Не больше того, что Дарья Михайловна рассказала. Свидетелей нет. Выстрелов никто не слышал. Подозрений нет. А нет подозрений — нет направления поиска. Все эти оперативно-поисковые мероприятия, которые проводятся согласно распоряжению «умного» начальства, — гроша ломаного не стоят. Правда, есть подозрения, что Дудченко мог знать своего убийцу. Стреляли-то не через стекло, не с улицы. Кто-то сидел радом с ним. И, судя по всему, Дудченко не слишком беспокоился на его счет. Хотя кто же мог предположить, что средь бела дня, в центре города… Но не думаю, что это был случайный попутчик. Не станет же бизнесмен «извозом» заниматься. И похоже, что пистолет был с глушителем. Но оружие рядом с телом не бросили. И глушителя нет. Ты же знаешь — настоящий, качественный глушитель достать крайне непросто, а самодельные выходят из строя после первого же выстрела. Вот и думай что хочешь. То ли профессионал, то ли дилетант. И за первую версию, и за вторую — равное количество аргументов. Что будем делать? С администрацией клуба ветеранов встречаться? Но я не думаю, что там что-то было припрятано, иначе тот, кто залезал туда, давно бы нашел тайник.

— Это смотря как спрятать, — возразил я. — Если не на год другой, а на десятилетия, то можно не полениться такой тайник устроить, что и с металлоискателем не найдешь. Я полагаю, что есть смысл осмотреться в этом клубе. Не зря же преступник^ пытались эту фотографию выкрасть. А найти квартиру мало, нужно в ней еще тайник отыскать, значит, они его не нашли, но понадеялись, что фотография таит в себе еще одну подсказку. А таит ли?

Я достал из кармана фотографию и еще раз внимательно осмотрел.

— Если брать за версию, что надпись не несет в себе ключа к разгадке, то не похоже, чтоб и на самой фотографии была какая-то подсказка, — покачал я головой. — Не так уж много здесь изображено. Сам Игонин, напольная ваза, чубук, подоконник… Ребус, однако. Интересно, не может быть так, что название этой вазы или трубки имеет какой-то второй смысл или значение? Или их нужно под микроскопом разглядывать, надпись на них искать? Или клад в вазе? Да куда же такую громадину замуруешь? Разве что в подвал… Может, там есть потайные комнаты? Я слышал, что на одной из Красноармейских улиц недавно нашли комнату, полную вещей, припрятанных еще до революции. Какой-то офицер сложил их туда перед тем, как эмигрировать, но так и не вернулся. Рабочие ремонтировали что-то, снесли одну из перегородок и наткнулись на тайник. Может такое быть?

— Все может. Получается, что Дудченко убили из-за клада?

— Я бы не торопился с выводами, но… В конце концов, это такие же деньги, — пожал я плечами. — Золото, бриллианты — они во все времена золото, бриллианты. Знаешь, сколько у нас по стране каждый год таких кладов находят? В одном только Петербурге несколько групп кладоискателей зарегистрировано официально, а сколько «браконьеров»? Не зря же люди стараются. Значит, есть смысл. Нет, это дело не такое уж сказочное. Плохо другое. Если его убили из-за одной только возможности добыть этот клад — это какой же жадностью обладать нужно? Давай попытаемся на время отбросить версию клада и представим вероятность других причин. Что еще могло послужить причиной смерти Дудченко?

— Что угодно. Ты же знаешь: пока факты не получишь, можно предполагать самое невероятное, вплоть до вмешательства потусторонних сил. Нужны факты, тогда можно и версии отрабатывать… Что ты думаешь о Белове и Крутине?

— Позеры, — сказал я. — Это первое, что бросается в глаза. Имидж продуман до неестественности. Если б не это, Белов вполне мог вызывать симпатию. А Крутин, судя по всему, совсем не такой уж дрянной бизнесмен, каким его выставляет Белов. Определенно умный мужик, но довольно слабохарактерный. Не любят друг друга. Если не играют. А к играм и лицемерию склонны оба. Постоянно носить на себе какие-то нелепые личины — это требует навыков. Вот уж где Библия права: «Лучше быть, чем казаться».

— Видимо, придется нам на время углубиться в дебри бизнеса. Отработать версии о конкурентах и «крыше». Придется засесть за бумаги. Договора, сделки, кредиты, обязательства… Но сегодня, видать, уже не успеем.

— Ничего страшного, — сказал я. — Займемся завтра с утра, на ночь глядя вряд ли удастся еще что-либо успеть.

Но я ошибался — этот вечер принес нам еще одну встречу, предвидеть возможность которой мы просто не могли. Возле парадной моего дома нас уже дожидался, сверкающий полировкой и хромом, темно-зеленый «джип». Чуть в стороне, выдерживая почтительную дистанцию, красовались «Вольво-850» и «Сааб». При нашем приближении тонированные стекла машин как по команде опустились и в окнах зависли удивительные по своей необъятности и небритости физиономии. Не дрогнули лишь стекла «джипа».

— У тебя случайно нет с собой какого-нибудь противотанкового комплекса? — спросил я нахмурившегося иерея. — Что-нибудь типа «Малютки» или «Фагота»? Что-то мне подсказывает, что все это — по нашу душу. Наверное, тот парень, который к нам направляется…

К машине приближался удивительный по габаритам экземпляр. Если б Дарвин имел возможность лицезреть это чудо природы, он тут же отказался бы от своей первоначальной теории и выдвинул бы новую версию о происхождении человека, на это раз — от динозавров. Бедняга даже не имел возможности опустить руки вниз — мешали широчайшие мышцы спины. Он так и шел к нам с разведенными в стороны руками, словно хотел обнять капот машины. Приблизившись вплотную, с некоторым усилием согнулся пополам (видимо, пресс, вопреки законам физиологии, превратился у него в сплошной бронированный лист, сгибать который представляло некоторую сложность) и, наклонившись к окошку, пробасил:

— Вас, это… «папа» зовет…

— Это исключено, — опроверг я. — У нас с тобой разные папы. Или ты увлекаешься спиритизмом?

— Культуризмом? — удивился детина. — Ну, это… увлекаюсь…

— Спиритизмом, — поправил я. — Это часть эзотеризма.

Детина подумал так, что короткий ежик волос на его голове заходил ходуном.

— Вас «папа» зовет, — выдал он наконец результат своих размышлений.

— Понятно, — вздохнул я. — Пойду узнаю, что «папе» от нас надо. Ты подожди меня в машине, — сказал я иерею. — На всякий случай.

— «Папа» сказал… — начал было детина, но я отмахнулся:

— Если возникнет необходимость, еще раз сходишь. А пока и одного меня хватит.

— «Папа» сказал…

— Слушай, — рассердился я. — Он меня хочет видеть, понял? В этой машине я — «папа». А это — мой телохранитель! Габариты видишь?

Детина осмотрел фигуру Разумовского и остался удовлетворен. Такое положение дел он понимал. Меня проводили к «джипу» и даже открыли передо мной дверцу. Это внушало некоторые надежды.

— Ты — Куницын? — ткнул в мою сторону коротким пальцем сидевший за рулем широкоплечий крепыш в джинсовом костюме.

— А ты — Баранов! — догадался я, направив палец в сторону «авторитета».

— Эй, ты особо-то не наглей, — обиделся он. — Полегче…

— А ты из себя зека — недоумка не изображай, — не остался я в долгу. — У тебя, насколько я помню из дел — два высших образования?

— Нужны кому-то мои «образования», — отмахнулся он. — Здесь, как видишь, мои мозги куда дороже ценятся.

— Ага… «Не мы такие — жизнь такая»… Слышали…. Что ты от нас хочешь?

— Ты занимаешься убийством Дудченко?

— Белов обеспокоился доложить?

— Белов — нормальный мужик и к смерти Витьки отношения не имеет.

— А кто имеет?

— Это я и надеялся у тебя узнать, — сказал Баранов. — Нашли что-нибудь?

— Пока нет. Анализируем. Проверяем. Консультируемся. Если тебя обстоятельства его смерти интересуют, что ж сам проверкой не займешься? Отдал бы команду… наверняка у тебя есть ребята, посообразительней этих «мамонтов» из «Вольво».

— Так я и отдал, — сказал он. — Только они тоже еще… «анализируют». Денег вгрохано — жуть, а толку — на копейку. Хоть подозрения-то есть?

— Есть, — кивнул я. — При любом убийстве целая толпа подозреваемых наберется. Например, ты.

— Ты думай, что говоришь! — обиделся Баранов. — Сперва разузнай, что почем, а потом i подозревай хоть Папу Римского. Для меня Виктор — на вес золота был. Я, благодаря ему, такие операции проворачивал, что и сейчас вспомнить приятно. Вот и интересуюсь теперь, какая же сволочь против меня выступила.

— Интересно… Значит, ты считаешь, что убийство Дудченко| было направлено против тебя?

— Не обязательно… Но уж больно похоже на то. Естественно, все я тебе рассказывать не стану, но мы с ним такие «бабки»: делали!

— А у тебя самого подозрения на этот счет есть?

— Подозрения-то есть, да только толку от этого еще меньше, если б их вообще не было. К какой группировке я отношусь, знаешь? Так вот, все остальные для меня — подозреваемые… к-хм. Прямо как у тебя. Народ сейчас озлобился, жадный стал. Деньги в чужом кармане считать начали, а это во все времена одинаково кончалось. Россия — страна большая, но жадности и здесь тесно. В общем, так: если след ухватишь — свистни. Я тебе людей дам, технику, средства. Надо будет — и со связями помогу. И милиция, и общественность на ушах ходить будут. Главное, не оставляй это только за собой: верный путь на тот свет. Не хочется мне, чтоб ты с собой какую-нибудь информацию унес.

Я в долгу не останусь.

— Я тебе честно скажу: потребуется помощь — приду. А сдавать тебе я никого не буду. И ты знаешь, и я знаю, чем это заканчивается. И расскажи хоть в общих чертах, чем вы с Дудченко занимались?

— Но только между нами — сам понимаешь. Бывают фирмы, работающие относительно честно, а бывают «однодневки», созданные только для того, чтобы побольше зараз хапнуть и на этом успокоиться до тех пор, пока «бабки» не кончатся. И так без конца. Вот такие «времянки» мы отыскивали и наказывали. Подставлялись им, как лохи, ну а дальше уже дело Техники. Конечно, не только это. Много чего было. Но не подумай, что Виктор только этим и занимался. Преимущественно он был талантливым коммерсантом. Это было его, кровное. Талант у него к бизнесу был. Но кто ж от лишней копейки откажется? На ближайшее время мы никаких особых операций не планировали, гели тебя это интересует.

— Клубок все нарастает, — вздохнул я. — Начиналось все с одной версии, а теперь уже и не знаю, за что браться. Ладно, будем дальше «анализировать».

— Где меня найти, знаешь? Вот тебе номер моего сотового.

Он протянул мне визитную карточку, мы простились, и я вернулся к машине Разумовского.

— Что хотели? — спросил Разумовский. — Дружбы, любви и сотрудничества? Помощь, деньги, связи?

— Они самые, — подтвердил я. — Соратнички… Может, и нам с тобой коррумпироваться, а, батюшка? Все равно наши с тобой расследования незаконны, и с точки зрения «борцов с коррупцией», мы с тобой — преступники. К чему нам головная боль? Войдем в преступное сообщество и будем делать все, что левой пятке захочется… От всего откупят. Милиция будет нас арестовывать, л адвокаты выгораживать и откупать. Писатели и журналисты будут нас защищать, воспевать и идеализировать. У нас же сейчас только милицию охаивают, а бандитов едва ли не в зад целуют. Я тоже хочу, чтоб меня целовали. Ну, туда…

— Трепло, — отозвался Разумовский, провожая взглядом отъезжающие иномарки с бандитами.

— Не трепло, а реалист, — поправил я. — Ты станешь спорить, что бандитом сейчас быть куда выгоднее, чем милиционером? Да что выгоднее! Престижнее! Хочешь докажу?

Я высунулся из машины и помахал рукой проходившей мимо симпатичной девчонке лет девятнадцати, в коротенькой, «символичной» мини-юбке, и в каком-то подобии майки, обрезанной до самой… э-э… Очень обрезанной.

— Эй, красотка! — растягивая слова, загнусавил я. — Подь сюда! Хочешь с крутым «бригадиром» познакомиться? Я сегодня на вечер себе тетку ищу. В сауну сейчас поедем. Я сегодня при «бабках».

— Ну, я даже не знаю, — кокетливо опустила она глаза. — В обще-то я не взяла с собой купальник. Но если меня пропустят.

— Да шучу я так глупо, сестренка, — сменил я тон. — Не бандит я, а офицер угро. Просто я хотел с вами познакомиться. Вы уж простите меня за столь глупое начало знакомства, но мне очень хотелось привлечь ваше внимание. Если вы дадите мне хоть один шанс, я заглажу свою вину, честное слово.

— Козел! — презрительно бросила она через плечо.

— Да пошутил я, слышь, кукла! Это я так прикалываюсь. Ты че, шуток не понимаешь? Ладно, закончили дурить, садись в «тачку», сейчас в кабак поедем.

Девушка вновь остановилась, в нерешительности глядя на меня. Но тут не выдержал иерей.

— Это пошло, Коля, — укоризненно сказал он мне и извинился перед девушкой. — Вы простите нас. Мой друг глупо пошутил. Он не бандит, а бывший офицер угро. Просто…

— Два козла! — фыркнула она и пошла прочь, громко цокая каблуками.

— Ты, между прочим, сейчас выглядел куда похабнее, чем она, — заметил мне Разумовский.

— В отличие от нее я-то хоть «выглядел», — вздохнул я. — У меня это был приступ глупости, а у нее болезнь называется хронической продажностью. Проститутки хоть честную игру ведут, а эти? И это — не случайный эпизод. Знаешь, сколько я таких повидал? Как Эллочки-людоедки, на погремушки бросаются. То золото, которое «в грязи блестит», ищут. Кладоискательницы… Я иногда просто не верю в то, как мне повезло с Леной. Какое это счастье — быть радом с любимым человеком, видеть его глаза, знать, что тебя любят искренне и нежно. Любят до самозабвения, до самопожертвования. И иметь возможность отвечать тем же. Знать,

что тебя любят не за деньги, не за силу, не за власть, а потому, что ты — это ты.

— Такая любовь и есть настоящее золото, — сказал иерей. — так что мы с тобой богатые люди, Коля.

— Миллиардеры, — подтвердил я. Мы поднялись ко мне и квартиру, и едва открыли дверь, как в комнате обиженно заблажил телефон.

— Слушаю вас! — сорвал я трубку телефона.

— Свыше часа до вас дозваниваюсь, — услышал я голос Бело- liii. — Думал, что уже не судьба.

— А вы бы поменьше наши адреса бандитам раздавали, и не пришлось бы ждать так долго, — сказал я. — Это как-то слишком напоминает демонстрацию силы, а я очень не люблю, когда на меня давят.

— Я так и подумал, — признался Белов. — Но Баранова было не остановить. Ему обязательно хотелось принять личное участие. Я пытался объяснить ему, что это может быть неправильно истолковано, да и не солидно как-то. Но он после смерти Дудченко находится в состоянии холодного бешенства. Никаких доводов не слушает и считает, что если его личное вмешательство и не решит все проблемы, то по крайней мере значительно ускорит ход дела. Вы же знаете, как это бывает с людьми, нанимающими достаточно высокое положение. Но его можно понять, наверное, вы уже догадываетесь, какие убытки он понес из-за смерти Виктора.

— Да, но при чем здесь мы? Этим делом занимается милиция, этим делом занимается Баранов, этим делом занимаетесь вы. А повышенное внимание возникает именно к нашим скромным персонам. Мне это не нравится. Обычно это связано с какими-то дополнительными интересами и, как правило, плохо кончается.

— Хотите сказать, что наше внимание к вам не оправданно? — вкрадчиво осведомился Белов. — А я придерживаюсь иного мнения. Я же догадался, что вас заинтересовало там, в офисе… окно. Вы догадались, что здания на противоположной стороне служат ориентиром. Так?

— Предположим. Но вы же не верите в сказки про клады?

— Только когда они лишены оснований. А как только появляется реальная причина для убийства… Значит, эта фотография — не столь уж глупая шутка, как я думал вначале. Я искал «ключ» в надписи, а дело в самом изображении. Вы нашли этот дом?

— Полагаю, что и вы не сидите, сложа руки, — предположил я.

Белов рассмеялся.

— Ваша правда. Я приехал туда минут через десять после вашего отбытия. Совсем немного, и мы могли бы встретиться. Как полагаете, попытка взлома особых успехов не принесла?

— Иначе не было бы смысла лезть за фотографией к Дарье Михайловне.

— Я тоже так подумал. А давайте и мы туда залезем? Ночью? Я смогу открыть этот замок. Уже сегодня мне сделают для него отмычки. Мы сможем все осмотреть своими глазами.

— Зачем? Если там ничего не нашли те, кто был до нас, то и наши шансы невелики. Этим нужно заниматься всерьез. С техникой, с запасом времени и, желательно, взяв в помощь специалистов. К тому же, как я понимаю, ваша первостепенная задача — найти убийцу Дудченко, а клад… Клад — дело десятое.

— Вы хотите сказать, что отрицаете клад как мотив убийства? — недоверчиво спросил Белов. — А вы не думали, что, отыскав клад, можно найти и убийцу?

— Слишком невелик шанс. Но если вам угодно… Почему бы и нет? Хорошо, давайте встретимся завтра днем и обсудим эту возможность. Не знаю, как насчет «тайного проникновения», но осмотреть это помещение стоит. Думаю, вполне можно добиться на это разрешения администрации.

Белов некоторое время молчал, раздумывая, затем уточнил:

— Вы уверены, что у нас есть время? Что нас не опередят?

— А вы уверены, что там вообще что-то есть? Если тайник не нашли сразу, то значит его либо нет, либо он так хорошо замаскирован, что к его поиску нужно подходить со всей возможной тщательностью. До завтрашнего дня у нас время есть.

— Ну, если вы в этом уверены… Что ж… В таком случае — до завтра.

— Всего доброго, — сказал я и положил трубку. — Очень интересно… С чего это вдруг такая покорность и предупредительность?.. Придется нам с тобой ехать сегодня к клубу и ждать.

— Что это нам даст?

— Во-первых, мы можем быть уверены, что тайник не тронут. Несмотря на то, что я наговорил Белову, лично я в этом совсем не умерен. Несомненно, Белов сделал себе ксерокопию с фотографии. И если это он пытался проникнуть в клуб той ночью, то теперь он может искать в фотографии ключ к разгадке, уже сопоставляя виденное с изображенным на фото. А во-вторых, здесь что-то нечисто.

— Хороший аргумент, — усмехнулся Разумовский.

— Надежный аргумент. Этот звонок какой-то неестественный. Что-то затевается, и если мы откажемся принять в этом участие… то рискуем не принять в этом участия.

— Да, но тогда получается, что нас попросту зазывают туда. Но какой в этом смысл? — задумался Разумовский. — Зачем мы там нужны? Убивать смысла нет. Выводить из игры на ночь тоже нелогично.

— Если предположить, что Дудченко убили из-за клада, то тот, кто придет ночью к тайнику, и будет первым кандидатом на роль убийцы. Это ничего не доказывает с юридической точки зрения, по подозрения-то останутся, верно? И следствие может пойти по ложному пути, и чуть позже, с легкой руки Баранова, подозреваемый вообще может исчезнуть без следа. А со стороны это будет выглядеть как бегство из страха разоблачения. А «подозреваемого» задержим мы, люди незаинтересованные, «со стороны», что еще больше может убедить того же Баранова в его виновности. Не исключено, что для этого нас и «познакомили» с Барановым. Слушай, а ведь это мысль…

— Доля истины в этом есть, — согласился Разумовский. — Еще неизвестно, есть ли этот клад или нет, а вот гарантированное алиби настоящий преступник получит. Заманить человека туда не так уж и сложно. Но в этом случае получается, что Белов причастен к убийству?

— Похоже на то. Тем более что если Белов будет работать в те ном контакте с Барановым, то эта фирма сможет принести еще немалый доход. У Баранова есть неплохие связи и есть талант бизнесу. Хотя и «особого рода». Белов сможет стать полновластным хозяином фирмы, а это немалый капитал. Что же делать нам?

— Ехать туда все равно придется, — сказал иерей. — Это «обязательная» часть. А все остальное… Остальное нам придется pешать на месте.

— Обязательная часть? — переспросил я. — Обязательная часть? Интересно… Да, обязательная часть!

Разумовский с интересом посмотрел на меня:

— Появилась какая-то идея?

— Кажется, да, — подтвердил я и, схватив телефонную трубку, принялся накручивать диск. — Дарья Михайловна? Это вас Куницын беспокоит. Я недавно был у вас с отцом Владимиром, помните? Дарья Михайловна, вы не можете припомнить сейчас, когда Виктор должен был получить эти кредиты, иностранные кредиты? Когда?.. Понятно. И скажите мне вот что: у Виктора была еще одна квартира? Помимо той, в которой вы живете? А особняк? Понятно… Он коллекционировал что-нибудь дорогостоящее? И недвижимости за рубежом не было? А счета?.. Нет, я знаю, что есть счета фирмы, но меня интересуют его личные… Нет, к сожалению, сейчас я не могу сказать вам всего, но думаю, что у нас появился шанс. Да, завтра будем у вас. Обязательно. Всего доброго.

— Что ты делаешь? — возмутился иерей, когда я положил трубку. — Зачем ты пожилую женщину заставляешь нервничать да еще вводишь в заблуждение? А если мы ничего не узнаем? Шанс мизерный. Белов вполне мог позвонить нам без злого умысла. А Дарья Михайловна все же не двадцатилетняя девочка, чтоб ее так волновать.

— Другого выхода не было, — оправдывался я. — Мне нужно

было кое-что срочно узнать. Я тебе сейчас все расскажу, только дай мне сперва сделать еще один звонок.

Я достал визитку, врученную мне Барановым, и набрал номер его сотового телефона.

— Игорь Викторович? Куницын беспокоит. Да, срочное… Если еще хочешь получить убийцу Дудченко, срочно выезжай в «Клуб ветеранов» по адресу… Хотя нет, это будет слишком большой риск — и тебя, и твои машины знают слишком хорошо.

подъезжай к ДК имени Первой пятилетки, знаешь, где это? И захвати с собой на всякий случай пару крепких ребят вроде того «динозавра», что подходил к нам с «приглашением» от тебя. Нет, стрелять не придется, оружие оставьте. И никому не говори об этой поездке. У тебя есть человек, хорошо разбирающийся в замках?.. Да, именно для этого. Захвати его с собой. Я буду ждать у ДК через тридцать минут. Вот так, — повернулся и к Разумовскому. — Теперь и мы готовы. Надеюсь, что готовы…

— И зачем ты все это сделал? — хмуро спросил иерей. — Хочешь, чтоб там труп появился? Или плохо бандитов знаешь?

— Я это сделал для того, чтоб труп как раз не появился, — подчеркнул я. — А на милицию в данном варианте надеяться не приходится. Из-за одной особенности… Ты так и не понял, что происходит? Нас обвели вокруг пальца, как детишек, вознамерившихся поиграть в Тома Сойера и Геккельбери Финна. Поймали на сказку о кладе. Единственное, чего я сейчас страстно желаю, так это прибыть на место с некоторым запасом времени. Л для этого нам нужно очень и очень поторопиться. Поехали, я все объясню тебе по дороге…

—

Осторожно раздвинув занавески, я выглянул на улицу. Широкоплечая фигура сидевшего на скамейке в сквере Разумовского в тусклом свете желтых петербургских фонарей была видна отсюда просто отлично. Как и моя фигура. Точнее, не моя, но весьма похожая и одетая в мою кожаную куртку. Я удовлетворенно кивнул и, подойдя к стенному шкафу, постучал по его дверце костяшками пальцев.

— Не сопи так, тебя и на улице слышно.

— Жарко, — глухо отозвался голос запертого в шкафу «динозавра». — И дышать нечем.

— Потерпи, недолго осталось. Тихо! Идут…

Я скользнул за оконную штору и замер, боясь пошевелиться. Со стороны входной двери послышался тихий скрежет — кто-то возился с замком. Секундой позже дверь заскрипела, и тихий голос спросил:

— Есть здесь кто?

«Никого», — мысленно заверил я.

— Никого? — переспросил вслух Белов. — Проверим.

В щель между занавесками я увидел, как он достал спрятанную под курткой резиновую дубинку и на цыпочках обошел всю комнату, дергая ручки шкафов и заглядывая под столы. Я задержал дыхание, когда он остановился в двух шагах от меня. Выглянув в окно, Белов некоторое время рассматривал сидевшие на скамейке фигуры и повернулся, только когда от двери донес осторожный оклик:

— Вы здесь?

— Да, проходи, — сказал Белов вновь вошедшему и быстро, спрятал дубинку в рукав куртки. — Проходи, проходи, не бойся, Нет здесь никого.

— А где эти? — услышал я голос Крутина. — Поп и этот, второй

— Ты же видел их машину, — ответил Белов. — Вон они, н скамейке сидят, в скверике.

Крутин пересек комнату и выглянул в окно.

— Где?

— Да вон же, чуть левее, — указал Белов и, отступив на шаг, вытащил из рукава дубинку.

— Ага, вижу, — сказал Крутин. — А почему…

Дубинка взметнулась над его головой. В ту же секунду я, срывая шторы, бросился вперед и успел перехватить руку Белова уже в тот момент, когда она опускалась вниз. Это спасло Крутина от гарантированного пролома черепа. Дубинка скользнула чуть правее и обрушилась на плечо завизжавшего от боли директора.

— Ко мне! — заорал я, пытаясь удержать извивающегося, как уж, Белова. — Скорее!

Дверцы стенного шкафа с грохотом разлетелись, и красный от удушья и усердия «динозавр» с ходу врезался в беднягу Крутина, едва не довершив работу Белова.

— Не того! — заорал я, чувствуя, как преступник выскальзывает из моих рук. — Вот этого! Быстрее!

Белову удалось высвободить руки и схватить меня за горло.

В этот момент на нас обрушилась такая страшная тяжесть, что я едва не потерял сознание. С трудом выбравшись из-под навалившегося на Белова «динозавра», я отполз к стене и перевел дыхание.

— Держишь? — спросил я.

— Ну, так, — лаконично отозвался «динозавр».

— Только не придуши ненароком, — предостерег я и, откинув штору, помахал Разумовскому рукой.

Через пару минут иерей уже входил в комнату в сопровождении угрюмого Баранова и двух здоровенных, коротко остриженных парней.

— И что все это значит? — спросил Баранов, оглядывая «поле битвы». — Кто мне объяснит? М-м?..

Скорчившийся на полу Крутин тоненько заскулил и попытался свернуться в еще меньший комочек.

— Держу! — отрапортовал в наступившей тишине голос «динозавра». — Крепко!

— Я не тебя спрашиваю, — отмахнулся Баранов. — Кстати, подними его. Только нежно. Мне с ним поговорить необходимо. И так, что все это означает, Паша?

Белов угрюмо молчал. Я подошел и, распахнув на нем куртку, извлек из-за поясного ремня шестизарядный хромированный «Таурас».

— Вот из этой штуки и был застрелен Дудченко, — сообщил я. — И этот же пистолет должен был оказаться в руках мертвого Крутина.

— Сволочь! — простонал все еще лежащий на полу Крутин. — Подлец! Мерзавец!

— Ну, ты-то и сам не многим лучше, — огрызнулся Белов. — Это была его идея. Его…

— Врет! — взвизгнул Крутин и зашипел от боли в потревоженном плече. — Врет! Это все он! Его идея!

— Но вы же принимали активное участие, Анатолий Владимирович, — напомнил я. — И были отнюдь не против идеи Белона. Все то же самое вам мешала сделать трусость. Только трусость. Потому Белов и взял на себя роль организатора, а вы довольствовались ролью сообщника.

— Так они заодно? — удивился Баранов. — А какой в это смысл?

— Деньги, — ответил я. — «Люди гибнут за металл». Столетия бегут, а люди не меняются. Дело в том, что в скором времени Дудченко должен был получить денежный кредит из Гер мании.

— Да, я слышал об этом, — кивнул Баранов. — Западные инвесторы…

— Какие «западные инвесторы», Игорь Викторович? — по морщился я. — Это же один из самых распространенных способов в российском бизнесе: прятать деньги от нашей нестабильной и непредсказуемой жизни в надежных зарубежных банка Ты в статистику загляни: кто наши самые главные «инвесторы»? Германия и Швейцария. Бизнесмены вывозят туда деньги, а когда в них возникает необходимость или на несколько месяцев у нас в стране возникает долгожданное затишье и можно хоть как-то прогнозировать развитие бизнеса, эти деньги переправляются в Россию как «помощь от зарубежных партнеров». Дудченко не исключение. Я думал, что ты знаешь… Впрочем, не удивительно. О некоторых вещах не говорят даже жене, не то что друзьям- коллегам. Вот на эти деньги господа Белов и Крутин решили покуситься. Сумма там весьма немалая, вы сами говорили, что хотите расширить бизнес. Только обычное убийство могло повлечь за собой не самые приятные последствия. Не у каждого бизнесмена в друзьях числится «авторитет» преступного сообщества. Вот и пришлось воспользоваться семейной легендой о спрятанных сокровищах. Они знали, что Дудченко почти всеми секретами делится со своей матерью, и придумали новую трактовку старой легенде. Скорее всего, это была идея Белова, он выдвинул ее с дальним расчетом. Навел Дудченко на мысль, что ключ к тайне не в словах на обороте фотографии, а в ориентире за спиной его предка. Версия оригинальная, а с учетом того, что Дудченко принимал желаемое за действительное во всем, что касалось этой легенды, то и убеждать его было особо не надо. Он сообщил матери, что стоит на пороге разгадки тайны, на следующий день Белов сообщил ему адрес этого клуба и предложил съездить туда… Так это было, господин Белов?

Убийца угрюмо молчал. Я подождал немного и ответил сам:

— Так. А в машине он его застрелил. Вот и все. Просто, как бамбуковая трость. Для «закрепления» версии кто-то из них посетил Дарью Михайловну, зная, что старуха не встает с постели. Покопались несколько минут в комнате, расшвыривая вещи.

Продемонстрировали полное пренебрежение к деньгам и украшениям, намекая, что причина убийства носила иной характер, и убрались восвояси. Я думаю, если б их интересовала фотография, они не пожалели бы и старуху. Дарью Михайловну удалось убедить без особого труда. А для самых умных и дотошных господин Белов устроил инсценировку взлома в клубе. Ты, Игорь Викторович, правда, оказался менее доверчивым. Но Белов, на правах твоего старого знакомого, заверил тебя в интенсивности падения следствия, и ты на время успокоился. А в дальнейшем ожидала вторая часть этого спектакля, но наше появление поневоле скорректировало и даже несколько упростило первоначальный план. Господин Белов недвусмысленно навел меня на мысль об ориентировке на фото. Помните, Белов, вы встали у окна в той же позе, что и Игонин на фото? Я «клюнул». Удостоверившись, что мы съездили в это место, Белов подстраховался, сведя меня с тобой, Игорь Викторович, и отзвонился мне сам, заманивая сюда этой же ночью. Он понимал, что я поеду сюда в любом случае. Мы были его алиби и перед милицией, и перед тобой. Но это была ошибка. Игра стала слишком явной, грубой, поспешной… У вас, Белов, видимо, нервы сдали, и захотелось побыстрее миновать опасный участок плана. Мы должны были засвидетельствовать, что вы вошли в этот клуб порознь с Крутиным, а уж здесь… Я полагаю, что вы сказали бы, что застали господина Крутина за поиском тайника, потребовали от него объяснений, он выхватил пистолет, и вы были вынуждены ударить его палкой.

Я поднял валявшуюся на полу дубинку и взвесил на руке.

— Насколько я понимаю, внутри находится свинчатка? В том, что Крутин — преступник, убедило бы оружие, найденное возле его тела. Именно из этого пистолета был убит Дудченко. Вы ведь специально хранили этот пистолет, не так ли? Господин Крутин, вы были заранее обречены, еще до смерти Дудченко. Ну не стали бы с вами делиться — как вы этого не понимаете? А без вашего участия было бы трудновато. Дело не окончено, а следовательно, всегда есть шанс попасть под подозрение. Да и нелегко начальнику службы безопасности получить кредит. Это в компетенции директора. Много было и других, менее крупных, но важных моментов. Чтоб вас не заподозрили в сговоре, вы изображали людей, недолюбливающих друг друга. Так вам было легче «обелять друг друга. «Враг» врать не станет и выгораживать не будет. Белов защищал Крутина от Баранова, отводя подозрение, а Крутин «работал» с Дарьей Михайловной и дожидался получения вожделенного кредита. Он должен прийти на этой неделе…

— А как ты догадался о кредитах? — спросил Баранов. — Даже я не знал.

— Это старая оперативная привычка — считать чужие деньги, — пошутил я, — особенно расходы и доходы. Дудченко был неплохим коммерсантом и в деньгах недостатка не испытывал. Но жил так, как живет коммерсант весьма средней руки. А ведь львиную долю своего состояния он зарабатывал на «левых» сделках, которые прокручивал с тобой, Игорь Викторович. Ту долю, о которой не знала налоговая инспекция. Вот я и задался вопросом: а где же эти деньги? Замков-вилл-яхт-роковых страстей Дудченко не имел, все в меру… Где же скрытая часть айсберга? Разумеется, в надежном месте, — ответил я сам себе, вспоминая о любви «новых русских» к иностранным банкам. А оттуда уже и до кредита было недалеко. Так появился мотив, и натолкнул меня на эти размышления звонок Белова. Раньше я был одержим «болезнью века» — «золотой лихорадкой». Ну скажите на милость: зачем было ставить меня в известность о своей догадке? Догадался и догадался, молодец. А набиваться в партнеры, да еще довольствуясь «второстепенной ролью»… Нет, не верю. Я попытался поставить себя на его место и понял, что мы там очень нужны, но только в роли зрителей, Пришлось принимать срочные меры, превращая трагедию в фарс. Такая вот картина. Я могу ошибаться в деталях, но в целом, полагаю, ошибок нет. А это, — я достал из внутреннего кармана злосчастную фотографию и протянул Баранову, — можно оставить на память об «основном инстинкте» конца двадцатого века — жадности. Пойдем, Андрей, — повернулся я к терпеливо ожидавшему у стола Разумовскому. — Нам здесь больше делать нечего.

— Нет, я задержусь, — покачал головой иерей.

Удивленный, я покосился на иерея, но промолчал, решив не вдаваться в подробности.

— Как же так, Паша? — спросил Баранов. — Тебе денег на жизнь не хватало? Дети голодные по лавкам пищали? Ты кушал один раз в день, да и то не досыта? С хлеба на воду перебивался?

— Тебе легко говорить, — глухим голосом отозвался Белов. — Ты себе капитал уже составил. Причем на том же самом, только размахнулся побольше. А теперь можешь позволить себе быть гневным и разумным, удивленным и обличающим. С такими «бабками» можешь себе это позволить. Хотя прекрасно знаешь — почему.

— А ты, Крутин? — повернулся Баранов к директору. — Что ты скажешь?

— Это он, — кивнул на Белова директор. — Это все он, сволочь. Его идея. Я ничего не делал. Ничего.

— Да заткнись ты, придурок! — с отвращением сказал Белов. — С кредитами-то твоя идея была. Раза четыре намекал мне так, что и корова догадалась бы. Я только план разработал, а «двигателем» и инициатором твоя жадность была. Я и знать не знал про эти кредиты.

— Врешь! — взвизгнул Крутин. — Врет он все! Врет! Я вообще ничего не делал!

— Кстати, как он тебя сюда заманил? — полюбопытствовал я. — Предложил разыграть спектакль и сыграть в азарт кладоискателей? Косвенно подтвердить версию истовой веры в существование сокровищ? Не думаю, что ты пошел бы с Беловым в безлюдное место в одиночку… Белов сказал, что это мы тебя приглашаем?

— Сказал, — всхлипнул Крутин. — Сказал, что надо последний раз подыграть, а дальше и делать ничего больше не придется.

— Дурак ты, — с чувством сказал я. — Ведь версия убийства из-за клада предусматривает только двух подозреваемых — тебя и его. Эта мысль тебе в голову не приходила? Все заслонило желание получить желанный кредит?

— Что-то не похожа эта комната на фотографию, — неожиданно заявил разглядывающий фото Баранов. — Здесь ли это вообще снимали?

— Конечно, здесь, — даже удивился я. — Вон, из окон вид. Вот здесь он стоял. У этого окна посередине.

— Не похоже, — повторил Баранов. — Капитальный ремонт, наверное, был.

Я взял у него фотографию и сравнил с оригиналом. Окно как окно, ничуть не изменилось за эти годы, только слой краски стал, толще. Вид из окна точь-в-точь, как на фотографии. Обои другие, ну так это вполне естественно. Занавески появились. Но Баранов был прав: что-то неуловимое не позволяло констатировать «фотографическую точность».

— Детская загадка, — пробормотал я, отступая на пару шагов. — Найти пять отличий в картинках… знаете, чего здесь не хватает? Точнее, лишнее? На фотографии под подоконником есть ниша, в ней-то и стоит эта ваза. А сейчас этой ниши нет. Замурована. — Я подошел к подоконнику и постучал по каменной кладке.

— Добротно замуровано, — признал я. — На века.

В комнате воцарилась та тишина, которую принято называть «мертвой». Все смотрели на замурованную нишу.

— Да нет, не может быть, — покачал головой Баранов. — Ерунда какая-то…

— Конечно, не может быть, — подтвердил я. — Чушь все это. Сказки…

Мы с Барановым переглянулись и в один голос постановили:

— Ломать!

— Мы в чужом помещении, — напомнил Разумовский. — Без спроса, тайком… Мы и так чересчур далеко зашли.

— Мы будем тихо ломать, — решил Баранов. — Сева, давай.

Уже знакомый мне «динозавр» подошел к стене, наклонился, зачем-то потрогал ее, словно выдавить надеялся, и, повернувшись к шефу, сообщил:

— Без инструмента не обойтись.

— Так найдите что-нибудь подходящее! — нетерпеливо приказал Баранов. — Только поживее, уже светает. Времени совсем нет.

В одном из стенных шкафов отыскался небольшой ящик с инструментами. «Динозавр» Сева выбрал себе гвоздодер, еще один бритоголовый «ископаемый» завладел молотком и зубилом, и работа закипела. «Тихо» взломать стену не получилось. От грохота и скрежета дребезжали стекла, но, на наше счастье никто из соседей не заинтересовался причиной аврала. А может, просто побоялись. Но так или иначе, а через десять минут в кладке была проделана дыра, достаточная для того, чтобы «динозавр» Сева смог засунуть туда обе руки.

— Ну?! — не выдержал Баранов. — Что там?

— Не вылезает, — отозвался Сева.

— Так значит, есть что-то?

— Не вылезает, — подтвердил Сева и рывком извлек на свет круглую шляпную коробку.

— Фантастика! — признал я. — Если б своими глазами не увидел — ни за что бы не поверил!

— Это все? — было видно, что глаза у Баранова блестят даже и полумраке комнаты.

— Там еще не вылезает, — пропыхтел Сева и выдернул одну за другой еще четыре коробки. — Все. Больше нет.

Баранов поднял одну из коробок и в предвкушении покачал се на руках:

— Тяжелая… Очень тяжелая…

Поставил ее на край стола и победно оглядел присутствующих. Все, включая забывшихся на мгновение Белова и Крутина, подались вперед, боясь пропустить тот незабываемый миг, когда крышка коробки будет снята.

— Это что такое? — озадаченно спросил Баранов, разглядывая содержимое. — Это что, какую-то ценность представляет?..

Я протиснулся к столу и заглянул в коробку. Она была заполнена разнообразными по форме и весу кусочками чуть тронутого окисью серебристого металла. Взяв один из них в руку, я подкинул его на ладони, пытаясь определить вес, повертел в луче падающего с улицы света, поскреб ногтем…

— Алюминий, — сказал я уверенно. — Это все — куски алюминия…

Баранов уже срывал одну за другой крышки с коробок, вываливая на пол холодно позвякивающее содержимое.

— Не понимаю, — беспомощно бормотал он, стоя посреди груды разбросанных по полу кусочков металла. — Что это за прикол такой? Это что — клад? Вот это все — клад?!

— Похоже на то, — согласился я. — Во всяком случае, судя по окислению, эти коробки не вынимали отсюда лет сто… Значит, это и есть легендарный клад купца Игонина…

— Морду бы ему набить за такой «клад»! — выразил свое желание Баранов. — А я-то, старый дурак… На какой-то миг я даже поверил.

— Знаете, что это такое? — задумчиво глядя на кучу металла, спросил я. — Это и впрямь клад… То есть это было кладом сто лет назад. Какой металл был самым ценным в те годы? Вот этот. Алюминий. Дороже золота. Его получение было сложнейшим процессом, за это он и ценился. Помните, Менделееву подарили невероятно дорогой подарок — алюминиевый кубок? А история про экстравагантного миллиардера, построившего себе яхту из алюминиевых пластин и додумавшегося скрепить эти пластины медными болтами? В результате самая дорогая яхта мира благополучно пошла на дно. Так что перед нами наиболее драгоценный металл тех лет. По ценам того времени здесь миллион, не меньше. Миллион, не стоящий теперь и рубля. Бывает и так.

— Но… Может быть, какая-то историческая ценность? — не сдавал своих позиций Баранов. — Может быть, это все… кому-то принадлежало? Или как-то собирается в единую фигуру… Статуя или какая-то конструкция.

— Не принимай близко к сердцу, Игорь Викторович, — посоветовал я. — Бывает так, что не ждешь и ржавого гвоздя, а находишь такое, что полстраны диву дается, а иногда полжизни на поиски тратишь, а результат… Вот такой. Я уже слышал истории, когда находили подобные тайники, битком набитые давно утратившими ценность предметами. Ни материальной, ни исторической ценности они уже не представляют. Но куда более интересен тот факт, что клад действительно существует… А какой был момент, когда Сева вытаскивал эти коробки из тайника?

— У меня в глазах искорки от рубинов и изумрудов плясали, — грустно признался Баранов. — Знаешь, такие маленькие, разноцветные огоньки на груде драгоценных камней. Он хотя бы в тайник пару червонцев золотых положил, что ли… На память. Эх, как обидно! Но делать нечего. Пора уходить. Сева, переложи этот металл в сумки и отнеси в машину, захватим с собой. Я все же надеюсь, что… А вдруг в них что-то спрятано? Внутри?

— Нет, — покачал я головой. — Нет там ничего, это же ясно. Но если возникло желание поработать лобзиком, то… «Пилите гири, Шура, пилите. Они золотые».

— Складывайте металл в сумки, — распорядился Баранов. — Берите этих подонков и…

— Подождите, — неожиданно шагнул вперед иерей. — Что вы собираетесь с ними делать?

— Какая разница? — удивился Баранов. — Они вам что, родня? Найдем, что делать. Они меня на такие «бабки» подсадили, что фантазия у меня будет хорошо работать. Что-нибудь придумаю.

— Я не могу вам этого позволить, — сказал Разумовский.

— Не понял? — опешил Баранов. — В каком смысле?

— Так нельзя, — сказал иерей. — Вы увозите их, чтобы судить но тем законам, которые не приняты между людьми. Я уже не говорю о том, что уподобляться им и самим становиться убийцами нельзя. Каждый человек имеет шанс на раскаяние. Даже самый отпетый негодяй. Нельзя лишать их этого шанса. Есть официальные органы, преступников нужно передать в руки правосудия, а уж там… Их судьба будет зависеть от них самих. Исправятся они, приняв наказание от людей и, раскаявшись перед Господом, или же не затронет их души страх перед наказанием иным, высшим, но этого шанса отбирать у них нельзя. Не нам их судить. Не так.

— Он что — спятил? — спросил меня Баранов. — Какое «искупление»? Какое «раскаяние»? Какие «людские законы»?

Закусив губу, я посмотрел в упрямые глаза иерея и вздохнул:

— Во всяком случае, он в это верит… насколько я помню, в Библии есть притча о заблудшей овце, отыскав и вернув которую пастух радуется больше, чем обо всем прочем не потерявшемся стаде. Я-то в это не верю, но, говорят, бывает и такое. Редко, но бывает.

— Да не хочу я его слушать! — возмутился Баранов. — Берите этих подонков и тащите их в машины…

— Нет, — сказал иерей и сделал еще один шаг вперед. — Так нельзя. Я не могу позволить вам сделать это. Нельзя так.

— Да что происходит?! — разозлился Баранов. — Кто вас вообще спрашивает? Вы у себя командуйте, а здесь моя территория, мои законы и моя власть. Ведите их в машину, я сказал!

Разумовский заслонил собой побледневших убийц и отрицательно покачал головой. Мысленно я трижды назвал себя идиотом, трижды нарек так Разумовского и встал радом с ним. Бандиты нерешительно топтались на месте, переводя взгляд с креста на груди священника на красного от злости Баранова.

— У меня и так терпение на пределе, — с угрозой предупредил он. — Вы нам помогли. Я вам благодарен. Зачем портить отношения? И из-за кого?! Из-за них? Вы ведь сейчас сами себя рядом с ними поставили, вы хоть это понимаете?

— Между вами, — невинно поправил я. — Мы на одинаковом расстоянии между ними и тобой. Такие вот дела… Игорь Викторович, я ведь его знаю, он упрямый — не уступит. Неужели тебе эти двое так уж нужны? Они и без того понесут наказание, к чему тебе лишнее дело на себя вешать? А так ты… это… благое дело сделаешь, во! Благое дело, значит, своего сердца послушав. Вот блин! Батюшка, говори лучше ты, я в этом ни фига не смыслю…

— Я тоже, — хмуро сообщил Баранов. — Это у вас блажь в голову ударила. Какая милиция? Вы о чем говорите? Это меня обокрали! Меня предали! Меня подставили!

— Дело к рассвету идет, — напомнил я, показывая на сереющее небо за окном. — Никуда они не денутся, не волнуйся. Получат все, что заслужили. А вот если выкрутятся, все отрицать начнут, адвокатов и суд умаслят и на свободу «чистыми» выйдут, вот тогда все в ваших руках.

— Нет, нет, нет! — запротестовал вцепившийся в рукав иерея Крутин. — Чистосердечно, все, как на духу, как на исповеди…

— Тьфу! — сплюнул Баранов. — Слизняки тошнотворные! И за таких вот вступаться? Уйдите с дороги!

Решившийся было «динозавр» Сева шагнул к нам.

— Стой! — окликнул его Баранов. — Шум будет, не понимаешь, что ли? Не грохать же всех четверых, право слово? Ну, мужики, ну, припомню я вам этот эпизод при случае. Последний раз спрашиваю: будем врагами расставаться или добром их отдадите?

— Лучше, конечно, добром расстаться, — вздохнул я. — И этих паршивцев для суда уберечь. Отдай их нам, Игорь Викторович… Отдай, а?

— Ненормальные! — скривился Баранов. — Блаженные! Эй мы, ублюдки! — окликнул он Белова и Крутина. — Не дай вам Бог попасться мне на глаза даже через пятнадцать лет! И я еще решения суда подожду. Надеюсь, что кто-нибудь из вас выкрутится. У Крутина, во всяком случае, точно шансы есть. Я буду ждать тебя, Толя.

— Нет! Чистосердечно… Как на духу! — заверещал тот. — Все, как было…

Баранов еще раз сплюнул и кивнул своим «динозаврам»:

— В машину, быстро!

Бандиты послушно потянулись к выходу.

— Зря вы так, — сказал нам Баранов. — Честное слово, зря. Могли бы по-доброму расстаться. Не боитесь с ними один на один остаться?

— Нет, — сказал Разумовский. — Они будут дожидаться милицию…

— Ну, смотрите, — сказал Баранов. — Вам жить… Но я буду следить за ходом дела. Если что не так — я их под землей найду, и тогда меня уже никто не остановит. Будете давать показания — меня забудьте. Не было меня здесь, понятно?

Он еще раз оглядел нас с ног до головы, раздраженно покачал головой и не прощаясь вышел.

— Как-то не везет мне с «авторитетами», — вздохнул я, через окно наблюдая за отъезжающими от дома машинами. — С «авторитетами» и священнослужителями.

— Спасибо, Коля, — серьезно сказал Разумовский.

— Угу, не за что, — отозвался я. — Подумаешь, едва не прирезали. Есть у них здесь телефон?

— В углу на столе, — услужливо подсказал Крутин. — Можно я сам в милицию позвоню? С повинной? Пожалуйста… ну что вам стоит?..

— Делайте, что хотите, — сказал я, поднимая одну из брошенных бандитами шляпных коробок. — Мне все это и так уже поперек горла стоит.

— Спасибо вам, — глухим голосом сказал Белов. — Я знаю, что вам на это наплевать. Но все равно — спасибо.

Он отошел к стене и утомленно опустился на пол, закрыв глаза. Крутин уже с азартом в голосе пытался объяснить дежурному по отделению, что он не шутник и не алкоголик, а честный и раскаявшийся убийца. Положив трубку на рычаг, он счастливо улыбнулся и сообщил:

— Поверили… Сейчас машина приедет.

— А клад-то все-таки был, — задумчиво сказал я вслух. — Был.

— Чудно все это, — отозвался иерей. — Алюминиевый клад.

Я с удивлением посмотрел на священника:

— Ты в школе учился?

— Разумеется, учился…

— Штаны ты там просиживал, а не учился, — обвинил я его. — На последней парте в морской бой играл. Говорила тебе мама: «Учись сынок, а не то священником станешь»? В каком году алюминий открыли?

— Хм-м… Кажется, в 1825, — припомнил иерей.

— А промышленное производство когда наладили?

— Не помню… Я давно это все изучал…

— Вот то-то и оно. В 1854 году, но тогда его производство было слишком дорогим. В 1888 году в Швейцарии открыли первый завод, а примерно в 1890–1895 годах алюминий был уже достаточно дешев.

— Ну?

— Гну! — рассердился я. — Фотография Игонина в каком году сделана?.. В 1907, когда производство алюминия было уже налажено в России.

— Интересно, — сказал иерей. — Но это значит, что Игонин положил эти куски металла в тайник, уже зная, что стоимость его невелика и будет падать год от года? А зачем? Пошутил? Или это какой-то особый сплав?

— Какие уж тут шутки, — улыбнулся я. — Да и никаким особым сплавом там не пахло. Алюминий как алюминий.

Я прислушался к быстро приближающемуся звуку милицейских сирен и похлопал по картонной коробке:

— Вот он — клад… А алюминий выполнял две функции: отвлекал дураков и охранял коробки от воздействия воздуха. Видишь, как сделан тайник? Надежно, добротно, без единой щели для доступа воздуха. А тот воздух, что был внутри, «съел» алюминий. Там был почти вакуум. Коробки сохранились идеально…

Две машины с «мигалками» на крышах остановились возле дома. Мускулистые ребята в форме неторопливо выбрались из них и, подойдя к окну, заглянули в помещение. Я приветливо помахал им рукой:

— Вход со двора. Там открыто.

— А дальше-то что? — заинтересованно поторопил меня иерей. — Какую ценность могут представлять эти коробки?

Я осторожно надорвал картон сбоку. Стараясь не повредить спрятанное между стенками содержимое, снял верхний слой бумаги и уронил на стол небольшой рулон спрессованных временем листов. Белов и Крутин, словно завороженные зрелищем, приблизились к столу.

— Рукописи, автографы, — представил я свою находку. — Дарья Михайловна упоминала о том, что Игонин собирал подобные раритеты… Вот это и есть легендарный клад, который в соответствии с надписью на обороте фотографии «оценит человек эрудированный»…

Белов посмотрел на входящих в комнату милиционеров и чуть слышно застонал.

— Сдается мне, я уже видел этот автограф, — сказал я, осторожно отделяя пожелтевший лист бумаги. — В детстве, когда меня водили в музей. А вот этот принадлежит…

— Вы нас вызывали? — спросил круглолицый сержант, обиженный проявленным к нему невниманием. — Что здесь происходит?

— Любишь Толстого, сержант? — спросил я. — А Чайковского? И Шаляпина любишь? Тогда иди сюда, тебе это будет интересно.

— Что это за гербарий у тебя? — удивился Разумовский, разглядывая разложенные мной травы. — Когда я в последний раз приезжал, ты клад искал, в этот раз какие-то листки-цветочки собираешь… Нашел тогда свою монетку?

— Нашел, — отозвался я. — В полном соответствии с законом подлости: как раз под четвертым камнем и всю изъеденную коррозией. Окислилась насквозь. А то, что осталось, не больше ногтя было да толщиной с газетный лист.

Я сидел на пригорке посреди цветущего луга и сортировал собранные травы, время от 'времени отгоняя не в меру любопытных пчел, заинтересованных разнообразием собранного мной гербария. Разумовский удивленно покачал головой и присел радом.

— Дарья Михайловна тебе привет передает, — сказал он, с опаской поднося к носу метровый стебель, украшенный на конце яйцевидным шаром и словно древняя булава ощетинившийся шипами. — Это что такое? Дурман?

— Дурман обыкновенный, — подтвердил я. — Одно из самых ядовитых растений на территории России. Но в медицинском применении — просто клад. Используется как противоспазматическое средство, особенно при бронхиальной астме. Дурманное масло можно применять наружно при невралгии и ревматизме…

— У тебя ревматизм? — удивился Разумовский.

— У меня невралгия, — ответил я. — После общения с тобой развилась. Шучу, не пугайся, это я недавно на чердаке у соседа целую связку книг по заготовке и применению лекарственных растений отыскал. Обалденно интересно! Только я пока еще на себе пробовать боюсь. Там особые правила приготовления — чуть ошибешься, и ничего уже не болит. Вообще ничего. Половина из них — ядовитая. Вот сейчас ты сел прямо на черную белену. Смертельно ядовита, но отличнейшее болеутоляющее средство — в зависимости от способа приготовления. Как известно, «лекарство отличается от яда лишь дозой». А слева от тебя — горец змеиный, его еще раковыми шейками называют. Обладает противовоспалительным, кровоостанавливающим и вяжущим действием. Применяется при воспалении слизистых оболочек и даже при желудочных расстройствах… У тебя с этим как? А то могу помочь…

— Нет, спасибо, — быстро ответил иерей, отодвигаясь от моей добычи. — Я, Божьей милостью, здоров… рановато ты уехал. Там знаешь какие страсти по поводу нашей коллекции разгорелись? Ого-го! Ученых налетело больше, чем пчел на твой «гербарий». Интереснейшие вещи рассказывали.

Я подобных ажиотажей не любитель, — признался я. — Да и город на меня плохо влияет. Все за «длинным рублем» рвутся, каждый свой клад ищет, чтоб зараз и на машину, и на квартиру, II на дачу, и на двадцать лет вперед хватило. Нет уж, лучше я буду здесь ржавые монетки под камнями искать. В городе все нервозно и дорого, а здесь все бесплатно и интересно. Я же «халявщик»… Ты, кстати, тоже. Я ему клад нашел, преступление раскрыл, а многомиллионное состояние кому досталось? Вот так всегда — кому-то миллионы, а кому-то за часы тяжелейшего труда моральное удовлетворение да монетка под камнем. — Это же все не мне предназначалось. Я лишь посредник. Исполнитель воли.

— Все равно, хоть бы спасибо сказал. Дождешься от тебя, как же… А я на одну только госавтоинспекцию месячную зарплату грохнул. Знаешь, что это такое? — показал я ему густую «метелку» из нескольких растений.

— Конечно знаю. Конский щавель.

— Удивительнейшая штука. В зависимости от дозы оказывает вяжущее, закрепляющее или слабительное действие. Лечит около дюжины недугов. А такой невзрачный на вид. Что с Беловым и Крутиным?

— Крепко держатся за свои показания. Следователи только диву даются. Я сейчас к тебе заходил, Лена просила передать, чтоб ты поторопился. Обед уже готов. Я тоже изрядно проголодался.

— Я тебе отвар из ольховидной крушины дам, — пообещал я. — Для поднятия аппетита. Могу также настой из свежеобработанной крушины предложить…

— Сам пей! — обиделся иерей. — Я во всех этих травках-муравках не сильно разбираюсь, но какое действие вызывает отвар из крушины, еще помню. Тем более из свежеобработанной.

— Да, — согласился я, — пургену тут делать нечего. Ты зачем приехал, а?

— Как зачем? — отвел глаза в сторону иерей. — Проведать вас… Живы ли, здоровы ли… Привет от Дарьи Михаиловны передать. Лене банку трехлитровую липового меда привез. Пирог с брусникой вам Алена передала. Рыбы вяленой привез…

— Рыбы? — переспросил я. — Вяленой?

— Вяленой, — подтвердил иерей. — Рыба, правда, не от меня… От Игната…

— Ах от Игната! — «обрадовался» я. — Ну тогда конечно. Раз от Игната. С Игнатом мы друзья с детства… Ты мне лапшу на уши не вешай! Кто такой Игнат? Я его знать не знаю. С чего это он мне рыбу передавать станет? С каких-таких интересов?

— Да без всяких интересов, — заверил Разумовский, клятвенно складывая руки на груди. — Целый мешок подарил. Я отбивался, как швед под Полтавой, но его же не переспоришь. Хороший мужик Игнат. Рыбак. Он в соседней деревне живет. А брат его в городе. Правда, помер его брат с месяц назад… Здоровенный мужик был и не болел никогда, а тут взял и помер. Жену оставил с двумя детьми маленькими. А у той тоже никого. Единственный кормилец муж был. В общем, бедствуют сейчас. Милиция говорит, что криминала не усматривает. Но очень уж странная смерть. Вот интересно мне: есть ли на свете такие травки, чтоб можно было ими человека отравить и следа в организме не оставить?

— След всегда есть, просто для этого нужно знать, что искать, — сказал я. — Есть такие отвары, которые могут любого судмедэксперта в недоумение привести. Я тебе сегодня за обедом один такой продемонстрирую.

— Вот я так и знал, что есть! — обрадовался Разумовский. —

А то уж больно подозрительно: после его смерти какие-то парни уже раз пять приходили, требуют отдать какие-то авизо или распрощаться с квартирой. А куда же ей с детьми-то малыми податься? Не на улицу же. Сроку ей две недели дали, так что не волнуйся, времени у нас еще много. Во всяком случае, отобедать, не торопясь, мы успеем…