Следуя высшему замыслу

Глава 3. Второй урок Анугиразуса

Космический бой выглядит совсем не так, как показывали в старом кино. На деле это явление либо чрезвычайно долгое и скучное, либо чрезвычайно быстрое и неожиданное. Ни тебе гигантских космических кораблей, едва обшивками не касающихся друг друга в суровом бою, ни тебе абордажных челноков с сотнями десантников, ни тебе множества пушек по бортам, как у фрегатов семнадцатого века.

Реальность оказалась всё же реалистичнее выдумки как талантливых, так и бесталанных творцов далёкого прошлого. Законы физики, военная доктрина, расстояние боя – всё это вносило свою лепту в набор вооружений. Не было никаких пушек на бортах, планирующих бомб, мин. Лазеры, ракеты, торпеды, радиоэлектронная борьба – вот что было.

Наш корабль стоял возле сторожевой станции, ждал, пока два сопровождающих нас эскадренных торпедоносца отразят нападение вездесущих лацертианских пиратов. Врагов было четверо, корабли примерно того же типа, что и наши. Бой был бы неравный, не будь экипажи наших боевых кораблей отлично выучены.

У нас паники не было. Явление это обычное, на самом деле. Народ уже давно привык. В конце концов, даже если вдруг эсторносцы уничтожат, побитый враг ни за что не уничтожит сторожевую станцию. Я вынес свой разум далеко за пределы корабля и пытался на расстоянии ощущать все возмущения в вакууме.

– И что ты чувствуешь? – спросила Света, лежавшая рядом со мной.

– Лазеры, ракеты, торпеды. Всё как обычно. Ничего нового. Всё идёт одновременно и быстро, одновременно и очень медленно. Скукота.

– Но зачем тогда ты смотришь? Неужели ты что-то видишь за те многие десятки тысяч километров?

– Нет. Но я чувствую. Чувствую, как возмущаются щиты каждому попаданию, чувствую, как торпеды пробивают в них бреши, как рвут на части обшивку, сеют пожары, собирают лацертианскую жатву, разрывая их на части, ломая им кости…

– Вить, у тебя кровь, – испуганно сказала Света. – Из глаз.

Я цокнул языком.

– Чёртова анугирская физиология. Вытри кровь, пожалуйста. Похоже, мне не стоит столь подробно описывать то, что я чувствую. Дракону-карателю это нравится.

«Нет, не анугиру, которого ты называешь драконом-карателем, – заговорил Анугиразус. – Он, без сомнения, тоже был бы рад. Но эта мысль твоя, и именно ты получаешь потаённое удовольствие».

«Удовольствие? С чего ты это решил?»

«В тебе бушует ненависть. Ты ненавидишь врага. Ты рад тому, что враг умирает. Кто-то мгновенно, кто-то в страшных муках – но тебе не сильно важно. Ты удовлетворён, когда чужое тело испускает дух, а разум устремляется в пятый мир-измерение».

«Ты прав лишь в слове «удовлетворён». Да, я и правда удовлетворён, что эти убогие ящерицы, не построившие государства аж за сотни лет космического существования, никому больше не навредят. Я, однако, радуюсь, не мучениям, а жизням, спасённым от их чешуйчатых лап».

«Но разум твой говорит мне, что ты рад их мучениям. Нити разума, которыми я искусно могу играть, никогда не обманывают».

«Не манипулируй мной, Анугиразус. Мой разум состоит из трёх частей, мне это давно известно. Если треть моего разума чему-то там и радуется, остальные две трети вполне себе спокойны. Я не собираюсь потакать ей. Буду честен, я был бы рад даже избавиться от неё».

«Впервые вижу, чтобы кто-то так рьяно отказывался от своей уникальной сущности. Знаешь, что бывает с существами, которые живут без трети мозга?»

«Ничего хорошего, я уверен. Но суть ведь не в этом. Мне мерзка сама ваша философия – жестокая, беспощадная, человеконенавистническая. Как мне нужно относиться к тем, кто ненавидит меня всем сердцем? С любовью? С трепетом? С уважением, да? Я же до сих пор чувствую, как эта треть разума хочет сожрать меня только лишь потому, что я человек».

«Жди нашего следующего урока, Чудов. Мне больше нечего тебе сказать. Не поймёшь».

– Ты нахмурился, Вить, – сказала Света. – К тебе опять приходил Анугиразус?

– Да. Намеревается дать мне очередной урок. Видимо, хочет, чтобы я уверовал в то, что анугирская треть вовсе не хочет меня убить.

– А разве она пытается?

Разум продолжал висеть в космосе, но тело рефлекторно чуть поёжилось. Это был не мой рефлекс, чужой. И означал он призыв сказать правду.

– Нет, – ответил я честно. – С тех пор, как я возродился, не пытается. Абдоцерий погиб тогда вместе со мной. Но кровь дракона-карателя всё равно радуется тому, чему нормальный я радоваться бы не стал. У неё другая суть. Та, которую я не хочу принимать.

– Я бы тоже не стала принимать дар дракона-карателя. Любой, особенно завязанный на их крови. Нужно искать способ бороться с этим наваждением.

– Знаю. Но будет тяжело бороться с тем, что сидит у тебя в самой подкорке.

– Давай лучше поговорим о другом. Чего нам обсуждать столь нервные темы?

– Так и поступим. Что у тебя на уме?

Света немного поразмышляла.

– А помнишь, как мы с тобой обсуждали наше семейное будущее? О том, как мы оба изъявили желание иметь двух мальчиков? Я размышляла над этим. И пришла к выводу, что хочу родить их не в обличии человека, а в обличии драконицы.

Виду я не подал, но мысленно такое желание на мгновение повергло меня ступор.

– С чего вдруг?

– Знания моей второй сущности подсказали, что организм русской драконицы гораздо лучше приспособлен для вынашивания детей и родов, чем человеческий. Хочешь поведаю?

– Валяй. Может, аргументы и правда будут значимые.

– Тогда слушай. Во-первых, важно отметить удивительную выносливость и высокий болевой порог благодаря выработанной сотнями миллионов лет эффективной гормональной системе. По сути, драконица почти не замечает ни беременности, ни самих родов, ей не нужны никакие обезболивающие препараты, дополнительное наблюдение и тому подобное.

– Да не то чтобы это в наше время такая уж проблема. Препаратов у нас много, все эффективные и безопасные.

– Но ведь лучше, когда твой организм справляется с такими вещами сам, не правда ли? Тебе же, вон, при частых кровотечениях не нужно кровеобразующие препараты вводить. У тебя органы работают во много раз эффективнее, чем у человека.

– Нехороший пример. Если бы мне предложили не истекать кровью при любой радости, но при этом иметь человеческую кровеобразующую систему, я бы без лишних слов лишился таких преимуществ. Есть что-то ещё?

– Конечно. Во-вторых, что мне нравится больше всего, у русской драконицы есть специальный орган для хранения приближенных к идеалу гамет родителей: от женщины берутся яйцеклетки с наилучшим набором генов, а от мужчины – сперматозоиды. И всё это хранится в идеальных условиях до востребования. Представляешь? В России нечто подобное, но искусственное, тоже есть, но, во-первых, это пока очень дорого, а во-вторых, есть немалый шанс ошибки. А у русских драконов это часть системы размножения, работающая безошибочно. Разве это не чудо? Разве не прекрасно, что у нас могут появиться самые красивые и самые способные дети, лишённые вредных мутаций, уродств и психологических девиаций? Во всяком случае, лишённые их настолько, насколько возможно с нашим набором генов.

– А вот это уже хорошее свойство. Здоровые дети нам очень и очень нужны. Но что там с совместимостью человека и дракона?

Я почувствовал, как Света посмотрела на меня с хитрецой. Её ответ, однако, был прям и честен:

– Её нет. И не может быть. Ни физической, ни генетической.

– Неужто? Со Светой-драконицей я в третьем мире-измерении был ещё как совместим. За исключением генетики, само собой.

– Глупенький. Всё вышеперечисленное относится только к драконам в полном понимании этого слова, а не к их очеловеченному варианту. Очеловеченный дракон лишён преимуществ полноценного и получает уязвимости человека. Он нужен для совершенно других задач, среди которых размножения и близко нет.

Я усмехнулся.

– Дожили мы. Всю жизнь думал, что человеком буду, жена и дети у меня будут людьми, а тут вона как вышло.

– А я, по-твоему, что, не человек совсем?

– Не-а. И я отчасти не человек уже как два с половиной года. Уже на другой ступени с тобой стоим. Это я так, ретроспективно размышляю. Ты ведь сама говорила – мир слишком живой, чтоб к нему слишком сильно привыкать. Привыкну и к тому, что жена моя – наполовину драконица, и к тому, что придётся мне зачинать детей-драконов. Ко всему привыкну. Папе твоему тоже бы привыкнуть к тому, что, пожалуй, самые достойные для него собеседники – это драконы, а не люди.

– Ещё бы вызволить его из анугирского плена. Не думаю, что его так просто отпустят. Насолил он им ещё как. А потом его надо ещё убедить, что одни драконы – хорошие, а другие – плохие. Почти невозможная задача, согласись.

– Что правда, то правда. Да и то, думаю, мы не преуспеем. Всё равно будет на нас косо смотреть, видеть в нас тех, кто заставлял его учиться энерговедению и хотел влить ему драконью кровь.

– Да уж, в чём папе не откажешь, так это в упорности. Мама говорила, что на войну он ушёл немного наивным и умеренно весёлым, а вернулся оттуда серьёзным и целеустремлённым. Но доброты не утратил. Сила в этом была у него, что он интерес к жизни никогда не терял. Думаю, я бы сломалась за миллионы лет среди драконов и встала бы в их ряды. А папа не сломался, продолжил свою линию гнуть. С одной стороны, отличное качество личности, с другой…

– А с другой, Сергею Казимировичу стоит поучиться добрососедским отношениям и не зыркать с подозрением на каждого дракона только потому, что он принадлежит этому роду, а не человеческому.

– Трудно не согласиться. Нам явно будет, чем заняться, когда он вернётся к нам.

– Тут лучше применить слово «если», а не «когда». Мы с тобой только недавно обсуждали дурной нрав драконов-карателей, очень «трепетно» относящихся к своим пленникам.

– И всё же интересно, над папой измываются так же, как и над порочным из Великого Хранилища Порока, или пытаются с ним о чём-нибудь договориться?

– Как-то слишком спокойно ты об этом говоришь. Но вопрос хороший. Всякое может быть, ведь Сергей Казимирович – сильнейший энерговед человечества. Такая сила каждому нужна. Но, думаю, если он прознает, что Анугиразус хочет обратить его сына и, соответственно, твоего брата в дракона-карателя, то никогда в жизни не захочет сотрудничать.

– Что, прости меня, он хочет сделать?!

– Обратить Ивана в дракона-карателя. Разве ж я не говорил?

– Вот же змей треклятый! Прямо-таки уцепился драконий род за нашу семью. Папу и меня себе, значит, русские драконы забрали, а Ваню – драконы-каратели? Надеюсь, хоть маму себе никто не забрал.

В этот миг я вдруг почувствовал похожую на смех вибрацию внутри разума. На секунду стало не по себе, но следом я спросил:

«А чего это ты усмехаешься, Анугиразус? Неужто хочешь всю коллекцию Омаровых себе собрать? Матушку моей жены, я так понимаю, ты всё-таки себе забрал, да? Ну? Чего ты молчишь? Отвечай».

Но Анугиразус сохранял молчание. Молчание гаденькое, хитренькое, пробуждающее в душе злобу.

«Ну ничего, ничего. Поговорим об этом ещё».

– Я надеюсь, что ничего подобного. Думаю, лучше уж вечная смерть, нежели служба на благо драконов-карателей.

Теперь я почувствовал иное возмущение, словно кто-то растянул сухие губы в улыбке то ли злой, то ли насмешливой, то ли угрожающей. Говорить ничего не стал, лишь прикусил губу.

– Я тоже так считаю. Разумеется, надежды нет, что её можно вернуть. За миллионы лет её разум, скорее всего, просто-напросто распался.

И вновь это возмущение. Улыбка и смешки словно начали переходить границу откровенно гадского смеха.

«Тихо, Анугиразус! Мне уже ясно, что ты просто не можешь сдержать своё злорадство. Но можно хотя бы смеяться по-злодейски где-нибудь в другой точке моего разума, которую я не почувствую, а?»

Ответом послужило ещё большее возмущение разума. Похоже, Анугиразус получал невероятное удовольствие от посылания мне непрозрачных намёков. При этом он молчал, как рыба. Что уж тут сказать, принципиальный подход. Сказал же, что говорить со мной пока не о чем, вот и не говорит.

– Тебя что-то беспокоит? – спросила Света. – Твой разум словно возмущён.

– Нет, нет, ничего. Просто подумал кое о чём.

То была наглая ложь. Но ложь то была с благим намерением. Она не является пороком. Лучше мне пока не будировать Свету намёками Анугиразуса. В конце концов, мне с драконами-карателями ещё союз заключать. Нечего мне сейчас настраивать своих приближённых друг против друга.

***

Передо мной вновь раскинулся чудесный луг. Я сидел и ждал, когда явится Анугиразус. Размышлял.

От «даров» Мутаръягира пришлось отказываться долго, в течение целого часа. Я не отступался, равно как и он. Ох и упорный же этот Мутаръягир! Все свои силы он бросил, лишь бы поместить мне в разум крамольную мысль, что вливать мне кровь – это абсолютно безопасно.

Урок Анугиразуса я выучил хорошо – я действительно заметил нестыковки, подавляющее большинство из которых было тщательно скрыто. Я говорю не про традиционные фразы, а-ля «ты – мне, я – тебе», о которых Анугиразус упоминал, а про настоящие противоречия, осознать которые можно, лишь сложив все фрагменты в единую картину. Завуалированные намёки, уходы от темы, даже действующие на саму подкорку сознания угрозы – иными словами, целый набор. Совсем как у дипломатов. Мало того, Мутаръягир ещё и пытался заставить меня почувствовать себя виноватым за мой осознанный выбор. Логично, но, чёрт возьми, подло.

Я устал. Сильно. Не хотелось вновь формировать осознанное сновидение, хотелось просто пустить разум в вольное плавание, даруя ему максимальный отдых, но Анугиразус настоял на очередном уроке.

Не хотелось ни летать, ни размышлять, ни даже просто ложиться на живот. Я просто сидел и тупо глядел на чуть колышущуюся на ветру траву. Зелень перед глазами влияла на разум благотворно, потихоньку возвращая мыслям собранность.

Странно вообще, что Анугиразус может задерживаться – он же у меня в голове сидит. Или выжидает чего?

Чу! Кажется, упомянутая мной личность уже рядом.

– Что, утомился? – заговорил Анугиразус. – Это ещё ничего, вот настоящие, а не учебные, переговоры утомляют так, что ты бы посередь них в сон свалился.

– А что, это были всего лишь учебные переговоры?

– Почти да. Мутаръягир, как и я, стоит на стороне Упадка. Мы нередко помогали друг другу, цели у нас во многом общие. Включая борьбу с пороком. Икватаги – созданный им биологический вид – невероятно талантливые шпионы.

– Что-то мне подсказывает, что если тобой заинтересовался Упадок, то это совершенно дурной звоночек.

– С чего ты взял? Разделение на Порядок и Упадок – лишь условное явление, призванное разделить первый мир-измерение на два противоборствующих лагеря. Считается, что страны, исповедующие Порядок, размышляют о возвышенном, что они моральны, что они ратуют за прогресс. Считается также, что страны, исповедующие Упадок, мыслят только низменными материями, что их мораль дика, что прогресс для них – повод для тяжелейшей аллергической реакции. Высшие существа дали вам это знание. И они вам солгали.

– А подробнее можно? По поводу лжи.

– Конечно можно. Ради этого я и собрался провести второй урок. Слушай внимательно, выпрямись. Тебе нужно, слушая меня, держаться гордо, выпятив грудь, а не сгорбившись. И крылья с пола подними.

Кое-как я выполнил сказанное Анугиразусом, пусть и со скрипом в суставах. Стало немного проще. Теперь я действительно был готов слушать.

– Я поясню на примере из вашей, человеческой истории. Упрощённо, разумеется, ты и так уставший, не сможешь анализировать слишком глубоко. Ты прекрасно знаешь о Древнем Риме, о цивилизации, выросшей в горниле постоянных войн, покорившей множество народов, захватившей и разрушившей множество городов, построившей множество монументов. Умелые воины, талантливые полководцы, эффективные управленцы, передовые на тот момент технологии, глубокая философия – это то, чего нельзя не признать, говоря о Древнем Риме. Человечество буквально зиждилось на этом центре, одном из нескольких. Скажи мне, Чудов, на что это больше похоже? На Порядок или на Упадок?

– На Порядок, конечно. Строительство, развитие, философия – всё это черты Порядка. Впрочем, у них было рабство, а это уже не очень сильно похоже на него.

– Значит, идём дальше. Время шло, Рим захватывал всё больше и больше территорий. Народ богател и уже не очень сильно хотел идти воевать и умирать за империю. Как итог, в армию нанимали так называемых «варваров» - тех, кого римляне считали чужаками. Пока варвары резали друг друга на краю империи, граждане захотели panem et circenses – хлеба и зрелищ. Как итог, народ потом не шёл на великие свершения, ибо ему большего для жизни и не требовалось, а правители ради политических амбиций только рады были подавлять это желание. Гладиаторские бои, утоление голода бесплатным хлебом, а жажды – кислым вином, сумасброды-императоры, тратящие ресурсы не по назначению, хиреющая философия и ослабление армии перед лицом угрозы со стороны тех, кого они называли варварами – на что это больше похоже? На Порядок или Упадок?

– А это уже похоже на Упадок. Я догадываюсь, к чему ты клонишь, но всё же поведай – в чём суть? В том, что Порядок и Упадок, по сути, могут быть характеристикой истории одной и той же страны?

– Да, именно так. Не существует «ужасных» государств Упадка, где царит лишь нищета, болезни и разврат. Не существует и «благословенных» государств Порядка, где существует только богатство, целомудрие и абсолютная мораль. Как Порядок может быть рабовладельческим, так и Упадок – утопичным. Именно поэтому разделение на Порядок и Упадок – условное. Оно подобно упаковке из-под конфет, если проще истолковать мои слова. Оно не характеризует содержимое, не отражает ни аромата, ни вкуса, ничего. Для глупцов разделение – лишь повод для ненависти. Для умных – повод задуматься о сути бытия.

– И какова же она – эта суть? В том, что нет простого разделения на чёрное и белое? Так это каждому известно.

– Это известно тебе, человеку, родившемуся в государстве, где Порядок, дарованный вам Владимиром, постепенно исчезает. Но ведь ещё жалкие полвека назад вы пылали яростью к любому представителю любого государства, не присоединившегося к Порядку. Едва не рассорились с арабами, хотели раньше времени развеять Стену Владимира. Что ж это было, как не слепая вера в то, что мир делится на чёрное и белое? Представь себе, что было бы, останься Владимир у руля власти над вашей страной, а не поступи он мудро, исчезнув, ничего не сказав, посеяв зерно сомнений в мыслях народа? Вам показалось, что вас предали, но вам не хватило знаний понять, что вас спасли. Спасли от вечной войны с соседями, спасли от постепенной гибели, спасли от судьбы Древнего Рима. Вам позволили сделать то, чего никогда не позволяют сделать слабым и жалким – сделать самостоятельный выбор. Понимаешь, Чудов? «Предательством» Владимир сделал вам, пожалуй, самый большой комплимент, какой только мог. Не мобилизацией промышленности, не вдалбливанием в подкорку сознания идеологии, не дарованием защиты от смертельного врага, а тем, что позволил вам самим выбирать, по какой дороге вам идти.

Я опустил взгляд на траву и в раздумьях стал потирать подбородок. Мысль складывалась в моей голове сама, мне даже не приходилось допускать иные трактовки. Я с нетерпением ждал, когда Анугиразус продолжит.

– Семьи Владимира и Евгения генетически различны, несмотря на схожесть внешнего вида, но они считают друг друга самыми близкими союзниками. Когда-то давно они назывались аргисанарами. Ты знаешь перевод этого слова, оно означает «драконы, творящие энергией родства, любви и привязанности». Оно всецело характеризует их сущность – они создают крепкие непорочные семьи, окутывают детей искренней родительской любовью, учат их всему, что знают сами, а затем, ключевое, отпускают детей в свободное плавание, даруя им выбор, в какое русло им направить собственную жизнь. Когда Евгений обнаружил ваш народ, он обрёл с вами связь. Можно сказать, он вас «усыновил», стал опекать, стал ассоциировать жизнь вашего народа с собой. Исчезни вы с Земного шара, горе сильно навредило бы ему. Он вместе со своей семьёй принял новое название – русанары, или русские драконы, а затем убедил так же назваться и брата, когда стало ясно, что ему суждено покровительствовать будущей Российской Федерации Планетарных Комиссариатов. Владимир, став «отцом» вашего народа, исполнил свой долг – окутал вас любовью и заботой, научил всему, что знал сам, а затем отпустил вас. Он знал о наказе Пенутрия до последнего держаться за вас, до последнего продвигать Порядок, воевать со всеми, ибо в войне рождаются самые интересные истории. Но Владимир, как и Евгений, увидел в вас не просто существ, над которыми можно проводить мыслимые и немыслимые эксперименты, а сыновей, достойных его опеки и его мудрости. Это было проявление настоящей, непорочной любви.

– А Евгений? Ты ничего не сказал про Евгения.

– Если Владимир уже прошёл все ступени «отцовства», то Евгений всё ещё находится на той ступени, на которой родитель опекает ребёнка, не даёт его в обиду. Он ещё даже не начал учить ваш народ мудрости. Но зато он прошёл все эти ступени в твоём случае.

– Поведай. Очень интересно.

– Хорошо, что тебе интересно, ведь это повергнет тебя в раздумья. Вспоминай, Чудов. Помнишь миг, когда при первой вашей встрече окружение стало принимать чудовищные формы? Тогда и правда я повлиял на твой разум. То было действие по сценарию Пенутрия, так и должно было случиться. Но влияние то должно было тебя сразу же подстегнуть к действию. Евгений, видя чрезмерные страдания твоего разума, не позволил нанести слишком большого вреда, он защитил тебя, не доведя до критической точки. Именно поэтому мне потом пришлось пользоваться другими методами, чтобы поставить на твоём разуме отпечаток.

– Хм. Допустим. Давай-ка дальше.

– Продолжаем. Он учил тебя всему, что знал, с помощью Светланы Омаровой. Он надеялся, что вы не влюбитесь друг в друга, надеялся, что твоя принципиальность и запрет Омаровой на построение отношений сработают, что вы не станете друг для друга мужем и женой, ведь это повергнет вас обоих, в случае твоей запланированной гибели, в пучину страданий, которых он не хотел допускать. Потому он и совершил тот эмоциональный поступок, пытаясь наказать тебя и Омарову за отступление от продуманного им сценария. Он вовремя прислушался к своему разуму, не дал случиться непоправимому, пусть и, выражусь вашим языком, всё же умудрился наломать дров. Разделение разума твоей жены, без сомнения, усилило её, но одновременно повышало риск на то, что она будет сильно страдать. Евгений не хотел этого, но ему пришлось принять это. Потому он и позволил Светлане-драконице отправиться вместе с тобой на Ахтургир.

– Да уж, неловкая тогда ситуация получается. Я ведь до сих пор не простил его за тот поступок. А сейчас неудобно совсем. Звучит это всё так, будто он хотел, как лучше, но логика намерений оказалась слабее логики обстоятельств.

– Именно так, Чудов. Но не мне давать тебе совет, прощать его или нет. Тебе уже даровали священную возможность выбирать свой путь самостоятельно. Не мне его тебя лишать.

Сердце вдруг ёкнуло. Анугиразус сказал это без тени привычного укора, ненависти и насмешки. Нейтрально, да, но нейтральность эта была красочнее любых иных эмоций.

– Но это ведь ещё не всё, верно?

– Да, осталось совсем немного до кульминации. Евгений отпустил тебя ровно в тот момент, когда ты отправился в Красную Крепость – город Владимира. Он окружил тебя опекой, даровал тебе знания, пусть и отнюдь не полные, а затем позволил самому влиять на свою судьбу. Он даже дал тебе инструмент – устройство для переливания анугирской крови, чтобы ты сам решил, нужна ли тебе эта сила или нет, хочешь ли ты рискнуть или нет. Он не понадобился, потому что мы сами предложили тебе такой вариант. И ты согласился. Ты не смог тогда понять, чем тебе это грозит. А мог и не согласиться. И история пошла бы совсем по-другому, ведь только лишь благодаря нашей крови у Ивана Омарова получилось вытащить из твоего разума Сергея Омарова. Может быть, ты бы даже выжил после нашей дуэли, ибо старший Омаров – невероятно талантливый воин. А может и не выжил бы. Всё бы зависело тогда только от тебя. Впрочем, история сослагательного наклонения не знает.

Анугиразус подошёл ближе и посмотрел мне прямо в глаза. Взгляд абсолютно нейтрален, как и голос, которым он подавал урок. Однако значение этой нейтральности я придавал тогда очень серьёзное.

– Не существует никакого Порядка и Упадка, Чудов. Высшие существа идут только своим путём, не обременённым иными ограничениями, кроме тех, которые на себя высшие существа накладывают изначально. Почти каждый из нас, кто является Покровителем какого-нибудь народа, уже давным-давно отпустил своих «сыновей», и они поступают так, как решат они и только они. Хотят строить – строят. Хотят развивать философию – развивают. Хотят разрушать – разрушают. Я и с англо-немцами так же поступил когда-то давно. И даже Пенутрий им не указ, ибо он уже давным-давно отпустил всех нас, даровав свободу воли. Он всего лишь следит за мирами-измерениями, иногда давая поручения. И тебя он тоже отпустил, Чудов. Тебе дали право и сопрягли с ответственностью. Хочешь умереть – ложись прямо сейчас на траву и умирай, разрывай свой разум на части. Хочешь совершить геройство – встань и сделай. Хочешь поразмыслить – остановись и размышляй. На этом второй урок я считаю оконченным. В него я вместил и поучительную историю – твою историю, ибо нет ничего поучительнее, чем совокупность наших собственных достижений и ошибок. Учись пользоваться возможностями, Чудов. Тогда и только тогда ты сможешь называть себя по-настоящему независимым существом. Высшим существом.

Я не успел ничего сказать – Анугиразус растворился в воздухе. Хотелось многое спросить как по сути урока, так и по поводу матери Светы. Но не срослось. Похоже, придётся дожидаться следующей возможности. Я закрыл глаза и погрузил разум в неконтролируемый сон.

Меня удивляла столь резкая смена отношения Анугиразуса ко мне. Ещё совсем недавно он искрился злостью и презрением, но сейчас он говорил абсолютно нейтрально. Обычно столь быстро своё отношение к тому, кого ты недавно считал врагом, не меняется. Но и нестыковок в его словах я не нашёл. Он не исторгал из себя ненависть к человеческому роду, не выдавливал из себя оскорблений, не кичился своим статусом карателя. Нет.

Он просто рассказывал мне то, что знал сам. Нейтрально и беспристрастно, так, как это делают учителя в школах и училищах. Но вдруг мне пришла в голову иная мысль – а не нахожусь ли я сейчас на той ступени, на которой подопечного учат всему, что знают?

С одной стороны, разумеется, я не имею понятия, как растят своих детей драконы-каратели. Не думаю, что у них всё так же, как и у русских драконов. Однако передача опыта – в этом нет сомнений – есть у любых существ, тем более высших.

Понимание постепенно росло во мне, подобно снежному кому. Вспомнилось сразу и то, что разум мой состоит из трёх частей, одна из которых – анугирская. Причём не абы какая, а принадлежащая самому Анугиразусу. Во мне – треть его. Я – на треть он. Неужели он учит меня для чего-то конкретного? Очевидно! Но так ли это хорошо? Это хороший вопрос. А плохо ли это? Тоже вопрос хороший.

Некая мысль постоянно стучала в мой разум, но всё никак не могла оформиться в осмысленное предложение. Я чувствовал только то, что она говорит постоянно повторяющееся «Я… Я… Я…». Выстукивает некий ритм, подобно маршевому барабану.

Надеюсь, вскоре эта мысль соберётся в нужный мне смысл. А пока пусть лучше мой разум остынет. Слишком тяжёлый выдался денёк.