Следуя высшему замыслу

Глава 4. Третий урок Анугиразуса

Новый Рим встретил нас ночными огнями и приятным морозцем. Город этот, как и подобает любому современному населённому пункту с населением больше полумиллиона человек, впечатляет технологичностью: тут тебе и беспилотный общественный транспорт, и почти идеальная система слежения за правопорядком, и огромные строения, и красивая дорогая архитектура, и множество людей, одетых в износостойкие одежды, и множество прочих деталей, говорящих о том, что здесь царит порядок и благополучие.

Люди воодушевлены – совсем скоро здесь наступит новый 2371-ый год. В России он уже наступил, но итальянцы, в силу некоторых разночтений, немного отстают. Повсюду горят разноцветные огни, на рекламных щитах красуются пожелания гражданам всего наилучшего вперемешку с новогодними скидками, в некоторых местах стоят пышные ёлки, украшенные настоящими стеклянными игрушками.

Света заблаговременно озаботилась нашим пребыванием в столице Итальянской Межзвёздной Федерации и присмотрела номер в хорошей и одновременно средней по цене гостинице. Исключительно на всякий случай, если вдруг придётся задержаться. Находилась она неподалёку от одной из достопримечательностей – Главного Театра Нового Рима. Именно к этому месту меня сейчас и манила тонкая ниточка энергии.

– Ожерелье сейчас внутри этого театра, – сказал я Свете. – И Анугираза наверняка тоже.

– Хм. И чего бы ей там делать? Решила посмотреть какое-нибудь представление? Или же она сама принимает в нём участие?

– Не знаю. Но что я знаю наверняка, так это то, что она вряд ли живёт там. Давай подождём. Посмотрим, куда она поедет. И мы поедем за ней.

Ради высокой маневренности в черте города и за его пределами я взял напрокат «Урал». Разумеется, я говорю не про старинный грузовик родом из двадцатого века, а про современный универсальный автомобиль, который Россия в том числе продаёт дружественным странам. Машина надёжная, удобная, проходимая и быстрая. Как раз для любой ситуации, какая только может произойти во время поисков Анугиразы.

Хитрого в её поисках, однако, ничего не было. Было разве что утомительно – пришлось прождать целых шесть часов, пока она соизволит выйти из театра и устремиться куда-то за город.

– Собирайся! – крикнул я засыпающей Свете. – Выдвигаемся. Анугираза уезжает.

Через две минуты мы уже ехали по заполненным машинами улицам. К чести итальянцев замечу, что улицы у них чистые и ухоженные. Не то что в городах Корпоративного Человеческого Союза, где о таких вещах заботятся по-разному от района к району. Хотя и те, и другие – бывшие европейцы.

Автомобиль, на котором ехала Анугираза, остановился возле крупного современного двухэтажного поместья. В нём не было ни капли старины, архитектура его была угловатой и практичной, на улицу смотрело множество окон. Само поместье окружал высокий забор.

– Что будем делать? – спросила Света, когда я остановил автомобиль неподалёку. – Просто войдём? Так там ворота с системой безопасности. Вряд ли нас пустят.

– Сейчас поразмыслим.

Я вырвал сознание из тела и возвысился над поместьем. Что ж, перелезть через забор – не вариант, система безопасности сразу нас заметит. А нужно ли перелезать? Что ж мы, воры какие-то? Можно ведь просто постучать. А там уж как пойдёт.

– Не будем пока ничего выдумывать. Пойдём, попробуем пройти по-хорошему.

Вышли из машины, подошли к воротам. Экран, с помощью которого можно отправить запрос на вход лично владельцу, сразу же заблокировался и показал надпись: «Доступ запрещён». Я усмехнулся.

– Ха! Быстро нам обрубили самый законный вариант попасть в это поместье.

– Анугираза точно там?

– Да точно, точно. Попробуем перелезть, значит?

– Постой. Я чувствую кое-что. Вот, смотри, там, – Света показала ниточкой энергии на точку внутри территории поместья. – Это охранная система. Перелезем – нас сразу же сожгут.

– Хм. Действительно. Странно, что я сразу не почуял. Ну и ладно, есть у меня другая идея.

Я чувствовал разум ровно одного постороннего существа в ближайшей округе. Как раз около него и находилось ожерелье. Но это был совсем слабый разум, он вряд ли принадлежит дракону-карателю. Попробовать «постучать» в него всё же стоило.

Как только ниточки энергии потянулись к нему, минуя все препятствия, я вдруг почувствовал мощнейший поток энергии, мгновенно охвативший меня. Разум мой воспылал, но крикнуть не получалось. Телом я стоял как вкопанный, но мозг кипел. В голове прозвучал вопрос на анугирском языке:

«Ха цух я́ллих, маль хомин?»

Отнюдь не сразу я понял, что от меня требуется. С каждой секундой раздумий чужие «щупальца» сжимали мой разум всё сильнее и сильнее. Полминуты, и я буду мёртв.

В тот миг мне повезло, что воспоминания не подвели меня. В голове сразу всплыла одна фраза, которую драконы-каратели нередко повторяли.

«Я́ллих – ма́ра, кта́ри маль Пе́нутр хти́да» – ответил я быстро. Фраза означала: «Время – ценность, которую даровал Пенутрий».

Меня тут же отпустило. Тело лишь шелохнулось.

«Ахль юхдилля, – произнёс голос анугирскую фразу, означающую высшую степень радости и удовлетворения. – Ты можешь войти. Вместе с Омаровой. Но ни с кем более. Я на втором этаже».

«Со мной больше никого нет. Нас только двое».

Дверь открылась.

– Ух ты! Неужели смог поговорить? – спросила Света.

– Нет. Точнее, да, но там посложнее вышло. Заходи скорее.

Убранство поместья впечатляло богатством, но сейчас я на него особого внимания не обращал. Мы стремились на второй этаж, чтобы увидеть ту, за кем приехали.

За пустым обеденным столом сидела одетая в аскетичную одежду высокая женщина с острым взглядом и высоко поднятой головой. Лицо её было твёрдым и благородным, длинные тёмные волосы лежали на её плечах, а тело было подобно песочным часам.

– Кажется, я позволила войти только тебе и Омаровой, Чудов, – сказала она с идеальной дикцией и не скрывая нотки самоуверенности. – Очень невежливо с твоей стороны испытывать терпение и добродушие старшей анугирской драконицы. Присаживайтесь.

Я нахмурился.

– Не понимаю.

Анугираза посмотрела на меня с хитрецой. Но хитреца эта была не гадкой, а скорее любопытной.

– Ты всё прекрасно понимаешь. Просто ещё не догадался.

– Неужто я привёл с собой хвост? Или ты про Анугиразуса в моей голове?

– Второй вариант верен. Но и первый тоже верен, отчасти.

– Я никого рядом не чувствую. Если только в двух километрах отсюда.

– Не утруждай себя лишний раз. Вашей вины тут нет. Тот человек пришёл за мной.

Анугираза повернула взгляд влево, в сторону окна. Я взглянул туда же и удивился – прямо около стекла висела крупнокалиберная разрывная снайперская пуля.

– Тихо, Чудов, не говори ничего, – сказала Анугираза так, словно я, по её мнению, собирался что-то сказать. – Просто почувствуй этого снайпера. Почувствуй, как он до сих пор лежит на своей позиции, как он не понимает, что его собственная пуля скоро поразит совершенно не ту цель, которую он хотел.

Пуля начала медленно поворачиваться в ту сторону, откуда прилетела. Чем-то подобным стреляли и наши солдаты, когда нужно было поразить живую силу или с гарантией нанести ей увечья. Толщина была, правда, чуть другая.

Я и правда почувствовал снайпера. То была единственная душа, находящаяся в двух километрах от нас. Его обмундирование ни в какое сравнение не шло с теми, кого я убил тогда, на фронте. Он пришёл убить Анугиразу налегке, без прикрас, в обычной гражданской одежде, с английской SR-129, всего лишь с одним магазином. Он даже не был энерговедом, его разум был слаб. И порочен.

Анугираза самим разумом поняла мой вопросительный взгляд, когда я обратил его на неё. Одновременно с ним пуля стремительно понеслась обратно к отправителю.

– Никто не будет скорбеть о нём, – сказала Анугираза тихо. – Его разум отправится в пятый мир-измерение и разорвётся на части уже через месяц. Жалкая судьба. Бессмысленная.

Вдруг она перевела свой взгляд на нас. Её человеческие глаза приняли вид драконьих цвета синего пламени.

– Ну а вы? Будет ли кто-нибудь скорбеть о вас, м? Виталий Чудов, убивший моего мужа. Светлана Омарова, дочь ненавистного всем анугирским родом Сергея Омарова. Есть ли у вас достойная причина, чтобы я прямо сейчас не убила тебя, Чудов, и не забрала в плен тебя, Омарова?

– Есть, – ответил я. – Пенутрий наказал мне вернуть тебя обратно в третий мир-измерение, ибо драконы-каратели временно лишились отца. Мы намерены исполнить его волю.

– Помочь одному из самых страшных врагов человечества? – Анугираза подняла бровь. – Смелый поступок, на световой год перешагнувший грань безумия. Может быть, у тебя есть причина более серьёзная, чем просьба Отца Мироздания?

– Да. Я хочу с тобой договориться о союзе. И с русскими драконами – тоже.

– О союзе, значит? Хочешь, чтобы твою страну перестали истязать анугиры? Не бывать этому.

– Я хочу взять под контроль семью Мефоярос, чтобы контролировать её деятельность. Мне не нужен союз со всем твоим родом.

Анугираза лишь отрицательно покачала головой, подчёркивая свою непреклонную позицию. Я пожал плечами.

– Мы это ещё обсудим, Анугираза. Как раз в тот миг, когда вернём тебя обратно. Думаю, тогда ты станешь гораздо более сговорчивой. Евгений, помнится мне, давал Анугиразусу характеристику – он чистой воды зверь, но он не неблагодарное животное. Очень надеюсь, что тебя это тоже касается.

Анугираза смерила меня презрительным оценивающим взглядом и перевела его на Свету.

– Ну а ты? Зачем ты здесь?

– Я сопровождаю своего мужа. Помогаю ему в его стремлении.

– А он что, неизлечимо болен? Не способен справиться без помощи женщины? Беззащитен? Безволен?

На последнее слово Анугираза обратила особое внимание и посмотрела на меня с ещё большим презрением. Я подавил праведный гнев, не позволив крови в очередной раз потечь из глаз. Я молчал, ибо это не мой разговор, пусть и касается меня.

– Нет, – твёрдо ответила Света. – Ничего из перечисленного. Он мой муж, я обязана помогать ему. Обязана защитить его. Равно как обязан защищать меня он.

– Жена… Ха! – Анугираза встала. Послышался тихий хруст, с каким внутри тела меняются кости. – Ты считаешь себя достойной называться женой, не имея ни одного потомка? Али ты не способна родить?

Подходя ближе, Анугираза всё больше и больше принимала облик человекоподобной анугирской драконицы: череп вытянулся в женственно утончённую драконью морду, из спины пробились два сильных крыла, по полу зашуршал длинный хвост, обросший острыми шипами, зацокали мощные когти на ногах, закапала по плитке кровь. Перед нами, низвергая человеческое, восставала ужасающая анугирская красота.

– А может быть, твоя порочность не позволяет тебе родить от мужчины? – Анугираза теперь стояла почти вплотную. – Не позволяет тебе возлечь с ним? Не позволяет тебе отдать своё тело в любовные мужские объятия? Может, ты пытаешься мимикрировать под нормальную?

По тихому помещению пронёсся резкий и звонкий звук пощёчины. Затем простонал отодвигаемый от стола стул.

– Мразь! – воскликнула Света, отойдя на шаг назад. Теперь уже её глаза приняли вид драконьих, окрашенных фиолетовым цветом. – Не смей сомневаться в моей искренней любви к Вите! А если ты считаешь, что я могу возлечь с кем-то, кроме мужчины, то позор твоему поганому разуму!

Я молчал, пусть и был готов вмешаться в любой момент. Это, повторюсь, не мой разговор. Каждый должен уметь защищать себя сам. В этом суть независимости разума. Об этом ещё Сергей Казимирович говорил.

Анугираза даже не коснулась ударенной щеки, не показала взглядом четырёх глаз даже толику оскорбления, а лишь продолжала сверлить им Свету.

– И почему тогда ты не носишь в своём брюхе дитя от его семени? – цедила она сквозь зубы. – Почему до сих пор твои семяприёмники пустуют, а не анализируют без остановки генетический материал?

– Потому что ещё не настало то безопасное время, когда можно заводить детей, – ответила Света злобной интонацией. – Нельзя заводить их тогда, когда им может грозить опасность.

– Глупая и невежественная женщина! – выплюнула Анугираза, хмурясь всё сильнее. – Драконы никогда не бывают в безопасности, ибо всегда найдётся в первом мире-измерении охочий до тебя ублюдок, желающий забрать то, что тебе дорого, опорочить твой род продуктами порочного разума, осмеять тебя. Для драконицы существует только два гаранта спокойствия, и один без другого не может существовать. Это твой муж, Омарова, и твои дети. Муж твой – гора, внутри которой таится твой разум. Каждый ребёнок твой – препятствие врагу на пути к твоему разуму. Лес, река, метель, ливень – абсолютно не важно, какое. Хочешь сдохнуть, не оставив следа в истории – ложись на пол и подыхай, разрывай свой разум на части. Хочешь выжить – исполни то, для чего была рождена женщиной. Ты поняла меня?

Разум щёлкнул, услышав очень похожую формулировку про возможность смерти взамен действия. Я поднял бровь. Проскочила кое-какая мысль. Света это заметила и посмотрела на меня с непониманием. Я кивнул, как бы говоря: «Не волнуйся, всё хорошо».

– Да, я поняла. Наверное.

Анугираза возмутилась.

– Наверное?! Я где-то неясно выразилась?!

– Мы знакомы всего пять минут, Анугираза, а ты мне уже пытаешься вбить в голову какую-то мораль. Думаешь, я сходу прислушаюсь к тому, что говорит враг человечества?

– О, этот враг человечества в моём лице тебе такой враг, что до сих пор не отделил твою голову от тела и не пленил разум, отправив в Великое Хранилище Порока, а пытается уложить в твоём мозгу саму суть жизни, спасая от нелепой смерти и бессмысленного существования. Не хочешь слушать меня, послушай Чудова. Он знает, о чём я говорю. Верно, Чудов?

– Верно, – ответил я. – Однако я тоже не совсем понимаю, зачем ты это рассказываешь. Мы пришли, чтобы вытащить тебя отсюда, зная, что за тобой идёт охота. Зачем мы тянем время? Тем более, что…

Я почувствовал, как к нам несётся несколько автомобилей, набитых людьми. Энерговедов среди них не было.

– Тем более, что к тебе сейчас несётся три автомобиля вооружённых до зубов людей.

– А это всё звенья одной цепи, Чудов, – Анугиразу окружила энергия. – Охотники сегодня собрались в большом числе. Отбиваться от них будем все. Или же можем просто отступить. Что бы сделал ты?

– А чего это ты меня спрашиваешь? Я стал командиром и не заметил этого?

– Ты здесь единственный мужчина. По законам высших существ мужчина ведёт всегда. Тем более, ты пришёл спасти женщину, так спасай. Ну? Что делать будешь?

– Драка ради драки бессмысленна. Ставить под угрозу наши жизни я не собираюсь. Просто уйдём отсюда. Или улетим.

– Достойный внимания подход, – Анугираза направилась к выходу. – Я надеюсь, вы оба ещё не разучились превращаться.

Мы летели около часа, проносясь над заснеженными полями и лесами, окружавшими Новый Рим, над бегущими и в морозы реками и замёрзшими озёрами. Возле одного из таких мы и остановились.

Летели низко, потому что дракон, в силу больших размеров и высокого тепловыделения, очень похож на самолёт. Итальянская доктрина является оборонительной, поэтому их планеты буквально нашпигованы системами ПВО. Зря привлекать внимание лишней пущенной ракетой не стоит ради потенциальной красоты видов.

– Это место сгодится на время сбора всего необходимого для возвращения, – сказала Анугираза, встряхнув крылья от снега.

– И что же нам нужно? – спросил я.

–Анугирское возвращение претенциозно: нам нужно десять порочных разумов, а также мужчина и женщина, желающие вернуть меня назад. Второе условие мы уже выполнили. Осталось выполнить первое. И оно будет в твоих руках, Чудов.

– Как? Неужели вторая глава драконов-карателей сама не хочет покарать порочных? Зачем же мне, тому, кто однажды уже отказался карать таковых, идти и собирать жатву?

– Мне нужно заняться совершенно иными делами. Ко всему прочему, доказано, что мужчины лучше справляются в уничтожении порочных. Иди, Чудов, не задерживайся.

Анугираза сформировала из материи и творящей энергии небольшой металлический сосуд на цепочке, полый внутри. Чем-то он походил на лампу «летучая мышь». Хотя, наверное, мне показалось.

– Именно сюда ты будешь помещать добытые разумы.

Я возмутился, пусть и взял сосуд.

– А как я их буду находить-то? У меня нет никакого радара в голове, чтобы искать порочных!

– Есть, Чудов, – твёрдо сказала Анугираза. – Доверься чувству. Не ошибёшься. Идём, Омарова. Ты поможешь мне сделать алтарь.

Света, находившаяся в обличии драконицы, посмотрела на меня волнительно. Я подошёл к ней и коснулся её щеки.

– Не волнуйся, дорогая. Я найду способ выкрутиться. Может быть, даже не придётся никого убивать.

Света ничего не сказала мне, лишь кивнула. Она не желала оставаться один на один с Анугиразой, но готова была пойти на эту жертву. Пообещав ей скорого возвращения, я отправился назад, в Новый Рим.

***

Как бы я ни пытался довериться собственному разуму, у меня не получалось найти никого, кто мне нужен. Я сидел в нашем номере один и перебирал разум за разумом, стараясь найти порок. Предпринимал одну за другой медленные и поразительно бессмысленные попытки пробиться к некому инстинкту, спящему глубоко внутри сущности дракона-карателя.

Я прилёг отдохнуть несолоно хлебавши и отправился в контролируемое сновидение. Но разве ж мог меня оставить тот, кто всё это время сидел в моей голове и молчал, желая, видимо, чтобы я сам разобрался?

– Вот видишь, насколько плохо отвергать собственную суть, Чудов? – сказал Анугиразус. – Ты отверг анугира, и теперь он не помогает тебе.

– Я б тебе рассказал, что думаю об этой затее, Анугиразус, да боюсь, ты меня сожрёшь за оскорбление твоей жены, – в сердцах сказал я, уронив себя прямо на траву. Сейчас я находился в обличии человека. – Почему нельзя просто вытащить энергию из какой-нибудь электростанции и отправиться на этой тяге в третий мир-измерение? К чему разумы порочных людей?

Анугиразус смотрел на меня нейтрально, выслушивая мою речь.

– А! Я знаю! Это испытание, да? Испытание моего разума, моей стойкости, разумности и сообразительности. Верно же?

– Нет, Чудов, – ответил дракон-каратель. – Это самая обычная просьба. Так просто нужно. Анугираза не знает глубины твоей проблемы, она не влезала в твой разум так, как ей предстоит влезть в разум Омаровой.

– А зачем ей туда влезать? И каким образом она туда влезет?

– Она хочет понять, насколько Омарова порочна. Ей достаточно будет просто разговорить её. Не потребуется даже вводить кровь.

– Поясни-ка получше, Анугиразус, не таи ничего. Зачем ей пытаться узнать о пороке Светы?

– Анугираза очень любит мужчин. Она считает, что каждый из них достоин лучшей, непорочной жены. Ты ей понравился, а ошибиться она не может, у неё сотни миллионов лет опыта. И теперь мы посмотрим, вернёшься ты обратно к целой Омаровой или к расщеплённой на миллиарды частей. Всё будет зависеть от неё. Впрочем, ничто не помешает тебе найти жену, лишённую порока.

– Мне не нужно другой. Я лишь надеюсь, что ничего дурного не произойдёт.

– Надежда – чувство, которое не сильно рационально. Ты сам говорил, что логика намерений слабее логики обстоятельств. Надежда как раз стоит в лагере намерений.

Я ничего не ответил, лишь прикрыл глаза, впав в раздумья. Мне неизвестен список пороков от драконов-карателей, оставалось лишь гадать, за что могут «притянуть» Свету и уничтожить её навсегда.

– В этом твоя проблема, Чудов, – сказал Анугиразус, услышав мои мысли. – Ты даже не знаешь, что искать. Что уж говорить о рассуждениях по поводу твоей жены.

– Я уже однажды просил Яросиниду поведать мне о списке тех самых пороков. Мне недвусмысленно дали понять, что это не моих ушей дело.

– Тогда тебе была уготована совершенно иная судьба. Мы и правда не даём эти знания каждому встречному. Не столько даже потому, что дорожим ими, сколько понимаем, что человеческий разум, в силу природной простоты, не сможет их осознать так, как надо. Некоторые сойдут с ума, поняв, что даже сама их природа может быть истолкована порочной, станут параноиками, будут в каждой фигуре видеть вечного карателя. Некоторые попытаются произвести «фурор» в обществе, основывая идеологию на нашем списке, но не преуспеют и всего лишь сломают его, погрузив в ещё больший порок. А некоторые и вовсе не поймут ничего изначально, отбросят его, посчитав список лишь «сборником предубеждений, мешающим жить со вкусом». Последних – подавляющее большинство.

– И я, по-твоему, нахожусь в рядах этого подавляющего большинства?

– Это предстоит выяснить. Воспользуемся методом, которым пользуются абсолютно все высшие существа – проникнем в сон к тому, кого я тебя попросил убить. Ты будешь говорить с ним, будешь пытаться найти порок. Его разум силён, а это значит, что определённые маркеры для дальнейших поисков ты легко выследишь.

– А о чём с ним говорить? Ты ж про Хэрри Болдвина, да? Он же враг.

– Ну и что? Зато ты можешь вдоволь насладиться личностным портретом одного из предводителей тех, кто умирает сейчас на поверхности ваших планет. И, быть может, даже рассказать ему что-нибудь. Всё равно ему умирать, пусть потом в Великом Хранилище Порока повспоминает разговор с Чудовым.

Сошлись на том, что это неплохая идея. Анугиразус наказал мне дожидаться ночи, когда Болдвин ляжет спать. Там-то и поймает его могучий разум дракона-карателя, создаст между нами связь наподобие телефонной.

До тех пор нужно было прождать целых пять часов. Я скучал. По телевизору ничего интересного не показывали, в Сети смотреть мне было особо нечего, кроме военных новостей, новинки автопрома я посмотрел ещё позавчера, а успехи в исследовании Чёрного Сектора меня не особо заботили.

«Скука – дурное чувство, – сказал Анугиразус. – Даже из непорочных людей она умудрялась делать порочных».

«Да что ж ты всё о пороке да о пороке? – вздохнув, спросил я. – Совсем нет тем для разговора? Дурное дельце, если так… А, впрочем, я знаю, о чём тебя спросить. Расскажи мне лучше вот что – ты и правда маму Светы себе в «коллекцию» забрал?»

«Да, забрал, – ответил Анугиразус честно. – Благодаря родству с Омаровым у неё проявилась некоторая склонность к энерговедению. Я забрал её из пятого мира-измерения ещё много миллионов лет назад и втайне проводил эксперименты, подобные тем, какие провожу над Сыновьями Человечества. Она находится в вечном анабиозе, из которого извлечь её могу только я. Она, может, и не будет сравнима с другими членами семьи, но её непорочность позволяет уверенно держать форму анугира. Ей достаточно быть матерью, об остальном позаботится её муж».

«Но зачем? Зачем тебе это нужно? Неужто своих детей мало?»

«Старший Омаров – сильнейший энерговед человечества. Будь он на моей стороне, семья Мефоярос приобрела бы союзника в уничтожении порока в России. Тем более, все Омаровы без исключения питают величайшую, совершенно чистую любовь к своей стране. Пропитанные ненавистью к пороку, они с утроенной силой будут выжигать его. Три из четырёх Омаровых у меня уже есть. Вряд ли я получу четвёртую. Либо её по любви заберёшь ты, либо за пороки её уничтожит Анугираза».

«Думаешь, у тебя получится убедить Сергея Казимировича обратиться в дракона-карателя? Да он же вас ненавидит. В жизни он не примет вашей крови. Да и разум его слишком силён, чтобы пытаться расколоть его. Вряд ли ты даже за тысячу лет управишься».

«Ты прав. Но и я не настолько глуп, чтобы биться головой об стену. Я предпочту пользоваться даже не тараном, а осадной артиллерией с огромным калибром. У меня есть планы. И я тебя в них посвящать не буду».

«Да больно надо. Мне было нужно знать, захватил ли ты маму моей Светы. Я узнал. Не сказать бы, что от этого знания мне стало хорошо на душе, но что есть, то есть».

«Не стоит зря набрасывать лишние камни на собственный разум, Чудов. Очень скоро тебе предстоит убивать. Не забывай, твоя задача – собрать десять разумов порочных людей. Иным методом разумы не добыть».

«Ну и кто я буду после этого? Одно дело – убивать на войне. Там враг, там хотят убить тебя самого, твоих соотечественников, друзей, братьев, сестёр, родителей. Я Родину защищал там, на войне. Профессия это такая – Родину защищать, знаешь ли. Там ты солдат. А тут что? Я буду убивать тех, кто, скорее всего, ничего не имеет ни против меня лично, ни против России. Убивать тех, кто даже к армии малое-то отношение будет иметь. А если я убью кого-то, а это отец четырёх детей? А беременную женщину если мне надо будет убить? Я уж не солдат тогда, Анугиразус, я тогда палач, которого нужно поскорей на виселицу тащить, чтоб лишних голов не отрубил».

Анугиразус лишь усмехнулся. Но усмешка то была не презрительная, а в какой-то степени даже добрая, мудрая.

«Ты поймёшь, Чудов. Ты всё поймёшь. И очень скоро. Ты неглупый, до твоего разума дойдёт, что враг бывает не только с автоматом в руках, не только у гашетки пулемёта, не только у орудийной ЭВМ, не только в штабе. Есть враг гораздо более могущественный, чем даже вся армия Корпоративного Человеческого Союза. Есть враг гораздо более страшный, чем пытка во вражеском плену. У него миллиарды лиц, но у него единая суть. И когда ты встретишься с ним, ты всё поймёшь».

***

Необычно было впервые почувствовать себя на месте высшего существа. Я стоял далеко во тьме и выжидающе смотрел на стол со свечой и с одним стулом рядом. Для меня он не нужен – обличие не позволит сесть на столь маленький предмет мебели. Это для гостя.

Я ощущал слабые сигналы от разума Болдвина. Одновременно они прямы, как линия, одновременно и постоянно пересекаются, сталкиваются, разбиваются друг об друга, формируя неясную на первый взгляд картину. Знания мои были тогда не абсолютны, я не понимал тогда, что это значит, но понимаю сейчас, что это означает сбивчивость мысли, разнузданность. Разум высшего существа разнороден, но всегда собран. Чем существо слабее и, самое важное, порочнее, тем более его разум разбросан внутри мозга.

Вспомнились мои собственные рассуждения о бунтарской природе человека. Глядя в чужой разум, я только убедился в их правдивости. Бунтарь хаотичен, не признаёт авторитетов, даже если пытается казаться спокойным и рассудительным. Вот и Болдвин был таким же.

Я не шелохнулся, когда он явился из тьмы, лишь следил за ним немигающими глазами. Одну черту в его внешности я отметил мгновенно – он являлся киборгом. Таких в Корпоративном Человеческом Союзе много, это, можно сказать, визитная карточка их государства – почти поголовная киборгизация. За символическую плату каждый желающий может сделать себе глаза с острейшим зрением, синтетический желудок, чтобы переваривать бурду, которой кормят своё население корпораты, стальные ноги, чтобы бегать быстрее обычного человека, даже когти на руках, чтобы выпускать внутренности своим оппонентам. Можно сделать всё что душе угодно.

В России тоже есть нечто подобное, но это называется по-другому – протезирование. Например, у меня есть протез левой ноги, я потерял её на войне. Часто я совершенно забываю об этом – вот такой хороший протез. Отличие в том, что у нас нельзя поставить искусственный орган или конечность, если ты его не потерял. Не может любой гражданин прийти в клинику и попросить вырезать ему настоящий глаз, чтобы поставить на его место искусственный. Это запрещено законом, за нарушение которого положена смертная казнь. Врачу в первую очередь, а уж затем пациенту, если тот окажется особым нарушителем. Не поймите властные круги России неправильно, не от дремучести великой такой закон у нас существует. Дело имеет гораздо более глубокие причины, одна из которых – разум.

Когда человек утрачивает то, что даровано ему изначально, он перестаёт быть функциональным, теряет годы жизни, не даёт обществу столько, сколько мог бы дать. Протез возвращает человека к работе, позволяет ему развиваться дальше. Но у протеза есть и отрицательная черта – всё же он наносит организму человека урон. Насколько бы технологичным протез ни был, насколько бы низким ни был иммунный ответ, тело всё равно подспудно ощущает эту лишнюю деталь. Постепенно, сквозь десятки лет, сам мозг начинает отвергать то, что ему подарили взамен утраченного. Как бы человек ни был далёк от природы благодаря техническому прогрессу, он всё ещё живое существо.

Если протез один, то человек никогда не заметит утраты. Если протеза два, то к концу жизни он будет чувствовать небольшой дискомфорт. Если протезы заменяют половину органов, то это приведёт к психическим отклонениям. Останься у человека живым только мозг, а остальное тело замени имплантами, получится технозомби – утратившее разум и лишённое боли существо. Человек – бунтарь, помните? И бунтует он не только против порядков в обществе, но и против наворотов в своём теле.

Внимательный читатель легко вспомнит, что протезов и имплантов у меня больше, чем один. Их мне вживили во время обучения энерговедению. Но ситуация там и правда другая, ибо энерговед контролирует своё тело гораздо лучше, чем простой человек. Ему не страшны последствия их установки. Тело – бренно, сильный разум – вечен.

Киборг уязвим за счёт своей неполноценности, его мозг постепенно начинает работать по-другому. Им легче манипулировать, его легче спровоцировать на необдуманные действия, проще склонить к нужному тебе выбору. Врач-психолог и специалист по цивилизациям чужаков Валентин Андреевич Журавлёв писал: «Киборгизация и ксенофилия подобны насаждению гомосексуализма в двадцатом и двадцать первом веке. Эти явления различны в проявлениях, но абсолютно идентичны в сути. Киборг или ксенофил, как и гомосексуалист, податлив, он делает тот выбор, который говорят ему сделать те, кто «открыл» ему тот «путь», которым он идёт. Он не думает, не прикидывает, не размышляет, не делает выводы. Он подобен птенцу, берущему пережёванного червяка из клюва матери. Из киборга или ксенофила, как и из гомосексуалиста, получается прекрасный палач, но воин из него никакой. Он не понимает сути войны, не понимает её смысла, не знает, что такое боевые традиции, ему нужна лишь смерть, нужны лишь истязания, мучения. Киборгу нужны импланты, ксенофилу нужны половые связи с представителями цивилизаций чужаков. Ему не нужна культура, ему не нужно искусство, ему не требуется даже социальности. Он подобен низменному животному, но даже животное лучше, ибо оно не опустится на то дно, какое предлагают людям апологеты киборгизации и ксенофилии».

Знаете, что удивительно в этих строках? Они написаны ещё век назад, как раз во времена рассвета этих двух идей у нашего соседа. Думаете, что-то изменилось? Ответ мой будет отрицательным. Корпоративный Человеческий Союз – хорошо развитое государство, это трудно, да и бессмысленно отрицать. Люди там не глупее нас, но и не умнее. Они другие. Но цена этому «другие» чрезвычайно велика.

Россия делает протезы, чтобы возвращать людей в строй, не позволять им потерять трудовой прогресс, не давая при этом пересечь черту, за которой следует безумие. КЧС делает импланты, чтобы взамен силы закабалить людей, заставить повиноваться. Русские воюют, защищая Родину от захватчика, грозящего уничтожить все устои. Корпораты воюют, защищая капитал толстосумов, ведь те поражены паранойей боятся, что у них его отберут. Россия исследует Чёрный Сектор, утоляя человеческое любопытство, пытаясь познать новое, находя места для развития. КЧС исследует свой Космос Инкогнитус, пытаясь найти новый рынок сбыта.

Казалось бы, одни и те же вещи, но какой разный подход! Кто-то может подумать, что я всего лишь наговариваю на КЧС, ибо они враги, но будет лишь отчасти прав. Отчасти, потому что с высоты моих нынешних знаний я вижу – Корпоративный Человеческий Союз подобен Древнему Риму в стадии своего заката, подобен Цивилизации Граусбайх на грани своего разрушения. Все цивилизации живут, исследуют, воюют. Но чем ближе к упадку, тем сильнее озеро превращается в болото, тем больше гниёт оставленная на солнце уже давно убитая туша зверя. От рассвета до заката, от рождения до смерти, от славного начала до бесславного конца живут все империи.

На душе моей в тот миг повисло тягостное ощущение неизбежности этого конца и для России. Россия – тоже империя, была ею всю свою историю, постоянно расширяла свои границы, отодвигая захватчиков от центра. Россия, как и любая империя, проходила через падения, теряла территории, и тогда над ней нависала смертельная опасность. Лишь сила и смекалка многонационального тогда русского народа позволяла преодолеть трудности. Сегодня народ остался многонациональным, но совсем по-другому. Не было в наше время огромного числа народностей из различных точек страны. Сегодня «народность» – это население какой-либо планеты, которое может в тех или иных вещах отличаться от граждан Новомосковии. Что уж говорить, я и сам немного от них отличаюсь.

Русский человек – абсолютно такой же человек, что и немец, и англичанин, и араб, и китаец. Он ровно настолько же подвержен пороку, насколько способен разрушить всё, что ему ещё вчера было дорого. Тому были примеры в истории. Сергей Казимирович рассказывал мне о временах, предшествующих Третьей мировой войне. Это было время, когда совсем недавно пала одна из русских империй – Советский Союз. То было время, когда по миру ходил тот самый порок, вламывался в каждую дверь, соблазнял как одиноких, так и целые семьи, ломал жизненный уклад, потешался над традицией, изгалялся над историей. То было время глобализации, время, когда могла пасть не отдельно взятая империя, а весь мир. Мир мог сгореть в ядерной войне, мог издохнуть от биологического оружия, мог потерять большинство населения из-за насаждения идей, приводящих к уменьшению человеческой численности.

Немногие государства решились дать бой этой жуткой химере. Россия, казалось бы павшая, вновь воскресла, подобно мифическому фениксу, и силой оружия заслужила себе место под солнцем. Она вернула себе имперское величие, которого лишилась из-за предательства порочных.

Россия, оставшаяся на Земле, скорее всего не успела совершить очередной виток. Говорят, человечество пало по неизвестным причинам и впоследствии переродилось в варсайллимов. Но Россия, стоящая сейчас, существует, находится на этапе долгого возвышения. Но это время когда-то пройдёт, как прошло оно для Корпоративного Человеческого Союза. Когда именно – неизвестно. Но уверенность в том, что это произойдёт, была непоколебима.

Я посмотрел на Болдвина. Это был человек очень высокого роста, напичканный самыми современными имплантами. Такого поразить, наверное, можно только фугасной бомбой. На данный момент, это, наверное, пик развития человеческого тела, скрещённого с технологией. Такого хоть в жар, хоть в холод бросай, всё равно выживет.

Но ведь встреча эта была нужна отнюдь не для того, чтобы поглядеть на чужое достижение в области надругательства над человеческим естеством. Я почувствовал нечто совсем иное. То, что раньше не почувствовал бы никогда.

– Анугиразус! – позвал Болдвин по-английски. – Появляйся быстрее, моё терпение не безгранично.

Первое, что я ощутил в нём, была самоуверенность. Нет, совсем не так. Это была гордыня. Чистая, незамутнённая. Сейчас он не показывал явно, но внутренне он кичился своим положением.

– А ты ещё кто такой? – спросил Болдвин, когда перед ним из густой тьмы вышел отнюдь не Анугиразус. – Впрочем, я понял, это проверка стойкости разума. Воплощайся обратно, нам есть о чём поговорить.

– Я не Анугиразус, – был мой ответ. Я говорил по-русски, ибо знал, что в голове Болдвина есть переводчик, да и нет нужды тешить неуёмное английское самолюбие. – Меня зовут Виталием Александровичем Чудовым. Нам действительно есть о чём поговорить.

Болдвин хмуро свёл брови, совершенно ничего не понимая.

– Среди русанаров нет представителей с фамилией Чудов. С каких пор русские научились обращаться в своих Покровителей?

Похоже, он до сих пор не знает, что я «убил» Анугиразуса, раз уж моя фамилия ему неизвестна. Быть может, сидящий в моей голове глава драконов-карателей провернул некий обманный трюк, не позволяющий понять корпоратам истинное положение вещей.

– У меня особый случай, Болдвин.

– Но как ты смог направить мне прошение от лица Анугиразуса?

– Секрет. У меня их много. И докладывать тебе о них я не буду.

Болдвин ещё несколько секунд пробыл в состоянии неконтролируемой растерянности, но вскоре вернул себе уверенный вид.

– Что ж, допустим, – прямо из воздуха он создал себе длинную сигару и закурил. – Что тебе от меня нужно?

– Поговорим о насущном, – я уселся в привычную русским драконам позу, встав на одно колено и высоко возвысившись над собеседником. – Ну что, англичанин, не надоело вам ещё уже третий год биться головой о русскую стену? Не надоело терять по нескольку сотен тысяч человек в год, не добиваясь никаких серьёзных результатов?

– А с чего вдруг это должно было нам надоесть? – спросил Болдвин нарочито непонимающим голосом. – Крупные компании отлично зарабатывают, начиная с производителей пищи для солдат и граждан и заканчивая производителями «штурмзафта». Что уж говорить о производителях оружия, военной техники, космических кораблей, киберимплантов и о прочих статьях бизнеса? Деньги есть деньги.

Тут я быстро вскрыл ещё одну черту Болдвина, являющуюся пороком – жадность. Крайняя, жестокая, бессмысленная и беспощадная. Корпоративный Человеческий Союз существует уже несколько столетий, как и мы, но не смог придумать ничего нового, кроме как взять самую беспощадную модель капитализма, перетёкшую в фашизм. У них даже символ есть, гуляющий в вооружённых силах, очень похожий на свастику.

– Ха! – усмехнулся я. – И чего? Много вы так навоюете? Сколько планет уже под свой контроль забрали? Ноль? А сколько русских флотов разбили? Два? Взамен пяти? Хорошо воюете, ничего не скажешь.

– Думаешь, война – это только про захват территорий? Да ты многое упустил. Война – это, в первую очередь, перераспределение капитала. До войны получали огромные прибыли одни организации, сейчас получают другие. Когда война закончится, прибыли вновь перераспределятся. И при этом население будет убеждено, что мы нанесли вам огромные потери. Сила средств массовой информации никогда не иссякает.

Ещё один порок! Теперь это ложь. Я ощущал её очень и очень хорошо, ибо Болдвин буквально погряз в ней, заставляя застревать других в его собственном выдуманном мире.

– Помню, читал, что во время Третьей мировой войны вы тоже пытались так «победить». Как итог, ваша разнородная западная империя лжи пала.

– О, вы любители вспоминать о том, что было когда-то. То ли от скудного ума, то ли специально ты забываешь, что тогда всё человечество жило на одной планете. Трудно, знаешь ли, сохранять разум собственных граждан незамутнённым, когда совсем недалеко есть чужие ретрансляторы. Космос, слава ему, убрал это неудобство. Впрочем, он убрал и возможность воздействовать на умы ваших граждан. Но это некритично. Лучше держать собственный народ в стойле, нежели пытаться обуздать чужой. Мы тоже учимся на своих ошибках, – Болдвин затянулся и спросил: - Ну а вы, русские? Как идёт борьба с киборгизацией и ксенофилией? Я ведь чувствую внутри тебя импланты. А скольких дочерей собственного Покровителя ты уже успел осеменить, а, самец?

Поразительно. Просто поразительно, насколько легко угадываются пороки, когда ты связан с Болдвином. Как же легко понимать их первородную причину. Вот и похоть себя проявила. Смердящая, подобно гнойной язве, отвратительная, подобно кривлянию бесталанного клоуна.

Я усмехнулся, но усмешка эта была не той, которая обычно вырывается случайно, а подобной той, что часто звучала из уст Анугиразуса. Меня постепенно пронимала злоба.

– Всех по себе судишь, Болдвин? Думаешь, у высших существ всё идёт по стезе пошлых ухаживаний и случайных половых связей? Ты конченый идиот, если так считаешь. У меня есть жена, единственная. И никого мне больше не надо. Зато теперь у меня есть понимание, как всё работает у вас. И как вы смотрите на мир.

– Всего одна жена, говоришь? – Болдвин засмеялся. – Да ты многое теряешь. У меня четыре жены, две из которых – из рас чужаков. Одна – лацертианка, другая – варсайллим. Скучно не бывает никогда.

Несмотря на бьющую, как из фонтана, гордыню, я вдруг почувствовал нечто почти незаметное, старательно укрываемое. Это была зависть, чёрная, как безлунная ночь, как окружающая нас беспроглядная тьма.

– И что? – спросил я. – Счастлив ты? Рад, что можешь тешить себя иллюзией любви?

Болдвин поднял бровь.

– Как ты сказал? «Любовь»? Нет никакой любви. Есть только инстинкт, потребность, которую надо удовлетворять, когда она возникает. Большего и не нужно.

Я уловил очень небольшое возмущение в его разуме. Это вновь была зависть.

– Так значит, ты животное?

– Все мы животные. Все мы подвержены влиянию природы, пусть и пытаемся со всех ног от неё убежать. Мы уже не боремся. Мы подвластны ей. И нам хорошо от этого.

Я оскалил окрасившиеся кровью зубы.

– Нет, Болдвин. Это вы животные, если потакаете первичным животным инстинктам, не задумываясь ни о чём. А ведь я чувствую твою внутреннюю злобу от того, что мне достаточно одной жены, что я не стремлюсь потакать звериной сущности, что я не такой, как ты, алчная, похотливая, лживая, двуличная, завистливая мразь.

Болдвин умеет «торговать» лицом, это видно сразу. Он даже бровью не повёл, когда услышал прямое оскорбление в свой адрес. Но я ощущал в его разуме ещё один порок – гнев.

Гнев отличается от ярости. Настоящий гнев, а не тот, что мы называем праведным, не бывает благородным, а ярость бывает. Ярость можно обуздать, гнев же скорее обуздает тебя. Ярость бывает холодной, гнев бывает только горячим. Настоящая ярость – не синоним сильного гнева. Настоящая ярость – сила, что толкает к свершению. И это то, чего в разуме Болдвина нет.

– А ловко мы от вполне конструктивного разговора перешли к прямым оскорблениям. Я вряд ли опущусь на твой уровень. Мне, чтобы доказывать свою правоту, не нужно оскорблять оппонента напрямую.

– Не строй из себя культурного и цивилизованного, Болдвин. Я тоже энерговед, как и ты. Я чувствую, что тебя злят мои слова. Я чувствую, что ты завидуешь мне. Ты ведь, как и любой неполноценный и порочный человек, скрыто завидуешь полноценным. Это ведь непреложная истина. Ты пытаешься компенсировать это количеством денег, рабов, жён. Но всё это не делает тебя человеком. Лишить тебя влияния, тех самых денег, рабов и жён – что от тебя останется? Всего лишь пустая оболочка без тени чести и доброты. Бесполезный мусор человеческого рода, порочащий его, навлекающий на него гнев драконов-карателей.

Болдвин отбросил сигару и медленно встал, обратив свой взгляд прямо в мои глаза. Настроение из разнузданного внезапно переменилось на напряжённое.

– И кто же мне это говорит? – спросил он медленно и угрожающе учтиво. – Химера, собранная из трёх существ? Гражданин страны, где нищета и излишнее терпение возведены в ранг идеологии? Где порицается стремление к богатству и славе? Где религия до сих пор не издохла? Вы говорите о противлении киборгизации и ксенофилии, но ты сам являешься производным того, что вы осуждаете.

Мои губы сами расползлись в ужасающей улыбке. Я опустил голову ниже и стал цедить слова сквозь зубы, придавая им яростный оттенок.

– Ложь, Болдвин. Наглая, бескомпромиссная. Аскетизм ты называешь нищетой. Вдумчивость ты называешь излишним терпением. Но в чём-то ты действительно прав. Стремление к богатству и славе у нас и правда отчасти порицается, но это полуправда. Порицаются лишь недостойные методы. Религия, говоришь? А ваш капитализм – не развитая религия? Такие, как ты, пытаются укоренить в умах граждан, что есть только один бог – деньги. Ему надо поклоняться, его надо славить, ему надо приносить жертвы во имя процветания. Если не называть вещи своими именами, они не перестанут быть такими, какие они есть, – я наклонил голову ещё чуть ниже. – А что до меня, то я и не ставил никогда под сомнение ценность нашего наблюдения за вами. Я не киборг и я никогда не возлягу с чужаком. В России не бывать этому безобразию.

Болдвин молчал, глядя на меня с уже нескрываемым гневом. Затем он сплюнул на пол и сказал:

– Потому я и ненавижу драконов. Вечно эти сучьи дети пытаются учить нас, как жить.

– Будь уверен, они и сами не питают к тебе никакой любви.

– Да мне плевать! Анугиразус всем своим видом показывал, что ненавидит нас. Его слова горят презрением, источают невероятную злобу. Совсем как твои.

– Я не дракон-каратель. Моя ненависть к вам обусловлена скорее вечной враждой, нежели порочностью. Впрочем, твоя порочность удивляет меня. Ты, фактически, являешься хрестоматийным примером порочного человека.

– Это тебе Анугиразус рассказал? О, он затаил большую обиду на меня лично и мою семью в целом. Мой отец несколько десятков лет назад умудрился прикончить его жену, за что поплатился. Он хотел узнать секреты анугиров. Что ж, я не допущу его ошибок в таком же стремлении. Похоже, Анугиразус не особо против моей охоты на Анугиразу. Мне же лучше.

Болдвин смерил меня оценивающим взглядом.

– Мои разведчики уже докладывали о том, что видели двух человек, подъехавших к её поместью. Это был ты и, кажется твоя собственная жена, да? Ну что ж, посмотрим, насколько быстро получится у меня прибить сразу трёх зайцев.

Хвастовство у драконов-карателей тоже является пороком, но более слабым, чем другие. Тем не менее, я его тоже заприметил.

– Не надорвись, Болдвин. Будет очень неловко потом собирать свои органы по округе. Думаю, разговор можно считать оконченным. Я узнал всё, что хотел. Ещё увидимся, уверен в этом.

Англичанин ничего не сказал, лишь махнул рукой, скорчив недовольную мину. В этот раз пришла моя очередь щёлкнуть пальцами для возвращения в своё тело. Теперь я лежал на кровати в номере гостиницы.

«Ты большой молодец, Чудов, – прозвучал в голове голос Анугиразуса. – Тебе даже не потребовалась моя помощь. Ну что, много узнал?»

«Вполне достаточно. Но всё же хочу спросить, каким образом я смог прочувствовать пороки Болдвина? Речь есть речь, услышать я её услышал, но она как-то уложилась в саму подкорку».

«Твой разум стал крепче за годы пребывания в пятом мире-измерении, как бы парадоксально на первый взгляд это ни звучало. Три сущности постепенно стали частями тебя, срослись в единое целое. Тебя очень вовремя вернули. Анугирская часть вросла в твой разум прочно, и теперь ты приобретаешь не только нашу физиологию, но и наши повадки».

«Звучит как угроза».

«Нет. Это звучит как возможность. Разве тебе не открылись новые знания? Ну же, попробуй найти порок. А затем покарай порочных, плени их разум. Только так ты сможешь исполнить поручение».

Лишь позже я понял, что Анугиразус дал мне третий урок. Мораль его – порок твой самый страшный враг. Но усвоить его получилось не сразу.