Следы сатаны

14

Доминик устал от постоянных причитаний Виллему:

— Мы должны что-то делать! Я еще пальцем не шевельнула!

— Виллему! Никто не сделал столько, сколько смогла ты. Ты просто не осознаешь этого.

— Но Доминик! Мы теряем время в Элистранде. Конечно, на нас возложена важная миссия. Но мы здесь уже несколько месяцев. Не съездить ли нам в Швецию навестить Тенгеля?

— Мы регулярно получаем от них письма. У них все хорошо, — отвечал Доминик, наслаждаясь отличным домашним пивом. — Пока мы не выполним свою задачу, наше место здесь, в Норвегии.

Жена продолжала ходить по комнате:

— Мы же ничего не делаем! Почему мы не ищем его? Давай приведем Ульвхедина домой.

Доминик вздохнул:

— Ну почему, почему ты так нетерпелива? Я же сказал тебе, оставь его в покое!

— Да, но ты сам говоришь, что он еще не добрался до места. Что еще не перешел горы Довре. Если он еще по эту стороны, мы должны помочь ему! Может, он не знает, что делать…

— Может быть. Он обязательно начнет колебаться, если мы станем его дергать. Он борется, Виллему. Борется с тем, что ты посеяла в его душе! Дай ему время! Если мы найдем его, он может убежать в Трёнделаг, снова начнет искать долину Людей Льда. Пока он спокоен, все идет хорошо.

Если я почувствую, что он снова собирается на север, я сообщу тебе.

— Но он же намеревался…

— Верно. И я очень беспокоился за него. Но он сильный, он справился с собой. Что заставило его так поступить, пока неизвестно.

— Думаешь, он вернется назад?

— Не знаю. Пока в душе у него полная неразбериха. Он еще ничего не решил.

— По крайней мере, он стал мягче?

— Да. И мы должны выждать.

Это звучало странно. Но Виллему поняла, что он имел в виду.

Доминик держал жену в неведении. Не хотел рассказывать обо всем. На него влияла не только Виллему, но и другие люди. И… Он питал особые чувства к лошади. Это бессловесное животное сотворило с ним чудо.

Доминик мог расшифровать далеко не все мысли Ульвхедина. Но мог поклясться, что тут оказалась, замешана женщина.

Но кто? Кто встретился Ульвхедину по дороге на север?

И все же основное влияние на этого упрямого и своенравного парня оказала Виллему. Она крепко держала его, но Ульвхедин постелено ослабил хватку. Доминик не знал, как парень смог это сделать.

Время… Самый хороший союзник. Все должно созреть — и мысли, и чувства. Ульвхедин должен выбрать сам.

А что если он сделает неправильный выбор и продолжит свой путь на север, что тогда?

На самом деле Ульвхедин уже давно все решил. В его душе больше не было места для сомнений. Только сам он еще не понял этого. А может, и не хотел понимать.

Чем ближе он подходил к Гростенсхольму, тем тревожнее ему становилось. Казалось, лошадь вообще не двигается с места. Ульвхедин постоянно подгонял ее. Парня снедала тоска, но он не знал еще, что это такое.

«Тот из рода Людей Льда, кто покинет своих близких, будет вечно искать, стремиться к родным…»

Но не только это чувство гнало теперь Ульвхедина.

У него щемило сердце, он… Нет, это слово слишком высокопарно, да и не знал он его, не думал об этом.

Он возвратился еще из-за одного существа.

Лошадь, преданное и храброе животное. Она ни разу не предала Ульвхедина, следовала за ним в снег и в холод, такая же голодная, как и он. Слову «дружба» Ульвхедин еще не научился. Но иногда украдкой, стыдливо гладил по мягкому крупу. А та благодарно кивала головой.

Просыпался он и засыпал он с одной мыслью — как там его лошадка? Хорошо ли ей? Черты лица смягчались, и он думал о другом существе, что нуждалось в его заботе, что могло быть таким благодарным… Он часто вспоминал о ней…

Но признаться в этом? О нет, никогда.

В Линде-аллее Элисе было хорошо. Ирмелин и, как ни странно, Виллему, были ей опорой и поддержкой. А Габриэлла, наоборот, все больше и больше замыкалась в себе. Время шло, и только теперь она начала понимать, как ей не хватает Калеба. Об Ульвхедине она и слышать не желала. Понимая в душе, что все равно потеряла бы Калеба, но не могла простить Ульвхедину ни смерти Калеба, ни Маттиаса. Виллему и Доминик очень боялись за нее.

Элисе же все было нипочем. Она пела и плясала, и в Линде-аллее не было существа более жизнерадостного, чем она. Она старалась по-прежнему выполнять свои обязанности. Надо сказать, у нее это здорово получалось. Так Элиса выражала свою благодарность за понимание и поддержку.

И как бы ни были к ней добры в Линде-аллее, деревня судила ее по своим строгим законам. Постепенно ее положение стало явным, и она перестала покидать дом, особенно после того, как чуть не замерзла на пригорке у церкви. Крестьянские жены жестоко издевались над ней, пока она шла домой, да соседские мальчишки чуть не забросали камнями.

Однажды к Андреасу пришли три члена церковного совета, считавшие, что их высокое положение позволяет судить людей строже пастора. Пастор в Гростенсхольме был уже стар и немощен и метал громы и молнии только с церковной кафедры. Он уже давно потерял контакт с приходом и потому не осудил Элису дочь Лapca должным образом. С Людьми Льда всегда было сложно иметь дело, так как они пользовались уважением в деревне, делали много хорошего для ее жителей. К тому же они были не последними людьми в приходе. Да и потом они всегда обсуждали место церкви в христианстве, утверждая, что церковь — это одно, а христианство нечто совсем другое. Пастор был по горло сыт ими.

Но члены церковного совета имели другое мнение. Они пришли вместе с женами. Те считали, что им есть что сказать, ведь их мужья занимали такое высокое положение.

Какой позор держать в усадьбе такую девчонку! Андреас спокойно объяснил, что Элиса работает в усадьбе. И без нее невозможно управиться не только ему, но и его сыну Альву.

— Но вы впустили в свой дом грех. Мы не потерпим потаскушек в нашем приходе.

— Гоните ее прочь, — добавили их жены. — Или мы сами позаботимся о ней. Пусть-ка постоит у позорного столба!

Тут Андреас вышел из себя:

— Элису изнасиловали. Ее вины тут нет. И я считаю, что церковь должна помочь ей в такой сложный момент жизни. А вместо этого над ней издеваются, преследуют и забрасывают камнями.

Мужчины помолчали. Потом один из гостей сказал:

— Изнасилована, говорите. А мне кажется, что женщина, позволившая себя изнасиловать, сама во всем виновата. Сначала они соблазняют несчастных мужчин, а потом жалуются на изнасилование. Этому нет оправданий.

— Элиса ни на что не жалуется, — потемнел лицом Андреас.

Одна из жен жестко сказала:

— А что нам вообще известно об этом изнасиловании? Мы должны поверить ей на слово. А не могло ли так случится, что тут замешаны и проживающие в усадьбе мужчины?

Что за подозрения! Да и этот тон! Андреас покраснел:

— Уважаемые господа! Мне уже шестьдесят девять лет, и я давно перестал играть в такие игры. После смерти родителей Элисы я воспитывал девушку как родную дочь. И считаю ее таковой. Тем не менее, она решила работать в усадьбе экономкой и помогать мне во всем.

— А юный герр Альв?

— Да, он молод. Слишком молод для Элисы. Они хорошие друзья, но я заверяю вас, что между ними не могло быть ничего. Да и потом Альв не принимал участие в этом исторической походе по следам чудовища.

— Ах да, чудовище! А не кажется ли вам, что его никогда не существовало? Как легко сослаться на него, когда ни за что не хочешь отвечать сам.

Тут Андреас не сдержался и выставил их вон, не забыв рассказать о великом горе, что посетило все три усадьбы. По-настоящему заботу об Элисе проявляет лишь один он. Остальные только осуждают. Кто утешал ее, вытирал слезы, когда она пришла домой, вся побитая камнями?

— Идите домой да перечитайте ваши заповеди еще раз, — крикнул он, захлопывая за ними дверь.

После их ухода Андреас не мог успокоиться еще несколько часов.

Церковный совет больше ничего не стал предпринимать.

Когда березы оделись в свой весенний наряд, Элиса разрешилась от бремени. Роды прошли на удивление легко. Она родила прелестного мальчика Йона. Его окрестили так в честь деда Йеспера. Малышом восхищались все. А Ирмелин и Никлас изо всех сил помогали юной матери. Честно говоря, они не очень беспокоились за Элису. Та была маленькой и худенькой, жизнерадостной девочкой. Да и при рождении отверженных роды никогда не проходили так легко.

Поздравлять Элису пришли все. Все, кроме Габриэллы. Ту замучил ревматизм. Пришли поздравить даже братья и сестры Элисы, все время державшиеся в отдалении. Им было стыдно за Элису. Потом пришли из Эйкебю, считавшие себя ближайшими родственниками Людей Льда, а за ними потянулись любопытные жители деревни.

Давно уже в Линде-аллее не ели такой вкусной каши!

Не пришли только члены церковного совета, но Элиса и думать о них забыла. Она лежала в кровати с малышом на руках, светясь как маленькое солнышко. Девушка не уставала восхищаться этим маленьким комочком и бесконечно выражала свои восторги.

Элиса была белокура, а у Йона — черные как смоль, волосы. Темно-карие глаза. Никто, кроме Виллему и Доминика, не догадывался, почему у него такой цвет глаз.

Возвращаясь, домой из Элистранда, Виллему спросила:

— Тебе кажется, он… скоро будет здесь?

— Да. Он все ближе и ближе. Сначала никак не мог решиться, а теперь его словно кто гонит сюда.

— Он решился, — кивнула Виллему.

— У него словно гора с плеч. Я так чувствую.

— А он найдет дорогу?

— А как же! Ведь добрался же он до Кристиании и…

— Он что, совсем близко?

— Ага.

— Скажи… Ты говоришь, он решился. Тогда он, верно, изменился? Стал думать иначе?

— Вряд ли. Он полон гнева, особенно по отношению к тебе. Так что не пробуй обуздать его! — горько улыбнулся Доминик.

— Что же его влечет сюда?

— Даже не знаю. Он очень дорожит сокровищем, но не умеет им пользоваться. Хочет, чтобы ему помогли. И…

— Что еще?

— Какие-то странные чувства… эгоизм… Да, я чувствую это. Он дик и груб, но отказал другой женщине…

— Другой? Ты говоришь об Элисе?

— Не знаю, но, по-моему, я прав.

— Господи! Разве он мало горя принес бедняжке?

— Не забывай, что я ничего не знаю. Только пытаюсь прочесть его мысли. А что он думает о женщинах, понять довольно трудно, — быстро добавил он.

— Он прячет от тебя свои мысли? Знает, что по-прежнему можешь их прочитать?

— Похоже на то.

— Так, значит, он во власти чувств, но не хочет в этом признаваться?

— Вот-вот. Но! Не думай, что в его поведении что-то изменилось. Он такой же, как и раньше.

— А я так и не думаю. Но, с другой стороны, он очень устал. Хотя я этому несчастному по-прежнему не доверяю.

— Да и я тоже. Самая тяжелая работа у нас еще впереди. И все же он возвращается, несмотря ни на что. Об этом нельзя забывать!

— Конечно. Но я опасаюсь за мать. Как-то она отнесется к его возвращению? Может, мне ей сказать… кто он на самом деле?

Доминик заколебался:

— Лучше подождем! Подождем и посмотрим, что будет дальше.

Элиса настаивала на том, чтобы ребенка крестили по всем правилам.

Андреас не скрывал своих сомнений. Он знал, что так называемые незаконные дети не получают благословения и не могут быть крещены в церкви. Их даже не заносят в церковную книгу! Элиса настаивала на своем. Она уже поправилась и теперь неутомимо работала по дому. Ребенок всегда находился где-то поблизости. Не успевал он закричать, как Элиса уже была тут как тут. Ей не хотелось, чтобы маленькое существо кому-то мешало.

— Отец и мать верили в Иисуса Христа, — упрямо повторяла она. — И разве Он не сказал: «Пусть придут ко мне младенцы, они принадлежат к Царствию Божьему?» Я не успокоюсь, пока не окрещу, Йона иначе его могут забрать тролли!

Андреас подумал про себя, что мать Йона как раз и украл тролль, но ничего не сказал.

Вопрос обсуждался долго и горячо. Наконец решили: Йона окрестят в Гростенсхольме. Пастор согласился, но только чтобы церковный совет ничего не знал.

Члены церковного совета были влиятельными людьми, и пастор не раз трясся перед ними от страха.

И вот все собрались в Гростенсхольме — все, кроме Габриэллы. У нее снова разыгрался приступ ревматизма. Раньше она никогда не страдала от ревматизма, да и сейчас, по всей видимости, была здорова. После смерти Калеба в ней произошли большие перемены, и Габриэлла не раз говорила, что с ней происходит нечто странное.

Маленький темноглазый тролль Йон был окрещен и окроплен святой водой. Элиса, наконец, успокоилась.

Пастора пригласили на праздничный ужин. Настроение у всех было великолепное.

Ужин уже подходил к концу, когда в зал вбежал слуга и бросился к герру Никласу.

— герр Никлас, в усадьбе появился рыцарь. Это… Я думаю… Мне кажется…

— Ульвхедин? — подпрыгнул на стуле Доминик. Слуга в страхе обернулся:

— Чудовище. У него страшный вид.

В это же время раздался сильный стук в дверь. Все вскочили из-за стола и поспешили в залу.

В середине комнаты стоял Ульвхедин. Нельзя сказать, что утомительная поездка сделала его краше. Мрачный, грязный и усталый. Космы темных свалявшихся волос отросли чуть не до пояса. Кожаный костюм превратился в лохмотья.

Приехав в усадьбу, Ульвхедин пережил трудный момент. Он стоял и глядел на дом, постепенно раздваиваясь. Он вдруг потерял наступивший было в душе покой, спрашивая сам себя: «Черт возьми, что же я делаю?» Но победило другое чувство.

«Я хочу вернуться. Особенно к ней… Ее голубые глаза преследовали меня всю дорогу. Не может у нее быть таких голубых глаз. Мне только так кажется. Она будет смотреть на меня, и умолять остаться. Но эти глаза ошибаются. Я поступлю так, как посчитаю нужным. А потом пусть катятся ко всем чертям! Пусть катятся!»

В нем шла борьба. Он не знал, что делать. Бежать прочь или войти в дом. Так хотелось остаться тут, хотелось… Он сам не знал чего.

Ульвхедин был самым отверженным из всего рода Людей Льда, самым жестоким и злым. Нельзя было взять да и вырвать из него корень зла, а потом сказать, что Ульвхедин стал хорошим парнем. Ульвхедин еще не стал добрым. В нем было сильно чувство противоречия. Доминик верно подметил: Виллему слишком рано ослабила хватку.

Борьба еще не окончена.

Ульвхедин чувствовал это. Он был силен и знал, что будет бороться. Он еще покажет этим дьяволам в человеческом обличье. Он прорвет их оборону, порвет цепи, которыми его связали.

Никогда им не удастся победить чудовище. Ни им, ни… ей!

— Рады видеть тебя дома! Добро пожаловать! — спокойно приветствовал юношу Никлас.

Ульвхедин глубоко вздохнул, оглядел каждого по очереди.

— Как хорошо, что ты пришел, — воскликнула Виллему. — Мы тебя очень ждали.

Он буравил женщину взглядом:

— Помолчи!

Чувство подсказывало ему, что Виллему осталась такой же, как была.

— Кто знает, как обращаться с сокровищем? — коротко бросил он. Ответила Ирмелин:

— Мой отец умер от ран после того, как ты сбросил его с лестницы. Умер и отец Виллему, оставленный тобой в придорожной канаве.

В желтых глазах что-то сверкнуло. Взгляд переместился на Элису. Та сидела слегка в отдалении и смотрела на парня сияющими глазами.

— Пойдешь со мной!

— Оставь ее, — попросил Андреас.

— Она моя. И нужна мне, — сверкнул тот глазами. Когда он схватил девушку за руку, вмешалась Виллему:

— Не трогай ее, Ульвхедин. У нее только что родился сын.

Тот словно окаменел. Беспомощно и ничего не понимающим взглядом он смотрел на Виллему.

— Твой сын, — добавила она.

— Мой… — прошептал Ульвхедин, все еще ничего не понимая.

Медленно обернулся к Элисе. Долго и удивленно смотрел на нее. Ее глаза были полны слез. Девушка была испугана и счастлива одновременно.

— Может быть, хочешь взглянуть на него? — дрожащим голосом пробормотала она. — Он там, в комнате. Очень красивый мальчик. И весь в тебя.

Для того чтобы углядеть сходство между ними, нужно было быть Элисой.

Словно лунатик, Ульвхедин прошел в другую комнату. Когда-то тут в высоком кресле величественно восседала Шарлота Мейден. Ей было не дано знать, что произойдет с ее родом. Род Мейденов угас. Но нашел продолжение в Людях Льда. Наверно, Шарлота была бы рада этому.

Элиса взяла малыша из кроватки и высоко подняла.

Тот захлопал глазенками. «Что за чудный маленький тролль, — подумала Виллему. — Или эльф. Только вот цвет волос не тот. Волосы у эльфов должны быть светлыми».

Все затаили дыхания. Даже взволнованный до глубины души пастор, и тот перестал дышать.

Не думая, что делает, Ульвхедин протянул свою грязную руку к малышу. Так хотелось погладить его.

— Мой? — прошептал он.

Дотронулся до красивого праздничного платья, что Элиса одолжила у Ирмелин специально для обряда крещения.

— Теперь он крещен. Пас…

— Да-да, — поспешно вмешалась Виллему. — Его зовут Йон. Назван в честь деда Элисы. — Ульвхедину и так надо было слишком многое узнать.

Парень беззвучно прошептал имя ребенка.

— Осторожно, — тихонько шепнула Элиса. — Малыши такие нежные!

— Какой маленький, — потрясенно пробормотал он.

— Это маленький человечек, — неожиданно произнес Альв. — И ты был таким. Если б не ты, он бы не появился на свет.

В глазах Элисы блестели слезы радости. Маленький комочек перешел в руки отца.

«Бог ты мой. Как много Альв знает о жизни! Хотя да, он же целые дни проводит в хлеву и на конюшне», — пронеслось в голове Виллему.

Элиса протянула руки за своей величайшей в мире драгоценностью. Ульвхедин неохотно передал его матери.

Теперь он глядел на Элису новыми глазами. Стал спокойнее, подметил Доминик.

И Доминик решил не терять времени зря. Как говорится, куй железо, пока горячо.

— Ульвхедин, а ты не хочешь позаботиться об Элисе и вашем маленьком сыне? Но в таком случае тебе придется от многого отказаться. Будет непросто. Придется многому научиться.

Ульвхедин обернулся к говорившему:

— Пуф, — презрительно фыркнул новоявленный отец. Но не так категорично, как раньше.

— Можно, я поговорю с Ульвхедином один на один? — быстро спросила Элиса. — Мне нужно кое-что ему сказать.

— Хорошо, — после некоторого колебания согласилась Ирмелин. — Идите в голубую гостиную! Оставь ребенка здесь, ему необходим сон.

Когда оба вышли, пастор впервые заговорил:

— Ну и ну! — только и произнес он.

Никто ему не ответил.

— Я так рада снова вас видеть! Я так ждала! — глаза Элисы светились от радости.

А парень не знал, что делать и что сказать.

— Знаешь, не обращай внимания на слова фру Виллему, — доверительно продолжала она. — Малышу уже месяц, и я отлично чувствую себя.

Ульвхедин замер в нерешительности. Он еще не привык к этой новой Элисе, к Элисе-матери.

— Я не поеду в долину, — хрипло произнес он.

— Вот и хорошо.

— Вместо этого я пришел сюда.

— Спасибо! Спасибо тебе!

Он осторожно взял ее руку в свои:

— И я не был ни с кем, кроме тебя. И не хочу.

— Как здорово, Ульвхедин!

— Мне было так хорошо с тобой… тогда, в последний раз.

Элисе было странно слышать это признание. Сама она вспоминала их близость как кошмарный сон. И все же она была рада.

Сейчас не время было говорить о грустном. Потом она расскажет ему, как ей было временами одиноко и горько, как терзали сомнения. Она столько пережила, ей было так трудно! Но Элиса все простила. Конечно, он нанес ей глубокую рану. Однако Элиса поняла, что сейчас в поддержке и понимании больше нуждается он. Ему нужен человек, которому он мог бы доверять, на которого можно было бы положиться.

И потом, разве он не подарил ей лучшее, что есть на свете — сына Йона?!

— Тогда не все прошло гладко, — только и сказала она. — Мне было так больно. И я не смогла ответить тебе, как хотела.

Он вспомнил, что она говорила об этом и раньше. Только он не знал, что такое взаимность…

Ульвхедин не знал, что делать. Все было так ново и неожиданно. Да, он должен был сказать ей самое главное:

— Я никого не убивал.

Она понимающе кивнула.

— Я, кажется, понял… я хочу сказать… что это нехорошо. По отношению к другим.

— То, что ты сейчас сказал, очень важно, — торжественно проговорила Элиса.

Он играл ее волосами. А Элиса подумала, что сейчас самое время очутиться в его объятиях — только сделать это надо осторожно, чтобы он думал потом, что сам обнял ее. А что Ульвхедин? Нет, ему не хотелось ломать ей позвоночник. А год назад он так бы и поступил. Но нежным его тоже не назовешь. Элиса пискнула, и он ослабил свою железную хватку.

Ульвхедин спрятал лицо в ее волосах. В том месте, где у него должна была быть душа, что-то вдруг шевельнулось. И Ульвхедин забыл, зачем он пришел сюда. Неужто только для того, чтобы удовлетворить примитивную страсть, он проделал такой долгий путь на юг? Только из-за этого? Или чтобы получить сведения о сокровище Людей Льда?

В голове у несчастного парня все перемешалось, грудь разрывалась от обилия чувств. Да, он ведь еще не все сказал:

— Я не хотел убивать этих стариков. У меня и в мыслях не было такого…

— Все это понимают. Они говорят, что проклятие рода Людей Льда похоже на болезнь.

Ему надо было освободиться от зла внутри себя. Его словно окатило жаром, стало больно… Он вскрикнул от отчаяния.

А ведь у него другая задача! Он снова должен стать жестоким! Он попытался успокоиться, прийти в себя. Звенящим голосом спросил:

— А у тебя точно больше ничего не болит?

И удивился сам себе. Он же хотел сказать что-то другое!

Элиса смотрела на него во все глаза. Господи, как же он изменился! Разве задал бы он такой вопрос год назад!

У него, было, много времени на размышления.

— Нет, после родов у меня ничего не болит. Но ты такой большой, поэтому мне было нелегко…

Он кивнул. Теперь он понимал.

— Знаешь… Элиса…

Он впервые произнес ее имя! Какое необычное звучание! Они сразу стали ближе друг другу!

— Да? Ты что-то хотел сказать?

— Ну, то, что мы можем жить вместе… Нет, не знаю… Я ничего не соображаю… Я хочу тебя.

Они одновременно посмотрели на гостевую кровать. Элиса засмеялась.

— А почему бы и нет? Только осторожно!

Он кивнул. В горле застрял комок. Ему так захотел проявить нежность к этому существу, что доверилось ему! Быть с ней, снова почувствовать ее близость!

С чувством благоговения он стал раздевать ее. Ему так хотелось, чтобы ей было хорошо!

Но ведь и Рим строился не один день! Ульвхедин старался быть нежным и внимательным к этому маленькому существу, что так доверчиво отдалось в его руки. И природа взяла свое! Он познал взаимность! Счастье переполняло его… Он потерял сознание.

Элиса вбежала в салон сама не своя от радости. Отозвала Виллему в сторонку и возбужденно зашептала:

— Фру Виллему, знаете что?

— Нет, а что?

— Мы снова сделали это, — прошептала девушка тихо-тихо, чтобы никто не услышал. — И мне совсем не было больно! Это просто чудесно! О, как здорово!

— Так оно и есть на самом деле, — улыбнулась Виллему. Не осадить ли Элису за бестактность? Нет, не надо. Сегодня особый день. День Элисы. — Он был нежен с тобой?

Девушка смущенно фыркнула:

— Ну, не совсем. Зато он сказал, что ему со мной хорошо! Фру Виллему, знаете, он так изменился!

В дверях стоял Ульвхедин. Гордый и непонятный.

Все застыли в ожидании.

Не обращая на них ни малейшего внимания он прошел к колыбели. Малыш спал. Если б Ульвхедин задумал сделать что-нибудь дурное, на защиту ребенка стали бы все, кто находился в тот момент в салоне.

Отец нежно потрепал спящего мальчика по щеке. Оглянувшись, внимательно осмотрел всех. Взгляд остановился на Виллему. Кошачьи глаза смотрели на нее с каким-то странным и непонятным выражением. Что это было? Сожаление? Грусть? Мечты?

Нет, вряд ли Ульвхедин был способен на это.

Медленно, так, будто каждый шаг давался ему с трудом, он подошел к женщине. Посмотрел ей прямо в глаза, словно меряясь силами. Потом закрыл глаза и тяжело вздохнул. Опустившись перед ней на колени, спрятал лицо в ладони.

— Сделай из меня Тенгеля Доброго! — устало произнес гигант.

Вскрикнув от удивления, Виллему стала около него на колени, отняла руки от лица:

— С удовольствием! Дорогой мой, конечно же! Спасибо тебе!

— А мой сундучок? — спросил Никлас, стоя за спиной Виллему.

Ульвхедин словно очнулся от кошмара:

— Это может подождать. Я взял его с собой, но… Это сейчас неважно.

— Что же важно для тебя сейчас? — тихо спросил Андреас.

Ульвхедин показал глазами сначала на колыбель, потом на Элису:

— Он. И она. И эта проклятая чертова баба, что заставила меня думать! — он показал на Виллему.

Ему хотелось еще что-то сказать. О душе, о чувстве единства с семьей, о своей тоске. Но выразить эти чувства словами было для Ульвхедина слишком сложно.

Виллему то ли плакала, то ли смеялась. И тут они впервые увидели, как Ульвхедин улыбается. Хорошей, чистой улыбкой! Женщина положила руки на плечи и тесно прижалась к нему.

Все в салоне заулыбались, а Элиса заплакала. То были слезы радости. Наконец немногочисленный род верного слуги Клауса соединился с родом Людей Льда.

Да, но каким образом! Тут было над, чем задуматься! Виллему и Доминик решили пока молчать.

Теперь осталось только убедить Габриэллу. Виллему решила серьезно поговорить с матерью.

— Нет. Он может быть сколько угодно добрым, но я не могу его простить, — отвечала та. — Пусть не показывается мне на глаза!

— Мама, он принял Элису как свою жену, и они поселились пока в Линде-аллее. Хотя, конечно, это не лучший вариант. Я работаю с ним каждый день. Он старается изо всех сил. Я учу его добру, общению с другими людьми. А Никлас обучает искусству врачевания…

— Как он может!

— Мы должны доверять Ульвхедину. Без этого никак нельзя, мама. И если понадобиться, то мы все заступимся за него.

— Если понадобится… Это нетрудно предвидеть. За его голову назначена награда.

— Это так. Но никто не знает, что он здесь.

— Слухи распространяются быстро. Что ж, он теперь добр как теленок?

— Кто? Ульвхедин? Вовсе нет. Иногда он мечет громы и молнии. Но он хочет измениться. И это главное. Он просто боготворит сына, добр к Элисе. А это еще важнее! Правда, он иногда бросает работу и уезжает с Элисой посреди дня, но научится и этому.

— Этот зверь, эта тварь убила самое дорогое, что у нас было, — наших мужей! Почему они должны были умереть? Чтобы жила эта тварь? Но ведь это так несправедливо!

— Но вы же сами говорили, отец был смертельно болен. И потом, Ульвхедин вовсе не убивал их!

— Не в прямом смысле слова, конечно. Но какая мне от этого разница! Результат все равно один и тот же. Я не могу… Виллему, пожалуйста, не заставляй меня. Его раскаяние меня ни капельки не трогает. Называй, как хочешь… Реакцией на смерть Калеба, причудой… Нет, не могу! Я так любила их обоих, Калеба и Матиаса! Они были для меня дороже всех на свете…

Тогда Виллему рассказала ей, кто были родители Ульвхедина.

Габриэлла не выходила из своей комнаты два дня. А потом пошла в Линде-аллее. А ведь ноги почти не слушались ее.

Никто не слышал их разговора с Ульвхедином. Но можно было предположить, что она рассказала ему о его происхождении. Она пожелала, чтобы Ульвхедин с Элисой переехали к ней в Элистранд. Было решено, что после смерти Габриэллы усадьба отойдет им.

Андреас еще долго ворчал. Как же! Ведь он потерял такую служанку! Но пришлось смириться. В Линде-аллее начала работать одна из младших сестер Элисы. Пока ей было далеко до сестры, но со временем и она научится.

Больше всего на свете Ульвхедину хотелось вернуться в свою родную долину в Вальдрес. Ведь всех нас тянет в места, где прошло детство! Но воспоминания о детстве приносили парню мало радости. Здесь ему было хорошо, семья была окружена любовью и заботой. И потом, ему совсем не хотелось, чтобы Элиса и сын жили в суровых условиях горной долины.

Теперь о них должен был заботиться он, Ульвхедин. Ответственность за других… Непривычное чувство для одинокого волка.

Габриэлла, Никлас и Андреас долго обсуждали, не стоит ли им обратиться к судье с просьбой о прощении Ульвхедина по причине «врожденного заболевания». Может, ему дадут шанс.

Но пока решили подождать, посмотреть, как будут развиваться события. Хоть судья и был их хорошим другом, им было как-то неловко обременять его такой просьбой. Пока об Ульвхедине решено было никому не говорить. Пройдет немного времени, и люди забудут каким он был страшным и опасным.

Ой, как обманчивы надежды! В любой момент о существовании Ульвхедина могли узнать, и тогда их спокойной жизни придет конец!

Так оно и случилось!

Жизнь Ульвхедина висела на волоске. Он и сам знал об этом.

Думая об этом, он впадал в глубокое отчаяние.

Потерять самое дорогое в жизни — Элису, сына, семью, дом… Нет, он этого не перенесет.

И, тем не менее он знал, что обречен. Скольких человек он лишил жизни, находясь в затмении! Он называл свое состояние затмением, ведь тогда он был словно в тумане, у него не было чувства общности с людьми. Жизнь или смерть… Разницы он не видел. Так разве странно, что за его голову назначили цену?

По крайней мере, не надо было бояться капитана Отчаянного. На очередном задании его задрал медведь. После смерти этого человека все забыли о нем, забыли и его гордое имя. Правда, теперь его солдаты стали зваться Отчаянными. Может быть, их потомки живы и по сей день. Но с гибелью капитана кончился его род.

Виллему и Доминику пора было возвращаться домой, в Швецию. Но перед отъездом им необходимо было довести начатое до конца. Ведь именно они воспитали Ульвхедина из рода Людей Льда! И все это понимали.

Работа не должна была остановиться с их отъездом.

Но о том, что случилось дальше с Ульвхедином, здесь не расскажешь. Дальнейшая история его жизни должна быть обстоятельно описана в другой книге.