Следы в ночи

Глава 5

Миссис Павик не скрывала своего недоверия. Однако она все же открыла дверь и впустила Сентри. Она только что сказала ему, что мужа нет дома. Из другой двери выглянула светлоголовая девочка лет двух и серьезно посмотрела на Сентри.

— Джесси! — строго произнесла миссис Павик.

— Мокрая! — ответила девочка, продолжая рассматривать чужого человека.

— Джесси! — теперь это звучало как приказ.

Ребенок исчез, и за дверью сразу же раздался плач.

Миссис Павик вздохнула.

— Теперь она его разбудит, — сказала она, укоризненно посмотрев на Сентри.

Тому хотелось залезть под тахту, и он почувствовал облегчение, когда дверь, наконец, открылась и появился Джон Павик. Как выяснилось, он выходил за сигаретами. Он был плотным, светловолосым, с дружелюбным открытым лицом.

— Надеюсь, вы не долго ждали, — сказал он. — Генриетта, ты предложила мистеру Сентри чашку кофе?

Сентри вежливо отказался. Он сразу перешел к делу, так как ему стало ясно, что Павики и без того достаточно заняты домашним хозяйством и двумя детьми.

— Извините мою назойливость, но, как я вам уже сказал по телефону, мне бы хотелось узнать о брате. Меня интересует буквально все, связанное с ним.

Павик открыл пачку сигарет, протянул Сентри и сказал:

— Вы знаете, что Ника застрелили, когда он пытался бежать?

— Да. Я разговаривал с одним человеком, который считает, что в этом повинен какой-то американец. Он тоже был в лагере.

Он напряженно ждал, пока Павик закурит, достанет пепельницу и снова сядет. Наконец тот ответил.

— Да, мы всегда так думали.

Значит, все правильно. Павик не был фантастом, склонным к страстным и пустым обвинениям. Сентри осторожно пересказал историю, услышанную от незнакомца в баре. И он действительно узнал от Павика кое-что новое: что они перебросили Ника через колючую проволоку, что остаток ночи он, раненый в обе ноги, провел в караульном помещении и был застрелен только на следующий день.

— В назидание всем нам. Но филиппинца они не застрелили, — прибавил Павик. — Он им, наверное, был еще нужен, но его так избили, что он долгое время не мог работать.

К сведениям о Сэндсе, уже известным Эндрью, Павик мог добавить немного.

— Его сразу перевели к японцам, где он получил легкую работу. Несколько раз он даже помогал в бюро, а после смерти Ника его назначили надсмотрщиком над группой рабочих, и на плеточные удары он был щедрее многих караульных. Я знаю это, потому что сам был в его группе. Большой дипломат, этот мистер Сэндс… или я должен сказать лейтенант Сэндс.

Мускулы Сентри напряглись.

— Он был лейтенантом?

— Может, даже полковником, — ответил Павик. — Никто не знал точно. Форма военнопленных состояла из первых попавшихся вещей. Имя… — он сделал многозначительную паузу — которое называли японцам, когда попадали в лагерь. Мне бы хотелось больше рассказать вам о Сэндсе. У него были темные волосы, он стриг их очень коротко. Но это делали все военнопленные. Он был тощим, но — Павик улыбнулся, — я был таким же, имея горстку риса в день, а посмотрите на меня теперь!

Сентри поднялся. Невысказанный вопрос, наверное, ясно отражался у него на лице, потому что Павик вдруг сказал:

— Стрелял японец.

Сентри взял плащ, шляпу и спросил, узнал бы Павик Сэндса после стольких прошедших лет. Тот с сомнением покачал головой.

— Вам может помочь Боб Твининг. Это он подал идею, что Ник кое-что знал о Сэндсе.

— Дип-стрит, Чикаго?

— Да. Он, как обычно, прислал мне новогоднюю открытку. Боб — милый парень. Хотя я тогда подумал, что он переборщил, когда на утро рассказал о том, что он слышал. — Павик задумался, потом продолжал: — Ник сказал, что Сэндс напрасно рассчитывает выйти сухим из воды, что он позаботится об этом, когда вернется домой. И еще что-то о трестере.

— Трестер?[1]

Павик кивнул.

— Он так сказал. Я помню, потому что мне не очень была ясна связь. Сожалею, что не слишком помог вам. Передайте от меня привет Бобу, когда увидите его.

Неужели Твининг все выдумал? Может, у них в доме была пивоварня? Но почему они сами не пришли к этой мысли — Павик, человек из бара или Твининг? При этом Сентри подумал, что он не спросил Павика о незнакомце.

Наконец, он добрался до своей квартиры и заказал междугородний разговор. Через двадцать минут ему позвонила телефонистка и сонным голосом сообщила:

— У меня здесь только Р. А. Твининг, 2127, Дип-стрит. Вы имели в виду его?

— Да.

Он записывал номер, пока за тысячу с лишним километров звонил телефон. Однако Твининга, кажется, не было дома. Час спустя он попытался позвонить еще раз, но опять безуспешно. Положив трубку, он уставился в потолок. Теперь все зависело от Твининга и его трестера. Вероятно, ему самому нужно поехать в Чикаго и разыскать Твининга. Но был еще и Лайонс. Шесть лет назад он жил в Нью-Йорке. Сентри снова поднял телефонную трубку.

Миссис Лайонс, ответившая ему по нью-йоркскому номеру, была очаровательна и слегка насмешлива.

— После всех ваших усилий мне очень жаль сообщить вам, мистер Сентри, что моего сына нет, он в Коннектикуте.

— Он живет там постоянно?

— Где-нибудь постоянно Джеральд вряд ли может быть. В последний раз, когда я о нем слышала, он работал в заведении, называвшемся «Шорлайн клуб». Если хотите, могу дать вам адрес.

Подъехав к клубу, Сентри расплатился с шофером такси и поднялся по лестнице в большой прохладный холл с несколькими креслами и маленькими столиками, на которых стояли цветы. В глубине виднелась лестница, ведущая наверх, а слева находился большой салон, где царила мертвая тишина. Справа за баром было бюро, и оттуда раздавался дикий шум. Большая испуганная коза носилась между письменными столами, сопровождаемая двумя тонконогими, жалобно блеящими козлятами. Когда вошел Сентри, коза прогалопировала в другой конец бюро и прыгнула на барьер. Человек, стоявший на письменном столе, вежливо спросил:

— Что вам угодно?

Испуганная коза издала длинный, дрожащий клич.

— Я ищу человека по имени Джеральд Лайонс. Я слышал, он работает здесь.

— О да, он это делает, — мрачно ответил человек на письменном столе. Он был высокий, с узким умным лицом и копной темных волос, падающих ему на лоб. — Вы видите его перед собой. Лайонс в козьем загоне.

Значит, это Лайонс. Он оказался намного моложе Павика и незнакомца из бара. В нем чувствовалась интеллигентность. Сентри задумался над тем, как это длинное тощее тело могло выдержать лагерную жизнь, или же эта худоба была следствием пребывания там. Как бы то ни было, но в настоящей ситуации не представлялось возможным побеседовать с ним.

— Ведь эту штуку можно поднять, не так ли? — спросил Сентри, указывая на барьер. — Я могу выпустить козу.

— Ради Бога, не надо! Люди, которым она принадлежит, лопнут от бешенства. Сегодня вечером мы собираемся устроить своего рода храмовый праздник, и козы должны внести в это мероприятие определенную ноту. Они как раз упражняются, — пояснил Лайонс, с отвращением глядя на козу.

— Но погодите, я постараюсь загнать ее. Как вас зовут?

Сентри представился, и Лайонс автоматически повторил его имя.

— И что я могу для вас сделать? Мне кажется, я… — он вдруг замолчал, внимательно посмотрел на него и медленно произнес: — Подождите… вы, должно быть, брат Ника Сентри?

— Да, и поэтому я здесь. Есть вещи, о которых я хотел бы поговорить с вами…

— Некоторые вещи, ах так… — пробормотал Лайонс. — Одну минуту! — Он осторожно слез со стола, присел на его крышку, сунул вилку в розетку, нажал на кнопку и сказал в микрофон: — Говорит Лайонс, мистер Биптс. Макс там? — и, обратившись к Сентри: — Козы принадлежат Максу, он рассыльный. — Потом снова сказал в телефонную трубку: — Макс? Немедленно приходи и убери отсюда этих проклятых коз. — И уже опять, обращаясь к Сентри: — Не пройти ли нам в столовую? Там спокойнее.

Кроме них в большом помещении с накрытыми столами никого не было. Лайонс закурил, откинулся на спинку стула и произнес:

— Хотя это меня и не касается, но… умно ли снова ворошить все дело?

— Что касается меня, то да. Я хочу найти Сэндса.

Лайонс внимательно посмотрел на Сентри своими печальными карими глазами.

— По всей видимости, вы информированы. С кем вы говорили?

— С Джоном Павиком. И с человеком, которого я встретил в баре. Лет тридцати пяти, красноватое лицо, светлые волосы…

— Не очень высокий? Это может быть Черч, — сказал Лайонс, нахмурившись, — или тот, другой, Хартман, Хартли, Хартвелл… что-то в этом роде. Не помню точно его имени. У одного из них были неприятности с женой. Значит, он направил вас к Павику, и ко мне?

— И к человеку по имени Твининг.

— Ах, Твининг! Он, наверное, лежал без сна и боролся с собственной совестью, когда услыхал этот разговор. Полагаю, вам уже рассказывали.

— Да. И я спрашивал себя…

— …не выдумал ли он это в качестве интересной темы для разговора? Или что это ему приснилось? Нет, только не Твининг, — решительно произнес Лайонс. — Во-первых, у Твининга нет фантазии, а во-вторых, я думаю, он должен был преодолеть душевные муки, прежде чем доверился нам.

Значит, все ясно. А Лайонс — человек восприимчивый, очень наблюдательный. Сентри задал следующий вопрос, и Лайонс задумчиво ответил:

— Трестер… Не знаю. С таким же успехом это могло быть и что-то другое, какое-нибудь созвучное слово, может быть, в связи с какой-то историей, связанной с женой. Стены барака хотя и не были толстыми, но все же и не из картона.

— А Сэндс?

— Сэндс? Трудно сказать. Мне кажется, что он из так называемой хорошей семьи. Во всяком случае, дело связано с деньгами, насколько можно было судить из того разговора. У меня сложилось впечатление, что он сразу узнал Ника, но в Нике не пробудил никаких воспоминаний. По крайней мере, довольно долго. — Официант принес им кофе, и он замолчал. — Сэндс взвивался по пустякам больше, чем кто-либо из нас. Его нервозность возникла не от лагерной жизни. А его манера смеяться… звучало как лай. Поверьте, иногда это производило в высшей степени странное впечатление. Есть еще кое-что, хотя я не уверен, поможет ли это вам. До армии я работал у одного человека, который на основании нескольких слов, сказанных в микрофон, мог узнать о происхождении говорящего. Ну, что касается Сэндса, то он определил бы его происхождение «с Запада», хотя я мог бы поклясться, что он из Нью-Йорка, там родился и вырос.

Значит, из Нью-Йорка. Следовательно, не исключено, что он сидел с ним рядом в ресторане, ездил в метро или в автобусе. Но кто же скрывается под этим именем?

— Подождите-ка, — вдруг сказал Лайонс. — Если вы хотите знать, как он выглядел, то вам, вероятно, поможет рисунок из лагеря. Павик ведь живет в Нью-Йорке, не так ли? Отнесите ему записную книжку Ника, и он сразу найдет вам Сэндса.

Сентри почувствовал, как у него забилось сердце, и осторожно ответил:

— Мне ничего не известно о записной книжке. Нам ничего не прислали из вещей Ника, из чего мы заключили, что у него ничего и не было.

— Ничего и не было, кроме записной книжки, но о ней я позаботился в первую очередь. — Лайонс выглядел недоверчивым и почти сердитым… — Я помню, как подумал, что его семья обязательно захочет получить ее, и поэтому взял ее себе. Я отправил ее по почте из Ривердаля, где тогда жил. Могу даже точно сказать, куда. Мистеру Кристоферу Сентри, Барроу-стрит, Нью-Йорк.