Питер Ик совсем расклеился от зноя и умственного напряжения.
«Теоретические сюжетные построения загнали меня в тупик, и я принял правильное решение промыть мозги в бассейне. Но пока до него доберешься, обольешься потом. Следовательно, на обратном пути я тоже стану потным. Есть ли смысл при таких условиях посещать бассейн? Нет, на обратном пути я буду настолько охлажден, что, может быть, сумею донести прохладу на себе до каюты. Так я рассуждал, пока мне в голову не пришла превосходная мысль о Гончей и Дичи.
Потом что-то меня отвлекло, и я потерял нить. То, что я взял полотенце, было правильно. Но я забыл сигареты, и эта ошибка грозила отравить мне купание. Впрочем, я могу их купить где-нибудь на палубе. Здесь много буфетов. Здесь много баров. Значит, все хорошо! Да, хорошо, и я иду на пляж. О чем же я думаю? Вокруг меня океан. Я его вижу с любой палубы. Он не волнует меня. Большая, плоская, выкрашенная в грязно-голубой цвет доска. Потом я сижу в шезлонге и обдумываю коллизии, связанные с преследованием. Мне приходит в голову одна любопытная идея, и я спешу к себе в каюту, чтобы сделать заметку. Так я оказываюсь на второй палубе. Здесь темно и прохладно. И пусто. Немного же таких местечек на „Святой Марии“. Навстречу мне идет голый человек. Значит, рядом бассейн. Этот человек ужасно торопится. Он не идет, он бежит. Господи, да это же мой герой! Его уже раздели. Так. Он свернул с моего пути и скрылся в туалете. Он скрылся в туалете с надписью „Les dames“. Интересно! Там он надеется переждать Погоню. Наивная глупая Дичь! Почему Дичь всегда наивная? Да, сейчас должен показаться Охотник. Ему уже пора быть здесь. Интересно, где вторая Дичь? Старенькая, маленькая, черненькая, суетливая. Однако мой сюжет подвергается значительной деформации. Герои разделились в пространстве. Один бегает в трусах. А второй что делает? Может, его уже изловили? Аяй, я в своих теоретических изысканиях двигаюсь со скоростью черепахи, а жизнь летит как ракета. Что же делать? Придется пересаживаться в ракету. А вот и Охотник. Совершенно официальное лицо».
— Добрый день, сеньор!
— Здравствуйте, сержант.
— Сеньор, здесь не пробегал мимо вас толстый человек без костюма? Вы не видели?
— И без рубашки?
— Да, да.
— И без туфель?
— Да.
— И без галстука?
— И без запонок, без брюк, без носков, без носового платка. Я спрашиваю, не видели ли вы толстого человека в трусах?
— Видел, сержант.
— Куда он прошел?
— Он прыгнул за борт.
— ?! — охнув, сержант бросился к борту. Питер Ик присоединился к нему. Они стали с сумасшедшей внимательностью исследовать бурлящие волны за бортом лайнера. Сделав ладони козырьком, всматривались в горизонт. Пристально разглядывали ослепительно голубой, словно проглаженный утюгом, кильватер.
— Но там никого нет! — сержант возмущенно уставился на писателя.
— Значит, он утонул, — печально вздохнул Ик. — Здесь приличная высота — не меньше пятидесяти футов. Если он давно не тренировался в прыжках, он был обречен.
Лех изучающе осмотрел Питера Ика.
— Разрешите ваши документы!
— Я не беру документы с собой в бассейн.
— Вы знаете, что бывает за дачу ложных показаний?
— А вы, по-моему, не успели еще привести меня к присяге, сержант.
— Почему вы не хотите сказать мне правду?
— Я видел, как он перелезал через борт. Возможно, в последний момент он передумал и спустился ниже, на палубу, что под нами. Не знаю. Но я бы на его месте прыгнул.
— Почему бы вы так поступили на его месте?
— Видите ли, у него было лицо человека, не имеющего будущего. А жить без будущего не может даже клоп. Он должен надеяться на то, что ему еще придется кого-нибудь укусить, — с издевательской серьезностью пояснил Ик.
— Извините, я запишу ваше имя и номер каюты.
— Ради бога, сержант, сделайте одолжение, Питер Ик из двести семнадцатой.
Сержант Лех еще раз посмотрел на собеседника.
«Сумасшедший? Здесь на „Святой Марии“ полным-полно сумасшедших. Ни одному слову верить нельзя. Все врет. Лживый американо. Нужно вернуться и пойти левым переходом».
«Погоня! Погоня! Не дойдя десяти шагов до кустов, где притаился загнанный заяц, она сворачивает влево или вправо, чтобы начать новый победный круг! На то она и погоня, дабы описывать спирали и круги вокруг жертвы своей! Круги вокруг…»
Обследовав попавшийся на пути туалет, где никого не было, кроме негра, мывшего голову под краном, и хорошенько поразмыслив, сержант решил направиться на розыски толстяка другим переходом.
«В конце концов, — утешал он себя, — раздетым гангстер далеко не может уйти. Нужно разыскивать в окрестностях бассейна. Придется просить помощь у капитана. Как неприятно, черт возьми».
«Неприятно, черт возьми. — Питер Ик был недоволен. — Сюжет оказался слишком динамичным. Жизнь обошла теорию и на корпус вырвалась вперед. Что делать, придется снова вмешиваться».
Писатель прошел на площадку бассейна и осмотрелся. Жужжание человеческих голосов к этому времени приобрело покойную равномерность. Только в одном месте несколько человек хлопотали возле кресла, закрытого от солнца навесом. Сидевший в этом кресле, судя по резким взмахам рук, яростно отбивался от заботливого окружения.
«Сюжет нельзя пускать на самотек. Это чревато неопределенностью развязки. Разлука двух героев не предусмотрена теорией. Где же второй? Он там, где одежда первого. Вернее, одежда первого там, где расположился второй. Чем, интересно, выдал себя толстяк? Почему погоня так милостива к его приятелю? Кто глупее — Дичь или Охотник? Разумеется, Охотник, ведь он сильнее. Но Дичь наивнее. Наивность и глупость разве не однозначны?» Питер Ик медленно обходил отдыхающих. Он видел людей с ушибами и синяками. У некоторых были нашлепки лейкопластыря. Бинты. Поломанные шезлонги попадались повсеместно. «Это лицо погони. Там, где она проходит, остаются изуродованные кусты, измятая трава, грязь, хаос».
— Оставьте меня в покое, я хорошо себя чувствую! — ворчал Живчик, отмахиваясь от непрошеных доброжелателей. — Не нужно никакого врача, я вас умоляю! — Он готов был пасть на колени.
Гангстеру был оказан примерный уход. Одна изнеженная красотка уступила свое кресло с зонтом. Две другие повязали ему голову мокрым цветастым полотенцем, отчего Живчик стал походить на азиатского владыку, которому осточертел его гарем. Остальные соседки донимали старика вопросами о самочувствии.
Питер Ик застал Живчика в тот момент, когда он со слезами просил заботливых матрон отпустить его.
— Но вы сделаете два шага и упадете в обморок! — внушительно и кротко увещевала беспокойного старика купальщица, похожая на Геркулеса.
— Вам только кажется, что вы здоровы, но в действительности вы совсем-совсем больной! Мне вот тоже до недавнего времени много кое-чего казалось, а все получилось совсем наоборот, — туманно разъясняла Живчику дама неопределенных лет.
— Покой, папаша, только покой сохранит ваши кости в целости и сохранности, — твердо говорила молодая девушка, у которой бикини были надеты прямо на скелет.
— Ему нужен массаж, — твердо сказал Ик, отстраняя женщин. — Позвольте, сеньоры! Я кое-что понимаю в этих вещах.
Он сделал несколько небрежных взмахов полотенцем над головой Живчика и, наклонившись к его уху, прошептал:
— Толстяк ждет в туалете для дам по правому борту отсюда.
Живчик узнал таинственного сообщника и доверился ему.
— Спасибо, парень. А там нет этих?
Он изобразил погоны на плечах.
— Нет, — ответил Ик и громко заявил: — Вам, сеньор, необходимо немедленно уйти в каюту к лечь.
— Да, да, я тоже так думаю, — засуетился Живчик, выпрыгивая из гнездышка. Он небрежно попрощался со своими сиделками и удалился, волоча по полу тяжелый пиджак с двумя шестизарядными люггерами.
— Ах, ах, как же так! Он еще очень слаб! — причитало окружение. — Вы, наверное, не видели, как он был плох вначале.
— Ничего, старая лошадь выздоравливает на бегу!
Питер Ик равнодушно смотрел вслед гангстеру.
«Жалкая Дичь. Неудачливый охотник. Сейчас он вызволит толстяка из кабины или, вернее, предупредит того, затем отправится к себе в каюту, возьмет одежду и кое-какой грим для толстяка, принесет ему, тот переоденется, они спрячутся на время в каюту, переждут погоню, а потом… что будет потом?»
Ах эти писатели! Вечно они ошибаются. Оставим Питера Ика ломать голову над зигзагами сюжета, тем более что ему через несколько шагов попадутся растерзанные останки одежды Ленивца, и они тоже заставят призадуматься. А может быть, он этого не станет делать, а сядет, где потеплее, и, выставив поросшую седыми волосами грудь и благородное лицо пожилого Атоса навстречу солнцу, будет тихо нежиться в голубом пламени и думать о том, как ему в сущности все надоело, и все рядом с ним клоуны, и вся жизнь — это даже не игра на сцене, а простейшая примитивная клоунада. Оставим его. Питер Ик — сложный человек.