Сломанная роза

13

Алина схватила Джеанну за плечи.

— Рауль не убил бы его. И ты не виновата. Просто ребенок заплакал…

— Это я сжала ее. Мне было очень страшно, и я слишком сильно стиснула ее. Верно, ей передался мой ужас…

Алина метнулась к столику, налила, расплескивая, вина в кубок и насильно сунула его в трясущиеся руки кузины.

— Пей! Ты принимаешь все это слишком близко к сердцу. Если мужчины тешат себя военными играми, не наша вина, что они могут пораниться.

— Не наша? Нет, Алина, все это моя вина. Все, с начала и до конца. Стоя там, я поняла, что однажды дело дойдет до настоящего боя, и я стану причиной чьей-то смерти!

— Но необязательно произойдет именно так…

— Ты думаешь?

Из соседнего покоя доносился несмолкающий, пронзительный крик Донаты. Она заходилась в плаче и никак не хотела уняться.

— О господи, — опомнилась Джеанна, — мне пора кормить ее.

Она отдала нетронутый кубок с вином Алине и устремилась прочь.

Алина, не задумываясь, осушила кубок и снова вышла во двор, размышляя о том, что род человеческий все-таки чудом сохраняется до сих пор. Разумной женщине в голову не пришло бы связываться с мужчиной и вступать в брак с его горестями и тревогами, покуда ей доступна размеренная спокойная жизнь за монастырскими стенами. Там у женщины достанет времени учиться, создавать красивые вещи, предаваться собственным мыслям, не отвлекаясь суетой мира…

Ha грязной площадке перед домом уже вовсю копошились куры, по-хозяйски разгуливали свиньи, занимались своим делом крестьяне. Голоса мужчин доносились из-за частокола. Неужели они до сих пор не натешились и решили перенести свои глупые забавы в поле?

По приставной лестнице Алина взобралась на мостки, идущие по верху частокола, и увидела их.

Они плескались в реке, смывая с себя пот и грязь.

Они были наги.

Мужская нагота отнюдь не была тайной для Алины, но, став взрослой девушкой, она расценивала интерес, который возбуждали в ней мужские тела, как недостойную слабость, с которой следует бороться. Рауль де Журэ убедительно объяснил ей, сколь губительной может оказаться слабость, и, следовательно, сейчас у нее была возможность изучить этих нагих мужчин как представителей врага, коего она должна была научиться побеждать.

К своему облегчению, она вскоре обнаружила, что кутерьма тел не будит в ней никаких особых чувств. Толстые и тощие, кривоногие, с торчащими коленями, с выпуклой или впалой грудью, волосатые или почти безволосые, все это были только тела, и опасаться их нечего.

Большинство мужчин плескались у самого берега, смывая грязь. Некоторые выплывали на глубину.

С внезапной тревогой она искала глазами Рауля и Галерана — и не находила. Неужели увечье оказалось столь серьезным?

Но вот поодаль от остальных она заметила в воде две головы, устремившиеся вниз по течению.

Они опять мерились силами, и на сей раз Рауль явно выигрывал.

Мужчины!

Рауль доплыл до низко нависшего над водою поваленного дерева и схватился за ветку, чтобы остаться на месте. Затем подтянулся вверх на одной руке.

— Хвастун, — пробормотала сквозь зубы Алина — сестра пяти братьев; но, несмотря на слова, его ловкость все же произвела на нее впечатление. Грубая игра мускулов заставила ее сердце биться быстрее, а когда Рауль взобрался на дерево и встал во весь рост в великолепии надменной, позлащенной солнцем наготы, ее щеки ярко вспыхнули.

Рауль рассказывал ей о жарком солнце своей родины — солнце, делающем одежду скорее неудобством, чем необходимостью. Теперь она могла убедиться воочию, что кожа его темно-золотого цвета, без единого белого пятнышка. Остальные мужчины — урожденные англичане — были светлее или с загорелыми лицами и руками. Крестоносцев можно было отличить по более темному загару на руках, икрах и изредка — на груди.

У Рауля лицо и руки были темнее, но и весь он был ровного золотистого цвета, лишь только черная курчавая поросль окружала его мужские части.

При мысли о том, что она это видит, более того — разглядывает, Алина залилась ярким румянцем, но глаз не опустила. Он был, что называется, ладно скроен.

Тем временем Галеран тоже доплыл до дерева. Рауль нагнулся, протянул ему руку, и он, подтянувшись, поднялся из воды, выказывая такую же силу и гибкость.

Конечно, Галеран не обладал внушительными мышцами Рауля, но сейчас, когда он был раздет, его сила была очевидна. Как и Рауль, он был коричневым от солнца, но ляжки и зад у него были все же совсем светлыми.

Спохватившись, Алина одернула себя — негоже разглядывать мужа кузины — и опять перевела взгляд на Рауля. Его нагота будила в ней тревожное, будоражащее чувство, и она сама, увы, хорошо понимала его природу. Плотское влечение к мужчине. Ей и прежде приходилось испытывать нечто подобное, и она полагала, что почти уже научилась подавлять вожделение, но никогда прежде, до встречи с Раулем, оно не бывало столь сильным.

Однако, по словам отца Роберта, такие чувства естественны, и испытывать их не зазорно. Это не порочно? Она станет порочной, только если позволит чувству поработить себя.

А если не порочной, то слабой.

И потому сейчас нужно смело смотреть на причину своей слабости и в этом обретать силы для борьбы с собою. Со временем все теряет новизну, ко всему можно привыкнуть…

…Теперь они боролись, пытаясь столкнуть друг друга в воду.

Алина раздраженно думала — неужели они оба не понимают, как расстроена Джеанна, как нужно ей убедиться воочию, что Галеран не пострадал в схватке? Неужели не ясно, что Джеанна не обрадуется, если Галерана принесут в дом изувеченного их буйными играми?

Твердо упершись ногами в грубый ствол дерева, два друга вертелись, изгибались, толкались, с трудом сохраняя равновесие и скользя ладонями по мокрой коже, под гул одобрительных окликов с берега. Вот Галеран оступился и сел на ствол, и Алина злорадно отметила, что он, верно, ободрал себе зад о жесткую кору.

Снова вскочив на ноги, Галеран ухитрился столкнуть Рауля со ствола; тот полетел в воду, но успел схватить Галерана за руку и увлечь его вслед за собою.

Не успела Алина испугаться, как они оба уже вновь взобрались на ствол и, смеясь, уперлись ладонями друг другу в плечи.

Мужчины!

Но вот им надоело бороться, и они расцепились. Рауль потянулся, помотал головою, отряхивая воду, — молодой, здоровый зверь, довольный собой и миром.

А потом он повернулся в сторону частокола.

Алина слишком поздно вспомнила, какое у него острое зрение. Теперь она оказалась в ловушке. Несомненно, он разглядел и румянец на щеках, и даже, наверное, жадное нетерпение в глазах. Но она не повернулась спиною к неприятелю, не скрылась, поджав хвост. Это была часть их поединка.

Он улыбнулся и остался стоять на месте, только подбоченился.

Алина с великим трудом растянула губы в ответной улыбке. Рауль и глазом не моргнул, и она позволила взгляду бродить по его бесстыдно открытому телу.

Оттого-то она и увидела, как его член начинает разбухать и подниматься. Тогда она торопливо посмотрела ему в лицо. Он выразительно приподнял брови. Алина просто не могла отвернуться и отдать победу ему.

Почему, о господи, почему бы ему не уступить и не прикрыть наготу? Ведь Галеран, как она могла убедиться, бегло взглянув в его сторону, успел уже надеть штаны.

В отчаянии Алина нарочно стала разглядывать скипетр Рауля, надеясь, что он сникнет под ее смелым взором. Ho он и не собирался сникать; совсем наоборот… Алина нepвно сглотнула, решив стоять до конца. А потом Рауль исчез. Она сморгнула, и только тогда поняла, что Галеран столкнул друга на илистый берег, и оттуда уже доносился его смех.

Галеран посмотрел на Алину и взглядом приказал ей уйти.

Она встрепенулась и побежала прочь.

Матерь божья, заступница наша! Что же она наделала! Ведь это, конечно, грех. Вообще-то в том, чтобы смотреть на нагого мужчину, никакого греха нет, но это должно было быть грехом.

Да, грехом, причем не для нее одной, а и для него тоже, мстительно подумала Алина, только он не станет, как она, мучиться совестью.

Ей оставалось гадать, что скажет и сделает Галеран, и потому она благоразумно сбежала к Джеанне, укачивавшей малышку. Однако и здесь спрятаться не удалось, ибо вскоре появился Галеран, чисто вымытый, с влажными волосами.

На его лбу, в том месте, куда под ударом Рауля врезался шлем, темнел большой кровоподтек, но других увечий и ран заметно не было. Он покачал головою, глядя на Алину, но вид у него был не очень сердитый.

— Джеанна, не прогуляешься со мною?

Доната опять захныкала, и Джеанна с сомнением посмотрела на нее.

— Я все равно ничем не могу помочь ей, а есть она отказывается. Может, без меня быстрее успокоится.

Она отдала девочку Алине и ушла.

Джеанна осторожно ступала по грязному двору, пытаясь угадать, в каком настроении муж. Она едва не убила его, и он должен об этом знать.

Галеран привел ее на зеленый луг у реки. Мужчины уже вернулись к своим обычным занятиям, и над рекою воцарились мир и покой, хотя взбаламученная дикими играми вода еще была мутная.

— Я не ранен, — заговорил он.

— Нет, я вижу, ранен.

Галеран дотронулся до лба.

— Пустое. Таких синяков у меня много.

— Тебя могли бы ранить, — настаивала Джеанна, решив во что бы то ни стало раскрыть ему истину, — и, случись это, виновата была бы я.

— Да нет же, — улыбнулся он, ободряя ее. — Ребенок заплакал, вот и все.

— Этого ребенка вообще не было бы, если б не мое безумие!

Галеран помрачнел.

— Так ты намерена отныне брать на себя вину за все? Если так, прими и мою благодарность.

— Благодарность?

Он уселся на траву, обнял Джеанну, привлек ее к себе на колени. Она воспротивилась.

— Разве я малый ребенок, чтобы меня вот так успокаивать?

Галеран вздохнул и сильнее прижал ее к себе.

— Я всего лишь бережливый муж: стараюсь уберечь твое платье от мокрой травы.

Джеанна послушно приникла к нему.

— Так ты и впрямь не хочешь обнимать меня? — поддразнила она мужа.

— Нет, конечно, — парировал он, — когда я тебя обнимаю, мне сразу хочется завалить тебя.

Она припала к его груди.

— Галеран, я не вынесла бы и мысли о том, что опять причиняю тебе боль.

Онгладил ее по волосам.

— Не думай так, любовь моя, не опекай меня слишком. Ты врачевала мои раны, доставала занозы, клала припарки на мои усталые члены. Но, когда приходится, я все же должен сражаться.

Она повернула голову и взглянула на него.

— Раньше я всегда знала наверняка, что эти драки — забота глупых мужчин. Теперь же я — причина драки.

— Мы не пустились бы в столь утомительное путешествие, если б мужчины не запустили в наше дело своих грязных лап. И еще раз — спасибо тебе, — уже не шутливо, а серьезно промолвил он.

— Но за что?

— За то, что отвлекла меня. Цель учебного поединка — найти свои слабые места, с тем, чтобы устранить их. В следующий раз, когда Доната или другой младенец заплачет, это уже не заставит меня оглянуться.

— Ах, если бы так!

— Ну вот, ты видишь, — и он крепко поцеловал ее, — просто замечательно, что случилось так, как случилось.

— Все равно я очень испугалась.

— Если и так, — строго сказал Галеран, — тебе нельзя показать испуга. Не ослабляй меня, Джеанна.

— Я никогда не ослабляла тебя.

— Верно, никогда.

— Значит, я переменилась? — И Джеанна вернулась мыслями на два года назад, пытаясь сравнить себя тогдашнюю с собою теперешней. — Разве только материнство сделало меня мягче?

Рука Галерана скользнула по ее бедру.

— Для меня ты достаточна тверда. — Он дотронулся до ее грудей. — Особенно здесь… — Рука замерла. — Господи Иисусе. Ты здорова?

Джеанна отвела его руку от твердой как камень, болезненно чувствительной груди.

— Доната плакала и не могла сосать как следует. Наверно, стоит пойти и снова попробовать покормить ее.

Галеран поднялся и помог подняться ей.

— А тебе не больно вот так?

Она дотронулась до выпирающего под штанами бугра.

— А тебе не больно вот так?

— Немного есть, — рассмеялся он.

— Верно, я испытываю нечто похожее, только удовольствия меньше.

Они печально улыбнулись друг другу и торопливо зашагали к дому по зеленому полю, усеянному белыми пасущимися овцами. Джеанна знала, что Галерана, как и ее, снедает жадное желание. Но в маленьком, тесном домике, давшем им приют, уединиться негде.

Покаяние и добровольная жертва, напомнила она себе. Молоко ручейком текло из обеих грудей, грозя затопить дом.

У распахнутой двери в зал, прежде чем попрощаться, Галеран попросил:

— Джеанна, не спускай глаз с Алины.

— С Алины? Почему?

— Она затеяла какую-то игру с Раулем и не понимает, что играет с обоюдоострым ножом.

— Ну, так не спускай глаз со своего друга!

— Я ему доверяю. А вот ты, пожалуй, растолкуй Алине, что мериться силою с мужчиной по меньшей мере безрассудно.

— Ради всего святого, о чем ты? — удивленно ахнула Джеанна.

— А ты спроси ее про реку.

Размышляя и недоумевая, Джеанна пошла кормить Донату, но та, как оказалось, заснула. Она лежала, раскрасневшись от плача, и всхлипывала во сне. Будить ее было просто жестоко.

Молоко распирало грудь, и Джеанна сцедила его, гадая, неужели и Галеран прибегает к похожим приемам, чтобы избавиться от излишнего напряжения.

Сцедив молоко, она вернулась к словам Галерана об Алине. Так ли все серьезно у нее с Раулем? Неужели она, занятая своими заботами, ничего не заметила?

— Где леди Алина? — спросила она у служанки.

— Не знаю, госпожа.

Алина любила Донату не меньше, чем сама Джеанна.

Что же могло заставить ее уйти от ребенка? Отсутствие Алины было неестественно, тревожно, и Джеанне оставалось лишь размышлять, не ступили ли они обе на неверный путь.

Джеанна пустилась на поиски и обнаружила Алину в обществе престарелой хозяйки поместья, леди Марджори, за совершенно невинным занятием: она помогала леди Mapджори готовить сборы из целебных трав. Однако от Джеанны не укрылся хмурый вид Алины.

— Что ты печальна? — спросила Джеанна, вняв пучок огуречной травы и обрывая листочки. — Тебя так взволновала та потасовка?

— Нет, — кратко ответила Алина, прилежно растирая что-то пестиком в ступке.

— Болит голова?

— У меня никогда не болит голова.

— Все может измениться, когда меняются обстоятельства. Тогда, может быть, тебя беспокоит твое чувство к Раулю де Журэ?

Седовласая леди Марджори взглянула на нее с лукавой улыбкой.

Алина оставила ступку и яростно посмотрела на Джеанну.

— Нет, ничуть.

— Но это не по-христиански — не испытывать никаких чувств к ближнему.

Алина снова принялась за дело.

— Ты знаешь, о чем я говорила.

— Да, знаю. Пожалуй, знаю даже больше. В какой-то мере я отвечаю за тебя, и Галеран тоже. Нам обоим было бы стыдно, поведи ты себя неразумно.

Алина повернула голову и выразительно посмотрела на Джеанну, очевидно, думая, что кому-кому, а Джеанне не следовало бы судить других за неблагоразумие.

Джеанна покраснела, но ничего не ответила на безмолвный упрек.

— Что ты делала на реке?

— Я не была на реке.

Листья в ступке превратились в зеленую кашицу. Леди Марджори, не говоря ни слова, убрала их и положила новых.

— Но ты была достаточно близко, чтобы все видеть, — возразила Джеанна. — Не слишком ли ты стара, чтобы подглядывать за мужчинами из кустов?

Алина вскочила, уперла руки в бока.

— Кто тебе сказал? Если это…

— Нет! — прервала Джеанна. — Я только гадаю. Помилосердствуй, Алина, и скажи мне сама. Что ты делала?

Она была почти уверена, что кузина промолчит, не ответит, но та, помедлив, сказала:

— Я просто смотрела на них с частокола, вот и все. Я беспокоилась о Галеране. Хотела убедиться, что с ним все хорошо.

— Но ведь ты не ушла, убедившись, что он цел и невредим? — Джеанна тоже перестала притворяться. — Алина, тело одного мужчины очень похоже на тело другого.

— Значит, для тебя тело Галерана такое же, как тело любого другого?

— Ты что, влюбилась в Рауля? — ахнула Джеанна.

— Влюбилась? Вот еще! — фыркнула Алина, но почему-то отвернулась, взяла ивовый прутик и стала тщательно очищать его от коры; затем вдруг остановилась, вертя в руках длинную полоску. — Но, наверно, я бы солгала, сказав, что он совсем не волнует меня. — Она отложила полоску в ворох уже снятой коры и снова принялась за дело. — Я решила научиться подавлять в себе подобные чувства, вот и упражняюсь на Рауле.

— Упражняюсь?.. — изумленно воззрилась на кузину Джеанна. — Ради бога, что же это за упражнения?

Алина, хоть и покраснела, смело встретила ее взгляд.

— Он пытается соблазнить меня, а я учусь, как этому воспротивиться.

— Соблазнить?! — Джеанна отшвырнула пучок веточек, с которых обрывала листья. — Ты с ума сошла! Что, если победит он? Он погубит тебя!

— Быть может, я заслуживаю погибели, если проиграю. Ведь Галеран заслуживал бы смерти, если б Рауль мог победить его.

Джеанна вырвала ивовый прутик из рук Алины.

— Скользни меч чуть ниже, и Рауль ранил бы его, и легко мог убить. Алина, любая игра становится слишком опасной, когда на кону — жизнь.

— Это не игра, Джеанна, — без тени шутки произнесла Алина. — Если мне суждено стать монахиней, я должна точно знать, что у меня достанет сил воспротивиться самому могущественному из дьявольских соблазнов.

— Самому могущественному… — замирающим эхом в ужасе повторила Джеанна. Галеран прав, положение угрожающее. Но и с Алиной нельзя не согласиться. Что, если она не годилась для целомудренной, полной лишении жизни невесты Христовой?

Но связываться с Раулем де Журэ?.. Это как если бы человеку, никогда не сидевшему в седле, для первой поездки выбрать боевого коня. Джеанна не переставала гадать, что же именно успела предпринять неразумная кузина.

— Итак, — спросила она, — что ты называешь игрой? В глазах Алины неожиданно вспыхнули озорные огоньки.

— Я всего лишь показала Раулю де Журэ, что он может хоть весь день напролет потрясать передо мною предметом своей великой гордости, а мне до того нет никакого дела!

Окаменев на миг от ужаса, Джеанна затем рассмеялась. Леди Марджори, как она успела заметить, прикрыла губы рукою.

Но среди множества других забот и тревог, обуревавших Джеанну, не было места еще для одной. Она не хотела сейчас думать об этом.

Однако, выйдя из комнаты, Джеанна решила поговорить с Раулем. Хотя сам он уже заметил ей однажды, что в ответе за Алину лишь Галеран, сейчас оба друга могли ошибочно счесть происходящее забавной шуткой.

Когда солнце уже клонилось к закату и все домашние собрались в зале за вечерней трапезой, она пробралась между снующими вокруг столов слугами, которые вносили в зал блюдо за блюдом, и подошла к Раулю, беседовавшему со стражником.

— Сэр Рауль…

Он с улыбкой обернулся к ней; стражник с поклоном отошел в сторону. Джеанне казалось, что она различает за обманчивой веселостью в глазах Рауля настороженность. И еще: все это время она была настолько поглощена собственными хлопотами, что до сих пор не замечала, как он хорош собою.

Хотя Джеанна всю жизнь любила невысокого, сухощавого Галерана, она не могла не признавать, что высокий, широкоплечий Рауль, с его холеным, сильным телом, тоже может вызывать непреодолимое влечение. Взгляд притягивал особый блеск живых глаз, золотистый загар и белизна зубов. И, в довершение ко всему, от него, как и от Галерана, исходило обаяние бесспорной мужской силы, привлекавшее внимание любой женщины, и тем хуже для нее, если сердце ее было свободно.

Не Алине тягаться с таким мужчиной, даже ради забавы.

— Сэр Рауль, я несколько обеспокоена вашим поведением с моей кузиной.

Он учтиво отвел ее, пропуская слугу, несущего большую чашу.

— У леди Алины есть причины жаловаться на меня?

Джеанна понимала, что не имеет особых оснований винить его.

— Нет, она не жаловалась. Но вы должны знать, что она хочет посвятить себя господу.

— Это достойное призвание. Разумеется, для тех, кого Он призывает.

— Вы полагаете, она не из таких?

— Я полагаю, пришло время ей самой понять, так ли это.

Его тон показался Джеанне излишне надменным.

— Одно то, что вы способны зажечь ее кровь, еще не значит, что у нее нет призвания к благочестивой жизни!

— Разумеется; это зависит лишь от того, силен ли жар в крови. — Он заглянул ей прямо в глаза. — Леди Джеанна, скажите: желали бы вы, чтобы Алина оказалась заперта в монастырских стенах, если это противно ее натуре?

— Никто и никогда не принуждал ее к этому. То был ее собственный выбор…

— Порой люди могут и передумать. И подчас бывают благодарны судьбе, помешавшей совершить непоправимую ошибку. Как вам кажется, не стоит ли нам позволить Алине разобраться в своих чувствах прежде, чем она примет окончательное решение?

Глаза Джеанны блеснули, как сталь.

— Только, сэр мудрец, прошу помнить, что вы разбираетесь в ее чувствах и не трогаете остального, не то, будь вы хоть трижды крестоносец, вам недолго останется разбираться в чем бы то ни было!

Она устремилась прочь от него к леди Марджори; он проводил ее взглядом, пробрался сквозь толпу, наполнившую зал, и незамеченным встал за спиною у Алины, которая отрешенно покачивала ногою колыбельку Донаты.

— Вы нечестно играете, госпожа моя.

От неожиданности девушка подпрыгнула, а когда повернулась к нему, на ее щеках алел предательский румянец.

— Что?

— Разве не по вашему наущению ваша кузина угрожала отрезать мне те части, что особенно тревожат вас?

Румянец Алины стал еще гуще.

— Я ничего не делала!

— Так вы признаете их власть?

Она отвернулась, высоко задрав нос.

— Полагаю, у вас уже была возможность убедиться, что ваши мужские достоинства не имеют надо мною никакой власти.

— Но нам помешали, — нагнувшись, шепнул он ей на ушко. — Хотите довести бой до конца?

Маленькая чертовка, подумал Рауль, как божественно она выбирает духи. Ее кожа источала ароматы розы, вербены и еще чего-то трудноуловимого, и эти запахи дразнили его обоняние, обостряли чувства сладким, вечным обещанием женственности, уравновешивающей и умиротворяющей грубый мир мужчин.

— Не прикидывайтесь дурачком, — прошипела Алина, развеивая его романтические размышления. — Если б у вас было хоть малое представление о приличиях, вы бы не выставлялись так!

Рауль оскорбленно выпрямился.

— Я купался, леди Алина. Вполне невинное занятие, а после грязной работы даже благочестивое. Если б вы имели хоть малое представление о приличиях, то не стали бы смотреть.

Алина оставила его упрек без ответа и склонилась к колыбельке, оправляя Донате одеяльце.

— Быть может, нам следовало бы повторить все сначала на равных условиях, — сказал он. — Я нагой и вы нагая, и посмотрим, кто моргнет первым.

Он услышал приглушенный смешок и сам улыбнулся. Ах, как любил он эту девушку, которая могла смеяться от таких слов. Тихо, нежно он дотронулся до ее шеи, там, где из-под короткой накидки виднелись выбившиеся из кос золотистые завитки. Образ обнаженной Алины, не прикрытой ничем, кроме своих густых распущенных волос, всю ночь стоял у него перед глазами, не давал уснуть. Или бессонница происходила оттого, что после Эллы у него так и не было ни одной женщины?..

Алина замерла от прикосновения.

— Но, — продолжал он, нарочно не убирая руку с чувствительного места, — как учитель, я думаю, вам следует избегать вида моего нагого тела, пока не познакомитесь с некоторыми начальными приемами.

Она вздрогнула, сбросила его руку и посмотрела на него снизу вверх широко раскрытыми ясными глазами, хотя с пламеневшими щеками поделать ничего не могла.

— Рауль де Журэ, вы могли бы выплясывать передо мною в чем мать родила, и мне ничего не стоило бы оставаться совершенно спокойной! Чего, видимо, нельзя сказать о вас.

Рауль расхохотался.

— Ах, Алина, вы — самая глупая, дерзкая, наивная девчонка из всех, кого я знаю.

Джеанна беседовала с леди Марджори о прорезывании зубок у детей, по временам поглядывала на сидящих в стороне Алину и Рауля и неодобрительно хмурилась. Ей казалось, будто она наблюдает приближение летней грозы, но вспышку молнии предотвратить не сможет. Остается лишь молиться, чтобы она не причинила никому вреда.

Можно отправить Алину обратно в Берсток, но тогда придется отправлять вместе с нею охрану, а это ослабит их отряд; она же не может позволить, чтобы Галеран подвергался опасности.

Можно попросить Галерана услать прочь опасного друга, но, во-первых, это невежливо, а во-вторых, Джеанне правилось, что рядом с Галераном есть такой отважный и сильный воин.

Да и, кроме того, кое в чем Рауль прав. Все уже свыклись с тем, что Алина избрала путь целомудрия, что мирская суета ей претит, а мужчины и замужество неинтересны. Но если она искренне заблуждается, лучше понять это сейчас, пока не принят постриг.

От тревожных раздумий Джеанну отвлекла служанка, которая подала ей маленький свиток пергамента.

— От кого?

— Не знаю, госпожа. Привратник сказал, что это вам прислали.

Джеанна развернула свиток, радуясь, что умеет хотя бы читать: в письме она была намного слабее.

Она прочла имя Раймонда, и у нее перехватило дыхание.

Записка была короткой:

«Я не желаю зла ни вам, ни вашим близким, но не желаю терять ни вас, ни мое дитя. Принесите Донату в деревенскую церковь, пока не пролилась кровь».

Сначала Джеанна принялась лихорадочно думать, как ей одной защитить обоих мужчин, вовлеченных ею в эту беду. Но затем вспомнила, что Раймонд, возможно, пытался убить ее мужа и выкрасть ее дитя. Нет, он ее защиты не заслуживал.

И потому она пошла к Галерану.

— Я хочу говорить с тобою.

Он, извинившись, прервал разговор с отцом.

— В чем дело?

Она молча отдала ему свиток.

Он прочел его не меньше трех раз сряду.

— Откуда это у тебя?

— Служанка принесла.

Он пристально смотрел на нее.

— Ты хотела пойти?

Как хотелось Джеанне, чтобы подобные вопросы были невозможны!

— Да, — честно сказала она, но, увидев, как исказилось лицо мужа, поспешно прибавила: — Чтобы уберечь тебя.

— Уберечь меня?!

Она в замешательстве отвернулись.

— Чтобы уберечь вас обоих. Если кто-то и должен пострадать, то я, не вы.

Он крепко, больно сжал ей руку.

— Ты стала бы защищать Лоуика?

Она взглянула ему в лицо, только теперь поняв, что ее честные слова терзали его, как кинжалы, вонзаясь в живую плоть. Она прикрыла бы этого человека от всех невзгод, но ей же пришлось ранить его честностью. Она заговорила твердым голосом, невзирая на боль, причиняемую ей хваткой Галерана.

— Да, но я никогда не стала бы защищать его против тебя.

Он отпустил ее.

— Никогда не смогу понять тебя, Джеанна. Как можешь ты… — и прервал себя, тряхнув головой. — Я пойду и проверю, что там, в церкви, а ты ни на шаг не отходи от дома.

Джеанна поймала его за рукав.

— Не ходи один!

— По-твоему, я настолько глуп?

И то был вовсе не праздный вопрос.

Она поспешно разжала пальцы.

— Галеран, я не могу не тревожиться о тебе. Не надо так истолковывать мои слова.

— Прости, — вздохнул он, нежно погладив ее по щеке. — Порой меня мучит мужское самолюбие… Как бы ни было, даже если ты думала об этом, то все же не сорвалась улаживать дела сама, без моей помощи. За это спасибо.

— Я прилежно учусь быть хорошей женщиной.

— Да поможет нам всем господь, — улыбаясь, промолвил Галеран.

И вот он ушел, взяв с собою четырех человек, и она не пошла следом, а, как и положено хорошей женщине, отправилась сидеть у колыбели ребенка и прясть.

И молиться, чтобы муж ее не убил и не был убит отцом ее ребенка.