Сломленные души

Глава 7

Ася

Я стою в душевой кабинке и смотрю на два флакона на угловой полке. Черный — мужской гель для душа, которым пользуюсь с момента приезда. У него древесный аромат с нотками цитрусовых и шалфея. Он стоял тут с самого начала и был единственным. Сейчас рядом с ним стоит другой гель для душа. Розовый флакон с цветочками. Наверное, Паша купил и оставил его для меня. Я глубоко вздыхаю и тянусь к нему, но как только приближаюсь к флакону, во мне поднимается тревога. Я оглядываюсь на черную бутылку и перевожу руку на нее. Тревога усиливается. Я опускаю руку. Более пятнадцати минут смотрю на эти дурацкие бутылочки с гелем и стискиваю зубы до боли в челюсти. В итоге хватаю обе бутылки и бросаю их через всю ванную, где они ударяются о стену и падают на пол.

Раздается стук в дверь.

— Ася!

Прислоняюсь спиной к кафельной стене и дышу неглубокими вздохами. Я впервые пытаюсь принять душ без Паши. Я так гордилась собой, когда сказала ему, что ему не обязательно идти со мной. Он слегка улыбнулся и сказал, что на всякий случай останется по ту сторону двери.

— Ася? — Еще один стук. — Я вхожу!

Дверь распахивается, и Паша врывается в комнату, оглядываясь по сторонам. Его взгляд падает на бутылки на полу, а затем он смотрит на меня. В его серо-голубых, практически металлического оттенка глазах, а не светло-голубых, как мне показалось вначале, появляется вопросительное, оценивающее… обеспокоенное выражение, когда он окидывает меня взглядом с ног до головы. Его сила притягивает меня к себе, заземляя, что ослабляет мою тревогу.

— Я не смогла выбрать, каким чертовым гелем для душа мыться, — признаюсь я и закрываю глаза, чувствуя себя полностью побежденной.

— Черт, — бормочет Паша. Спустя несколько секунд он ласкает мою щеку шершавой ладонью. — Извини. Я не подумал.

— Ты же не виноват, что я психопатка. — Я вздыхаю.

— Ты не психопатка, медвежонок.

— Ага, как же. — Я фыркаю. — Тебе следовало бы отвезти меня в ближайшую психушку и оставить там.

— Ася, посмотри на меня.

Я открываю глаза и вижу, что он стоит передо мной, его рука все еще лежит на моей щеке, а другая — на стене рядом с моей головой.

— Все наладится, — говорит он. — Я обещаю.

— Ты этого не знаешь.

— Знаю. Ты боец. Пройдет немного времени, но тебе станет лучше. Пойдем, вымоем тебя. Хорошо?

Я неохотно киваю.

— Хорошо. Пойду принесу гель для душа.

Я смотрю, как он идет в другой конец ванной комнаты и поднимает с пола бутылочки. Затем Паша возвращается в душевую кабинку.

— Это мой, — говорит он, ставя черный флакон обратно на полку, — а розовый — твой. И ты будешь пользоваться им.

Как он может оставаться таким спокойным? Словно моя выходка его ничуть не беспокоит.

— Итак, в чем еще проблема? — Он взирает на меня сверху вниз.

Я прикусываю нижнюю губу.

— Полотенца.

— Полотенца?

— Банные полотенца. У тебя голубые и белые. — Я все время пользуюсь полотенцами для рук после душа, потому что они все белые.

— Я буду пользоваться синими. А ты белыми. Идет?

Я киваю, чувствуя себя полной дурой. Паша легонько берет меня за подбородок, поднимая голову вверх.

— Еще какие-нибудь проблемы с ванной?

— Нет, — шепчу я.

— Хорошо. Мне остаться?

Мне не хочется, чтобы он уходил, но я все равно качаю головой. Это нелегко, но после его указаний я могу справиться с душем в одиночку, потому что знаю, что он все равно будет рядом.

Он улыбается.

— Прими душ. Одевайся. Я буду ждать тебя за дверью, и когда ты закончишь, мы позавтракаем.

Паша проводит большим пальцем по моему подбородку, а затем убирает руку с моего лица и выходит из ванной. Я медленно поднимаю руку и повторяю путь его прикосновения.

ПАВЕЛ

Я ставлю коробку с хлопьями на стол перед Асей и иду к холодильнику за молоком. Когда кладу пакет рядом с хлопьями, Ася тянется к нему, но я беру ее руку в свою.

— Подожди.

Свободной рукой открываю шкаф и достаю банку джема. Ставлю ее рядом с коробкой хлопьев, беру арахисовое масло и хлеб и выкладываю все на стол. Ася наклоняет голову набок, наблюдая за мной.

Я встаю за ее спиной и киваю в сторону продуктов.

— Что бы ты хотела на завтрак?

Ася смотрит на ассортимент еды и поджимает губы.

Она живет здесь уже две недели. Каждое утро я давал ей молоко и выбирал хлопья, причем каждый раз с разными вкусами. Ася всегда готовила нам обоим по миске, и мы завтракали в столовой. Ася очень нервничает, когда ей приходится принимать даже самое пустяковое решение, поэтому стараюсь облегчить ей выбор. Но пришло время немного ее подтолкнуть и выйти за пределы своей зоны комфорта.

— Зачем ты это делаешь? — спрашивает она сквозь зубы.

— Что?

— Просишь меня выбрать.

— Я помогу тебе. — Я тянусь, собираясь обнять ее за талию, но вовремя спохватываюсь и прижимаю ладонь к холодной столешнице. — Но все же попробуй сама. Это всего лишь еда. Любой твой выбор будет правильным, так что не волнуйся.

Она хватается за край стола перед собой и смотрит на продукты. Проходит минута. Потом еще пять.

— Все в порядке, — успокаиваю я. — Не торопись.

Желание погладить ее по спине или поцеловать в волосы пожирает меня заживо. Однажды я забылся и поцеловал ее в затылок. Надеюсь, она уже спала и не заметила. Наверное, она бы возмутилась, если бы узнала, что я к ней неравнодушен. Ведь это неправильно во многих отношениях. Когда на днях она упомянула, что ей всего восемнадцать, это только усугубило ситуацию. Она на пятнадцать лет моложе меня. Мне нужно держаться от нее как можно дальше.

— Я не могу. — Ася скребет ногтями по столешнице, крепче сжимая край, а ее глаза не отрываются от коробки с хлопьями.

— Конечно, можешь, — говорю я, борясь с желанием к ней прикоснуться.

Мне не по себе каждый раз, когда вижу, как она пытается сделать даже самый простой выбор. Ася по-прежнему не хочет разговаривать с психологом, поэтому я звоню ему каждые два дня, чтобы попросить совета. Психолог посоветовал мне создать ситуацию, в которой Ася должна будет принять небольшое решение, но я не мог настаивать, если ей станет дискомфортно. Доктор каждый раз повторяет мне, что для того, чтобы Ася поправилась, ей нужна профессиональная помощь. Но это может произойти только в том случае, если Ася готова ее принять.

Проходит несколько секунд, и я вижу, как Ася протягивает правую руку вперед, к хлопьям, но потом останавливается. Я придвигаю коробку ближе, но убеждаюсь, что та еще достаточно далеко, чтобы она могла дотянуться до нее.

— Ты говорила, что дома любила есть хлопья. Как думаешь, изменились ли твои предпочтения?

— Нет.

— Тогда можно с уверенностью сказать, что ты выбрала бы хлопья. Давай, еще немножко.

Ася поджимает губы и в следующее мгновение хватает коробку и прижимает к груди, как будто это что-то бесконечно дорогое.

— Я сделала это, — бормочет она.

— Видишь? Все наладится.

Она обхватывает свободной рукой мое запястье, впиваясь в меня взглядом. Ладошкой движется вверх, вдоль моего предплечья.

— Спасибо, — говорит она и слегка наклоняется ко мне.

— В любое время, Mishka. — Я неохотно делаю шаг назад. — Давай поедим. Я умираю с голоду.

На лице Аси мелькает непонятное выражение, когда ее рука падает с моей. Она отворачивается и начинает отсыпать хлопья и наливать молоко в одинаковые черные миски. Кажется, до ее прихода я их не доставал. На самом деле, больше половины кухонных предметов не использовались, аккуратно убранные в ящики и шкафы. Из всего, что у меня есть, я довольствовался лишь двумя тарелками, несколькими стаканами и кофейными чашками. Не помню точно, но, возможно, плиту я включал всего пару раз.

Когда Ася закончила, я несу миски в столовую. Она идет на шаг позади меня, сжимая в руке подол моей футболки, — и так почти всегда. Только когда дохожу до стола, она отпускает мою футболку и садится на стул справа от меня.

Все время Ася ведёт себя очень тихо. Когда ест. Когда ходит по дому. Даже когда готовит. Не слышно ни звона кастрюль, ни звона столового серебра, вообще никакого шума, разве что она напевает себе под нос. Я не могу расшифровать песню, но мелодия кажется мне знакомой.

Интересно, она и раньше была такой тихой, или это следствие всего, что с ней произошло? Но огонь в ней еще живет. Может, он и подавлен в глубине души, но он есть. Тот, кто причинил ей боль, не погасил его полностью.