Словарь Мацяо

▲ Нау́ка ▲ 科学

Мацяосцы рубят хворост на хребте, относят его на коромысле в деревню, раскладывают сушиться, а потом пускают на растопку. Влажное дерево тяжелее сухого, и на пути с хребта коромысло больно впивается в плечи. Однажды мы придумали, что можно сушить хворост прямо на горе, а вниз спускать после следующей рубки. Теперь мы носили в деревню корзины с сухим хворостом, срубленным в прошлый раз, и были они заметно легче. Узнав про наше нововведение, дядюшка Ло примерил мое коромысло и даже глаза вытаращил: до чего легкое!

Я ему говорю: это потому, что вода из дерева выпарилась.

Он вернул мне коромысло, взвалил на плечи свой сырой хворост и зашагал дальше. Мне это показалось странным, я догнал дядюшку Ло и спросил, почему он не хочет опробовать наш способ.

– Я одного не пойму: если человек даже дрова ленится до дома донести, на кой черт он вообще живет?

– Дело не в лени, мы просто решили призвать на помощь науку.

– Какую такую науку? Науку халтурить? Что машины ваши городские, что поезда, что самолеты – сплошь выдумки халтурщиков! Нормальному человеку такие фокусы и в голову не пришли бы!

Я даже не знал, что на это ответить.

– Носитесь с этой наукой… – досадовал дядюшка Ло. – Скоро вместо нормальных людей останутся одни Ма Мины.

Он имел в виду хозяина Обители бессмертных. Ма Мин никогда не выходил на общие работы и даже сам для себя палец о палец ленился ударить: нарвет где-нибудь овощей и ест сырыми, огонь никогда не разводит. Приучился есть все сырым, потом даже рис перестал варить: закинет в рот целую горсть и хрустит зубами, все губы – в рисовой шелухе. Люди над ним потешаются, а он в ответ целую философию разводит: дескать, варка убивает полезные свойства продукта, тигры и леопарды в горах себе огонь не разводят, а силой превосходят человека и болеют меньше, так почему бы нам у них не поучиться? И отхожее ведро Ма Мин за собой никогда не выносил, вместо этого прорыл под стеной нору, уложил в нее бамбуковый желоб и мочился прямо туда. Тоже говорил, что призвал на помощь науку, что из-за особенностей рельефа испражнения сами утекают куда следует, а накапливать их в доме вредно.

С наступлением зимы Ма Мин прекращал умываться. Лицо его покрывалось грязной коркой, которую он скатывал руками, а иногда корка отваливалась сама целыми кусками, если правильно ее поскрести. Ма Мин не признавался, что боится холодной воды, вместо этого говорил, что наука доказала опасность частых умываний – если смыть с лица все сало, кожа вам спасибо не скажет.

Или вот: Ма Мин тратил битый час, чтобы принести в Обитель пару ведер воды с ручья, а в гору поднимался только зигзагами: три шага направо, потом три шага налево, уже полдня прошло, а Ма Мин даже половины пути не одолел. Люди удивлялись, наблюдая за его восхождением, говорили: ты бы поставил коромысло на землю и выделывал свои фортеля! Ма Мин отвечал: много вы понимаете! Так сберегаются силы. Чжан Тянью и железную дорогу через Бадалин[28] прокладывал зигзагами! Но ни один человек в Мацяо не знал, кто такой Чжан Тянью.

– Конечно, откуда вам знать! – надменно изрекал Ма Мин, явно давая понять, что не намерен распинаться перед деревенским сбродом, и продолжал свое необычное восхождение, стараясь не расплескать по пути к Обители ни капли драгоценной силы.

Деревенские шутили, что пустоброды – настоящие ревнители науки, а их Обитель давно пора переименовать в НИИ. Очень может быть, что первое представление о значении слова «наука» мацяосцы получили именно от Ма Мина, и это слово в их понимании не значило ничего хорошего. На моей памяти деревенские даже не заглядывали в брошюры из серии «Научные методы земледелия», которые выдавало им начальство, а сразу пускали их на самокрутки, и радиотрансляции о научных методах в откорме свиней тоже оставляли без внимания, а потом и вовсе порезали кабель на куски, растащили его по домам и приладили на отхожие ведра вместо обручей.

Иными словами, их насмешки над небожителями по принципу круговой поруки распространились и на науку. Однажды несколько мацяосцев отправились в Чанлэ за известью и по пути очень заинтересовались автобусом, стоявшим на ремонте у обочины. Мацяосцы окружили автобус и, сами не зная зачем, забарабанили коромыслами по кузову – на гладкой обшивке тут же появились две вмятины. Водитель, громко чертыхаясь, вылез из-под автобуса и понесся на деревенских с гаечным ключом, но даже это не остановило их странный порыв: отбежав подальше, мацяосцы принялись орать благим матом и швырять в автобус камнями.

Деревенские впервые видели этого водителя, ничего дурного он им не сделал. И привычки портить чужие вещи за ними не водилось: ни одному мацяосцу не пришло бы в голову стучать коромыслом по стене или двери соседского дома. Почему же они не смогли сдержать себя при виде автобуса? У меня есть только одно объяснение: за веселыми шутками скрывается глубокая неприязнь, в которой мацяосцы даже не отдают себе отчета, – неприязнь ко всем новомодным штуковинам, ко всем достижениям науки, ко всем механическим чудищам, что приходят в деревню из города.

А в городских мацяосцы видят всего-навсего толпу халтурщиков, сборище ревнителей науки, о которых столь неодобрительно отзывался дядюшка Ло.

Конечно, будет слишком надуманно и несправедливо возлагать вину за происшествие с автобусом на Ма Мина. Однако все незнакомые слова мы воспринимаем не только рассудком, но и ощущениями, и потому ни одно слово невозможно рассматривать в отрыве от конкретных образов, обстоятельств и событий, с которыми оно связано. И нередко эти факторы в значительной степени определяют вектор нашего понимания. «Образцовая пьеса»[29] – кошмарное словосочетание, но если звуки образцовой пьесы воскрешают в памяти первую любовь или молодые годы, эти слова вызовут в душе человека целую бурю патетических чувств. Выражения вроде «критика», «политическая позиция», «дознание» сами по себе ничем не плохи, но жертв «культурной революции» от них невольно пробирает дрожь. Возможно, сформировавшиеся вокруг этих слов стереотипы еще долго будут иметь власть и над душевным состоянием, и над жизненным выбором отдельных людей или целых народов, но их буквальное значение здесь ни при чем.

Тогда и слово «наука» не виновато в той оголтелой клевете, которую возводят на научный мир дядюшка Ло и иже с ним, и точно так же не виновато оно в дорожном происшествии, когда толпа мацяосцев, вооруженных коромыслами, в едином порыве ополчилась на плоды научно-технического прогресса.

Но кто же тогда виноват? Кто внушил мацяосцам, что наука – страшное зло, от которого лучше держаться подальше?

Могу лишь сказать, что виноват в этом не один Ма Мин.