Служение Отчизне

Глава VIII

Приказ, которого мы так долго ждали, поступил неожиданно: срочно перебазироваться на румынский аэродром Кэлэраши. Посмотрели на карту: город на Дунае, рядом Болгария.

Взлетаем, прощальный круг над аэродромом и курс на юг. Вскоре граница, а затем и Румыния.

Сразу бросаются в глаза первые признаки капиталистического образа жизни: поля располосованы межами, кое-где между ними отдельными оазисами мелькают роскошные, обсаженные садами помещичьи усадьбы, недалеко от которых, по оврагам, ютятся убогие хибары крестьян.

Прибыли к месту посадки. Аэродром километрах в трех от города. Взлетно-посадочной полосы с искусственным покрытием нет. Но имеются небольшие постройки, покрытые бетоном площадки. На стоянке — несколько скелетов сгоревших немецких самолетов.

Вокруг аэродрома — сплошные виноградники.

Вылезли из кабин, отдали самолеты в распоряжение техников и смотрим: мимо аэродрома идет колонна освобожденных из гитлеровских лагерей наших военнопленных. Оборванные, изможденные, измученные, они еле плелись под все еще жарким в этих местах осенним солнцем. У виноградников остановились. Нам очень интересно было поговорить с этими хлебнувшими горя людьми. Мы стали расспрашивать, кто откуда, когда как попал в плен. Выяснилось, что здесь есть и военные моряки из Одессы и Севастополя. Этим для нас было сказано все: кто не знал трагедии покрывших себя вечной славой черноморских городов?!

Бывшие пленные поведали нам об ужасах гитлеровских застенков, о том, как их пытались превратить в рабов хозяева виноградных плантаций.

— Буржуи-румыны — чистые фашисты. Они измывались над нами как хотели, — рассказывал моряк с наколотым на груди якорем. — Иные пытались бегством спастись — их уже нет в живых. Полиция, собаки, доносчики разные — трудно скрыться. Бедные, простые люди нам сочувствовали, но они все страшно запуганы.

Сложные чувства вызвала эта встреча. Думалось, что волею судьбы и сам мог оказаться на месте военнопленных. А с другой стороны, плен — это позор. Но разве может быть война без пленных? Главное все-таки, наверное, в том, чтобы никогда, ни при каких обстоятельствах не потерять человеческого достоинства, оставаться патриотом своей великой Родины. Тогда и в плену, и в других тяжелых ситуациях останешься бойцом…

Задумались мы и над тем, что услышали о румынах. Выходило, что буржуй есть буржуй, независимо от того, немецкой он или другой нации. Его алчность, жажда наживы не знает границ, он уподобляется зверю, способному на любое преступление. В том, что это так, мы убедимся потом и в Болгарии, и в Югославии, и в Венгрии, и в Австрии.

Но почему же простой народ дал себя так запугать? Впрочем, чему тут удивляться, когда такой же простой народ Германии, одурманенный, приведенный к слепому повиновению всей фашистской машиной, стал на путь самого невероятного преступления — уничтожения других народов. Хорошо, что нашлась на земном шаре сила, сумевшая остановить занесенную над миром кровавую руку фашизма…

Находясь на границе с Болгарией, мы продолжали подготовку к грядущим боям. К счастью, нам не пришлось в Болгарии проливать кровь.

8 сентября, когда наши войска перешли румыно-болгарскую границу, их встретили с развернутыми красными знаменами и торжественной музыкой части болгарской армии. По всей линии наступления началось стихийное братание. В селах и городах население устраивало митинги и демонстрации. В ночь на 9 сентября произошло восстание в Софии, в результате которого к утру власть в стране перешла в руки Отечественного фронта. Новое правительство объявило войну фашистской Германии.

…Последний раз купаемся в Дунае, разделяющем две соседние страны. Завтра мы уже будем далеко отсюда.

…Эскадрильей идем курсом к Габровнице. Нас предупредили: советских наземных частей там еще нет, если на аэродроме окажутся немцы — вступить с ними в бой. В воздухе все время поддерживаем по радио связь со штабом полка, оставшимся пока в Кэлэраши.

Вот и Габровница. Полевой аэродром. Никаких построек. Никого вокруг. И вдруг в ближайших к нам кустах что-то зашевелилось. Горьков тут же выхватил из кобуры пистолет. Присматриваемся — видим среди листьев пытливые детские глазенки.

— Товарищи, выходите, мы свои, русские! — крикнул я во весь голос.

— Ура, другари, наши! — бурно взорвались вдруг кусты, и из них высыпали на аэродром дети, юноши и девушки, потом подошли пожилые люди, старики. Местные жители облепили самолеты, повисли на летчиках, обнимали, целовали нас, возбужденно расспрашивали, долго ли мы здесь пробудем, где намерены разместиться, чем питаться, предлагали свои услуги.

Так встретиться могли только истинные братья после долгой-долгой разлуки.

Неизвестно откуда в изобилии появились фрукты. На аэродроме воцарилось радостное, праздничное настроение. Такие встречи происходили по всей Болгарии. Об одной из таких встреч рассказал бывший командир второй эскадрильи 659-го полка майор А. Копиченко.

«В начале сентября 1944 года командир 659-го полка майор В. М. Смешков вызвал срочно в штаб командиров эскадрилий. Командир полка изложил обстановку на нашем участке 3-го Украинского фронта и постав нам задачу создать передовой отряд — «десант», цель которого вылететь в Болгарию, занять аэродром Бургас. Потом обеспечить посадку группы самолетов-истребителей 2-й эскадрильи и охранять захваченный аэродром до подхода наших наземных войск.

Второй эскадрилье — обеспечить полет в Болгарию двух самолетов Ли-2 и высадку «десанта» на аэродром Бургас, а в случае нападения наземного противника при высадке «десанта» поддержать огнем. Одновременно второй эскадрилье была поставлена задача: по возвращении на свой аэродром подготовить самолеты для перебазирования эскадрилий в полном составе на аэродром Бургас.

По сигналу эскадрилья истребителей и два самолета Ли-2 произвели взлет и взяли курс к болгаро-румынской границе. В этот день погода благоприятствовала нашему полету. Было ясно и солнечно, только над горной местностью просматривалась небольшая кучевая облачность. Маршрут полета проходил на высоте двух-трех тысяч метров, на некотором удалении от больших городов (Варна, Добрич и др.).

При подходе к городу Бургас мы всей группой стали снижаться и строить маневр для просмотра аэродрома и последующего захода самолетов Ли-2 на посадку. В это время наши самолеты-истребители основной группы оставались над аэродромом. Я вместе со своим ведомым в паре прикрывал самолеты Ли-2, сопровождая их на посадку, и охранял от внезапного нападения наземных войск противника. Одновременно мы просматривали и вели разведку окрестностей аэродрома и контролировали дорогу, идущую в Бургас. Убедившись в благоприятной обстановке, я условным сигналом сообщил о возможности начала разгрузки. Не выключая двигателей экипажи Ли-2 приступили к высадке «десанта». Передовой отряд, выполняя задание командования, по разработанному плану быстро рассредоточился и занял боевые позиции, готовый любой ценой отстоять аэродром.

Две зеленые ракеты оповестили нас об успешном проведении задуманной операции, и самолеты Ли-2 стали выруливать на старт для взлета.

Высадка «десанта» нас очень обрадовала. Появление такой большой группы наших советских самолетов над городом Бургас явилось для болгар весточкой от русского народа. В эти минуты у нас появилось чувство исполненного долга, и мы были счастливы тем что наша родина еще раз подтвердила свою верность интернациональному долгу и братской дружбе с болгарским народом.

Обратный путь казался короче, и сознание выполненного задания вселяло чувство бодрости и укрепляло боевой дух наших летчиков.

После возвращения на свой аэродром мы сразу же приступили к выполнению второй задачи по подготовке самолетов к перебазированию нашей эскадрильи в Болгарию. В указанное время мы в полном составе произвели взлет и взяли курс на аэродром Бургас. Полет по маршруту проходил спокойно. Посадка наших самолетов на аэродроме Бургас прошла нормально.

После посадки нас встречали не только люди нашего передового отряда, но и болгары. Они старались обнять каждого из нас, пожать руку и обязательно угостить фруктами, сладостями, сигаретами или обменяться с нами своими сувенирами.

В эскадрилье было установлено дежурство самолетов. Хотя эти самолеты имели только половину заправки бензином, но полный боекомплект вооружения. Разместились мы под самолетами, как этого требовала обстановка. Летнее время года и хорошая погода позволяли быть в непосредственной близости к самолетам.

Как только мы расположились, к нам пришли офицеры болгарской армии с просьбой дать им совет о дальнейших действиях, поскольку они со своими подразделениями базировались здесь же, на границе аэродрома. Мы им предложили вместе со своими солдатами нести службу по охране аэродрома и его подступов, на что они охотно согласились. Несмотря на имеющиеся у нас запасы продовольствия, они предложили питаться в их столовой. Мы с благодарностью это предложение приняли.

Все события глубоко нас волновали, и мы были совершенно убеждены в том, что болгарские люди искренне рады нашему приходу с миссией освобождения и что отношения болгарского народа к русскому народу являются братскими».

…Прилетевший вслед за нами со всем полком Онуфриенко не сразу понял, что произошло, повел себя было строго, но, увидев счастливые лица наших друзей, отношение изменил.

Поздним вечером наши хозяева начали разводить нас по своим домам: они и слушать не хотели о том, что мы стесним их, создадим им неудобства.

— Брат в доме — радость в доме, — отвечали нам и чуть ли не силой тащили к себе.

Мы с Митей Кравцовым и Витей Кирилюком поселились в одном доме. В болгарской семье сразу почувствовали себя как дома. Хозяин, хозяйка, их черноглазая дочка не знали куда нас усадить, извлекали свои лучшие припасы — вина, продукты. Сели за стол — и потек задушевный, сердечный разговор. Поздно ночью выходившая в погреб за вином дочка сказала, что на улице стоят соседи, очень хотят посмотреть на советских летчиков.

— Пусть заходят, если хозяева не возражают, — сказали мы.

Через десять минут дом заполнился людьми до отказа. Снова расспросы, бесконечные разговоры. Всем нам было очень уютно, тепло, хорошо. Но служба есть служба — далеко за полночь пришлось расставаться.

На гостеприимной болгарской земле мы спали, наверное, самым глубоким и спокойным сном. Как в своем родном доме, после всех бурь и невзгод. Ничто нам не угрожало, над нами не висели тревоги и опасности. Второй раз мы будем спать таким же сном праведников в ночь после победы.

Несмотря на то что легли поздно, на ногах были в шесть утра, чем немало удивили наших хозяев.

…Вместе с нами к аэродрому подходили со всех сторон местные жители. Вчерашнего общения с «другарями» им было явно недостаточно. И мы еще не наговорились всласть с ними. Однако у нас были свои дела. Онуфриенко собрал всех командиров посовещаться, как вести себя в такой обстановке. Решили для поддержания постоянной боевой готовности организовать дежурство эскадрилий. Таким образом, высвободится часть людей для общения с местным населением, которое буквально оккупировало аэродром. Пришлось поговорить и с болгарами, установить место встреч с ними. Правда, последнее ничего не дало. Люди шли и шли, чтобы хоть словечком обмолвиться с нами, посмотреть на нас, дотронуться рукой до наших машин.

Долго ждали болгары этого часа. И когда он пришел, не сразу поверили своему счастью, еще и еще раз хотели удостовериться, что это действительно так.

Под их добрые напутствия уходили мы теперь на задания — облет нового района, разведку болгаро-югославской границы. Да, до Югославии от Габровницы было совсем недалеко. И снова все понимали, что расположились на таком месте неспроста.

Наземные войска выходили к границе Югославии. Мы вели разведку, помогали Югославской народной армии. Некоторым нашим коллегам из братских полков довелось выполнять далеко не обычные задачи.

Утром 11 сентября поднялись в воздух с румынского аэродрома Король-1 два самолета, пилотируемых майором Н. Козловым и старшим лейтенантом В. Мясниковым, и взяли курс на Софию.

Это был рейс с особой миссией: на бортах находились члены делегации ЦК Болгарской рабочей партии и представители штаба фронта. Они направлялись в восставшую столицу для решения вопросов совместных действий советских и болгарских войск.

Вот как рассказал об этом полете заместитель командира 449-го бомбардировочного полка майор Н. В. Козлов:

— На высоте три тысячи метров мы пересекли Центральные Балканы, и тут перед нашим взором во всей своей красоте предстала София — гордость болгарского народа.

Учащеннее забились наши сердца, на душе — праздник. И понятно: мы первые из советских летчиков приземлимся в столице Болгарии!

Однако восторги приходится умерять: нас предупредили, что на аэродроме могут быть еще немцы. Снижаемся до бреющего, проходим над летным полем и видим до полусотни фашистских самолетов — Me-109, Ю-87, «Дорнье-215». Это нам не нравится. Продолжаем наблюдение. У здания аэропорта видим множество людей. Кто они? Присматриваемся: машут руками, подбрасывают вверх головные уборы. На крыше развевается красное знамя. Все ясно. Производим посадку, подруливаем к зданию. Как только выключаем моторы, в кабины врывается многоголосое громкое «ура!». Нас в буквально смысле вынесли на руках, начали качать, обнимать, целовать, осыпать цветами, угощать сигаретами, фруктами…

Переговоры завершились тем, что уже 14 сентября целый ряд частей 17-й воздушной армии перебазировался на аэродромы Софийского и Видинского аэроузлов и оттуда начал боевую работу.

Майору Н. Козлову довелось принимать участие и во второй операции, которую можно назвать приключенческой.

Все началось с того, что некоторые представители фашистского болгарского правительства, работники немецкого посольства и военной миссии в ночь на 18 сентября, захватив с собой архивные документы, а также часть золотого запаса и другие государственные ценности, на специальном поезде направились в Турцию.

В тот же день генерал В. А. Судец вызвал к телефону Н. Козлова и приказал ему пятью экипажами, взяв на борт автоматчиков и подрывников, отправиться на поиски злополучного поезда, найти и захватить всех, кто на нем находился.

Никогда за всю войну ничего подобного не приходилось выполнять нашему брату-летчику.

Экипажи, возглавляемые старшими лейтенантами, Мясниковым, Шевкуновым, Фридманом, Гапоненко, быстро приготовились к вылету.

Автоматчики и подрывники в количестве 68 человек, которых возглавил инженер полка по вооружению, капитан технической службы А. Гурьев, в течение получаса проработали свои действия по захвату поезда, затем погрузились в бомболюки. Под прикрытием истребителей 288-й дивизии авиационная экспедиция отправилась в свой необычный рейд.

Шли над железной дорогой на высоте 200—300 метров. Летели долго — нигде никаких признаков жизни. Неужели беглецы успели проскочить в Турцию?

Наконец около 17 часов на станции Малево заметили два железнодорожных эшелона. Один был с паровозом, другой — без него. Неужели они? Стали в круг, рассмотрели все как следует. Один эшелон забит солдатами и грузами. В другом — то же, но в середине его три классных вагона. Сомнений не оставалось: это беглецы. Подтверждением тому служил и Ли-2, стоявший на противоположной от станции стороне. Его прислал штаб фронта с оперуполномоченным и группой автоматчиков.

Козлов повел свою группу на посадку. Приземлились метрах в 400 от эшелонов, стали хвостами к ним — стрелки сразу взяли их на прицел.

На крыши составов выскочили солдаты и застыли в изумлении. А наши автоматчики и подрывники в это время заняли оборону.

Истребители все время висели над станцией, готовые в любую минуту произвести штурмовку.

Козлов с Гурьевым и 20 автоматчиками направились к эшелонам. К ним присоединилась и группа прилетевших на Ли-2. Навстречу им тут же направились машинист с помощником. Оба радостно улыбались, были очень довольны тем, что все закончилось таким образом.

Они рассказали: вести поезд их заставили силой оружия. Гнали на полной скорости всю ночь. А к утру свернули с основной магистрали на глухую дорогу, заканчивающуюся в горах тупиком. Поезд разделили на два эшелона — для маскировки. К вечеру собирались двигаться дальше. Да вот появились советские самолеты, и немцы, а также некоторые руководители бывшего фашистского болгарского правительства со всем своим имуществом, на двух автомашинах, снятых с платформ, удрали в сторону турецкой границы…

Вот так сюрприз!

Возле эшелона стояли еще пять автомобилей, на которых не успели уйти второстепенные чины. Майор Козлов приказал офицеру, прибывшему на Ли-2, посадить в два грузовика своих людей, взять проводника из местных жителей и кратчайшим путем на предельной скорости начать погоню. Сам же помчался к самолету и по радио передал истребителям, чтобы пара из них прошлась на юго-восток к турецкой границе и в случае обнаружения автомашин предупредительным огнем заставила их остановиться, а в случае неповиновения — уничтожила.

Ровно через 15 минут истребители доложили, что обе машины остановлены недалеко от Свиленграда, к ним приближаются наши грузовики.

Операция завершилась захватом всех пытавшихся бегством спастись от возмездия. Болгарскому народу были возвращены чрезвычайной важности документы и большие ценности. Все участники этой операции удостоились правительственных наград.

Вот какие любопытные дела творились на нашем 3-м Украинском фронте.

Не обходилось без приключений и у нас. Как-то звено Михаила Цыкина после облета линии фронта возвращалось домой. При подходе к аэродрому с КП полка поступило распоряжение:

— Восточнее Габровницы проходит «мессершмитт». Его надо посадить.

Звено тут же довернулось на нужный курс, настигло неприятеля, зажало его в клещи, принудило к приземлению на нашем аэродроме.

«Месс» оказался не простой — последней конструкции, с обзорным радиолокатором на борту.

Естественно, самолет привлек наше внимание. Мы осмотрели, ощупали его со всех сторон.

Удовлетворив свое любопытство машиной, мы обратили внимание на немца. Он стоял вялый, раскисший, молчаливо ждал решения своей судьбы. Я вспомни пленного фашистского летчика, с которым довелось говорить в Барвенково. Тот хорохорился, держался с долей высокомерия. Он еще находился под гипнозом геббельсовской пропаганды, на что-то надеялся.

Этот же потерял почву под ногами, ему теперь все было безразлично. И понятно: Габровница — не Барвенково, пыжиться здесь, когда уже все ясно, было бы просто смешно.

Да, всесильное время активно работало на нас. Колесо истории, несшее всесокрушающую силу возмездия, неудержимо катилось к Берлину.

В первых числах октября распрощались с милой сердцу Габровницей и полюбившимися нам ее жителями. До слез жаль было покидать болгарских друзей.

Калашонок захватил парашютную сумку, в которой хранился его и мой небогатый скарб, мы расцеловались с хозяевами и направились на аэродром. Там заняли места в кабинах, запустили моторы и — прощай, Габровница! Невыносимо тяжело покидать настоящих друзей без надежды когда-либо еще свидеться с ними.

Улетали с грустным настроением. Но вскоре, после посадки в Брегово, оно заметно улучшилось: снова была столь бурная радостная встреча, что нам казалось, будто мы никуда и не улетали, все еще находимся среди габровницких друзей.

Брегово — небольшой, зеленый городишко, примостившийся на стыке границ Румынии, Болгарии, Югославии.

Первое, что мы услышали от жителей о их городе, было:

— Болгарский петух в Брегово слышен в трех государствах.

Посмеявшись этой веселой шутке, мы снова без конца отвечали на вопросы болгар о нашей стране, о войне, выслушивали их рассказы о невыносимой жизни при гитлеровской оккупации, слова искренней благодарности в наш адрес, в адрес всей Красной Армии.

На следующий день погода ухудшилась, небо заволокло сплошной облачностью, заморосил дождь. Мы настроились на подготовку к боевым действиям на территории Югославии. Разложили карты, и в это время меня вызывают на КП полка. Приказ краток: разведка дорог на подступах к Белграду.

Главное внимание — вскрытию группировки немцев и определению рубежей, которых достигли наши части. Задача ясна, бросаю взгляд вверх. Командир полка, уловив мой взгляд, сказал:

— Зря не рискуй, но данные очень нужны.

Взлетаем вместе с Борисом Кисляковым и устремляемся по намеченному маршруту. Прошли 30 километров, погода совсем ухудшилась, видимости почти нет. Борис прижался так близко, как я когда-то к В. Евтодиенко. Положение ухудшалось тем, что мы подходили к горному хребту, который был скрыт облачностью. Пытаемся прорваться через ущелья — тщетно. Как быть, неужели не сможем выполнить задачу? Если мы не сможем, то кто же тогда? Понимая важность задачи, ищем выход. Решаю пройти по Дунаю. Выходим в район реки и летим по ее руслу. Через некоторое время подходим к знаменитым Железным Воротам. Слева и справа видны отвесные скалы, через которые мощная река прорубила себе дорогу. Чем дальше, тем видимость хуже, а скалы все ближе…

Вспоминаю свой полет с Шахбазяном и возвращение в облаках через Кавказский хребет. Можно ли повторить то, что было под Туапсе? Пожалуй, не удастся: слишком низка облачность и плохая видимость. Решаю, пока есть возможность, возвратить Кислякова, а сам иду дальше. Через несколько секунд Борис скрылся из виду, а я жду его доклада. Как будто прошла вечность, прежде чем услышал его голос: «Скомормох, лег на обратный курс». Рад за него. А впереди судьба мне готовила тяжелое испытание: крутой поворот делала река, и я еле успел развернуться влево, а затем вправо, чуть не коснувшись крылом воды, и почувствовал, как капли пота появились на лице. Мысль — вернуться. Смотрю влево, вправо, уменьшаю скорость, но, увы, поздно, горы так близко, и развернуться не удастся. Нет, возврата нет, только вперед. Коварная река с каждой минутой ставит все новые трудности.

Бросаю самолет из крена в крен, следуя по руслу реки, и жду, когда пересеку хребет. Улучив момент, смотрю на часы — через две-три минуты должна быть долина. И вдруг резко улучшается видимость, через несколько минут проглянуло солнце, а с ним пришло и радостное настроение. Уточняю свое место, внимательно вглядываюсь в воздушное пространство, нет ли немцев, а затем — на землю. Нашел свои войска. Обменялись приветствиями: помахали друг другу.

Иду к Белграду, осматриваю дороги. Немцы выдают себя открытием огня. Наконец данные на карте, смотрю на часы и стрелку бензомера и… о, ужас! Крутой разворот на 180 градусов, устанавливаю самый экономный режим. Внимательно всматриваюсь в место предстоящего полета, пытаюсь запомнить все детали рельефа местности, прикидываю, сколько времени потребуется для полета в опасной зоне.

Полет в обратном направлении потребовал огромных усилий, но закончился благополучно. Приземлился на последних каплях горючего с ходу. Зарулил и долго-долго сидел в кабине, приходя в себя. Доложив о выполнении задания, без ужина уснул сном праведника.

В Брегово мы долго не задержались, через два дня были уже в Югославии. На третий день к нам прибыли наши тылы.

…Остров Темисезигат, на который мы перебазировались, относился к территории, на которой уже довольно длительное время югославы были сами себе хозяева. Правда, немцы находились в часе езды от села. Но жители острова заверили, что сюда немец и носа не показывает. Этому можно было поверить: каждый из встретивших нас имел при себе автомат, винтовку или пистолет.

Организовали охрану самолетов, впервые за всю войну поставленных в линию (иначе ширина острова не позволяла), а хозяева острова помимо нашего выставили и свой патруль.

Наступала первая для нас ночь на югославской земле. Мы попросили сербов, чтобы они на всякий случай разведали, как ведут себя немцы. Несколько человек тут же отправились в путь, вернулись и сообщили: все в порядке, «фрицы», видимо, даже не подозревают, что так близко от них находится русская авиация.

…Югославское освободительное движение — особая, исключительно интересная страница истории этой маленькой мужественной страны. Страница, богатая невероятными подвигами, к которым волею судьбы приобщился и один из наших земляков — второй пилот транспортного самолета Борис Тихонович Калинкин.

А случилось все так.

Весной 1944 года гитлеровское командование решило нанести сокрушительный удар по Народно-Освободительной армии и партизанским отрядам с тем, чтобы развязать себе руки на Балканах, высвободить резервы для отправки на Восточный фронт.

25 мая в районе города Дрвары был выброшен фашистский десант, нанесший удар по Верховному штабу югославской армии с целью захватить в плен маршала Тито и его соратников.

Немцы овладели городом. Но члены Верховного штаба и правительства Югославии сумели уйти в горы. Гитлеровцы преследовали их по пятам. И тогда было принято решение эвакуировать руководство в безопасное место.

Выполнение этой далеко не простой задачи было поручено экипажу транспортного самолета авиационной группы особого назначения, возглавляемого майором А. С. Шорниковым.

В ночь на 4 июня 1944 года отважный экипаж, пройдя над Адриатическим морем и хребтами Динарских гор, пробившись через непогоду, преодолев систему немецкой противовоздушной обороны, приземлился на крайне ограниченной площадке в горах, взял на борт 20 человек, в том числе и маршала Тито, руководителей союзных военных миссий, и благополучно доставил в Бари (Италия) на нашу авиационную базу, созданную по договоренности с союзниками.

За мужество и героизм, проявленные при выполнений столь необычного задания, храбрые соколы были удостоены звания Героя Советского Союза и Народного Героя Югославии.

…После прилета с рассветом — в бой, и так каждый день.

14—20 октября шли ожесточенные бои за освобождение Белграда. Удар по столице наносили 4-й механизированный корпус генерала В. И. Жданова и 1-й и 12-й корпуса Народно-Освободительной армии Югославии.

В эти дни мы буквально не покидали кабин своих истребителей. Вылеты следовали один за другим, в основном на штурмовку, поскольку фашистской авиации в воздухе было мало. Нас предупредили о необходимости действовать так, чтобы избегать разрушений в городе и жертв среди мирного населения, что требовало от нас исключительной точности в выборе и поражении целей.

В этот период отличились многие летчики, и особенно из эскадрильи Петра Якубовского, уничтожившие значительное количество вражеской боевой техники. По этому поводу в полку была выпущена красочная стартовка, начинавшаяся крупно выведенными словами: «Привет группе Якубовского, успешно выполняющей все боевые задачи!»

Исключительно хорошо показали себя и летчики нашей эскадрильи: Кирилюк, Калашонок, Горьков, Кисляков и другие. Поражали их неутомимость, неудержимое рвение в полет.

Что касается Бориса Кислякова, то под Белградом он открыл свой боевой счет: сбил первого ФВ-190. Произошло это во время прикрытия нами штурмовиков. «Фоккеры» попытались было нам помешать, я открыл огонь по одному из них. Кисляков увязался за другим. Настиг его и поджег.

Чудеса храбрости и взаимной выручки показывали летчики нашей армии. При выполнении боевого задания вражеским снарядом был поврежден мотор самолета лейтенанта М. Антипова, он был вынужден приземлиться недалеко от немцев. К горящей машине устремились фашисты. Тогда его ведомый младший лейтенант Г. Дорохов мастерски сажает рядом свой штурмовик.

— Товарищ командир, садитесь за штурвал, а я со стрелками полечу в задней кабине!

Мгновение — и Антипов в кабине. Летчик даёт полный газ, но самолет не сдвинулся с места. Фашисты с автоматами наперевес приближаются к машине. Тогда Антипов выскочил из кабины, а вслед за ним и другие члены «двойного» экипажа.

— К бою! — подал команду лейтенант. Неожиданно в небе послышался гул моторов. В разрыве облаков появились два «яка».

— Наши! — крикнул Дорохов.

Да, это были два советских истребителя: майор Александр Колдунов и лейтенант Виктор Степанов. Они возвращались с разведки. Опытный летчик Колдунов сразу оценил обстановку: два наших штурмовика попали в беду. Он скомандовал:

— Атакуем!

Прижав фашистов к земле, они по очереди поливали их свинцовым огнем. Этой помощью не замедлили воспользоваться штурмовики. Увидев, что колеса самолета увязли в мягком грунте, летчики и стрелки с трудом выкатили самолет на дорогу, а затем и взлетели. Над ними пронеслись истребители, сделав последнюю очередь по врагу.

…Дом за домом, улицу за улицей, квартал за кварталом очищали Белград от фашистов советские и югославские войска. Немцы упорно сопротивлялись, а вечером 17 октября их группа «Витман» перешла в наступление с целью занять район горы Авала и обеспечить прорыв всех остальных сил на запад.

Потребовались срочные меры, чтобы не допустить выхода в тыл нашим войскам в Белграде почти восемнадцатитысячной группировки противника.

Было решено задержать наступление врага ударами с воздуха. С этой целью В. А. Судец прибыл на командный пункт 4-го гвардейского механизированного корпуса, и вскоре над полем боя группами по 12—24 самолета появилась наша авиация. Массированные, сокрушительные удары буквально парализовали гитлеровцев, расстроили их боевые порядки. Осуществить свой замысел они не смогли. Окруженная вражеская группа предприняла отчаянные попытки выйти к реке Сава, переправиться на левый берег. Но висевшие над головой штурмовики и истребители, активные действия наземных войск сорвали и этот замысел.

Как сейчас, помню массированный налет эскадрильи штурмовиков, возглавляемой капитаном Н. Платоновым, которая под нашим прикрытием нанесла сокрушительный удар по врагу в районе Земуна. Это было 19 октября.

Шесть заходов сделали «илы», израсходовали весь боезапас. А уходить им нельзя: командующий требует продолжать штурмовку дальше. А чем? И тогда эскадрилья прибегает к психологическому трюку: грозные машины одна за другой переходят в пикирование и со страшным воем несутся к самой земле. Один раз, второй, третий. А дальше что? Немцы же в конце концов раскусят в чем дело, опомнятся, откроют бешеный огонь. К счастью, тут последовало распоряжение командарма возвращаться домой.

Только начали отходить от цели — появляются «мессеры». Мы заметили их, предупредили штурмовиков, чтобы были внимательны.

А «мессы» не нападают. Почему? Видимо, знают, что мы уже долго в воздухе, у нас вот-вот закончится горючее и мы сами попадаем на землю. Однако враг просчитался: мы обрушились на него и одного фашиста тут же сбили. Остальные поспешили уйти, как говорят, подальше от греха.

Наступило утро 20 октября. Оно началось боем за взятие последней цитадели гитлеровцев в Белграде — старинной крепости Калямегдана, закончившись встречей в ней командира 4-го гвардейского механизированного корпуса генерал-лейтенанта танковых войск В. И. Жданова и командира 1-й армейской группы Народно-Освободительной армии Югославии генерал-подполковника Пеко Дапчевича.

Противник в панике начал переправляться через реку Сава по мосту, на лодках, подручных средствах и вплавь.

К исходу 20 октября Белград был освобожден.

С тех пор этот день отмечается как знаменательная дата в жизни югославского народа. С ним пришла и утвердилась на этой прекрасной земле долгожданная свобода, за которую отдали свои жизни лучшие сыны Югославии, за которую сложили головы многие советские воины.

День 20 октября никогда не изгладится из памяти тех, кто был тогда в Белграде.

…За участие в боях по освобождению Белграда на знамени нашего полка к ордену Кутузова III степени прибавился орден Богдана Хмельницкого II степени. Награда вдохновляла и обязывала к новым победам.

23 октября мы с Кисляковым отправились на разведку в устье реки Дравы.

На аэродроме Вуковар обнаружили большое скопление вражеских самолетов.

Вернулись домой, доложили. Назавтра Онуфриенко поручил мне вести на Вуковар весь полк. Сам он был в боевых порядках нашей эскадрильи. В целях обеспечения скрытного подхода к аэродрому договорились соблюдать полное радиомолчание. Но нам очень мешали густые облака. Видимо, командир полка боялся, что из-за них мы не сможем выйти на цель, нарушил радиомолчание:

— Скоморох, правильно идем? — спросил он.

— Не волнуйтесь, «отец Онуфрий», все нормально, — ответил я.

Снижаемся до 300 метров, заходим со стороны Дравы по шоссе с тем, чтобы удар нанести вдоль стоянки. По моим расчетам, вот-вот должен появиться аэродром.

Онуфриенко снова запрашивает:

— Скоморох, далеко еще?

— Сейчас, — отвечаю, а самого тоже начинает грызть червь сомнения, тут же делаю небольшую горку, вижу впереди контуры аэродрома. Порядок! Снижаемся до 50 метров.

При подходе к цели снова быстро набрали высоту, и все увидели набитое «юнкерсами», «хейнкелями» и другими машинами летное поле.

Удар наш был внезапным, ошеломляющим. По первой и второй эскадрилье фашистские зенитчики не успели сделать ни единого выстрела. А вот по задержавшейся третьей открыли шквальный огонь. Но безрезультатно.

С этого аэродрома больше не смог подняться ни один самолет. Наш налет живо напомнил мне бомбежку, которую мы пережили в Нижней Дуванке. Пришло время гитлеровцам рассчитываться тем же самым.

…На острове мы базировались до 31 октября. Вечером этого дня неожиданно для самих себя очутились на венгерском аэродроме Сегед. Начали отсюда ходить на разведку и прикрытие штурмовиков, но буквально на второй день нас перебрасывают в Югославию, теперь уже на аэродром Эчка.

Что за местечко со столь необычным названием Эчка? На подходе к нему стараемся детальнее рассмотреть его сверху. Благоустроенное, компактное, все в осыпающих последние осенние листья деревьях.

Здесь мы снова словно на родной земле. Югославы сразу же развели нас по квартирам, стали вовлекать в свои административные и хозяйственные дела. Оказалось, что они решили создавать у себя колхозы. А опыта никакого нет. Стали нас допытывать, как и что. А мы-то в большинстве своем городские ребята, о коллективизации имеем понятие в общем и целом. Одно нам было ясно: в таком важном деле нельзя торопиться, действовать форсированным методом. Именно это мы и советовали своим друзьям, на что некоторые из них горячо возражали:

— Пока будем думать да разворачиваться, нас капитализм заест.

Что тут скажешь? Люди хотят строить жизнь по образцу нашей страны. Нам оставалось только радоваться этому.

7 Ноября мы встречали в Эчке. Состоялось торжественное собрание, на которое пригласили и местных жителей. С докладом выступил замполит майор А. Резников. Потом был концерт художественной самодеятельности, поставленный силами наших собственных талантов. А закончилось все зажигательными югославскими танцами.

…Бои, напряжение которых с каждым днем нарастало, перекатывались за Дунай, где возникали новые очаги упорных, ожесточенных схваток, новые плацдармы.

Впереди следующий из них — Батинский плацдарм, со сражения на котором начнется Будапештская операция. Этот плацдарм просуществует не более двух недель, но ознаменуется исключительной напряженностью боевых действий на земле и в воздухе.

К нему будут подтянуты значительные силы 3-го Украинского фронта. И наш полк также переместится в Стапар.

Надолго запомнилось нам это ничем особенно не примечательное большое село. Оно расположено в низине. Недалеко от него — широкий заливной луг. На него-то и посадил нас командующий армией, приметивший с воздуха ровную площадку. Только вот беда: площадка-то оказалась насквозь пропитанной грунтовой и дождевой водой. Мы это почувствовали сразу: самолеты плюхались в раскисший грунт, глубоко утопая колесами шасси, заметно сокращая свой пробег.

Да, работать с такого, с позволения сказать, аэродрома — дело далеко не простое. В этом очень скоро все убедились. Взлетало звено из эскадрильи Якубовского. Три самолета оторвались от земли, а четвертый скапотировал: управлявший им лейтенант Петр Митрофанов не учел особенностей взлета с такого грунта, действовал как в обычных условиях, в результате машина перевернулась.

Митрофанов отделался легкими ушибами. Однако всем нам пришлось самое серьезное внимание обратить на отработку взлета с нашей площадки. Все оказалось не так уж просто: нужно было приловчиться отрывать машину почти на критических углах атаки после вялого длинного разбега. Иногда, во избежание капотирования, приходилось на стабилизатор сажать техников, механиков, которые спрыгивали прямо в грязь по достижении истребителями необходимой скорости. Это иногда заканчивалось серьезными последствиями, но люди не обращали внимания… Надо.

Очень трудными были наши взлеты, а между тем от нас требовали непрерывного воздействия на противника в районе Батинского плацдарма.

Онуфриенко доложил в штаб дивизии о том, как осложнены здесь наши действия. Ему ответили: пока что перебазировать полк некуда, постоянно держите дежурную пару для крайних случаев.

Для начала Онуфриенко приказал выделить пару из нашей эскадрильи. Кого? Не хотелось никем рисковать. Решил возглавить пару сам. Тем более, что сейчас моим ведомым стал вернувшийся из школы воздушного боя на новом истребителе младший лейтенант Иван Филиппов с только что закончившим обкатку мотором — то, что надо в таких условиях. Да и Филиппов возвратился совсем иным — отлично подготовленным: во время проверки по сложному пилотажу он показал хорошую технику пилотирования.

Он стал моим ведомым вместо получившего ранение Бориса Кислякова. В том памятном бою четверкой в составе Гриценюка, Горькова, меня и Кислякова мы столкнулись с 25 ФВ-190 под прикрытием четверки Ме-109. В завязавшейся драке сбили три вражеских самолета. Тогда у меня была удачная лобовая атака: я шел с набором высоты, и тут из облака прямо на меня выскочил «фоккер».

Несколько секунд стремительного полета лоб в лоб — и еще один фашист вспыхивает от моей очереди. Наблюдавший за боем со станции наведения генерал Толстиков всем нам передал благодарность.

Все было бы хорошо, да только мой ведомый оказался выведенным из строя: случайная «пуля-дура» повредила ему правую руку.

И вот мы с Филипповым несем боевое дежурство, ждем так называемого крайнего случая. Прослушиваем эфир. Вдруг улавливаем женский голос:

— Я — Дрозд, я — Дрозд, нужны Ястребы, ждем Ястребов.

«Дрозд» — это передовой командный пункт. «Ястребы» — мы.

Тут же взлетает в воздух зеленая ракета — приказ стартовать.

У меня давняя привычка: на взлете не давать полностью газ, чтобы не отставал ведомый. Привычка имела смысл в обычной обстановке, но не тут. Я этого не учел, в результате Филиппов обошел меня, оторвался от земли первым.

— Молодец! — передаю ведомому. — Продолжай взлет.

Сам двинул сектор газа полностью вперед, мощности мотору прибавил, но разбег получился слишком растянутым. Таким растянутым, что я успел услышать в наушниках мужской голос и подумать о том, что он очень мне знаком.

Уже в воздухе нажал кнопку передатчика:

— Дрозд, я — Скоморох, жду указаний.

«Дрозд» откликнулся самым неожиданным образом:

— Коля, ты очень нужен у нас, быстрее следуй в наш район, как можно быстрее.

Сомнений не оставалось: это голос нашего бывшего начальника штаба полка Николая Михайловича Сергеева, человека всеми уважаемого, оставившего о себе самые добрые воспоминания. Сейчас он начальник оперативного отдела армии, находится на передовом командном пункте, где, по-видимому, приходится не сладко. Позже мы узнали, что там в это время находились Ф. И. Толбухин и В. А. Судец. Несемся с Филипповым на полных оборотах. Нам нужно преодолеть всего 18—20 километров, для чего достаточно двух минут. А «Дрозд» торопит: скорее, скорее, ждем.

Запрашиваю обстановку.

— Со стороны Апатина приближается большая группа «фоккеров», — ответил Сергеев.

Эту группу я увидел километров с четырех. Она заходила для нанесения удара по шоссейной дороге Сомбор — Апатин, по которой двигались наши войска. Ясно!

Вот ведущий «фоккер» вошел в разворот. За ним — ведомый. Он сразу же вписался в мой прицел. И огненная трасса тут же полоснула его по «брюху». Он упал прямо рядом с дорогой, на виду у наших войск.

Строй «фоккеров» распался. Между ними, ведя непрерывный огонь, крутился Филипяов. Решительный, напористый парень, хорошо подтянули его в школе: первый воздушный бой после столь длительного перерыва ведет довольно активно. Убедившись, что ему ничто не угрожает, сам за себя постоять может, я беру на прицел замыкающего «фоккера», даю очередь, он сваливается на землю севернее Апатина.

Налет «фоккеров» сорван. Оставшиеся невредимыми поспешили покинуть поле боя.

В знак двух побед выполняю две восходящие бочки и становлюсь в круг над передовым командным пунктом.

— Спасибо, Коля, — слышу полный сердечности голос Николая Михайловича, — вы свое сделали, по истечении времени прикрытия можете идти домой.

Вернулись мы на аэродром — там ЧП: еще один самолет перевернулся на взлете, летчик повредил позвонок, надолго вышел из строя.

Полеты были приостановлены.

Онуфриенко созвал совещание руководящего состава полка, чтобы сообща решить, как быть дальше.

С воздуха я видел аэродром под Сомбором. Правда, бетонированная полоса на нем местами взорвана, но воронки можно заделать.

Высказал свои соображения.

Все признали их вполне приемлемыми. Только вот загвоздка: как туда перебраться? Пошел дождь, взлететь с нашей площадки невозможно, войска же нуждаются в прикрытии. Наш полк единственный в армии так близко расположен к фронту. Как быть?

И тут слова попросил старший техник нашей эскадрильи Скоробогатов.

— Я предлагаю перевезти самолеты на грузовиках, — сказал он.

— Как это? — спросили сразу несколько человек.

— Очень просто: отделить от них крылья, установить их хвостами в кузова автомашин…

Первым увидел здесь рациональное зерно замполит полка майор Резников.

— По-моему, предложение дельное. Никем и нигде, наверное, еще не испробованное, но дельное.

Его поддержал инженер полка капитан Мякота. С ними все согласились.

Так наш «военный совет в Стапаре» благословил необычную операцию, которую острословы тут же окрестили: «хвостом вперед».

К вечеру все было готово: поэскадрильно выстроились автомашины с поднятыми на них хвостами истребителей и сложенными в кузовах крыльями.

Ровно в 21.00 операция «хвостом вперед» началась; мы тронулись в тридцатикилометровый путь к Сомбору.

…В кромешной тьме по раскисшей дороге медленно продвигаемся к Сомбору. Надрывно гудят моторы, чавкают в грязи колеса. Если бы кто-то мог взглянуть со стороны на этот наш ночной рейд, немало удивился бы.

К полуночи добрались наконец до нового аэродрома. Работать с него, если не привести в порядок, нельзя. Но своими силами не управиться. Онуфриенко тут же отправляется в Сомбор, находит представителей местной власти, просит, чтобы прислали людей. Через пару часов к нам прибыло чуть ли не все население Сомбора. К утру все обломки с бетонированной полосы были убраны, воронки засыпаны, грунт в них тщательно утрамбован. Было приятно смотреть, как делали это югославы, взявшись за плечи, передвигаясь по кругу, весело подпевая в такт своим притоптываниям.

Где-то в двенадцатом часу командир полка, взлетев первым, лично опробовал аэродром. И с этого момента мы летали, не зная отдыха, поскольку оказались расположенными ближе всего к Батинскому плацдарму. Нам некогда было даже перекинуться словцом, почитать газеты.

…Целыми днями буквально висим над Батинским плацдармом. Сюда, в Задунайскую равнину, гитлеровское командование перебросило пять дивизий из Южной Сербии, Северной Италии, Австрии и из-под Будапешта с единой целью: уничтожить советские войска, форсировавшие полноводный Дунай.

Наши наземные части оказались в крайне сложной обстановке, усугублявшейся тем, что приходилось продвигаться буквально по колено в грязи. Автомобили буксовали, тяжелая техника застревала. Конечно, у царицы полей — пехоты был громадный опыт преодоления всевозможных препятствий на пути от Волги до Дуная. Но тут ведь незнакомая, никем из наших еще не виденная земля Венгрии…

Более двух недель длились ожесточенные бои за Батинский плацдарм. В небе над ним выполняли свои задачи не только мы, но и летчики других полков, в том числе и моего родного 164-го, который нашим же методом — «хвостом вперед» перебазировался на аэродром Чанад, преодолев около 55 километров.

…В свои права властно вступала сырая европейская зима. Она принесла нашим войскам победу на Батинском плацдарме, она же 12 декабря перебросила нас на венгерский аэродром Мадочу.

Отныне наш курс лежал к Будапешту — столице последнего союзника Германии в Европе — Венгрии, цитадели, ключу всей системы обороны на Юго-Западном направлении военных действий.

Началась битва за освобождение Венгрии. Позже историки отнесут ее к числу крупнейших сражений Великой Отечественной войны.

А мы это почувствовали на себе сразу же, как только очутились на правом берегу Дуная. Здесь войскам двух Украинских фронтов противостояли отборные группы армий вермахта — «Юг» и «Ф».

17-й воздушной армии пришлось иметь дело с фашистским 4-м воздушным флотом, численностью 850 самолетов — на 100 машин меньше, чем у нас. Однако это еще мало о чем говорило. Численный перевес в технике подчас сводился на нет из-за того, что полки армии базировались на совершенно неподготовленных полевых аэродромах, были растянуты на глубину до 300 километров, что очень сковывало их боевую активность.

Но с другой стороны, мы ощущали громадное моральное превосходство над противником. За нами лежал долгий путь от Волги до Дуная, мы уже били врага на ближайших подступах к Германии и были полны решимости довести наше справедливое дело до победного конца.

…Мадоча — недалеко от Дуная. Само село на возвышении, а наш аэродром — в низинке, а потому сырой и ненадежный.

Наша эскадрилья приземлилась сюда первой. Затем привел своих орлов Кравцов. Из БАО здесь оказалось всего несколько человек, мы сами рассредоточили самолеты и организовали их охрану.

Наступил вечер. Никто из местных жителей нас не встречает. Возможно, передовые части прошли здесь очень быстро, не задерживаясь, мы были первыми, расположившимися в селе, и жители не знали, как мы себя поведем.

Назавтра в бой.

В ходе воздушных стычек нам часто стали встречаться «мессершмитты» с желтыми коками. Ходили они, как правило, парами, появлялись всегда неожиданно в разгар боя, стремительно, на больших скоростях производили атаки, быстро исчезали, чтобы тут же вновь появиться с самой невыгодной для нас стороны.

Нам не удавалось сцепиться с ними в схватке: они ловко увертывались. На земле мы то и дело обсуждали их коварную тактику, вырабатывали свою.

Вносилось много предложений: серьезных, дельных и таких, что сразу отметались. Калашонок и Леня Капустянский, заместитель командира второй эскадрильи, как всегда, перекидывались беззлобными шутками.

В итоге у нас наметился определенный план действий. При перелете к новому месту базирования — в Кишкунлацхазу мы его «проиграли» — вроде бы все нормально. Мы так увлеклись, что не заметили, как ревущим клубком появились над новым аэродромом.

— Прекратите ваши забавы, — закричал по радио с земли Онуфриенко, — на подходе вторая эскадрилья…

После посадки командир полка спросил:

— Что, опять эксперименты? — и, не дав ответить, продолжал: — Быстрее заправляйтесь и — на задание. Там продолжите…

В Кишкунлацхазе снова занялись своим обычным делом. Однажды возвращается Петр Якубовский:

— Коля, привет от «желтых коков»…

— И тут объявились? Ну что ж, придется заняться ими основательно.

— Да, придется.

В очередном же своем вылете на прикрытие штурмовиков я снова столкнулся с «желтыми коками». Обычно, пока штурмовики обрабатывают передний край противника, ведущий прикрытия находится там, откуда ему все видно, удобно в короткие сроки с большим запасом скорости появляться в нужном месте. Так было и на этот раз: мы с ведомым находились сверху, в районе выхода штурмовиков из атаки, а пара Горькова замыкала их строй.

Вдруг из-за облаков молнией выскакивает пара «желтых коков», устремляется к Горькову, с ходу открывает огонь. Борис ныряет под трассы, а «мессеры», не сворачивая, бьют по «илам». Гриценюк заградительной очередью отсекает их, они тут же снова ныряют в облака.

Пара Горькова занимает свое место в строю, идем домой.

Молодцы ребята, не дали «желтым кокам» сделать свое дело. Было бы, конечно, еще лучше, если бы они сразили хоть одного «мессера». Но это не так просто: машинами управляют опытные воздушные бойцы.

После посадки обсуждаем подробности боя. Ребята в один голос твердят:

— У «желтых коков» — бортовые радиолокаторы.

Действительно, ничем иным нельзя было объяснить их внезапное появление из-за облаков в самые выгодные для атак моменты.

— Ладно, поживем — увидим, чья возьмет.

Рано или поздно генеральная схватка должна была состояться. И она состоялась севернее Секешфехервара.

Было это так. Кирилюк, Калашонок, Маслов, Горьков и я вылетели для прикрытия наступающих войск. На станции наведения в это время находился Гриша Онискевич. При нашем подходе к заданному району он сообщил:

— Будьте внимательны: впереди «фоккеры» и «мессеры».

Точно, через несколько минут сталкиваемся с группой в 10—15 самолетов, Кирилюк тройкой вступает в бой с «фоккерами», мы с Горьковым — наверх, связываем боем «мессеров». И тут я проморгал: не заметил, что к Маслову уже пристраивается «желтый кок». И откуда он, черт, только взялся! Кричу Маслову:

— Берегись, сзади «месс»!

Он вильнул в сторону, но «желтый кок» не таков, чтобы дать добыче уйти. По всему чувствовалось: хватка у него мертвая.

Бросаюсь на выручку Маслову. До «месса» далеко, его не сбить, попугать можно. Даю очередь по ведущему, он взмывает вверх, ведомый — за ним, но через некоторое время плавно отходит вправо вниз.

Приманка! Шалишь, брат, не те времена…

«Горьков, преследуй ведомого!» — скомандовал я, а сам увязался за ведущим пары «желтых коков». Поняв, что поймать меня на удочку не удалось, он взмыл свечой вверх. Но враг просчитался: между нами не такое уж большое расстояние. Поняв это, «желтый кок» совершает левый переворот. Чтобы его не потерять, ложусь на спину, иду за ним.

Его ведомый, описав круг, крутой восходящей спиралью пытается зайти мне в хвост. Горьков тянется за ним. Его навскидку обстреливает «желтый кок», а я в это время иду ему самому наперерез. Чтобы атаковать наверняка, вхожу в свой разворот, смотрю: «кок» проскальзывает мимо меня. Неужели уйдет, гад? Карусель длится уже минут десять, поднимается все выше, вот мы уже на высоте более девяти тысяч метров, где с маневром не разгонишься: разреженный воздух. «Желтый кок» тоже стремится занять исходное положение для атаки. Но это долгое время ему, как и мне, не удается.

Дважды сходились на лобовых — безрезультатно, хотя стреляли оба. И вот третья лобовая. Прицеливаюсь, а перед моими глазами два самолета. Встряхнул головой — один. Через мгновение — снова два. Это наступило кислородное голодание: у меня во рту был мундштук, но разве в такой горячке сумеешь дышать чистым кислородом? Другое дело у немца: он в маске. Мне стало совершенно ясно: если я сейчас, собрав все свои силы, не собью «желтого кока», он сразит меня. Вспомнил опыт своих лобовых атак. Тут у меня тоже был излюбленный метод. Я и прибегнул к нему: плавно, еле заметно пошел вниз. Немец решил, что я ухожу. Перевожу самолет в горизонтальный полет. Иду со скольжением, почти без крена, не выпуская немца из прицела. А ему трудно взять меня в перекрестие: моя машина все время скользит в сторону, хотя глазом заметить это почти невозможно. Он начинает доворачивать. Чувствую, сейчас придет решающее мгновение. А тут нехватка кислорода… Сердце чуть не выскочит, кровь стучит в висках, дыхание учащается.

Давно не испытывал такого напряжения. Но надо выдержать. И главное — не упустить момент: раньше открою огонь — бесполезно, снаряды пройдут ниже, между нами большая дистанция, чуть позже — вражеские снаряды прошьют меня. Не должно быть ни поздно, ни рано — в этом весь фокус.

Время от времени встряхиваю головой, чтобы избавиться от «второго» самолета. Вижу, «месс» еще больше подворачивает, чтобы точнее прицелиться. С огромной скоростью несемся навстречу друг другу, еще, еще, еще чуть-чуть, а вот теперь — палец на гашетку.

Последний кадр, запечатлевшийся в моей памяти, был: «желтый кок» как-то неестественно, конвульсивно вздернулся. А затем… как будто сквозь сон слышу:

— «Лавочкин», выводи, выводи машину!

С огромным трудом открываю глаза. И вижу, как головокружительно мелькает передо мной земля: самолет в штопоре. Быстро выхожу из него. Снова слышу:

— Кто штопорил?

— Чайка 19, я — Скоморох!

— Отлично. Смотри, внизу догорает сбитый тобой «мессершмитт», а справа спускается на парашюте летчик.

— Понял. А где остальные? Где Кирим (Кирилюк), Горкин (Горьков), Калаш (Калашонок)?

— Иди на юг, они там.

Направился туда. А по дороге думаю над тем, какой уже раз мне случается испытывать судьбу из-за кислородного голодания, но на этот раз с успехом для дела, да еще каким!

На земле узнали: взятый в плен лётчик «желтого кока» был в звании майора, воевал в Польше, во Франции, в нашей стране, имел на счету 50 сбитых самолетов. При попытке сбить пятьдесят первый оказался сбитым сам, пополнив мой личный счет. Видно, уж такова переменчивая боевая судьба военного летчика…

В Кишкунлацхазе настоящий бетонированный аэродром. До чего надоели нам размокшие полевые площадки! На них и мы, и машины вечно грязные, наша обувь, обмундирование — сырые. Другое дело стационарным аэродром: под ногами не чавкает, кругом сухо, чисто.