Смертельный блеск золота

Глава 18

Холмистая местность, окружающая особняк Томберлина, была обнесена высокой проволочной оградой. Ворота оказались открыты. Нас встретил широкоплечий, маленький, улыбающийся китаец в форме. Бросив быстрый взгляд на Конни Мелгар, он сделал шаг назад, поднес руку к фуражке и улыбнулся.

На стоянке уже скопилось минимум двадцать машин – от сверкающего «бентли» до грязного пикапа. Огромный особняк возвышался на скалистом склоне. Он был весь из дерева, светлого камня, стекла, алюминия и покрыт шифером. Состоял из трех больших домов, расположенных уступами на склоне. Лестница огибала бассейн и заканчивалась на огромной террасе в нижней части дома. С террасы открывался прекрасный вид. Вместо широкой парадной лестницы Конни повела меня по узкой, которая привела нас к бассейну возле средней части особняка. В бассейне с наслаждением плескались стройные молодые девушки. Мы поднялись по лестнице дальше и вошли в огромную комнату, немного напоминающую холл отеля в Майами-Бич, только сделанную с большим вкусом. В зале толпились беседующие гости. Заметив, что на нас украдкой бросают оценивающие взгляды, я широко улыбнулся.

Калвин Томберлин стоял среди небольшой группы приглашенных. Он действительно был человеком-гротеском: среднего роста, полноватый, с прямой осанкой, без бровей и ресниц, но в нарочито неестественном парике. Парик был серовато-черного цвета, тщательно завитый, и Калвин носил его на манер берета. Лицо у Томберлина было бледно-розового цвета, как ростбиф. Полные бледные губы едва шевелились, когда он говорил. Голос напоминал жужжание пчелы, запущенной в жестяную коробку. Костюм был из щелка цвета олова – спортивный пиджак без лацканов и желтый галстук.

Томберлин приветствовал Конни с напускной теплотой: слегка обнял и два раза хлопнул по плечу. Все это он проделал, как робот, запрограммированный встречать гостей на вечеринке.

Конни представила меня. У Томберлина оказалась холодная, мягкая, сухая ладонь. Он посмотрел на меня, как мясник смотрит на кусок мяса, и равнодушно отвернулся. Такими же взглядами меня одарили и остальные – определили, сколько во мне мяса, принадлежащего миссис Мелгар, и тоже отвернулись. Я принялся бродить по залу. Группки образовывались, распадались, вновь образовывались и постоянно менялись. У бассейна толпился народ. Я вышел на широкую террасу, в дальней части которой размещались спальни. Верхняя часть служила гостиной, столовой и библиотекой. День клонился к вечеру, постепенно загорались огни.

Я нашел Конни и, выждав удобное время, отвел ее в сторону.

– Что вы говорили о западном крыле?

– Там у него маленький музей. Вверх по ступенькам и налево, но музей всегда заперт, – ответила Констанция Мелгар.

– Как бы на него взглянуть?

– Не знаю, – нахмурилась она. – Попробовать можно. Подождите где-нибудь здесь. Если получится, я вернусь за вами.

Когда она отошла, ко мне приблизился вихляющей походкой высокий блондин с лицом расклейщика афиш. У него был такой вид, словно он вот-вот расплачется.

– Славно посмеялся, когда она дала мне отставку, приятель? – поинтересовался он.

– Ты не прав. Она не давала тебе отставку.

– А ты очень сообразительный, – покачал он головой. – Все знаешь. Конни стоит миллионы, и она лучшее, что тебе встретилось за всю твою жизнь. Я прав? Ты живешь на полную катушку, парень. Напрягись, потому что она собирается...

– Чак! – раздался резкий голос Конни. Парень повернулся и посмотрел на нее. Констанция печально покачала головой. – Ты становишься очень надоедливым, дорогой. Уходи.

– Я должен поговорить с тобой, Конни. Клянусь Богом, я хочу с тобой поговорить.

– Ты слышал, что тебе сказала леди? – вмешался я.

Он широко размахнулся. Я поймал кулак рукой и сжал запястье. Он неуклюже попытался ударить левой, но я сжал и левое запястье. Лицо Чака сморщилось от напряжения, вены вздулись, потом он перестал вырываться, сдался и зарыдал. Я отпустил его, и он, шатаясь и утирая нос тыльной стороной ладони, отошел.

– Отличная работа, – похвалила Конни Мелгар. – Пошли. Нас ждет Калвин. Я сказала ему, что хочу увидеть вашу реакцию.

– Как мне следует реагировать?

– Как хотите, – ответила Констанция. – Я думаю, это будет смешно.

Калвин Томберлин ждал нас, как настоящий гид. Он открыл очень крепкую с виду дверь. После того как мы вошли, он закрыл и опять запер ее. Немедленно вспыхнули и загорелись длинные ряды ламп дневного света. Они осветили маленький музей размером двадцать на сорок футов. На стенах висели картины и эскизы, в нишах на пьедесталах стояли статуи, тут же находились стеклянные выставочные ящики. Все было крошечным, но сделано на профессиональном уровне. Два маленьких окна закрывали толстые стальные решетки.

– В этой и соседней комнате у меня, вероятно, самая большая в мире на сегодняшний день выставка эротики, – сообщил Томберлин своим жужжащим голосом.

Он показал нам ящики с древними орудиями пыток и приспособлениями, вызывающими его экстаз. Потом достал несколько цветных слайдов и показал нам.

– Это фрески из индийских храмов в Конараке и Хаджуаро. На них изображены эротические сцены, всегда являвшиеся частью индуизма. – Отложив слайды в сторону, Томберлин сообщил: – Там у нас библиотека и небольшой кинозал. Рядом маленькая фотолаборатория. Моя последняя идея – снять слайды из Конарака, использовав актеров-любителей и костюмы той эпохи.

– Идея? – воскликнула Конни. – Кал, ты говоришь о своей болезни так серьезно!

– Конни, дорогая, когда ты пожелаешь подарить свой талант одному из этих маленьких проектов...

– Я бы выглядела как белая ворона среди твоих ошалевших от наркотиков артистов, дорогой.

– Ты чудесно сохранилась, Конни.

Я подошел к стене и насчитал тридцать четыре освещенные ниши, в которых стояли золотые фигурки.

– Это настоящее золото, мистер Томберлин?

– Да. – Он подошел ко мне. – Я расставил их здесь недавно. Большая часть коллекции приобретена несколько месяцев назад. Многие из них... не соответствуют общей идее коллекции. Но я решил оставить все как есть. Правда, они странные и в то же время красивые?

– Куда вы за ними ездили, мистер Томберлин? – поинтересовался я.

– Я купил коллекцию целиком, мистер Смит. Они до сих пор еще не обработаны и не занесены в каталог, – со скучающим видом сообщил Томберлин. Его не интересовала моя реакция. Он повернулся к Конни и спросил: – Хочешь посмотреть новый фильм, дорогая? Шведский и очень оригинальный.

– Спасибо, нет! – брезгливо ответила Констанция Мелгар. – Хватит с меня одного твоего фильма. Покажи его лучше Роде, дорогой. Она обожает подобные фильмы. Спасибо за экскурсию. Давайте вернемся к гостям.

Когда мы остались вдвоем, Конни спросила:

– Правда, там отвратительно?

– Он довольно странный человек, – ответил я.

Она отвела меня в угол и положила руки на плечи.

– Значит, вам нужны золотые фигурки, дорогой?

– Неужели мне не удалось скрыть интереса?

– Удалось. Это всего лишь предположение. Как было бы здорово, если бы я оказалась права. Он страшно радовался, когда достал их. Наверное, Кал совершил очень выгодную покупку. Он все довольно посмеивался. Дорогой, вот было бы здорово, если бы вы... Этот музей похож на большой сейф. Здесь всегда много людей, и, кажется, есть сигнализация от воров.

– Есть кое-какие маленькие проблемы.

– В их числе и полиция?

– Нет, полиция останется в стороне, – ответил я.

– Не поняла?

– Это не его фигурки. По крайней мере двадцать восемь штук.

– Только не говорите, что он их украл! – изумленно воскликнула она.

– Он перехватил их после того, как они были украдены.

– Я как в тумане, дорогой. Вас... кто-то нанял?

– Поль предупреждал вас насчет расспросов.

– Припоминаю что-то такое. Вы мне не доверяете, дорогой?

– Доверяю на все сто процентов, Конни. Если вы не будете располагать определенной информацией, вы просто не сможете ответить...

– А меня будут спрашивать?

– Будем надеяться, что нет, – ответил я.

– Дорогой, поступайте, как считаете нужным. Я... В чем дело?

– Откуда я могу знать того человека? – спросил я, увидев в толпе гостей знакомое лицо.

– О, это один из друзей Кала, который занимается шоу-бизнесом. Клод Буди, очень мрачный тип.

В нем не было и намека на властность, которую я ощутил, глядя на его портрет в Пуэрто-Альтамуре. Нижняя часть лица та же, но глаза потухшие, карие, с мешками под ними, как у старого спаниеля. Передвигался Буди как человек с больным сердцем.

– Похож на одного моего старого знакомого, – заметил я.

– Он покупает старинные иностранные фильмы, дублирует и перепродает независимым телекомпаниям.

– Вы говорите об этом со знанием дела, Конни.

– Я тоже вложила в это кое-какие деньги, но не с подачи Буди.

– Томберлин поддерживает с ним деловые связи?

– Нет! У Кала в окружении всегда несколько людей из тех, кто может в любой момент поставить ему для утех и развлечений.

Мы вернулись в гостиную. Еда оказалась роскошной, и мы, наполнив тарелки, набросились на нее, как тигры. Конни Мелгар облизнула пальцы, подавила икоту и застонала от удовольствия. То, как едят люди, говорит о многом. Эта чудесная женщина насыщалась жадно и с удовольствием, точно так же она насыщает, очевидно, и других. Она вела бурную жизнь, играла в крутые игры, спала, как убитая. Роскошное, сильное тело обладало магнетической притягательностью, ибо было здорово и функционировало на полную катушку. Ее ничто не связывало с извращенными экспонатами музея Томберлина. Я наверняка получил бы от нее больше, чем мне это было нужно...

Я вновь отошел, силясь запомнить расположение комнат. Потом решил проверить себя. Вышел на улицу, посмотрел на окна и попытался определить, какое окно какой комнате принадлежит. Где находятся распределительные шиты? Сколько у нее гавайцев? Интересно, какие кусачки сгодятся для проволоки на окнах и как выбраться из них со 150 фунтами золота, если удастся достать их из-под стекла?

Я прошел мимо опустевшего бассейна в неосвещенную часть сада и присел на пьедестал, где стояла железная женская статуя. Закурил и почувствовал непреодолимое отвращение к этому делу. Слишком много чувств я на него потратил, а в итоге остался один на один с этим фанатом порнографии с голосом попавшей в ловушку пчелы.

Я встал и вернулся в дом. Кое-кто разъехался по домам, зато появились новые гости. В большом зале выступал какой-то потрепанный коротышка с голосом-фаготом. Его окружала толпа поклонников и слушателей. Он был в берете и костюме из блестящей саржи и держался с большим апломбом. Я подошел поближе и услышал, как одна женщина серьезно поинтересовалась:

– Но, доктор Фейс, разве люди не имеют права говорить то, что думают, независимо от того, правильно это или нет?

– Моя дорогая, это одна из роскошей свободы, а во время войн нужно отказываться от роскоши и довольствоваться только самым необходимым. Моя позиция состоит в том, что...

Я направился в другую часть дома, где находился небольшой бар с отличным бренди. Мне налили бренди на три пальца, бросили в стакан кубик льда, и я сел на диван, стоящий в углу. На ступеньках широкой лестницы неподалеку расположилась группа молодежи.

Неожиданно мой взгляд остановился на маленькой блондинке. Это была та самая безымянная кошечка, которая в пьяном виде подошла ко мне в бассейне «Каса Энкантада» и хотела выяснить, не играю ли я в профессиональный футбол. Сейчас она была в коротком белом льняном платье, волосы зачесала назад и сильно накрасилась. Но все равно это была та самая девчонка. У меня моментально перехватило дыхание. Я внимательно посмотрел на ее друзей. Тогда их было пятеро: три парня и две девушки. Я признал теперь одного из них – высокого, волосатого типа, который, кажется, был у них главным. Как она называла его? Чип?

Переварить присутствие Клода Буди я еще кое-как мог – обычное совпадение. Но присутствие этой киски, любительницы солнца, – это уж слишком. Итак, пока все развивалось не так, как я рассчитывал. Необходимо забыть то, что я наметил делать, и попытаться отыскать логику в событиях.

Я понял, что блондинка тоже меня узнала. Ее чувственное личико продолжало автоматически улыбаться тем, с кем она говорила, но она время от времени искоса посматривала на меня. Я не мог ничего сказать о Чипе. Он стоял на несколько ступенек выше ее и, казалось, был целиком захвачен беседой с маленькой, хихикающей брюнеткой.

Я равнодушно отошел от бара и незаметно вернулся в зал. Конни беседовала с дружелюбного вида широкоплечим, начавшим лысеть мужчиной с маленькими глазками и большими влажными губами. Она представила его Джорджем Уолкоттом, но с таким видом, что я понял: они недавно познакомились, а он уже успел ей надоесть.

– Какую яхту вы собираетесь помочь купить этой очаровательной леди? – улыбаясь, спросил он, хотя ничего смешного в этом не было.

– Самую обычную, не очень быструю и не очень роскошную, – ответил я.

– Наверное, у вас есть лицензия на вождение яхт? Хе-хе-хе.

– Да, мистер Уолкотт.

– Отлично. Хе-хе-хе. А какая яхта у Симминсов?

– Большая, вульгарная, я бы сказала, типа «Крис Крафт», – ответила Конни. – Она называется «Никогда опять!». Извините нас, пожалуйста, мистер Уолкотт.

Он с улыбкой кивнул. Однако его глаза остались серьезными. Похоже, я сделался сверхчувствительным. Когда мы отошли от него на приличное расстояние, я поинтересовался у Конни, кто это.

– Председатель какого-то комитета или еще чего-то в этом роде из компании доктора Фейса.

– Он задает много вопросов.

– Думаю, научился у Карнеги. Желание показать интерес, все время улыбаться, запоминать имена. Дорогой, сколько вы еще сможете здесь вытерпеть? Господи, от этой музыки у меня ломит зубы! Я бы предпочла отвезти вас домой спать.

– Дайте мне еще полчаса, – попросил я.

Я оставил Конни около Роды Дуайт и отошел. Неожиданно до моего локтя дотронулась блондинка, любительница позагорать. Она оскалила зубы, которые, судя по их виду, заботливо чистила после каждой еды. Девчонка нервничала.

– Я никогда не играл за «Рэмс», – сказал я.

– Знаю. Послушайте, я должна вам кое-что рассказать... Только не здесь. О'кей? Спуститесь на террасу, сверните направо и дойдите до конца.

Она отошла, не ожидая ответа, Мои опасения подтвердились. Я вышел на террасу. Дойдя до конца, услышал шепот. Она выглядывала из темного проема. Я подошел к ней.

– Сюда, – позвала блондинка.

В широком коридоре тускло мерцали лампы. Девчонка открыла дверь и сказала едва слышно:

– Я не хочу, чтобы кто-нибудь видел, как мы разговариваем. Поговорим здесь.

Она вошла в темноту первая. Я замешкался в дверях и тоже вошел, но быстро и по диагонали. Что-то ударило мне в правое плечо, и рука сразу онемела. Я упал на пол и покатился туда, где, как предполагал, была девчонка. Дверь захлопнулась. Я дернул девчонку за ноги. Она с грохотом свалилась на пол, и я схватил ее за горло. Быстро вскочил на ноги и успел поднять ее еще до того, как загорелся свет. Клод Буди стоял с пистолетом, направленным на нас. Я быстро закрылся блондинкой. За моей спиной раздался едва слышный шорох. Не успел я повернуться, как у меня в голове разорвалась бомба. Я начал медленно оседать, как взорванная башня, увлекая за собой девчонку. Я упал на нее, и она дернулась под весом моих килограммов.

Я отключился не полностью, но, к сожалению, не мог шевельнуть ни ногой, ни рукой. Мне казалось, что комната находится в дальнем конце туннеля, через который эхо доносит голоса.

– О Господи! – хныкала девчонка. – Я себе все внутри отбила. О Господи!

– Заткнись, Дрю.

– Оба заткнитесь! – раздался очень усталый голос пожилого мужчины. – Вы позволили ему увидеть меня. Это усложняет дело.

– Я все отбила внутри! – стонала Дрю.

В мои карманы забрались чьи-то руки. У меня мелькнула злорадная мысль – пусть ищут, все равно ничего не найдут. Перед отъездом к Конни я выложил все и лежал, касаясь щекой мягкого ковра.

– Ничего, – разочарованно произнес усталый голос. – Это все, наверное, вещи Мелгар.

– Костюм сделан в Майами. Это что-нибудь значит?

– Чип, я могу умереть! Неужели тебе все равно?

– Ляг на кровать, Дрю, и заткнись, пожалуйста, – ответил Чип. Чип, Клод Буди и Дрю, три голоса, доносящиеся издалека. Послышался щелчок зажигалки, и через секунду тыльной стороне моей ладони стало горячо.

– Что вы делаете? – спросил Чип.

– Хочу выяснить, притворяется он или нет.

Ослепительный поток света проник глубоко мне в мозг. Боль напоминала сирену, воющую на самой высокой ноте. Она разогнала туман, но я продолжал лежать не двигаясь. Послышался легкий запах горелого мяса.

– Он в отрубе, – заявил Чип. – Может, я двинул ему чересчур сильно, но это снимает все проблемы.

– Или проблем становится еще больше, идиот ты чертов! – возразил Буди. – Все зависит от того, кто он.

– Неужели никто ничего не сделает? – захныкала Дрю.

Они сидели на корточках или стояли на коленях около меня и разговаривали. Я лежал на животе.

– Ты ошибся в нем, – сказал Клод. – Не здесь сейчас, а там...

– Я же вам говорил, что он меня заинтересовал еще в Пуэрто-Альтамуре, и я подослал Дрю проверить. Она сразу замечает, когда что-то не так. Она не дура, вы это знаете. Она упомянула имя Гарсия, но он никак не отреагировал. Он там был с какой-то Гардино. Все вроде казалось чисто, да и эта Гардино была что надо. Ей не повезло. Представляете, один шанс из миллиона, и она его не упустила. Мне до сих пор не по себе. Когда я устанавливал взрывчатку, мне показалось, что ее чертовски много, но вашему эксперту виднее. Мы тогда уже давно уплыли, но все равно та женщина...

– Заткнись! Сейчас проблема состоит в том, чтобы выяснить, кто этот гад и что ему нужно.

– Честное слово, Клод, когда Дрю засекла его сорок минут назад и показала мне, я чуть не офонарел!

– Заткнись! Дай мне подумать. Начинаются неприятности, и мне это не нравится. Он не дурак. Визит сюда с этой Мелгар – почти безупречное прикрытие. И сейчас, в этой комнате, он сделал несколько неплохих ходов. Да и там, в Мексике, у него оказалось хорошее прикрытие, и он одурачил тебя и Дрю. Итак, на кого он работает? Как он нашел этот дом? Я думал, мы сожгли все мосты и завершили операцию. Мне казалось, что все, кто мог хоть что-то рассказать, погибли: Альма, Мигуэль, Таггарт. Но сейчас, откуда ни возьмись, появляется этот сукин сын. Мне это не нравится.

– И вы знаете, что кое-кому это тоже не нравится.

– Заткнись, Чип, Бога ради!

– Почему бы вам ему об этом не рассказать?

– Потому что он не любит, когда допускают ошибки, – ответил Буди. – Прежде чем я пойду к нему, нужно хоть что-то выяснить.

– Единственный выход – развязать язык этому типу, – сказал парень. – Там он был под именем Макги. Сегодня он Смит. Одному Богу известно его настоящее имя.

Девчонка застонала, наверное, попытавшись сесть.

– Господи, он мне что-то сломал. Чип, свяжи его и дай мне обработать его тем маленьким электродом. Я заставлю его говорить о том, чего он никогда не слышал.

– Заткни ей глотку! – велел Клод.

Раздался сочный шлепок, за которым последовали приглушенные горькие рыдания.

– Черт бы тебя побрал, Чип! – всхлипывая, выругалась Дрю.

– Он ведь пытался что-то сделать с Мелгар? – спросил Чип.

– Хотел сделать несколько снимков в постели и послать их в Венесуэлу.

– Зачем?

– Подумай своей башкой, балбес. Ее лицо там все знают. У нее два свояка в правительстве. Представляешь, наследница миллионного состояния развлекается в Соединенных Штатах. Но ему не удалось заманить ее в ловушку.

– Он сдался?

– Чип, крошка, он никогда не сдается. Когда-нибудь он ей что-нибудь подсыплет в бокал, и она сделает все, что нужно.

– Если она привезла этого парня сюда, почему не сделать этого сейчас? Убить двух зайцев, как было с тем сенатором и женой посла.

После некоторого молчания Клод Буди ответил:

– Наша короткая беседа наверняка окажется плодотворной. Знаешь, и ты порой выказываешь слабые признаки ума. Я знаю, что он захочет сделать – держать этого парня и Мелгар взаперти до тех пор, пока не уедет последний гость-. А потом подумает над нашим предложением.

– По-моему, у него не слишком большой выбор.

– Я должна показаться доктору, – печально сообщила Дрю. – После каждого вдоха все тело пронзает острая боль.

– Ты останешься здесь, а я пойду к нему и все выложу, – заявил Буди. – Наверное, это и следовало сделать в первую очередь.

– Он тоже совершает ошибки.

– Как часто? И какие?

– Послушайте, он может меня наказать – поручить мне эту Мелгар, – сказал Чип.

– Очень, ну просто очень смешно!

Я едва слышно застонал и слегка пошевелился. Я не мог сделать то, что собирался, лежа лицом вниз.

– Он приходит в себя, – заметил парень.

Я перевернулся на спину и начал подниматься. Они встали и отошли от меня. Я открыл глаза и опять со стоном упал. Затаил дыхание, открыл рот и оставил глаза слегка приоткрытыми.

– Господи Иисусе! – испуганно прошептал Чип.

– Похоже, ты его чертовски сильно угрохал той штукой!

Я спросил себя, долго ли удастся их обманывать? Я смог бы, пожалуй, продержаться две минуты не дыша. Они опять подошли и опустились на корточки рядом со мной. Чьи-то пальцы взяли мое запястье.

– Не дышит, но сердце бьется, – сказал Буди и отпустил мое запястье.

Я схватил Клода виндзорским узлом, одновременно ухватил Чипа за шею и изо всех сил стукнул их головы друг о друга. Страх, гнев и ненависть умножили мои силы. Кость стукнулась о кость с противным звуком, будто под водой ударились два огромных камня. Чип и Клод разлетелись в стороны и медленно упали на пол с разбитыми и окровавленными головами. Я бросил взгляд на девчонку, ударил Буди и вытащил у него из-за пояса пистолет, оказавшийся очень легким для такого большого калибра. Дрю села и уставилась на меня широко раскрытыми глазами. От изумления она раскрыла рот. Я огляделся по сторонам. Мы находились в просторной и элегантной спальне. Я позволил ей взглянуть в дуло и спросить:

– Ч-ч-что-что вы собираетесь делать?

Я подошел к двери, переступив через своих новых знакомых. Изнутри на двери были засов и цепочка. Я запер дверь.

Через вентиляционное отверстие непрерывно поступал воздух. Окна оказались закрытыми и, похоже, наглухо. Я подумал, что здесь хорошая звукоизоляция. Даже если из спальни донесется шум, он затеряется в громких звуках гавайской музыки.

Я нащупал в боковом кармане зеленой куртки Чипа какой-то предмет и вытащил его. Наши братья англичане назвали бы его дубинкой, сделанной в домашних условиях. Это был кусок трубы длиной восемь дюймов, обернутый несколько раз черной изоляционной лентой. Я сунул пистолет Буди в карман пиджака, подошел к кровати, сел на край и посмотрел на блондинку. Ее припухшие глазки тревожно следили за мной.

– Что вам нужно? – с напускной смелостью спросила она.

Я слегка ткнул ей в ребра куском трубы, а она тонко вскрикнула, как иногда взвизгивает испуганный кролик. Потом откинулась на подушки и попросила:

– Не надо! О черт, у меня что-то сломано. Я чувствую внутри какой-то скрежет. Вы упали на меня всем своим весом.

– У меня раскалывается голова, Дрю, а на тыльной стороне ладони отвратительный ожог. Ты хотела поиграть с каким-то электродом. Я в этой Мексике потерял замечательную женщину и сейчас собираюсь задать тебе несколько вопросов. Каждый раз, когда не захочешь отвечать, будешь получать легкий удар этой штуковиной.

– А если вы спросите то, чего я не знаю?

– Все равно получишь удар на всякий случай. Зачем Чип заминировал яхту Ментереса?

– Чтобы убить Альконедо, – ответила Дрю. – Мигуэля Альконедо. Он допустил какую-то ошибку. Понимаете, мы передавали ему приказы. Он должен был убрать Альму и доплыть до Бочи-дель-Рио, где мы должны были его ждать. Он считал, что все устроено, что мы переправим его в какое-нибудь безопасное место, откуда он попадет на Кубу, но мы и не собирались этого делать. Остальные трое ребят, которые были с нами, ничего не знали. Чип незаметно ушел с яхты после двенадцати, в ночь перед отплытием, и заминировал яхту Ментереса.

– Почему вы хотели меня проверить? Кем, по-вашему, я мог быть?

– Вы заинтересовали Чипа, потому что были не очень похожи на обычного туриста. Дело в том, что мы больше не могли доверять Альме. Она слишком много рассказала Таггарту и хотела заграбастать деньги. До убийства Ментереса она-вела себя нормально, но потом начала ломаться. Они подумали, что если она рассказала Таггарту, то могла рассказать кому-нибудь еще, и в Пуэрто-Альтамуре могли появиться люди из ЦРУ. Кто вы? – Дрю попыталась мне по-дружески улыбнуться.

– Кто убил Таггарта?

– Не знаю, черт побери. Я хочу сказать, что не уверена. Я слышала их шутки о какой-то обезьяньей лапе. Может, его убил человек по имени Рамон Талавера. Они много смеялись над Таггартом. Я знаю, они нашли его до того, как он с кем-нибудь мог связаться. Они знали, где он остановился. Он приехал на условленное место встречи, но там никого не было.

А когда Таггарт вернулся к себе, то все золотые фигурки, за исключением одной, которую он захватил с собой в качестве доказательства, что они действительно у него, исчезли. После того как кто-то его убил, они забрали и эту последнюю.

– Убить Альму и заминировать яхту приказал Томберлин?

– Думаю, он сказал Клоду, что делать и кого выбрать для работы. Эта бомба не предназначалась для женщины, с которой вы...

– Почему ты исполняла его приказы, Дрю?

– Я? – изумленно переспросила блондинка. – Черт, наверное, потому же, почему их исполняла Альма и множество других людей. Если бы они послали хотя бы одну мою фотографию моему отцу, честное слово, он бы этого не пережил. Понимаете, когда они снимают, вы этого не знаете. А потом с их помощью они заставляют вас фотографироваться в еще более отвратительных позах. Я скорее перережу себе вены, чем покажу отцу, чем занимается его дочь. Поэтому я делала все, что они мне велели. Когда Альма попыталась освободиться, они послали фотографии ее матери, и та умерла с горя.

Я вспомнил неряшливость Альмы Хичин, ее испорченность и бесшабашность. Сейчас мне стало ясно, почему она так наплевательски относилась к себе. Шантаж – самый древний способ подчинить человека чужой воле. И этот сукин сын с таким равнодушным видом говорил о своей фотолаборатории!

– Ты знала, чем занимаются Томберлин и Клод Буди?

– А что я могла сделать? Я старалась не думать об этом.

– Крошка, тебе придется задуматься над этим. Ты что, не понимаешь, что стала соучастницей в убийстве и твой дорогой папочка узнает о всей этой мерзости, а тебе придется говорить, говорить и говорить, не закрывая рта, чтобы спасти свою шкуру, киска. Но даже в этом случае вовсе не исключено, что тебе придется провести какое-то время в мексиканском лагере отдыха на фасоли и лепешках.

– Оставь меня в покое, сукин ты сын! – закричала Дрю. – У меня внутреннее кровотечение. Ты ничего не можешь со мной сделать. Держу пари, ты даже до ворот не сумеешь дойти!

Я повернулся и посмотрел на Чипа и Буди. Из головы парня продолжала сочиться кровь. У Буди кровотечение остановилось, хотя его рана казалась больше. У меня мелькнула неожиданная мысль. Я решил подойти послушать сердце. Но не успел я приблизиться к нему, как понял, что в этом нет смысла. Я видел, как блондинка встала и подошла к Чипу. Я все-таки нагнулся над телом Буди и приложил ухо к его груди, но, кроме шума крови в своих ушах, похожего на шум моря в раковине, ничего не услышал. Клод Буди был мертв!

Когда я медленно поднялся, раздался резкий звук, будто кто-то сломал толстую сухую палку. Дрю стояла у стола с маленьким пистолетом в руке. Пистолет бы чуть больше того пистолетика, который был у меня в Пуэрто-Альтамуре. Она держала его на расстоянии вытянутой руки и целилась в меня, закусив губу и закрыв один глаз. Маленькое дуло совершало кругообразные движения. Раздался новый треск, и над ухом у меня просвистел теплый ветер.

– Брось его! – крикнул я и выхватил из кармана пистолет Буди.

Дрю выстрелила вновь, и я знал, что на этот раз она попадет, знал, что на таком расстоянии просто невозможно промахнуться, особенно если перестать целиться в лицо. От третьего выстрела шевельнулись волосы у меня на макушке. Пистолет Клода рявкнул вдвое громче. Я хотел попасть ей в плечо, но пуля угодила Дрю в голову справа. Отдача оказалась настолько сильной, что дуло задралось вверх, нацелившись в потолок. Пуля снесла ей треть черепа, переломила шею и швырнула через туалетный столик на зеркало, запачкав кровью стену. Она упала бесформенной кучей на стул у туалетного столика. В комнате сильно завоняло порохом. Из меня одновременно вырвался странный звук, похожий на рвоту, и истеричный смех. Герой Макги выигрывает соревнование по стрельбе! Он несет смерть любительницам солнца! Я стоял на цыпочках и прислушивался, прислушивался, прислушивался, стараясь не дышать. Потом подошел к двери, но побоялся ее открыть.

Маленький пистолет лежал под стулом у столика. Я поднял его, стараясь не смотреть на Дрю. В голове у меня родился приблизительный сценарий спасения и я старался выполнить его, отключив все области мозга, кроме необходимых для выполнения задачи. Я выстрелил из маленького пистолета в сердце мертвого Клода Буди, потом вложил его в руку Чипа и сжал пальцы. Опустившись на колени, сильно ударил его куском трубы по голове, чтобы он не пришел в себя. Потом вложил большой пистолет в безжизненную руку Клода. Я заметил в полотне двери три дырочки от пуль Дрю. Встав, оглядел комнату. Я знал, что запомню ее надолго. Во рту появился привкус крови, и я понял, что откусил кусочек нижней губы.

Я был так потрясен, что чуть не протер ручку двери, а это явилось бы роковой ошибкой. Но я вовремя спохватился и поставил на нее слабый отпечаток своего большого пальца, а потом и всех остальных. Свет в комнате пришлось оставить. Я чуть-чуть приоткрыл дверь. В коридоре царила тишина. Лишь издали доносилось бренчание гитар. Я выскользнул из спальни, закрыл дверь и вышел на террасу. Там никого не было. Кто-то оставил на ограждении стакан. Когда я взял его, правая рука заныла. Чуть выше правого уха вскочила большая шишка, но кожа была цела. Я поправил галстук и несколько раз вдохнул свежий ночной воздух. С куском трубы в кармане я не спеша направился к гостям.

Я очень боялся увидеть пустую залу с перевернутыми стульями и пролитыми на пол коктейлями, но молодежь в основном осталась. Одни толпились на ступеньках, другие танцевали. Доктор Фейс продолжал предсказывать человечеству катастрофы и бедствия. Я взглянул на часы. Все произошло в течение каких-то двадцати пяти минут. В группе гостей я заметил хозяина в шелковом костюме, черном парике на голом черепе и с чашкой чая в правой руке. Левая рука Томберлина автоматически пощипывала ягодицу стройной женщины, стоящей рядом с ним. Он напомнил ребенка, который играет со старинным автомобильным сигналом. Никто не обратил на меня ни малейшего внимания. Я принялся неторопливо искать Конни и обнаружил ее у бассейна на скамье. Она обсуждала проблему налога на недвижимость с изящным молодым мужчиной с интеллигентным лицом и большими усами. После того как Конни нас познакомила, он извинился и отправился на поиски своей жены.

– А сейчас мы можем поехать ко мне? – поинтересовалась Конни, вставая. – Господи, это самый скучный вечер в моей жизни, дорогой.

Я рывком усадил ее обратно на скамью.

– Эй, вы что, пьяны? – возмутилась она.

– Выслушайте меня, миссис Мелгар. Давайте поиграем в догадки. Допустим, когда-нибудь на такой вот вечеринке вы выпьете лишнего или Томберлин вам чего-нибудь подсыплет в бокал, и вы отправитесь в его фотолабораторию, что за музеем, и позволите снять себя...

– Его маленькое хобби и увлечения его накаченных наркотиками друзей оставляют меня абсолютно равнодушными, – прервала меня Конни. – Кал уже делал намеки. Вы бы его только слышали! Я, возможно, чувственная женщина, дорогой, но не декадентка и не отношусь к числу эксгибиционисток.

– Предположим, он все это как-то подстроит. Ну, скажем, подсыплет вам в бокал какой-нибудь гадости. Потом, через какое-то время, пошлет пару негативов в Каракас. Что бы тогда случилось?

– О Господи! – Ее большая рука крепко вцепилась мне в запястье.

– Две ваших сестры замужем за членами правительства. Что бы тогда случилось? – повторил я вопрос.

– Мой дед и дед моего покойного мужа были ужасными людьми, но сейчас они в Колумбии народные герои. Подобные фотографии... Да, им бы нашли ужасное применение. Что вы хотите мне сказать? Что Кал способен на эту мерзость? Но, мой дорогой, это же бессмысленно! Все знают, что Кал помогает многим людям, сражающимся против негодяев, которые стараются использовать подобные фотографии в политических целях. Он передает уйму денег на борьбу против коммунизма в Латинской Америке.

– А вы никогда не задумывались над тем, что он может с таким же успехом помогать и коммунистам?

– Но это значило бы, что он...

– Вы сами говорили, что он – не человек, а гротеск. Ему нравятся интриги. Кто знает, вдруг он ненавидит людей своего класса, в том числе себя самого? Может, он прячется за фасадом... политической доверчивости и своей коллекции эротики? Может, он немного сошел с ума?

– Да Господи, он просто Калвин Томберлин, скучный, самодовольный, богатый, глупый и больной человечек!

– У меня нет времени задавать вопросы, но без них не обойтись. Рафаэль Минерос принимал какое-нибудь участие в борьбе против режима Кастро?

– Да. Он предложил присоединиться и мне, но, наверное, я слишком большая эгоистка, а может, мне не хватает его преданности. Рафаэль организовал группу из богатых людей, наполовину кубинцев, наполовину гватемальцев, венесуэльцев, панамцев, короче, людей, живущих в нестабильных районах. Ему помогали сыновья, Энрике и Мануэль, а бумаги вела Мария Талавера. Но сейчас все они исчезли.

Я взял Конни Мелгар за руки и встряхнул, ее.

– Выслушайте меня. Я вам расскажу две вещи, нет, три. Первое. Томберлин уничтожил эту группу, а потом уничтожил людей, которые убили их. Свою страсть коллекционера он использовал как прикрытие. Второе. То, что я вам только что говорил насчет ваших фотографий, это не предположения и догадки, а план, разработанный Томберлином. И третье. В одной из спален этого дома сейчас лежат два мертвых человека, погибшие насильственной смертью: В любую минуту их могут найти, но я почти не сомневаюсь, что Томберлин все замнет. У него слишком много фотографий важных людей. Главные его рычаги – деньги и шантаж. Я не хотел вас в это втягивать, но сейчас у меня нет иного выхода. Правда, вы по-прежнему можете послать все к черту! Или можете мне помочь. Все зависит от того, насколько важно для вас то, что я вам сейчас рассказал.

– Я... я никогда не была патриоткой, – пожала широкими плечами Конни Мелгар, – но моя семья... для меня священна. И... Рафаэль был хорошим человеком. Что вы от меня хотите?

– Давайте заставим его вернуться в музей.

– Как?

– Притворитесь, что пьяны и что хотите сфотографироваться. Скажите, что вы согласны делать это только со мной и именно сейчас, пока не передумали.

– Что вы хотите сделать? – встревоженно спросила она.

– Вы сказали, что то крыло сделано как сейф. Значит, считается, что туда никто не сможет проникнуть. Давайте это проверим.