Смертельный капкан

Глава 5

Езда в скоростном поезде разительно отличалась от долгой, выматывающей душу тряски в пассажирском вагоне с тесными закутками, именуемыми купе. Ни тебе пыльных матрасов, ни назойливых попутчиков, ни запахов снеди, захваченной в дорогу.

Андрей успел застать времена, когда в поездах разрешалось курить и открыто употреблять спиртное, и воспоминания о тех путешествиях сохранились самые нерадостные: из тамбура тянет дымом и окурками, рядом дышит перегаром какой-то не в меру оживленный гражданин, жаждущий общения, с верхней полки свешивается нога в дырявом вонючем носке… Нет, уж лучше не лежа, а сидя, но зато, что называется, с ветерком.

Место Андрея было расположено так, что он ехал спиной к направлению движения, но это был пустяк, а все остальное было на высоте. Удобные кресла, тихие, опрятные соседи, вежливый стюард со столиком на колесах, работающий кондиционер. Правда, наслаждаться комфортом не получалось. Звонок матери стал настоящим ударом.

Отец арестован и взят под стражу по обвинению в убийстве. Хорошо, что пока только по подозрению. Но следственную машину не остановишь так просто. Если уж она тобой занялась, то не успокоится, пока не перемелет в фарш, не выпьет все соки и не отправит на дальнейшую переработку в так называемое исправительное учреждение, которое на самом деле лишь калечит и ничего больше.

Возможно, Андрей не воспринял бы случившееся так тяжело, если бы не уверенность матери в том, что отец виновен.

– Мне показали нож, – сказала она по телефону. – Это наш нож. На всякий случай я весь дом перевернула. Бесполезно. Нож исчез. Не мог же он испариться. Значит, твой отец прихватил его с собой.

– Но зачем? – вскричал Андрей, потрясенный таким выводом сильнее, чем самой новостью об аресте.

– Я не намерена это обсуждать, – был ответ. – Не хочу и не буду.

Мать сдалась на третьем по счету звонке, сделанном уже с вокзала. Слишком эмоциональной и импульсивной женщиной она была, чтобы упустить возможность выговориться.

– Твой отец негодяй, – сказала она Андрею. – Дружба с Никольниковым была лишь ширмой.

– Ширмой?

– Вот именно. Светлана Никольникова уже много лет его любовница. Видимо, Юрий, наконец, прозрел и решил расставить все точки над «и». Он вызвал отца на дачу для мужского разговора.

– Погоди, мама, – смутился Андрей. – Дело ведь прошлое, так? И вы все люди… э-э… в общем-то, не в том возрасте, когда чувства бурлят, затмевая рассудок.

– Откуда тебе знать, – горько заметила мать. – Ты думаешь, возраст оправдывает, позволяет простить супружескую измену? Разрешает спокойно пережить предательство близкого человека?

– Но все же папа не пылкий юноша, чтобы хвататься за нож, да еще из-за каких-то давних страстей-мордастей.

– Плохо ты отца знаешь. Его легко вывести из себя.

– Да, но ты говоришь о… – Андрей воровато оглянулся, прикрывая телефон ладонью. – Ты говоришь о запланированном убийстве. Взял нож, поехал и зарезал. Чушь. Не может этого быть.

– Может, милый мой, может, – вздохнула мать. – Мне следователь зачитал свидетельские показания. Там прямо говорится, что на даче произошла ссора с руганью и угрозами. В ходе разборок неоднократно упоминалась эта Светка, прости господи. Наверное, они напились, и пошло-поехало. Один за бутылку схватился, второй за нож.

Теперь, прокручивая в уме тот разговор, Андрей снова и снова приходил к выводу, что отец сидит в тюрьме по ложному обвинению. Да, вспылив, он мог поднять руку на обидчика, но для этого его нужно было очень сильно разозлить. Стал бы он сводить счеты с мужем бывшей любовницы? Это просто смехотворное предположение. После пятидесяти люди не бывают одержимы сексом и ревностью настолько, чтобы убивать соперников. Даже если допустить, что отец и Светлана Никольникова продолжали встречаться тайком, в чем Андрей сильно сомневался, то все равно это была уже не страстная любовь, а привычка. И вдруг нате вам: смертоубийство. Один вызывает другого на поединок, и тот, очертя голову, мчится на место, пряча за пазухой заранее заготовленный нож… Нет, это не лезло ни в какие ворота.

Попросив у стюарда картонный стаканчик с латте, Андрей стал неспешно прихлебывать напиток, продолжая обдумывать сложившееся положение. Вспомнил все случаи, когда виделся со Светланой и Юрием Никольниковыми, постарался проанализировать поведение отца во время таких встреч. Никаких перемигиваний и прозрачных намеков, ничего похожего на флирт и тем более на серьезные отношения.

Значит, произошло что-то странное… Например, Никольников действительно вызвал отца на дачу, но не для разборок. Кто-то угрожал ему, вот он и обратился за помощью. По словам матери, это была эсэмэска, а не звонок. В таком случае Никольников позвал отца тайком от человека, которого считал опасным и который находился рядом. С этим-то человеком и происходила ссора, о которой упоминал свидетель. Отец появился слишком поздно, когда все уже закончилось.

«А нож? – ехидно поинтересовался внутренний голос. – Кухонный нож из дома откуда там взялся?»

«Во-первых, отец мог отвезти его на дачу раньше, – стал прикидывать Андрей. – Или, что тоже возможно, нож банально подбросили. Но кто? Кому мог помешать обыкновенный дантист? Не убивать же человека из-за конкуренции или профессиональных разногласий».

Да, что-то здесь не вязалось, что-то не позволяло воспринимать арест отца как недоразумение. Тут крылась какая-то тайна, причем опасная. Но в любом случае Андрей не собирался слепо верить всем тем гадостям, которые говорили об отце. Он слишком хорошо знал его. Ну, а мамой просто руководили обида, ревность, злость, уязвленное самолюбие.

Они оба были ревнивыми. В детских воспоминаниях Андрея было немало их взаимных упреков, скандалов, иногда даже настоящих допросов. Почему ты так поздно? Что это за духи? Где был? Где была? С кем? Для кого ты так наряжаешься?

Сами того не понимая, отец и мать постоянно отравляли существование сына. Хотя, быть может, они и понимали. Да, они не могли не знать, как влияют на него их шумные разборы полетов. Знали, но не могли остановиться. В молодости все очень эгоистичны. Андрей был счастлив, когда они оба остепенились. Это произошло уже после того, как он обзавелся собственной семьей. Удалось ли ему избежать их ошибок?

Выходило, что нет, раз теперь он в гордом одиночестве катил домой с чемоданом и сумкой, набитыми вещами. Его багаж яснее ясного говорил, что возвращаться он не собирается. Как простить Любе? С другой стороны, как бросить Данилку, который ни в чем не виноват?

Словно для того, чтобы усилить душевный разлад Андрея, зазвонил телефон, на котором высветился, как и следовало ожидать, Любин номер. Она не собиралась отпускать его так просто, без борьбы. За сегодняшний день это был уже шестой или даже седьмой звонок. Андрей ни разу не ответил. Сбросил вызов и теперь.

А через минуту мобильник ожил снова.

Справа от Андрея сидела довольно красивая, но какая-то засушенная женщина с неживыми волосами и фантастическими ногтями на узловатых пальцах. По правую руку от него развалился бородатый юноша, не отрывающий взгляда от айфона и механически засовывающего в рот один шарик попкорна за другим. Оба, казалось, были поглощены своими мыслями и абсолютно не интересовались соседом, но Андрей чувствовал, что они невольно прислушиваются и улавливают каждое слово. Говорить в их присутствии было совершенно невозможно.

Сжимая телефон в руке, Андрей вышел через раздвижные двери в просторный тамбур, где томилась какая-то пигалица, дожидающаяся, когда освободится туалет.

– Да, – сказал Андрей в трубку.

– Папа!

По сердцу словно бритвой полоснули: внутри стало горячо и больно, на глаза навернулись слезы, пролить которые Андрей, конечно, не мог себе позволить.

– Данилка, – выдавил он из себя. – Привет.

– Папа, ты почему уехал? А я? Мы сегодня играть не будем?

Голосок четырехлетнего сынишки был таким родным, таким трогательным, что Андрей перевел дух, когда пигалица скрылась за дверью туалета. Слезы все же выступили. Люба знала, что делала, когда дала мобильник Данилке. Андрею нестерпимо захотелось выпрыгнуть из поезда прямо на ходу и идти домой пешком, с вещами или без них, не важно.

Важным в этом мире был только сын.

– Сегодня мы играть не будем, – сказал Андрей, излишне сильно стискивая плоский корпус телефона.

– Почему? – спросил Данилка.

Потому что я не в состоянии находиться в одном доме с твоей мамой, сынок, – ответил мысленно Андрей. – Потому что я не могу ее простить.

Даже ради меня?

На самом деле вопрос прозвучал только в воображении. Данилка пока что молчал. Ждал ответа на свой вопрос. Судя по тому, как отдаленно звучал голос мальчика, трубку для него держала Люба. Предусмотрительно включив громкую связь.

– У меня дела, – выдавил Андрей.

– А завтра? Мы будем играть завтра?

Черт бы побрал эту нелепую, фальшивую взрослую жизнь с ее дурацкими правилами и неписаными законами! Андрей сейчас отдал бы все за возможность обнять сына, прижать к груди, успокоить, заверить в своей любви. Нет, не все он готов был отдать. Оказывается, не все. Не готов пожертвовать самолюбием, гордостью, чувством собственного достоинства.

– Завтра меня еще не будет, – сказал Андрей.

– Почему, почему? – огорчился Данилка.

На это осталось лишь тупо повторить:

– Дела.

– А ты не делай дела, ты возвращайся, папа. Я тебе книжку подарю, хочешь? Про великанскую грушу.

Андрей невольно улыбнулся и, проводив взглядом девчушку из туалета, напомнил:

– Эту книгу я сам тебе подарил, Данила.

– Ну и что? – нашелся сын. – А теперь я тебе обратно дарю. Я тебе все-все отдам, только возвращайся. Все книжки, все игрушки. Самокат. Краски.

Горячий ком, набухший в горле, не позволял Андрею дышать. Пока он боролся с этим удушающим комом, силясь сделать глоток воздуха, в телефоне зазвучал другой голос:

– Видишь, как Данечка за тобой скучает? – Это была Люба. – Возвращайся, Андрюша. Прости меня. Больше этого не повторится, обещаю.

– Не повторится, – подтвердил он. – Потому что с меня хватит. Один раз я тебя уже простил.

– Ради сына, – тихо попросила жена.

– Ты и тогда ради сына просила.

– Нельзя быть таким жестоким, Андрей. Все совершают ошибки.

– Я таких ошибок не совершал, – сказал он.

– Но как мне все это объяснить Данечке? – спросила Люба. – Что ему сказать? Когда его папа вернется домой?

– Возвращайся, папа! – раздался отдаленный голосок Данилки.

Лучше бы Андрея пытали. Пальцы ломали, ногти рвали. Душевная боль была куда мучительней. Непереносимой.

– Скажи ему… – Андрей сглотнул. – Скажи, я своих родителей проведать поехал.

– А потом?

Люба умолкла, дожидаясь ответа. Можно было расслышать ее взволнованное дыхание.

– У моих неприятности, – буркнул Андрей. – Я должен быть рядом.

– Что случилось?

Люба спросила это встревоженно, но в ее голосе все равно звучало явное облегчение. Она уже поняла, что одержала очередную маленькую победу над мужем. Весь смысл семейной жизни для нее состоял из таких побед. А он постепенно оставлял одну позицию за другой. Отодвигал красную черту, за которую нельзя переступать. Жена этим пользовалась.

– Тебя это не касается, – раздраженно отрезал Андрей.

Проиграв в главном, он начал отыгрываться в мелочах. Как это уже бывало.

– Как скажешь, – безропотно согласилась Люба. – Ты звони, ладно? Мы без тебя скучать будем.

– Я уже скучаю! – прокричал Данилка.

– Слышал? Мы тебя ждем и любим. Пока!

Связь оборвалась. Андрей вернулся в вагон и сел. Бегства не получилось. Как будто не было той бессонной ночи и Любиного возвращения под утро. С синеватыми губами и развратными глазами. Просто он ехал проведать родителей, у которых случились неприятности. Просто.

Подавив вздох, Андрей уставился в окно, за которым убегал назад привычный мир. Задом наперед, задом наперед…