Отвратительная слабость сковала мое тело. Даже короткая беседа с Кэролайн вымотала меня совершенно. Я налила еще немного чаю и включила телевизор. Пробежав по всем программам и убедившись, что ничего интересного, кроме мелодрам и сериалов, не показывают, я с отвращением выключила его. Разобрать газеты или привести в порядок счета мне тоже было не под силу. Я закуталась в одеяло и прилегла на софу вздремнуть.
Проснулась я за двадцать минут до того часа, когда мы условились о встрече с Каппельманом. Я потащилась в ванную, чтобы обмыть лицо холодной водой. Кто-то убрал грязные полотенца, вычистил раковину и ванну, привел в порядок и расставил туалетные принадлежности и косметику. Заглянув в спальню, я поразилась: постель застелена, а одежда и обувь убраны. Я бы никогда не допустила этого, но чистые комнаты приятно радовали глаз и улучшили мое настроение.
В тот день я спрятала документы Нэнси в кипе нот на пианино. Добрые волшебники аккуратно переложили ноты в ящик, но бумаги по страхованию остались непотревоженными и лежали там же — между «Итальянскими романсами» и «Концертными ариями» Моцарта.
Я подобрала одну мелодию, тема которой оказалась настолько восхитительной, что я не услышала, когда Каппельман позвонил в звонок переговорного устройства. Прежде чем я сумела отвлечься от музыки и ответить, мистер Контрерас успел выскочить в прихожую, чтобы выяснить, кто пришел. Открыв дверь, я услышала их голоса на лестнице — они поднимались вместе. Мистер Контрерас стремился избавиться от подозрений, которые он теперь испытывал к любому посетителю мужского пола, а Каппельман едва сдерживал раздражение, подчинившись провожатому. Мой сосед заговорил со мной, как только голова его показалась из-за последнего поворота лестницы:
— О, вы здесь, дорогая? Вы хорошо отдохнули? Я иду только для того, чтобы забрать ее высочество. Ей надо на прогулку и поесть. Вы не давали ей сыра? Я хочу сказать, что она не выносит его.
Он вошел в комнату и ринулся к Пеппи, пытаясь обнаружить у нее признаки недомогания.
— Теперь ей уже не погулять с вами, а вам — не гулять и одной не выходить на свои пробежки. Не позволяйте этому молодому парню оставаться здесь, если почувствуете усталость. Если вам понадобится помощь, мы с Пеппи наготове. Стоит только позвать нас.
Сделав столь утонченное завуалированное предостережение, он, забрал Пеппи. Но сразу не ушел, а все еще топтался у двери, высказывая свои соображения, пока я наконец мягко не поставила его на место.
Каппельман с раздражением посмотрел на меня:
— Если бы я знал, что пожилой человек собирается изучать мой характер, я привел бы своего адвоката. Я бы сказал, что вы были бы в большей безопасности, если бы держали старика при себе. Он заговорит до смерти любого, кто покусится на вас.
— Ему просто нравится воображать, что мне шестнадцать, а он — сразу оба мои родителя в одном лице, — пояснила я с куда большей снисходительностью, чем испытывала на самом деле. Будучи обязанной жизнью мистеру Контрерасу, я все же находила его слегка утомительным.
Я предложила Каппельману выпить. Он предпочитал пиво, которое не часто бывало у меня в доме, так же как и бурбон. Наконец я отыскала бутылку в глубине бара.
— Опытный баскетбольный нападающий этих мест должен быть не прочь выпить глоток пива, — проворчал он.
— Я полагаю, это лишний раз доказывает, насколько я оторвалась от своих корней.
Я провела его в гостиную и убрала одеяло, оставленное на софе. Он присел на краешек. Моя квартира никогда не сравнится с его жилищем на Пульман, но, по крайней мере, она была сегодня в порядке. Я не удостоилась каких-либо комплиментов, но ведь он и не знал, как она обычно выглядит.
После нескольких минут обмена вежливыми вопросами о моем здоровье и о том, как прошел его день, я протянула ему пакет с бумагами Нэнси. Он достал очки из нагрудного кармана своего поношенного пиджака и внимательно прочел каждую страницу, не отрываясь. Я потягивала виски и читала газету, стараясь не докучать ему.
Закончив чтение, он снял очки и развел руками — жест недоумевающей беспомощности.
— Я не понимаю, зачем Нэнси хранила их или почему считала их важными.
Я заскрипела зубами:
— Не говорите мне, что они абсолютно ничего не значат.
— Я не знаю. — Он сидел понурый. — Вы сами можете понять, что они значат, точно так же, как и я. Я не слишком осведомлен в страховании, но, похоже, «Ксерксес» платил больше, чем остальные компании, и Юршак пытался убедить… — он заглянул в документ, ища название, — этих «Маринерз рест» снизить цифры. Очевидно, это что-то означало для Нэнси, но не для меня. Извините.
Я сделала гримасу, забыв о морщинах, насчет которых предостерегали «звезды».
— Может, суть дела — не в цифрах, а в самом факте, что Юршак держал в руках страхование. Возможно, он все еще отвечает за это. Я бы не доверила ему это ни в качестве агента, ни как попечителю.
Рон едва заметно улыбнулся:
— Вам легко рассуждать — вы не пытались вести дела в Южном Чикаго. Возможно, Гумбольдт считал, что лучше быть заодно с Юршаком, привлекая его, чем пользоваться услугами независимого агента. А возможно, это чистой воды человеколюбие — попытка ввести в дело общественность тех мест, где он основал свой завод. Юршак никогда не котировался в Южном Чикаго, тем более в его промышленно-деловых кругах… если говорить о тех временах.
— Возможно. — Я вертела в руках бокал, изучая, как меняет цвет жидкость, превращаясь из золотистой в янтарную в свете лампы. Арт и Густав платят обществу добром за добро. Я могла поверить рекламным щитам и плакатам, но не так было в реальной жизни. Но я выросла при Арте, поэтому следила за его разоблачениями, точнее — за разоблачениями дел, которые имели отношение к нему и его партнеру, Фредди Парма — директору… и надежному поставщику местных грузовых перевозок, сталелитейной фирмы, железнодорожных перевозок и так далее. Вклады от этих предприятий текли в компанию благодатным потоком. Компания «Маринерз рест» могла не знать этих вещей, но Рон Каппельман должен был.
— Вы смотритесь очень угрожающе, — прервал мою задумчивость Каппельман, — будто думаете, что я — жестокий убийца.
— Это всего лишь мое обычное выражение лица бессердечной самки. Пыталась понять, что вы знаете о деятельности Арта Юршака в области страхования.
— Вы имеете в виду «Мид стейтс рейл»? Конечно, знаю. Почему вы… — Он запнулся на середине предложения, и глаза его расширились от удивления. — Да. В этом свете обращаться к Юршаку за содействием не имеет смысла. Вы думаете, что Юршак имеет что-то против Гумбольдта?
— Возможен и другой вариант. Может быть, Гумбольдт пытается скрыть что-то и просчитал, что Юршак — тот человек, который сделает это для него.
Я хотела понять, можно ли доверять Каппельману, — ему не нужно было растолковывать это. Я взяла у него документы и начала задумчиво листать их.
Помолчав немного, Каппельман заговорщически улыбнулся мне:
— Как насчет того, чтобы пообедать, прежде чем я отправлюсь на работу? Вы достаточно здоровы, чтобы выходить?
Настоящая еда! Я думала, что стоит попытаться выползти на улицу. Однако на тот случай, если Каппельман вдруг вздумает привезти меня обратно к моим приятелям в черных плащах, я пошла в спальню и взяла оружие. Я намеревалась и позвонить из другой комнаты.
К телефону подошла мать молодого Арта. Он еще не появился, сообщила она взволнованным шепотом. Мистер Юршак даже не знает, что он исчез, поэтому она отдает должное моему умению хранить тайны.
— Если он появится или если вы будете иметь известие о нем, убедите его, чтобы он связался со мной. Не могу передать, как важно, чтобы он сделал это.
Я сомневалась, не будучи уверена, что драматизм ситуации не лишит ее дееспособности. У меня не было гарантий, что она передаст мое сообщение сыну.
— Его жизнь может быть в опасности, но, если мне удастся поговорить с ним, думаю, я сумею сделать так, чтобы с ним ничего не случилось.
Она принялась выспрашивать напряженным шепотом, но большой Арт вошел в комнату и пожелал знать, с кем она разговаривает. Она поспешно повесила трубку.
Чем дольше отсутствовал молодой Арт, тем меньше мне это нравилось. У парня не было никаких друзей и ни малейшей тяги к бродяжничеству. Я покачала головой, ощущая всю тщету моих надежд, и засунула «смит-и-вессон» за пояс джинсов.
Когда я вернулась в гостиную, Каппельман преспокойно читал «Уолл-стрит джорнал». Мне не показалось, что он подслушивал мой телефонный разговор, но если в действительности он принадлежал к коварным гадам, ему ничего не стоило выглядеть простодушным. Я отказалась от мысли рассматривать эту вероятность.
— Я должна сказать мистеру Контрерасу, что выйду, в противном случае, не обнаружив меня, он вызовет полицейских и вас арестуют.
Он сделал жест, означавший «ничего не поделаешь!».
— Я думал, что расстался с подобными бреднями, когда покинул дом своей матери. Именно поэтому я поселился в Пульман; только под этим предлогом я убрался из Хайленд-парка.
Когда закрывала дверь, зазвонил телефон. Решив, что это может быть молодой Арт, я извинилась перед Роном и вернулась в квартиру. К моему огромному изумлению, звонила мисс Чигуэлл, пребывавшая в ужасном беспокойстве. Я взяла себя в руки, подумав, что она звонит, чтобы обвинить меня в том, что я довела ее брата до попытки самоубийства. Я попыталась выдавить из себя несколько неуклюжих извинений.
— Да-да, это было очень грустно. Но Куртис никогда не обладал сильным характером, так что его поступок не удивил меня. Не то что бы он не способен был проделать это эффективно, я подозреваю, он полагал, что его найдут, ибо оставил все лампы в гараже горящими. Он знал, что я пойду взглянуть что к чему. В конце концов он уверился, что я толкнула его на этот шаг.
Я решила не реагировать на снисходительность и сожаление, послышавшиеся в ее голосе. Она определенно звонила не затем, чтобы облегчить мое ощущение вины. Я задала наводящий вопрос.
— Так вот, просто сегодня после обеда произошло что-то… очень странное. — Она неожиданно запнулась, лишившись своей обычной резкой самоуверенности.
— Да? — спросила я, ободряя ее в признании.
— Я понимаю, что невежливо беспокоить вас, когда вы только что подверглись такому ужасному тяжелому испытанию, но вы — следователь, и мне казалось, что вы более подходящая фигура, чем полицейские…
Последовала еще одна долгая пауза. Я прилегла на кушетку, надеясь, что боль в предплечьях ослабнет.
— Это Куртис. Я уверена, что это он побывал здесь днем.
Услышанное насторожило меня, и я снова села:
— Побывал? Я думала, что он живет с вами.
— Да, конечно. Но я отправила его в госпиталь, во вторник. Он был не в очень плохом состоянии, поэтому его выписали в среду. Куртис был ужасно раздражен и не желал встречаться со мной за столом во время завтрака, а затем сказал, что собирается побыть у друзей. Буду откровенной с вами, мисс Варшавски: я просто счастлива, что избавилась от него на несколько дней.
Каппельман вернулся с порога ко мне в комнату. Он помахал перед моим носом запиской: они внизу с мистером Контрерасом, он просит у соседа разрешения на мою прогулку. Я машинально кивнула и попросила мисс Чигуэлл продолжать рассказ.
Она издала глубокий вздох:
— Вы понимаете, по пятницам я обычно дежурю в больнице, добровольно ухаживаю за пожилыми одинокими дамами… Впрочем, ладно, вам ни к чему знать об этом. Но когда я вернулась, я поняла, что в доме побывали…
— Вы вызвали полицию и остались у подруги, пока они не приехали?
— Нет-нет. Потому что почти сразу поняла, что это, должно быть, Куртис. Или кто-то, кому он позволил войти, но кто недостаточно хорошо знает наш дом. Поэтому я обнаружила некий беспорядок.
Потрясение подействовало на меня, и я начала проявлять нетерпение. Я прервала ее, спросив, не исчезли случаем какие-нибудь драгоценности.
— Ничего подобного. Но вы понимаете, пропали медицинские записи Куртиса. Я спрятала их после того, как он попытался сжечь их, вот почему… — Она запнулась. — Я так сбивчиво говорю… Вот почему я надеюсь, что вы приедете, несмотря на огромное расстояние и усталость. Я уверена: во что бы ни был вовлечен Куртис на заводе «Ксерксес», о чем он не хотел рассказать вам, содержится в этих записках.
— Которые пропали, — вставила я.
Она издала смешок:
— Только копии. Я сохранила оригиналы. Многие годы я перепечатывала эти записи для него. Пропали только перепечатки. Я никогда не говорила ему, что храню все оригиналы. Вы понимаете, он заносил данные в старые кожаные тетради отца, те, которые он сам переплетал еще в Лондоне. Мне казалось кощунством выбросить их, но я знала, что Куртис ужасно рассердится, решив, что я сохранила их в память об отце. Поэтому я никогда не говорила ему.
Я ощутила легкий укол в основание шеи — выброс адреналина, обычно случающийся при испуге, когда понимаешь, что неожиданно выскочил навстречу саблезубому тигру.
Я сказала, что буду у нее дома через час.