Смерть куртизанки (сборник)

Ученица философа

— Эта годится, патрон? — спросил Кастор, подавая Публию Аврелию Стацию чёрную тогу, расшитую серебром.

— Нет, лучше что-нибудь не такое блестящее, — ответил сенатор.

— Надеюсь, что найду, мой господин, хотя мы путешествуем с довольно скромным багажом, — ответил секретарь, копаясь в сундуке, и вскоре извлёк тунику терракотового цвета.

— Сегодня ты мне больше не нужен, — сказал патриций. — Хочешь заняться чтением, так здесь в библиотеке есть собрание папирусов знаменитого философа Филодема Гадарского[72].

— Тебе, конечно, не приходится жаловаться на гостеприимство. Вилла поистине роскошная! — заметил вольноотпущенник.

— Владелец кое-чем обязан мне, вот я и приехал сюда, чтобы познакомиться с последними эпикурейцами Геркуланума. Из этого круга, к сожалению, остались лишь немногие. В их числе Кризофор, к которому и собираюсь отправиться.

— А я тем временем займусь числами… — весьма неопределённо сообщил секретарь.

— Ты оказался в нужном месте, Кастор. В греческом разделе библиотеки найдёшь трактат о геометрии Деметрия Лаконского, — подсказал Аврелий, направляясь к колоннаде у входа.

Кастор подождал, пока господин исчез из виду, и тоже вышел, окинув взглядом панораму виноградников, начинавшихся у роскошного бельведера виллы и взбиравшихся вверх по горе к самой вершине.

Везувий, хоть и спящий сейчас, всё же, что ни говори, вулкан, думал он, и только сумасшедшие римляне способны поселиться у самого его подножия.

К счастью, они с Аврелием недолго пробудут здесь. Довольно скоро господин пресытится солнцем, морем и чистым воздухом, соскучится по шумному городу, с которым не в силах расстаться, не говоря уже о том, как устанет от этих философов, известных своим здравомыслием, слишком практичным для сенатора Публия Аврелия Стация, насколько он его знает…

Успокоившись, Кастор направился по дороге вдоль берега в таверну у храма Венеры, где очень рассчитывал поставить на три шестёрки.

Придя в центр Геркуланума, Аврелий свернул в переулок, такой узкий, что балконы по обеим его сторонам едва ли не соприкасались. Он шёл не спеша, наслаждаясь прогулкой в тени портиков, без носильщиков, без рабов-глашатаев и клиентов, вечно подстерегающих его по пути, чтобы выпросить какую-нибудь подачку.

Скромный дом, несколько близких друзей, пара верных слуг — этого вполне достаточно для счастливой жизни, размышлял сенатор, вспоминая слова поэта Горация.

Здесь, в Геркулануме, например, всё выглядело проще и спокойнее, чем в Риме: пара красивых терм, небольшой рынок, море в двух шагах, простая еда, сердечные люди…

— А ну с дороги, козёл! — заорал в этот момент возчик, оттолкнув его в сторону.

Аврелий, помня совет Эпикура о том, что мудрый человек должен всегда оставаться невозмутимым, притворился, будто не заметил грубости. Вскоре он уже стучал в дверь Кризофора.

— Уходите, уходите, мы ничего не покупаем! — услышал он в ответ сердитый голос.

— Я ищу учителя…

— Нет его, позже будет!

За спиной патриция раздался смех:

— Ариадна явно не в духе, да?

Аврелий резко обернулся, и первое, что увидел, бесподобную копну тёмно-бронзовых волос.

Его восхищённый взгляд медленно обратился к груди, еле скрытой грубой одеждой, затем к шее, улыбающимся коралловым губам и к чудным, сияющим карим глазам.

— Ты с ней знакома? — спросил Аврелий, с трудом веря, что эта необыкновенная красавица может иметь что-то общее с язвительной ведьмой, которая только что ответила ему.

— О да. Это племянница Кризофора. А я — его ученица, Фемиста.

— Изучаешь философию? — удивился сенатор, поспешив взять у девушки кувшин с водой, которую она набрала в источнике.

— Да, это очень интересная наука, а учитель… Но вот и он сам…

В конце переулка появился дородный старик с длинной белой бородой. За ним следовал тощий мужчина, тоже с бородой, но маленькой и чёрной как смоль.

— Добро пожаловать, чужестранец, — встретил его Кризофор. — Вижу, ты уже познакомился с Фемистой. А это другой мой ученик — Ничо.

Вскоре все четверо расположились под низким навесом во дворе, где щебетало множество воробьёв и синиц, привлечённых кормушкой, полной семян.

— Меня зовут Публий… — заговорил сенатор.

— Достаточно, — прервал его философ. — Не в моих правилах судить о людях по их родословной.

— Я привёз тебе несколько рукописей, — сказал Аврелий, доставая свитки из капсы[73].

— Благодарю тебя! — воскликнул учитель, забирая папирусы. — Потом с большим удовольствием взгляну на них. Много лет назад, когда я мог посещать библиотеку на вилле, что на той стороне реки, я читал труды Колота, Метродора, Полистрата и многих других. Но теперь владелец виллы постоянно в отъезде, а управляющий ни за что не пускает туда… Жаль, я охотно показал бы их тебе. Но так или иначе, нам есть о чём поговорить. Мы приготовим тебе постель на ночь.

— Не беспокойтесь, у меня уже есть ночлег, — возразил Аврелий, не посчитав нужным признаваться, что гостит как раз на той самой вилле.

— Тогда поужинай с нами, — пригласил Кризофор, предлагая ему чашу с кисловатым и безвкусным вином, таким лёгким, что оно, скорее, походило на питьё для гладиаторов. Еда, увы, оказалась под стать вину: чечевичный суп с недоваренной пшеницей, пара луковиц в уксусе и на закуску очень твёрдая корка сыра.

Тем не менее Аврелий поел всё это с отличным аппетитом.

Скромный ужин скрасили лишь присутствие Фемисты да мудрые речи учителя, которые, к сожалению, часто прерывались педантичными рассуждениями Ничо.

Ариадна, сидевшая в конце стола, слушала разговоры, явно скучая, всякий раз долго и подозрительно изучала Аврелия, когда его взгляд задерживался на красавице ученице, что на самом деле происходило довольно часто.

— Многие люди возмущаются тем, что эпикурейские собрания открыты для женщин! — жаловался Кризофор.

— Мне кажется, это понятно, — заговорил Ничо, — наша доктрина предписывает остерегаться страстей… а женщины, известное дело, склонны поддаваться им.

— Не больше, чем мужчины, — возразил Аврелий.

— Нет, тут совсем другое дело! — заявил Ничо. — Женская душа стремится к накалу страстей и потому топит в нелепых толкованиях такую чисто телесную потребность, как соитие и рождение потомства.

— Чисто телесную? — с иронией переспросил Аврелий. — Ты хочешь сказать, что Троянская война началась из-за банального гимнастического упражнения?

— Почти, — подтвердил ученик. — Если бы мы и в самом деле сорвали с любви ложные покрывала, которыми она окутана, то избежали бы скорбных последствий: больше не стало бы никаких мучений, страданий, сражений, пылающих городов…

— И никаких илиад, одиссей, орестиад, — с улыбкой добавил сенатор.

— Эпикур утверждает: «Плотское соитие никогда не приносило пользу, уже хорошо, что не причиняло вреда», — процитировал Ничо, искоса глядя на Фемисту.

— Но он утверждает также: «Не порть имеющееся благо сожалением о том, чего тебе недостаёт», — с сарказмом возразил Публий Аврелий.

Ничо, задетый за живое, побледнел и вскочил на ноги, сжав кулаки с видом весьма далёким от спокойствия и невозмутимости эпикурейцев.

— Спокойно, спокойно! Давайте мирно разрешим ваш спор, — вмешался Кризофор. — Эпикур не проповедует никакой жертвенности. Он считает, что подавлять желания и инстинкты ещё хуже, чем любой ценой достигать наслаждения.

— «Счастье заключается в том, чтобы наслаждаться тем, что имеешь, вместо того, чтобы желать то, чего нет», — с волнением произнесла Фемиста.

Кулаки Ничо расслабились, но злое выражение не исчезло с его лица. Спустя некоторое время он попросил разрешения удалиться под предлогом, что завтра у него много работы.

В отсутствие заносчивого ученика Аврелий охотно засиделся допоздна, и уже ночью учитель проводил его, приглашая завтра прийти снова.

— Посвети ему дорогу, Фемиста, фуналии[74] не зажжены, — попросил он девушку, когда сенатор вышел на улицу.

Фемиста пошла впереди гостя, низко держа светильник.

Один на один ночью с очаровательной женщиной, сенатор сразу же оказался во власти пугающей моральной дилеммы: устоять пред искушением, рискуя, что позже пожалеет об этом, или уступить ему, чтобы избежать худших бед?

«Даже Эпикур не усомнился бы, как ему поступить», — сказал он себе, призывая всю свою наглость, чтобы взять на абордаж красавицу ученицу.

— Когда сможем увидеться наедине? — сразу спросил он.

— А что ты можешь предложить мне? — полушутя, полусерьёзно ответила она.

— Всё, что пожелаешь, — преувеличил Аврелий, привлекая её к себе.

— Ну тогда посмотрим… — проговорила она, будто задумавшись. — Что скажешь о золотом браслете, таком тяжёлом, что не поднять руку?

— Ты получишь его.

— А праздник на большой вилле по ту сторону реки?

— Начинай готовиться к нему, если хочешь.

— Я вижу, ты любишь шутить. Подожди, это не всё. Ещё ты должен принести мне ветку цветущей ежевики.

— Ветку цветущей… — Аврелий растерялся. — Но сейчас не сезон…

— Мне жаль, — рассмеялась женщина и высвободилась из объятия.

Мгновение спустя Аврелий увидел вдали затухающий светильник и расслышал удалявшиеся в темноте шаги.

Огорчённый, он быстро прошёл по центральным улицам Геркуланума и свернул к вилле. Дорога шла в полнейшем мраке, если не считать слабого факела на стене терм.

«В провинции рано ложатся спать», — рассудил сенатор, и Геркуланум внезапно показался ему скучным и печальным городом.

Вернувшись на виллу, патриций сразу же успокоил себя отличным ульбано, которое подал ему секретарь.

— Цветущая ежевика! — с раздражением произнёс он, отпив вина. — Я слишком поторопился, эта девушка не привыкла к подобным предложениям. В ней чувствуется что-то вроде стыдливой сдержанности, которую она старается спрятать за иронией…

Кастор весело рассмеялся.

— Уж не о Фемисте ли ты говоришь, ученице Кризофора?

— Да, а что? — удивился сенатор.

— Я был сегодня в одной таверне, в порту. Меня там не знают, и я рассчитывал общипать нескольких петухов с помощью моих особых игральных костей. Ну, ты ведь не хуже меня знаешь, как легко развязать язык игрокам…

— Ну и что?

— А то, что во время игры я завёл разговор об этой твоей компании философов и узнал кое-что интересное. Эта мегера Ариадна на самом деле намного моложе, чем выглядит. Она была невестой одного богатого человека в городе, но жених бросил её за несколько дней до свадьбы, и с тех пор она ненавидит весь мир. А Ничо служил управляющим у купцов Векониев, пока не украл из кассы крупную сумму. Проиграл деньги в кости и до сих пор работает, чтобы возместить им убытки.

— Ближе к делу! — потребовал помрачневший патриций.

— Ах да, о Фемисте, — продолжал коварный Кастор. — Когда она выступала с танцами, то была известна под именем Гликеры и не отказывалась развлечь гостей, как, впрочем, и принято у женщин, занимающихся этим благородным делом.

— Выходит, она проститутка? — не поверил Аврелий.

— А что тут удивительного? — ответил секретарь. — Ими были и некоторые ученицы Эпикура, среди них знаменитая Леонтина. Так или иначе, Фемиста никогда не опускалась до того, чтобы продаваться на улице или в борделе, а была на содержании Векониев. Поинтересуйся у своей стеснительной подружки, не помнит ли она про это, если, конечно, её врождённая скромность не помешает ей ответить тебе, — с усмешкой посоветовал Кастор, прежде чем удалиться.

Оставшись один, сенатор почувствовал, что задыхается от гнева. Выходит, поведение Фемисты, казавшееся таким естественными, всего лишь искусный приём, с помощью которого она ловила простаков в свои сети!

«Гнев порождает безумство, а благоразумный не становится его жертвой», — повторил он про себя слова Эпикура, пытаясь успокоиться. И всё же философ не помог.

В сердцах Аврелий отшвырнул одеяло и откупорил новую амфору с вином.

На следующее утро сенатор остановился неподалёку от фонтана Геркулеса, решив подождать Фемисту, которая приходила туда за водой.

— Бедняга, такой был хороший человек! — услышал он разговор двух прохожих. — Теперь вот придётся выяснять… А ведь столько всяких сомнительных людей бывало у него в доме.

— О ком это вы говорите? — спросил Публий Аврелий, насторожившись.

— О старом Кризофоре. Его убили сегодня ночью!

Аврелий почувствовал, как мурашки побежали по коже. Он бросился в переулок и, растолкав толпу любопытных, подошёл к двери учителя.

Но тут на пороге появилась Ариадна. Увидев сенатора, она тотчас указала на него и завопила:

— Вот он! Это он!

В ту же минуту патриций почувствовал, как двое силачей-вигилов[75] скрутили его.

— Расходитесь по домам, мы поймали негодяя! — обрадовались они и втолкнули Аврелия в дом.

Долговязый дурак, возглавлявший отряд, схватил сенатора за волосы и повернул его голову.

— Посмотрите, типичная физиономия преступника: недовольная, наглая рожа! — объяснил он своим людям. — Где ты был сегодня ночью, несчастный?

— На вилле по ту сторону реки, — спокойно ответил сенатор.

— Хорошо придумано! И спорю, что всю прошлую неделю спал в императорской резиденции в Вайях! — посмеялся один из стражников.

— Вообще-то, я там только обедал, — ответил патриций.

— Ну, в таком случае не иначе как перед нами важная персона! А имя у тебя есть, распрекрасный ты наш?

— Прочти сам: моя печать в тунике, — холодно ответил Аврелий.

Всё так же посмеиваясь, начальник стражи ошупал тунику, достал из неё перстень с рубином, поднёс его к свету и от неожиданности выронил, он покатился по полу, и сам вигил тоже грохнулся наземь.

— К твоим услугам, сенатор! Что прикажешь? — пролепетал неосторожный стражник, когда его привели в чувство.

— Отправляйся на перекрёсток у форума и регулируй там движение пешеходов и повозок. Здесь я беру расследование на себя! — сказал Аврелий. — А теперь покажите мне труп!

Комната Кризофора находилась на первом этаже — тесная каморка, где помещались только постель и хромоногий столик. Стенная ниша заполнена свитками. На нижней полке остался какой-то круглый след — очевидно, тут стояла бронзовая чаша, которой и была пробита голова учителя.

Тело лежало на полу в большой луже крови и воды, и нигде никаких следов. На краю кровавого пятна Аврелий заметил кучку какого-то зеленоватого порошка и поспешил собрать его прежде, чем осмотрел рану и определил, под каким углом был нанесён удар.

Чаша проломила голову от правого уха до середины затылка, как если бы убийца был примерно одинакового роста с жертвой.

Аврелий приподнял руку убитого: она была ещё мягкой, но шея уже начала коченеть. Сколько времени могло пройти с момента смерти? Несомненно, больше двух часов, но, возможно, три или четыре…

— Дверь в дом была заперта сегодня ночью? — пожелал узнать сенатор.

— Нет, дядя никогда не запирал её, и ключ оставался в замочной скважине, — ответила Ариадна.

— Кто нашёл его? — продолжал допытываться сенатор.

— Я нашёл, — с явной неохотой ответил Ничо. — Я всегда встаю с восходом солнца, и сегодня утром, прежде чем отправиться на работу, я вспомнил, что забыл у учителя свою кожаную сумку. Вошёл, чтобы забрать её, и увидел…

От дома Кризофора до большой виллы примерно полчаса ходу, подсчитал патриций. Поскольку Кастор налил ему вина, когда пробило полночь, то, если Ничо говорит правду, у убийцы было целых шесть часов, чтобы действовать без помех, хотя состояние трупа говорило о том, что убийство было совершено позднее, под утро.

— Хочу поговорить с каждым из вас отдельно. Начну с Фемисты, — заявил Аврелий, усаживаясь за стол под портиком, где ужинал накануне вечером. Девушка прикрыла паллой[76] волосы и села на край скамьи, опустив голову.

— Ты занимаешь комнату этажом выше. Как раз над комнатой учителя, и всё же утверждаешь, что ничего не слышала…

— Я крепко сплю и вчера вечером, как только вернулась, сразу легла спать.

— Одна?

— Конечно! — ответила она, не поднимая взгляда.

Сенатор потерял терпение:

— Девушка, когда я с кем-то разговариваю, то люблю смотреть человеку в глаза!

Фемиста медленно подняла на него взгляд. В её карих с золотой искоркой глазах читался упрёк.

— Давно встречаешься с Векониями? — бесцеремонно спросил сенатор.

— Я встретила Флория Векония вчера у фонтана Нептуна, — глазом не моргнув призналась ученица философа.

— Он хотел предложить тебе работу, чтобы ты танцевала для него?

Фемиста выпрямилась.

— Я больше не танцую. Я счастлива, что изменила свою жизнь, даже если для этого мне пришлось отказаться от роскоши и богатых подарков. Все мои потребности теперь сведены к минимуму.

— Так уж и все? — с сарказмом спросил Аврелий. — А зачем же тогда ожидала Флория у фонтана?

— Я вовсе не ожидала его! — ответила она, стараясь сохранить спокойствие. — Это долгая история. Нас познакомил его брат…

— Веконий Кварто, твой давний любовник… — заключил патриций.

Девушка сдалась: бесполезно молчать, когда всем известна эта история, так что лучше уж самой рассказать без злонамеренных искажений сплетников.

— Флорий влюбился в меня. Хотел жениться, но его отец оказался против, — равнодушно объяснила она, словно повторяла это уже тысячу раз.

— И нельзя отказать ему в правоте, — возразил патриций. — По закону твоего мужа стали бы считать сутенёром.

— Однажды во время семейной ссоры Флория сильно оскорбили, и он ушёл из дому. Отец, у которого было слабое сердце, не выдержал этого и скончался. Кварто заявил, что виновата во всём я, и так ославил меня, что разорил. И тогда добрый учитель пустил меня к себе в дом…

— А также в свою постель? — ехидно уточнил патриций.

Фемиста вскочила с места.

— Кризофор был для меня как отец. Он вернул мне покой, примирив меня с самой собой. Теперь я перестала думать о том, как бы заработать побольше денег, перестала бояться старости и ломать голову над тем, как во что бы то ни стало сохранить красоту.

— Но это тебе всё равно прекрасно удаётся, — не удержался Аврелий.

— Теперь я свободна, — продолжала девушка. — Не знаю ни соперниц, которых нужно побеждать, ни мужчин, которых нужно ублажать, ни ревнивых жён, которых нужно остерегаться. — Она ненадолго умолкла, потом, тяжело вздохнув, продолжала: — Но как же я глупа, что говорю с тобой как с гостем, вместе с которым мы ещё вчера ели чечевичную похлёбку. У римского сенатора наверняка есть дела поважнее, чем трудности простой женщины…

— Этот сенатор желает знать, кто убил твоего учителя, и он узнает, даже если для этого ему придётся опросить всех мужчин и женщин Геркуланума! — пообещал Аврелий с обезоруживающей улыбкой.

— Разыскивать убийц не дело философа и тем более танцовщицы, — возразила Фемиста, прежде чем уйти. — Да ты и сам убедишься в этом, сенатор!

Спустя некоторое время перед Аврелием предстала Ариадна.

— Мой дядя был щедрым человеком, даже слишком… Да, он всегда позволял этим подонкам, своим ученикам, пользоваться своей добротой. Представь, за своё гостеприимство он спрашивал с них всего один сестерций в день, столько платят самому последнему рабу. Он считал, что так постановил Эпикур. Но скажи-ка мне, откуда этот грек, живший сто лет тому назад, мог знать сегодняшние цены на побережье?

— У Кризофора было какое-то имущество? — пожелал знать патриций.

— Да совсем немного, — ответила Ариадна. — Дом, небольшое поместье и пара лавочек у главной дороги, которые он сдавал за бесценок…

«Не так уж мало, как племянница и наследница хочет меня заверить», — подумал Аврелий.

— И всё же бронзовая чаша, которой его убили, ценная вещь… — вкрадчиво заметил он.

— Это подарок Фемисты, которая года два назад жила очень даже неплохо, — вставила Ариадна, сверкнув глазами. — Никогда бы не поверила, что она сможет ходить в простой одежде и набирать воду в колодце. Трудно поменять привычки после определённого образа жизни… Мой дядя клялся, что между ними ничего не было, но, известное дело, старики тоже влюбляются. А она хитрая: опустив глаза и прикрыв голову, привлекала внимания даже больше, чем когда ходила полуголой. Потому что, надобно тебе знать, что прежде чем стать философом… — И Ариадна принялась пересказывать бесконечные сплетни, одна страшнее другой. — Вот так, сенатор, Фемиста погубила и Флория Векония. Эх, мужчины, чем они порядочнее, тем быстрее попадаются на уловки разных потаскух!

— А Ничо?

— Фемиста нисколько не нравится ему! — несколько поспешно пояснила Ариадна. — Он считает, что женщины должны выходить замуж и рожать детей, а не заниматься философией. Мне ничего другого и не надо бы в жизни, но этот несчастный, за кого меня хотели выдать, бросил меня, потому что я осталась без приданого, когда моя семья разорилась. Я не жалею о нём… Мои деньги нужны были ему только для шлюх!

— А ты давно здесь живёшь?

— С прошлого года, когда умер мой отец. Дяде как раз нужен был кто-то, кто вёл бы хозяйство. Но скажи мне, неужели ты и вправду сенатор? — спросила она, словно сомневаясь, что такой знатный римлянин угощался её чечевичной похлёбкой. — Даже Кварто Веконий, а он тут, в Геркулануме, считается важной фигурой, никогда в жизни не видел близко ни одного члена сената!

— Ты знакома с ним? — тут же спросил Аврелий.

— К моему несчастью, мы были обручены! — с огорчением воскликнула Ариадна и, уходя, угодливо поклонилась патрицию, полагая, что именно так в Риме принято обращаться с важными господами.

Ничо подошёл к столу осторожно, с опаской поглядывая на Аврелия, словно показывая тем самым, насколько не доверяет ученикам философа, которые внезапно превращаются в магистратов.

— Сколько ты украл у своего господина? — прямо спросил Публий Аврелий, не тратя время на ненужные вступления.

— Две тысячи пятьсот сестерциев, — признался Ничо, даже не пытаясь отрицать. — И Кварто Веконий хочет, чтобы я вернул их ещё и с процентами!

«Опять Веконий! — подумал Аврелий. — Купец так постарался, что в этом доме его ненавидят все. И если бы убитым оказался он, то оставалось бы лишь выбрать, кому это выгоднее всего».

— Горбачусь, как мул, за два сестерция вдень, — продолжал Ничо, — и половину оставляю ему в счёт долга… Таким путём мне и до конца жизни не выплатить его!

— Как управляющий ты хорошо зарабатывал. Что же заставило тебя пойти на воровство? — поинтересовался сенатор, но ответа не получил. — По правде говоря, ты и у учителя устроился очень неплохо: крыша над головой, еды предостаточно, две славные девушки…

— Да какие они славные, ты что! — возмутился последователь Эпикура. — Все женщины — проститутки!

— Все, кроме твоей матери и сестры, не так ли? — уточнил Аврелий.

— Я — сирота и единственный сын, — ответил Ничо, не уловив иронии. — Так или иначе, а Фемиста хуже всех!

— Это почему же?

— Ты ведь хорошо знаешь, что Эпикур возражал не против плотских отношений, а только против любовных страданий, которые могли возникнуть, если девушка с подобным прошлым изменит одному брату с другим, — объяснил ученик.

— И ты хочешь сказать, что она не поддалась искушению? — удивился сенатор.

— Можно и так сказать, — ответил Ничо. — Но главное, эта женщина приносит неудачу, и даже Ариадна её терпеть не может!

Аврелий огорчился. Дом Кризофора, показавшийся ему поначалу оазисом спокойствия, теперь представлялся змеиным гнездом, где давно копившиеся разногласия и вражда взорвались наконец самым страшным образом — убийством.

— Если племяннице учителя невмоготу жить под одной крышей с бывшей танцовщицей, она могла бы попробовать выйти замуж, — заметил Аврелий не без некоторого недовольства. — Она миловидна и к тому же хорошая хозяйка.

Ничо поджал губы.

— О ней тоже болтали всякое, когда была обручена…

— Спорим, что, как только она станет владелицей нескольких доходных лавок у главной дороги, все об этом тотчас забудут, — цинично заметил сенатор.

— Да, в том числе и Кварто Веконий, — согласился Ничо. — Для этого человека нет ничего святого, и он всегда думает лишь о собственной выгоде. Возьми хоть мой случай. Кто угодно другой, обворованный доверенным управляющим, посадил бы его на цепь. А он вместо наказания заставляет меня бесплатно работать на него. И в этом похож на отца…

— На старика, который умер от разрыва сердца? — уточнил Аврелий.

— Не подозревал даже, что у него есть сердце, ещё та акула была! Но на самом деле он очень любил младшего сына, и его уход из дому действительно потряс старика. Конечно же, Флорий действовал по наущению Фемисты: когда мужчина совершает какое-нибудь безумство, за ним непременно стоит женщина! — с горечью заключил Ничо.

— Ты присутствовал при их ссоре?

— Орали как сумасшедшие, все трое. Вдруг Флорий сказал, что готов отказаться от Фемисты, лишь бы перебраться жить в Рим. Старик готов был уступить, но Кварто оказался неумолим…

Выходит, молодой Веконий охотно променял бы большую любовь на квартирку в Риме, понял Аврелий.

— Посыпались оскорбления, Флорий хлопнул дверью и ушёл. Старик, обидевшись, сразу же переписал завещание в пользу старшего сына. Наверное, он передумал бы, если бы Флорий попросил прощения. Но когда он наконец вернулся, то застал отца уже в гробу. По правде говоря, Кварто ни в чём не обвинял его, а предпочёл свалить всю вину на Фемисту.

Ничего странного, заключил сенатор, отпуская Ничо. Переносить ответственность за собственные ошибки на других — обычное дело, и Кварто нашёл под рукой неверную любовницу, которая предпочла ему брата…

В тот же день, прогуливаясь по крытой галерее на вилле, Аврелий обсудил ситуацию со своим секретарём.

— Присядем, патрон, а то у этой галереи не видно конца, — сказал Кастор, опускаясь на мраморную скамью возле большого бассейна.

Аврелий с подозрением осмотрелся. В огромном перистиле ни души. Рабы должны оставаться невидимыми, но обязаны появляться в любую минуту при малейшем знаке господина, в то же время приучены и подслушивать.

— Итак, — заключил секретарь, — оба Векония как-то связаны с женщинами в доме Кризофора и без всяких сожалений готовы поработить Ничо из-за его старого воровства. Кто знает, что толкнуло его на это…

— Нет смысла снова спрашивать, — заметил патриций. — Теперь, когда всем известно, кто я, уже не приходится рассчитывать на откровенные разговоры, поэтому мне нужен шпион. Кастор… что скажешь, если попрошу тебя поухаживать за одной девушкой?

— Гм… — не сразу ответил грек. — Речь, разумеется, не о Фемисте, потому что ты сам уже положил на неё глаз. Выходит, это Ариадна… Чтобы произвести впечатление на эту ворчунью, нужно, конечно, немало смелости и усилий, а значит, потребуются и соответствующие средства. Двадцать сестерциев на подарки, а также твоя чёрная туника и несколько драгоценностей, чтобы я предстал щедрым учеником её бедного дяди, — заключил секретарь.

— Прошу тебя, поосторожней с подарками! — крикнул ему вслед патриций, когда секретарь отправился в гардеробную.

Аврелий прошёл к бельведеру, откуда открывался вид на море, голубоватый силуэт Везувия и берег вдали.

Кроны деревьев, слегка волновавшиеся на лёгком ветру, напомнили ему волосы Фемисты, и сенатор вдруг представил себе, как они выглядели бы на этом ветру распущенными…

Однако тревожная мысль сразу же стёрла эту приятную фантазию: Фемиста могла быть убийцей.

На другой день Публий Аврелий отправился в центральные термы в поисках Флория. Отдав одежду служителю, сенатор прищурился, чтобы свыкнуться с приятным полумраком — свет проникал сюда лишь из отверстия в потолке. В глубине зала какие-то два клиента у мраморного фонтана обсуждали кандидатов на выборах.

— В них будет участвовать и Кварто Веконий, — произнёс один из них. — Пожалуй, я стал бы голосовать за него. Он большой молодец, в отличие от своего брата-лентяя.

— Говори тише. Он как раз сейчас вошёл во фригидариум[77], — предупредил собеседник.

Аврелий поспешил пройти в небольшую круглую комнату, скромное убранство которой венчал красивый голубой купол с фресками, изображающими осьминогов и тритонов, так что у купальщиков создавалось впечатление, будто они находятся на дне моря.

Стоя на ступеньке бассейна, патриций попробовал ногой холодную воду. И тут из неё вынырнул, отфыркиваясь, молодой человек, не слишком высокий, с покатыми плечами и толстым из-за чрезмерных возлияний животом. Приятную наружность немного портил скошенный подбородок, говоривший о некоторой слабости характера, о чём свидетельствовали и томные движения, неумело скопированные с богатых римлян, представлявших собой образцы свободы нравов.

— Брр!.. Как холодно! — произнёс он, обращаясь к другим купальщикам во фригидариуме.

— Тогда вернёмся в кальдариум[78], — предложил ему Аврелий, и вскоре они уже беседовали, сидя на бортике бассейна с горячей водой.

Он родом из семьи торговцев, рассказал Флорий. Брат занимается торговлей овощами, а он сам — оливковым маслом, гораздо более качественным, чем масло из Иберии[79], которое так дёшево продаётся в столице за холмом Тестаччо…

— Расскажи мне о Риме. Знаешь, мне так хотелось бы жить там! К сожалению, мой брат не любит раскошеливаться. Для него муниципальная должность — самое высшее достижение, о каком можно мечтать. Мне же, наоборот, в провинции очень тесно, а в Риме столько праздников, развлечений, какие там женщины, какие…

— Кстати о женщинах, — прервал его Аврелий, переводя разговор на то, что его интересовало.

Да, объяснил юноша, в Геркулануме можно найти утончённых девушек, не только тех, что работают в жалких борделях-лупанариях. Нет, он не может порекомендовать ему никого из танцовщиц. Конечно, он знал одну великолепную девушку, но… теперь она больше не танцует — ударилась в философию и живёт со скучными стариками.

— А жаль! — с печалью в голосе добавил Флорий.

Аврелий уже готов был ответить, что старики, возможно, не такие уж скучные, но быстро сообразил, что лучше промолчать.

Попрощавшись с разговорчивым Флорием, Публий Аврелий прошёл к дому Кризофора, где только что с выражением соболезнования Ариадне представился один александриец, весьма приятной наружности и, судя по всему, человек богатый.

Неотразимый в длинной чёрной тунике, расшитой серебром, Кастор принял приглашение отужинать и предвкушал нежную курочку, которую, несмотря на строгую вегетарианскую диету, приготовит ему Ариадна.

И, конечно же, будет хорошее вино, а не обычная бурда, пообещала племянница Кризофора, вытирая руки о передник и улыбаясь, чего, похоже, давно уже не делала.

Чтобы не помешать ухаживаниям секретаря, Аврелий незаметно прошёл дальше, к новым кварталам в поисках склада Кварто Векония. У последнего перекрёстка он увидел фонтан, украшенный барельефом с изображением бога Нептуна.

Это определённо тот самый фонтан, где Фемиста встречалась с Флорием, подумал патриций, входя в соседний термополиум[80], чтобы расспросить кое о чём.

— Не знаете ли что-нибудь о женщине с длинными рыжими волосами, которая приходила сюда на днях за водой? — спросил он.

Владелец термополиума, оказавшийся женоненавистником, коротко ответил:

— Женщинам сюда вход запрещён! — и привлёк к себе курчавого мальчика-слугу. — Но если ты из наших, могу познакомить тебя с интересными людьми.

— Ис Векониями тоже? — наугад спросил патриций, стараясь уйти от назойливого внимания мальчика, которого, похоже, привлёк богатый вид нового посетителя.

— С ними? Ну что ты! — скривил нос трактирщик, и по его лицу стало ясно, как низко он расценивает традиционный вкус братьев-купцов.

Вскоре по подсказке трактирщика Аврелий вышел в северную часть города, где старинные частные дома уступили место огромной инсуле, современной и претенциозной.

Нижний этаж здания, за которым находилась обсаженная деревьями просторная спортивная площадка, занимало множество ремесленных лавок, между ними виднелись проходы и лестницы, ведущие на верхние этажи.

Над одним из таких проходов висела ярко раскрашенная вывеска, указывавшая, что дальше находится склад овощей. Этот проход между двумя лавочками позволял Кварто Веконию обеспечить приток покупателей прямо к своему складу на заднем дворе, где он получал немалый доход, продавая товар и оптом, и в розницу. Здесь, во внутреннем помещении, имелись мраморный прилавок и две скамьи с пышными подушками для покупателей.

Руководил продавцами человек лет тридцати пяти, у которого было, видимо, очень хорошее зрение, потому что, мгновенно оценив стоимость льняной туники и пряжек сенатора, он поспешил лично обслужить его, как только тот переступил порог.

— Я — Кварто Веконий, — представился он. — Что могу сделать для тебя, господин? Если хочешь запастись чем-то для обеда, то у нас есть свежее мясо, которое мы храним в леднике. Ох, да ты же ведь магистрат, который расследует дело об убийстве Кризофора! — с уважением произнёс он, указывая на рубиновый перстень на указательном пальце Аврелия. — Садись, прошу тебя. Моя скромная лавка в твоём распоряжении! — он хлопнул в ладоши и велел принести прохладительный напиток. Аврелий тем временем расположился на небольшом диване для почётных гостей, что стоял напротив стены, украшенной фресками.

— Это вино из моих угодий. Скромное и, конечно, не такое, к какому ты привык в Риме, многоуважаемый сенатор! — с ложной скромностью произнёс Веконий.

Публия Аврелия позабавило, как широко использовали провинциалы Геркуланума почётные титулы, в то время как в Байях, где летом отдыхала по меньшей мере половина римских сенаторов, все называли друг друга просто по имени.

— Скажи мне, благородный Публий Аврелий, что привело тебя ко мне?

— Расследование убийства Кризофора. Мне сказали, ты хорошо знаешь Ариадну.

— Два года назад я готов был жениться на ней, но потом передумал.

— Отчего же? — заинтересовался патриций.

— Ну, порядочная девушка не станет запросто позволять себе близость…

— Ты обнаружил, что она изменяла тебе? — удивился Аврелий, не в силах представить себе холодную племянницу учителя обуреваемой пылкой страстью.

— Я сам подверг её испытанию, и она уступила мне. Значит, она женщина не строгих нравов, — объяснил купец, совершенно уверенный в своей правоте.

— Или, может, слишком наивна, — сухо заметил сенатор. — И конечно же, финансовый крах её отца никак не связан с твоим отказом жениться на ней…

— Я легко смирился бы с отсутствием приданого, но пренебречь честью семьи не мог, — оправдался Кварто.

— Но ты, однако, постоянно встречался с другой женщиной из дома Кризофора, с Фемистой, которую называют философом.

— Философом? — переспросил купец. — Хитрая потаскушка она, а не философ! Я был самым важным её клиентом, а она в конце концов сошлась с моим братом. Я — человек широких взглядов и не возражал ещё и потому, что выходило дешевле. Но потом она так окрутила легкомысленного Флория, что он захотел сделать её своей сожительницей, а потом и жениться на ней… Наш отец скончался из-за интриг этой дешёвой проститутки!

— И ты заставил её заплатить за это…

— Я — всего лишь купец, но у меня есть кое-какие связи в городе, — разъяснил Кварто Веконий с плохо скрываемой гордостью. — Вскоре эта злодейка потеряла всю клиентуру и оказалась на улице. Потом встретила этого остолопа-философа… Спорю, что это она отправила его на тот свет!

— И всё же Фемиста… — попробовал возразить Публий Аврелий.

— Она не называла себя Фемистой, когда танцевала на званых ужинах в одежде только из распущенных волос! — воскликнул Кварто, и взгляд его скользнул по фреске, украшавшей стену.

На фоне небольшого покосившегося храма красовалась полуобнажённая Церера с рогом изобилия, из которого сыпались не золотые монеты, как обычно, а лился дождь из бобов, гороха и люпина — всего того, чем торговал Веконий. Не без некоторого труда Публий Аврелий узнал профиль прекрасной Фемисты, изображённой весьма недостойным образом.

Выходит, чувство Кварто к девушке было достаточно сильным, если он велел запечатлеть её черты в этой ужасной мазне.

— Ты знаком с Кризофором?

— Упрямый человек, — ответил купец, — у нас были деловые отношения. Я попросил его уступить мне лавки у главной дороги, но он не смог из-за глупого стеснения перед своими арендаторами, которым пришлось бы отказать в найме.

— Кажется, Кризофор и его брат, отец Ариадны, были из хорошей семьи… Но каким образом они потеряли своё богатство?

— Они вложили всё состояние в несколько судов, которые потерпели кораблекрушение, и вместо того, чтобы найти более выгодное решение, распродали всё оставшееся имущество, лишь бы расплатиться с долгами. Они были щедрыми людьми, не способными отказать, когда у них просили в долг или милостыню…

— Некоторые считают их честными, — возразил патриций, но эти слова были оставлены без внимания.

— Мой отец почти даром приобрёл их большой дом, — продолжал Веконий. — Это последний дом в конце дороги с прекрасным видом на море… Очень надеюсь, благородный сенатор, увидеть тебя моим гостем! — высказал пожелание купец, который уже рассчитывал, что этот замечательный визит поможет ему в избирательной кампании.

— По поводу твоего отца, — Публий Аврелий быстро перевёл разговор на другое. — Я слышал, будто Ничо был его поверенным в делах.

— Да, скверная это история! Не обошлось без женщины. Некая Сестилла, тоже порядочная дрянь, уговорила Ничо взять деньги из кассы, а когда недостача вскрылась, бросила его в беде и укатила со своим сутенёром в Неаполь, — рассмеялся Кварто Веконий, как бы желая сказать тем самым, что уж с ним-то подобные фокусы не пройдут, потому что в мире, поделённом на хитрых и дураков, он выбрал правильную сторону.

Публию Аврелию надоело слушать всё это, и он быстро распрощался.

— Жду твоего визита! — напомнил ему купец на пороге. — Приглашу весь Геркуланум — всех самых нужных людей!

На обратном пути Публий Аврелий заглянул в местный храм, где надеялся посмотреть на завещание старого Кризофора.

В Геркулануме у коррупции имелся свой, провинциальный тариф, так что решение этой задачи обошлось ему в тридцать сестерциев.

Племянница Ариадна получила в наследство имение и лавки, а Ничо — некую сумму, правда незначительную, но вполне достаточную, чтобы освободиться от рабства.

Домик в переулке отходил ученице Фемисте с тем, чтобы там продолжало работать философское собрание.

«В общем, вполне справедливое распределение», — решил патриций, проходя перекрёсток, посреди которого знакомый верзила — тот, что хотел арестовать его, — управлял движением повозок.

Здесь главная дорога расширялась, образуя просторный островок, который служил крестьянам рынком. Большие навесы тянулись от домов к столбам на середине дороги и создавали нечто вроде тенистой галереи, где покупатели могли спокойно осмотреть с одной стороны товары, выставленные на складах, а с другой — на прилавках.

На середине брусчатой мостовой смешно кувыркался какой-то горбун, а его напарник, старик с уродливыми ногами и повязкой на глазах, протягивал шапку за подаянием, впрочем, не особенно на него надеясь.

«Балаганные шуты — всегда самые осведомлённые люди в том, что касается событий, происходящих в городе», — подумал сенатор и решил прощупать почву.

Быстро проходя мимо слепого, он как бы случайно уронил в его шапку не медный асе, а серебряную монету. Приподняв повязку, несчастный инвалид оценил подаяние и, благодаря за чудо благодушных богов, тут же вскочил, готовый следовать за щедрым благодетелем.

— Господин, господин! Моту принести тебе складную скамейку, проложить дорогу в толпе и отогнать попрошаек, — с готовностью предложил он свои услуги. — А хочешь, найду тебе женщину? Я знаю всех красивых девушек в Геркулануме!

— И танцовщицу Гликерию тоже? — пожелал узнать сенатор, не замедляя шага.

— Это кривляка, господин, и потом, она уже занята…

— Как так? — удивился Публий Аврелий.

— Притворяется строгим философом, но при этом не стесняется принимать по ночам своего прекрас…

— Продолжай! — потребовал патриций, позвенев кошельком.

— Его видел мой приятель, но, к сожалению, у приятеля очень странная болезнь, от которой так сильно пересыхает во рту, что он и слова вымолвить не может…

— Ну так давайте промочим горло! — предложил Публий Аврелий и вскоре, усадив горбуна и его приятеля на скамью в термополиуме, приказал принести полную амфору вина, которое восхваляла вывеска.

— Эта Фемиста, или Гликерия, как тебе больше нравится, водит бедного Флория за нос. Когда старик умер, двух дней не прошло, как она опять стала изображать из себя недотрогу. Так что теперь Флорий обивает у неё пороги, проклиная брата, который не позволяет взять её к себе…

— Но ты уверен, что он принял бы её как сожительницу?

— Трудно сказать. Непонятно, к чему клонит эта хитрюга, но в конце концов она победит, вот увидишь. Флорий торчал под её окном даже в ночь убийства…

Публий Аврелий насторожился и знаком велел продолжать.

— Таверна «Венера» едва закрылась, и я искал удобное местечко, где бы переночевать. Только пристроился в углу на тротуаре, как увидел, что Флорий бросает ей в окно камушки. Фемиста выглянула на мгновение и тут же закрыла ставни… Эх, умеет же она сводить мужиков с ума…

— Предлагаю работу: сможете последить за Флорием, но так, чтобы он не заметил? — спросил сенатор.

— Слежка — наша специальность, господин, мы умеем быть практически невидимыми! — заверили нищие, радуясь, что получили возможность разжиться парой сестерциев.

— Эта коварная Фемиста опять обманула меня! — возмутился Публий Аврелий. — Привести мне её сюда немедленно! Кастор!

— Пусть лучше её доставят вигилы, патрон, — посоветовал вольноотпущенник. — Я рискую потерять моё прикрытие, если отправлюсь в дом философа от твоего имени, что будет довольно печально, потому что я уже заполучил кое-какие интересные сведения. Конечно, я мог бы добиться и большего, если бы не этот отвратительный ученик философа с чёрной бородой, который всё время путается под ногами…

— Очень возможно, Ничо намерен ухаживать за Ариадной и видит в тебе опасного соперника, который хочет завладеть лавками.

— Я уверен, что сумел бы весьма расположить к себе девушку, если бы ты постарался подольше задержать Фемисту.

— У тебя будет столько времени, сколько нужно, Кастор. Эта маленькая змея должна кое-что объяснить мне!

— Думаешь, она вместе со своим любовником убила Кризофора?

— Видели, как она разговаривала с ним после закрытия таверны «Венера».

— Значит, во втором часу ночи, а это никак не совпадает с предположением, будто убийство совершено незадолго до рассвета. Однако завещание порождает и некоторые сомнения относительно этой ученицы философа, не говоря уже о том, какое недовольство оно вызывало у Ариадны. И вообще просто чудо, как эти две женщины смогли целый год прожить вместе, особенно если учесть, что при этом ещё делили одного и того же мужчину.

— Ариадна как-то намекала на Кварто Векония?

— Нет, он для неё что бельмо на глазу, как и всякий другой человек мужского пола!

— В таком случае как же тебе удалось так быстро расположить её к себе?

— Просто, мой господин, — широко улыбаясь, ответил вольноотпущенник. — Она поверила, будто я — греческий любовник.

— Гениальная идея, Кастор! — безоговорочно одобрил патриций.

— Твоя новая одежда немало помогла мне в этом. Кто ещё, кроме женоподобного юноши, наденет на себя чёрную тунику с богатым серебряным шитьём? Больше того, патрон, между нами говоря, тебе стоило бы избавиться от этой неприличной туники, которой завидуют все педерасты на побережье. А я, напротив, мог бы использовать её для переодеваний… — посоветовал Кастор, вовсе не собираясь возвращать одежду, которую служанки в таверне «Венера» на самом деле нашли необычайно мужественной.

— Ладно, оставь её себе, — попался на крючок господин, — но сделай так, чтобы Фемиста появилась здесь ещё до вечера!

Публий Аврелий, как обычно, предавался размышлениям, лёжа в ванне, пока рабы-банщики омывали его.

Если, как намекала Ариадна, Кризофор страстно влюбился в Фемисту — а пункт в завещании позволял предположить такое, — то вполне возможно, что, обнаружив молодую ученицу вместе с Флорием, учитель дал выход своему гневу со всеми вытекающими из этого последствиями.

Но зачем было убивать его? Жалкий домишко в переулке не стоил того, чтобы пойти под суд за убийство…

— Осторожнее со скребницей, несчастные! Или вы думаете, будто расчёсываете барана? — сердито прикрикнул Публий Аврелий на рабов.

«Какие неловкие!» — подумал он и вдруг почувствовал, как не хватает ему его римских слуг — массажистки Нефер с её чудесными руками, Филлиды и Иберины, которые как никто умели самым красивым образом уложить складки на его тоге, раба-брадобрея Азеля, истинного ювелира в своём деле, носильщиков-нубийцев, дотошного управляющего Париса…

Разве смог бы он обойтись без них или жить вдали от своего дома, что в двух шагах от форума, этого пупа земли? А его библиотека, его огромные триклинии, просторная спальня, тёплые ванны, кабинет с гермой Эпикура… Так ли необходимо расставаться со всем этим, чтобы обрести мудрость?

В домике Кризофора нет водопровода, подумал сенатор, комнаты небольшие, тёмные, и всё же Фемиста, похоже, очень хорошо себя там чувствует.

Нужно приготовиться встретить её со всей помпой римского магистрата, решил он, выходя из бассейна, и, ещё мокрый, с накинутой на тело простынёй, стал рыться в дорожной сумке.

Вспомнив колкие замечания секретаря, он сразу же отверг все туники с разными блёстками, а выбрал строгий белый синтезис[81] с простым украшением на плечах в виде золотого меандра[82].

Облачившись в этот изысканный наряд, Аврелий посмотрелся в блестящее медное зеркало: тога ниспадает мягкими складками, сандалии зашнурованы как надо, и сверкающий перстень с рубиновой печатью хорошо смотрится на указательном пальце правой руки.

Он придирчиво оглядел свой наряд, заставив умолкнуть тайное подозрение, будто триумф правосудия — не единственная причина для такой тщательной подготовки.

Вскоре слуги ввели Фемисту.

— Твои стражники, что притащили меня сюда, даже не дали времени переодеться, — возмутилась она. — Я — скромная провинциальная девушка и понятия не имею, какие у вас там, в столице, порядки. Может, я должна считать это приглашением?

— Считай это допросом, — холодно ответил Публий Аврелий. — Ты сбила с толку следствие, скрыв от него, что в ночь убийства у тебя в доме находился любовник.

— Флорий мне вовсе не любовник. Клянусь тебе, что…

— Мне не интересно, с кем ты спишь, — резко оборвал её сенатор. — Ты и твой красавец уже по уши увязли в этом деле об убийстве!

— Флорий даже не заходил в дом!

— Как ты можешь утверждать это, ведь дверь была открыта. Если только ты вопреки тому, что сейчас заявила, не спустилась и не встретила его.

— Мы только поговорили через окно, но я не могла сказать тебе об этом, иначе у него были бы неприятности с братом, — пояснила Фемиста.

— Вижу, у тебя немало разных секретов: твоя карьера танцовщицы, отношения с братьями Векониями…

— Моё прошлое тебя не касается, — возразила она. — Что же до Флория… Одно время я полагала, что мы можем пожениться и что лучшей судьбы для меня и быть не может, но теперь я думаю иначе.

— Разве тебе не хотелось стать хозяйкой в доме богатых купцов? — насмешливо спросил патриций.

— Но какой ценой? Ценой унижений, насмешек, постоянного ощущения, что тебя едва терпят… И всё это ради лишней тряпки, пары толстых служанок и сомнительного удовольствия войти в круг богатых и невежественных жен местных заправил, чьи разговоры скучнее смерти.

— Допустим даже, что ты ничего не знаешь о преступлении, в чём я сильно сомневаюсь. Это не меняет того факта, что в ту ночь твой возлюбленный мог поссориться с учителем и пробить ему голову.

— Довольно трудно поссориться с таким мягким человеком, как Кризофор. И Флорий к тому же совсем не злой. Когда близкие оскорбили его, он убежал от них быстрее зайца. Признаюсь, мне это не слишком понравилось. По сравнению с моим ремеслом даже положение сожительницы казалось мне недосягаемой мечтой. Но теперь ничто из того, что могли бы предложить мне Веконии, меня больше не интересует. Даже если Флорий, на мою беду, слишком тщеславен, чтобы понять это.

— Ну, в том, что касается самомнения, ты тоже…

— Да, оно слишком большое для танцовщицы, это верно, — засмеялась Фемиста.

— Ты, конечно, необыкновенная женщина, Фемиста. Я не заметил в твоих глазах никакого восторга, когда ты оказалась среди всей этой роскоши. Ничего похожего на желание, какое загорается в глазах женщин при виде богатства и красоты… — сказал патриций, указывая на великолепную обстановку, произведения искусства и тончайшую мозаику, которые украшали виллу.

— Мне не нужно владеть красотой, чтобы получать от неё удовольствие, — с волнением ответила она. — Есть куда более интересные и важные занятия, чем собирать и выставлять напоказ драгоценные вещи: повседневная жизнь, общение с людьми, с древними мудрецами, чьи голоса доносятся из книг…

Публий Аврелий улыбнулся и взял Фемисту за руку.

— Идём со мной! — пригласил он её и провёл через перистиль во внутренние покои виллы, где приоткрыл дверь в небольшую прямоугольную комнату, стены которой были целиком заставлены витринами с книгами, а в центре стоял огромный шкаф с футлярами сотен и сотен папирусов.

Неподдельное восхищение, которое отразилось на лице Фемисты, убедило сенатора, что он попал в точку.

— Боги Олимпа! Это же библиотека Филодема с рукописями всех эпикурейских философов от первого до последнего! — в восторге воскликнула девушка. — Они твои?

— Нет, к сожалению, но я рассчитываю сделать копии самых редких сочинений, — объяснил патриций и поспешил прикрыть дверь.

— Целой жизни не хватит, чтобы все прочесть! — с волнением проговорила Фемиста, выходя в перистиль.

Тут покрывало соскользнуло с её головы, и взору Аврелия открылась красиво уложенная коса. Заходящее солнце на мгновение осветило блестящие волосы, которые вспыхнули огненным ореолом.

Публий Аврелий побледнел. Внимательно посмотрев на девушку, он потребовал:

— Распусти волосы!

Фемиста готова была возразить. Но серьёзный взгляд патриция вынудил её повиноваться. Не говоря ни слова, она принялась неторопливыми, изящными движениями распускать ленту, которой была перевязана коса.

— Не забыла старое ремесло, — заметил Аврелий, с волнением думая в то же время о порошке, который собрал возле лужи крови в комнате Кризофора.

— Так годится? — спросила Фемиста, поворачиваясь к нему спиной.

Роскошный волнистый водопад волос стекал едва ли не до середины бёдер — шелковистые и рыжие, намного более рыжие, чем виделось в полутьме.

Публий Аврелий запустил в них руки и задержал их чуть дольше, чем было необходимо для расследования.

Такие длинные волосы нелегко мыть. Чтобы они так блестели, Фемисте приходилось часами высушивать их на солнце, и, видимо, она делала это совсем недавно, потому что волосы были чистые.

Он взял несколько прядей, закрыв глаза, поднёс к лицу и вдохнул их запах, стараясь уловить и запомнить его.

Он не ошибся — от них исходил терпкий аромат хны, египетской краски, которую ещё со времён фараонов использовали, чтобы придать тёмным волосам оттенок меди.

Этот зеленоватый порошок разводили в воде, полученную кашицу наносили на влажные волосы и оставляли на всю ночь, а утром засохшую хну смывали.

— Когда ты применяла хну? — спросил он, не сомневаясь, что уже знает ответ. Утром в день убийства у Фемисты была прекрасная причёска. Если бы она красила волосы накануне вечером, у неё не хватило бы времени высушить их.

— Накануне твоего приезда. Ты удивляешь меня, сенатор! Никак не думала, что римские магистраты так хорошо разбираются в косметике! — насмешливо заявила девушка.

— Не больше эпикурейских философов. Может быть, потому, что в Риме не принято танцевать обнажёнными на званых вечерах, — ответил патриций, привлёк её к себе и не встретил никакого сопротивления.

— Я ждала этой минуты с тех пор, как узнала, кто ты, — произнесла она, пренебрежительно пожав плечами. — И не намерена терять время. Хочешь, чтобы я разделась?

Патриций с изумлением посмотрел на неё.

— Ну, ближе к делу! — скучным тоном продолжала Фемиста. — Мы же оба прекрасно понимаем разницу между бывшей танцовщицей и сенатором. Такой, как ты, может приказать мне всё что угодно.

— Но это не доставило бы мне никакого удовольствия, — уверенно заявил Публий Аврелий, покачав головой.

— Понимаю, — холодно ответила Фемиста. — Выходит, тот грек был прав. А я не захотела верить ему…

— А при чём тут мой секретарь? — удивился патриций.

Фемиста с улыбкой пояснила:

— Знаю, что это секрет, но бедный Кастор доверил его Ариадне, а она мне…

— О чём ты говоришь? — сенатор побледнел, заподозрив ужасное.

— Позволь заметить, что не совсем красиво было с твоей стороны заменить старого фаворита на молодого армянского раба.

— Боги Олимпа! — воскликнул Публий Аврелий вне себя от гнева. — Несчастный грек, он мне за это заплатит!

— А что не так? Мне ты можешь признаться, я не нахожу в этом ничего предосудительного. Вас таких теперь много стало, — нарочито снисходительно намекнула она, заплетая косу.

— Перестань провоцировать меня, девушка! — потребовал патриций, соображая, имеет ли она в виду гнусные намёки Кастора или просто хочет отвести разговор от преступления. Мысленно повторив философские максимы о вреде гнева и плотского греха, он решил не попадать в их сети, словно ослеплённый дурак. Лишь бы она прекратила эти свои глупые замечания…

— Хотя, если посмотреть на тебя, ничего такого не скажешь, — чересчур настойчиво продолжала Фемиста.

— К чёрту философов! — взорвался сенатор. — Я передумал! Я приказываю тебе!

И она снова начала расплетать косу.

Когда наутро патриций протянул руку, желая коснуться её волос, то ощутил лишь подушку: Фемиста ушла ещё до рассвета. Сколь необычно поведение этой ученицы философа — поначалу едва ли не враждебное, а потом откровенно соблазнительное.

Такая внезапная перемена настроения могла бы показаться приятной или причудливой, если бы речь не шла об убийстве…

— Да! — ответил сенатор, услышав стук в дверь.

Управляющий вошёл, надев на лицо маску смиренной озабоченности. Вот уж сорок лет командовал он слугами на этой роскошной вилле и всегда был готов к неожиданным визитам хозяев.

Он был стар и не имел никаких сбережений, потому что всё потратил на выкуп из рабства. Несколько дней назад гадалка предсказала, что его судьба связана с одним важным гостем, поэтому прибытие Публия Аврелия породило у него надежду получить наконец какой-то кредит при посредничестве между важным патрицием и множеством горожан Геркуланума, которые хотели снискать его милости.

Но, к сожалению, этот странный сенатор категорически отказывался от приглашений местных заправил, предпочитая водиться с танцовщицами и даже с нищими вроде тех двоих, что пришли к нему…

Как только о них было доложено, сенатор и в самом деле так поспешил ко входу, словно там ожидал его сам император.

— Что-то пошло не так, господин! — в один голос воскликнули горбун и мнимый слепой, оба сплошь в синяках. — Флорий, должно быть, догадался о нашем трюке, потому что, когда он вошёл в военный гарнизон, а мы следом за ним, нас схватили…

— Хотите сказать, что вы сами вошли в казарму по своей воле? — поразился Публий Аврелий и подумал, что Парис не так уж и неправ, когда постоянно критикует его манеру выбирать слуг.

— Конечно, господин! Но ведь мы должны были следить за ним? А они принялись избивать нас палками и прекратили, только когда мы назвали твоё имя, — объяснили несчастные.

Управляющий при этом простонал: прощай плата за посредничество, прощай щедрая награда от благодарных толстосумов…

— Когда мы следили за Флорием, — продолжали рассказывать нищие, — то заметили подозрительное оживление возле Голубятни. Это небольшая хибара пониже дома Векониев, да и назвали её так, потому что она и в самом деле едва ли больше голубятни. Чтобы добраться до неё, нужно завернуть под арку: там есть ступеньки, которые ведут в переулок, и дальше идти в сторону берега, пока не увидишь термы. Домишко притулился слева от склада, а с холма и вовсе не виден. Но это не единственная дорога…

— Ближе к делу! — с нетерпением прервал сенатор.

— Э, господин… Ночью какие-то люди наведывались в Голубятню и стучали в дверь так, словно подавали условный сигнал, — два тихих удара и один громкий…

— Интересно! Узнали кого-нибудь?

— Да, ученика Кризофора с чёрной бородой, тот, который жил у него в доме! — с гордостью доложили нищие.

Публий Аврелий щедро вознаградил своих соглядатаев и хотел уже было вернуться в дом, как вдруг появился заметно подвыпивший Кастор.

— Это ты, мерзавец! — накинулся на него патриций, схватив за шиворот. — Как смеешь ты являться ко мне после тех гадостей, которые наговорил про меня?

— Но как же, мой господин, ведь ты сам похвалил меня за ловкий приём! — возразил Кастор, вмиг протрезвев и пытаясь высвободиться от хватки господина. — Может, выслушаешь меня сначала, прежде чем душить?..

— Выкладывай! Но это должны быть на самом деле потрясающие новости, или же… — пригрозил Публий Аврелий, слегка ослабляя хватку.

— Что, если я скажу тебе, что не только Флорий, но и его брат был в ту ночь у Кризофора? — проговорил грек.

— Выходит, во время преступления в доме учителя было многолюднее, чем на форуме в самый оживлённый час, — не очень уверенно заметил сенатор.

— Ариадна рассказала мне, что Кризофор застал Кварто Векония, когда тот покушался на честь его племянницы, а ведь целый год от него не было ни слуху ни духу. Его внезапно вспыхнувшая страсть определённо связана с лавками у главной дороги. Я узнал, что Веконий вскоре будет вынужден вернуть взятый в аренду проход, а значит, лишится своего склада, то есть не сможет торговать. И сейчас такая беда грозит ему полным разорением, ведь для того, чтобы выплатить долги брату, ему пришлось продать некоторые хорошие виноградники и комнату на нижнем этаже своего дома, где одно время жила Ариадна…

— Голубятню! — воскликнул Публий Аврелий.

— Да, — подтвердил секретарь. — Брат Кризофора имел право пользоваться ею, пока был жив, а несколько дней назад дом был продан, но мне пока не удалось узнать имя покупателя.

— Выходит, не так-то уж хороши дела у Кварто Векония, — заключил патриций. — Предположим, что ему крайне необходимо заполучить лавки Ариадны, чтобы выйти из затруднения, а Кризофор не хочет ему уступить, и тогда он решил снова заговорить о женитьбе на его племяннице. Но теперь она не согласна и категорически ему отказывает, тогда Веконий пытается взять её силой, надеясь воскресить былую любовь. Дядя вмешивается, мешает насилию, и завязывается драка. Кварто хватает из ниши бронзовую чашу и наносит бедному Кризофору удар, от которого тот падает замертво. Как видишь, тут всё в порядке. У Кварто Векония имелись и причина, и возможность совершить убийство.

Секретарь покачал головой:

— Увы, Ариадна клянётся, что дядя тогда не умер. Он даже выставил за дверь её навязчивого ухажёра. Нет, патрон, твоя история не годится.

— Жаль, — вздохнул Публий Аврелий. — Однако трудно поверить, что такой человек, как Кварто Веконий, настолько глуп, чтобы рисковать виселицей из-за каких-то жалких лавок. В каком часу всё это происходило, как считает Ариадна?

— Из восковой свечи только что выпал третий гвоздь[83].

— Наутро руки трупа ещё не окоченели, несмотря на сильную жару, и это позволяет предположить, что убийство произошло позднее… — рассудил Аврелий.

— Значит можешь исключить купца, — пожал плечами вольноотпущенник. — Несмотря на ночное приключение, на рассвете он уже находился на складе, где готовил ледник[84] для новых ящиков. Итак, придётся начинать всё сначала.

— Не скажи, — задумчиво произнёс Аврелий. — Так или иначе, нужно заглянуть на эту Голубятню.

— Тут ступеньки, мой господин, — шепнул Кастор, поднимая светильник. — А вон там дверь. Два тихих удара, один громкий. Попробуем!

Дверь приоткрылась, и Аврелий оказался лицом к лицу с курчавым мальчиком-рабом, которого видел в таверне.

— Смотри, хозяин, кто пришёл! — крикнул мальчик, распахивая дверь.

При свете свечи в крохотной пустой комнате трое мужчин сидели на коленях вокруг игрового стола. Тот, кто собирался сбросить кости, увидев на пороге Публия Аврелия, невольно опустил руку, а другой открыл от удивления рот да так и застыл.

— Ну что, Ничо, всё никак не расстанешься со своим пристрастием к азартным играм? А ты, Флорий, выходит, так тратишь деньги, которые твой брат должен выплачивать тебе… Ну, и кому же принадлежит этот игорный притон? — властно потребовал ответа сенатор.

Хозяин таверны «Нептун» что-то пробормотал сквозь зубы.

— Прекрасно! Мало того что ты превратил своё заведение в особый бордель, ещё и азартными играми занимаешься! Спорю, что и жульничаешь при этом! — продолжал Аврелий, передавая кости хозяина Кастору, который тотчас взвесил их в руке и со всей уверенностью заявил:

— Они поддельные, патрон, причём работа довольно грубая. Посмотрим, удастся ли мне хоть что-нибудь выиграть. — И при первой же попытке выбросил сразу три шестёрки.

— Мошенник! Вот почему ты всё время выигрываешь! — вскричал взбешённый Флорий, вцепившись хозяину в горло.

— Тсс! Тише! — взмолился Ничо. — Наверху всё слышно, и если твой брат узнает, что я здесь, с тобой, он с меня кожу сдерёт!

И тут в самом деле отчётливо послышался голос Кварто Векония, который приказывал рабам погасить его смоляной факел.

Аврелий внезапно догадался, в чём дело, и спросил:

— А Кризофор жил тут прежде?

— Какое-то время, — ответил Флорий. — Его отец продал моему отцу весь дом, оставив себе только эту лачугу. Кризофор вскоре перебрался в дом в переулке, а его брат продолжал жить тут со своей дочерью до самой смерти.

«Должно быть, он слышал скандал с Фемистой», — решил сенатор.

— Я понял, в чём дело, патрон! — вмешался секретарь. — Предположим, Кризофор знал, что это чудак Флорий убил своего отца. Что может быть лучшей причиной для убийства, чем необходимость прикрыть им другое, уничтожив единственного оставшегося в живых свидетеля.

— Я никого не убивал! — воскликнул обвиняемый, потемнев лицом.

— Думаю, ты спрятался неподалёку от дома Кризофора, — продолжал Кастор, — дожидаясь подходящего момента, но ждать пришлось довольно долго, так как неожиданного заявился твой брат. Потом, ближе к утру, когда все спали…

— Но почему именно я, а не Кварто в таком случае?

— Его видели рано утром на складе, а ты ничего не можешь сказать о том, где ты был и что делал, — заключил секретарь.

— А Ничо? Он ведь тоже был в доме, — с горячностью возразил Флорий. — А Фемиста? Ариадна?

— Хватит! — прервал Аврелий. — Кажется, я понял, как всё произошло. И чтобы убедиться, что моё предположение верно, мне нужно снова поговорить с племянницей учителя. Кастор, приведи Флория в дом Кризофора, как только передашь хозяина таверны городской страже.

— Ты в самом деле хочешь заточить его в колодки, патрон? У меня есть идея получше, — возразил грек, доставая кости из складок туники. — Возвращаю их тебе, славный человек, хотя они и испорчены. А теперь играй, если не хочешь кончить свои дни в тюрьме!

Закрытые ставни в комнате на первом этаже пропускали полоску света. Ариадна поспешно распахнула дверь, словно кого-то ожидала, и при виде сенатора на лице её нарисовалось разочарование.

— Ничо ещё на работе, Фемиста спит, и я тоже уже ложусь, — объяснила она, в то время как Публий Аврелий решительно прошёл в дом и направился прямо в кухню.

— Сегодня обойдёмся без хны? — спросил он, осматривая кастрюли на очаге. К сожалению, Ариадна, как хорошая хозяйка, тщательно вымыла всю посуду.

— А зачем она мне? — возразила девушка. — Я не крашу волосы!

И действительно, племянница учителя обычно выглядела довольно затрапезно, но в этот вечер слегка подкрасила губы виноградными выжимками, а шею украсила ожерельем из розового кварца.

— Ты всегда красишь губы и надеваешь ожерелье, когда ложишься спать? — с сарказмом поинтересовался сенатор.

— Я как раз собиралась снять его, — ответила Ариадна, в смущении пряча глаза от испытующего взгляда Публия Аврелия. Никаких следов медных отблесков ни в тёмных волосах, ни на бровях, которые, видимо, недавно подровняли… И вдруг сенатор схватил её за руку.

— Отпусти! — вскричала она, но Аврелий вывернул ладонь.

— Тут всё в порядке, а если я попрошу тебя снять обувь?

— Шутишь? — пролепетала девушка.

— Нисколько. С тех пор как Кварто Веконий оставил тебя, ты не занимаешься собой, словно пытаешься скрыть свою женственность. Я знал женщин, которые вели себя так после любовных неудач. И всё же ни одна из них не отказывалась от тайного, невидимого для всех кокетства: нагрудные повязки из тонких тканей, татуировки в самых укромных местах, скрытые кое-где украшения…

— Ну и что?

— На Востоке считается, что раскрашивание конечностей очень эротично, женщины окрашивают в красный цвет пальцы рук и ног. Теперь я совершенно уверен, что с этой целью в этом доме использовали хну. За ночь до убийства… И это сделала не Фемиста…

Ариадна в растерянности опустила глаза.

— Это была всего лишь игра — желание вспомнить, что я ещё женщина… Я смешивала хну, когда появился Кварто и принялся обнимать меня, уверяя, будто всё ещё любит. И тут вошёл Кризофор, мой дядя. Я никогда не видела его в таком гневе. Он выставил Кварто за дверь, даже не пригласив к себе в комнату!

— Значит, Кризофор больше не одобрял возможный брак, — заметил Аврелий. — Ну, а теперь, когда его уже нет, ты ожидаешь своего жениха, принарядившись и приукрасившись!

Девушка смутилась и решительно замотала головой.

— Нет, сенатор. Я и не думаю принимать его предложение… Мне хотелось только показать ему, что он потерял.

— Очень по-женски! — с улыбкой одобрил патриций. — Но не для того ли ты скрыла всё это, чтобы защитить твоего прежнего воздыхателя?

— Мне нравилось держать Кварто в руках, чувствовать, как он дрожит от страха, что я всё открою, — призналась девушка.

— Настолько, чтобы сделать тебя соучастницей?

— Не он убийца. Кварто — человек холодный и расчётливый, и, сколь ни лестно было бы мне так думать, дело не в том, что он потерял голову из-за неудовлетворённой страсти ко мне.

— И может быть, у дяди были веские основания, чтобы убедить его оставить тебя в покое… Скажи мне, Ариадна, когда ты жила в Голубятне, не слышала ли ты, как Флорий возвращался домой после ссоры со своим отцом?

— Нет, сенатор. Я в этом уверена.

— Ав последующие ночи?

— Не знаю, потому что на следующее утро мы с отцом уехали в Неаполь. Должен был поехать и Кризофор, но в последний момент решил остаться в Геркулануме.

— Выходит, — заключил патриций, — только Кризофор мог быть свидетелем разговора отца и сына Векониев и его печальных последствий. По-твоему, если бы Флорий был виновен, брат стал бы защищать его, выдав убийство отца за естественную смерть?

— Репутация семьи — это то, о чём он заботится больше всего, — ответила Ариадна. — После сестерциев, разумеется.

«Которые он и так заполучил по завещанию», — подумал Аврелий. Что-то ещё не сходилось в этой истории. Человек безупречной нравственности, Кризофор не стал бы молчать, если бы знал о преступлении. Если только…

— Послезавтра у Кварто истекает срок аренды склада, и я жду, что сегодня твой бывший жених предпримет решительную попытку уговорить тебя на брак.

— Я тоже так думаю, поэтому и приготовилась встретить его. На этот раз я получу удовольствие, оставив его ни с чем!

— И в присутствии всех… Мой секретарь сейчас прибудет сюда с Ничо и Флорием. Позови Фемисту, подождём их все вместе.

— Садись, — предложила Ариадна, закрывая дверь.

Кварто Веконий, ожидавший, что ему придётся долго упрашивать, чтобы его впустили, вошёл в дом, уверенный в успехе.

Он не ошибся. После явных отказов теперь девушка явно мечтала об этом браке, который, пусть и с некоторым опозданием, восстановил бы её репутацию.

— Наконец-то мы одни! — воскликнул он, открывая объятия.

— Не совсем, — уточнил Аврелий, зажигая лампу.

Только тут купец понял, что оказался в окружении. В дверях стоял Ничо, рядом с ним какой-то странный тип в греческой тунике, крепко державший за шиворот Флория. И, словно этого было мало, в глубине комнаты сидела Фемиста вместе с этим проклятым интриганом сенатором Стацием.

— Вот и хорошо. Теперь, когда мы собрались все вместе, можно во всех деталях восстановить картину преступления, — сказал Аврелий, усаживаясь поудобнее и закидывая ногу на ногу.

— Всё ещё ищешь убийцу Кризофора? — спросил купец.

— Нет, он уже найден. Сейчас я говорю об убийстве твоего отца, — уточнил Аврелий.

— Ты хочешь сказать, что мой отец был убит? — побледнел Кварто Веконий, а женщины в недоумении переглянулись.

Только Ничо, похоже, не удивился.

— Мне всё время казалась подозрительной эта внезапная смерть моего старого хозяина, — сказал он. — Разговоры, которые я слышал недавно в Голубятне, напомнили мне, что перед похоронами его врач упорно настаивал на вскрытии тела, но ему не позволили…

— Вы хотите сказать, — вмешалась Фемиста, — что Флорий после того, как сбежал, вернулся поздно ночью в уверенности, что Кризофор уехал со всей семьёй в Неаполь?

— А он в это время находился ниже этажом и слышал всё, что там происходило, — заключил Кастор.

Кварто Веконий вдруг выпрямился, на лице его отразилось мучительное удивление, но он быстро пришёл в себя и, обернувшись к Флорию, посмотрел на него так, словно видит впервые в жизни.

— Так, значит, это был ты! — яростно закричал он, бросаясь на брата, а тот слушал молча, опустив голову, даже не пытаясь оправдаться.

— В тот вечер ты притворился, будто уходишь, а на следующую ночь снова проник в дом, опасаясь, что наш отец перепишет завещание, и задумал убить его прежде, чем он успеет это сделать. Но он опередил тебя, подписав его в тот же день…

— Я говорил с ним, это верно, — в отчаянии признался Флорий. — Он обошёлся со мной сурово и не позволил сразу же вернуться домой. «Поспи немного под открытым небом, это научит тебя повиноваться!» — сказал он, и я понял, что он готов простить меня…

— Лжёшь! — вскричал разъярённый брат. — Он поклялся, что видеть тебя больше не желает!

— Он не смог бы сдержать обещание, которое принял в минуту гнева, я уверен. И я провёл несколько дней без крыши над головой, голодал, спал на скамейке в порту…

— Да ну? А мне почему-то кажется, будто я видел, как ты обжирался в таверне «Венера», — напомнил ему Ничо.

— Это верно, он потом прислал мне счёт, — проворчал Кварто.

— Я и в самом деле купил там немного рыбы в кредит, — признался Флорий.

— Устриц и мидий, — уточнил брат, мрачнея при воспоминании.

— Ну не мог же я умирать от голода. В конце концов, когда я понял, что наказание длится уже довольно долго, то пришёл к отцу, не сомневаясь, что встречу хороший приём. А когда узнал, что он умер от разрыва сердца, меня охватили угрызения совести. Поэтому я никогда никому не говорил о нашем разговоре, который Кризофор, конечно, слышал, — пролепетал Флорий.

— Призываешь теперь труп оправдать тебя, несчастный? — вскричал Кварто. — Теперь мне всё ясно. Ты убил старого философа, потому что он слишком много знал. Вот истинный мотив убийства!

— Да, причина преступления именно в этом, — прервал его Аврелий, — но совершил его не твой брат, а ты, Кварто Веконий!

— Что ты такое говоришь? — побледнел купец.

— Твой отец переписал завещание в пылу гнева, но потом, после разговора с Флорием, передумал и вписал в число наследников любимого сына. Вот этого ты допустить не мог. Кризофор не знал, что ты убил своего отца, он донёс бы на тебя, но в одном он был совершенно уверен: Флорий виделся с отцом и, худо ли бедно, они помирились. И это могло открыться, когда ты снова решил разлучить его с Ариадной, не так ли? Ты затаился в тени, ожидая, пока девушка уснёт, и вошёл в дом, дверь была открыта… Тебе не трудно было обмануть старика, притворившись, будто хочешь принести извинения и спокойно все обсудить. Возможно, у тебя был при себе нож, но ты предпочёл ударить его бронзовой чашей, стоявшей в нише, в таком случае убийство можно было бы приписать кому угодно…

— Виноват мой брат! — возразил купец.

Аврелий покачал головой.

— Нет, он слишком невысокого роста, чтобы нанести смертельный для Кризофора удар. Для этого ему пришлось бы встать на скамейку. По той же причине и Ничо не мог сделать это.

— Но Фемиста и Ариадна тоже достаточно высокие, — поспешил возразить Кварто Веконий, — к тому же они находились в доме всю ночь!

— В самом деле, патрон, когда ты осматривал тело, — вмешался Кастор, — окоченение трупа ещё только началось. Ты сам сказал, это заставляет думать, что убийство совершено под утро, а в это время Кварто был уже далеко…

— Именно в это он и хотел заставить нас поверить! — ответил Аврелий. — Как продавец продовольствия, он хорошо знал, что мясо долго остается свежим, если хранится на холоде. А у кого ещё в Геркулануме есть ледник, откуда можно взять куски льда и замедлить с его помощью окоченение тела? Это доказывает лужа воды, в которой был найден труп. Пока лёд таял, Кварто добыл себе алиби, показавшись на работе…

— Не может обвинение строиться на подобных домыслах! — заявил купец.

— Ты сам себя выдал, обнаружив, что знаешь не только о возвращении твоего брата, но и о том, когда это произошло: не в ночь бегства, как все считали, а на следующую ночь. И скажи мне: откуда ты мог знать это, если Флорий никому ничего не говорил?

— Хорошо, Стаций, ты победил, — уступил наконец Кварто Веконий. — Я с самого начала знал, что Флорий убил нашего отца, но хотел защитить его.

Аврелий покачал головой.

— Нет, Кварто, возле тела Кризофора нашлись следы хны, которой ты испачкался, когда пытался напасть на Ариадну, готовившую в этот момент хну. При свете свечи ты не заметил, что прихватил немного порошка. Но все, в том числе и ты сам, единодушно сходятся в одном: во время первого визита ты не входил в комнату, а значит, следы эти ты мог оставить только позже, когда вернулся, чтобы убить Кризофора.

— Хна? — пролепетал Кварто.

— Зелёный порошок, которым окрашивают волосы, — объяснил Аврелий.

— Проклятая проститутка! — взорвался купец, обращаясь к бывшей невесте. — Пытаешься впутать меня в это дело? Но это тебе даром не пройдёт!

Ариадна стояла совсем рядом с Кварто и вжалась в стену, когда он бросился к ней, намереваясь взять её в заложники. Однако Ничо оказался проворнее и встал между ним и девушкой. Тогда купец отступил к двери и, выскочив на улицу, помчался в сторону порта.

— Беги за ним! — приказал Аврелий Кастору, но тот и не подумал двинуться с места.

— Он уже далеко. Лучше пойду и предупрежу караульных, они сами позаботятся о нём, — возразил секретарь и не торопясь направился в казарму.

Ариадна тем временем прильнула к Ничо, который благодаря своему героическому поступку получил солидную долю в лавке у главной дороги.

Флорий, поникнув головой, вроде бы сочувствовал судьбе брата и в то же время не мог не радоваться огромному богатству, какое привалило ему в результате поспешного бегства Кварто.

Только Фемиста молчала, с любопытством глядя на сенатора.

«Ей нужен я или книги?» — снова задумался Аврелий после того, как мысли об убийстве перестали занимать его ум. Поразмышлял немного и потом решил, что, в общем-то, это не так уж и важно.

— Его взяли? — спросил на другой день Аврелий секретаря.

— Он бросился с пирса в воду, хотел вплавь добраться до судна, — ответил Кастор. — Но его ударили веслом по голове, и волны сразу захлестнули его.

— А Флорий?

— После исчезновения брата он думал, что сможет завладеть всем наследством отца. Надо было видеть его лицо, когда он узнал, что как отцеубийца Кварто Веконий исключён из числа наследников, а поскольку в завещании не были указаны никакие другие бенефициары, вся собственность переходит в казну! А скажи-ка мне, ты уверен, что владелец виллы последует твоему совету назначить нового библиотекаря?

— Вне всякого сомнения, Кастор. Он сам просил меня найти человека, который мог бы привести в порядок хранилище папирусов. Остаётся понять, как к этому отнесутся именитые граждане Геркуланума.

— Почему бы тебе не устроить званый ужин по поводу такого события и не представить на нём человека, который займёт эту должность? — предложил грек. — Управляющий виллой — сведущий человек и мог бы подсказать тебе, кого пригласить.

— Прекрасно! — охотно согласился патриций. — Я дам ему по сестерцию за каждого гостя, которого приведёт на праздник!

— Лучше два, мой господин, это ведь нелёгкая задача.

Когда сенатор обратился к управляющему со своим вопросом, у того чуть сердце не выскочило из груди от радости.

Большой перистиль как нельзя лучше подходил для званого ужина, в нём могло разместиться несколько сотен гостей.

Два сестерция за человека составляли десять золотых монет, которые он должен будет передать ловкому греку за то, что он подал своему господину такую великолепную идею.

Но это же пустяки! Его сограждане, желая получить столь важное приглашение, заплатят ему в среднем по двадцать сестерциев с человека, не говоря уже о кандидатах на выборах, которые готовы выложить крупные суммы, лишь бы их видели в обществе сенатора.

Сто золотых монет — сто ауреусов[85] — это больше того, что он мог заработать за всю свою жизнь, подумал старик. При мысли об этом у него даже закружилась голова, ведь он сможет купить небольшой домик, чтобы спокойно провести там старость, и ещё останется немного, чтобы помочь сыну и невестке.

Гадалка не обманула — этого неожиданного гостя уж точно ниспослали боги.

Когда Публий Аврелий прибыл в дом философа, Фемиста была там одна. Ариадна уже перебралась в лавку у главной дороги, чтобы продать продукты, оказавшиеся на складе Кватро, который приобретал их на деньги от продажи имения.

После свадьбы торговлей станет руководить Ничо, но в брачном контракте надо чётко отметить, что доступ к кассе будет только у неё…

— Возвращаешься в Рим? — спросила Фемиста сенатора.

— Не раньше, чем выполню все свои обещания, — ответил он, надевая ей на руку золотой браслет. — А завтра вечером званый ужин на вилле за рекой, — добавил он.

— Недостаёт цветущей ежевики, — заметила Фемиста.

— Некоторые считают, что книги — это цветы мудрости, которые цветут во все времена года, — ответил патриций, протягивая ей свиток папируса.

Девушка развернула его и с изумлением прочитала.

— Хранитель? Я — хранитель библиотеки Филодема? — воскликнула она, не веря своим глазам. — Лучшее собрание эпикурейских учителей доверено бывшей танцовщице?

— Нет, философу Фемисте, — поправил он. — Кстати, по поводу твоего прежнего ремесла… Я ни разу не видел, как ты танцуешь.

Женщина поджала губы, явно смутившись.

— Мне жаль, но я решила не танцевать больше.

— Утратила лёгкость и изящество движений, так, что ли? К счастью, библиотекарям пристало весьма сдержанное поведение.

— Вовсе нет! — с явной досадой возразила девушка.

— Ну, мне-то можешь признаться, Фемиста. Пара лет без практики сказываются, наверное, — ты всё позабыла, да?

— Перестань провоцировать меня, сенатор!

— И всё же, глядя на тебя, не скажешь…

— Я передумала, Публий Аврелий! — неожиданно воскликнула Фемиста.

Высоко вскинув руки и качнув бёдрами, она начала танцевать и расплетать косу.