Смерть придумали люди

Глава 2

— Не желаете ли ещё эля, госпожа? — спросил трактирщик.

Я заглянула в свой бокал — на дне плескалось ещё немного янтарной жидкости, как раз хватит, чтобы дослушать песню.

— Нет, благодарю.

Если бы не предстоящий разговор с Андреем, я бы осталась. Денег было достаточно. На работе меня ждали не раньше, чем через неделю. А самое главное — мне совершенно не хотелось уходить. Чёрт возьми, ещё час назад я и не собиралась уходить! У меня и в мыслях не было никакого разговора с Андреем, кроме разве что традиционной стычки по поводу немытой посуды. До тех пор, пока судьба не принесла этого треклятого менестреля…

Собственно, он не был похож на менестреля: запылённый дорожный плащ, разительно отличающийся от изящных одеяний столичных любимцев публики, усталое лицо — красивое, как у всех полуэльфов, но ничего особенного, вместо лютни или гитары — дорожный мешок за спиной. Амулета Возврата на нём не было. Впрочем, его и без Амулета нельзя было принять за Игрока: он не был чистокровным человеком.

Парень сел у стойки, что-то негромко сказал трактирщику. Через пару минут Динго, сын хозяина, принёс потрёпанную лютню. Полуэльф кивнул и принялся её сосредоточенно настраивать, полностью отключившись от внешнего мира. Я тут же потеряла к нему интерес. Не люблю менестрелей. Особенно полуэльфов.

Я лениво скользнула взглядом по публике, выискивая знакомые лица. В основном местные, созданные программой персонажи, только двое собратьев-Игроков. Один из них, заметив меня, приветливо махнул рукой. Он, как и я, был завсегдатаем этого трактира. В реале его звали, кажется, Володя.

Наконец, менестрель удовлетворился качеством настройки и начал негромко наигрывать мелодию. Первые же аккорды заставили меня примёрзнуть к табурету. Я никогда не понимала эльфийскую музыку, слишком чуждую для меня. Но то, что выходило из-под пальцев этого странного парня в чёрном дорожном костюме, каким-то непостижимым образом звучало в унисон моим мыслям — мыслям, о которых никто не знал и которые даже для меня самой были не до конца понятны. Когда в песню вплёлся голос, впечатление только усилилось, хотя я ни слова не понимала по-эльфийски.

…Мысли были невесёлые. Мне почти двадцать шесть, у меня есть бойфренд, который меня любит, работа, на которой меня ценят, масса приятелей и внутренний голос по прозвищу Умник — ехидный и временами не в меру циничный, но в целом вполне здравомыслящий. Я не курю, пью вино или пиво по выходным (раз в год позволяю себе напиться от души), иногда хожу в спортзал и регулярно подаю нищим в метро. И я живу неправильно . Это ощущение неправильности появилось прошлым летом — смутное, неоформленное, оно год бродило в подсознании, как молодое вино. И вот только сейчас, под воздействием этой нереальной песни в нереальном мире, ощущение приняло чёткие очертания решения. Поменять — всё. Расстаться с Андреем, уволиться с работы, бежать из этого города, этой страны, этого мира… На что поменять? Куда идти? Как жить дальше? Загадочная мелодия не давала ответов на эти вопросы.

Я подняла голову и отважилась посмотреть на менестреля — впервые с того момента, как он начал играть. Он смотрел на меня. Нет, он играл для меня , словно никого другого в целом мире не существовало. Глаза у него были эльфийские — пронзительно-синие, как вечернее небо в августе, и мне немедленно захотелось раствориться в этом небе. Пусть катятся ко всем чертям и Андрей, и работа, и весь мир — зачем вообще жить, если можно утонуть в этих глазах?

«Слушай, если уж ты на нарисованных героев бросаешься, я начинаю верить, что всё серьёзно, — обеспокоился Умник. — Может, тебе к сексопатологу сходить?»

Наваждение отступило.

«Лучше сразу к патологоанатому, — привычно огрызнулась я. — При чём здесь вообще секс? Можно подумать, мне спать не с кем. Было бы желание…»

Желания не было. Причём ни у меня, ни у Андрея. Последние полгода он чаще всего приходил домой поздно вечером, чмокал меня в нос и жаловался на трудных заказчиков, которые вынимают всю душу прежде, чем принять проект. Я, как положено прилежной спутнице жизни, терпеливо сочувствовала, приносила ужин, и Андрей вместе с тарелкой исчезал в кабинете — разрабатывать концепцию очередной промо-кампании для очередного трудного клиента. Секс по выходным, ресторан или кино раз в месяц и напряжённая работа всё остальное время — кажется, Андрея это устраивало. А мне было всё равно. Было. До того, как я услышала игру этого менестреля.

Однако в чём-то эта сволочь, мой внутренний голос, действительно прав: влюбляться в персонажей компьютерной игры — это перебор. Пора валить отсюда, пока не стало слишком поздно. У выхода из трактира я не выдержала и обернулась. Полуэльф смотрел на меня. «Ты нужна мне!» — умоляли ультрамариновые глаза. Из трактира я вылетела со скоростью зайца в сезон королевской охоты.

Прохладный вечерний воздух несколько отрезвил меня. Чёрт, как же программистам и дизайнерам Корпорации удаётся добиться такого эффекта? Или они просто нарисовали смазливого полуэльфика, а всё остальное я придумала сама? Пожалуй, что так. Говорят, над «Эртаном» трудятся не только самые лучшие программисты и самые талантливые дизайнеры, но и квалифицированные психологи.

Вернувшись в реальность, я полежала пару минут, не открывая глаз: мозгу нужно время, чтобы сообразить, в каком он мире. Потом аккуратно отлепила присоски с висков, сняла нейрошлем и села, спустив ноги с дивана. Голова всё ещё слегка кружилась. «Вестибулярка ни к чёрту, в космонавты таких не берут», — не к месту подумалось мне.

Андрей перестал барабанить по клавишам, крутнулся на кресле в мою сторону. Потянулся, разминая затёкшие конечности.

— С возвращением, милая. Где была?

— В трактире. Музыку слушала.

— Хорошая музыка?

— Угу.

Я ожесточённо потёрла виски. Те места, где были присоски от шлема, отчаянно чесались. Давно пора купить более дорогую модель — на них, говорят, присоски гуманнее.

— Слушай, у меня к тебе разговор есть, — несколько напряжённо произнёс Андрей.

— У меня к тебе тоже. Только можно я сначала душ приму?

У эластичной шапочки с электродами (которую все с чьей-то лёгкой руки называют нейрошлемом, хотя на шлем она совершенно не похожа) есть один существенный недостаток: после него причёска выглядит так, что в приличное общество не сунешься. И цена модели тут, к сожалению, ни при чём.

— Конечно, малыш. Потереть тебе спинку?

Он привычно пошутил, я привычно хихикнула и ретировалась в ванну.

«Трусиха! — прокомментировал Умник моё позорное бегство. — Перед смертью не надышишься?»

«Умолкни.»

Спорить, тем более с собой, не хотелось. Мне была необходима передышка, чтобы собрать мысли в кучу.

Андрей просунул голову в ванну:

— Малыш, я за пивом схожу.

— Угу.

Я подставила лицо под горячие струи и начала прокручивать в голове возможные сценарии разговора. Мы прожили с Андреем вместе почти пять лет. Всякое было в нашей жизни — и плохое, и хорошее, но мы ни разу не поссорились по-крупному. Да, последнее время он пропадал на работе, но был по-прежнему нежен и заботлив. Он заменял мне семью и друзей — ближе него у меня никого не было. А то, что я его не люблю… Любовь, как говорил Довлатов, это для молодёжи, для военнослужащих и спортсменов. Как бы то ни было, Андрей — последний человек, которому я хотела бы причинить боль.

Сквозь жужжание фена я слышала, как повернулся ключ в замке, звякнули бутылки, хлопнула дверца холодильника. Когда я вышла из ванной, Андрей уже сидел в гостиной, потягивая пиво, и смотрел трансляцию какого-то теннисного матча. При виде меня он выключил телевизор:

— Ты о чём-то собиралась поговорить. Хочешь пива?

Все пространные речи, которые я продумывала, стоя под душем, моментально выветрились из головы.

— Андрей, я думаю, нам надо расстаться.

Андрей улыбнулся — нервно и немного растерянно:

— Как странно, что ты об этом заговорила именно сейчас… Нам же не обязательно насовсем расставаться, правда? Просто мы немного устали друг от друга. Давай поживём раздельно, а через год встретимся, и подумаем, что нам делать дальше.

— Почему именно год?

Андрей смутился:

— Мне предложили вести один крупный проект в штаб-квартире в Чикаго. Если я справлюсь — а я же справлюсь, ты меня знаешь — вернусь сюда уже как президент российского филиала. Представляешь, это такой шанс! Я три года работал, как негр, чтобы его добиться.

У Андрея от волнения пересохло в горле, и он сделал щедрый глоток из бутылки.

— Но я не могу тебя с собой взять. Штатовское руководство поставило условие, что сотрудник должен быть холостой, без семейных проблем.

— Когда едешь?

Последовала долгая мучительная пауза, в течение которой я наблюдала, как его взгляд бегает по комнате, ища, где бы укрыться от позора. Однако через секунду самообладание вернулось к Андрею.

— Сегодня ночью. Понимаешь, я всё не решался тебе сказать… Думал — вдруг удастся отложить рейс на недельку, повеселимся в твой день рождения… Но — не получилось. Прости, малыш.

Он напоминал большеухого щенка, который напрудил в ботинок, и теперь искупает вину, тыкаясь носом хозяину в ладони. Мой верный и надёжный Андрей… Ты лишил меня не только права выбора, но даже священного женского права — обидеться на весь мир. Чей-то голос, в котором я с удивлением узнала свой собственный, спокойно сказал:

— Конечно, езжай, Андрюш. Тебе помочь собраться?

— Юльчик, ты у меня просто чудо! — Он шумно выдохнул — с видимым облегчением. — Собирать мне почти нечего, ты же знаешь, тревожный чемоданчик у меня в офисе, а в Чикаго я буду жить в корпоративной квартире. На первое время хватит, потом докуплю необходимое… Ну так я поскакал тогда? — Андрей снова глянул чуть виновато. — У меня самолёт через шесть часов.

Собрался он действительно быстро.

— Через годик купим квартиру, поженимся, заведём ребёнка, — говорил Андрей, зашнуровывая ботинки в прихожей. — Мальчика. Димку. Дмитрий Андреевич — по-моему, звучит неплохо, да?

Тот факт, что я собиралась уйти от него насовсем, кажется, просвистел где-то мимо его сознания.

Выпрямившись, Андрей впервые заметил моё окаменевшее лицо.

— Малыш, с тобой точно всё в порядке?

— В полном. Если ты забыл, это была моя идея — расстаться, так что я к этому морально готова…

Когда он наконец ушёл, я прислонилась спиной к двери — ноги отказывались служить надёжной опорой. Чёрта с два я была к этому готова. Среди моих сценариев такой поворот был не предусмотрен. Если честно, я рассчитывала, что Андрей согласится со мной без лишних разговоров — я уже давно не замечала в нём былой страсти. Но если бы он вдруг начал убеждать меня в обратном, я была готова аргументированно отстаивать свою позицию. Да что там, я даже известие о другой женщине восприняла бы относительно спокойно — по крайней мере, тогда у меня было бы право устроить истерику. Но всё оказалось гораздо проще: Андрей собирался съездить в Америку, заработать кучу денег и прожить со мной долгую и счастливую жизнь. Вот только моё мнение на этот счёт его не интересовало. И это даже не было предательством — разве можно предать придверный коврик для ног?…

Минута проходила за минутой, а я всё стояла в прихожей, глядя в пространство отсутствующим взглядом. Потом, наконец, отлепилась от двери и бездумно двинулась на кухню. Зачем-то открыла холодильник. На меня сиротливо глянули коржики для торта, запасливо прикупленные за несколько дней до праздника. (В кои-то веки мне захотелось сделать именинный торт своими руками.) Мда… С днём рождения, дорогая. Возьми с полки двадцать шесть свечек и устрой себе из них торжественное аутодафе… К горлу подступил комок.

Я выудила из-за упаковки коржей бутылку водки, жадно отхлебнула прямо из горлышка, не чувствуя ни вкуса, ни запаха. Второй глоток прошёл хуже — гортань обожгло, на глазах выступили слёзы. Я перевела дыхание, закрутила серебристую крышечку и поставила бутылку на место — напиваться пока не хотелось.

Впрочем, и двух глотков живой воды хватило, чтобы привести меня в чувство. Я с отвращением захлопнула дверцу. Откуда во мне эта нелепая привычка — искать спасения от стресса в холодильнике? Во-первых, ясно, что его там нет. Во-вторых, сейчас меня всё равно тошнит от одной мысли о еде. «Нормальный женский маршрут, — хохотнул неунывающий внутренний комментатор, — Холодильник-Зеркало-Гардероб.»

«Точно. Я же теперь свободная женщина. Сейчас приоденусь, накрашусь — и на съём», — я рассмеялась, коротко и зло, с сожалением осознавая, что этот простой и действенный план мне не по силам. Свобода обрушилась на мою голову неожиданно, как наследство от американского дядюшки, и я совершенно не представляла, как можно распорядиться этим незапланированным богатством. За четыре года Андрей успел так прочно врасти в мой быт, что я уже забыла, какой она была — свободная жизнь, жизнь-до-Андрея. И была ли вообще?…

Я бесцельно блуждала по квартире, и привычные вещи открывались мне в неожиданном ракурсе. И смешно, и грустно: я прожила в этой квартире почти двадцать шесть лет, Андрей — всего четыре года, но она почему-то отражает именно его характер. Книжные полки заполнены его книгами, платяной шкаф — его одеждой, даже в ванной его флаконы и тюбики занимают едва ли не больше места, чем мои. Нет, разумеется, даже самый неискушённый детектив мог бы определить, что хозяин квартиры живёт не один. Но какая она, его женщина? Её — моя! — сущность неуловимо растворена в окружающей обстановке.

Я содрогнулась, почти физически почувствовав, как истончается, тает моё тело. Незаметно сгустившиеся сумерки усиливали это ощущение. Я в панике щёлкнула выключателем — яркий электрический свет залил комнату. Но это не помогло: теперь мне казалось, что изо всех углов за мной наблюдает Андрей. Надо бежать отсюда!.. Нет, не бежать. Уходить. В бегстве есть что-то позорное, я же просто оставляю эту высоту… ненадолго. Тактическое отступление, вот как это называется. Жаль только, что у меня нет заранее подготовленных позиций, на которые можно отступить.

Когда- то, целую вечность назад, мой тыл был надёжно защищён: у меня было место, в котором можно отпраздновать победу или оплакать поражение, набраться сил для очередной атаки или просто дезертировать с поля боя… Пальцы дрогнули — они до сих пор помнили тот телефонный номер… Хватит! Я сама покинула это место, взрывая за собой мосты и перекапывая дороги. Туда нет возврата. Да и вообще, сколько можно хвататься за мужскую жилетку? Я не ищу совета или утешения, мне просто нужно ненадолго остановиться, оценить обстановку и выбрать направление движения. Мне нужен всего лишь островок безопасности. Желательно подальше от цивилизации — телевизора, телефона, Интернета. И этой квартиры.

А ведь у меня есть такое место — дача Покровских, неожиданно вспомнила я. И усмехнулась: тоже мне, «дача»… Владислав Григорьевич Покровский, старинный папин друг и однокурсник, вместе с женой и дочерьми-близняшками два года назад уехал в Швейцарию. Но твёрдо рассчитывая вернуться, отказывался даже обсуждать продажу дачного участка в Новгородской области. Я знала, как нежно он любит свои шесть соток, сколько фанатичного труда вложено в крошечную хибарку… и не смогла отказать, когда он попросил меня изредка наведываться на дачу, чтобы убедиться, что там всё в порядке. Последний раз я была там в конце октября. Проветрила дом, заплатила земельный налог, пожевала промёрзшей черноплодки — и уехала. С чистой совестью и твёрдой решимостью не возвращаться до следующей осени. Однако, похоже, пришло время для внеочередного дежурства.

Я наспех побросала в кожаный рюкзачок самое необходимое. Подумала и добавила туда же недопитую бутылку водки. Обошла квартиру, убедилась, что все электроприборы выключены, а окна закрыты. Обулась. Мимоходом глянула в зеркало («Пожалуй, благородная бледность мне даже идёт»), поправила выбившиеся прядки. В последний момент схватила с вешалки куртку, но надевать не стала — сунула под лямку рюкзака. Перед порогом замерла — меня вдруг охватило непонятное волнение, словно этот единственный шаг отрезал всю мою предыдущую жизнь — и всё же сделала этот шаг, затаив дыхание, как перед прыжком в холодную воду. Припустила по лестнице, с каждым пролётом набирая скорость.

Машина досталась мне в наследство от папы. Ему, казалось, не составляло никакого труда поддерживать свою «рабочую лошадку» в идеальном состоянии. У меня же всё время что-нибудь ломалось. Особенно много хлопот доставляла капризная электрика: устранение одной неисправности в большинстве случаев влекло за собой новую проблему. Например, во время последнего посещения автосервиса мне починили клаксон, зато на следующий день перестала гаснуть лампочка подушки безопасности. Кстати, клаксон через неделю снова поломался… В глубине души шевельнулось что-то похожее на сомнение. Может, лучше отложить поездку до завтра? Но перспектива провести ночь в пустой квартире наедине с призраками прошлого вызывала беспокойство, близкое к панике, и я решительно повернула ключ зажигания. Буду ехать очень осторожно. А в сервис загляну чуть позже. Обязательно. При первой возможности.

Несмотря на поздний час (время приближалось к полуночи), движение в городе было довольно интенсивным. Но уже за Дунайским стало свободнее, и я невольно вернулась к своим мыслям.

Когда и где я потеряла себя? Как ни соблазнительно думать, что виной тому был Андрей и с его уходом всё фантастически изменится, на самом деле это случилось задолго до его появления в моей жизни. По большому счёту, последний решительный и ответственный поступок я совершила почти двадцать шесть лет назад: я родилась. Вопреки всем прогнозам и наперекор судьбе. Моей маме всю жизнь говорили, что она бесплодна. В сорок лет она забеременела. Ей говорили, что она не выносит этого ребёнка. Она выносила. Ей говорили, что она не родит. Она родила — сама, отказавшись от кесарева. Говорили, что ребёнок не выживет, — два дня мы с ней провели в реанимации. Я выжила. Она умерла. Я видела маму только на фотографиях — потрясающе красивая женщина с копной рыжих волос (и почему я не в неё?) — и в своих детских снах. Бабушка называла её не иначе как «старой рыжей ведьмой» — отец был моложе мамы на семнадцать лет. Однако несмотря на все старания своей матери, папа так и не женился повторно. Говорили, что он решил посвятить свою жизнь науке. Но я-то видела, что до самой своей смерти — до того случайного, нелепого, страшного взрыва в лаборатории — он любил только маму. Даже меня, свою единственную дочь, он никогда не любил так, как её…

На глаза навернулись непрошеные слёзы. Я поспешно вытерла их рукавом и включила радио. Из колонок полилось что-то до отвращения бодрое. Только слёз за рулём не хватало! И так видимость ужасная: освещённый участок дороги кончился практически сразу за границей города.

Я привыкла считать себя удачливым человеком. Жизнь текла ровно и спокойно, не требуя с моей стороны особых усилий. Серебряная медаль в школе, красный диплом в институте, престижная, неплохо оплачиваемая работа, успешный мужчина рядом… Ответы появлялись сами собой до того, как я успевала сформулировать вопрос.

В институт я поступила не по призванию — за компанию с подружкой. На четвёртом курсе подвернулась работа почти по специальности — фирме, в которой работал Глеб, сын нашего куратора, понадобился помощник копирайтера. Потом Глеб ушёл начальником отдела в другое агентство, покрупнее, и я перешла вместе с ним. За несколько лет я повысила свой статус в глазах коллег и начальства с «девочки Глеба» до квалифицированного специалиста (сам Глеб пару лет назад уехал в Москву — кажется, у него теперь собственная фирма). Меня ценят, доверяют сложные заказы, не забывают регулярно повышать зарплату…

Личная жизнь тоже не требовала принятия героических решений. Мелкие (хоть и бурные) романы так или иначе заканчивались сами собой. Единственная серьёзная катастрофа произошла почти без моего вмешательства — я просто не могла ничего сделать. Обстоятельства неодолимой силы… А потом появился Андрей и так естественно вписался в мою жизнь, что я даже не заметила, когда мы перестали просто встречаться и стали жить вместе.

Я послушно плыла по течению, искренне считая, что мне просто везёт на удачное стечение обстоятельств. И только год назад начала — очень медленно и неохотно — осознавать, что моей внешне благополучной жизни, как фальшивой ёлочной игрушке, недостаёт чего-то существенного.

Забавно, но большую часть сознательной жизни я считала себя в высшей степени ответственным человеком. «Ваша Юлечка не по годам серьёзна и ответственна», «Дубровская, ты самая ответственная в группе, будешь старостой», «Юлия Эдуардовна, у меня для вас ответственное задание»… Хор голосов был так убедителен, что в конце концов я и сама в это поверила. Мне понадобилось почти двадцать шесть лет, чтобы понять: то, что все зовут ответственностью, — всего лишь гипертрофированное чувство долга. А настоящей ответственности я панически боюсь и избегаю всеми силами.

Но всё же, годы спустя, я — поняла. А значит, сделала первый шаг к тому, чтобы принять на себя самую главную ответственность — ответственность за собственную жизнь.

Я поняла. И значит — победила?

Нет.

Андрей отнял у меня эту победу. Оказалось, что даже этот выстраданный шаг, на который я так долго не могла решиться, уже давно предопределён судьбой.

В один миг я с тоскливой ясностью увидела всю свою будущую жизнь — жизнь, в которой от моих решений ничего не меняется. Я уволюсь с работы и попробую несколько выбранных наугад профессий. Пары лет мне хватит, чтобы убедиться, что они столь же скучны, как и опостылевший копирайтинг, только приносят куда меньше денег (ведь мне будет уже под тридцать — поздновато для статуса «молодого специалиста»). И тогда на горизонте очень удачно возникнет кто-нибудь из бывших коллег или клиентов с предложением, от которого невозможно отказаться. И вот я снова в рекламном бизнесе…

Андрей… Андрей появится через год, успешный, уверенный в себе, руководитель регионального подразделения транснациональной компании. Протянет огромный букет красных роз.

— Привет. Я заказал столик в ресторане на семь вечера. У тебя есть ещё час, чтобы навести марафет.

Я буду молча рассматривать этого нового Андрея, пытаясь связать воедино множество неуловимых изменений: взгляд — уверенный и немного хищный, не свойственный прежнему Андрею, запах дорогого парфюма, стильный костюм от кого-то из модных модельеров… А потом этот амбициозный самоуверенный яппи беззащитно улыбнётся:

— Малыш, я ужасно соскучился…

И на мгновение превратится в того молодого человека, который когда-то по кусочкам собрал мой разбившийся в катастрофе мир. Разумеется, я не смогу прогнать его. В ресторане он жестом фокусника достанет обручальное кольцо стоимостью в четыре моих зарплаты… И жизнь вновь понесётся по накатанной колее. Безнадёжно. Бессмысленно. Беспросветно.

Видение было таким ярким, что я практически выпала из реальности и не сразу обратила внимание на странные маневры одного из многочисленных дальнобойщиков, спешащих в Питер. Вернее, поначалу они мне не показались странными: ну, подумаешь, выехал на встречку — может, на обгон пошёл или препятствие объезжает. Но расстояние между нами неуклонно сокращалось, а водитель и не думал возвращаться в свой поток. Я машинально вдавила неработающий клаксон — тишина. Отчаянно замигала фарами — никакого эффекта. Когда до грузовика оставалось около десятка метров, я резко вывернула руль влево. Вправо не рискнула: лес подступал почти вплотную к дороге, к тому же спятившая фура продолжала смещаться к правой обочине, а перед следующей машиной, по моим прикидкам, должна быть приличная «дырка», в которую я надеялась проскочить. Взвизгнули покрышки, в глаза ударил слепящий свет, крик царапнул горло — на меня неслась другая фура. У меня была в запасе ещё доля секунды — наверное, я успела бы уйти на левую обочину, пусть в кювет, в дерево, принять удар по касательной — всё-таки это был шанс выжить. Но я застыла, вцепившись в руль побелевшими пальцами. Возникший из пустоты грузовик странным образом и подтверждал, и опровергал мои недавние размышления. Что это — шанс выбраться из замкнутого круга или очередная ловушка неотвратимой судьбы?… Я так и не успела додумать эту мысль. Всё произошло почти мгновенно. Подушка безопасности не сработала, да и вряд ли она спасла бы меня при лобовом столкновении на такой скорости…

В самый последний момент, уже выпадая из безграничной боли в милосердную небыль, я снова увидела пронзительно синие глаза, в которых полыхала мольба и надежда: «Ты нужна мне…»