Несколько дней между Рождеством и Новым годом тянулись очень медленно. Для остальных же они пронеслись незаметно. Слуги суетились, завершая приготовления к новогоднему приему. Нужно было открыть и проветрить каждую спальню, а оставшиеся гости, как сообщила Мерри, разместятся в небольшой гостинице неподалеку.
– Да этот дом никогда такую прорву народа не видывал, – беспокоилась она, придя ко мне за подносом после утреннего чая. – Очень надеюсь, что пол в бальном зале выдержит. Насколько я знаю, его даже ни разу не опробовали. А миссис Дейтон не знает, в раю она или в аду – в кои-то веки купили все самое лучшее, денег не жалели. Но и работы у нее теперь выше крыши! Даже будет некоторые десерты золотыми листочками украшать.
– О нет, – удивилась я. – Золото же не едят!
– Ну выглядит-то точно как золото. Тончайшее, словно папиросная бумага. Нужно очень-очень бережно накладывать сверху.
– Что за расточительство, – вздохнула я.
– А как ты думаешь, оно… э-э-э… выходит с другой стороны?
– Фу, Мерри, не после завтрака же! И понятия не имею. Зачем Стэплфорду все это нужно?
– Сумасброд, – пожала плечами Мерри. – Кстати, об этом. Риченда уже купила тебе бальное платье? – лукаво подмигнула она.
Я скорчила гримасу в ответ.
– Ричард запретил мне появляться на вечере, так что ей и не пришлось – и слава богу.
– Да, невзлюбил он тебя.
– Это взаимно, – заверила ее я. – Не могу дождаться, когда мы наконец уедем. – Позже я еще пожалею об этом поспешном заявлении.
Мерри выглядела задетой.
– А я была рада, что ты вернулась.
– Мне тоже приятно, что мы снова можем видеться. Может, когда Риченда выйдет замуж, вы с Мерритом могли бы перейти на работу к Мюллеру?
– Я поверю в эту свадьбу, только когда увижу кольца на пальцах у обоих, – отмахнулась Мерри. – Ты знаешь, что газеты окрестили ее «роковой невестой»?
– Ни в одной из моих газет такого не упоминалось.
– Ну, если эта свадьба не состоится, даже твои светские газетки ее так назовут, – ехидно заявила Мерри и убежала.
Ричард был решительно настроен отрицать мое существование, и, вероятно, я должна была чувствовать обиду, но, сказать по правде, меня это не волновало. Я могла проводить время с Бертрамом и видела Риченду реже, чем в поместье Мюллера, что стало большим облегчением. Я даже задумалась, а оставит ли она меня своей компаньонкой. Мне нужна была эта работа, но четырнадцать или больше часов в день с Ричендой оказывали на разум отупляющее воздействие. Я знала, что ее интересовало суфражистское движение, судьба падших женщин и даже распространившееся увлечение духовными практиками, но, похоже, это все осталось в прошлом. Временами она бывала даже остроумной, но в последнее время решила стать хорошей женой и настоящей светской леди. А женщине, даже если она леди, не пристало быть умной, как сказала бы матушка. «Ум девушке нужен не больше, чем пара копыт» – любимая ее фраза. Судя по всему, Риченда собиралась последовать примеру и от использования ума отказаться. Теперь она говорила только «Ганс этим займется» или «Ганс скажет, что с этим сделать». Я очень уважала мистера Ганса Мюллера, но из-за этого желания стать идеальной женой Риченда стала скучной и утомительной. С другой стороны, в их семье произошло столько убийств и скандалов, какое я имею право досадовать, что Риченде хочется нормальной жизни?
Ох. Придется это признать. Мне было скучно. Господь свидетель, я не хотела снова наткнуться на мертвеца, но немного волнения или требующая решения загадка были бы очень кстати. И снова позже я пожалею об этих словах: «Будь осторожен со своими желаниями».
Наступил канун Нового года. У меня была припасена хорошая книжка, камин растоплен на славу. Мне удалось убедить Риченду не надевать ярко-желтую ленту для волос к платью в сине-малиновую клеточку – наряд и сам по себе достаточно эпатажный, и я порадовалась, что Ганс не смог приехать. Все-таки есть предел терпению помолвленного мужчины, потом его ничто не удержит от переселения на континент. Без ленты такое платье говорило о необычном вкусе его обладательницы, но хотя бы уже не угрожало пищеварительному процессу гостей. Я также последовала совету Бертрама запереть дверь, поэтому в целом чувствовала себя спокойно и уверенно. Мне принесли ранний ужин, так что до самого утра первого января можно было никого не видеть.
Я как раз добралась до захватывающей сцены в романе: героиня одной рукой цеплялась за уступ, помощи ждать было неоткуда, и вдруг кто-то постучался ко мне. Часы показывали десять вечера. Ужин давно закончился, и приглашенные, похоже, рыскали по дому в поисках освежающих напитков. Так что я проигнорировала звук. Но незваный гость отличался настойчивостью. Стук стал громче.
– Боюсь, вы ошиблись комнатой, сэр, – отозвалась я. Вряд ли даже снедаемая любопытством женщина будет ломиться в запертую спальню.
– Откройте, Эфимия.
Голос звучал приглушенно, и обладателя его было не различить.
– Уходите, – коротко посоветовала я.
– Ну же, мисс Мартинс, – громко позвал голос.
Подскочив на кровати, я бросилась к двери и распахнула ее. Никто в этом доме не должен знать моего настоящего имени.
На пороге, прислонившись к косяку, стоял лорд Милфорд, также известный как Фицрой.
– Вы, – процедила я так холодно, как только смогла. Милфорд-Фицрой служил правительству Его Величества и занимался решением деликатных политических вопросов. Он знал и мое настоящее имя, и моего дедушку графа. И как профессионал он же не может быть настолько глуп, чтобы кричать мое имя при всех. Так я ему и сказала.
– Я не пьян, Эфимия, – усмехнулся он. – Мне нужно было привлечь ваше внимание.
– Вам это удалось – но ненадолго.
– Не надо так, Эфимия. Наденьте вечернее платье. Вы пойдете со мной в зал.
– Лорд Стэплфорд меня не приглашал.
– Лорд Стэплфорд может катиться к чертям, – благожелательно улыбнулся Фицрой. – Вы будете со мной.
– И почему же я должна согласиться? – язвительно осведомилась я.
– Потому что я должен кое о чем вас попросить. И не говорите, что у вас нет платья. По моей информации, то, что вы носили в поместье Мюллера, прекрасно подойдет. – Фицрой усмехнулся еще шире и выразительно поднял бровь. – Я знаю вас, Эфимия. Только ради меня вы вниз не спуститесь. Зато ради возможности потанцевать с вашим обожаемым Бертрамом…
– Как вы… – попробовала возразить я, но Фицрой невозмутимо продолжил:
– Но главным образом вы согласитесь, потому что умираете от скуки, а я могу предложить вам небольшое приключение.
Наши глаза встретились, и я выдержала его взгляд около минуты, но потом все же вздохнула.
– Хорошо-хорошо.
– Отлично. – Фицрой уже сделал шаг, чтобы войти в комнату, но я уперлась рукой ему в грудь.
– Вы можете подождать снаружи.
– Ну вот, все испортили, – посетовал он, но остался за дверью, нагло, хоть и мелодично насвистывая. Я торопливо надела платье и сделала прическу.
За все время, проведенное в Стэплфорд-холле, я ни разу не видела, чтобы бальный зал открывали. Огромный, просторный, весь в зеркалах и с портретами менестрелей на стенах с шелковыми обоями цвета шампанского, он находился в самой восточной части южного крыла. Расставленные вдоль короткой стены столы ломились от угощений, у каждого стояли слуги. Под громко звучащую музыку кружился цветистый сонм гостей, и в воздухе уже ощущался запах пота от разгоряченных танцем тел.
Мое появление под руку с Фицроем не осталось незамеченным. Имена вновь прибывших, к счастью, уже не объявляли, но Фицрой помедлил на пороге, обратив на себя внимание. Я знала, что платье мне к лицу, и могла быть уверена, что никто, кроме Бертрама и Риченды, не узнает меня в нем.
Никогда еще я не была так близко к публичному скандалу: Фицрой явился на бал с таинственной привлекательной незнакомкой, но при этом никакая карета к поместью не подъезжала. Я разглядела в толпе нахмуренное лицо Бертрама.
Фицрой, должно быть, тоже его увидел, так как подвел меня к Бертраму и вложил мою руку в его ладонь. Музыканты заиграли старомодный вальс. К счастью, матушка позаботилась о том, чтобы я научилась танцевать. А вот родители Бертрама явно не считали это умение таким важным. Хотя, должна признать, что ощущать касания рук Бертрама было непривычно, и танцевала я не так грациозно, как хотела бы матушка.
– Какого дьявола ты здесь делаешь? – прошипел Бертрам мне на ухо.
– А вы, похоже, не владеете искусством вежливой беседы во время танца, – подразнила я Бертрама. Он, покраснев, нахмурился еще сильнее, хотя я думала, что дальше некуда. Тут я с изумлением и ужасом заметила намечающиеся баки, и довольно широкие. – Вы же не собираетесь отрастить бороду?
– А почему бы и нет? – раздраженно бросил он. – Она придаст мне солидности.
– Это кто же вам такое сказал? – искренне удивилась я.
– Какая разница! – Бертрам покраснел еще гуще. – А как тебя прикажешь понимать, ты же знаешь, что твое появление только разозлит Ричарда! Он вышвырнет тебя из дома!
– Сомневаюсь. Он не захочет расстраивать Риченду. И к тому же вы когда-нибудь пробовали сказать «нет» Фицрою?
– Так вот что он имел в виду! – прорычал Бертрам, со всей силы наступив мне на ногу. – Я этого не потерплю!
– Чего?
– У него какое-то поручение для меня, ради безопасности нации или какой-то подобный вздор. Когда я не согласился, сказал, что если бы я знал, кто еще входит в его планы, то изменил бы мнение. А потом исчез и привел тебя!
Сердце забилось быстрее, в груди появилось престранное ощущение лопающихся пузырьков. Нам с Бертрамом пришлось подписать правительственный акт о неразглашении, так что Фицрой, вероятно, приготовил для нас какое-то секретное задание. «Не слишком опасное, – решила я, – так как мы в его глазах были просто обычными мирными гражданами».
– А он объяснил, что именно?
– Нет, – коротко ответил Бертрам.
– Что бы это ни было, все лучше, чем оставаться здесь.
– Но тебя могли застрелить! – воскликнул Бертрам, имея в виду события, которые я описала в дневнике «Смерть на охоте».
– Насколько я помню, именно Фицрой и не дал меня застрелить!
– И Маклеод. Фицрой и о нем не забыл. Он вернулся, знаешь? – Бертрам, неумело покружив, повернул меня в другую сторону, заставив встретиться взглядом с дворецким Стэплфордов, Рори Маклеодом, мужчиной, которого я когда-то считала любовью всей жизни, пока он не отказался от меня. Он стоял за столом, в форме дворецкого, которая так ему шла, и с сердитым выражением наблюдал за нашим с Бертрамом танцем.
Похоже, жизнь снова станет интересной. Ну что ж, я сама этого хотела, разве нет?