Снабженец

Глава 11

Борзые по зайцу оказались действительно борзыми. Не только под арапники егерей косых без устали загоняли, но и сами их давили мимоходом. Набили мы зайцев в степи так, что можно было два дня весь народ кормить. Причем каждому доставались в натуре задние лапки в тушёном виде с морковкой в сметане, а передняя часть тушки шла на первое блюдо. Оставалось еще и на пирожки с зайчатиной. И собачкам обрезки разные в корм достанутся.

Настоящая псовая охота она без ружейная. Тут или арапником с седла зверя бьют. Либо петлей ловят.

- И волка также арапником бьёшь? – спросил я Сосипатора на обратном пути.

Сам я в охоте не отличился. Так прогулялся верхом за компанию. Хотя азарт и захватывал, но умения у меня никакого не было. Так что подаренный мне Барановым плетёный арапник оказался бесполезным. Всему учиться надо.

- Нет, – внушительно поучал меня Сосипатор. – Волка борзые вдвоём за уши берут, задирая ему голову в небо, пока третья отвлекает. Вот тут то серому шею струной и захлёстываешь. Против трёх борзых волк не боец. Хорошо, что борзых с собой от царя забрали. Всё патрон экономится. Ну, и удовольствие от самой охоты намного большее, чем зайца дробью фаршировать.

- А куда нам столько шкурок девать? - посмотрел я на телегу, полную битых зайцев.

- Хоть на шапку, хоть на поршни, хоть на душегрейку. Но весенняя шкурка у русаков так себе. Зайца на мех снежной зимой бить надо. Когда он беляк.

Баранов ехал впереди всей кавалькады в окружении борзых. Очень гордый работой своих питомцев. В нашем разговоре участия не принимал. Ехал, что-то себе под нос напевая.

Всего у нас шесть русских псовых борзых – две сворки. Но в охоте принимали участи только пять собак. Одну суку – щенную, оставили в вольере. Скоро у нас борзые щенки появятся. Только взятки ими давать некому.

А ведь кроме зайцев в степи я лис-огнёвок видел. На них также с борзыми охотятся.

В ««колхозе»» белорусы занимались своим прямым делом – заканчивали бетонировать площадку под сборный ангар из профнастила. Вывели площадку ««под ноль»», осталось только дождаться, пока бетон схватиться окончательно. На археологические опасения Тарабрина я наплевал. Не живет бетон сорок тысяч лет. А на наш век хватит.

Ангар в разобранном виде я привёз уже давно, только вот до него всё руки не доходили. То лесоповал, то бани собирали из кедрового домокомплекта ХХI века, то пахота с косьбой. Везде знающие и работящие белорусы были нарасхват. И это им нравилось. Особенно то уважение, что питали к ним крестьяне.

- Командир, нам помощники нужны в монтаже ангара, - обратился ко мне Ян Колбас. – Мало нас для такой работы.

- Бери народ, сколько нужно, - разрешил я.

- Тут такое дело, командир, - слегка замялся Ян, - что местные мужики больше нам мешать будут, чем помогать. Я слышал, что матросы какие-то на нас вышли. Им, по крайней мере, не надо каждому рассказывать, что есть болт с гайкой и как их надо закручивать и контрить. И чем.

Резонное замечание. У меня на этот ангар большие планы, в которые не входило то, что ангар вдруг начнёт разваливаться от плохо закрученных болтов. Или ветром с него начнёт крышу срывать.

Вот и форсирую брод на ««форде»» с нагрузкой кузова битыми зайцами, луком и мешком свежего хлеба. В сторону Казантипа. К лагерю краснофлотцев.

К моему удовольствию политрука в лагере не было – не хотелось мне лишний раз с ним идеологические споры вести. Он вторую часть матросов на Азов мыться-стираться повёл. И себя самого в порядок приводить.

А вот боцман был на месте.

- Вы же не поставили нас на довольствие, - многозначительно хмыкнул мичман, расписываясь у меня в тетрадке за полученные продукты и передавая мешки баталёру. – Откуда тогда это всё?

Матрос перетащил продукты в палатку-склад, в которой были сделаны стеллажи из корявых палок, набранных по округе. Кухню из палатки перетащили на улицу под камышовый навес.

- Это не продуктовое довольствие, - ответил я. – Это некоторый аванс.

- Хлеб. М-м-м-м-м… - сладострастно простонал Никанорыч, втягивая ноздрями запах свежеиспечённой буханки. – Дней десять хлеба не видели. Вот за это вам отдельное спасибо.

- Это еще не всё, если согласитесь на разовую работу, то потом ещё жратвы подбросим.

- Что делать надо? Про соль я уже слышал, - изобразил мичман внимание.

- Ангар металлический собрать из готового комплекта. Схема сборки и чертежи есть. Нужны только люди, которые болты крутить умеют и консоль от балки отличают. Чертёж-схему самостоятельно понять смогут. Тут мне политическая сознательность ваших матросиков по барабану. Главное, чтобы работящие были и грамотные. Мотористы, к примеру. Обедом их кормим у нас, а на завтрак и ужин выдадим пайком.

- А до вас отсюда туда и обратно каждый день пёхом? – проявил мичман скепсис.

- Фуру пришлю пароконную. Крытую.

Раскрыл портсигар и угостил мичмана папиросой.

- А остальные как? – спросил Никанорыч, с удовольствием затягиваясь ароматным египетским дымом.

Я расстелил на коленях схему от Жмурова. Привлёк к ней внимание.

- Если дамбу будут строить на испарителе и в ней простейший шлюз для пропуска воды из дубовых досок сладят, то тогда действительно всех на довольствие поставим по уставному рациону. Но это уже пусть у политрука голова болит. Вас лично я в ««колхоз»» бригадиром монтажников заберу.

- Табак будет?

- Будет.

- Картошечки бы еще и макарон. Мясорубка бы не помешала.

- И губы закатывательный станок, - продолжил я под смех мичмана. – У меня колхоз, а не спецраспределитель ОГПУ. И не забудьте, шкурки заячьи выделать, а то егеря откажутся вам мясо добывать. Шкурки у нас – это их ясак. Они у нас не только мясо промышляют, еще и леопардов в ближнем лесу истребляют. А насчёт картошки… Посевной материал найдём. Пару соток земли сами возле лагеря лопатами взрыхлите – вот и будете с молодой картошкой.

- Когда то будет… - протянул мичман.

- Главное, чтобы не выкапывали корнеплод на следующий день после посадки, - улыбнулся я.

- Зачем? – удивился боцман.

- Потому сто осень кусить хотитця, - передразнил я китайца из анекдота.

Дождались политрука, который с кислой мордой дал разрешение на отбор монтажников. А по поводу дамбы заявил, что без ««прозодежды»» они такую работу делать не будут. У них формы только один комплект, так что нечего ее окончательно трепать. Согласился, значит. Не совсем безнадёжный.

- Будет вам спецодежда, - обещал я. – Размеры мне перепиши, вырвал я ему листок из тетради.

- Питание и табачное довольствие по флотской норме, - давил из меня Митрофанов все возможные ништяки.

- Нет у нас флотских складов, - парировал я. – Но хуже моих крестьян вы питаться не будете. Табак только курящим матросам я дам, по заранее составленному списку. Рынка тут в наличии нет, менять на что-либо табак некурящим будет негде. Разве что, в утешение, им сахару двойную норму можно выделить.

- И патронов дайте, - не унимался политрук.

- Нет у нас ваших патронов, - соврал я. – А наши вам не подходят.

- И главное, - Митрофанов сделал торжественную паузу. – Когда нас вернут обратно на войну? Мы не дезертиры.

- Над этим работают, – ответил я. – На мышках проверяют такую возможность. Точнее на свиньях.

- Почему на свиньях? - возмутился Митрофанов.

- Потому, что свинья наиболее близкий к человеку организм, после обезьяны, - пояснил я простую биологическую премудрость.

- Некоторые даже ближе, - захохотал Никанорыч.

Как на любой шабашке работали у нас мужики весь световой день и без выходных. С явлением в ««колхозе»» отца Онуфрия у нас появились воскресенья. Выходной день. Праздник. Религиозный. Это как в армии. Воскресенье – вечный праздник… спортивный. Но смысл один - не дать народу много бездельного времени на разные глупые думки и глупые поступки, вытекающие из этих думок. А отпускать мужиков в лес гулять, так там леопарды.

У нас, пока храма нет, божественная литургия проходит под открытым небом на месте будущего конного манежа. Хорошо еще палкой никого на службу не гонят. Крестьяне сами на нее идут с радостью. А мы – пришельцы, припёрлись из любопытства. В основном послушать хоровое пение на службе. Красивое оно тут. Завораживающее. Хоть какая-то культурная программа для нас, привыкших музыку слышать каждый день из любого утюга.

Детдомовцам приказано было Онуфрием готовиться к венчанию, чем ввели девчушку Настю, моментом накрывшуюся оголтелым синдромом невесты, в тихую истерику. Ведь не просто так было приказано, а при всем честном народе во время проповеди после службы огласили. И срока дали всего неделю.

Олег прибежал ко мне в хозблок с выпученными глазами.

- Дайте аванс!

- Тебе сколько? – удивился я.

- Тысячу. Долларов, - выдохнул парень с решимостью.

- А где ты ее тратить собрался? – прибавил я в голос ехидства.

- Ну-у-у-у-у-у… - опешил наш хлебопёк. Видимо этот вопрос он никак не проработал. – Что же делать? Меня же Настя загрызёт.

По его виду в реальность такого будущего можно было поверить.

- А что нужно? – интересуюсь, скорее из прикола, чем из незнания проблемы.

- Платье, фату, туфли, – влезла в хозблок симпатичная головка Насти. – И цветы! Без колец так и быть – обойдёмся.

- Фату? – удивился я.

- Фату, фату, как положено, – настаивала девушка.

- Проходи, садись, - приказал я. – И ты садись, только дверь закрой.

Когда жених с невестой уселись, я налил им по полстакана кагору, отлив из бочонка Онуфрия. Для снятия напряжения и излишнего возбуждения.

- Видно вы, ребята, так и не поняли, куда попали, - сказал я, когда они опустошили стаканчики. – Жить в обществе и быть свободным от общества нельзя. Это еще Ленин сказал.

- Я и так шаровары под юбку одеваю, - надула губки Настя. – Что они еще от меня хотят? Паранджу надеть? Это мой день! И я хочу на нём быть красивой.

- Хорошо, - согласился я и кинул на стол десять 100-долларовых купюр. – Дам еще иголку и нитку. Шей себе из них платье.

И отвернулся к окну.

В окно было видно, как наш полковой козёл... То есть не полковой, а заводской козёл, изогнувшись и приподняв заднюю ногу, мочился себе на бороду. Лошади боятся ласок. Ласки бояться запахов козла. Для чего козлов и держат в конюшнях. Вот наш Бяша и работает козлом. Запах на себе обновляет.

- Но вы же, что-то привозите сюда из других мест, - робко прощупывал почву Олег.

- Увы… - ответил я. - Время и место в кузовах машин занято производственными нуждами и распланировано вперед.

Вот не хватало мне еще в других временах по магазинам бегать по частным заказам. И так времени ни на что не хватает, а тут и вовсе жить будет некогда. Но одна светлая мысль меня всё же посетила.

- А вообще собирайтесь. Только хлеба на два дня напеките заранее.

Думаете, я их в Америку повез? Щаз!!! Три раза. Перегнал я наших брачующихся через девятнадцатый век в Тамань тарабринскую. К поезду. И сдал на руки Василисе.

Жена сразу поняла, что от неё требуется, и выгнала нас с Олегом на улицу, оставив у себя Настю.

А мы взяли ружья и поехали охотиться на фазанов.

Путь бабы сами меж собой договариваются. Быстрее получится.

Птичек не добыли. Оставшееся время загружали ««форд»» мукой из теплушек, что зимой еще затаривали из будущего. Я заказал на свадьбу побаловать народ белым хлебом, ситным, чтобы запомнился праздник. Хлебодара женим, не абы кого. А так, ежедневно, как и на всем юге СССР, у нас пекли серый хлеб из сурожи – смеси пшеницы с рожью, что Тарабрин поставлял нам с того берега.

А бабы наши всё это время увлечённо совещались. На робкие попытки влезть в этот процесс рычали на нас тигрицами.

Оставили женщин в покое и рванули, после разгрузки муки на складе колхоза, в самостийную Украину 2002 года. К знакомым прапорщикам, у которых просто за бесценок взяли комплекты ОЗК – морячкам в рапе озёрной работать. И форму образца 1944 года, что с какого-то бодуна на этом мобилизационном складе оказалась, набрали по предоставленным политруком размерам. Кирзовые сапоги солдатские. Приказ переодеть морскую пехоту в зелёное обмундирование к сентябрю 1941 уже вышел. К форме пришлись к месту ватные жилеты и сами ватники – они в горах Крыма будут удобнее шинелей. Плащ-палатки. Шапки-ушанки солдатские из меха чебурашки.

Ремни не брали. Моряки свои пряжки с якорем ни за что не отдадут.

Подумал, что если действительно Тарабрин найдёт способ отправить краснофлотцев на Великую Отечественную войну, то гимнастёрки образца 1941 года придется им заказывать в своём ««осевом времени»» у реконструкторов. Но и те, что уже взяли, сойдут пока им за рабочую робу.

Заехали в пару приличных магазинчиков, торгующих польским и китайским шмотьём. Рынки проигнорировали – на них продавали полный отстой, хоть и дёшево. Взяли для Олега бежевую польскую тройку с голубоватой рубашкой и синим шелковым галстуком. И туфли.

Туфли для Насти Олег намылился покупать на шестисантиметровой шпильке.

- И на каждом шагу будешь ее вытаскивать из грунта? – усмехнулся я. - Асфальта у нас в колхозе нет. И долго еще не будет. Бери вот эти туфельки – на широком каблуке. Всё равно долго не проживут. Ни те, ни эти. Ширпотреб. Лучше шаль невесте купи. Замужняя женщина у нас в трёх платках ходит.

- А фата? – глаза шальные у жениха.

Вот далась им эта фата.

- Ты что невинную девушку за собой берёшь? – спросил я. - И утром всем окровавленную простыню показывать будешь? Тут всего четыре категории женщин: невинная девушка, замужняя баба, честная вдова и блядь. Выбирай для Насти любую категорию. Иначе за тебя выберут.

- А кто тогда Настя? – чувствуется, над этим вопросом наш хлебодар вообще не задумывался. Хлеб печёт Олег хорошо, а вот думалка у него не разработана. Тяжелое детство, деревянные игрушки…

Пришлось пояснять.

- Замужняя баба она, только невенчанная по причине отсутствия у нас ранее в колхозе попа. Так что никакой фаты, а то мужики засмеют. А вот косынку красивую вынь, да положь. Вон там, видишь, продают польские косынки шелковые – закос под Францию. Иди, выбирай. Да не одну. А вместо фаты сплетёшь ей венок из полевых цветов.

Несмотря все проводниковские омоложения при каждом переходе по темпоральной ткани, я здорово устаю. Возраст, наверное, сказывается. Как же Тарабрин выдерживает такие нагрузки? Он вообще меня на сто лет старше. Или он в такую жизнь давно втянулся?

Если бы не игры со временем, то я такую жизнь и не выдержал. Скопытился бы на бегу. А так возвращаюсь в колхоз хоть немного отдохнувшим.

Стал понимать всю трагедию молодящихся баб. Тащить на загривке заморочки двух возрастов разом – непосильный труд.

Оттягивался душой, только пребывая в своём ««осевом времени»». Отмывался. Отстирывался в стиральном автомате с хорошими порошками. Отсыпался. Торчал в интернете. Читал. Общался с немногими оставшимися приятелями - такими же стариками, как и я. Так и то полноценного общения уже не получалось. Нормально выпить – так полкило на рыло. А на полкило у них уже здоровья не хватает.

Но и их с каждым годом становится все меньше и меньше. Стали уходить из жизни приятели поколением моложе – пятидесятилетние. Даже завёл дома автоответчик, чтобы очередные похороны не пропустить. Союз журналистов официально своего члена о таком оповещает.

Внесли меня в толстый том ««Энциклопедии журналистов ХХ века. Люди и судьбы»», как Ковальского. Вот я уже и в своей жизни динозавр. Хотя вся энциклопедическая статья обо мне со спичечный коробок размером.

Со средним возрастом моих современников у меня никаких дел нет. А нет дел – нет и интереса друг к другу.

Молодежь современную я откровенно не понимаю. Потому и будущее меня мало интересует. Его сделает то поколение, которое я не понимаю, а продолжит поколение, которого уже они понимать не будут. Мне с моими мужиками из ««Неандерталя»» как-то понятнее и комфортнее. Без оцифровки жизни.

Провёл ревизию своего архива. У каждого журналиста такой наблюдается. У кого больше, у кого меньше накопилось всякого бумажного хлама. У меня еще мои литературные потуги молодости зачем-то хранятся. Раньше люди еще письма берегли как вещественные доказательства невещественных отношений. Некоторые удостаивались даже после смерти публикации этих писем, как лейтенант Шмидт, к примеру. Вон у Пушкина письма составляют половину объема собрания сочинений. Но с появлением телефона и – особенно, - электронной почты актуальность хранения таких бумаг отпала сама собой. И я не Шмидт, тем более не Пушкин. Кто сейчас помнит даже знаменитых журналистов прошлых десятилетий? Не надо себе льстить. Журналист – это бабочка эфемерида.

Сижу в дворике своего хозблока у костерка. Рядом бутылка ««шустовского»», любимые папиросы, энциклопедия и коробки с архивом. Проглядываю свои прежние литературные потуги, вспоминая, что меня толкнуло в своё время к этим записям и… в огонь.

Вот этот рассказик я даже пытался протолкнуть в журналы. Не вышло. «Мелкотемье», как сказали. Сейчас, отказывая в публикации, говорят: «неформат». Но суть не изменилась. Тебя просто послали…

В огонь.

Рюмочку накатим за упокой. Правильно сказали. Не литература это.

И эту недописанную повесть тоже в огонь.

На запах шустовского припёрся Жмуров.

- Что за аутодафе ты тут устроил?

- Выпить хочешь? – ответил я как заправский одессит.

- Когда это я от хорошей выпивки отказывался? - сел мой инженер на землю у костра.

- Тогда выпей за упокой успешного карьерного журналиста и никакого литератора Яна Ковальского, - предложил я, наливая ему в свой же стакан и ставя его на том энциклопедии. Только горбушки черняжки не хватало положить на стакан на этом постаменте.

Дождавшись, пока он выпьет, спросил.

- Чем занят?

- Храм проектирую, - охотно откликнулся Жмуров. - Онуфрий ходит каждый день, проверяет. Заодно душеспасительные беседы со мной ведёт. Всё сокрушается, что колоколов не будет. Тут они только в соборном храме в Темрюке есть. Остальные обрезком рельса благовест играют. Или набат…

- Колокола не проблема, - отмахнулся я, закуривая. – Литейка на ЗиЛе давно этим промышляет. Еще с девяностых. Хорошие колокола льют. Из правильного металла и правильной геометрии. Акустика такая, раньше так не умели. Всё по науке. Так что колокола будут – проектируй колокольню. Только не с Ивана Великого. Скромнее надо быть.

И бросил в костёр очередную партию бумаг. Огонь охотно пожирал подношение. А еще утверждают, что рукописи не горят. Но они даже из интернета исчезают вместе с сайтами, которые перестают поддерживать.

- Тогда лучше за основу взять не храм Покрова-на-Нерли, - продолжил свою мысль инженер, - а шатровую церковь Вознесения в Коломенском. Там под шатром и колокольню разместить. Кольцом. Или вторым этажом над царским крыльцом. И с луковкой мудрить не придётся. В любом случае мне надо своими глазами нашу каменоломню осмотреть. Заодно глянуть, не выйдет ли у нас там блоки вырубить для шлюза на озёрном испарителе.

В лице моего инженера появляется некая одухотворённость, когда он говорит о проектируемом храме. Нравится ему это дело. Хотя он и индифферентен к любой религии, как я знаю.

- Что для этого требуется? – спрашиваю, заранее прикидывая, куда придётся мне скататься за потребным.

- Буры и шашки аммональные для горнопроходческих работ.

- Пороховые не пойдут? – вспомнил я разговоры со спецами в Америке. – Типа тех, которыми мы пни рвали на просеке.

- Надо пробовать, - поднялся Жмуров. – Известняк на пласты можно и деревянными клиньями рвать. Подобрать только дерево, которое хорошо разбухает. Инструмент еще по камню нужен. А то так мы все пилы лесные загубим.

- Пиши заявку, - бросил я в огонь еще пачку своего прошлого.

Гори оно всё огнём.

Пока лесоповал да стройка, сенокос да пахота всё шло своим чередом и не требовало моего особого вмешательства. Начальные люди колхоза сами знали, что и как делать. А вот как пошли огородные работы с прополкой сорняков – так мужики и взвыли от ««бабьей работы»». Делают её, понимают, что свой же харч растят, но воют и жалуются ежедневно. Огород у нас большой.

Дошло до того, что в наряд на каменоломню в драку – кто туда поедет на тяжёлую работу камни вручную ворочать.

Сел думать. У меня здесь только треть мужиков женатых. Остальным надо не только баб обеспечить для женской работы, но и жен им найти. А народ подобрался не простой. В станицах им невест не нашлось и это для меня разведпризнак. Артелью они нормально работают – там не забалуешь. Мигом коллектив воспитательную работу проведёт. Выговорит с занесением не только в грудную клетку, но и под глаз на вид поставит. А вот как они сами по себе хозяева кто СВОЙ хлеб ест? Не всем дано.

Вот только у меня не хутор и не станица, а завод. На заводе нет крестьян – есть сельхозрабочие. А рабочий в хозяйстве не сам по себе, над ним начальник поставлен, им руководить и за него думать. Только тогда и кормежка семей рабочих – уже моя забота. Хозяина.

Да и не все они после заводской стройки у меня останутся. Артель каменщиков точно уедет домой, если постройкой храма не соблазнить. С плотниками проще – им работы тут будет больше. Да и слабину я у них уже нащупал – хороший инструмент из будущего. А я еще их к бондарным работам не склонял. Тары под соль много нужно будет.

Счастье на лицах я тут только у Сосипатора с Барановым вижу. Даже Шишкин всё чем-то недоволен. Конному двору конца краю еще в стройке не видно, а собачий двор уже отстроен. Даже мордашей собачники в деле проверили. Бизона намедни привезли ими затравленного. Один молодой бизончик, а мяса на всех с лихвой. Даже на засолку осталось. Благо соли немного морячки уже собрали на солончаке, пока испаритель не готов.

Шишкину же табуны надо по разным помещениям разводить, иначе жеребцы жестоко драться начинают за маток. Что поделать? Весна. Кобылы в охоту вошли. А готова только одна конюшня. Огороженные поля все засеяны. Вот и пасут один табун по очереди в степи под усиленной охраной. И людьми, и собаками.

Только мерины и остались у нас в работе. Да осликов Тарабрин подкинул, вместе с очередной порцией молочки с того берега. У себя в колхозе коров держать – опять же баб нет.

Щебенку да бутовый камень на плотину уже монстрой да КамАЗом возим. С дурной ручной загрузкой–разгрузкой шаланды. Но и такая работа у мужиков котируется выше огорода.

Привёз из Америки шестидесятых кучу пороховых проходческих зарядов и буры. Пилы и колуны с тёслами для каменных работ.

Откололи взрывом большие пласты известняка. Врезали в них анкеры. И воровайкой погрузили блоки на шаланду. Матросы за стропальщиков хорошо отработали. Умело.

Веду КамАЗ от Аджимушкая к Казантипу и все про баб думаю. Где их брать?

Вариантов несколько.

Двадцать первый век отпадает. Бабы там, мало того, что цивилизацией разбалованные, так еще по меркам моих мужиков чересчур распущенные и с пониженной социальной ответственностью. И детей рожать не хотят. Да, к тому же, еще и нехристи, поклоняющиеся вместо Богородицы шлюхе Мадонне из американского ««Космополитена»». А то и Леди Гаге, что вообще за гранью добра и зла.

Спасённые с белорусских деревень от карателей крестьяне требуют длительной психологической реабилитации и социальной адаптации к местным условиям. А нужен контингент готовый к немедленной эксплуатации. В том числе и семейной. Отец Онуфрий блуда в своей пастве не потерпит.

Остаются татарские и турецкие полоны. Больше на ум ничего не приходит. А это - с боем. Только вот боевиков у меня раз, два и обчёлся. А мне самому убивать никого нельзя. Да и где такой полон искать в Диком поле? Даже если приблизительно дата набега известна. И чтобы там только бабы были репродуктивного возраста, а не старухи с малолетками. И без мужиков.

Даже одну планёрку руководства колхоза этому вопросу посвятил.

Инженер подкинул идею отбить у немцев эшелон с девчатами, угоняемыми в Германию. Но тут, во-первых, надо заранее в ««Неандертале»» кусок железной дороги построить. А во-вторых, та же петрушка с реабилитацией и социализацией, что и со спасаемыми белорусами.

Вопрос с покупкой крепостных закрыл Сосипатор, озвучив нам цены на пригожих молодых и – главное, - непорченых девок на сороковые годы позапрошлого века. Мне в принципе по деньгам, только где доллары поменять на серебро девятнадцатого века в таком количестве? Дороже таких крепостных девок только рекрутская квитанция, цена которой доходит до 800 рублей. Дешевле сразу семьями покупать. Но тут наши мужики в пролёте.

Потом кайфоломовым поработал Мертваго, озвучив карантинные меры для любого нового контингента. Отмыть в бане, выбрить во всех местах, керосином смазать от вшей и каждую особь в обязательном порядке клизьмовать от глистов. А то, что минимум две недели в карантине продержать без контакта с нашими мужиками – это даже не обсуждалось. У той же холеры инкубационный период десять дней.

Мой вопрос: кто лично бабам будет лобок выстригать и клизму ставить повис в воздухе. Чтобы без бунта с их стороны. А то обиженные бабы да в толпе - страшная сила.

Выходило, что по любому надо сначала концлагерь с санпропускником построить, и только потом на промысел выходить.

И одежду новую заготовить заранее с обувью. Старую - та, что была на них, придётся сжечь. Во избежание…

А от ангара пока только скелет вырисовывается. Нет у нас складских помещений в достатке даже для необходимого здесь и сейчас. Всё снабжение с колёс да из других времён.

Не було у бабы клопоту – скупила порося.

Ян Колбас слушал нас, слушал и всё больше мрачнел лицом. Потом разродился.

- Матросы уйдут. Их лагерь останется. Вот туда и людей с моей вески заселить. Они также могут соль работать. Вот вам и карантин, отделённый от колхоза.

- Всё равно баню там строить придётся, - заключил Мертваго.

- И дустом всех обрабатывать, - хмыкнул Шишкин.

- Ищи сначала, командир, пропавший без вести в войну медсанбат, - посоветовал Жмуров. – Всё там тебе в комплекте будет. И врачи, и фельдшеры с медсёстрами, и санитарки, и даже прачки. А раненые бонусом к нашему народонаселению пойдут, когда вылечим. Остальных всех потом.

- А огород? – спросил я о главной проблеме.

- А на огород пусть женатики свои семьи привозят, – продолжил инженер. - Готов им щитовые дачные домики собирать. Это быстро. Без особого шика - шесть на шесть метров. Две комнаты с верандой застеклённой. Тут грунт крепкий. Вспучиваний почвы от морозов не ожидается. Можно просто на бетонные блоки поставить вместо фундамента. И печку в каждый дом чугунную с плитой – для крымской зимы достаточно. Мыться в наши же бани пусть ходят по субботам. По сравнению с мазанками на Тамани - с земляным полом и под соломой – райское жильё будет. Особенно если по железной кровати подарить.

- Майнай, майнай, - кричал Жмуров, стоя по пояс в воде и размахивая руками.

Юшко за манипуляторами воровайки осторожно опускал готовый шлюз на выбранное инженером место.

Матросы в резиновых штанах от ОЗК, торча в воде, подстраховывали крановщика, слегка ворочая на весу тяжеленую конструкцию.

Наконец шлюз встал на место и от него отцепляли стропальные крючья.

- Стоп машина. Вира помалу, - крикнул Жмуров и тросы с крючьями поплыли вверх.

Тут прямо как на строительстве египетских пирамид. Собрали шлюз на каменоломне в Аджимушкае. Скрепили камни стальными скобами и обвязали трехмиллиметровой проволокой. Привезли издалека и установили по месту.

Шлюз представлял собой три блока плотного известняка. Два коротких на одном длинном. Между короткими хорошо отесанными каменюками деревянный подъемный шверт из дуба – широкая двухдюймовая доска в раме из пятидюймового лафета, пазы обильно смазаны нутряным салом бизона.

Закрыли шлюз и природный затон, огороженный плотиной, превращается в испаритель. Надо воды добавить – открыли шлюз. Вручную. Важно, чтобы само озеро не высыхало ниже уровня шлюза. Но Жмуров не зря тут матросиков с рейками по воде два дня гонял – глубины теодолитом промеривал. Встала конструкция как родная. У воровайки вылет стрелы двенадцать метров. Для нас достаточно. Главное, чтобы за три тонны сильно не вылезать в нагрузке.

Потом в ход пошли заранее заготовленные нашими лесорубами дубовые сваи из лафета, между которыми проложим дубовые же доски – ограничитель плотины, чтобы водосток не засыпался материалом с плотины. Краснофлотцы впятером такую сваю забивают в дно. Один держит, четверо сверху синхронно ««бабой»» тюкают. Тяжёлая работа – сваю надо на метр в грунт вколотить, чтобы потом не косила. ««Баба»» - это такая тяжёлая дубовая колода из пня с ручками.

- Мало нас для такой работы. Так еще вы половину личного состава забрали к себе, - выговаривал мне политрук своё недовольство.

Да. Согласен. Мало. Забить надо минимум по восемь свай в четырёх направлениях. А в воде работает всего две бригады набивальщиков свай. В лагере кок остался, но это святое – он ужин на всех готовит. Себя политрук также в святые записал – рукой водитель. Остальные матросы в колхозе ангар ставят во главе с мичманом. Трое в госпитале. Больше рабочих взять неоткуда. Мои мужики к ним в помощь щебень с бутом на каменоломне собирают. Много его там осталось после зимовки мужиков-камнеломов тарабринских. Остальные все при деле.

Руководит в воде работами непосредственно мой инженер. Политруку тут делать совершенно нечего.

- Пошли, лучше, перекурим, - предложил я. – А то смотреть на работающего человека можно долго. И не устать.

В курилке политрук вдруг… Хотя почему вдруг? Я давно этого вопроса от него ожидал. Вдруг он спросил про мои документы. Удивительно только, чего целую неделю телился.

Показал ему свой военный билет офицера запаса. Он у меня еще советского образца с серпасто-молоткастой звездой на каждой странице.

Сверил Митрофанов фотку с оригиналом. Полистал. Почитал.

- Что же вы раньше мне не сказали, что сами из политсостава, товарищ капитан? – с некоторой обидой в голосе политрук вернул мне документ.

- А что бы это поменяло в наших отношениях? – пожал я плечами.

- Многое. – Твёрдо заявил Митрофанов. - Вы же член партии?

- Вступил в конце семидесятых. Работал в ««Правде»», если вам так интересна моя партийная жизнь, - ответил я несколько уклончиво, но и эта информация вызвала уважительный взгляд политрука.

- Когда Сталин умрёт? – огорошил меня Митрофанов неожиданным вопросом.

- В тысяча девятьсот пятьдесят третьем году.

- Долго еще. Это хорошо, - политрук упал внутрь себя. Даже курить позабыл. Папироса в его пальцах погасла.

- Ничего хорошего, - буркнул я. – После него к власти в партии придут скрытые троцкисты и всех врагов народа реабилитируют. Некоторым даже памятники поставят.

- И Троцкого? – округлил глаза политрук.

- Не-е-е-е-ет... – Усмехнулся я. - Троцкий редкое исключение. Он так и останется врагом народа навсегда. А вот троцкисты… они отрекутся от самого Троцкого, но будут продолжать его линию, без его лозунгов. Номенклатура ЦК партии станет воспроизводить сама себя в детях и внуках. Превратится в закрытый правящий класс. Социальные лифты закроются. А дальше вступает в силу исторический закон третьего поколения. Когда осознавшие свое классовое родство и свою чуждость остальному народу внуки пламенных революционеров, их поваров и охранников посчитают, что им мало сторожить общенародную собственность, и они восхотят ею владеть. И сами всё предадут - то, за что их деды умирали. Причем даже не предадут, а продадут. Задёшево. За ««бочку варенья и корзину печенья»». И первым будет внук автора этих строк. Вот так вот. Внуки Мальчишей-Кибальчишей станут Мальчишами-Плохишами.

- Я вам не верю, – зло глянул на меня политрук исподлобья.

- Читайте сами, - я вынул из полевой сумки и передал ему толстый томик.

На зелёной бумвиниловой обложке крупно золотом оттиснуто ««История СССР»». Специально для Митрофанова таскаю, только вот удобного случая не было ему вручить.

- Вы человек грамотный. Сами разберётесь. Кстати, у вас какое образование?

- Десять классов и военно-морское училище в Севастополе. Потом курсы политработников по партийному набору.

- Для своего времени, у вас очень хорошее образование, - констатировал я, бросая окурок в ящик с песком. – Разберётесь. Только если вернётесь обратно, то боюсь, не в пользу вашей карьере будет это знание о будущем. Особенно про ХХ съезд партии.

Василиса у меня всё же большая умница. Повезло мне с женой. Воспитательную работу с девушкой Настей она провела лучше любого комиссара. Мало того, что мозги той промыла в правильном направлении, так еще и обшила ее не пожалев собственных запасов и амортизации ««Зингера»». Но это я ей восполню. Даже с лихвой.

Встречала нас Настя в наряде донской казачки. Как в кино показывали. В голубой приталенной шелковой кофте с баской на стеклянных пуговицах и в синей шерстяной юбке до щиколоток. Шаль богатая на плечах. И ей это к лицу шло.

Олег так даже завис. Считай, по-новой влюбился, что Насте откровенно понравилось.

Женскую моду казачью Василиса уже запустила в народ, вместо привычных балахонистых сарафанов. По дороге я встречал уже такие наряды на местных бабах. Тут главное, что все закрыто и в то же время весьма сексапильно. Фигуру подчёркивает. Взгляд привлекает.

- Люблю тебя, - шепнул я жене на ушко, глядя на целующихся детдомовцев.

- Да ладно, - смущенно улыбнулась Василиса. – Мне самой это приятно было. Скуку развеяло. А то ты редко меня своим присутствием балуешь. Как там Онуфрий?

- Нормально. Сработались. Думал, будет хуже. По воскресеньям богу служит. В будни досочки под иконы строгает для будущего храма. Еду нашу перед трапезой освящает. Да инженера дотошно мучает с проектом церкви. – Доложил я.

- Я другого и не ждала от него. Он самый умный из моих братьев, - откликнулась жена. – Вечером придет его жена с дочками. Они теперь у меня в поезде живут. Ты останешься на ужин? Так повечеряли бы вместе. Познакомились.

- Нет. Поеду. Дел невпроворот, - отказался я. – А то у меня там народ без хлеба останется.

Еще успею познакомиться с родней. Никуда она от меня не убежит.

- Как там с жильём у Онуфрия? – допрашивает меня Василиса в беспокойстве о брате.

- Пока небольшой домик, такой же, как и у меня. А сколько у Онуфрия детей?

Надо же понять, какой домокоплект для нашего священника из будущего тянуть.

- Двое пока. Но дом для него ставь сразу большой. Он на этом не остановится. Приласкала бы я тебя, соскучилась – сил нет. Да нельзя – живот на нос уже полез. Ты уж, милый, потерпи как-нибудь. Я потом свою ласку тебе наверстаю. А пока держи.

Дала мне в руки сверток тряпочный.

Похвалилась.

- Сама вышивала.

Развернул. И чуть не задохнулся от нежности. Белая шелковая косоворотка была вышита по вороту, застёжке, обшлагам и подолу изумительно красиво и богато красными, черными и желтыми нитками в причудливом узоре. С любовью вышито.

Поцеловал жену. Сказал.

- Я ее на свадьбу ребят одену. Как-никак первая свадьба у нас в Крыму. Буду выглядеть торжественно, как посаженному отцу и положено.

- Иди уже, а то я плакать буду, - подтолкнула меня жена к пикапу.

Олег с Настей уже в нем сидели, зажав узелки с обновами в руках. Ждали только меня.

Пацанчик лет десяти от лесорубов прибился к Олеговой полевой хлебопечке. Добровольный помощник, влюбившийся в необычную технику. Пока щепки собирал, убирал территорию летней кухни, таскал воду, выносил помои, колол чурки по размеру для печи, и, открыв рот, слушал Олега, когда тот показывал разные детали агрегата и, объясняя, что к чему и для чего там так хитро устроено.

- Холопа себе завёл, - съехидничал я, увидев такую эксплуатацию детского труда.

- Да он сам… - возмутился моей подколкой Олег. – И не отгонишь. А так парнишка смышлёный, работящий.

Помолчав, добавил несколько мрачно.

- И сирота.

Весомый аргумент для наших детдомовцев.

- Тогда учи себе смену. Не только профессии, но и грамоте, чтобы инструкция по эксплуатации от зубов у него отскакивала. Учи как сына.

Грамоте, правда, стала учить парня Настя. Но муж и жена – одна сатана. Главное, баба ребёнка привечает, жалеет. А бабья жалось пуще любви. Только вот нечастое это явление. Чаще бабы чужих детей зоологически ненавидят, особенно детей мужа от ранних его браков.

А с лесорубами я быстро договорился. Отдать мастеру мальчишку в обучение тут в порядке вещей. Мастеру за то еще и приплачивают обычно. А Олег в глазах мужиков, несмотря на свою молодость, знатный мастер при машине. К тому же - семейный. Возражений от дальней родни мальчика не поступило.

Так что к свадьбе пришли мои хлебодары с приёмышем.

На полях взошли зеленя.

На огороде пришлось ставить пугала, а то птички божии быстро распознали, где для них новая халява приготовлена. Хитрые пугала сработал Баранов, они у него от ветра раскручивались расшугивая пернатых длинными рукавами.

Шишкин обрадовал меня тем, что три кобылы уже жеребые.

Учитывая работу краснофлотцев по сооружению солевого испарителя, можно сказать, что все идет по плану: соль и конный завод. По программе минимум.

Каменщики закончили возводить стены большой конюшни, и перешли к сооружению кузни. Пока только каменной коробки. Кузнеца у нас как такового нет. И это грустно.

На строительстве конюшни их сменили плотники, что закончили строить временный деревянный сеновал. Сено с полей, что сохло в скирдах, уже перевозили осликами в него. Ослик маленький, но арбу с сеном тягает большую, почти как лошадь, а ест меньше коня. Стала понятна их популярность у прижимистых тарабринских мужиков.

Люди Сосипатора разделились на конных пастухов и охотников. Но уменьшение количества последних не сказалось на поставках мяса в артельный котёл. Мордаши уверенно травили туров и бизонов. А у крупных рогатых в туше мяса намного больше, чем у тех же сайгаков, хоть само мясо и несколько грубее. Так что народ сытый.

Идёт жизнь.

И не просто жизнь, а жизнь созидательная.

Москва. 2020 год.

Конец первой книги