Снайпер-2

Глава 9

Веретенников, утирая разбитый нос, увидел эту победную усмешку. Безумная ярость овладела им. Потеряв остатки разума, он вытащил из-за пояса выкидной нож, выбросил лезвие, и метнул его…

Если бы Паша был трезвым, старательно целился, он и то вряд ли мог рассчитывать на такую точность. Видно, сам дьявол направлял его руку, ибо нож попал начфину прямо в глаз.

Так закончилась жизнь Игоря Полякова…

Сам же Паша вовсе не сразу сообразил, что он наделал. Сначала он подскочил к упавшему и ударил его ногой по голове. И только потом почувствовал неладное. Он наклонился, выдернул нож из трупа, а потом замер.

В этот момент на веранду вышел Колян. Он был один, улыбался чему-то своему, но когда увидел то, что произошло на веранде, улыбка сразу сползла с его лица.

Паша оглянулся, заорал что-то неразборчивое, и бросился бежать. Колян подошел к телу начфина, сразу все оценил, и рванул к своей машине.

— Стой, Паша! — кричал он.

Веретенников мчался куда-то в сторону от кафе не помня себя, не чувствуя ног… Но вскоре он обессилел, и почти остановился. Возле него тормознула тонированная «десятка».

— Давай сюда, Паша! — зло закричал Колян, сам вылез из-за руля, обежал автомобиль, затолкал вялого Веретенникова в салон, снова сел за руль и дал газу.

— Коля! Коля! — простонал стремительно трезвеющий Паша, — я что, правда его убил?

— Да, он теперь мертвее — мертвого, — процедил сквозь зубы Колян, уверенно управляя своим автомобилем на довольно скользкой дороге, хотя скорость у него была явно запредельная для городских условий.

— А кто это, Коля? — снова простонал Паша.

— Ты бы раньше узнавал, а потом на перо сажал, а не наоборот. Ты мента завалил. Мало того — начфина. Понял? И что он тебе сделал такого?

— Он меня послал.

Колян промолчал. Честно говоря, он не знал, верить пьяному Веретенникову или нет, да это было уже совершенно неважно.

— Ты соображаешь сейчас? — быстро спросил он. — Понимаешь меня хорошо?

— Да, да, уже понимаю… Блин, какой же я мудак!

— Все правильно, но сейчас не об этом. Сейчас так. Я тебя отвезу к одной бабе. Просто больше некуда. Ты бы заранее сообщил, что ментов валить будешь, я бы хоть подготовился.

В интонациях Коляна очевидно скользил редкостный сарказм.

— Будешь сидеть у этой бабы, пока я не приеду за тобой, — продолжил он. — Или, иначе, как только дам знать. Сидеть будешь тихо и безвылазно. Я уже и так из-за тебя серьезно подставляюсь.

— Я понимаю, — плачущим голосом ответили с заднего сидения.

— Вот — вот, запоминай. Отсидишься, потом в другое место уйдешь. И будешь делать только то, что я скажу.

Показались пятиэтажные дома. Позднее время и мерзкая погода сделали свое дело — на улице не было ни души. Колян выключил фары, и без света загнал свою машину в тень между зданием подстанции и забором детского сада.

— Вперед, Паша, — скомандовал он, и они быстрым шагом нырнули в подъезд.

В нос ударил запах кошек, какой-то кислятины и человеческой мочи. Пара быстро поднялась на третий этаж. Колян позвонил в дверь.

— Если ее нет дома, то я прямо и не знаю, что с тобой делать, — высказал свои опасения вслух Колян.

Паша обмер. Но дверь открыли очень быстро. Правда, по резко изменившемуся лицу женщины было видно, что она ждала кого-то совсем другого.

— Это… ты? — спросила она, разглядев Коляна на лестничной площадке. — Что… случилось?

Голос ее звучал растерянно и испуганно.

— Ты одна дома? — быстро спросил Колян. — Не тормози, у меня очень мало времени.

Женщина внутренне собралась:

— Да, одна.

— Мы зайдем.

Она впустила их, и закрыла за ними дверь. Колян не стал тянуть кота за хвост.

— Оля! За тобой должок. Ты помнишь?

Она кивнула.

— Сделаешь это, и считай, что долг списан. Хорошо?

Она кивнула снова.

— Этот человек поживет у тебя несколько дней, и ни одна живая душа не должна об этом знать. Ни одна! Иначе нам всем будет очень плохо. А ведь у тебя дети. Помнишь?

Оля кивнула, но потом будто что-то вспомнила.

— Тут ко мне мужчина один иногда ходит. Так как я…

— Кто? — спросил Колян. — Говори быстро и правду. Это в твоих интересах.

— Игорь Поляков, — сразу сказала она.

Колян внезапно сам изменился в лице.

— Начфин в ментуре? — спросил он.

Ольга кивнула.

— Ладно, все равно, — ответил Колян, сглотнув. — Он пока не придет, не беспокойся… Все, мне пора. Все все поняли?

Ольга снова кивнула. Белый как мел Веретенников затравленно взглянул на Коляна, и мелко затряс головой.

— И чтобы очень — очень тихо! — сказал на прощание Колян, и рванул вниз по лестнице…

Было даже непонятно, что происходит в комнате, где вдвоем находились Колян и следователь.

По идее, следователь должен был вести допрос, но допрашиваемый выглядел как-то излишне свободно, не испытывая никакого внутреннего напряжения. Если бы Колян закинул ногу на ногу, да еще закурил сигарету, то вообще не было бы понятно, кто кого допрашивает.

Однако некоторую нерешительность следователя легко можно было бы понять, если учесть, что когда-то, (да впрочем, не так уж и давно), они оба учились в одном классе. Мало того, у них с Коляном были прекрасные отношения, и, вполне возможно, если бы не папа — судья, то следователь попал бы не в школу милиции, а в компанию Коляна.

(А если совсем уж честно, то следователь Коляна откровенно побаивался. Гораздо больше, чем возможных санкций со стороны государства. Следователь прекрасно понимал, что репрессии государства обрушатся на его голову только в том случае, если кто-то конкретно будет в этом заинтересован. Такого нажима в пользу покойного Полякова он не ожидал — «подписаться» за него было некому. А вот словить неприятностей от Коляна или его друзей можно было запросто. Очень быстро и чрезвычайно эффективно).

— Так как это все было, Николай! — вежливо спросил он, приготовившись записывать.

— Ну, пиши, — вздохнул Колян. — Я вышел на веранду, увидел труп вашего начфина, увидел Веретенникова. Тот увидел меня. Потом он закричал, и бросился бежать. Я погнался за ним, но не догнал. Вернулся, сел в машину, и поехал его искать — думал, что он будет бежать по дороге. Но нигде его не встретил. Наверное, он побежал по какой-то тропе, в стороне от дороги, в лес. Скорее всего, я так думаю, так оно и было — весь в лесу проще спрятаться.

— Ну, это предположения, — заметил следователь. — Это я писать не буду. Тут нужны только факты… Да, как он вообще попал к тебе за столик?

— Можно подумать, ты сам Веревкина не знаешь, — усмехнулся Колян. — Ты точно так же мог бы попасть за мой столик, если бы я тебя пригласил. Откуда я знал, что он такой дурак, когда нажрется? Мирный же был парень когда-то.

Следователь вздохнул.

— Все понятно, — сказал он. — Тогда у меня, понятное дело, будет такая просьба — как только появится Паша, сообщить.

— Обязательно, — осклабился Колян. — Всенепременно.

Следователь вздохнул. Когда за Коляном закрылась дверь, он вздохнул с облегчением и потер пальцами переносицу.

— Черт! Сообщит он, как же! Он же и прячет — глаз даю! Ох, Колян, Колян!

Первые два дня Паша сидел в комнате, тупо уставившись в стену. Периодически по его лицу текли слезы. Трудно было не понять, что хорошая жизнь для него закончилась навсегда.

Ольга два раза спрашивала его, будет ли он есть, и он два раза отказывался. Кусок не лез ему в горло.

Тем не менее, закон о лечебных свойствах времени сработал и на этот раз. Утром третьего дня Паша попросил чего-нибудь поесть, а потом начал размышлять, как ему жить дальше.

Мысли о своей семье он постарался заблокировать. Это было настолько больно, что можно было бы сойти с ума.

Поэтому мысли должны были быть только деловые.

Разумеется, в первую очередь, нужно было куда-то уехать. И чем дальше, тем лучше. Но без Коляна отъезд был абсолютно невозможен. Требовался новый паспорт, требовались деньги. Ничего из этого у Паши сейчас не было, и достать их самостоятельно он не имел никакой возможности.

Поздно вечером Колян появился сам.

— Давай, собирайся быстро, — проговорил он. — Поедем в другое место. Там будешь жить пока. Здесь очень опасно.

— Почему? — автоматически спросил Паша.

— Ты знаешь, — голос Коляна снизился до свистящего шепота, — что мент, которого ты на днях завалил, был любовником бабы, у которой ты сейчас живешь?

— Ничего себе! — даже для Веретенникова это было слишком.

— Оля баба неплохая. И мне очень сильно обязана. Но тут случай такой… Скользкий. Как бы ей чего в голову не пришло, и она что не учудила. А ты ей каждый день глаза мозолишь.

— Так может она и не знает ничего?

— Ага, точно! Она не дура. Тут вся Максимка гудит. Меня менты вызывали. Твоих уже пару раз на допросы таскали.

В груди у Паши кольнуло. Он представил маму, и ему стало нехорошо. Веретенников сглотнул и потер лоб.

— Да все уже знают, что это сделал ты. Просто пока найти не могут.

Паша прямо посмотрел Коляну в глаза:

— Мне бы денег, и паспорт новый… В бега бы мне податься.

Колян только усмехнулся:

— Я не волшебник. Новый паспорт — это серьезно. И сложно. Такое быстро не делается. С деньгами тоже, знаешь ли… Я тебе их дам, а где потом тебя искать? Деньги заработать надо, брат.

— Я отработаю, — хмуро сказал Веретенников. — Обещаю.

— Разумеется, конечно, — широко ощерился Колян. — А сейчас поедем со мной. Будешь жить там, где скажу, пока все не утихнет. Понял?

— Да, — коротко ответил Паша, и последовал за Коляном…

Ехали они довольно долго. Как Веретенников догадался, они даже пересекли границу района. Потом долго пылили по грунтовке. Наконец, во мраке ночи показались редкие огоньки жилья. Машина свернула совсем на малозаметную тропинку, и через несколько минут остановилась у старого серого забора. Он уныло клонился в сторону улицы.

Дом выглядел еще хуже. Старый, неряшливый, маленький, почти вросший в землю.

Приехавшие зашли во двор. Собаки не было. Колян тихо постучал в чумазое окно. Через несколько секунд дверь открылась. На пороге показался мужичок — такой же потрепанный и невзрачный как его дом.

— Трезвый? — спросил Колян. — Это хорошо!

Они зашли в хату. Пахло омерзительно. Один из углов был заставлен десятками пустых бутылок из-под водки и вина.

— Вот здесь живи, — сказал Колян Паше, — никуда не выходи. Не светись. И не дергайся. Участковый тут тот еще жучара. Но он мне тоже кое-что должен. И к другому райотделу относится, так что на наших ментов ему самому положить… Но ты все равно не светись.

— Сколько мне здесь сидеть? — потерянно спросил Паша.

Все окружающее с каждой минутой все больше и больше его удручало.

— Здесь сидеть — не в камере, — оборвал его Колян. — Столько — сколько надо. Пока я за тобой не приеду. Когда приеду — не знаю…

— И вот еще что, — Колян придал своим словам особый вес. — не вздумай напиваться. С тебя уже одного раза хватит. Ты мне нужен трезвым, понял? Будешь водку жрать, я тебя просто брошу на произвол судьбы. Сам будешь от ментов бегать. Понятно?

Паша посмотрел на Коляна, и понял, что тот совсем не шутит. Это был совсем другой Колян. Тот, которого боялись.

— Я все понял, — кивнул Паша с готовностью, — я все понял. Ни капли, обещаю. И буду сидеть тихо.

Павел Александрович мог бы уже и торжествовать — практически все то, о чем он мечтал, задумывая «Деметру», воплощалось в жизнь.

Несмотря на то, что предприятие искусственно было разбито на несколько частей, в целом оно представляло собой внушительную силу. Большое количество качественных угодий, перешедших к «Деметре» от трех бывших колхозов, свое автотранспортное предприятие, которое не только занималось перевозками внутри компании, но и оказывало услуги на сторону, небольшой элеватор, где хранилось собранное «Деметрой» зерно.

Но даже этим не так сильно гордился Грачев, как тем коллективом управленцев, инженеров и агрономов, который ему удалось собрать. Шутка ли — почти весь агрономический отдел головного офиса состоял из кандидатов и докторов наук.

Благодаря этому начались работы по образованию семеноводческого отдела. Оценив перспективы, учредители поняли, что даже урожаи по сорок — шестьдесят центнер меркнут перед продажами высококачественного семенного материала. А для выращивания такового у них были в данный момент все возможности. Грех не воспользоваться!

Это было во-первых. Во-вторых, главные учредители стали, наконец, получать отдачу от своего труда и вложенных денег. В личное пользование потекли средства, и средства немалые.

Так, Донецков отправил обоих своих сыновей учиться за границу. Бухгалтерши купили по новой квартире каждая. Кудякин, отбив вложения, снова занялся расширением своей торговой сети. Это то, что было у всех на слуху. А на что тратили деньги остальные, Грачев не интересовался. Да и доли у них были небольшие, с основными учредителями не сопоставимые.

Он немного отпустил вожжи управления, стал больше заниматься общими вопросами, и у него неожиданно появилось свободное время.

В данный момент его волновали два вопроса. И какой из них был важнее лично для него, он даже и не знал.

Первая проблема касалась бизнеса. По его жестоким законам фирма не могла остановиться в росте. Она должна была быстро — быстро бежать хотя бы только для того, чтобы оставаться на месте. Остановившиеся быстро улетали назад — как на беговой дорожке.

На данный момент шлагбаумом для развития «Деметры» стала нехватка площадей для хранения зерна. Их собственный небольшой элеватор уже давно не справлялся с поступающими объемами, и зерно приходилось хранить у третьих лиц. Мало того, что это изрядно стоило, так еще Павел Александрович не имел никакой уверенности в качестве этого хранения.

Позарез был нужен новый элеватор.

Варианта было два. Или строить самим, или приобретать уже готовый.

Перспектива строительства никакого восторга не вызывала. Это было очень и очень дорого. И очень и очень нескоро. Нужно было снова искать серьезные средства, влезать в долги, вновь сажать учредителей на голодный паек… Разумеется, Грачев мог заставить их принять это решение и ужаться. Но, честно говоря, ужиматься не хотелось и ему самому. Он раздобрел, расслабился, и уже, к сожалению, не чувствовал в себе готовности идти на такие жертвы.

Приобретение готового элеватора было делом не менее сложным. Просто все они были давно заняты, использовались на полную катушку, и никто не горел желанием от них избавиться. Поэтому элеватор можно было или купить за безумные деньги, (чего Грачев, разумеется, не собирался делать ни при каких обстоятельствах), или у кого-то отобрать.

Все, что ему пока приходило в голову, это был Максимовский элеватор. Он был недалеко от города, (что было бы крайне удобно для «Деметры» с точки зрения контроля), объемный, не так давно, (хотя еще и при советской власти), реконструированный… Лакомый кусок.

При все при этом элеватор продолжал оставаться вполне себе самостоятельной хозяйственной единицей и экономически твердо стоял на ногах. Иначе бы его давно уже, конечно, кто-нибудь подмял.

Разумеется, Грачев дал задание ЧОПу «прорыть» все, что только возможно, чтобы найти какие-нибудь крючочки для этого объекта, за которые можно было бы потянуть. Ребята старались, конечно, но пока ничего серьезного найти не могли.

Павла Александровича это раздражало, и даже злило. Чем больше собственники и менеджмент элеватора казались неуязвимыми, тем больше Грачев желал его заполучить. «Если зацепок нет», — думал он. — «Нужно создать их искусственно».

По этому поводу он собирался в скором времени созвать узкое совещание своих специалистов и учредителей. Как говорится, «мозговой штурм». Может быть, кто-то что-то сумеет предложить дельное.

Проблемой номер два, которую, конечно, не мог разрешить никакой «мозговой штурм», и вообще о которой никто, по идее, не должен был знать, была Катя Богданова.

Сладкий ужас охватывал Павла Александровича при мысли о Кате. Ведь это была первая в его жизни любовница.

… Если бы супруга Павла Александровича знала, чем закончится ее месячное пребывание в Анталии, она бы наверняка туда не поехала… А может быть, и поехала бы… Кто знает?

Как бы то ни было, но отдыхать с детьми она поехала одна. В общем-то, они оба прекрасно чувствовали, что совместный отдых был бы им в тягость. Поэтому никаких разногласий по этому поводу и не возникло.

Женаты они были довольно давно, так что не то что о любви, даже о душевной близости речь уже не шла. Пока Павел дни и ночи пропадал в делах и заботах новорожденной и растущей «Деметры», его жена занималась каким-то своими делами, о которых супруг, так вышло, не имел никакого представления. Все они были связаны с ее многочисленными подругами, а в женские дела Грачев не имел желания вмешиваться.

Не сказать, что и до «Деметры» Грачевы жили душа в душу, но после такого они вообще отдалились друг от друга. Все, что их связывало, это были дети, и, как с обидой подозревал Павел Александрович, деньги. Ему казалось, что для жены он исполняет роль бездонного кошелька. Впрочем, Грачеву было гораздо легче откупаться от жены, чем вступать с нею хоть в какие-нибудь споры.

Пока Павел Александрович молча давал деньги, у них с супругой периодически случались интимные отношения. Когда однажды Грачев указал на чрезмерность неких трат, он получил в ответ скандал, обиду, и отсутствие секса в течение месяца.

Что ему было делать? Природа требовала свое.

К проституткам Павел Александрович питал открытое презрение, и не воспользовался бы их услугами даже даром. Заводить любовниц он не умел. Пользоваться секретаршей считал низостью. (Своего секретаря он ценил за деловые качества; внешностью она не блистала. Но мысль променять такого сотрудника на какую-нибудь длинноногую блондинистую «курицу» ему даже в голову не приходила). Промучившись месяц, Грачев решил — пусть все идет так, как идет.

Он, конечно, был не слепой, и давно заметил, как его разбогатевшие знакомые, сбрасывая старую «шкуру», сбрасывали вместе с ней и старых жен. Но Павел Александрович очень любил детей. Мысль о том, что дети будут мучиться из-за развода родителей заставляла его содрогаться.

Но, честно говоря, были и деловые опасения. Развод мог серьезно повредить его бизнесу — ведь даже не особо ловкий адвокат наверняка отсудил бы у Грачева в пользу его жены приличную часть имущества. А как бы она им распорядилась — Бог его знает…

В этот день Грачев зашел в кондитерскую, около его дома, чтобы взять на ужин что-нибудь сладкое. За спиной, как всегда, топтался охранник — здоровенный парень, мастер спорта по самбо. Прошедший рабочий день был, как всегда, полон забот, и Павел Александрович был несколько хмур и раздражен. Но когда он увидел молоденькую продавщицу кондитерского отдела, то все его раздражение как водой смыло.

Да, наверное, она не отвечала всем строгим канонам красоты, и никогда не стала бы «Мисс Мира». Но то, что для самого Воронина она представляла почти идеал, он не сомневался.

У нее была чудовищно привлекательная улыбка, лучистые карие глаза, светлые, (пусть наверняка крашеные — но все равно), волосы, и мягкие, завораживающий грудной голос. Девушка была невысока ростом, округла формами, но, надо сказать, что Грачев и не любил никогда излишне стройных женщин.

В общем, бывают такие минуты в жизни, когда видишь человека первый раз в жизни, а потом даже не можешь себе представить, как это можно вообще без него теперь обходится. Вот так и случилось с Павлом Александровичем. В этот момент он словно замер, так как забыл, зачем вообще пришел в магазин.

Девушка была, конечно, очень молода. Но, простите, и Грачев не ощущал себя старым козлом. Как бы то ни было, как бы не был он погружен в свой бизнес, о себе лично Павел Александрович никогда не забывал. И бассейн, и спортзал, и салоны красоты, и персональный врач — все у Павла Александровича имелось, и он этим активно пользовался. В конце-концов, он был лицом компании, теперь часто встречался с руководством области, а потому не мог ударить в грязь лицом. Да и генетика у Грачева, (спасибо предкам), не подкачала. И сейчас он реально выглядел лет на десять моложе своего возраста.

Павел Александрович купил себе набор пирожных, и запомнил имя на бэйджике — «Екатерина Богданова».

После этого он заходил в кондитерскую только один, оставляя охранника у входа.

И входил не с пустыми руками. На следующий же день он принес Кате цветы. Павел Александрович сказал ей, что если она даже и возьмет цветы, то это ее ни к чему не обязывает. Просто ему так хочется. Она удивилась, но подарок взяла. Вечером он принес ей новый букет.

Несколько дней Грачев утром и вечером заходил в кондитерскую с букетами. Однажды ее не оказалось на месте, и у Павла Александровича оборвалось сердце. Но как оказалось — банальный выходной. Однако разочарование было так велико, что Грачев с тревогой понял — он серьезно влюбился. С одной стороны — это было немного страшно, и в перспективе грозило серьезными неприятностями; с другой — в жизни появились новые краски. Оказалось, что бизнес — это не единственное, что существует в этом мире. Ловя в себе позабытые подростковые ощущения, Павел Александрович будто снова вернулся в юность.

Когда Катя после выходных появилась на работе, Павел Александрович предложил проводить ее до дома. Время было позднее, жила она, как оказалось, довольно далеко, и Катя согласилась.

Охранник и машина, как и надеялся Грачев, произвели на нее впечатление. Поэтому тут же, по дороге, Грачев настоял на приглашении в кафе в самом ближайшем будущем.

Он не стал откладывать дело в долгий ящик, а на следующий же день заказал отдельный столик в «Золотом драконе».

(Офисные работники «Деметры» пребывали в легком, но приятном недоумении. Высокое начальство пребывало в хорошем настроении, улыбалось, даже разносы на совещаниях стали редкостью. Женщины шептались — «Влюбился»! — но никто ничего, конечно, не знал. Да и говорить это публично дураков не было).

Грачев чувствовал, что Катю он, по крайней мере, очень заинтересовал. Она смотрела на него с большим любопытством. А это и было главное — зацепить, привлечь внимание, заинтересовать. А дальше, если не тормозить, само пойдет.

Катя была студенткой. Правда, учиться на экономфаке ей оставалось всего только год, а дальше полная неизвестность. Таких бухгалтеров, как она, без опыта, на работу брали неохотно. Пока же она подрабатывала в кондитерской, так как с деньгами было совсем плохо.

Отца у нее не было уже давно. Когда он был жив, то неплохо зарабатывал, и мог даже позволить себе неработающую жену. Однако когда отец буквально за несколько месяцев сгорел от рака, им с матерью пришлось совсем плохо. Они продали свою трехкомнатную квартиру, купили себе «однушку», а на разницу Катя продолжала обучение. Мама пошла работать, но зарабатывала чистые гроши.

После кафе Павел Александрович отвез Катю до самого ее дома, но заходить не стал. Он вернулся к себе задумчивый, а утром поговорил с начальником ЧОПа, и попросил очень осторожно и аккуратно проверить, что за человек Катя Богданова.

Жизнь сделала Грачева достаточно циничным человеком, и даже девушке, в которую он влюбился, на слово не верил.

Впрочем, все подтвердилось. Катя не сказала ни слова неправды. Павел Александрович облегченно выдохнул, и начал обхаживать ее с удвоенной энергией.

Причем он-то как раз соврал. О наличии жены и детей Грачев не сказал Кате ни слова. И действовал так, словно их и не существует. Странно, но и Катя не задала вопроса, которого Павел Александрович так боялся. То ли настолько доверяла ему, то ли боялась услышать ответ. Это заставляло Грачева чувствовать себя виноватым; сам-то он на ее месте в первую очередь попросил бы показать паспорт.

Это чувство вины он старался загладить материально.

Для начала, купил Кате сотовый телефон. «Это чтобы ты всегда, в любой момент могла со мной связаться», — сказал он. — «И я сам буду класть деньги тебе на счет. Не беспокойся».

Она приняла подарок, и Грачев решил, что Рубикон перейден.

Наверное, Катя тоже так думала, потому что на приглашение Павла Александровича посетить театр, ресторан, а потом поехать в лучшую в городе гостиницу отказом не ответила.

Она не задала и вопроса, почему бы не поехать к нему домой — отчего у Грачева возникло неприятное подозрение, что она все-таки о многом догадывается. Впрочем, это даже все облегчало. Можно было не ждать вопросов, на которые у Павла Александровича хороших ответов не было.

Пребывающий все же в некотором смятении от всех этих тонкостей, Грачев не наше ничего лучшего, чем подарить Кате золотые сережки.

Пьесу Павел Александрович помнил смутно… А точнее, вообще не запомнил. Все представление он держал Катю за руку, и к его окончанию возбудился так, словно ему было где-то около восемнадцати. В ресторане они пили мало, только шампанское, говорили ни о чем — в основном Грачев шутил на разные темы, а когда Павел Александрович с Катей отправились в гостиницу, то девушка стала молчаливой, какой-то даже грустной.

Уже в номере Павел Александрович спросил, что с ней случилось, и получил совершенно неожиданный для него ответ.

— Ты будешь у меня первый, — сказала она, напряженно вглядываясь в его лицо.

Грачев опешил. Первой мыслью было отказаться от всего… Но это было очень мимолетно, и Павел Александрович отшвырнул эту мысль. Ему вдруг представилось, что тогда первым раскроет эту красоту какое-нибудь быдло, а он не привык раздавать быдлу такие подарки. Чем он, черт побери, хуже кого-то другого? Уж он-то, (а он сейчас это хорошо чувствовал), сделает все так, чтобы она запомнила свой первый секс навсегда. И это было бы замечательное воспоминание.

— Я это очень ценю, — сказал он, и прижал Катю к своей груди. — Это здорово. Ты никогда не пожалеешь об этом, я обещаю…

После бурно проведенной ночи Павел Александрович остался под большим впечатлением. Такого он сам от себя не ожидал. За несколько лет унылого, все более и более редко случающегося супружеского секса Грачев решил, что угасание желания и возможностей — это вполне естественная вещь, связанная с возрастом. Соответственно, относился к этому философски.

Этой ночью всех стало с головы на ноги. Желания было хоть отбавляй, и откуда не возьмись — появились возможности. Были даже моменты, когда Павел Александрович в любовной истоме подумывал, а не бросить ли ему опостылевшую супругу, и не жениться ли на молоденькой Кате!

Однако, поостыв, он ясно понимал, что это невозможно. По крайней мере, пока.

В то же самое время не было никакого желания Катю упускать. А для Грачева это означало наличие контроля. Девушку нужно было держать под рукой.

Все дополнительно осложнялось тем, что катастрофически быстро наступала дата возвращения супруги из отпуска. Словно чувствуя что-то недоброе, жена все чаще и чаще звонила домой. Павел Александрович отвечал ровным бодрым голосом, и при этом, как ни странно, ощущая не вину мужа-изменника, а даже некое злорадство. Возможно, сказывалось то, что после интима с Катей Грачев чувствовал в отношении супруги не вину, а злость. «Сколько лет пропало для полноценного секса», — с болью думал он. — «А я из-за нее почти импотентом себя чувствовал»!

Впрочем, скандала страшно не хотелось.

Пока Грачев ломал голову, как выкрутиться из этой ситуации, и устроить так, чтобы и овцы были целы, и волки сыты, он сделал две важные вещи.

Во-первых, снял для Кати отдельную квартиру недалеко от своей собственной. Теперь можно было отлучаться из офиса днем, когда жена не могла его контролировать, и приезжать к Кате в гости совершенно безопасно. Да и сама Катя была под присмотром. В подъезде был консьерж, и Грачев имел с ним соответствующий разговор.

Во-вторых, он твердо договорился с девушкой, что как только она получит диплом, то он сразу же возьмет ее к себе на работу. И тогда она постоянно будет около него.

Как и что будет потом — Павел Александрович пока старался не думать. Не загадывал. Но твердо полагал, что сделать эти две вещи было совершенно необходимо.

Что думала обо всем этом Катя, как ни странно, Грачева интересовало мало. Он как-то совершенно не думал, что у другого человека могут быть иные интересы и представления о ситуации. И он весьма удивился бы, если бы даже его кто-то об этом спросил.

Андрей Иванович в последнее время пребывал в благодушном настроении. После удачной поездки в Новороссийск он снова вошел в фавор. Новыми поручениями Грачев его не нагружал, Шувалов занимался своей обычной работой — разъезжал по области, заключая контракты на покупку зерна, но Павел Александрович постоянно давал понять, что скоро его ждет новая и гораздо более ответственная работа.

Что это будет за работа, Грачев не уточнял, но лично Шувалов воображал себе «лучшие перспективы» как увеличение количества получаемых денег. Правда, немного напрягало подозрение, что ответственности и работы также прибавится…

Когда в пятницу вечером Андрей Иванович заехал в офис, чтобы сдать накопившиеся за неделю поездок по области документы, его ожидало письмо. Оно было лично адресовано «господину Шувалову», что его несколько даже позабавило. Раньше ему таких писем не присылали, но мало ли. Он счел, что это очередное деловое послание.

Тем не менее, загадочную депешу он открыл в своем кабинете. Кабинет был не его персональный, в нем иногда располагалось до восьми человек, но сегодня Андрей Иванович был один. Остальные уже разъехались по домам.

Из письма вывалилась фотография младенца, одетого в розовое платьице и пускающего пузыри. В этот момент Шувалов уже почувствовал что-то очень нехорошее, отчего его укололо в сердце. С некоторой дрожью он взял в руки листок бумаги, пропитанный духами, и исписанный четким ровным мелким почерком.

Быстро пробежав глазами содержимое письма, Андрей Иванович понял, что глотает ртом воздух, а в голове у него что-то звенит и пульсирует. Он сглотнул, отдышался, и начал читать снова — очень и очень внимательно. Письмо было написано высокопарным слогом, отчего Андрей Иванович, и так будучи в шоке, не очень хорошо понимал смысл строк с первого раза, и перечитывал каждое предложение несколько раз.

Смысл послания был заключался в следующем.

Лариса сообщала, что после бурной и незабываемой ночи, которую она провела с ним, оказалось, что она беременна. Это вышло случайно, но Лариса не стала делать аборт, во-первых, потому, что это большой грех, а, во-вторых, потому, что в ее одинокой бессмысленной жизни появление малыша — это как луч света в темном царстве. Тем более, что ребенок был зачат не от абы кого, а от такого замечательного мужчины, как Андрей Иванович.

Тем не менее, содержание малыша для одинокой женщины — это очень накладное занятие, и потому ей крайне необходима поддержка со стороны. Андрей Иванович, как он ее уверял, достаточно состоятельный мужчина, а потому он не сможет отказать ей в ежемесячной материальной помощи в размере одной тысячи долларов.

Кстати, ребенок записан на его отчество, и если он желает убедиться, она может прислать копию свидетельства о рождении.

Денежного перевода она ждет в течение двух недель со дня получения письма, (а письмо заказное), на такой-то счет. Любит, целует и надеется.

В конце письма была приписка. Если Андрей Иванович выражает сомнения в отцовстве, то Лариса готова приехать к нему в город, и пройти тест на ДНК. Разумеется, за его счет. Если же никакого ответа не последует вообще, то Лариса точно приедет с ребенком прямо к нему домой.

Андрей Иванович, отбросив листок, конверт и фотографию, попытался закурить прямо в кабинете, но у него так тряслись руки, что ничего не получилось. Тогда Шувалов встал, прошел к секретному шкафчику, где, как он помнил, у них хранился на всякий случай резервный запас спиртного, и открыл его. Бутылок было мало, но коньяк стоял на месте. Боясь разлить содержимое, если он воспользуется стаканом, Андрей Иванович глотнул жидкость прямо из горла.

По желудку прокатилась приятная теплота, и через несколько секунд пришло расслабление. Во всяком случае руки трястись перестали, и Шувалов даже смог закурить.

Тем не менее, в голове продолжал бушевать хоровод отрывочных мыслей: тысяча долларов, ежемесячно, жена, дети, репутация и почему-то теща.

Кстати, письмо пришло на фирму уже неделю назад, и до уплаты тысячи долларов оставалась только неделя.

Шувалов глотнул еще коньяку. Стало еще легче. Круговорот мыслей замедлился, и Андрей Иванович постарался сосредоточиться.

Итак, что будет, если начать платить? Вообще-то, тысяча долларов в месяц — это было для него достаточно много. Выплаты таких сумм скрыть от супруги не удастся. Да и кроме того, точно ли Лариса удовлетвориться такой суммой? Аппетит приходит во время еды. Потом она попросит больше… Потом еще больше. А потом все равно все раскроется, и будет скандал, и еще чувство горечи, что зря потерял кучу денег.

А может — не платить? Отчего она решила, что это его ребенок? Кто она вообще такая? Только познакомились, и на тебе — тут же ноги раздвинула! Может быть, у нее таких как он — каждую ночь новый. Залетела от кого-то, и выбрала того, кто побогаче. «Или кто больше боится огласки», — с горечью подумал он… Не платить, да и все! Какие у нее доказательства их связи?

Но тут Андрей Иванович вспомнил об угрозе проверки ДНК. Значит — все-таки уверена? Или просто пугает? Типичный развод? Лоха нашла…

Тут Шувалов вспомнил, как не так давно попался на примитивный развод с проколом колеса. Пока он менял колесо, у него из машины вытянули барсетку. Чувство злобного бессилия охватило его снова.

А может, пока они кувыркались, их тихо фотографировали? Не исключено… Скажет он, например — «Я вас, женщина, первый раз в жизни вижу» — а она — в ответ — фотографии. Не ему, его жене. Так сказать, «голый секс». И все — приплыли…

Да ладно — фотографии можно и подделать. «Так и скажу», — решил Андрей Иванович. А вот ДНК — это очень серьезно. Здесь самое слабое место.

Хлебнув коньяк в третий раз, Шувалов сказал сам себе — «Я не лох»! У него было еще несколько дней. И, в первую очередь, нужно было посоветоваться со своим знакомым сексопатологом. Мужик он был хороший, язык за зубами держать умел, и многим знакомым Шувалову людям помог в разных сомнительных ситуациях. Может быть, он что-то сможет придумать? Как говорится, по-любому Андрей Иванович больше не мог держать этот ужас в себе. Ему нужно было хотя бы частично свалить на кого-то эту ношу.

Он достал визитницу, нашел номер телефона сексопатолога, и набрал его. Трубку не сразу, но взяли.

— Да, — ответил мягкий бархатный мужской голос. — Чем могу быть вам полезен?

— Это я — Андрей Шувалов. Можешь меня сегодня принять? Чем быстрее — тем лучше… Очень надо.

Врач помолчал, потом ответил:

— Приезжай. Приму вне очереди. А там видно будет.

Шувалов пожевал жвачку, встал из-за стола, и отправился к своей машине. То, что он садится за руль, мягко говоря, не совсем трезвым, сейчас его волновало мало. До клиники он доехал очень быстро.

Кое-как припарковав машину, Шувалов отправился на первый этаж бывшего заводского общежития. Верхние этажи по-прежнему оставались общежитием, а вот два первых были перестроены под частную клинику «Возрождение». Проведенный евроремонт внушал оптимистичные мысли, а главное — позволял извлечь из карманов клиентов побольше денег без дополнительных усилий. Они и сами были готовы доплачивать за комфорт.

Около кабинета сексопатолога никого не было. Шувалов постучал в дверь, и приоткрыл ее. Доктор мельком взглянул:

— А, Андрей Иванович? Заходи! Я тебя не ждал так рано… Ну да ладно. Пациент все равно не пришел. Так что у меня есть для тебя целый час.

Шувалов шумно вздохнул, перевел дух, и присел на краешек стула. Потом поерзал, счел, что ему неудобно, и сел как следует.

— В общем, у меня такая ситуация, — начал он, и замолчал.

Просто не совсем представлял себе, как продолжить. Какофония мыслей в голове не давала возможности сообразить, с чего начать.

— В общем, поехал я не так давно… Точнее, уже давно… Если точно, то одиннадцать месяцев назад… В Новороссийск. В командировку.

Потом Андрей Иванович увлекся, начал вспоминать поездку, встречу с Ларисой, свое короткое увлечение — и рассказал все. Доктор очень внимательно слушал, не перебивал.

Когда Шувалов рассказал о полученном им письме, врач позволил себе легкую усмешку. Но только мимолетную, которую очень быстро погасил.

— Чем я могу тебе помочь? — спросил он.

Андрей Иванович осекся. Он растерянно пожал плечами.

— Я не знаю, — искренне ответил Шувалов. — Мне, наверное, нужно было просто получить совет. Я даже не знаю, к кому сейчас обратиться… Вдруг ты мог бы мне помочь?

Доктор довольно долго молчал. Он откинулся в кресле, и пристально рассматривал потолок. Андрей Иванович тихо ждал. Надежда, как утверждают, умирает последней.

— Твой последний ребенок был зачат десять лет назад? — внезапно спросил врач.

— Да, — кивнул Шувалов, — но какое это имеет…

— Ну, — вздохнул врач, — скажем честно, ты, Андрей Иванович, уже не молод. Репродуктивная функция вполне могла за эти десять последних лет испортиться. И если это так, то возможность этой женщины — Ларисы, да? — забеременеть именно от тебя стремительно падает до нуля. Можно соглашаться даже на тест ДНК.

Шувалов несколько приободрился.

— Что я должен сделать? — сказал он.

— Для начала — сдать спермограмму. Прямо сейчас.

— И как быстро будут результаты?

— Завтра или послезавтра. Но тогда придется доплатить. Не мне, но лаборанткам. Им надо будет остаться после работы — ведь твои анализы не стоят в графике. Да и поощрить за особо тщательную работу тоже следует. Чтобы ничего не пропустили. Или вообще, анализы не перепутали.

— А что, и такое бывает? — поразился Андрей Иванович.

— Бывает, — скривился доктор. — Недавно был скандал. Одному добропорядочному гражданину, страдающему всего-навсего бесплодием, поставили диагноз — сифилис. Перепутали пробирки. Уму непостижимо! Мы, правда, эту лаборантку сразу уволили, но мало ли…

Шувалов полез в карман за бумажником, достал деньги, отсчитал доктору. Тот убрал купюры в ящик стола.

— Пойдем за мной, — сказал он.

Они прошли на второй этаж, доктор зашел в самый последний кабинет на этаже, вышел оттуда с пустой пробиркой в руках.

Тут Шувалов кое-что вспомнил.

— Я тут коньяк недавно пил, — неуверенно сказал он. — Это не помешает?

Доктор нахмурился:

— Это, конечно, плохо. Но мы учтем это. Сделаем поправки. В общем-то, для того, что мы ищем, это особой роли не сыграет. Тем более, ты когда с Ларисой любовью занимался, тоже был подшофе, насколько я помню?

Шувалов утвердительно кивнул.

— Вот именно, — продолжил доктор. — Вот там туалет. Как наберешь пробирку, отдай ее сюда. А я пойду — у меня сейчас пациент подойдет.

Андрей Иванович растерялся.

— В туалет? А как насчет специальной комнаты? Ну, журналов там, соответствующих?

Доктор рассмеялся:

— Откуда? Нет у нас ничего такого. Андрей Иванович, используй исключительно силу своего воображения! Ну, не мне тебя учить. Действуй!

Шувалов вздохнул, зашел в туалет. Ничем он не отличался от обычных, разве что был чистым, и сантехника вся новая. Но на этом преимущества и заканчивались. Мало того, в нем было несколько кабинок, и Андрей Иванович с содроганием подумал, что в процессе сдачи анализа сюда может заявиться еще кто-нибудь. Правда, коридор был совершенно пустым… Но мало ли?

Мастурбацией Андрей Иванович занимался последний раз… Дай Бог памяти… Нет, он даже не смог вспомнить — когда? Дело шло очень трудно. В конце-концов, Шувалов возбудился, вспоминая ту самую ночь с Ларисой, будь она не ладна. Как бы ни было, пробирку он наполнил, вынес ее в коридор. Огляделся. Никого по-прежнему не было. Он зашел в лабораторию, и передал пробирку лаборантке. Она приняла ее совершенно равнодушно, даже не взглянув на Андрея Ивановича. Это его почему-то успокоило. «Ну и что такого-то»? — подумал он. — «Рядовое дело»…

Доктор позвонил через день утром — в воскресенье.

— Давай-ка, Андрей Иванович, как только сможешь, приезжай ко мне. Есть новости.

— Хорошие или плохие? Говори, пожалуйста, сразу — не томи, — Шувалов даже вспотел.

Хорошо, что рядом не было супруги — она суетилась где-то в районе кухни.

— Это не по телефону, — ответил врач. — Новости? В общем, разные новости.

Андрей Иванович все же решил сначала позавтракать, чтобы не возбуждать у жены, привыкшей к определенному распорядку жизни, нездоровых вопросов.

После завтрака он сослался на необходимость съездить на СТО, кое-что посмотреть, пока есть время.

Жена равнодушно кивнула. Это было обычное дело, ничего удивительного.

А сам Андрей Иванович, как молодой конь, ринулся за машиной. Несмотря на то, что воскресным утром ничего даже похожего на пробки в городе не было, ему все казалось, что едет он ужасно медленно. В то же самое время он не позволял себе чрезмерно разогнаться. Совсем не хотелось в таком состоянии еще и разбираться с гаишниками.

Наконец, он добрался до клиники. Но вдруг приостановился. Отдышался. Постоял немного. Потом спокойным шагом отправился к доктору.

Очереди снова не было. Андрей Иванович аккуратно постучал, приоткрыл дверь:

— Можно?

— Да — да, конечно, заходи, — врач как-то странно посмотрел на Андрея Ивановича; словно хотел улыбнуться, но в последнюю секунду передумал.

Андрей Иванович присел сбоку от стола, облизнул пересохшие губы:

— Чем обрадуешь?

— У меня, как говорится, две новости. Одна — хорошая, одна — плохая. С какой начинать?

Может быть, доктор и хотел пошутить, но вышло почему-то не весело.

— Ну, — сглотнул слюну Шувалов, — начни с хорошей.

— С хорошей? — переспросил доктор. — Хорошо. Хорошая новость в том, что ты можешь послать шантажистку далеко и надолго. Они никак не могла от тебя забеременеть. Я выпишу тебе официальную справку, отправишь ей копию, и если она умная баба — а я уверен, что умная, потому что это явный шантаж — она от тебя тут же отстанет. Будет кого-нибудь другого искать.

— Класс! — сказал Шувалов. — А в чем же тогда плохая новость?

Доктор надолго замолчал. Он вертел пальцами карандаш, и все не решался что-то сказать.

— А, все равно, — вдруг решился он. — Все равно узнаешь, рано или поздно. Название болезни будет написано в справке, когда-нибудь ты решишь узнать, что это такое… Лучше я тебе сейчас скажу… В общем, у тебя такая болезнь, что ты никогда не мог иметь детей.

Сказав все это, доктор выдохнул.

Шувалов ничего не понял.

— Что ты меня путаешь? — сказал он. — Это бред. Что значит — никогда не мог иметь детей? У меня своих детей трое! Что ты говоришь?!

Лицо доктора исказила болезненная гримаса.

— Вот этого я и боялся, — проговорил он. — Я знал, что ты так начнешь реагировать. И, честно говоря, если бы не такая идиотская ситуация, в которую ты попал, я бы, скорее всего, даже узнав твой диагноз, никогда ничего тебе так и не сказал… Но раз такая ситуация… Тут и вариантов не было.

— Я не верю, — убежденно проговорил Андрей Иванович. — Этого не может быть. Где-то сделана ошибка. Наверное, перепутали пробирки. Как всегда.

Доктор скривился:

— Хорошо. Андрей Иванович, давай так. Во-первых, делаем повторный тест. Во-вторых… Можно кое-что выяснить прямо сегодня. У тебя карточки медицинские, что из поликлиники, где хранятся? Дома или в поликлинике?

— Дома, — ответил Шувалов. — Я поликлинике не доверяю. Потеряют еще.

— И правильно, — сказал доктор. — Это в данном случае очень хорошо. Ты в группах крови разбираешься?

Андрей Иванович отрицательно покачал головой.

— Ладно, неважно. Тогда бери карточки, и приезжай опять сюда ко мне. Посмотрим по группам крови твое отцовство.

— Это как?

— Очень просто. Если у родителей есть две определенные группы крови, то у детей тоже могут быть только определенные группы крови. Если это не так, то для такого ребенка один из родителей — не родитель. Понятно?

— Смутно, — признался Андрей Иванович. — Но, в общем, принцип я уловил, не дурак.

— И тогда так. Если анализ подтверждается снова, но по группам крови все нормально, то я тебе устрою анализ ДНК твоих детей на твое отцовство. На все про все — где-то дней семь. Ну и суммы, разумеется, уже пойдут выше. Я даже рад буду ошибиться. Но у меня очень плохие предчувствия.

— Да, да, конечно, — Шувалов ухватился за предложение врача как утопающий за соломинку. — все, что скажешь.

— Отлично, — ответил доктор. — Только еще одна деталь. Мне, возможно, будут нужны образцы крови твоих детей. Это на случай, если анализ спермы не изменится, и по группам крови ничего не поймем.

Шувалов почесал в затылке.

— Ладно, — сказал он. — Какая уж тут работа. На крайний случай, попрошу неделю в счет отпуска. Если все будет хорошо, устрою себе отдых после такого стресса. А если… Ну, тогда детей привезу.

— Договорились, — сказал доктор, вставая, — пойдем в лабораторию.

Шувалов проделал уже знакомый маршрут, снова закрылся в туалете, и «набрал семенной материал». Второй раз это оказалось много легче и быстрее, чем первый. «Набираюсь опыта», — с горькой иронией подумал Андрей Иванович.

— Не перепутайте, — как можно внушительнее постарался высказаться он, вручая пробирку медсестре.

— Само собой, — пожала она плечами. — У нас тут частная клиника, а не госбольница. У нас все четко.

— Очень надеюсь, — угрюмо пробурчал Андрей Иванович.

Пока он ехал в машине домой за документами, в его голову лезли все более и более противные мысли. Вопрос о том, похожи его дети на него или нет, никогда перед ним не стоял. Он просто как-то этим не интересовался. Да, родители находили во внуках какие-то свои черты, причем родители супруги гораздо чаще чем его, но это Андрея Ивановича в то время мало волновало. Конечно, если бы у них родился негритенок, или китаенок, или пусть даже рыжий, (ни у Шувалова, ни у его супруги в роду никогда никаких рыжих и близко не было), то все было бы выпукло и ясно. А так…

Пустота квартиры Андрея Ивановича очень обрадовала. Супруга, скорее всего, опять ушла в салон красоты, дети свалили куда-то по своим делам, и Шувалову не нужно было никому ничего объяснять. А он был в таком состоянии, что никому ничего сейчас объяснить был бы не в состоянии. Ни до того.

А не дай Бог супруга что-то бы заподозрила… А потом бы выяснилось, что она невинна аки младенец… Он бы, наверное, до конца жизни не отмылся бы.

А так Андрей Иванович спокойно разулся, подошел к комоду, вытащил средний ящик, порылся, и нашел искомое. Он забрал скопом все медицинские карты, сложил их в дипломат, и побежал обратно к лифту.

«Если жена будет дома», — думал Андрей Иванович, — «поставлю дипломат в сторонку, а потом улучшу момент, и верну карты на место. А если дома будут только дети — то положу на место сразу. Им все равно — их такие вещи не интересуют. Они ничего не спросят».

Вторая за день поездка в клинику прошла для Шувалова, тем не менее, гораздо спокойнее, чем первая. То, что сейчас сразу многое разъяснится, привело его в состоянии стоицизма.

«Сейчас я все узнаю», — расслабленно думал он. Перед глазами проходили лица детей, и Шувалов мог бы поклясться, что это абсолютно точно, неопровержимо точно, его собственные дети. Никаких сомнений!

Андрей Иванович довольно быстро прибыл в клинику, но здесь ему пришлось подождать. У доктора был клиент, и Шувалов полчаса прождал в общей приемной, смотря в телевизор. Правда, если бы его спросили о том, что он там смотрит, он ничего не смог бы ответить: картинку Шувалов видел, звук слышал, но во что-то цельное это никак не складывалось.

Андрей Иванович достал медицинские карты, попытался что-нибудь прочитать там. Однако записи в них были сделаны особо изощренным «медицинским» почерком, так что понять текст неспециалисту было практически нереально.

Наконец из кабинета вынырнул высокий, очень худой и до безобразия прыщавый молодой человек, а за ним вышел и врач.

— Андрей Иванович, заходи! — скомандовал он. — Принес все, что надо?

Шувалов кивнул.

— Ну, давай!

В кабинете Андрей Иванович вручил врачу все карты, поставил дипломат на один стул, а сам сел на другой.

Доктор достал из верхнего ящика некую табличку, разложил карточки по порядку, достал чистый лист, быстро разграфил его, и начал вписывать в него разные значки, после того, как открывал нужные ему страницы в карточках. Закончив работу, он сложил карточки в одну стопку, и вручил Шувалову обратно в руки.

— Увы, Андрей Иванович, — сказал врач неприятным голосом, — боюсь, что разборки теперь неизбежны. По двум детям ничего сказать нельзя без дополнительных исследований, а вот третий — точно не твой. Это несомненно и однозначно.

— Не мой? — горько переспросил Шувалов, — и кто-же?

— Самый старший.

— А остальные что?

— Пока твой повторный анализ спермы еще не готов. Но я боюсь, что анализа ДНК не избежать. Мне будут нужны образцы крови двух твоих младших. Сможешь предоставить?

— Это как? — тупо переспросил Шувалов, который на некоторое время перестал разумно соображать.

— Лучше всего, если они приедут сюда, и мы возьмем у них образцы крови, — пояснил доктор.

— Куда?

Доктор странно посмотрел на Андрея Ивановича, затем встал, взял ватку, отошел в угол кабинета, к ящикам, намочил ее чем-то, вернулся и поднес Шувалову прямо под нос.

Резкий запах нашатыря быстро привел того в чувство.

— Вот гадина! — заорал Шувалов.

Доктор отшатнулся. Андрей Иванович увидел изумление и испуг в его глазах, и пояснил:

— Жена — гадина! Врала мне, значит, всю жизнь! А я-то! Я… Осел!

Лицо у Шувалова стало страшным, глаза налились кровью, казалось — его сейчас хватит удар.

Доктор перепугался, он, видимо, не ожидал столь острой реакции, (хотя должен был бы предвидеть), вскочил, быстро набрал лекарство в шприц, потом вколол Андрею Ивановичу. Тот был в таком состоянии, что, казалось, и не почувствовал этого.

Тем не менее, лечебное вещество свое дело сделало — Андрей Иванович отошел, расслабился, погрузился в себя. Внешне он стал выглядеть вполне адекватным.

— Завтра привезу детей, — глухо сказал он. — Делай все, что нужно. Я хочу правду знать. Всю.

— Подожди еще немного, — мягко сказал врач. — С минуты на минуту должны результаты повторного анализа подойти.

— Да? Хорошо, ладно, — Шувалов тяжело поднялся, и побрел в приемную. Он погрузился в мягкое кресло, откинул голову, закрыл глаза и словно уснул.

Очередной посетитель испуганно взглянул на Шувалова, сжался, глаза его забегали.

— Я на секундочку, — предупредил его доктор. — Заходите в кабинет. Располагайтесь. Я быстро.

Он действительно очень скоро вернулся, из-под полуопущенных век победно блеснули глаза. «Я так и думал»! — словно говорили они.

Доктор не стал заходить к себе в кабинет. Он сел рядом с Андреем Ивановичем, мягко взял его за руку.

— Повторный результат подтвердил первый. Полная идентичность. Увы, мне и правда очень жаль. Но факт есть факт.

Шувалов с мукой открыл глаза.

— Ясно, — сказал он, — я уже и не сомневался, честно говоря… Завтра. Мы приедем завтра.

— Конечно, — кивнул врач. — Я буду ждать. Только позвони предварительно. Где-то за час хотя бы, хорошо?

Шувалов пожал доктору руку, и ушел.

Он ехал, вспоминал, думал, и ничего не понимал.

Его супруга не была из тех девчонок, за которыми парни бегают табунами, а они этим умело пользуются. Андрей Иванович еще тогда знал, что от таких нужно держаться подальше. За красивой женой нужен глаз да глаз, иначе и глазом не моргнешь, как уведут. Или рога приделают.

Оля была милой, тихой, скромной. Внешность у нее была не яркая, но молодому Андрею Ивановичу она казалась настоящей красавицей. И что интересно — после свадьбы она даже как бы и прибавила. Стала очень тщательно следить за собой, хорошиться. Так что если у большинства жены после свадьбы привлекательность теряли, то его Оля только увеличила, чем Андрей Иванович сильно гордился.

— У хорошего мужа и жена всегда красавицей будет, — с улыбкой говорил он.

Несколько лет они пожили в свое удовольствие, а потом появился ребенок. А так как они уже вдоволь нагулялись, то младенец стал совсем не в тягость. А двое последующих появились как-то по ходу дела. Шувалов даже думать запретил жене об абортах, сказал, сколько будет, столько и будет.

Где же что было не так?

«Может быть», — думал Андрей Иванович, — «нельзя было так доверять жене? Я ведь никогда ее ни в чем не ограничивал. К подругам на вечеринку — пожалуйста, в командировку — пожалуйста, к родителям на пару дней — пожалуйста. На курорт с детьми — тоже пожалуйста». Шувалов от чувства одиночества не страдал, поэтому временное отсутствие супруги его никогда не напрягало.

«В общем-то, — пришел Андрей Иванович к горькому выводу, — времени и возможности у Оли мне изменить было вагон и маленькая тележка. Только вот зачем? Почему? Что ей не хватало? Может, я ее в постели не устраивал»?

Да, Шувалов никогда чудес в любовных утехах не показывал, но супруга никогда и не жаловалась на это. Более того, относилась к сексу совершенно равнодушно. «Может быть, потому и равнодушно, что добирала в другом месте»? — мелькнула у Андрея Ивановича догадка.

На следующем перекрестке он попал в небольшую пробку. И пока стоял в ней, все его мысли кружились вокруг четырех вариантов его дальнейшего поведения: устроить страшный скандал и уйти из семьи; повеситься самому; повесить супругу; не делать ничего.

Так ничего и не решив, Шувалов прибыл домой.

Вся веселая троица была дома. Стоило ему войти, как на него обрушился поток просьб, рассказов, жалоб. Андрей Иванович опешил от напора, по привычке стал разбираться, обещать, уговаривать, грозить карами… А когда все закончилось, и дети словно испарились, Шувалов тяжело опустился на диван, и крепко задумался. Он решил, что разборку с женой отложит на потом. Уж точно не сегодня.

Спать Шувалов лег отдельно. Когда жена удивилась, Андрей Иванович пробурчал что-то нечленораздельное, и, увидев его мрачное настроение, супруга предпочла не разбираться. Шувалов довольно сильно храпел, и если он решил поспать отдельно, то оно и к лучшему — решила она.

Андрей Иванович, в отличие от супруги, которая быстро уснула, (из спальни раздавался храп, не уступавший по мощи его собственному), ночь провел совершенно бессонную. Ни на одну минуту Морфей не овладел им. Шувалов прокручивал семейную жизнь эпизод за эпизодом, представлял Ольгу в чужих объятиях… Но…

Но будь Андрей Иванович на десять лет младше, то он наверняка сделал бы что-то страшное. Теперь же, размышляя о последствиях своих возможных действий, он, в конце-концов, пришел к выводу, что ему ничего не нужно менять. Начинать жизнь заново не было ни сил, ни желания.

И самое главное — когда он представил реакцию своего младшего, самого любимого, ребенка на то, что папа — это вовсе не папа, что папа уходит, то почувствовал себя настоящим подлецом. Ведь как бы то ни было, это он их вырастил. Это были его дети! Они любили именно его. И вообще, какое это чудо, что у него были эти дети! Будь Ольга честной и порядочной женой — они бы остались бездетной парой. Или, быть может, вообще развелись, и был бы Шувалов одинок и скучен…

Ну, обманывала. Да, очень обидно. Очень. Но теперь это его почему-то уже не слишком беспокоило. Влечение и любовь к жене давно прошли. Остались привычка и привязанность; общая жизнь и общие интересы… Вроде как…

На следующее утро Шувалов позвонил доктору.

— Доброе утро, Исаак Абрамович, — сказал он. — Вы знаете, я передумал. Мне не нужен анализ ДНК. Я больше ничего не хочу выяснять дальше. И я очень надеюсь, что это тайна останется известна только нам двоим.

В трубке некоторое время молчали.

— Вы молодец, Андрей Иванович, — ответил доктор. — Признаюсь, вы меня приятно удивили. Я не ожидал такого благородства, но тем приятнее. Однако приехать вам ко мне все-таки нужно.

— Зачем? — изумился Шувалов.

— За справкой. Вам же надо избавиться от шантажистки?

Андрей Иванович стукнул себя по лбу.

— Ну да, точно. Боже мой, я и забыл об этом! Уже еду.

Пока Шувалов ехал в клинику, злоба на жену, вроде бы вчера ушедшая, вспыхнула с новой силой, отчего он даже заскрипел зубами.

«Нет, надо уехать отсюда куда-нибудь надолго. Мне нужно время, чтобы прийти в себя и переварить все случившееся. Время — лучший лекарь. Хорошо бы где-то на месяц куда-то в командировку. Иначе могу сорваться. Просто поссоримся из-за мелочи, я разозлюсь, начну орать, потому выскажу ей все что знаю, и все, что о ней думаю… Не надо. Не хочу».

В этот момент позвонил Грачев.

— Андрей Иванович? Приезжай в офис. Есть важное дело, и ты нам очень нужен.