Снайпер-инструктор

5 – Знакомство с командиром полка

Первые дни на фронте, мне пришлось находиться при штабе, поскольку подполковник Приладышев забыл обо мне и в штабе не появлялся. Наша армия стремительно наступала, каждый день палатки перевозили на новое место, за десятки километров вперёд. По штабной карте было видно, что мы приближались к границе с Литвой. Эти дни я тоже не сидел без дела, помогал разбирать палатку, грузить штабное имущество на машину, а потом на новом месте разгружать.

Командир полка появился неожиданно, рано утром. Мы с Сергеем Винокуровым только успели сбегать в кусты по нужде, как следом за нами в палатку вошёл Приладышев. Мы вытянулись перед ним.

– Доброе утро, – поздоровался он и присел на ящик.

Начальник штаба, капитан Соколов, спавший в углу, поднялся и поздоровался с командиром за руку, как старый приятель.

– Пойдёмте на улицу покурим, – предложил он, и мы вышли из палатки. Подполковник задел фуражкой за откидную дверь, обнажив лысину. Фуражка упала с головы, покатилась по земле. Винокуров поднял её и подал командиру. При первой встрече я не успел, как следует разглядеть подполковника. Передо мной стоял седеющий, не бритый человек, среднего роста, с добродушным взглядом серых глаз. Он достал из полевой сумки пачку «Казбека», раздал всем по папироске и протянул мне:

– Закуривай.

– Спасибо, не курю, – смутился я.

– Глупо здесь беречь здоровье, – серьёзно произнёс Приладышев.

– Если ему дым не нравиться, так зачем курить, – вступился за меня начальник штаба.

– Как зовут то тебя, старшина? – поинтересовался командир, и его немолодое лицо засветилось доброй улыбкой.

– Николай Сержпинский.

– Ну и мудрёная у тебя фамилия. По пьянке не выговорить.

От него попахивало винным перегаром, лицо раскраснелось, было понятно, что он с похмелья. В снайперской школе нас, курсантов приучали к военной дисциплине, все командиры вели себя официально, строго требуя соблюдать Устав. Приладышев же выглядел простым мужичком, в помятом испачканном мундире, с недельной щетиной на щеках и под хмельком. И как это ни странно – он командовал огромным количеством людей, гвардейским полком. На фронте, наверное, командир должен быть проще, и Приладышев был типичным командиром, фронтовиком.

Пока мы разговаривали, из других палаток выходили бойцы, раздетые по пояс, поливали друг другу воду на руки и умывались. Кругом росли кусты. Палатки располагались в шахматном порядке, среди кустов, а за ними виднелся лес. Сентябрь время осеннее, с каждым днём становилось прохладнее, часто шли моросящие дожди, наводя тоску. Однако тосковать, было некогда. Окружавшие меня люди относились ко мне по-доброму.

Принесли с кухни в термосах кашу и чай. Начался завтрак. Мы с командиром, сидя на бревне, продолжали беседовать и одновременно ели. Он говорил на какие-то отвлечённые темы, а насчёт моих обязанностей пока умалчивал. Наконец, как бы боясь меня напугать, очень спокойно произнёс: «Сейчас у нас в полку осталось десять снайперов, а по штату должно быть тридцать. В ближайшее время нам надо пополнить снайперский взвод. Тебя, старшина, назначаю командиром этого взвода».

– Откуда прибудет пополнение? – поинтересовался я, вешая на ремень пустой котелок. Командир полка тоже закончил трапезу, закурил, и не спеша, стал разъяснять.

– Ты сам будешь обучать бойцов снайперскому делу. Наберёшь из каждого батальона по несколько человек, из лучших стрелков. А сейчас я познакомлю тебя со снайперами, если они окажутся здесь.

– Винокуров! – крикнул он, стоявшему неподалёку Сергею.

– Поищи снайперов, пусть сюда придут, все, кого найдёшь.

Вокруг палаток расположилось более ста солдат, в основном из разведроты. Будучи эти дни при штабе, я усвоил, что вокруг штабных палаток, всегда находятся какие-нибудь подразделения, из числа тех, которые непосредственно подчиняются командиру полка. Это разведчики, хозвзвод, санитарный взвод, отдельная сапёрная рота, и другие.

Пока Винокуров искал снайперов, мы с подполковником продолжали

беседовать, сидя на бревне.

– Вот что, Коля, ты не волнуйся, ко всему привыкнешь, – говорил он мне.

– Я с Гражданской войны обстрелянный, но всё равно бывает страшно. Так человек устроен. Только я в отличие от тебя научился сдерживать свой страх. И ты научишься. Я себя так успокаиваю. Какая разница, когда и где умирать, дома от болезни, или в бою – смерть везде одинакова. Умирать тоже когда-нибудь придётся, если даже сто лет проживёшь. Люди рождаются, чтоб умереть.

В это время к нам подошли Винокуров и пятеро солдат со снайперскими винтовками. У одного из снайперов были на погонах лычки сержанта.

– Товарищи снайпера, это ваш новый командир взвода, – представил меня подполковник. – Прошу любить и жаловать, за непослушание расстрел, – шутя, добавил он.

– А сейчас пойдите, постреляйте по мишеням. Даю вам на это час.

Всей группой мы отошли подальше, нашли подходящее дерево, прикрепили бумажную мишень и начали по очереди по ней стрелять. Ребята по мишеням стреляли хорошо. Не хуже меня. На небе появились вороны, и я решил показать свою квалификацию, чтобы снайпера меня оценили. Вороны летели на расстоянии более двухсот метров. Сложность стрельбы по летящему объекту, заключается в том, что надо ориентироваться быстро и оптический прицел не поможет. Я подстрелил сразу двух ворон. Ребята тоже стреляли, но не попали ни в одну. Когда мы вернулись, снайпера рассказали подполковнику о моей меткости. Он спросил меня: «Ты метко стреляешь из любого оружия?»

– Да, нас учили стрелять изо всех видов стрелкового оружия, в том числе и трофейного, – ответил я с уверенностью.

– Покажи нам что-нибудь такое, что мы не умеем, – попросил Приладышев и протянул мне свой пистолет «парабеллум». Я увидел на земле кусок телефонного провода, натянул его между берёз, и отсчитал двадцать шагов. Приладышев посмотрел на меня недоверчиво: «Ты думаешь, попадёшь?»

Я ничего не сказал и начал целиться. Вокруг собралось много солдат. В наступившей тишине послышался ропот: «Не попадёт…. У него рука дрожит…. Хвастается…» Раздался выстрел. Провод оборвался, и многие облегчённо вздохнули.

– Молодец, – сдержанно сказал подполковник, – попробуй ещё. Я снова натянул провод и опять попал.

– Давай и я попробую, – взял у меня пистолет командир. Я хотел связать провод и снова натянуть, но услужливые солдаты опередили меня. После этого подполковник Приладышев долго целился и промазал. Снова целился и опять мимо. Так он выпустил всю обойму, но не попал в провод.

– Мне простительно, я не снайпер, – оправдался он. И, похлопав меня по плечу, назвал это упражнение цирковым трюком.

– Тебе надо после войны в цирке работать, – пошутил подполковник.

Воодушевлённый успехом я предложил:

– Давайте я покажу другие упражнения; могу стрелять на бегу, в темноте на звук, с движущейся машины, в висячем положении вниз головой.

– В бою покажешь, или в другой раз, – сказал командир, – сейчас некогда. Он приказал всем разойтись и повёл снайперов в штабную палатку. Там он объяснил нам боевую задачу, расстелив на ящике свою помятую карту. Троих снайперов он направил в третий батальон, показал им на карте куда идти, а меня и ещё двоих ребят повёл сам, в первый батальон. Этих ребят звали Гришка и Санька. Хотя меня назначили их командиром, смотрели они свысока, подчёркивая, что я здесь новичок, а они уже бывалые.

Погода разгуливалась, облака рассеялись, и выглянуло солнце. Мы шли через молодой лесок, по едва заметной тропинке. Если бы не канонада, то можно бы подумать, что войны нет. Приближался октябрь, лес был ярко раскрашен желтизной листьев; очень красивое время года. Впереди послышалась пулемётная стрельба, и чем ближе мы подходили к передовой, тем чаще пули обламывали верхние ветки деревьев. Сам того не желая, я пригибался и вздрагивал. Саня это заметил и сказал, обращаясь к Григорию: «Новобранцев сразу видно. Они всё время ходят на полусогнутых». Приладышев услышал, и как старший строго заметил:

– Сам – то давно стал такой храбрый? Нам ещё в Гражданскую, товарищ Фрунзе говорил; «Настоящий герой никогда не хвастается своей храбростью и зря под пули без надобности не лезет».

Ребята смутились и дальше шли молча. Перед расположением батальона нас окликнули часовые, командир назвал пароль, и мы приблизились к траншеям, вырытым среди кустов, вблизи поля.

– Где ваш комбат? – спросил подполковник солдат, вскочивших с земли, когда мы подошли.

– Он на голубятне, – вполне серьёзно ответили они, указывая направление. Я не понял юмора, и думал, что действительно, где-то за кустами деревня, а там голубятня. Подполковник повёл нас в указанном направлении и на краю поля, я увидел стену из мешков с глиной, а из-за стены, в перископ, возвышавшийся над стеной, смотрел капитан. Устройство перископа было как на подводной лодке. Его ещё называли стереотрубой. Капитан стоял спиной к нам, а возле него сидели на корточках два солдата и ели из котелков. Они нехотя встали, увидев командира полка, устало приложили руки к каскам. Приладышев поздоровался с капитаном и представил меня:

– Это наш новый снайпер-инструктор.

Капитан протянул мне руку, приветливо улыбаясь. Из-под его тёмных усов блеснули ровные белые зубы. Молодой для такой должности, симпатичный, он как-то сразу располагал к себе. Мы обменялись рукопожатиями, а подполковник спросил:

– Сколько пулемётов обнаружено у противника?

– Пять огневых точек, – ответил капитан, – особенно беспокоит пулемёт под танком.

Командир полка прильнул к стереотрубе. Я попросил у капитана бинокль, а Саня с Гришей стали смотреть в оптические прицелы. Перед нами раскинулась низина. По военной карте было известно, что в низине должен протекать ручей, по которому проходила граница между Белоруссией и Литвой. В бинокль я разглядел ручей, заросший по берегам кустарником. Низина заканчивалась пологим берегом, на котором виднелись кучки свежей глины. Это брустверы немецких окопов. Ближе к ручью, не далеко от окопов, стоял танк, со звездой на башне. Капитан объяснил, что это советский танк, подбитый в сорок первом году. Местные жители рассказывали о большом бое, происходившем в здешних местах. С тех пор танк здесь и стоит, а немцы использовали его, установили под ним пулемёт.

– Да, это танк устаревшей марки, – уточнил подполковник. – Теперь такие не выпускают.

– Мы обстреливали танк из миномёта, но бесполезно, – сообщил капитан, – слишком много брони сверху.

Командир полка отошёл от перископа и подозвал меня поближе:

– Старшина, вся надежда на тебя, произнёс он, положив мне руку на плечо, и с озабоченностью добавил:

– Только будь аккуратнее, не нарвись на мины. Даю тебе в помощники вот этих двух балбесов, – показал он на Гришку и Саньку. – Ваша задача уничтожить пулемётчиков под танком. Там их двое или трое.

Нас проводили в расположение хозвзвода батальона, чтобы снарядить в путь. Всё лишнее из карманов и вещмешок пришлось оставить у старшины. Он выдал нам по пятнистому масхалату, по противотанковой гранате, по плитке шоколада и по фляжке с водкой. Пить водку для храбрости снайперам запрещалось, её выдавали на случай ранения, как обезболивающее и дезинфицирующее средство.

После этого, перебежками, мы спустились к ручью и спрятались за его глинистый берег. Немцы усилили стрельбу, возможно, заметили нас. Оказавшись в мелководье, чтобы не промочить сапоги, я поднялся на камень, пригнувшись от пуль. Мои зубы отбивали дробь, хотя я не озяб. Ребята, потянулись за фляжками с водкой, и спросили у меня разрешения сделать по три глоточка. Я кивнул головой в знак согласия, боясь, что отвечу им дрожащим голосом, и они уличат меня в трусости. С жадностью я отхлебнул из своей фляжки крупный глоток, отчего поперхнулся. Ребята тоже выпили, но спокойно, будто воду. Меня всего передёрнуло, до того противная была водка. Гриша заметил мою гримасу.

– Ты чего, Коля, никогда водку не пил? – спросил он.

– Пробовал, но та, какую пробовал, была помягче.

– Конечно, на фронт хорошую водку не пришлют, – высказал своё мнение Саня. – Солдата всё равно убьют, так зачем добро переводить.

Выпив понемножку, мы дополнили фляжки из ручья, чтобы нас не обвинили в нарушении приказа. Фляжки снова стали полные. Меня подташнивало, и я закусил кусочком шоколада. Жар разливался по всему телу, дрожь пропала. Я вспомнил о маскировке, нарвал торчащие над ручьём ветки кустарника и воткнул их в петли на капюшоне масхалата. Ребята повторили мои действия, тоже замаскировались, и наши головы стали похожи на пушистые кустики. От ручья до танка, под которым засели немецкие пулемётчики, было около трёхсот метров. По берегу, за мелким кустарником, начинались заросли высокой травы и бурьяна. Это позволяло скрытно подобраться к танку, но в то же время, колыхание травы, могло привлечь внимание противника. Саня нашёл промятый кем-то след в траве, подал нам рукой знак, и первым полез туда на четвереньках. Мы с Гришей полезли за ним. С немецких позиций часто стреляли, с русских позиций тоже, и над нашей головой посвистывали пули Мне, казалось, что стреляют именно в нас, хотя я понимал, что это обычная стихийная перестрелка. Сильного, сковывающего, страха я уже не испытывал, наоборот, мозг работал чётко. У меня был бинокль, который дал комбат, и я ждал момента, чтобы понаблюдать за противником. Местами трава оказывалась ниже, поэтому приходилось ползти по-пластунски, затем, если трава, вдоль промятого следа, становилась опять высокой, пробирались на четвереньках, хотя это не по правилам, но так быстрее. Я полз за ребятами последний, и, выбрав удобный момент, сказал им, чтобы остановились. Осторожно приподнявшись над травой, я стал наблюдать в бинокль. Танк всё ещё находился далеко от нас, примерно за двести метров. На таком расстоянии можно уже прицельно стрелять, но под танком в темноте немцев было не видно. Тогда я принял решение подобраться поближе и дал команду двигаться дальше.

Через несколько метров пути, Саня вдруг остановился и выругался, затем испуганным голосом крикнул:

– Здесь мина! Я чуть на неё не напоролся! Что будем делать?

Я предупредил ребят, чтоб не шумели и отползли назад.

– Давайте, я сам посмотрю, меня учили мины обезвреживать.

В примятой траве торчала противопехотная мина советского производства.

Обезвредив её, я сказал ребятам, что мы родились в рубашке, ведь могли все погибнуть.

– Наверное, ночью наши разведчики поставили, – предположил Саня.

По его бледному лицу было видно, что переволновался. Когда он стал закуривать, то руки у него тряслись. Затем он снял с ремня фляжку, и, отвинчивая с неё крышку, предложил:

– Давайте выпьем водки ещё по глоточку.

– Ты что. Нас под трибунал отдадут, – возразил я.

– Наивный ты человек, – усмехнулся он. – За осушение фляжки пока никого под трибунал не отдавали. Мы же по глоточку, чтобы нервы успокоить.

– Если выполним задание, даже к орденам представят, – уверенно добавил Григорий. Он тоже уже держал в руке свою фляжку и отвинчивал крышку.

Ребята выпили без моего согласия, а я не стал пить водку, но не из-за страха перед трибуналом, а чтобы не ослабла внимательность и меткость. Я к водке был не привыкший, и даже один глоток мог на меня подействовать.

С первого знакомства эти парни мне не очень понравились. Но сейчас я стал к ним присматриваться и чувствовал, что мы подружимся. Гриша располагал к себе больше, чем Саня, наверное, добродушной улыбкой и доверчивым взглядом. Обоим парням было по двадцать пять лет, но Саня выглядел старше за счёт седины на висках. По его поступкам и упрямству, было понятно, что по характеру он лидер. Такие парни мне не нравились, но тут друзей выбирать не приходилось.

Осмотревшись по сторонам, и оценив обстановку, я предложил ребятам:

– Давайте разделимся. Я возьму на себя пулемётчиков под танком, а вы отползёте на фланги, метров на сто от центра, и займётесь другими огневыми точками. Согласны?

Парни согласились и поползли в разные стороны, а я продолжал пробираться по промятому следу, который вёл пока к танку. «Кто этот след промял? – задавал я себе вопрос. – Может быть, наши солдаты хотели забросать пулемёт гранатами?» Между тем немецкие пулемётчики продолжали периодически стрелять короткими очередями. Видимо, у них патронов было много. Через несколько метров тропа закончилась. Трава здесь была примята на двухметровом пятачке, тут же я заметил пятна крови. Кого-то на этом месте ранило. Рядом находилась свежая воронка, на дне которой блестела вода. Приблизившись к танку, примерно на сто метров, я заметил под ним в проёме между гусениц, желтоватое пятно, которое то появлялось, то исчезало. Пулемёт грозно заработал, посылая пули над моей головой в сторону наших позиций. Рискуя попасть под огонь, я приподнялся над травой и взглянул в оптический прицел. Как и предполагалось, жёлтым пятном было лицо пулемётчика, но в тени под танком я не разглядел, как он выглядит. В этот момент в моём подсознании мелькнула мысль, что стреляю в живого человека, но многомесячные тренировки в снайперской школе автоматически настроили меня на заученные действия. Быстро прицелившись, я плавно нажал на спусковой крючок винтовки. Раздался выстрел, и пулемёт замолк. В прицел вновь заметил другое лицо, видимо, к пулемёту приблизился второй пулемётчик, и его тоже сразила моя пуля. Где-то на левом фланге прогремел одиночный выстрел. «Это, наверное, Гриша действует» – подумал я, и стал прислушиваться к правому флангу, но в этот момент вой снарядов и взрывы на немецкой стороне, всё заглушили. Наша артиллерия начала артобстрел. Некоторые снаряды взрывались, не долетая до немцев. Я испугался, как бы в меня не угодили, и пополз назад, надеясь спрятаться в той воронке, которую видел. Однако случайно наткнулся на старую воронку, заросшую высоким бурьяном. В фильмах кинохроники, обычно наши солдаты бегут в атаку с криками «УРА». Оглянувшись назад, я вдруг близко увидел красноармейцев, в касках, неторопливо и молча идущих в сторону противника. Их было очень много. Шли они с винтовками наперевес. По их шаткой походке, как они спотыкались, я понял, что бойцы были пьяные. «Неужели, с двухсот граммов фронтовых, их так развезло? – подумал я. – Пожалуй, они примут меня за Фрица и пристрелят». Решение пришло быстро. Я нарвал пучок травы, забрался в высокий бурьян на дне воронки и кинул на спину эту траву для маскировки. Затем, не шевелясь, стал ждать, будь что будет. К моему счастью, солдаты прошли мимо. Меня не заметили. Потом я смотрел им в след и на фланги, пытаясь увидеть Гришу и Саню. Что дальше делать, куда идти, командир полка об этом ничего не сказал. Из рассказов Пчелинцева – моего наставника в снайперской школе, мне был известен случай, когда снайпер заблудился, отстал от своего подразделения, и его расстреляли за дезертирство. Чтоб этого не случилось, я пошёл вперёд догонять атакующих. По пути спохватился и снял масхалат, оставаясь в шинели, чтоб быть похожим на красноармейца. Иначе тоже могут не понять, кто я такой. Впереди большой стрельбы не было, немцы сдавались в плен. Наши солдаты вытаскивали перепуганных Фрицев из окопов за шиворот, и пинками загоняли в строй. Многие из них и в шеренге продолжали стоять с поднятыми руками.

Приблизившись к окопам, я наткнулся на лежавшего немецкого солдата, который жалобно стонал. Вблизи он выглядел обычным парнем. И те пулемётчики, которых я застрелил, наверное, были тоже обычными людьми. Я понимал, что мне придётся убивать врагов, когда рвался на войну, и теперь, увидев раненого немецкого солдата, почувствовал весь ужас войны. Мысль о том, что немцы такие же люди, до этого случая, как-то не приходила мне в голову. Я их всех считал преступниками. Солдат очень страдал, но никто не оказывал ему помощь. Я спросил его по-немецки, куда он ранен. «В грудь», – ответил он, и я увидел в его глазах мольбу о помощи. Мне вдруг стало очень жалко этого молодого парнишку, никто не обращал на раненого внимания, и мне захотелось ему помочь. Немецкий солдат истекал кровью, гимнастёрка уже была багровой, и я сам не понял, как испачкал руки в его крови.

Наших раненых тут же перевязывали санитары и клали на носилки, а легкораненые с повязками, сами уходили в тыл. Подойдя к санитару, я попросил: «Перевяжи вон того немца, он ранен в грудь, жалко парня». Рядом стоял лейтенант и услышал, мои слова.

– Ещё чего…. Приказываю пристрелить фашиста, нечего с ним цацкаться, – зло произнёс он и выругался матом. – А тебя, старшина за сочувствие врагу, тоже надо расстрелять. Арестуйте его, – приказал он солдатам.

Трое бойцов отобрали у меня винтовку. Да я и не сопротивлялся. Только пытался объяснить им, что я новый снайпер-инструктор и подчиняюсь непосредственно командиру полка. Но с пьяными тяжело разговаривать. Раненого немца они застрелили, решили, что он всё равно помрёт.

Среди толпы солдат, я заметил Саньку и окликнул его. Он обрадовался, что я жив и спросил: «Гришку не видел?»

– Не видел, – ответил я. – Меня арестовали, Объясни им кто я такой. Саня знал этого лейтенанта и по-свойски, матюгаясь, стал доказывать, что тот ерундой занимается. Вскоре появился комбат Озеров, с которым я недавно познакомился. Он заступился за меня и приказал вернуть винтовку и всё, что у меня отобрали. Комбат выглядел совершенно трезвым, и когда мы отошли в сторону, зло сказал:

– Нажрались заразы…. Я потом разберусь, кто их так напоил…

Я спросил капитана:

– Что нам, снайперам, делать дальше?

– Выполняйте приказ командира полка.

– Мы пулемётчиков уничтожили, больше других указаний не было.

– Тогда действуйте по обстановке, – посоветовал комбат и ушёл наводить порядок в своём батальоне.

Пленных немцев уже построили в колонну, но не знали в какую сторону их вести. На обоих флангах шёл не затихающий бой, в небе летали наши и немецкие самолёты, гоняясь друг за другом. Мы с Саней нашли Григория среди группы пьяных бойцов, он тоже был заметно поддавши. Я спросил у него, чего он пил, не из своей ли фляжки? Но Гриша успокоил меня, что свою водку не тратил, а его угостили ребята. Вскоре батальон разделился по ротам и пошёл атаковать противника на левом фланге, где проходила шоссейная дорога. Мы последовали за всеми. Дорогу немцы хорошо укрепили, по бокам её стояли бетонные доты, а мост через ручей был взорван. Батальон окружил противника, прорвавшись к дороге. Завязался ожесточённый бой. Кругом дым, треск, крики. Солдаты бегут в атаку с бледными от ужаса лицами, тут же ругань и стоны раненых

Мы залегли возле дороги, вместе с другими бойцами, выслеживая в оптические прицелы свои жертвы, затем меткими выстрелами убили пулемётчиков в дотах. Вместе с нервной дрожью, у меня появился азарт. Всё происходило, как в тумане, или в страшном сне. Казалось, что вот сейчас проснусь, и этот кошмар закончится. В перестрелке я уничтожил ещё несколько солдат противника. В конце боя комбат отметил в наших снайперских книжках количество убитых нами немцев. Так было положено. Хотя это был мой первый серьёзный бой, я плохо помню подробности. Возможно, сказались полученные мною, в дальнейшем, три контузии.

Когда наши подразделения дорогу заняли полностью, то через ручей двинулась колонна танков. Переправившись на этот берег вброд, танкисты остановились и посадили к себе на броню роту бойцов. Затем на большой скорости помчались вперёд. А оставшиеся роты, пошли громить правый фланг. Мы с Саней и Гришей присоединились к колонне нашей дивизии, двигавшейся по дороге на запад, вслед за танками. Солдаты шли пешком, ехали на лошадях и на автомашинах. На шоссе нас с ребятами подобрала штабная машина. Начальник штаба Соколов, узнал меня и велел шофёру остановить. Я хорошо помню, с какой радостью и гордостью, что меня узнали, я садился в машину. Теперь можно было расслабиться и отдохнуть.