Снежный ком любви

Эпилог Ветер тоже умеет обниматься

Март выдался богатым на невероятно приятные события.

Сразу после женского праздника Снежана родила сына, назвали Иваном. Еще через неделю отметили ее день рождения, и в эту же ночь Валерия родила дочку, которую назвали Мария. Молодые мамочки смеялись: Иван да Марья!

В конце месяца отпраздновали день рождения Саши, а еще через пять дней – правда, это уже было в апреле – собрались, чтобы отметить вполне солидную дату у Валерии – сорок пять лет.

– Я пригласила Марка с Катей и с малышкой. Так что у нас сегодня будет детский сад, – сообщила Валерия подруге, только та ступила на порог.

– Держи, я тут новый салат приготовила, оценишь. – Снежана протянула ей глубокую тарелку, прикрытую пленкой.

– Зачем? У меня же домработница есть, она все приготовила, а горячее на Вовке.

Они вошли в гостиную, где их ждал накрытый стол.

– А торт ведь будет, да? – спросила Снежана.

Валерия засмеялась:

– Лучшая в мире жена, которая не ест торты, но думает о любимом муже, да?

– Твой тоже обожает. Удивляюсь, как они не поправляются – столько лопать сладостей!

– Будет, конечно. Вова заказал у какого-то кондитера. Там холодно на улице? – заволновалась Валерия. – Вовка уже час с Марусей гуляет.

– Она спит, и он не хочет ее будить, но она закутана, не беспокойся, нос теплый, я пощупала. Как я поняла, они подождут Марка с Катей, и все вместе зайдут. Идем, я покажу тебе твой подарок.

Снежана вытащила из сумки небольшую коробочку и потянула подругу к дивану.

Через пятнадцать минут в квартиру зашли мужчины с малышами и Марк с женой и дочкой. Их девочке уже было полгода. Пока мужчины доставали из колясок Ивана да Марью, Катя, жена Марка, сняла курточку и сапожки с дочки и посадила ее диван. Малышка с удивлением рассматривала комнату и кокетливо строила глазки.

– Неужели и наши через полгода будут такими взрослыми?

– Наслаждайтесь тем, что они смирненько лежат, а не ползают по всему дому. – Катя сняла с дочки вязаную кофточку и посадила девочку на ковер, устилающий пол. – Да, Надюш, покажем молодым мамочкам, что такое полугодовалый шустрый и о-о-о-очень любопытный ребенок?

Чуть позже подошла Саша, и все уселись за стол. Перекусив, мужчины принялись спорить о футболе, женщины громко обсуждали материнские темы, дети капризничали. После торта с чаем троих малышей уложили спать, и взрослые наконец-то смогли посидеть спокойно и поделиться последними новостями.

– Кстати, а что Володя подарил тебе? Не эти ли шикарные сережки? – с интересом спросила Катя у Валерии.

– Да, красивые, но он расстроен, потому что очень хотел купить мне машину. Я еле уговорила его сделать это через год. Потому что сейчас я с Марусей дальше чем на Фрунзенскую набережную не хожу.

– Хотел повторить подарок Вадима Снежане? – засмеялся Марк.

Вадим улыбнулся и похлопал друга по плечу:

– Правильно сделали, что не подарили, Владимир Сергеевич, Снежана один раз в своей посидела и больше не подходила.

– Так у меня же прав нет! Куда ты хотел, чтобы я поехала без них?

– Надо было права подарить, Вадим! А потом уже машину, – громко рассмеялись мужчины.

– Ох! – воскликнул Владимир. – Совсем забыл. У меня для тебя еще один подарок есть!

Он убежал в спальню и вернулся с квадратной серебристой коробкой, перевязанной бантом.

– Открывай! – чуть ли не хором потребовали все.

Валерия разорвала обертку и достала альбом.

Перевернув первую страницу, она замерла и подняла глаза на мужа.

– Узнала себя? – с улыбкой спросил тот.

Валерия листала страницу за страницей: быстро, резкими грубоватыми движениями, толком даже не рассматривая фотографии. Когда она дошла до последней страницы, закрыла альбом, положила руки сверху и уставилась в одну точку на стене.

Все присутствующие сразу догадались, что подарок ей не понравился, как Лера вдруг закрыла ладонями лицо и разрыдалась.

– Лерушка, – Владимир бросился к ней и прижал к себе, – прости меня, идиота. Я думал, что тебе будет приятно увидеть свои детские фотки.

Тот вечер, когда Владимир попросил Валерию показать ему ее старые фотографии, он не забудет никогда.

У них только зарождались отношения, все еще было так зыбко, а он вдруг захотел увидеть ее фото, когда она была ребенком.

Валерия принесла ему пару альбомов, но там были только снимки уже взрослой Леры: она в Китае, и она в Москве, уже когда вернулась из Поднебесной.

– А где детские? Ну там, где ты была пухлым сладким ребенком?

Она растерялась, но все же ответила:

– Я родилась в колонии строгого режима. И восемь лет прожила в детском доме при этом тюремном лагере. Там, знаешь ли, детских фотографий никто не делал.

Владимир заметил ее смущение, но и глазом не моргнул и продолжил задавать вопросы:

– Ну хорошо. А дальше ты пошла в обычную школу, и где твои школьные фотографии? Не говори, что ты не фотографировалась с классом в конце учебного года.

– Фотографировалась. Только потом, чтобы получить эти снимки, нужно было заплатить деньги. Рубля три, не меньше. А у моей мамы их не было. – Валерия прятала глаза, ей было очень неприятно вспоминать свое детство.

Владимир сменил тему, но про себя четко решил: он найдет эти фотографии.

Со школой проблем вообще не возникло – он вышел на одну из самых активных бывших одноклассниц Валерии и пообещал пять тысяч рублей за каждый снимок, где есть его любимая женщина.

С колонией строгого режима оказалось намного сложней. Ему самому пришлось ехать и уговаривать начальника помочь. Он провел целое расследование и связался более чем с двадцатью женщинами, чьи дети были в одной ясельной группе в детском доме с Лерой. Он очень надеялся, что у тех женщин, возможно, окажутся снимки их маленьких детей и, возможно, Валерии.

И вот совсем недавно получил эти заветные фотографии, заказал оформление альбома и преподнес ей.

Сейчас же он прижимал любимую женщину и не знал, что делать, что сказать и как успокоить.

Марк сразу кивнул Кате, и они, быстро прихватив спящую дочку, покинули квартиру. То же самое сделали и Вадим со Снежаной и Сашей.

Володя расцепил ладони жены и тихо попросил:

– Посмотри на меня.

Лера распахнула глаза, тихонько всхлипывая.

– Расскажи мне, что не так? Я понимаю, у тебя было сложное детство, но его нельзя отрезать. Оно – часть тебя. Я родился в Москве, но если бы мои родители остались в Сибири, куда сослали мою маму в сталинские времена, то я мог родиться в деревушке под Омском.

– Ты не понимаешь… – шепотом произнесла Лера.

– Так объясни мне, – попросил Володя.

Валерия шмыгнула носом.

– Вот Маруся чуть подрастет и спросит, тыкнув пальчиком на фотографию: где был мой детский сад?

– И что? – Владимир взял альбом и открыл его на первой странице. – Посмотри, что на фото: самая красивая в мире девочка сидит за детским столиком и ложкой поедает манную кашу. Рядом с ней другая девочка и мальчик. Где этот садик был? В Астрахани. Где Астрахань? Ну, покажешь на карте и объяснишь, что ее бабушка там раньше жила, а потом вы переехали в Москву. Маленькому ребенку, конечно же, не нужно рассказывать про то, что случилось с ее бабушкой и дедушкой. А вот когда она вырастет, мне кажется, ничего страшного в том, чтобы рассказать правду, нет.

Лера рассматривала снимок: действительно, по фотографии не скажешь, что это детский дом при тюремном лагере. И да, на нее смотрела очень хорошая девчушка со светлыми волосами и большой ложкой в руке. О ее тяжелом детстве знает только она. Но на картинке все по-другому: обычная жизнь в обыкновенном детском садике.

Она перелистнула страницу: тут уже школа, девочка с косичками стоит в третьем ряду, серьезная, даже грустная. Женщина сразу вспомнила почему: сосед по парте ее обидел, обозвав, но на фото этого же нет. На четвертом и пятом снимке эта же девочка даже улыбается.

Валерия виновато посмотрела на мужа:

– Прости меня, пожалуйста… Действительно, ничего такого тут не видно. Потому что это все только в моем сердце.

– Ничего, родная, я его отогрею, обещаю.

Володя притянул ее к себе, а она опять заплакала, но уже тихо-тихо, а он, немного раскачивая ее из стороны в сторону, шепотом повторил:

– Обязательно отогреем. И я, и Маруся.

Вадим открыл автомобиль, помог жене сесть и положил на ее колени люльку с сыном. Ванька закряхтел, но Снежана наклонилась к нему и поцеловала в лобик. Саша подошла ближе и спросила:

– Можно мне к вам? Завтра воскресенье, и не хочется целый день провести в одиночестве…

– Зачем ты задаешь такие глупые вопросы? – нахмурившись, спросил Вадим. – Наш дом – твой, и мы очень рады, когда ты с нами.

– Какой же ты лапочка! – съязвила Саша. – Если ты все же надеешься, что я когда-нибудь назову тебя папой, то не дождешься.

– Мне этого и не надо. – Он открыл перед ней дверцу. – Будет достаточно того, чтобы твои дети называли меня дедом.

Саша, хоть на словах и приняла Вадима, на деле все равно продолжала его потихоньку покусывать, пытаясь задеть и даже обидеть. Но Вадим легко увертывался от ее колкостей и почти всегда ставил на место: не словами, а фактами или житейской мудростью. Пятый семестр в институте Саша сдала тоже благодаря ему: он поддерживал ее, как мог, но, когда она отказывалась его слушать, ставил перед фактом, что не будет финансировать.

Саша сейчас проживала одна в квартире мамы, и ее обеспечивал Вадим. Он четко очертил границы: или ты учишься, и тогда я оплачиваю твою учебу и небольшие развлечения, или ты забираешь документы из университета и идешь работать администратором на СТО.

Он поступал с ней так, как наверняка бы делал любящий отец: не заискивал, в меру баловал и поощрял, но контролировал.

– К тому же завтра, чтобы ты совсем с ума не сошла от скуки, посидишь с Ванькой, – немного в приказном тоне добавил он, – я маму давно обещал сводить в кино.

– Так и знала, что тебе что-то надо от меня, – пробурчала Саша, но в машину села.

Уже подъезжая к дому, она спросила у мамы:

– Лере стыдно за свое прошлое, да?

– Наверное, она всегда избегала этой темы… – тихо ответила Снежана.

– Я случайно, еще летом, нашла у нее в кабинете фотографию, где ты с ней в Лужниках. Девяносто третий год. Я тогда удивилась – почему она не в альбоме, а в столе ее хранит, – призналась Саша.

– Интересно… Я никогда не видела этой фотки. Странно… хотя чего странно? Лера считает началом своей жизни Китай. А того, что было до этого, – стыдится…

– А тебе, Вадим, тоже стыдно? – снова спросила падчерица.

– Саша! – шепотом, чтобы не разбудить сына, возмутилась Снежана.

– Что? – Девушка не поняла, чем мама недовольна. – Я серьезно интересуюсь этим вопросом.

– Все нормально, Снежинка, – успокоил ее муж, – я отвечу. Конечно, Саша, мне неприятна эта тема, и распространяться о ней я не стремлюсь. И при знакомстве не расскажу, как мне сиделось на киче. Но это – часть моей жизни. Тюрьма – это страшно, потому что она учит и приумножает только то, что уже есть в человеке. Если он полон говна, то это дерьмо увеличится во сто крат и выльется на свободе, когда тот выйдет. А представь жестокого человека, который получил срок. Выйдя на волю, он не будет всем улыбаться, а продолжит издевательства с элементами извращенной мести. Я был очень целеустремленным парнем до того, как попал за решетку. Но после я стал еще упорней, еще упрямей, научился тому, на что на свободе никогда бы не решился. Если бы я совершил то преступление, за которое меня посадили, я бы точно стыдился своего прошлого. А так… нет. Я не люблю его, но принимаю. Там один год взросления – как десять на свободе.

– То есть тебе уже около ста тридцати лет? – решила пошутить Саша.

– Опыта точно лет на сто.

Саша тихонько вздохнула.

Разлюбила ли она Вадима? Скорее нет, чем да. Правда, ее любовь стала другой: появилось уважение, доверие, она чувствовала его заботу. Именно ту заботу, которую должна была получить от отца. И самое главное – в ее голове уже созревал образ того мужчины, который когда-то станет ее мужем.

Облокотившись на сиденье, Саша закрыла глаза, улыбнулась и почему-то вспомнила цитату: «Каждый закат – это начало яркого и большого рассвета…»

И кажется, она уже была готова его встретить.