Сны Пигмалиона

Спаси, сохрани и помилуй меня

от черной земли, от лихого огня,

еще — от недоброго глаза,

Ты знаешь, я снова живу на Тверской,

там место открыто для пыли мирской,

и всюду она как зараза, —

лежит на предметах тончайшим пушком,

и мелкий паук с серебристым брюшком

ползет по пустому комоду.

А Волга беременной снится Оке,

и женщина с веткой омелы в руке

заходит в прозрачную воду.

И тело ее от любви не болит,

ее настоящее имя — Лилит,

она опускает ресницы,

и чувствует ужас подземных толчков

подземная школа для птиц и сверчков,

чьи крылья мелькают, как спицы.

Ты в воду заходишь и чувствуешь вдруг:

вращается рыб заколдованный круг,

и машут они плавниками,

и Лулл, чтоб не съела его пустота,

огромный язык достает изо рта

своими сухими руками.

Мы будем пространство делить пополам —

ты, вечный паломник по женским телам,

я, Богом зажатая в клещи.

Когда-то Нерону сказал Эпиктет:

«Нас мучит не вещь, не безмолвный предмет,

а лишь представленье о вещи».

А что Эпиктету ответил Нерон,

я, право, не знаю, и с разных сторон

с надеждой, тоскою и страхом,

покорные времени вещи глядят,

с пространством враждуют, друг другу вредят,

питаются пылью и прахом.

В земле по колено стоят города,

но их окружает лишь пыль и вода,

где тонет сухая омела.

И вновь, на свидание к Богу спеша,

подобная ветру, несется душа

по мертвой поверхности тела.