Сны Пигмалиона

Что говорить? Ведь прощаться, проститься, расстаться

легче, чем кажется нам, молодым. Может статься,

мы пересмотрим подобные взгляды, старея.

В пыльном комоде бутылок стоит батарея.

Завтра, мой друг, Веронике, Марии и Марфе

будешь играть на такой ослепительной арфе,

что и сегодня по улице пыльной и узкой,

мой музыкант, ты идешь в магазин за закуской.

Прошлое с будущим связаны лишь настоящим.

Как из болота, друг друга за волосы тащим,

чтобы заставить узлом изнывающей плоти

сдавленный звук, погибающий в общем болоте,

вновь зазвучать в первозданной своей чистоте.

Но, дорогой, времена наступают не те.

Зренье и слух зачастую вредят осязанью.

В узком дворе чешую очищаем сазанью.

Это занятье похоже на сон морфиниста.

А чешуя разноцветна и крупнозерниста.

Рыбы не лгут. При отсутствии средств надлежащих —

связочных слов, и сказуемых, и подлежащих —

трудно солгать. Руководствуясь выбранной ролью,

ты расстаешься не с влажной чешуйчатой болью,

а с человеком, который тебе не знаком.

Душу очисть телефонным последним звонком.

Ветер расхаживал вдоль нежилого квартала,

солнце садилось, а солнце другое вставало,

рыбью чешуйку держа на усталой спине,

шел муравей по огромной кирпичной стене.

В центре белых небес распадается дождь по иголкам,

человеческий лес застывает в молчанье недолгом,

жизнь держа на весу, это ты в два часа пополудни

в этом тихом лесу заиграешь на маленькой лютне.

Ты не молод уже, но еще недостаточно стар

для того, чтоб понять: нас погубит ритмический дар.

Вдруг да явится ангел, как школьник на взрослый сеанс,

с легким трепетом крыл ты случайно войдешь в резонанс,

и, оставив ладью дорогой колыбели двуспальной,

скажешь жизни «адью» — и проснешься в купели хрустальной.

Как бы ни было там, жизнь сама по себе колоритна,

даже если грозит нарушеньем сердечного ритма,

даже если игра есть ее сокровенная суть…

Нам прощаться пора………………

Этот поезд идет по глухой муравьиной стране,

только двери скрипят и окно в деревянной броне.

Это поезд идет муравьиный — один к одному

муравей с муравьем превращают страданье в вину.

Муравей-паровоз от любви непосилен и стар,

он устал из ноздрей выпускать накопившийся пар.

но влечет его сила, которой названия нет,

и в глазах муравья отражен ослепительный свет.

Вот и город высокий — он вырос на нашей крови,

там из окон огромных в глаза мне глядят муравьи.

И сквозь веки прозрачные смотрит моя слепота,

как ползет муравей по извилистой линии рта…