Собачья площадка

Глава 27

Ольга Максимовна проснулась рано и не по своей воле. На дворе чудовищно заверещала иномарка, и то ли попала в резонанс, то ли кто-то хулиганил, засвистали на разные голоса ещё две машины. Чуть погодя к разноголосому хору присоединился «жигуленок» — единичка с коричневыми пятнами грунтовки на боках. Иномарки заткнулись быстро. Видимо, хозяева, выглянув в окно, отключили их дистанционно, а вот первенец отечественно-итальянского производства старался вовсю — или хозяин спал, или устройство сам сконструировал. Кулибин.

— Зараза, — пробормотала она и накрылась подушкой.

Остатки прежнего сна клочками цеплялись внутри головы и всего теплого, белого тела секретаря-референта, возбуждая слабые импульсы в нейронах. Она очень-очень хотела вновь вернуть тот сон из далекой юности… Главное, как говорила мама, если тебя что-то разбудит, не смотри в окно и постарайся уснуть вновь, чтобы увидеть продолжение.

Именно поэтому и накрылась. А прежде снилось… Луг в цветах. Цветы венком у неё на голове. Море цветов. И парашютики одуванчиков застревают в ресницах. Она в ситцевом синеньком платье с открытыми красивыми руками, не такими, как сейчас, подбрасывает пук васильков в воздух, и они, не долетев до солнца, возвращаются, осыпая её всю фиолетовыми искрами, но Ванечка, курсант Ванечка, сын соседей по даче, уже подает новый букет, и тот тоже летит к солнцу и тоже падает, повторяя фиолетовый дождь. А потом Ванечка, поборов условности и собственную, угловатость, неловко обнимает её. Оленька отворачивается, а он ищет своими губами её губы. Становится трудно дышать (проклятая подушка). Грудь её не очень больно, а даже приятно упирается в его значки, густо, как у нынешних металлистов, покрывающие гимнастерку. Оленька видит по Ванечкиным глазам, что тот безумно счастлив, как только может быть счастлив двадцатилетний курсант, вчера из казармы, а теперь на лугу, обнимающий и целующий Оленьку… Но тут и он и она вздрагивают. И это не труба, зовущая на ратные подвиги. Это нечто совсем, совсем Другое. Обидное. Занудное (сигнализация во дворе). Но сон продолжается, и теперь это не легкий и воздушный мираж, благоухающий свежескошенной травой, а реальный, с ощущением бессильной ватности (ноги запутались в простынях и затекли) и даже кошачьей вони.

Она чуть не заплакала. Ах, как жаль, что все так быстро проходит, и надо бы проснуться, потому что ничего хорошего первая же картина лестницы не сулила. Почему она не поехала на лифте? Ах, да… Лифт, как всегда, не работал. Но вот и голоса, пока ещё не различимые, но до омерзения (у неё никогда не было ни малейшего позыва к обзаведению детьми) узнаваемые. Это они, они.

Ольга Максимовна сделала отчаянную попытку проснуться, но Морфей цепко держал свою добычу. Боже, неужели все снова? Ведь это уже было! И Ольга Максимовна, подобно какому-нибудь вьетнамскому ветерану или нашему афганцу, стала переживать постстрессовый синдром…

Опять сидят, услышала она над собой голоса, не январь, могли бы и на улице расположиться, вторично подумала спящая.

Сидели трое и ещё один стоял напротив. Спорили… Мнения разошлись в оценке одной из сторон окружающего мира. У каждого из присутствующих была на этот счет своя точка зрения, и он считал своим долгом её высказать. Настоящий базар. Курили и говорили одновременно, стараясь перекричать друг друга. Перед началом дискуссии собравшиеся изрядно «разогрелись». Чувствовалось и по тону, и по выражениям, и по степени агрессивности изложения своего взгляда на проблему.

— Молодые люди, разрешите пройти, — попросила Ольга Максимовна и тут же поймала себя: что же я, дура, делаю. Впрочем, сон.

Ответом было полное безразличие к её просьбе со стороны спорящих.

Уйди или протиснись, запаниковала во сне Ольга Максимовна, но тем не менее повторила просьбу.

— Подождать, что ли, минуту не можешь, — рявкнули на нее.

При звуках её голоса сейчас, как и тогда, он вторично просыпал табачно-конопляную смесь.

— Хорек, может, встанешь, пропустишь её, ведь не отвяжется, — предложил стоящий у стены.

— А почему я, пусть Хмырь пропустит. Он больше места занимает.

— Ну а почему я, он с краю сидит, да и помоложе. Лолк, может, ты пропустишь?

Она знала все реплики наизусть. Они ещё тогда, несколько дней назад, навечно впечатались в память. Вот сейчас эта полумальчик, полу девица начнет кокетничать. Умела бы… Надежда Дурова.

Ольге Максимовне даже захотелось отозвать её в сторону и дать пару дельных советов — типа девочки так себя не ведут, но с обреченностью кролика слушала.

— Хорек, не хами, я же тоже женщина, — ответила сидящая посередине.

Надо что-то предпринять. Сменить тон.

— И долго я буду ждать? — с ужасом услышала она свои слова.

Точь-в-точь как тогда.

— Шлепала бы на лифт. Нечего молодежь травмировать.

— Ты думаешь, что говоришь? — искренне возмутилась спящая. — Ты с кем разговариваешь?

— А откуда я знаю, с кем разговариваю. Скажите, как вас зовут, тогда узнаю. Народ, кто такая? — спросил Долговязый, указывая пальцем.

— Ты что, Долговязый, ослеп, что ли? Перед тобой девушка пенсионного возраста, — ответил за сидящих Хорек, — которую нет уже желающих трахать.

— Подонки, — только и смогла выговорить Ольга Максимовна.

Хорек встал и обошел женщину, как бы внимательно разглядывая.

— Ну, что я говорил. Факт налицо, не трахают. Хмырь, ты у нас человек солидный, может, впендюришь этой мымре? Тебе же нравятся девушки постарше, а она за это кефирчиком угостит, — предложил он, заглядывая в сумку. — Ты же любишь?

— За кефирчик, пожалуй, можно, только сзади, чтобы её крашеную рожу не видеть, — поднялся Хмырь, начиная расстегивать ширинку.

— Хмырь, резинку надень, а то ребеночка, чего доброго, сделаешь, — посоветовала Лолита, распечатывая пачку презервативов.

— Не, с резинкой трахаться, что розу в противогазе нюхать, — со знанием дела возразил Хмырь. — Да такие уже не могут рожать.

— А я бы надел. Эти вот, молодящиеся, СПИД среди нас и распространяют, — предостерег Хмырь, одновременно перегораживая проход.

— Вот и надевай, когда твоя очередь её трахать подойдет, а я так… Ну-ка, поворотись, бабуля, к оконцу передком, а к добру молодцу задком, — как мог грозно, повелел Хмырь.

— Прошу, барин, — сказал в полупоклоне Долговязый и задрал сзади плащ вместе с юбкой.

— Да вы что, с ума посходили?! — закричала она, все ещё не веря в происходящее, и стремительно бросилась вверх по лестнице.

Это оказалось выше крыши даже для сна. Ольга Максимовна дернулась, сбросила с головы подушку и рванулась встать, но простыни, плотно обвившие белые ноги, стали причиной падения. Она сильно ушибла колено. Да ещё этот противный гудок за окном. Просто варварский гудок. Он все ещё вспарывал утреннюю тишину.

Ольга Максимовна посмотрела на часы. Сон длился не более трех минут. Как и реальный кошмар на лестнице. Что же теперь, после каждого гудка за окном такое будет сниться вновь и вновь? Она встала с колен и, прихрамывая, пошла в ванную. Взглянув на себя в зеркало, ужаснулась. Неужели плакала во сне? Веки припухли, щеки опустились. Впервые секретарь-референт четко и безжалостно, без самообмана ставила себе диагноз. Но, в отличие от врача-профессионала, где-то в глубине души ещё тлел уголек надежды. И уголек этот, твердо знала, мужского рода.

Валерий отпадал. Был момент. Как раз после оскорбления на лестнице первым делом ринулась к нему. А к кому еще? Упасть на грудь мужчине. Пожаловаться. Он разберется. Он поможет. На него можно опереться. А потом в благодарность любовь. И чем черт не шутит, возможно, спокойный остаток жизни. Остаток жизни с шиномонтажником представлялся ей как вереница гостей, хождение по вернисажам, зарубежные турпоездки. Она живо пооботрет и стешет углы с Большого Хохла. Но не судьба. Никого дома.

Вторым в списке претендентов стоял подполковник. Стабильность в жизни. Уравновешенность в характере. Что ещё надо? Деньги? Пенсия по нынешним временам приличная. Квартира есть. Ее можно сдать. Пусть переезжает сюда, вот тебе и приварок, да и на своей территории сподручнее отвоевывать моральное право на командование. А зачем ей, собственно, командовать, если он сам разумный мужчина. Смущало одно: неспособность противостоять обстоятельствам, которую проявил казавшийся несгибаемым отставник, — запил после смерти любимой собаки. Ну ладно жена, но животное. Ольга Максимовна имела животное, но так никогда бы и не поняла, как можно так убиваться. Впрочем, снился же сон из юности. Прекрасный сон о временах, когда ни сном ни духом не ведала, что сможет организовать операцию «Избиение младенцев».

И наконец, третий. Самый свежий. Иванов. Она где-то слышала, но точно не знала, а спросить не у кого, собака ли повторяет характер хозяина или хозяин выбирает себе животное по собственному образу и подобию? Если так, то, несмотря на рост и вес, а они были у обоих совсем несхожи, в собаке виделась чудовищная мощь, преданность и защита. О таком мужчине можно только мечтать. Он моложе? Не помеха. Сейчас кругом неравные браки. Жена? Ни рыба ни мясо. Тут особо интриговать не придется. Не таких обставляли на кривой. Другое дело, что такие, как Иванов, могут клюнуть только на искренность чувства. На вспышку. Его надо брать быстро и решительно. По контрасту с пресным образом жизни. Это льстит.

Ольга Максимовна дотащилась до тумбочки в комнате, где лежали спрятанные для гостей сигареты, закурила.

Во-первых, никакого ханжества. Годы не те, да и Иванов не мальчик. (Тут она заблуждалась.) Вспомнила историю отношений с курсантом Ванечкой. Они многого стеснялись, но ханжества не было.

Во-вторых, кокетства в меру. Как с Ванечкой.

В-третьих, ничего худого о жене. Пусть сам все вспомнит о совместной жизни. В таких случаях следует даже обрывать. Как бы из женской солидарности.

В-четвертых, сразу же предупредить о невозможности брака с весьма зыбкими и туманными причинами отказа. Пусть это его заинтересует, почему одинокая женщина отвергает институт брака. И тут изложить собственную теорию о свободе. Ложную и ненавидимую самой Ольгой Максимовной, но тем приятнее будет слушать уговоры и контрдоводы.

В-пятых, постоянно намекать на некие обстоятельства прошлой жизни, которые тяжким грузом давят и стесняют грудь по ночам. «Милый, тебя не должно огорчать то, что иногда я во сне могу всплакнуть. Это непроизвольно. Это прошлое дает о себе знать».

Как действительно однажды случилось, когда после любви они уснули с Ванечкой на сеновале, и она во сне плакала. Это курсанта потрясло и заставило долго и мучительно соображать о причинах. Они так и остались сладко-тревожащей тайной — не из-за него ли?

В-шестых, полюбить животных.

Подводя итоги своего плана, Ольга Максимовна одобрила его на первое время и даже не заметила, что три пункта постоянно соотносила с тем временем и тем мужчиной, когда сама любила и её любили. Благодаря воспоминаниям сегодня женщина, секретарь-референт, ни разу не вспомнила о работе и стала чуточку человечнее. Она вдруг вытащила из ваз искусственные орхидеи, очень качественно сделанные таиландскими мастерами, и решила, что теперь у неё в квартире будут только живые цветы, не обеднеет. Сначала хотела выбросить в помойку, но старая привычка ничего не бросать заставила позвонить Кате.

Катя настороженно приняла подарок по телефону, так как знала, что подруге они достались непросто. В голове промелькнуло предположение, что орхидеи в нынешнем сезоне вышли из моды и стали признаком дурного вкуса, иначе почему?.. Ольга Максимовна сказала, что намерена круто изменить отношение к жизни. Здесь замешан мужчина, тут же догадалась подруга.

— Кто он? — спросила Катя тем же тоном, как когда-то спросил Бубнова командир после решения загулять.

В этом отношении и подруга, и командир части оказались по одну сторону. Только Катя до уровня Ольги Максимовны дотянулась, а командир до высших соображений подчиненного нет.

— Валера? Отставник? Еще кто-то?..

— Господи, ну какая разница?

— Можешь не говорить…

— Ну и что?

— Хочешь, привезу одного человечка? Собачник, между прочим. Заводчик.

— Вези кого хочешь. А лучше не надо. Потом. Спасибо за напоминание.

— А что… Мы такой бизнес на мастифе этого мозгляка сделаем.

При упоминании мастифа и его хозяина Ольга Максимовна напряглась.

— Слушай, только, ради Христа, не вяжись к Николаю…

— Он! Раскололась, старушка! Угадала?

Вот стерва, подумала Ольга Максимовна и сокрушилась о допущенной промашке, надо держать ухо востро. По имени называть рано.

— Перестань паясничать.

— Это так серьезно? Как далеко зашло? Или вы ещё на уровне песочницы?

Ольга Максимовна аккуратно положила трубку, но в душе у неё все клокотало.