Собачья площадка

Глава 8

Иванов проснулся за полдень. Долго и бессмысленно смотрел в потолок, надеясь найти там ответы на массу мучивших его, словно с похмелья, вопросов.

И не находил. Сон ли это был? Явь? Если явь, то Вадик поступил с ним, мягко говоря, не очень корректно. Ну явился хозяин дачи, ну пришлось прыгать в окно, но мог же он хоть одежду выкинуть как-нибудь…

Стыда никакого Николаи не испытывал. Наоборот посмотрев на фотографию жены на стене, равнодушно отвернулся. Это первые дни в так называемый медовый месяц она ещё трепыхалась в кровати, изображая крайнюю степень удовольствия, но до того неумело и некрасиво, не как в кино, что муж раскусил сразу. Раскусив, пожалел и себя и её. Видно, не дано. А раз не дано, не стал и принуждать.

По тишине в квартире Николай понял, что жена ушла на работу. Даже будить не стала. Ладно. Перетопчемся. Впрочем, он и не встал бы. Не развалятся. Действительно, производство от его отсутствия не встанет. Просто одним трепачом в курилке меньше. Нет, у него, конечно, были дела, были обязанности. Они ещё вчера казались важными. Еще вчера считал, что без него никто не разберется. Но вот сейчас лежит и ясно понимает, что разберутся и ничего не остановится. Точно ведь. Все будет идти своим чередом.

Другой бы расстроился. Иванов, напротив, повеселел. Дотянулся до телефона и совершенно бодрым, не больным голосом поведал начальнику, что подхватил остаточный грипп, сипит горлом и температурит. Выполнив сию несложную операцию, он прошаркал на кухню и остолбенел. В углу, между раковиной и тумбой, на мешковине, которую хозяин метил на починку дивана, лежал громадных размеров пес с отвисающими щеками и большими грустными глазами.

Будто молния сверкнула под костями черепной коробки Иванова. Он моментально вспомнил ночь, пса у забора в окружении своры бездомных собак, то, как совершенно бесстрашно отобрал у него коровий мосел и угостил творогом. Иванов открыл дверцу холодильника и обнаружил пустую полку. Значит, все это правда. Да как же он осмелился такую животину домой приволочь? И ведь пошла. Не укусила. Потом Иванов вспомнил, что со вчерашнего вечера все его существо проживает в новом качестве, и успокоился. Видно, у собаки тоже в жизни последнее время происходили большие перемены, раз она так просто пошла за чужаком. Постой, да у неё ошейник есть. Или у него? У него.

— Давай-ка вылезай… Зверь. Давай, давай, маэстро, ваш выход.

Гигант по-человечески вздохнул, поднялся и вынес тело на центр кухни. Сразу стало тесно. Иванов рискнул погладить пса по голове. Ему тут же показалось, что животное улыбается.

— Ну-ка, давай посмотрим, что у тебя на ошейнике… Ничего. Ты беглый, что ли? Как звать-то тебя, зверь?

Пес утробно гавкнул, и Иванов отскочил, больно ударившись о дверную ручку.

— А вот это напрасно. Здесь стены тонкие. В одном конце дома в сортир пошел — весь подъезд в курсе. Что же мне с тобой делать? Объявление давать? Жрешь, наверное, по ведру в день. Может, за это и выбросили. Что-то не похоже, чтобы тебя по прежнему месту жительства кто-то обидел. Такого обидишь. Верно говорю, зверь?

Пес снова гавкнул.

— Ну вот, мы же договорились… Постой, может, тебя зовут так? Зверь! Пес открыл пасть.

— Тес… Не гавкать. Я уже все понял. Может, ты дрессированный? Сидеть. Надо же. Сечет. Посмотрим, что у тебя с ногами…

Шерсть на внутренней стороне ляжек вылезла клоками, и кожа на пролысинах шелушилась. Одно яичко распухло до величины среднего грейпфрута. В углах глаз скопилось неимоверное количество загустевших пленок.

— М-да, даже мне, непосвященному, понятно, что тебя, братец, надо лечить.

И все-таки Иванов им любовался. Несмотря на то что Зверь был изрядно потрепан, худ, килограммов шестьдесят, прикинул Николай, но чувствовались в нем порода, достоинство и сила. Такой при надлежащем уходе обещал стать красавцем, а уж защитить себя и хозяина мог без разговоров. То есть без пустого тявканья. Да, такие набрасываются молча. Им устрашать не требуется.

Иванов вспомнил своих соседей. Как чванились они, выгуливая своих питомцев. Клан. Настоящий клан. В доме двенадцать подъездов. В каждом подъезде по двенадцать этажей. На этаже по шесть квартир. В каждой третьей собака. Подсчитать страшно. Каждое утро и каждый вечер, а кто и ночью, разбившись по породам, а то и просто по размерам, по привязанности собак или интересам хозяев, они важно шествовали позади своих питомцев и мысленно плевали на простых смертных. У них специфические разговоры о вязках и достоинствах пород, о собачьих болезнях и радостях, так, словно на поводках не животные, а полноправные члены общества. Еще немного, и хозяева в своем маразме выйдут на демонстрацию и потребуют для подопечных избирательного права. А корм? О, это лебединая песня. В рыбе много фосфора. Сырое мясо сейчас никуда не годится. Не дай бог дать им трубчатые кости, могут поранить желудок… В стране, едрена корень, разруха, а они о собачьем желудке пекутся. В Корее этих собак в ресторанах под соевым соусом подают. Войны на них нет. Пожрали бы любимцев за милую душу, и вся любовь. А срут?.. Весной там, где высились сугробы, отвратительное месиво из завозного чернозема и собачьего дерьма. И отпускают с поводка без намордников. От станции по пустырю ходить страшно. Когда-то здесь собирались делать парк. Иванов мечтал: вот займутся деревья и кусты, скроют безобразный котлован с началом фундамента недостроенного бассейна и будет здесь маленький парадиз, то есть рай. Ведь когда переехали, на пустыре можно было подосиновики собирать, а теперь пустые бутылки да собачье дерьмо.

Иванов ненавидел собачников. Но с недавнего времени, а именно примерно двадцать четыре часа уже, с тех пор как с ним произошло перерождение, вдруг обнаружил, что злоба куда-то исчезла. Более того, в нем начала бродить и смутно оформляться крамольная мысль. Пока ещё не нащупал, но она уже была готова вот-вот вылупиться из скорлупы условностей и устаревших формулировок.

Он порылся в холодильнике и наткнулся на сосиски. Виолетта, конечно, голову оторвет, но у него есть загашник. Спустится в магазинчик, благо лавка находилась прямо на первом этаже дома, купит эти вонючие сосиски и положит на место. А если серьезно, чем этого гиганта кормить, Иванов совершенно не представлял.

Николай вспомнил сослуживца. У того был боксер. Набрать номер — дело нескольких секунд.

— Гарик, слушай и не перебивай. Сделай вид, разговариваешь по работе… Да, это я. Да никакого насморка. Посмотри, там Люська параллельный не взяла?.. Отлично. Я тут пса подобрал. Да. Собаку. Нет, не дворовую. У неё ошейник. Породистая… Твой боксер ей по локоть. Килограммов шестьдесят, может, семьдесят. Щеки висят, окрас коричневый, кожа на шее болтается. То ли обморожен, то ли ещё что, короче, у него изнутри на задних ногах воспаление, кожа шелушится. Язвы. И одно яйцо с дыню «колхозницу». Глаза в парше какой-то… Конъюнктивит? Это же у людей… Триппер? Ну ты даешь. Нет, я объявление дам, но, по-моему, он с какой-то дачи деру дал. Понимаешь, я таких по телику видел — охранники. Только этот больше и добрый… Это он ко мне добрый? Может быть. Так что делать-то? Нет, ещё не гадил. Я ему мешок подстелил. Все равно выводить? Ладно, ночью выведу, пусть терпит. А куда звонить? А если никто не придет? Ветеринара… Глазные капли? Есть, кажется. Слушай, чего он жрет? Все? «Геркулес», макароны, костный бульон… Да, записал… Что? Люська заинтересовалась? Ну бывай, я ещё позвоню к концу рабочего дня…

Иванов положил трубку и задумался. Еще во время разговора мысль, которая раньше только проклевывалась, окончательно оформилась. Он оставит собаку. И никаких объявлений. Виолетка перетерпит. Ничего с ней не случится. Возьмет работу на дом. Никаких денег из семейного бюджета. Пусть заткнется. Зато всем этим ухарям с их шавками покажет, где раки зимуют. Нет. Травить не будет. Сами поймут, кто такой Иванов.

Николай залез в шкаф, где жена хранила лекарства, и начал рыться в ящиках. И ведь не болеет никогда, а снадобий на все случаи жизни. Дорогие и не очень, народные и от самых престижных швейцарских фирм. В другой раз Иванов молча проскрипел бы зубами, но теперь даже обрадовался. Он нашел и капли, и специальную мазь при ожогах. Она покрывает кожу тонким блестящим слоем, застывая корочкой, выполняет функции самой кожи, пропуская внутрь кислород и абсорбируя бактерии. То, что нужно.

С некоторой опаской опустился перед Зверем на колени и начал уговаривать того не кусаться. Гигант все понял. Безропотно дал закапать в глаза капли. Перед тем как капать, Иванов чистой тряпкой выковырнул пленки из углов глаз. Потом принялся за ноги. Гигант отвернулся и смотрел в сторону. Совсем как человек во время операции без наркоза. По крайней мере, именно так представлял себе поведение человека Николай. Он отогнул заднюю ляжку и густо выдавил на внутреннюю поверхность прозрачный послеожоговый гель. Размазывать не рискнул — само растечется.

— Ладно, ты поспи, а я одна нога здесь, другая там — в магазин за «геркулесом» и костями. Сторожи, — шутливо добавил Иванов и, прихватив сумку, вышел из дома.

Он спустился на первый этаж и вышел из подъезда. Утренняя хмурь разошлась, и в небе сияло солнце. В лужах купались воробьи, и у Иванова стало по-настоящему хорошо на душе. Голубые вставки на фасаде дома-корабля приятно гармонировали с небом и настроением новоиспеченного собачника. Он направил стопы к третьему подъезду, где в обычной квартире первого этажа располагался небольшой продовольственный магазинчик. Уж что-что, а «геркулес» там должен быть. За костями придется идти квартал, но он осилит.

Николай подошел к третьему подъезду. За перила был привязан ротвейлер. Он покосился на Иванова и равнодушно зевнул. В другой раз Иванов только обрадовался бы сему факту. В другой, не в этот. Смотреть на меня не хочешь, собака, я для тебя никто. Пустое место. Но ничего, ничего. Пожалеешь еще, мелькнуло в голове Николая, и он бочком поднялся по лестнице.

Как и следовало ожидать, в магазине находился хозяин ротвейлера. Валера о чем-то задушевно беседовал с продавщицей. Николай постарался сделаться незаметным и разглядывал витрину, не вмешиваясь в разговор, хотя вполне мог попросить пару пачек «геркулеса» и макарон. Взвешивать не надо. В конце концов, он покупатель, а не праздный трепач. Но не сделал этого. Просто стоял и разглядывал витрину. Разок Валерий обернулся, и Иванов успокоил его, мол, выбираю.

Валерий закончил разговор и пошел к выходу, равнодушно, как и его ротвейлер, скользнув взглядом по невыразительной фигуре Иванова.

Скотина, подумал про себя Николай. Он посмотрел на продавщицу. Маша, кажется, и попросил «геркулес», макароны и кило сосисок. Заметил, что под очками та скрывает фиолетовый кровоподтек.

— Бодягу надо приложить. Хорошо помогает, — посоветовал он.

— Что? — не поняла та.

— Я говорю, бодягу на глаз…

— Берите… Что еще?

— Ничего, — удивился её тону Иванов, чего она как с цепи сорвалась, я же как лучше хотел…

Невдомек было Иванову, что Маша все утро переживала за свой фонарь под глазом, надеялась, что хорошо замаскировала. Час перед зеркалом, а все равно как напоказ. Культурный человек хоть вид сделал бы, что незаметно, а эти лезут. Валера ладно, свой. А этот-то поскребыш куда?

Николай, оскорбленный в лучших чувствах, побрел в большой магазин за костями. Встал в отдельную очередь среди пенсионеров. Здесь у него тоже вышел казус. Он думал взять без очереди. Кому они нужны-то? Но оказалось, что за костями отдельная очередь. Пенсионеры. Подозрительно пахнущие щетинистые люди. И он среди них. Иванов стоял с таким видом, будто берет по меньшей мере три килограмма антрекотов. Ему почему-то стало стыдно.

— Три кило… Мне для собачки. Бульон, знаете… Очень полезно, — зачем-то объяснил он всем свою покупку.

Сзади заворчал бомж. Что-то вроде «самим не хватает, а тут собакам берут, становись в конец, людям не хватит». Это «людям» окончательно добило Иванова. Это они-то люди?

— Где занял, там и буду стоять, и вы мне не указ, — отрезал Николай.

— Всем хватит — и людям, и животным, — миролюбиво успокоил очередь мясник.

Надо с этим парнем дружить, подумал про себя новоиспеченный собачник, наверняка наши все дружат. Так в мыслях начиналось перерождение обычного Иванова в хозяина большой собаки.

Настроение вновь вернулось в свое утреннее русло, и ноги сами понесли Иванова домой.

Иванов поднялся на этаж и здесь обнаружил свою супругу. Она сидела на подоконнике и свирепо надулась при виде мужа.

— Ты что тут делаешь? Ключи забыла?

— Я ничего не забыла. Я отпросилась. Это ты забыл, что тварь такую привел. Она меня чуть в куски не разорвала.

Николай с ужасом вспомнил, что в квартире оставалась собака. Но откуда же он мог знать, что Виолетта отпросится?

— Откуда мне было знать, что ты отпросишься? — так и сказал Иванов. — Надо предупреждать.

— Я теперь в собственную квартиру не попаду? Предупреждать.

— Не собственная.

— То есть?

— Не приватизированная. А собака что, собаке я дал задание охранять. Пойдем.

Он решительно вставил ключ в замочную скважину. Открыл дверь. В маленькой прихожей стоял Зверь, задрав огромную голову, и смотрел на Иванова внимательными глазами.

— Ты что же это, братец, своих не пускаешь? А ну погладь его. Погладь, не бойся. Зверь, это своя. Своя, понимаешь?

Иванов без всякого чувства приобнял жену за плечи и продемонстрировал любовь. Собаку не обманешь, но, похоже, она поняла, что имел в виду новый хозяин.

Виолетта осторожно протянула руку и потрепала Зверя по загривку. Зверь развернулся и, щелкая когтями по паркету, убрался на кухню.

— Вот видишь… Все понимает и сторож отличный.

— Что у нас красть?

— А музыкальный центр?

— Ему сто лет в обед.

Иванов подумал, что действительно, музыкальный центр не аргумент в пользу того, чтобы Зверь остался в квартире навсегда. Слава богу, хоть не зарычал на Виолетту. Когда Иванов объяснит, что собака престижная, Виолетта поймет. Будет о чем трепаться с подругами. Только на это и рассчитывал Иванов, а пока прошел на кухню, выгрузил продукты и, выбрав самую большую кастрюлю, поставил кости на газ.

— Вечером я его прогуляю. Попозднее, а то порвет ещё какую-нибудь главку! — крикнул он жене с кухни.

Виолетта сразу села на телефон.

Николай в щелочку некоторое время понаблюдал за ней, а когда услышал — «ты представляешь себе, не пустила, меня не пустила, стоило моему на неё цыкнуть, и как шелковая», — понял, что все будет в порядке. Хотя бы на первых порах. Подруги подогреют интерес. К тому же не надо теперь даже изредка выполнять ненавистные теперь супружеские обязанности, уж он-то постарается гулять со Зверем подольше, пока жена не уснет.

На Иванова снизошло спокойствие и блаженство.

Он смотрел, как закипал бульон и на поверхности появились золотистые пятаки жира. По кухне разносились тяжелые запахи.

Зверь наблюдал за каждым движением хозяина.