Собака из терракоты

Глава семнадцатая

Пробудившись, он сейчас же понял, что находится в больничной палате, и вспомнил все в точности: встречу с Джедже, что они друг другу говорили, перестрелку. Память начинала его подводить с того момента, когда он расплатился между двух машин на мокром песке, и в боку болело невыносимо. Однако не совсем уже подводила, он припоминал, к примеру, изменившееся лицо Ауджелло, его прерывавшийся голос:

– Ты как себя чувствуешь? Ты как? Сейчас приедет скорая, с тобой все в порядке, не волнуйся.

Как удалось Мими его отыскать?

Потом, уже в больнице, какой-то в белом халате:

– Потерял слишком много крови.

Потом – ничего. Попробовал оглядеться вокруг: палата была белая и чистая, было большое окно, через него лился дневной свет. Он не мог шелохнуться, к рукам тянулись капельницы, бок, однако, у него не болел, скорее ощущался как отмершая часть тела. Монтальбано попытался было подвигать ногами, но не вышло. Постепенно он погрузился в сон.

Опять он проснулся к вечеру, судя по тому, что огни были потушены. И тут же снова закрыл глаза, потому что заметил в палате людей, а говорить у него охоты не было. Потом его разобрало любопытство, и он приподнял веки, ровно настолько, чтоб хоть чуточку, но видеть. Тут была Ливия, сидевшая у койки на единственном металлическом стуле, позади нее стояла Анна. С другого боку койки, опять же на ногах, – Ингрид. У Ливии глаза были мокрые от слез, Анна ревела без удержу, Ингрид была бледная, с напряженным лицом.

«Боже!» – сказал себе Монтальбано, перепугавшись.

Крепко зажмурился и ушел под защиту сна.

На следующее за тем утро, так, по крайней мере, ему казалось, в полседьмого, две сестрички его помыли, переменили ему повязку. В семь явился главврач в сопровождении пяти ассистентов, все в белых халатах. Главврач поглядел историю болезни, которая была привешена в ногах кровати, отвернул простыню, принялся щупать ему больной бок.

– По-моему, все идет как нельзя лучше, – постановил он. – Операция прошла удачно.

Операция? О какой такой операции он говорил? А, наверно, об извлечении пули, которая его ранила. Но автоматная пуля редко когда застревает внутри, обычно проходит навылет. Хорошо бы задать вопрос, спросить объяснений, но слова у него не шли. Тем не менее главврач подметил его взгляд, вопрос в глазах комиссара.

– Нам пришлось вас срочно оперировать. Пуля пробила толстый кишечник.

Кишечник? Какого хрена кишечник делал в его боку? Кишечник никакого отношения не имел к бокам, должен был сидеть себе в брюхе. Но если дело шло о брюхе, это, похоже, означало – и он вздрогнул так, что врачи заметили, – что с этой минуты и до самого конца своей жизни ему, может, придется пробавляться одними только кашками.

– …кашками? – прорезался наконец-то у Монтальбано голос, ужас подобной перспективы возвратил силу его голосовым связкам.

– Что он сказал? – спросил главврач, оборачиваясь к своим.

– Мне кажется, говорит «шашками», – сказал один.

– Нет, нет, он сказал «бумажками», – вмешался другой.

Они вышли, обсуждая этот вопрос.

В полдевятого дверь отворилась и возник Катарелла.

– Дохтур, вы как себя чувствуете?

Если и существовал в мире кто-то, с кем Монтальбано считал бесполезным вести разговоры, это был именно Катарелла. Он не ответил, сделал движение головой, как бы давая понять, что бывает и хуже.

– А я это, заступаю тут в караул, вас караулить. Больница эта – чисто порт, куча разного народу людей, кто входит, кто выходит, кто пришел, кто ушел. Может случится, что кто с намерением войдет, докончить чтоб начатое дело. Понятно я?

Понятнее и быть не могло.

– А вы знаете, дохтур? Это ведь я вам давал свою кровь на вливание.

И пошел в караул караулить. Монтальбано с горечью подумал, что невеселое его ждет будущее, раз уж он выжил благодаря крови Катареллы и будет обречен питаться манной кашкой.

Первый из длинной череды поцелуев, которые его ждали в этот день, он получил от Фацио.

– А знаете, доктор, что вы стреляете, как бог? Одному вы попали в горло с первого выстрела, а второго ранили.

– Я еще и второго ранил?

– Так точно, не знаем куда, но что ранить ранили – факт. Это доктор Якомуцци приметил, метрах в десяти от машин была лужа красноватая, оказалась кровь.

– Личность убитого установили?

– А как же.

Вытащил из кармана листок, зачитал.

– Мунафо Джерландо, родился в Монтелузе шестого сентября тысяча девятьсот семидесятого года, холост, место жительства Монтелуза, улица Криспи сорок три, особые приметы – нет.

«Неистребимое пристрастие к гражданскому состоянию», – подумал Монтальбано.

– А с правонарушениями у него как?

– Как есть ничего, доктор. Несудим.

Фацио засунул листок обратно в карман.

– За такие дела им платят по максимуму полмильона.

Он замолчал, видно должен был сказать о чем-то таком, на что не хватало духу. Монтальбано решился протянуть ему руку помощи.

– Джедже умер сразу?

– Не мучился. Очередью ему снесло полголовы.

Вошли остальные. И был день поцелуев и объятий.

Из Монтелузы приехали Якомуцци и доктор Паскуано.

– Все газеты о тебе говорят, – сказал Якомуцци. Ему было приятно, но немного завидно.

– Я совершенно искренне жалею, что мне не пришлось вас вскрывать, – сказал Паскуано. – Мне очень любопытно узнать, как вы устроены.

– Это я первый прибыл на место, – сказал Мими Ауджелло, – и когда я тебя увидел в таком состоянии и в такой ситуации, меня разобрал такой страх, что еще немного, и я б обделался.

– Откуда ты узнал?

– Анонимный звонок в управление, сказали, что случилась перестрелка у подножия Скала дей Турки. Дежурил Галлуццо, он сразу мне позвонил. И сказал мне одну вещь, о которой я не знал. А именно, что ты в том месте, где слышали выстрели, обычно встречаешься с Джедже.

– Он знал?!

– Да все об этом знали, как выясняется! Полгорода это знало! Тогда я даже не одевался, в пижаме, как был, выскочил…

Монтальбано томно приподнял руку и перебил его:

– Ты что, спишь в пижаме?

– Да, – ответил, смутившись, Ауджелло. – А что?

– Нет, ничего. Давай дальше.

– Пока бежал к машине, по мобильнику вызвал скорую. И это оказалось как раз кстати, потому что ты терял много крови.

– Спасибо, – сказал благодарно Монтальбано.

– За что спасибо! Ты б разве для меня не сделал того же самого?

Монтальбано тут же спросил свою совесть и предпочел промолчать.

– А, хотел тебе сказать одну любопытную вещь, – продолжал Ауджелло. – Первое, что я от тебя услышал, пока ты еще лежал на песке и стонал, – ты попросил, чтоб я сбросил улиток, которые по тебе ползали. У тебя началось что-то вроде бреда, и потому я тебе ответил – да, сейчас сниму, но никаких улиток там не было.

Приехала Ливия, обняла его крепко, принялась плакать, улегшись как можно ближе к нему на кровати.

– Оставайся так, – сказал Монтальбано.

Ему нравилось слышать запах ее волос, голову она положила ему на грудь.

– Как ты узнала?

– По радио. Точнее, это моя двоюродная сестра услышала сообщение. Хорошенькое оказалось утро.

– И что ты сделала?

– Первым делом позвонила в Алиталию и заказала билет на Палермо, потом позвонила в твое управление в Вигате, меня соединили с Ауджелло, он оказался очень отзывчивый, успокоил меня, предложил приехать встретить меня в аэропорту. Пока мы ехали в машине, он мне все рассказал.

– Ливия, как ты меня находишь?

– Хорошо, насколько это возможно после того, что с тобой случилось.

– Я теперь на всю жизнь калека?

– Да что ты говоришь?!

– Буду есть все диетическое до самой смерти?

– Однако, вы мне связываете руки, – сказал, улыбаясь, начальник полиции.

– Почему?

– Потому что вы ведете себя, как шериф или, если это вам больше нравится, как ночной мститель, и попадаете на все телевизионные каналы и во все газеты.

– Это не моя вина.

– Нет, не ваша, но и моей вины не будет, если мне придется вас повысить. Вам следовало бы посидеть тихо какое-то время. К счастью, дней двадцать вы не сможете отсюда выйти.

– Так долго?!

– Кстати, в Монтелузе находится помощник министра Ликальци, приехал, по его словам, с целью привлечь внимание общественности к борьбе с мафией и высказал намерение прийти к вам с визитом во второй половине дня.

– Я не хочу его видеть! – закричал Монтальбано в раздражении.

Тот, кто в прошлом от мафии имел всяческие выгоды и теперь менял окраску, опять же с благословения мафии!

Именно в эту минуту вошел главврач. В палате было шесть человек, он насупился:

– Не сердитесь, но прошу вас оставить его одного, ему нужно отдыхать.

Стали прощаться, между тем главврач громко говорил медсестре:

– И на сегодня больше никаких посещений.

– Помощник министра отбывает сегодня в пять вечера, – сказал потихоньку начальник полиции Монтальбано. – К сожалению, раз таково распоряжение главврача, он не сможет зайти к вам.

И они улыбнулись друг другу.

Через несколько дней убрали капельницу из вены, поставили телефон на тумбочку. В то же утро пришел навестить его Николо Дзито, точно Дед Мороз.

– Я тебе принес телевизор, видео и кассету. И еще принес газеты, которые писали о тебе.

– Что там на кассете?

– Я записал и смонтировал всю чушь, которую я, ребята из «Телевигаты» и другие каналы наговорили по этому поводу.

– Алло, Сальво? Это Мими. Как ты себя чувствуешь сегодня?

– Лучше, спасибо.

– Я тебе звоню, чтоб сказать, что убили нашего приятеля Инграссию.

– Я так и предполагал. Когда?

– Сегодня утром. Застрелили, когда он ехал на машине в город. Двое на мощнейшем мотоцикле. Агент, который висел у него на хвосте, смог разве что попытаться оказать ему первую помощь, да куда там. Слушай, Сальво, завтра с утра заеду к тебе. Ты мне должен изложить для протокола все подробности твоей перестрелки.

Он попросил Ливию поставить кассету, не то чтоб его она очень интересовала, просто для проведения времени. Шурин Галлуццо на «Телевигате» предавался фантазиям, которым позавидовал бы сценарист фильмов типа «В поисках утраченного ковчега». Если верить шурину, перестрелка была прямым следствием обнаружения мумифицированных тел в пещере. Какая тут крылась тайна – тайна ужасная и непостижная-за этим давним преступлением? Журналист, хоть и между прочим, не постыдился вспомнить о печальном конце археологов, открывших погребения фараонов, и приплел это к покушению на комиссара.

Монтальбано хохотал так, что в боку у него начались колики. Потом появилась физиономия Пиппо Рагонезе, политического обозревателя того же частного канала, бывшего коммуниста, бывшего христианского демократа, ныне же ключевой фигуры в партии обновления. Рагонезе ставил вопрос ребром: а чем это комиссар Монтальбано занимался в компании содержателя публичного дома и распространителя наркотиков, с которым он, по слухам, водил дружбу? Совместимо ли подобное знакомство с нравственной цельностью, к которой любой представитель государственной власти должен стремиться? Времена изменились, сурово заключил обозреватель, страна встряхнулась под ветром обновления благодаря новому правительству, и нужно быть на уровне. Старый менталитет, прежние сомнительные альянсы должны навсегда уйти в прошлое.

У Монтальбано со злости опять кольнуло в боку, он застонал. Ливия вскочила, выключила видеомагнитофон.

– Да что ты слушаешь этого мерзавца?

После получаса бесконечных приставаний и упрашиваний Ливия сдалась и опять включила видеомагнитофон. Комментарий Николо Дзито был теплым, негодующим и трезвым. Теплым по отношению к приятелю-комиссару, которому он желал поправиться как можно скорее; негодующим, потому что, несмотря на все обещания правительства, мафия пользовалась свободой действий на острове; трезвым – потому что арест Тано Грека увязывался с обнаружением арсенала. Два эти мощных удара по организованный преступности были делом Монтальбано, который, таким образом, выступил в роли опасного противника, от которого следовало избавиться любой ценой. Он высмеивал предположение, будто покушение могло оказаться местью покойников за осквернение их последнего приюта: на какие деньги они наняли киллеров, задавал он вопрос, не на вышедшую ли из оборота мелочь, которая была в плошке?

Далее слово опять брал журналист «Телевигаты», который представлял интервью с Альчиде Маравентано, наименованного для этой оказии «специалистом по оккультным вопросам». Священник-расстрига был облачен в тунику с разноцветными заплатками и сосал из бутылочки. На настойчивые вопросы, которые должны были подвести его к признанию возможной связи между покушением на комиссара и, так сказать, осквернением святыни, Маравентано с мастерством записного актера не отвечал ни да ни нет, оставляя всех в тумане неопределенности. Потом в завершение кассеты, смонтированной Дзито, показалась заставка программы политобозревателя Рагонезе. Неожиданно появился какой-то незнакомый ведущий и сообщил, что в этот вечер его коллега не может выступать с экрана, поскольку оказался жертвой зверского нападения. Преступники, личность которых установить не удалось, накануне ночью избили и ограбили его, когда он возвращался домой по окончании рабочего дня на «Телевигате». Журналист бросал тяжкое обвинение силам правопорядка, которые больше не в состоянии обеспечить безопасность граждан.

– А почему Дзито решил записать тебе этот кусок, который тебя не касается? – спросила простодушно Ливия, которая была с севера и некоторых тонкостей не понимала.

Ауджелло задавал вопросы, а Торторелла вел протокол. Монтальбано рассказал, что они с Джедже были одноклассниками и друзьями и что дружба их продолжалась, хоть они и очутились по разные стороны баррикады. Настоял, чтобы внесли в протокол, что в тот вечер Джедже попросил о встрече, но обменяться они успели всего несколькими словами, разве что приветствиями.

– Он было заикнулся о торговле оружием, говорил, что слышал кое о чем, что меня могло интересовать. Но сказать мне об этом не успел.

Ауджелло сделал вид, будто поверил, и Монтальбано смог описать в подробностях все фазы перестрелки.

– А теперь рассказывай ты, – сказал он Мими.

– Сначала подпиши протокол, – ответил Ауджелло.

Монтальбано подписал, Торторелла простился с ним и вернулся в управление. Рассказывать особенно нечего, начал объяснять Ауджелло, машину Инграссии обогнал мотоцикл, тот, который сидел позади, обернулся, открыл огонь и – привет. Машина Инграссии свалилась в канаву.

– Решили избавиться от лишнего, – прокомментировал Монтальбано. И потом спросил с ноткой грусти, потому что чувствовал себя вне игры:

– Что думаете делать?

– Ребята из Катании, которым я сообщил, обещали нам, что не отстанут от Бранкато.

– Будем надеяться, – сказал Монтальбано.

Ауджелло этого не подозревал, но, возможно, информируя коллег из Катании, он подписывал смертный приговор Бранкато.

– Чья это работа? – спросил в лоб Монтальбано после некоторой паузы.

– Какая работа?

– А вот, глянь-ка.

Нажал на пульт дистанционного управления, показал ему отрывок, где сообщалось о нападении на Рагонезе. Мими прекрасно сыграл роль человека, пораженного неожиданностью.

– Ты у меня об этом спрашиваешь? И потом, эти дела нас не касаются, Рагонезе живет в Монтелузе.

– Какой ты у нас наивный, Мими! На вот, укуси пальчик!

И протянул ему мизинец, как маленькому ребенку.