Собака, любовь и семья

Эпилог Снова в Догвилле

В сентябре прошлого года мои бордер-колли Гомер и Девон участвовали в испытаниях пастушьих собак, проводившихся в рамках фестиваля шотландской и ирландской культуры. Это были горячие деньки для моей хорошей приятельницы Кэролин Уилки, работавшей инструктором и тренировавшей в том числе и моих собак. На ее ферме «Земляничный кряж» работа начиналась с зарей, когда Кэролин выводила на пастбище свою отару. Затем, с помощью собак она заталкивала в пикап полдюжины овец и части разборной изгороди, чтобы потом на ярмарке соорудить из них загон.

Полностью снаряженный автомобиль выглядел фантастически: из кузова торчали колья изгороди, вокруг мешков с сеном сгрудились овцы, тут же стояли емкости с водой и контейнеры для перевозки собак, для надежности обвязанные веревками.

Оплата, обещанная Кэролин устроителями фестиваля, была чисто символической: несколько сотен долларов за два дня тяжелой работы от зари до зари, причем в один их этих дней стояло настоящее пекло, а весь следующий шел дождь. Впрочем, Кэролин все это не смущало. Она принимала любые предложения и разъезжала с выступлениями по всему восточному побережью, она считала, что подобные мероприятия позволяют с самой выгодной стороны продемонстрировать публике древнее искусство пастуха и способности пастушьей собаки.

Я не мог не признать такую цель благородной и время от времени присоединялся к Кэролин. С помощью микрофона — нужно признать, что иногда техника все же работала — я комментировал ее действия, в то время как Кэролин — надев родовой знак клана МакУилки, шарф, килт, берет и представившись зрителям — руководила своими собаками и овцами. Зато и моим собакам выпадал случай продемонстрировать свои таланты.

Такие ярмарки, обычно в форме сборных, не приносящих прибыли выступлений, пользовались бешеной популярностью, особенно у родителей с маленькими детьми, отчаявшихся найти какое-нибудь разумное развлечение на выходные. Казалось, эти мероприятия доносят до нас дух живой этнической культуры; в нашем гомогенизированном мире они не позволяли людям забыть о своих корнях.

Как водится, главным элементом таких ирландских и шотландских ярмарок оказывались всевозможные музыканты с волынками и рожками, ансамбли народных инструментов и флейтисты; открывалось и несколько павильонов, торгующих керамикой и резными тростями, а так же палаток, в которых можно угоститься мясным пирогом и рыбой с жареным картофелем; настоящий бизнес, представленный хот-догами и пиццей, скромно ютился на задворках.

Однако выступление пастухов всегда было незаурядным событием. Бордер-колли вывели в Ирландии и Шотландии сто лет назад специально для того, чтобы собирать овец в стадо и выгонять из хлева на пастбища, открытые всем ветрам, а затем снова пригонять домой. Теперь они демонстрировали свое умение в небольших парках или на школьных игровых площадках. В ту субботу мы давали три выступления, собрав по меньшей мере, человек пятьсот. Пробившись на лучшие места, зрители расставляли раскладные стулья, настраивали фотоаппараты и видеокамеры, рассказывали детям и знакомым о том, что смотрели передачу о пастухах на канале «Дискавери», и как будет занятно увидеть это зрелище вживую.

Каждое выступление длилось около получаса. Сияющая Кэролин, радовавшаяся каждой возможности показать свое древнее искусство, выпускала овец и посылала собаку отогнать их на несколько сотен ярдов вверх по заросшему травой холму, а затем отправляла вторую, — чтобы собрать овец и привести их обратно в загон.

Дейв — вожак и коренной шотландец — был главным и заслуженным действующим лицом в этом спектакле; он повиновался каждой команде Кэролин, отданной голосом или с помощью свистка. А я объяснял аудитории, что происходит.

Зрелище, состоявшее из достаточно примитивных трюков, производило на публику неизгладимое впечатление. По толпе проносился возбужденный шепот: зрителей поражало, с какой легкостью Кэролин управляет собаками, приказывает им повернуть налево или направо, развернуться или лечь на землю, как будто держит в руках пульт дистанционного управления. Собаки действовали слаженно и молниеносно; овцы, создавая необходимую атмосферу, блеяли и старались ухватить побольше травы.

— Господи, — прошептала одна из женщин, стоявших рядом со мной, — а я-то девять лет не могу заставить своего пса просто выполнить команду «сидеть».

После окончания хоккея на траве или состязания ткачей, публика расходилась, не задерживаясь. Но Кэролин зрители обступали стеной. Они единодушно восхищались ее собаками и сожалели о том, что им самим не посчастливилось работать с такими умными животными. Те из зрителей кому уже случалось видеть бордер-колли и других пастушьих собак за работой — в Европе или одном из западных штатов, — в один голос уверяли, что никогда не забудут этого зрелища. Это было здорово. Похоже, публика воспринимала собак Кэролин, да и моих заодно, как нечто сверхъестественное.

Учитывая обширный арсенал развлечений, доступных большинству американских семей, странно, что работа собак, гонящих по лужайке овец, представляется им таким захватывающим зрелищем. Впрочем, может быть, в этом нет ничего удивительного. Вероятно, людей подкупала возможность увидеть нечто необычное, окунуться во времена, когда человек и собака в буквальном смысле не могли обходиться друг без друга, будучи связаны друг с другом не только эмоциями, но и совместной работой.

Думаю, в качестве ответа на этот вопрос можно привести слова одной из зрительниц: «Глядя на них, я почему-то задумалась о том, зачем нам нужны собаки, откуда они взялись и как давно начали помогать человеку».

Как бы там ни было, наблюдая за тем, как овцы перебегают вверх и вниз по склону холма, останавливаясь, чтобы пощипать траву, а Кэролин дует в свисток и командует: «Ко мне» или «Вперед», и собаки послушно гонят стадо, толпа так дружно ахала и охала, как будто по склонам разъезжал луноход.

Мои собаки тоже грелись в лучах славы. Почти каждый из зрителей старался погладить их или окликнуть по имени. Гомер принимал восторги, но держался безразлично, — его интересовали только овцы. Он мог целыми днями сидеть у загона, не сводя с них глаз, с нетерпением дожидаясь своей очереди поработать. Девон, как обычно, нервничал и не отходил от меня ни на шаг.

Когда настало время третьего, заключительного выступления, мы все немного устали, в том числе и собаки. Хотя стояла ранняя осень, солнце еще ощутимо припекало, было душно. Гомер терпеливо сидел возле изгороди, дожидаясь, когда можно будет приступить к делу.

Небольшой отряд волынщиков — их музыка служила сигналом к началу нашего выступления — прошел мимо огромного мужчины, несущего на плечах нечто, напоминающее телеграфный столб. (Позднее оказалось, что это и был телеграфный столб).

Пока я готовил микрофон, на подъездной аллее показался небольшой желтый фургон. Он медленно пробрался сквозь толпу и остановился за моим грузовиком. Две женщины средних лет в джинсах и кроссовках выпрыгнули из кабины и открыли боковые дверцы.

Из фургона вышла группка ребятишек из интерната для неполноценных детей.

Среди них было несколько тяжелых инвалидов, остальные страдали умственной отсталостью, трое передвигались в инвалидных креслах. Группа двинулась в нашу сторону.

Один из детей — тот, что сидел в кресле, — подъехал прямо к нам. Вскоре я узнал, что его зовут Джои и ему двенадцать лет. Он заметил Девона и начал выкрикивать что-то невнятное. «Собака, собака!» — во всяком случае, так мне показалось. Мальчик не выглядел испуганным, скорее возбужденным. Его круглое лицо обрамляли белокурые волосы, на нем была поношенная коричневая бейсболка, синие кроссовки и джинсы и майка с изображением Микки Мауса. В руках он крепко сжимал плюшевую игрушку и производил невероятный шум.

Воспитательница, катившая его кресло, старалась успокоить мальчика, но он продолжал кричать, не сводя глаз с моей собаки. Девон стоял рядом со мной, в нескольких метрах от ребенка, а тот постепенно возбуждался все сильнее, — он колотил руками по креслу и топал ногами.

Я шагнул вперед и загородил собой Девона. Бордер-колли не любят неожиданных резких движений.

Любители этой породы расскажут вам массу историй о странной, неприветливой натуре своих питомцев, о неудачных встречах с туристами, с любителями кататься на велосипеде и скейтборде и даже с автомобилями, — любой из этих объектов может стать спусковым крючком, включившим инстинкт пастуха. А пастушья собака, преследующая шумный удаляющийся объект, небезопасна, хотя в нашем выступлении это зрелище пользуется наибольшей популярностью.

Кроме того, в прошлом Девона были и темные страницы, он очень возбудим и непредсказуем. Правда, пес никогда не проявлял агрессии, но когда я только взял его, Девон пугался детей и подскакивал, когда кто-нибудь неожиданно прикасался к нему или заставал его врасплох. Целых два года мы с Кэролин упорно работали, стараясь избавить его от повышенной восприимчивости к резким звукам и движениям. И преуспели в этом — Девон стал гораздо спокойнее. Однако я понятия не имел, как он может отреагировать на шумного, слишком оживленного Джои.

Неожиданно Девон подошел прямо к мальчику и, поколебавшись секунду, положил голову ему на колени, а потом и весь туда забрался.

Джои мгновенно успокоился, как будто кто-то повернул выключатель. Воспитательница просияла, шепнув что-то на ухо мальчику, взяла его руку в свою и показала, как нужно гладить собаку. Два человека из толпы нацелили на Джои свои видеокамеры, словно считая его очередным номером выступления. Я подошел поближе, не очень представляя, как себя вести.

Девон лизнул Джои в лицо. Мальчик засмеялся и взвизгнул от удовольствия. Я жестом указал на них Кэролин; она улыбнулась.

Вдруг Джои схватил Девона и, крепко стиснув его руками, начал повторять: «Мии-ни. Мии-ни» Девон окаменел. Я негромко заговорил с ним и сделал шаг вперед, но тут же остановился. Если вмешается воспитательница либо я буду приближаться слишком поспешно, нам не избежать неприятностей. А что если Джои будет неосторожен? Девон может испугаться.

Я сказал Джои, как зовут собаку, и теперь он повторял нараспев: «Де-вон. Де-вон» — только у него получалось «Де-он, Де-он», причем второй слог он произносил громче, почти выкрикивал. Он по-прежнему стискивал Девона, как плюшевого медведя, — редкой собаке понравилось бы такое обращение, в особенности со стороны возбужденного незнакомца. Однако, оправившись от удивления, я обнаружил, что Девон ведет себя совершенно спокойно.

Когда я вышел на сцену, ко мне подошла воспитательница Джои. Ее лицо сияло от радости: «Джои почти не разговаривал в последнее время. В эти месяцы ему приходилось нелегко, — он у нас новенький. Ему понравилась ваша собака. Вы не возражаете?»

Пока что у меня не было для этого оснований.

Девон тоже не проявлял беспокойства и миролюбиво помахивал хвостом. До меня начало доходить, что на моих глазах происходит нечто необыкновенное. Моя рабочая собака выполняла несвойственную ей работу.

Я с трудом могу объяснить этот факт. Может быть, Джои испачкал рубашку едой. Может быть, Девон решил ответить на поток любви и внимания, исходивший от мальчика. Может быть, он чувствовал, что мальчик нуждается в нем. Как бы там ни было, оба были в полном восторге друг от друга.

Воспитательница с моей помощью объяснила Джои, что он должен сидеть спокойно и обращаться с собакой бережно, иначе Девон уйдет. Джои почти не обращал на меня внимания, но внимательно выслушал то, что Чарлин прошептала ему на ухо. Он не хотел, чтобы Девон ушел, поэтому постепенно все больше успокаивался. Да и пес вел себя очень спокойно. Я не замечал никаких признаков агрессии или испуга: он не прижимал уши, не рычал и не скалил зубы. Честно говоря, он выглядел совершенно спокойным и лежал, свернувшись на коленях у мальчика.

Поглядывая одним глазом на эту необычную пару, оставшуюся под бдительным присмотром Чарлин, я включил микрофон и приступил к рассказу об истории пастушьего ремесла и подвигах Кэролин МакУилки. Мое выступление продолжалось около получаса, и все это время Джои не выпускал из рук мою собаку, а пес спокойно сидел у него на коленях, с удовольствием принимая знаки внимания, хотя, насколько мне было известно, ему не приходилось сталкиваться с людьми, которые выглядели, двигались и вели себя как Джои.

Гомер, не удостоивший Джои ни единым взглядом, — впрочем, как и всех остальных зрителей, — вышел на исходную позицию. Кэролин взяла микрофон, а я открыл ворота загона и послал Гомера собрать овец, а затем обвести отару вокруг лужайки и холма.

Обернувшись к Джои, я увидел, что Девон соскочил на землю — Чарлин убедила Джои его отпустить, — и начал обходить остальных детей из той же школы, позволяя им погладить себя. Однако, как только Джои начал выкрикивать его кличку, Девон быстро вернулся обратно, встал рядом и положил голову мальчику на колени. Джои хлопал в ладоши и смеялся. «Де-он! Де-он!» — я слышал его голос даже с вершины холма, откуда мы с Гомером гнали овец, отнюдь не горевших желанием снова оказаться в загоне. Когда настало время уходить, Джои начал кричать и плакал до тех пор, пока его не посадили в фургон.

Чарлин призналась, что никогда не видела Джои таким разговорчивым и оживленным, и спросила, не смогу ли я как-нибудь привезти Девона к ним в школу, пока воспоминания об этой встрече еще свежи в памяти мальчика. Разумеется, я согласился; мы обменялись номерами телефонов и электронными адресами.

Девон провожал взглядом уезжающий фургон, пока тот не скрылся из виду. Гомер по-прежнему сидел у загона, свирепо вытаращившись на овец. Передо мной были две рабочие собаки, одна из которых выполняла работу, для которой была предназначена по рожденью, другая помогала тяжело больному ребенку — по причинам, которые мне, вероятно, никогда не удастся постичь, — общаться с окружающим миром. Другими словами, я получил два примера собачьей работы — в старом и новом ее понимании.

Прошло несколько месяцев, и я вернулся в Монтклер, чтобы посмотреть, как поживают мои герои. То, что я узнал, лишь подтвердило мои первоначальные выводы: истории этих собак и их хозяев — не что иное, как отражение самой жизни.

Немецкая овчарка Рашмор, с которым я познакомился в Миллзе, оказался не нужен после того, как хозяйка второй раз вышла замуж. Поддержав ее после смерти мужа, пес стал помехой на пути к новому счастью. Кейт Де Ланд не захотела рисковать и отдала Рашмора группе спасателей, занимавшейся немецкими овчарками. Теперь он живет в новой семье неподалеку от Нью Платц, в Нью-Йорке. Кейт уверена, что с ним все в порядке, впрочем, она не интересовалась.

Сандра Робинсон продолжает борьбу за жизнь. Отношения с программистом из Морристауна у нее не сложились, — на ее взгляд, он оказался слишком беспомощным. Конечно, она всегда мечтала стать хорошей матерью, но не для взрослого мужчины. Теперь, когда она осознала масштабы своих эмоциональных проблем, истоки депрессии, одиночества, болезненных воспоминаний, борьба продолжается с переменным успехом. Но у нее появились новые друзья, и она чаще выходит из дома. Элли была для нее якорем, за который она уцепилась в трудную минуту.

— Она помогла мне выжить, — считает Сандра.

Впрочем, у них не все гладко. Сандра сказала, что их отношения с Элли достигли той точки, когда она стала ощущать некоторый дискомфорт. Элли стала слишком требовательной и капризной. Приходится постоянно уделять ей внимание — играть в мяч или в другие игры. У Сандры почти не остается свободного времени, она не успевает ни почитать, ни посидеть за компьютером, ни посмотреть очередную серию «Клана Сопрано».

Но этим проблема не исчерпывалась: Элли, давно приученная к чистоплотности, начала мочиться дома — на ковер и даже на кровать. Сандра решила, что Элли делает это в отместку за то, что не получает должного внимания.

Сандра пытается оправиться от жизненного кризиса, встречается с людьми, ищет работу. Ей хочется, чтобы собака понимала ее и вела себя соответствующим образом.

Я попытался предостеречь Сандру. Никто, даже любящая хозяйка, не согласится бесконечно терпеть нечистоплотную собаку, — тем более, если считает, что собака так поступает назло. Назревала опасная ситуация — нередко люди, столкнувшиеся с подобными проблемами, избавляются от собаки или отправляют ее в приют.

Элли, над которой в течение долгих месяцев причитали и сюсюкали практически ежеминутно, внезапно превратилась в источник неприятностей. И так же внезапно любовь Элли перестала казаться Сандре бескорыстной и совершенной. Теперь Сандра считала собаку злобным и неблагодарным созданием.

Сандра все больше видела в Элли человека — по многим причинам, главной из которых была нереализованная мечта о материнстве. В результате шпиц приобрел над ней определенную власть. Если Сандра выходила из дома, то потому, что Элли вынуждала ее к этому. Если Сандра прерывала работу, то потому что Элли хотела играть, а она не могла отказать ей. Если она знакомилась с кем-нибудь на улице, то тоже благодаря Элли.

Постепенно она начала приписывать собаке, в которой видела преданного друга, — как раз о таком и писала психоаналитик Дороти Берлингхэм, — все более сложные мысли и побуждения.

Во время наших разговоров с Сандрой меня преследовал созданный Дороти образ ранимого, обиженного ребенка, лелеющего мечту о верном друге. Такой друг из мира животных является неизменным персонажем литературы и кино, начиная с «Маленького Лорда Фаунтлероя» и заканчивая Лесси и героями Диснея. В отношении Сандры к собаке отражалась мечта «ребенка, не расстающегося со своим воображаемым другом и потому никогда не страдающего от недостатка общения… Такие друзья делятся друг с другом всем на свете; они могут обходиться без слов, а если разговаривают, то на своем, секретном языке; понимание между ними происходит за границами сознания».

Проблемы, связанные с поведением собаки, и отношение к ним Сандры вызывали у меня противоречивые чувства. Я отдавал должное сложной работе, которую — как полагала Сандра — проделала для нее эта маленькая собачка, и сожалел о том, что Сандра в ней так нуждалась. Ни одна собака на свете не смогла бы столь долго оправдывать подобные ожидания.

В своей книге «В компании с животными» Джеймс Серпелл пишет о современной тенденции очернять некоторые аспекты общения с животными. Хотя любовь к животному приветствуется, — об этом можно судить хотя бы по средствам массовой информации, — тем не менее, слишком сильные чувства к собаке или кошке (характерные скорее для женщин, чем для мужчин) чуть ли не ставят на человека клеймо асоциальности. Однако, по мнению Серпелла, нет никаких доказательств в пользу того, будто подобные любители животных испытывают больше затруднений в общении с людьми, чем все остальные.

Несмотря на то, что интенсивность взаимоотношений Сандры и ее собаки иногда внушали мне тревогу, я неизменно восхищался храбростью и решительностью Сандры, ее стремлением приблизиться — пусть и постепенно — к пониманию элементарной истины: собаки — не люди. Я не сомневаюсь, что у них с Элли есть шанс.

Как и предсказывала Рейчел Голднер, «Клуб разведенных собачниц» распался, когда его члены постепенно оправились от психологической травмы, полученной в результате развода, и взялись за кропотливую работу по восстановлению своей жизни. Судьба улыбнулась и некоторым собакам из их группы, они получили награду за свою преданность. Честер сдружился с новым избранником Дженис. Тот играл с лабрадором в мяч и фрисби, по выходным брал его с собой на загородные вылазки, приносил ему кости от мясника и даже купил за 85 долларов подстилку, набитую кедровыми опилками и украшенную его инициалами ЛЧ, вышитыми готическим шрифтом.

— Иногда, — как заключила Дженис, — везет и хорошим ребятам.

У Гасти тоже все сложилось вполне благополучно, он даже обзавелся подружкой — еще одним спасенным грейхаундом.

Сварливая мопсиха Авива вместе с Рейчел переехала в роскошный кондоминиум в соседнем Вест-Орандже. Рейчел было невыносимо больно расставаться с домом, который она проектировала сама и все еще обожала, но она бодро рассуждала о том, как выстроит свою новую жизнь. Разумеется, она уже не сможет гулять по лесным тропинкам в Миллзе, но они с Авивой и не особенно в этом нуждаются. В распоряжении кондоминиума имеется чуть ли не тридцать гектаров земли — более чем достаточно для маленького мопса. И все же порой Рейчел грустила и упрямо отказывалась верить в то, что они с Авивой проведут остаток своих дней в новом доме, хотя она успела оборудовать его со вкусом и любовью.

— Я надеюсь, что собака умрет раньше меня, — сказала мне Рейчел. — Иначе это событие станет для нее настоящей трагедией.

Кэролин не поддерживала контактов с остальными членами Клуба, но я без труда нашел ее в Бруклине, где она по-прежнему трудилась на ниве журналистики. Переезд Шарптона к ее сестре не обошелся без неприятностей: местные собаки встретили его довольно агрессивно, и ему пришлось переселиться к другим хозяевам. Кэролин не получала о нем никаких известий, но была уверена, что все в порядке.

— Честно говоря, в противном случае я предпочла бы ничего не знать — мне было бы слишком тяжело пережить плохое известие.

Может быть, она все еще чувствовала себя его хозяйкой? Я спросил. Оказалось — нет.

— Я хорошо к нему относилась. Надеюсь, у него все благополучно. Но ведь он — собака.

Даже после распада Клуба его члены продолжали считать, что именно от своих собак получили необходимую поддержку в трудную минуту. На мой взгляд, большинство из них и без собаки имели все шансы снова обрести почву под ногами, но сами женщины придерживались другого мнения.

Бетти Джин по-прежнему руководит группой спасателей и работает на пределе человеческих возможностей; она периодически проходит обследование по поводу болей в желудке и по-прежнему пару раз в неделю ездит в Бруклин. Бетти все еще надеется накопить 20 000 долларов, бросить работу в офисе и посвятить все свое время спасению собак.

Впрочем, кое-какие перемены все же произошли: ее дочь поняла, что настало время сменить стратегию:

— Дело не в том, что она нас не любит. Она просто всецело посвятила себя своему призванию. Если мы хотим наладить отношения, — а я очень этого хочу, — нам придется играть по ее правилам.

Два раза в неделю она стала приводить к матери своих подросших детей. Ребята помогают Бетти чистить вольеры, выводить во двор мелких собак и играют с щенками.

— Им нравится приходить сюда, да и мать довольна, что видится с внуками.

Откровенно говоря, я не представляю более полезного занятия для детей. Это единственное, что может оторвать их от компьютера.

Юридическая фирма, где работает Роб Кочран, стала жертвой нестабильной экономики, поэтому рабочий день у него сократился, в результате он стал больше гулять с Чероки, отправляясь в настоящие походы и открывая новые места. Но по-прежнему отказывается регулярно использовать лакомство как поощрение в дрессировке или обучать собаку более формальными методами — и в том и в другом случае ему кажется, что он идет на уступки. Роб не прекращает попыток обуздать норовистого лабрадора. Впрочем, начав применять лакомство, он добился кое-каких успехов: когда Чероки рвется с тротуара, Роб бросает на землю шарики сухого корма, обучая собаку команде «тихо», — чтобы во время прогулок Чероки держался подальше от автомобилей. Заметив приближающегося прохожего, Роб крошит на землю бисквит, чтобы отвлечь внимание пса.

Роб не мог остаться равнодушным к тому, что стал хозяином невоспитанной собаки, однако, учитывая его прошлое, не мог смириться и с необходимостью учить ее дисциплине. Даже убедившись в том, что прием с кормом работает, он посчитал, что пользоваться им — все равно, что признать собственное поражение.

— Собака должна делать это ради меня, — уверен он.

Он продолжал думать о том, почему собака может стать «больше чем другом». А я уже догадался. В Робе и Чероки воплотились самые счастливые и грустные обстоятельства человеческой жизни: их безграничное одиночество — в кругу семьи тоже — отсутствие настоящих друзей, неспособность к откровенному разговору даже с близкими любящими людьми и при этом верность, честность и стойкость. Я был рад тому, что Роб и Чероки нашли друг друга — ведь в каком-то смысле у обоих больше никого не было.

Донна так и не успела построить свою ферму и пожить там с Гарри, ушастым корги. Но она смирилась с тем, что судьба распоряжается жизнью и рушит все планы, и от этого не спасет даже любовь верной собаки.

Ее болезнь прогрессировала, боли и слабость усилились, и к середине зимы она уже не вставала с постели; ей стали делать внутривенные инъекции морфия, поскольку другие болеутоляющие препараты перестали помогать. Она решила, что для Гарри будет лучше, если он переедет к Джоан раньше, чем они планировали.

Донна чувствовала, что не сможет больше ухаживать за ним. Ей постоянно вводили лекарства, в квартире непрерывно сменялись сиделки и сотрудники хосписа, и она слишком ослабла, чтобы водить Гарри на прогулки или играть с ним.

— Разве это жизнь для собаки! К тому же мне невыносимо думать о том, что нам придется прощаться. Еще один день, и я просто не выдержу.

Поэтому Джоан упаковала имущество Гарри — подстилку, любимые игрушки и косточки, корм и витамины, а также документы, ветеринарную карту и фотографии, запечатлевшие его пастушьи достижения. Донна выписала чек на 8000 долларов — это была так называемая пожизненная пенсия для Гарри. Джоан не хотела брать деньги, но Донна была непреклонна.

Вечером, когда наступил момент отъезда, Гарри словно почувствовал что-то неладное. Он тревожно переводил взгляд с Донны на Джоан, пока она складывала у двери его пожитки. Донна подозвала его к своей кровати и обняла на прощание, а он раз пять вылизал ей все лицо. Она в последний раз сфотографировала его, а затем, заливаясь слезами, жестом показала Джоан, чтобы та увела собаку. Джоан надела на ушастого корги ошейник, и они вышли за дверь.

На прощание Донна написала для Гарри песенку на мотив «Счастливые деньки еще вернутся», но спеть ее уже не могла, поэтому текст первого куплета я получил по электронной почте:

Джоан пообещала, что найдет подходящий момент и сама споет ее для Гарри. Когда она тянула Гарри к двери, он все время оборачивался и, прижав свои огромные уши, не сводил с Донны выразительных глаз. Но непослушание не входило в его привычки, поэтому он подчинился и, выйдя на улицу, сел в машину Джоан.

Донна уткнулась в подушку, чтобы не расстраивать его своими рыданиями. Садясь за руль, Джоан посмотрела на ее окна — во всей квартире было темно.

Прошло несколько недель, Джоан сообщила, что с Гарри все в порядке. В первые дни после переезда он плохо ел, беспокоился, ходил из угла в угол. Со временем к нему вернулся аппетит, он даже начал грызть специальные собачьи лакомства. Джоан удалось его приручить, и теперь он спал на ее кровати и смотрел телевизор, сидя у нее на коленях и поедая кусочки мяса, свое любимое лакомство. Он подружился с двумя дворнягами, жившими по соседству, и регулярно принимал приглашения поиграть в их огороженном дворе. Уходя на работу, Джоан вставляла в видеоплеер кассету с фильмом о пастухах. Она сказала, что он смотрит ее, не отрываясь.

Дрессировщики и специалисты по собакам знают об их способности адаптироваться. Люди мучительно расстаются с теми, кого любят, и уверены, что собаки испытывают такие же чувства. Однако память и восприятие времени у собак отличаются от наших. Окунувшись в новые впечатления — обстановку, запахи и занятия — они привыкают. И забывают. Психолог Джон Арчер утверждает, что собаки являются одним из видов, обладающих самой высокой приспособляемостью и запасом прочности.

Собаки, безусловно, могут работать в новых условиях или любить новых хозяев. Преданность Гарри была бесспорной. Однако его «предательство» демонстрирует важную особенность собак, хотя мы и неохотно признаем ее: они отличаются от нас. Они не такие, как мы.

Джоан и Донна договорились, что не будут говорить о Гарри, разве что возникнут проблемы, но Джоан не сдержала слова.

Порой, когда она брала поводок, пес приходил в особенное возбуждение, — вероятно, надеялся увидеть Донну. Но в целом, он чувствовал себя прекрасно.

Как ни тяжело было Донне сознавать, что всего лишь несколько миль отделяют ее от Гарри, она выслушала новость с явным облегчением.

— Когда-то я была знакома с женщиной, которая распорядилась, чтобы ее бульдога усыпили, когда она умрет, — сказала мне Донна. — Мне отвратительна сама мысль о таком эгоизме. Гарри — чудесная собака, и впереди у него еще много счастливых дней. Неужели я буду возражать против этого? Достаточно вспомнить, сколько счастья он мне подарил.

Руди — палевый лабрадор — по-прежнему проводит большую часть дня на заднем дворе, обнесенном для безопасности забором из деревянных кольев с заостренными концами, слишком высоким, чтобы его можно было перепрыгнуть. По выходным его для разнообразия привязывают на несколько часов к гигантскому тополю, растущему у парадного входа. Впрочем, соседи редко видят его. Зато они постоянно видят Кеоса — бельгийскую овчарку Дианы Уиндшип — когда он с достоинством прогуливается по улицам со своей хозяйкой. Почти все дети, почтальоны и сотрудники службы доставки носят в карманах печенье для него.

Том и Пенни — экстравагантная и счастливая пара — по-прежнему вместе. Пошатнувшееся здоровье Тома чудесным образом пошло на поправку, и я больше не слышал, чтобы он упоминал об операции. Более того, сделав своеобразную заявку на будущее, Том истратил почти все свои сбережения на ограду из сетки, которую установил по периметру заднего двора, даже не поставив в известность своего домовладельца. Ему хотелось, чтобы Пенни могла погреться на солнышке, пока он на работе. Ограда обошлась ему в 1300 долларов. Это единственная крупная трата денег, которую он позволил себе за долгие годы, — не считая старенького автомобиля.

— Почему-то мне казалось, что я обязан сделать это для нее, — признался он. — Черт возьми, иначе мои денежки достанутся какой-нибудь богадельне.

Оставаясь во дворе одна, Пенни усаживалась у ворот и ни на шаг не отходила со своего поста. Отсюда ей было хорошо видно улицу, по которой проезжали велосипеды, скейтборды и школьные автобусы, проходили пешеходы и собаки, которых она могла облаивать.

В погожие вечера они выходили посидеть на крыльце, и Пенни охраняла хозяина, неустанно отражая нападение воображаемых злоумышленников. В холодные дождливые дни, глядя на освещенное окно их комнаты, я с удовольствием представлял, как им уютно сидеть у телевизора вдвоем. Впрочем, телевизор не мешал Пенни лаять на прохожих. Время от времени на улицу долетали нотации Тома:

— Ну, перестань, хватит, девочка, будь умницей.

Осенью Джамала приняли в баскетбольную команду средней школы (для ребят постарше), что было для него серьезным достижением. Команда собиралась попасть в финал чемпионата, тренер требовал дисциплины и усердной работы, хороших результатов и непременного присутствия на тренировках после уроков и в выходные дни.

Между Джамалом и Алисией состоялся серьезный разговор. Они согласились, что Дри нужно подыскать других хозяев. Но Джамал не мог решиться попрощаться со своей собакой, поэтому Алисии пришлось взять эту миссию на себя. Она ужасно перенервничала, пока вывела Дри из комнаты и, как они договорились, отвела его в местный приют для животных.

Он пробыл там несколько недель. Администрация приюта честно призналась, что у него почти нет шансов найти себе новых хозяев. Питбулей редко забирают из приютов из-за плохой репутации этой породы и проблем со страховкой.

Я позвонил Бетти Джин, и она согласилась оказать мне любезность. Дри она нашла «миленьким», не обнаружила признаков каких-либо заболеваний, пес не нуждался в медицинской помощи. По ее мнению, будущего хозяина нужно искать среди одиноких людей — мужчин или женщин, предпочтительно без детей. Бетти пообещала найти для Дри новый дом. А пока будут идти поиски, ему придется сменить свои музыкальные пристрастия.

Что же касается Джамала, игра в составе команды принесла ему желанный авторитет, новых друзей и перспективные отношения с тренером, который, как и учитель английского языка, ратовал за его поступление в колледж. Алисия надеялась, что сын без потерь преодолеет трудный, потенциально опасный период взросления, и была благодарна за помощь, которую оказал ему Дри. Джамал не любил распространяться о своих проблемах. Наверное, он скучал без Дри, но никогда не заговаривал об этом. Алисия сказала, что он вообще ни разу не упомянул о нем.

Миссис Джиаматти по-прежнему живет одна в своей квартире на Уоллнат-стрит, она ждет, когда ее дочери прилетят домой на Рождество, и они втроем подберут для нее какой-нибудь пансионат, непременно под патронатом католической церкви. Анжела планировала переехать туда следующей весной.

— Надеюсь, это будет последний переезд в моей жизни, — вздохнула она. В целом, миссис Джиаматти не жаловалась на здоровье, хотя ходить становилось все тяжелее.

Прах Трикси она хранила в картонной коробке, стоявшей на каминной полке. Миссис Джиаматти тосковала по своей собаке.

— Я то и дело протягиваю руку, чтобы погладить ее. Но ее больше нет.

В наши дни перед собаками стоит такое множество задач, что от их разнообразия захватывает дух: они участвуют в поисковых и спасательных работах, помогают слепым, охраняют имущество, ищут бомбы и наркотики, утешают стариков, инвалидов, одиноких людей и тех, кто потерял близких. Психотерапевты-энтузиасты включают собаку в список лекарств для наркоманов и алкоголиков, а также рекомендуют общение с ними как вспомогательное средство на период реабилитации. Собаки все чаще принимают участие в судьбе детей, переживших эмоциональные потрясения.

Разумеется, все не так уж безоблачно: судьба этих животных складывается по-разному, результаты их работы трудно оценить, к тому же они часто остаются без вознаграждения.

В собранных мною книгах, повествующих о взаимоотношениях человека с собакой, — а их на моем столе целая стопка — едва ли найдется ответ на вопрос, пошло ли собаке на пользу ее новое амплуа. Хотя в некоторых из них содержится предположение, что, ограничив нашим собакам свободу передвижения, мы невольно вынудили их поглупеть.

Понимаю, что попытка выступить в интересах другого вида, не обладающего речью и мышлением — в общепринятом смысле этого слова, — может показаться самонадеянной. Однако мне хотелось бы взглянуть на новую собачью работу с точки зрения перспективы.

В своей замечательной книге «Двое в стае», посвященном дружбе со щенком по кличке Люсиль, Кэролин Напп пишет: «В наши дни владельцы собак — и я в том числе — поддерживают со своими питомцами самые тесные эмоциональные отношения; мы стали лучше понимать их, не в последнюю очередь благодаря колоссальному объему информации о природе собаки, ее наследственных чертах, генетике и мышлении. Трудно представить, чтобы мой дедушка посвящал свой досуг чтению собачьих чатов и сайтов в интернете или участвовал в ветеринарных конференциях «он-лайн».

Тем не менее, мои прогулки по Догвиллю, США, подтолкнули меня к другому, далеко не радостному выводу о новой роли собаки. Вероятно, такие владельцы собак, как Напп (и я сам), живут в тесном эмоциональном контакте со своими питомцами потому, что мы нуждаемся в общении с ними больше, чем наши деды и прадеды. Наверное, мы чувствуем себя более одинокими, более слабыми и уязвимыми, оторванными от других людей. Видимо, многие из нас терпеть не могут свою работу и не уважают людей, из-за которых нам так неуютно на службе. Семьи распадаются, друзья предают… Все чаще и чаще мы обращаемся к собаке, когда нуждаемся в любви, стремимся заполнить пустоту или стоим перед лицом смерти.

Почему бы и нет? Собаки — верные, любящие существа. Мы часто боимся, что люди не захотят или не смогут помочь нам, если мы потеряем работу, окажемся в одиночестве, заболеем или состаримся. Собаки же, по крайней мере, постараются.

Не могу сказать, что разделяю мнение Напп о том, что мы стали лучше понимать собак.

В наше время собаки, как никогда, ограничены регламентом, взяты под контроль и отделены от людей, чем, кстати, и объясняется ажиотаж, который вызывают выступления Кэролин Уилки. Снова и снова во время своих прогулок по Монтклеру я удивлялся тому, как мало люди знают о своих собаках.

Если бы мы действительно понимали собак, разве мы стали бы приписывать им обширный и сложный спектр чувств, свойственных исключительно человеку? Видеть в них людей, тогда как они ими не являются? Приобретали бы крупных и активных собак рабочих пород для тесных квартир или домов, выходящих на оживленное шоссе? Разве мы ленились бы с ними заниматься? Бить и бросать на верную гибель? Запрещали бы им практически все, что для них естественно и необходимо, не давали бы им гулять и обнюхивать то, что им нравится, выяснять отношения с другими собаками или гоняться за белками?

Возможно, участь собак всегда сводилась к тому, чтобы служить нам и отходить в тень после выполнения своей задачи (наверное, многие замечали, что порой мы точно того же требуем от людей). Вероятно, это и есть плата за кров, и заботу, которые мы предоставляем, итог естественного эволюционного процесса, начавшегося в тот момент, когда собаки противопоставили себя представителям дикой природы и взяли под защиту своих хозяев.

Мне не дает покоя мысль о том, что мы можем изменить саму природу животного, чтобы подогнать ее под наши потребности, исходя из высокомерной идеи, будто целый вид, стоящий ниже нас на ступенях эволюции, существует единственно для того, чтобы протянуть нам руку помощи, когда мы в ней нуждаемся, а потом, когда эта нужда отпадет, быть выброшенным как ненужный балласт. Причем в нашем обществе именно такая судьба постигает множество собак.

Мне не дает покоя также мысль о том, насколько эффективной показалась новая работа собаки тем представителям человеческого рода, которые нуждались в ней. Удалось ли им получить желаемое? Удалась ли их собакам роль суррогатного человека?

В своей книге Напп рассуждает о том, что «человек не может жить одной только собакой». Она пишет: «Собака помогла мне избавиться от ненужных отношений. Но помогла ли она завязать нужные? Или я видела в ней в некотором смысле альтернативу интимной дружбе взрослых, менее сложный и не требующий усилий способ жить рядом с другим существом? Где проходит грань между самосохранением и самоограничением?»

Я и сам задумывался над этими вопросами во время своих походов по стране чувств — человеческих и собачьих.

Я задавал себе эти вопросы, наблюдая за Сандрой, отказавшейся от надежды найти подходящего партнера, стать любящей матерью и обратившей свою любовь на крошечную собачку, которую она сделала своим другом. И за Донной, посвятившей последние дни своей жизни лопоухому корги. Я думал об этом, вспоминая Джамала и его дружбу с Дри, придававшую ему уверенность в себе и ощущение своей значимости. И с грустью представлял, как миссис Джиаматти вдали от любящих дочерей сидит у окна одна-одинешенька, без верной Трикси.

Прогуливаясь по Догвиллю, я поражался тому, что никто не создал для людей организации под руководством какой-нибудь Бетти Джин. Почему не существует сайта с фотографиями одиноких людей, брошенных стариков, разведенных или овдовевших женщин, умственно неполноценных детей, чтобы к ним могли примчаться верные спасатели? Почему для людей не создают специальных поселений, чтобы выхаживать их, пока к ним не вернется физическое и душевное здоровье. А уж потом они сами заживут новой счастливой жизнью, полной любви?

Может быть, давно пора организовать группы скорой помощи для одиноких людей, которые помогут облегчить разлуку с уехавшими детьми или умершими супругами, залечить травмы, полученные в годы несчастливого детства, сделать жизнь наполненной и более радостной? Спасатели могли бы подобрать им новых партнеров, проверить новых друзей, убедиться в их порядочности, взять на контроль новые дома своих подопечных и проследить, чтобы за ними ухаживали как следует. Они были бы всегда под рукой, их можно было бы вызывать днем и ночью, без выходных, и если что-нибудь случится, если новый дом не подойдет, спасатели повторили бы все с самого начала, строя новую жизнь для забытых и брошенных людей во всем мире.

Нужно отдать собакам должное: они выполняют тяжелую и иногда неблагодарную работу. Этот факт вполне определенным образом характеризует нас самих, нашу жизнь, страну и мир, хотя едва ли заинтересует средства массовой информации или дорогие зоомагазины.

Исследования в области новой роли собак могут служить тому лишним подтверждением. Я все время напоминал себе о том, какое множество людей — в Монтклере и других городах — живет полной, счастливой жизнью рядом со своими собаками, которые просто бродят по улицам, играют с детьми, косят глазом на помойки и не участвуют в решении проблем, возникающих у их хозяев. Однако если посмотреть на собаку как на зеркало, в котором отражается вся Америка, — а мне такой подход представляется верным — перед нами откроется неприглядная изнанка нашей все более одинокой жизни. Этот факт не умаляет важности новых задач, стоящих перед нашими собаками, — совсем наоборот. Иногда хочется поблагодарить Создателя за то, что он подарил нам собаку.

Мы можем осыпать наших собак дождем лакомств, игрушек и песен, устраивать им дни рождения и целовать в нос, но за всем этим стоит чувство вины. Мы пользуемся их любовью и никогда не платим сполна, хотя ищем у них защиты и ждем бескорыстной преданности.

Впрочем, дело не только в собаках, — люди не должны забывать и о собственном благополучии. В 1984 году в сборнике «Взаимодействие с домашним животным: влияние на здоровье человека и качество жизни» психоаналитик Леонард Саймон опубликовал статью: «В западне: негативное влияние домашнего питомца на семью и личность». Саймон беседовал с сотнями людей об их питомцах и убедился в том, что наличие домашнего животного помогает людям выжить в ситуациях, которые в противном случае могли бы разрушить их личность, — например, иногда собака становится для ребенка источником любви, которой его лишили родители.

Однако такие отношения не всегда благотворны. Саймон пришел к выводу, что в некоторых случаях жизнь индивида могла бы развиваться по другой модели, нередко более предпочтительной, не заведи он собаку или кошку. «Слишком уж часто я слышал о потерянных годах и бесцветном существовании, поскольку почти вся деятельность человека была направлена на его любимца. Я слышал о разводах, которых вполне можно было избежать, о событиях, которых пришлось дожидаться годами и реализовавшихся только после смерти животного. Я слышал о детях, которые могли бы родиться, если бы у их родителей не было четвероногого друга; о детях, пострадавших от укусов собак, что ясно свидетельствовало об агрессивности последних, и тем не менее хозяева не находили в себе сил расстаться с ними».

Подводя итог своему исследованию, Саймон утверждает, что решение завести животное может быть чревато непрогнозируемыми последствиями. Это отличает такое решение от множества других, которые каждый вынужден принимать; в данном случае человек не представляет (да и не может представить), какими изменениями в жизни оно обернется.

Предостережение Саймона показалось мне особенно верным, когда я закончил работу над данной книгой и, оглянувшись назад, вспомнил всех, с кем познакомился — людей и собак. Решение завести собаку кажется таким невинным по сравнению, например, с решением вступить в брак или родить ребенка. Возможно, именно по этой причине люди относятся к нему достаточно легкомысленно. Тем не менее, психологические последствия такого поступка не всегда предсказуемы.

Эти рассуждения возвращают нас в дебри теории привязанности, позволяющей многое прояснить.

С моей точки зрения, в том, что касается собак, теория привязанности выходит за рамки собственно теории и приобретает практическое значение, поскольку помогает прояснить природу взаимоотношений между нашими видами. Мы получаем возможность, наконец, осознать определяющее значение раннего эмоционального опыта и понимаем, что общение с животными объясняется нашей неудовлетворенной потребностью в любви и защищенности, а следовательно, на основе полученных знаний можем строить более реалистичные и полноценные отношения со своими собаками.

Знание основ теории поможет людям принимать правильные решения по таким вопросам, как стоит ли им заводить собаку или пора от нее избавиться. Для специалистов, работающих с собаками — в приютах, питомниках, отрядах спасения, — она может стать необходимым инструментом, который позволит им лучше подбирать конкретного хозяина для конкретной собаки.

Она станет компасом в море поведенческих проблем, с которыми неизбежно сталкиваются собаководы, научит их быть терпеливыми, умелыми дрессировщиками. Даст советы инструкторам, как обходить подводные камни в процессе обучения хозяев воспитанию их собак.

Когда с умом выбранная собака общается с разумным хозяином, между ними устанавливаются разумные и искренние отношения, собака чувствует себя в безопасности, она счастлива, спокойна и лучше себя ведет. Человек, знакомый с теорией привязанности, понимает, что конура не является орудием пытки, что дорогие игрушки и печенье необходимы людям, а не собакам, а поводок для агрессивной собаки служит основным залогом благополучия и безопасности — как для самой собаки, так и для окружающих.

Теория может пролить свет на явление, распространяющееся со скоростью эпидемии: все чаще хозяева выбрасывают своих собак на улицу. Тот факт, что в приюты ежегодно поступает около 10 миллионов собак, из которых около половины подвергается уничтожению, однозначно свидетельствует о том, что с нами что-то не так.

И теорией привязанности стоит руководствоваться в тех случаях, когда мы сталкиваемся с необходимостью принять самое ужасное для каждого хозяина решение, — я говорю о необходимости усыпить животное. Часто мы не в силах расстаться с нашими собаками, даже если они испытывают страдания или обречены на неизбежное ухудшение качества жизни, или находятся в коме, — и в этих случаях, увы, мы заботимся о собственных интересах, а вовсе не об интересах собак.

Возможно, только разобравшись в собственных эмоциях, мы научимся понимать наших собак и видеть в них то, что они представляют собой в действительности, а не то, что нам хотелось бы видеть. Осознав, что именно связывает нас с нашими собаками, мы научимся полноценно любить их и в полной мере принимать ответную любовь; более того: мы научимся видеть в собаках именно собак и относиться к ним соответствующим образом, а не воспринимать их как — приведу выражение одной дамы из Монтклера — «мохнатых детишек».

В некотором смысле новая роль собаки объясняется потребностью американцев в серьезных, крепких отношениях, часто невозможных в условиях современной жизни.

Наблюдая за хозяевами и их собаками, я вновь убедился, что в каждом случае мы имеем дело с уникальными отношениями, неповторимыми, как отпечатки пальцев. Становление этих отношений определяется множеством факторов, в том числе личностными качествами, образованием и прошлым опытом хозяина. Никакая теория не в состоянии исчерпывающе объяснить каждый конкретный случай.

Джеймс Серпелл, сотрудник Ветеринарного колледжа Пенсильванского университета, провел целый ряд исследований, посвященных поведению животных в свете теории привязанности. Выяснив, какие ожидания люди связывают со своими питомцами, Серпелл создал образ «идеальной» собаки. Оказалось, что большинство хозяев хотело бы, чтобы их собака была жизнерадостной, спокойно вела себя в незнакомой обстановке, питала к хозяину самые нежные чувства, умела себя вести и была послушной; при этом она должна быть активной и энергичной, дружелюбной, в том числе к посторонним, — не говоря уже об уме и чистоплотности. Кроме того, собака должна уметь мириться с одиночеством и не допускать проявлений агрессивности.

Именно такой видят хозяева «идеальную» собаку, то есть собаку, которая ведет себя как хорошо воспитанный человек. «Настоящие» собаки — то есть те, что ведут себя именно как собаки, — не вызывают у хозяев столь горячей любви.

Исследование Серпелла позволяет разобраться в сложном и часто уязвимом положении собак в современной Америке. Пока они соответствуют нашими завышенным ожиданиям, — то есть, любят нас бескорыстно и не угрожают нам и нашим друзьям, — мы готовы любить их в ответ. Другое дело, если они не выполняют этих требований. Но это все равно, что сказать своему ребенку: «Я буду любить тебя и заботиться о тебе, пока ты чисто вымыт, приветлив, воспитан, хорошо учишься и забиваешь голы на футбольных матчах. Но если ты будешь себя плохо вести и создавать нам проблемы, мы отдадим тебя в другую семью».

Серпелл приводит данные опроса, проведенного в 1984 году среди людей, сдавших собак в приюты. «Поведенческие проблемы» стоят на втором месте среди причин, которые приводят владельцы, решившие расстаться со своими подопечными.

Это может показаться нелепым, особенно с учетом того факта, что владельцы чрезвычайно редко обращаются к услугам профессионального дрессировщика — в соответствии с данными одной ветеринарной ассоциации, количество таких людей составляет менее 5 процентов от общего числа собаководов. Люди хотят, чтобы их собаки вели себя «идеально», но не желают тратить время и деньги (разумеется, они могут обучать своих собак самостоятельно и совершенно бесплатно) на то, чтобы научить их себя вести.

Мы должны все-таки осознать меру собственной ответственности и не забывать о том, что собаки отличаются от людей, а между нашим и их собственным представлением о благополучии огромная пропасть. Любая беспечность грозит бедой, — и собакам, и самим хозяевам, и их ближайшему окружению.

Прогуливаясь по Монтклеру, я замечал, как быстро растет пугающий арсенал средств, с помощью которых человек пытается приблизить собак к созданному им идеалу. Чего здесь только нет — от удавок и строгих ошейников до элекрошокеров, электрической изгороди и приспособлений, разбрызгивающих вонючие химикалии в глаза, когда собака начинает лаять. Представители зооиндустрии, очевидно, предполагают, что большинство людей не хочет или не умеет воспитывать своих собак, но экономить на подобных средствах не станет.

Никто не удивится, увидев человека, который криком кричит на свою собаку, бесконечно повторяет одну и ту же команду, дергает за поводок. Такие напряженные моменты, возникающие даже у любящих хозяев, нередко оставляют горький осадок. Однако в этих случаях достаточно вспомнить известную истину: собаки не похожи на нас. Они не похожи на наших детей. Их мозг устроен по-другому.

Они не являются членами нашей семьи в буквальном смысле этого слова. Они — животные, хотя порой и становятся смыслом нашей жизни. Мы будем правы, сравнивая их с Луной, а не с Солнцем: это они вращаются вокруг нас, а не наоборот.

Собаки обладают массой достоинств, но особых, отличных от наших. Забывая об этом, о тех сложных чувствах и опыте, которые человек привносит в отношения с питомцем, мы обрекаем и себя и собак на серьезные неприятности.

Едва ли можно рассчитывать на то, что американцы согласятся поддержать дебаты, посвященные собачьим вопросам. В наши дни перед национальной политикой стоят куда более важные задачи. Единственное, что нам остается — завести себе хотя бы одну собаку, чтобы как можно больше узнать о ней и о себе, о наших побуждениях и потребностях, чтобы сделать все возможное для этой единственной собаки.

В Догвилле я понял, что мы относимся к нашим собакам точно так же, как в свое время другие относились к нам самим. Мы переносим на них свои самые сокровенные чувства, стремления, все наши страхи, неуверенность в себе, желание подчинить себе любимое существо. Наш опыт сосуществования строится на всем хорошем и плохом, что скрыто в тайниках нашей души, и эти отношения выявляют хорошее и плохое в нас самих.

Через три дня после окончания Шотландского фестиваля мы с Гомером и Девоном, как и обещали, прибыли на окраину Истона, штат Пенсильвания. Целью нашего путешествия был небольшой двухэтажный деревянный дом, в котором жили обучающиеся в местной школе дети-инвалиды.

В разное время здесь проживало от шести до двенадцати детей, водитель, медицинский персонал. Периодически их навещал опытный социальный работник. Учителя, жившие отдельно, уезжали после окончания рабочего дня. Такая организация дела позволяла обитателям этого дома не чувствовать себя пациентами больницы — они могли свободно выходить, делать покупки в магазинах и иногда подрабатывать в общине.

Дом выглядел обжитым, зато окружающий пейзаж производил гнетущее впечатление, — вокруг простирались заброшенные пустыри, по соседству располагалось несколько обшарпанных магазинчиков и какая-то фабрика.

В этом доме и жил Джои. Родители были вынуждены поместить его сюда, поскольку он подрос и стал слишком силен, чтобы они могли справиться с ним собственными силами. Сюда он вернулся после знакомства с Девоном.

Я захватил с собой и Гомера. Откровенно говоря, я всегда считал его более общительным, с ним не приходилось опасаться неожиданностей при встречах с детьми и посторонними, — он проявлял неизменное дружелюбие по отношению к любому живому существу за исключением овец.

В ожидании нашего приезда Чарлин собрала целую кипу рисунков и поделок Джои — все они были посвящены Девону. Она сказала, что знакомство с собакой оказало на мальчика самый неожиданный эффект, вызвав у него невиданное желание общения, вылившееся в поток рисунков и сочинений. Раньше с ним не случалось ничего подобного. Она позвонила его родителям и поделилась с ними этой новостью. Они тоже очень разволновались и выразили надежду на то, что эта встреча не станет последней и Девон сможет регулярно навещать Джои. Разумеется, никто из нас не был уверен в успехе. Впрочем, что может порадовать истинного собаковода больше, чем возможность помочь такому ребенку, как Джои?

Джои ждал нас во дворе. Следуя за Чарлин, мы прошли через дом, наткнувшись по дороге на группу воспитанников, которые при виде собаки тотчас же принялись кричать и хлопать в ладоши. Гомер в ужасе прижал уши.

Нужно было успокоить его и уговорить не обращать внимания на шум и крики, но, разумеется, не в такой обстановке. Поэтому мы вернулись к моему грузовику, и я посадил Гомера на заднее сиденье, а сам вернулся обратно вместе с Девоном. Шум нервировал и его, но не так сильно, как Гомера.

Джои, которого предупредили о нашем приезде, был одет точно так же, как в день нашего знакомства (минус бейсболка) и держал в руках кружку-непроливайку — обычно из таких поят младенцев. При виде Девона он громко завопил и рефлекторным движением бросил в него кружкой.

Кружка ударилась собаке в плечо. Девон подскочил и быстро отступил к двери, поглядывая на меня. Я сунул ему несколько кусочков вяленой говядины, надеясь, что угощение, как обычно, успокоит пса. Он расслабился и взглянул на Джои. Должно быть, он вспомнил мальчика, потому что его хвост неуверенно шевельнулся. Чарлин встала рядом с креслом Джои и напомнила ему о том, что он должен обращаться с Девоном осторожно, если не хочет, чтобы тот ушел.

— Де-он! Де-он! — закричал Джои. Девон подошел к его креслу и, вильнув хвостом, лизнул Джои руку. На этот раз он не стал вскакивать мальчику на колени, а сел на траву рядом с креслом, чтобы Джои мог дотянуться до него и погладить. Чарлин снова взяла мальчика за руку и показала ему, как это делается. Я выдал Девону очередную порцию лакомства и отошел к стулу, поставленному для меня в противоположном конце двора.

Меня поразило, что пес, отличавшийся крайней возбудимостью и редко отходивший от моей ноги, сидел как привязанный возле кресла ребенка-инвалида, неожиданно проникшегося к нему любовью. Казалось, эти двое общаются друг с другом каким-то неведомым мне способом. Через пару минут Джои успокоился, и его лицо осветилось лучезарной улыбкой. Девон лежал почти неподвижно, — я никогда не видел его таким спокойным и умиротворенным. Но в одном я уверен на сто процентов: пес понимал, что делает нечто важное, и был, судя по всему, увлечен этим ничуть не меньше, чем Гомер своими овцами.

Позднее Чарлин, тоже поразившаяся царившему между ними согласию, спросила меня, что, по моему мнению, думает в этой ситуации собака.

— Вам не кажется, что он понимает, как в нем нуждается Джои?

Мне очень хотелось бы иметь возможность подтвердить это предположение, и я с трудом удержался от искушения. Но я знал, что у Девона есть и собственные проблемы. Предыдущий хозяин готовил его к соревнованиям по послушанию и воспитывал очень жестко, однако Девон провалился на испытаниях, и его заменили, а потом и вовсе отослали прочь. Когда я взял его, он ходил за мной, как привязанный, и даже выпрыгивал в окно, если я уходил из дома.

Львиная доля работы, которую я провел с ним за последние два года, была сосредоточена на формировании в нем ощущения безопасности — в моем присутствии или без него. Он по-прежнему следил за мной с зоркостью ястреба, требовал внимания, оттеснял беднягу Гомера, когда я протягивал руку, чтобы его погладить, втискивался в постель между мной и моей супругой. При каждом удобном случае Девон охотно забывал об овцах, предпочитая постоять рядом со мной, чего не сделал бы на его месте ни один истинный бордер-колли.

А Джои звал его по имени, фокусировал на нем все свое внимание. Я подозревал, что Девон, которому так и не удалось окончательно победить свою чрезмерную потребность ощущать внимание к своей персоне, отвечал именно на это поведение мальчика.

Однако Чарлин уверяла, что я недооцениваю свою собаку. Он работает, когда общается с Джои. Девон представлялся ей некоей диснеевской собакой, героическим представителем семейства псовых, со всех ног примчавшимся на помощь больному ребенку.

Может быть, она была права, — об этом я размышлял всю обратную дорогу. Может быть, я склонен к излишней циничности в истолковании собачьего поведения. Впрочем, имеет ли значение, какими мотивами руководствовался Девон? Следовало принимать в расчет лишь то очевидно благотворное воздействие, которое он оказывал на Джои и, как мы рассчитывали, будет оказывать в обозримом будущем.

Самым поразительным казалось то, что Девон — моя собака, мой собственный источник бескорыстной любви, мой заветный друг (по версии Дороти Берлингхэм) — на моих же глазах сменил специальность. Он отказался от древнего искусства пастуха, которое, впрочем, никогда не было для него смыслом жизни, как, скажем, для Гомера, и всеми четырьмя ногами увяз в новой профессии. И все же я понимал, что его истинным предназначением является не работа с овцами и даже не визиты к Джои, а помощь своему хозяину, то есть мне.

«Земляничный кряж» Кэролин Уилки — ее ферма, а по совместительству и тренировочная база — находилась неподалеку от школы Джои. Я посадил Девона в контейнер для перевозки и вышел с Гомером, чтобы потренироваться в работе со своенравными и непокорными баранами. Эти бараны не имели ничего общего с престарелыми, кроткими созданиями, привыкшими к общению с собаками, которых обычно показывают на выступлениях. Их было около дюжины, и при приближении собаки они не собирались в отару, а разбегались в разные стороны, лягались, прятались в колючем кустарнике.

Мне приходилось наблюдать за тем, как многие собаки, в том числе и мои, буквально валились с ног после погони за ними. Но Кэролин считала, что Гомеру такая задача вполне по плечу.

Выпущенные из загона мятежные бараны немедленно рассыпались по лугу, не испытывая никакого желания встречаться с пастухом. Они ринулись за амбар, затем отбежали к лесу и кустам — слишком колючим, чтобы я решился полезть за ними вслед. Но Гомер с энтузиазмом принялся за дело. Целый час под палящим солнцем он выслеживал и загонял баранов одного за другим, не обращая внимания на шипы и колючки, впившиеся в его шерсть. Он задыхался, хромал, — подушечки на лапах были сбиты, — и я несколько раз протягивал руку к рации, намереваясь вызвать Кэролин на помощь.

Однако Гомер не собирался сдаваться, и я не решился его останавливать. Каждый раз, когда я хватался за рацию, из кустарника выскакивал очередной баран, и Гомер упрямо начинал преследование.

В экстазе почти религиозном я наблюдал за тем, как в моей молодой собаке пробуждаются древние инстинкты, заставляющие ее гоняться за проклятым бараном и опережать его, предугадывая его маневры. В конечном итоге, свернув по тропинке к пастбищу, я с величайшим изумлением увидел Гомера, сидящего возле пасущейся отары. Он бдительно следил за овцами и не давал им разбежаться. Казалось, они смирились со своим поражением и признали его авторитет. Впрочем, не исключено, что они решили спокойно попастись.

Я не мог не подумать о том, как, должно быть, ценили такую настойчивость предыдущие поколения ирландских фермеров. Язык моего Гомера свисал до земли, а лапы кровоточили, но он практически без моего вмешательства сообразил, что от него требовалось, и не отступил, пока не выполнил свою задачу.

Потом, когда овцы вернулись в загон, — для этого нам потребовалось выдержать еще одно сражение, — я выпустил Девона. Он покосился на овец и припал грудью к земле, приглашая Гомера поиграть. А тому никакая усталость не могла помешать принять такое предложение.

Собаки принялись носиться по ферме, описывая круги, пугая белок и кроликов и гоняясь друг за другом; их энтузиазм был настолько заразителен, что я громко рассмеялся. Какое удовольствие наблюдать за этими созданиями, с таким увлечением отдающимися игре и работе.

Потом они снова меня удивят, и не один раз. Кэролин настояла на том, чтобы я не откладывал тренировки в долгий ящик. Пройдет несколько недель и месяцев, и уже Гомер будет сидеть на коленях у Джои, а Девон заинтересуется овцами. Собаки не стоят на месте, точно так же, как и их работа.