Соблазнитель душ

ГЛАВА 1

Джейк Рэндл удобно устроился на заднем сиденье «мерседеса 600», невидимый остальному миру, отгороженный от него темно-коричневыми пуленепробиваемыми стеклами. Снаружи яркое техасское солнце прожаривало землю. Старина Джейк не страдал от жары, поскольку система кондиционирования поддерживала в кабине приятную прохладу.

Он осторожно жевал незажженную гаванскую сигару, дабы не сдвинуть с места вставную челюсть. Жевать хорошую сигару, полагал он, куда приятнее, чем выкуривать ее. В гаванской сигаре его не устраивало лишь одно: ее привезли из страны, где хозяйничали коммунисты. Будь его воля, он бы оправил этих мерзавцев обратно в Россию или в любое другое место, откуда они приехали, и передал бы остров тем людям, которые уважали Америку и американцев. Черт, если бы не американцы, они до сих пор сосали бы испанскую сиську.

Рэндл лениво выглянул из окна, когда автомобиль свернул с Главной улицы города, названного в честь его деда, на специально построенную дорогу длиной в сорок миль, ведущую к его ранчо. Последнее здание — старый амбар, он не использовался уже двадцать лет, с тех пор как пересохла река, на берегу которой его построили, — осталось позади. И тут же Рэндл буквально подскочил на сиденье: его внимание привлек транспарант шириной в двадцать и высотой в шесть футов, подвешенный меж двух столбов. Белое полотно, красные и черные буквы, блестевшие на солнце.

Он постучал по стеклу, отделявшему заднее сиденье от переднего.

— Остановись.

— Да, мистер Рэндл, — кивнул шофер.

«Мерседес» скатился на обочину, Старина Джейк нацепил на нос очки и всмотрелся в транспарант.

«ВЫ ВИДЕЛИ ИХ НА ЭКРАНЕ ТИ-ВИ».

Под надписью располагались фотографии четверых мужчин с указанием имени и фамилии каждого: Орэл Робертс, Рекс Хамбард, Джерри Фолуэлл, Джеймс Робинсон. Ниже еще одна фотография размером побольше с одинаковыми надписями по обеим сторонам:

«ТЕПЕРЬ С ВАМИ НАЯВУ ЭНДРЮ ТОЛБОТ».

И еще одна надпись под фотографией:

«САМЫЙ ЗНАМЕНИТЫЙ ПРОПОВЕДНИК!

В ЭТО ВОСКРЕСЕНЬЕ, В ЧЕТЫРЕ ЧАСА ПОПОЛУДНИ ИИСУС ЖДЕТ ВАС, А НЕ ВАШИ ДЕНЬГИ. ВХОД СВОБОДНЫЙ!»

Последняя надпись шла по самому низу, маленькими буквами: «Спонсор — Дом Господний, церковь триумфа христианской Америки, Лос-Олтос, Калифорния».

Джейк Рэндл не успел еще прочитать последнее слово, как на поле за транспарантом взметнулось к небу облако пыли, сквозь которое едва проглядывала вершина шатра. Когда же пыль осела, он увидел натягивающие канаты тракторы, затем платформу с установленным на ней громадным белым крестом. Несколько секунд спустя в шатер въехал трейлер с деревянными скамьями, которые рабочие тут же начали рядами устанавливать перед платформой. За платформой опустился холщовый занавес с еще одним портретом Эндрю Толбота, с указующий перст которого был нацелен на ряды скамеек. Точно так же изображался дядя Сэм на плакатах в призывных пунктах, только надпись на занавесе была другая:

«ИИСУС ЖДЕТ ТЕБЯ».

За тентом, в дальнем конце поля стояли грузовики, которые привезли тент и все остальное. Компанию им составляли несколько жилых фургонов и микроавтобусов. Взгляд Рэндла вновь вернулся к тенту. Работа шла с армейской точностью. В проходах между скамьями раскатывался ковер, на высоких стойках устанавливались динамики и прожектора. Поначалу ему показалось, что работает много людей, но, присмотревшись, он насчитал только восьмерых, споро выполнявших команды здоровяка-негра.

Рэндл нажал на кнопку, стеклянная перегородка, отделявшая его от шофера и телохранителя опустилась.

— Поехали на поле!

Шофер кивнул, и «мерседес» скатился с обочины на поле. У тента шофер затормозил.

— Остановимся здесь, мистер Рэндл?

Старина Джейк не потрудился ответить. Он нажал другую кнопку, опускающую боковое стекло. Несколько рабочих повернулись к «мерседесу», затем по команде негра вернулись к прерванному занятию. Старина Джек высунулся из окна.

— Эй, ниггер! Иди сюда!

Джо Вашингтон коротко глянул на него, затем направился к лимузину. Если он и заметил, что телохранитель, сидевший на переднем сиденье, достал из кобуры пистолет, то не подал виду.

— Да, сэр? — почтительно спросил он.

Старина Джейк сверлил его взглядом. Ниггеров он не любил. Ниггеры и мексиканцы, им никогда ни в чем нельзя доверять.

— Что вы тут делаете, черт побери?

— Готовить все к проповеди, са, — ответил Джо, сознательно перейдя на диалект негров, живущих в южных штатах.

— Кто разрешил? — вопросил Старина Джейк.

Джо пожал плечами.

— Мы получили разрешение в городе.

— Это моя земля. Мне никто ничего не говорил.

Вновь пожатие плеч Джо.

— Это я ничего не знаю, са. Я здесь работать.

Старина Джейк повернулся к шоферу.

— Соедини меня с управляющим. — Минуту спустя он уже говорил по радиотелефону с управляющим: — Ты сдал двадцатый участок под церковную службу?

— Да, сэр. Они заплатили двести долларов.

— Почему я ничего об этом не знаю? — прокричал он в трубку.

— Я не хотел беспокоить вас по такому пустяку, мистер Рэндл, — голос управляющего дрожал.

— Сколько раз я говорил тебе, я хочу знать все, что происходит на моей земле?

— Они пришли с хорошими рекомендациями, мистер Рэндл. За них просили отец Лайдон и пастор Эллсуорт.

Старина Джейк задумался. Два столпа местной церкви.

— В следующий раз держи меня в курсе дела, — прорычал он. — Даже если оно кажется тебе пустяковым.

— Разумеется, мистер Рэндл.

Старина Джейк положил трубку и посмотрел на Джо.

— Кто этот проповедник, Эндрю Толбот? Никогда не слышал о нем.

Джо изобразил на лице изумление.

— Один из самый влиятельный в стране. Все его знать.

— Никогда не видел его по телевизору.

— У вас есть кабельное телевидение?

— Здесь нет.

— Потому и не видеть. Он выступать по кабельному в Калифорния. Поверьте мне, услышать его один раз, забыть нельзя. Когда он проповедовать слово Божье, бедняга дьявол поджимать хвост и бежать со всех ног.

Старина Джейк прищурился.

— Напоминает слушающим про ад и вечное проклятие, так?

Джо кивнул.

— Да, са.

— Никакого сюсюкания и прочего дерьма?

— Нет, са. Его интересовать одно — изгнать грех из людей, повернуть их лицом к Иисусу и спасению души.

Старина Джейк задумался, потом кивнул.

— Такую проповедь я понимаю. А всякой белиберды не терплю.

— Он тоже.

— Наверное, я еще вернусь, но сначала мне хотелось бы поговорить с ним наедине. Где он?

— Его здесь нет. Он сейчас в баптистской церкви, молится с прихожанами. Он будет рад встретиться с вами, когда вернется. Может, после проповеди.

— Ладно. — Старина Джейк сунул руку в карман и вытащил стодолларовую купюру. — Придержи для меня скамью в первом ряду. Я люблю сидеть один.

Джо посмотрел на купюру.

— Вход свободный, са. Я не могу взять деньги. Но скамья будет вас ждать.

— Вот и хорошо, — Рэндл откинулся на сиденье, стекло поползло вверх.

Джо постоял, наблюдая, как черный «мерседес» выруливает на дорогу, набирает скорость…

К нему подошел один из рабочих.

— Самодовольство из него так и перло. Но ты-то хорош. Я не поверил своим ушам, когда ты заговорил прямо как дядя Том.

Джо сердито глянул на рабочего.

— Здоров ты болтать, Джонсон. Если б ты руками шевелил так же бойко, как языком, мы бы давно закончили работу.

Джонсон проводил взглядом лимузин.

— Какая большая машина. Такую редко где встретишь.

Джо нахмурился, но Джонсон уже поднял руки.

— Уже иду, босс, иду.

И присоединился к рабочим, все еще расставлявшим скамьи. Джо покачал головой и зашагал к фургону Пастыря, стоявшему позади тента. Серебряная табличка с черненой надписью «ДОМ ГОСПОДНИЙ» ярко блестела на солнце. Джо открыл дверь, заглянул в салон.

— Беверли, ты здесь?

— Заходи, Джо, — донесся из глубины ее голос.

Он поднялся по ступенькам, захлопнул за собой дверь. Постоял, давая глазам привыкнуть к полумраку, наслаждаясь прохладой кондиционированного воздуха, затем пошел на голос.

Беверли сидела за маленьким столиком, заваленным бумагами.

— Как наши дела? — спросил он.

Она подняла голову.

— Как обычно, нет денег. Мы никак не можем создать хоть какой-то запас. Денег хватает лишь на то, чтобы добраться до следующего города.

— Ты говорила с ним?

— Ты знаешь, что говорила. Убеждала, как могла. Он не слушает. Наша работа угодна Богу. Мы не можем наживаться на этом.

— Должен же он повзрослеть. Местные церкви согласны и на двадцать процентов от суммы пожертвований. Ему нет нужды отдавать им пятьдесят.

Беверли молчала.

— Ты знаешь, сколько зарабатывают телевизионные проповедники? — спросил Джо и тут же ответил: — Миллионы. И им не приходится мотаться по стране, живя в паршивом фургоне. Они летают на собственных самолетах и ночуют в первоклассных отелях.

— Я это знаю.

— И каждый вечер едят бифштекс или ростбиф с картошкой.

Беверли чуть улыбнулась.

— Возможно, иногда нисходят до чау-мейн.

Джо рассмеялся, покачал головой.

— Ума не приложу, почему ты таскаешься с ним, Беверли.

Денег у тебя достаточно. Зарабатывать новые тебе не нужно. Ее глаза блеснули.

— По той же причине, что удерживает тебя и остальных.

Мы любим его. С этим он не спорил. Если бы в ту ночь, много лет тому назад, когда Пастырь пришел в его дом в Сан-Франциско, кто-то сказал ему, что он будет всюду следовать за человеком, зовущим поклониться Христу, он бы принял говорившего за психа. Но он следовал. И она. И остальные.

Иногда Джо задумывался над тем, а сознает ли Пастырь, какой властью обладает он над людьми. Они слушали его, верили ему, доверяли. Он действительно приносил Бога в их жизнь. Осесть бы ему на одном месте, и они сами пришли бы к нему. Со своими деньгами.

Но Пастырь об этом и не думал. Как только разговор заходил о том, чтобы построить церковь, глаза его туманились, и он начинал говорить с ними, как с неразумными детьми.

— Нет. Одна церковь — это не по мне. Господь наш велел мне пускать не свои корни, но Его, и я слышу Его слова, обращенные к Его ученикам, — тут он выдерживал паузу и завершал дискуссию цитатой из святого Марка:

«И сказал им: идите по всему миру и проповедуйте Евангелие всей твари»[11].

ГЛАВА 2

К трем часам Джо насчитал сто восемьдесят семь легковых автомобилей и грузовиков, припаркованных у тента, и четыреста девяносто одного человека, не считая детей, уже сидевших на скамьях. А автомобили все подъезжали и подъезжали. Он довольно кивнул. Народу соберется более чем достаточно. Не меньше восьмисот человек.

Церковная музыка, спасибо магнитофону и четырем мощным динамикам, вынесенным к дороге, разносилась окрест. Современная аранжировка, кантри-вестерн, нравилась людям, создавала праздничное настроение. Скамьи заполнялись все плотнее. Всего было семьсот пятьдесят мест. Джо улыбнулся, наблюдая, как шесть девушек в длинных белых платьях разводят гостей по рядам, дают каждому маленький буклет. Пустячок, а срабатывает, подумал он.

— Добро пожаловать в дом Спасителя нашего Иисуса Христа, — с улыбкой говорили они, усадив гостя и вручая ему буклет.

— Благодарю вас, — обычно следовал ответ.

Девушка вновь улыбалась и протягивала руку.

— Буклет стоит один доллар. Собранные деньги пойдут, разумеется, бедным и нуждающимся во славу Господа нашего.

Следовало короткое колебание, после чего доллар менял владельца. Возвратить буклет не решался никто. Разве можно публично признаться, что ты скряга? Каждый из гостей чувствовал на себе взгляды соседей.

— Благодарю вас от имени Иисуса Христа. — Девушка опускала деньги в маленькую сумочку, что висела у нее на боку, и спешила навстречу следующему гостю.

Джо еще раз оглядел автомобили и зашагал к фургону Пастыря. На этот раз он не постучал, просто поднялся по ступенькам и открыл дверь.

— Пастырь.

— Я здесь.

Джо вошел, захлопнул за собой дверь. Пастырь сидел за маленьким столиком, перед ним лежали прямоугольники из плотной белой бумаги с текстом проповеди.

— Пастырь, ты веришь в Бога?

— Что за глупый вопрос, Джо. — В голосе Пастыря слышалось изумление. — Ты же знаешь, что верю.

— Если Бог явит тебе чудо, ты увидишь его?

На лице Пастыря отразилось недоумение.

— К чему ты клонишь, Джо?

— У меня такое ощущение, что сегодня произойдет чудо.

Пастырь помолчал.

— О чем ты говоришь?

— Когда ты был в баптистской церкви, сюда приезжал мужчина. Он говорил со мной с заднего сиденья длиннющего «мерседеса». Начал с того, что намерен вышвырнуть нас с принадлежащей ему земли, но закончил тем, что придет на службу, если я придержу для него скамью в первом ряду, чтобы он мог сидеть на ней один.

Пастырь поднял голову.

— Ты придержал скамью?

Джо кивнул.

— Он не приехал.

— Нет. Но еще рано. Он приедет.

— Откуда такая уверенность? — полюбопытствовал Пастырь.

— Он спросил, из тех ли ты проповедников, что напоминают людям про ад и вечные муки, и я ответил, что да. Он заявил, что не терпит сюсюкания нынешних проповедников. Я предложил ему приехать на службу. Пообещал, что ты его не разочаруешь.

Пастырь покачал головой.

— Не следовало тебе этого делать. Ты-то меня знаешь.

— А почему бы не попробовать на этот раз? Традиционная проповедь никому не причинит вреда.

— Но мне это не свойственно.

Джо помялся.

— Я не хотел говорить об этом до службы, но, похоже, придется. Рабочие уйдут, если не получат жалованья после сегодняшней проповеди. Им не свойственно работать бесплатно. У них семьи, а мы задолжали им уже за четыре недели.

— Они знают, что мы расплатимся с ними, как только у нас появятся деньги.

— Разумеется, знают. Но они уже потеряли надежду, что они появятся. Рабочие видят, как идут наши дела. Денег-то хватает только на переезды.

— Если соберется большая аудитория, мы получим сегодня не меньше двух тысяч долларов.

— И тут же отдадим их. Двести долларов за аренду земли, еще двести — за бензин, пятьдесят — за электричество, половину, то есть тысячу, — местной церкви, и что останется? Пятьсот пятьдесят баксов. Отними еще деньги на питание, и мы не сможем заплатить даже одному рабочему.

Пастырь молчал.

— Ты, конечно, можешь попросить денег у Беверли, — добавил Джо.

— Не могу. Она и так дала их больше чем достаточно.

— Тогда тебе нужно чудо. Ты его увидишь?

Внезапно Пастырь помрачнел.

— Возможно. Если ты мне на него укажешь.

— Указывать не придется. Он будет сидеть в первом ряду. Один. Звать его Джейк Рэндл.

После ухода Джо Пастырь долго смотрел на белые прямоугольники. Они сильно изменились с той поры, когда он проповедовал общине Бога мира и любви. То был Бог терпения и понимания, который тянулся к людям и выслушивал их мольбы, который послал к ним Своего Сына, Искупителя грехов наших, чтобы все, кто принимал Христа, мог ли прийти к Нему. Но то был Бог других мест, других времен. Бог мира, разочаровавшегося в себе, в материализме цивилизации, в мерзости и ужасе войн. Бог для детей.

Но дети уже выросли. И сегодняшний Бог, оставаясь тем же самым Богом, более напоминал Иегову из Ветхого завета, а не Христа из Нового. Это был Бог мщения, наказания, который мог приговорить к вечным мукам любого, кто не соглашался принять Его Сына, Христа, как мессию. И не допускалось ни малейшего отклонения от написанного в Библии слова Божьего, какого-либо иного толкования. Человек рождался в грехе и в грехе же умирал, если только не приходил к Нему, не омывался кровью барашка[12] и не рождался вновь.

Пастырь закрыл глаза. Это был тот же Бог, тот же самый, тот же самый. Что случилось с Ним, чего он, Пастырь, не заметил? А может, он был слеп и не мог видеть того, что все время было у него перед глазами? До того дня, пока патрульные машины не примчались в Дом Господний.

Их приехало четырнадцать, на четырех машинах. Они затормозили перед домом, где располагался зал собраний, подняв облако пыли. Оглядевшись, Пастырь заметил, что Али Эльяха уже нет рядом. Тот удрал, едва патрульные машины перевалили через вершину холма. Облегченно вздохнув, Пастырь вышел к вылезавшим из машин копам.

Один из них направился к нему, на ходу вытаскивая пистолет.

— Ты! Встань лицом к стене и подними руки.

Глаза Пастыря широко раскрылись.

— Что все это значит?

— Делай, что тебе говорят, — рявкнул другой полицейский.

Пастырь начал поворачиваться к стене, когда из дома появились девушки.

— Все к стене! — заорал полицейский.

Девушки в испуге посмотрели на Пастыря. Тот кивнул. Они двинулись к стене.

— Обыщите все помещения! — раздалась команда. — Их должно быть больше.

Пастырь поднял руки, приложил ладони к стене. Полицейский обыскал его.

— Ничего нет.

Пастырь опустил руки и повернулся к ним.

— А теперь скажите мне, что происходит?

Обыскивавший его коп промолчал.

— Это частное владение, — продолжал Пастырь. — У вас есть ордер на обыск?

К нему подошел грузный мужчина с лейтенантскими знаками отличия.

— Ордер у нас есть.

Пастырь взял протянутый ему документ, взглянул на него.

— Можешь не терять времени на чтение, — добавил офицер. — Мы ищем наркотики, оружие и краденое.

Пастырь облегченно вздохнул. По крайней мере, они не ищут Али Эльяха.

— Вы зря теряете время. У нас религиозная община.

Лейтенант сверлил его взглядом.

— То же самое говорил Мэнсон, когда его брали на ранчо Спана.

— Мы не такие.

— Возможно. Но для меня все хиппи на одно лицо. А ты даже похож на него. Такие же длинные волосы и бородка под Иисуса.

— Я не знал, что внешняя схожесть с кем-либо — преступление. — Пастырь покачал головой. — Я ничего не понимаю. Мы прожили здесь уже три года и никому не доставляли хлопот. Что произошло?

Лейтенант уклонился от прямого ответа.

— К нам поступили жалобы.

— Из города? — спросил Пастырь. — Мы всегда со всеми ладили. Справьтесь в банке. У домохозяек. Многие покупали у нас свежие фрукты и овощи.

— Больше не будут. Городской совет аннулировал вашу лицензию на право торговли.

Пастырь воззрился на лейтенанта.

— Но мы не давали им никакого повода.

— Он им и не нужен. — Лейтенант огляделся. — Ты не будешь возражать, если мы тут походим?

— Разве у меня есть выбор?

Лейтенант покачал головой. Знаком отдал команду и полицейские рассыпались по территории общины. Двое остались с лейтенантом.

— Мы бы хотели взглянуть на водительские удостоверения или любые другие документы, удостоверяющие личность. Покажите нам и регистрационные талоны автомобилей.

Двое полицейских вернулись с Чарли и Мелани. Лицо Чарли пылало гневом.

— Эти свиньи вытащили нас из кухни. Я готовила обед. Теперь все сгорит или переварится.

— Очень жаль, — один из полицейских грубо толкнул ее.

Встань к стене рядом с остальными.

— Убери руки, свинья, — взвизгнула Чарли.

— Успокойся, Чарли, — мягко одернул ее Пастырь.

Еще один полицейский привел с поля трех девушек и рабочих-мексиканцев. Лейтенант повернулся к Пастырю.

— Все собрались?

Пастырь кивнул.

— Да.

— Он прав, лейтенант, — подтвердил слова Пастыря один из копов. — В рапорте отмечено, что их десять.

— Ладно. — Лейтенант протянул руку к Пастырю. — Начнем с твоего водительского удостоверения.

Проверка документов и обыск продолжались добрых три часа. Итогом поисков стали два окурка с марихуаной, найденных в кабине пикапа. Лейтенант показал их Пастырю.

— Еще есть?

— Не знаю, лейтенант, — пожал плечами Пастырь. — Я не коллекционирую окурки.

Лейтенант повернулся к полицейским.

— За что бы мы могли ухватиться?

— На кухне много больших острых ножей, — предложил один.

За что и заслужил презрительный взгляд лейтенанта.

— Мы могли бы обыскать девушек, — добавил другой. — Кто знает, что они прячут под платьями. Я слышал…

— Не пори ерунды, — сердито оборвал его лейтенант. — Ты знаешь, что обыск может производить только женщина.

— Так давайте доставим их в участок, — нашелся коп.

— Посмей только дотронуться до меня, и тебя затаскают по судам, — фыркнула Чарли.

— Заткнись, — осадил ее лейтенант и повернулся к Пастырю. — На сегодня претензий к вам нет, но это не значит, что мы забудем про вас. Наоборот, будем приглядывать. Один неверный шаг, и мы разнесем ваше логово. Нам не нужны такие, как вы.

В молчании они проводили глазами патрульные машины. Наконец взгляды девушек скрестились на Пастыре. Мучивший всех вопрос задала Чарли.

— Что же нам теперь делать?

Он долго смотрел на них, прежде чем разлепить губы.

— Приниматься за работу. Завтра я поеду в город и все улажу. Но в его ушах все еще звучала последняя фраза лейтенанта. И он понимал, что тот говорил искренне, выражая мнение большей части горожан.

ГЛАВА 3

Атмосфера в городе изменилась. Пастырь почувствовал это на следующее утро, приехав в банк. Прежде президент банка держался с ним вежливо и раскованно. Теперь его не обрадовало появление Пастыря.

— Вы, наверное, слышали, что наша лицензия на торговлю аннулирована.

Мистер Уолтон кивнул.

— Что-то такое говорили.

— Я не понимаю, чем это вызвано. Не могли бы вы замолвить за нас словечко? Мы же никому не доставляли хлопот.

— Городской совет принимает решения самостоятельно, ответил мистер Уолтон. — Там не любят, если кто-то пытается навязать им свое мнение.

Пастырь попытался поймать его взгляд. Сказанное Уолтоном не в полной мере соответствовало действительности. Когда он обратился в совет с просьбой выдать ему лицензию, президент банка активно этому содействовал.

— Что произошло, мистер Уолтон? Почему такие перемены?

Мистер Уолтон предпочитал изучать поверхность стола.

— Возможно, кто-то из владельцев магазина пожаловался, что вы отбиваете у них покупателей.

Пастырь покачал головой.

— Вы знаете, что это не так. Большую часть нашей продукции мы завозим в маленькие магазины. Они для нас самые крупные покупатели.

Президент банка молчал.

— Деньгами, полученными за продукты, мы оплачиваем наши счета. Даже взносы по закладной. У нас возникнут серьезные трудности, если нас лишат возможности торговать.

— Ничем не могу вам помочь.

— Так что же нам делать?

Мистер Уолтон поднял голову.

— Вы можете продать землю. Банк с удовольствием подыщет вам покупателя. Честно говоря, у нас уже есть на примете несколько желающих купить этот участок.

Пастырь кивнул. Яснее и не скажешь. Даже банк не желает их видеть.

— Но мы вложили в эту землю много труда и денег.

Мистер Уолтон почувствовал себя увереннее.

— Я думаю, этот вопрос можно решить. Возможно, вы даже получите прибыль.

— А если мы не продадим землю?

— Дело ваше. Но банковский комитет по ссудам ужесточил требования. Мне строго указано не продлять сроки внесения очередных взносов. Так что, сами понимаете…

Пастырь поднялся. С высоты своего роста посмотрел на президента банка.

— Мы же не такие плохие люди, мистер Уолтон. Мы лишь просим возможности жить в мире и никому не хотим мешать.

Президент банка тяжело вздохнул. Заговорил тихо, словно боялся, что его подслушают.

— Я знаю, мистер Толбот. Но ничего не могу поделать. У меня связаны руки.

Пастырь кивнул и молча двинулся к двери. Остановил его голос банкира:

— Не забывайте о моем предложении, мистер Толбот. Если вы захотите продать землю, мы обеспечим вам самые выгодные условия.

— Не забуду, мистер Уолтон. Благодарю вас. — И Пастырь вышел из кабинета, закрыв за собой дверь.

В муниципалитете его встретили неприветливо.

— Если хотите, вы можете оспорить решение городского совета, но проку от этого не будет. Для них тема закрыта.

— Я бы хотел, чтобы они меня выслушали.

— Пожалуйста, если вам угодно, я включу ваш вопрос в повестку следующего заседания. Оно состоится в будущем месяце.

— А раньше нельзя? — спросил Пастырь.

— Городской совет собирается раз в месяц. В этом месяце заседание уже прошло.

Пастырь зашагал на автостоянку. Около пикапа стояли двое полицейских. Один как раз засовывал под щетку дворника квитанцию о штрафе. Пастырь вытащил квитанцию, прочитал написанное. Нарушение правил парковки.

Он повернулся к полицейским.

— Как так? Я же заплатил по счетчику.

Коп указал на щит при въезде на автостоянку.

— Пикапам тут стоять не положено.

Пастырь огляделся. Насчитал еще несколько пикапов. Квитанций на их ветровых стеклах не было.

— А как насчет них? Почему вы их не штрафуете?

— Мы еще до них не дошли, — ответил полицейский.

— Но собираетесь оштрафовать? — Полицейский кивнул.

— Естественно. Но сейчас мы хотим выпить кофе. А уж когда вернемся, наверняка оштрафуем.

Пастырь сел за руль, выехал с автостоянки. В зеркало заднего обзора он видел, что они смотрят ему вслед. Он взглянул на датчик уровня бензина. Почти на нуле. И свернул на бензоколонку, на которой всегда заправлялся.

— Залей доверху, Майк, — попросил он.

— Конечно, Пастырь, — мужчина взял шланг и повернулся к Пастырю. — Между прочим, а наличные у тебя есть?

— Есть. А в чем дело? У нас же свой счет.

— Новые инструкции, — Майк не решался встретиться взглядом с Пастырем. — Больше никаких счетов. Наличные или кредитные карточки.

Он сунул наконечник в горловину, включил насос.

— Хочешь, чтобы я заглянул под капот?

Пастырь покачал головой.

Майк подождал, пока насос автоматически отключится, наполнив бак, посмотрел на счетчик.

— Восемь долларов двадцать пять центов.

Пастырь достал десятидолларовую купюру. Майк отсчитал сдачу.

— Спасибо, Пастырь. Доброго тебе пути.

Пастырь пристально смотрел на него.

— Мы были друзьями, Майк. Может, ты скажешь, что тут происходит? Чувствовалось, что отвечать Майку не хочется.

— Вроде бы ничего, Пастырь.

— Я никому не скажу о нашем разговоре. Объясни мне.

Майк посмотрел направо, налево. И заговорил, лишь убедившись, что в пределах слышимости никого нет.

— Все из-за Мэнсона, — прошептал он. — Народ перепугался. Вы-то живете совсем рядом. И похожи на них.

— Но нас же хорошо знают. Мы никому не доставляли хлопот. Кто-то должен был пожаловаться.

— Этого я не знаю, Пастырь. Честное слово. Но я слышал, что в церквях воскресные проповеди были о хиппи и их безбожном образе жизни. Секс, наркотики и все такое. Вот откуда выходят мэнсоны, говорили священники.

Пастырь глубоко вдохнул, медленно выпустил воздух из легких. Этого следовало ожидать. Все его попытки наладить отношения со священниками местных церквей терпели неудачу.

— Спасибо, Майк. Я тебе очень признателен.

С бензоколонки он поехал на почту. Достал из ящика пятнадцать писем. Засунул их в карман и запер ящик.

Сотрудник почты обычно перекидывался с ним парой-тройкой слов, а тут сделал вид, что очень занят, и даже не поднял на Пастыря глаз. Тот все понял и сразу вышел на улицу.

Сев в кабину пикапа, он начал вскрывать письма. Первое же повергло его в изумление. Две строки печатных букв, написанных карандашом:

«УБИРАЙТЕСЬ ИЗ ЭТОГО ГОРОДА ПО-ХОРОШЕМУ. НЕ ТО МЫ ПРИДЕМ И ВЫШВЫРНЕМ ВАС ОТСЮДА.»

Без подписи. Одно за другим Пастырь вскрыл остальные письма. Та же мысль, пусть и выраженная другими словами. Все без подписи. Он взглянул на конверты. Все датированы вчерашним числом и отправлены из Лос-Олтоса. Пастырь положил их на полочку под приборным щитком и завел двигатель. Не хотелось смириться с мыслью, что за ночь мир мог столь разительно перемениться.

Взгляд его упал на зеркало заднего обзора. Патрульная машина вырулила из-за угла и пристроилась ему в хвост. Ехал Пастырь осторожно, соблюдая все правила дорожного движения. Миновав границу города, он свернул на автостраду, ведущую к общине. Патрульная машина продолжала следовать за ним, хотя щит с названием Лос-Олтоса остался далеко позади. Милю спустя Пастырь свернул на обочину и остановился.

Патрульная машина затормозила рядом.

— Что-нибудь случилось? — через окно спросил полицейский, сидевший рядом с водителем.

— Нет.

— А чего ты остановился?

Пастырь посмотрел на его бляху. Городская полиция. Ее власть ограничивалась пределами города.

— Подумал вот, что вам, возможно, небезынтересно узнать, что граница города осталась в двух милях позади. Полицейский побагровел. Глянул на водителя, вновь повернулся к Пастырю.

— Мы искали место, где развернуться.

— Вы его нашли. На шоссе ни одной машины.

Полицейский набычился.

— Ты что, слишком умный?

— Нет, сэр, — вежливо ответил Пастырь. — Обычный гражданин, старающийся помочь своим защитникам. Я не хочу, чтобы у вас возникли осложнения с дорожной полицией. Вы же знаете, они не любят, когда кто-то посягает на их полномочия.

Полицейский мрачно посмотрел на него, затем кивнул водителю. Патрульная машина развернулась и покатила к городу. Пастырь подождал, пока она скроется из виду, затем вновь двинулся в путь. Настроение у него улучшилось, хотя он и понимал, что никакая это не победа.

Они садились обедать, когда услышали рев мотоциклов. Пастырь подбежал к двери в то самое мгновение, когда первый камень, разбив стекло, влетел в комнату.

Когда он выскочил наружу, мотоциклисты уже развернулись и мчались к холму. Четверо в белых шлемах, склонившиеся к рулю.

Он повернулся к теснившимся в дверях девушкам.

— Идите в дом. Они уехали.

И сам последовал за ними. Али Эльях протянул ему смятый листок.

— Этим они обернули камень.

Он прочитал:

«ЭТО НАШЕ ЕДИНСТВЕННОЕ И ПОСЛЕДНЕЕ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ.

НЕ УБЕРЕТЕСЬ ОТСЮДА ДОБРОВОЛЬНО ПЕНЯЙТЕ НА СЕБЯ.

МЫ НАСТРОЕНЫ СЕРЬЕЗНО».

Пастырь тяжело опустился на стул. Навалилась усталость. Выхода не было, сделать ничего нельзя. Он протянул записку девушкам.

— Прочитайте. С почты я привез еще пятнадцать таких же.

— Что это значит, Пастырь? — спросила Чарли.

Он покачал головой.

— То, что здесь написано. Они не хотят, чтобы мы жили по соседству.

Одна из девушек заплакала.

— Что такое, Бет? — спросил он.

— Ты не собираешься прогонять нас, Пастырь?

— Нет, конечно. Но и оставаться здесь теперь небезопасно.

— В Сан-Франциско мы собрали много денег, — заметила Чарли. — Если мы купим фургон, то сможем ездить по городам.

— Боюсь, из этого ничего не выйдет. Настроение людей изменилось. Они не будут так добры к нам, как раньше.

— Из-за Мэнсона?

Пастырь кивнул.

— Во многом из-за него.

Чарли однако не сдавалась.

— Деньги можно добыть и иначе.

Пастырь повернулся к ней.

— Прежде чем прийти к тебе, какое-то время я провела с Мойзом Дэвидом. Девушки приносили ему много денег.

— Мойз Дэвид — больной человек, — ответил Пастырь. — Он извращает слово Божье ради своих низменных целей. Иисус никогда не просил нас продавать ради Него свое тело. Мы не можем превратить служение Ему в прелюбодеяние и разврат, ибо тем самым мы обречем себя на адские муки, какими бы благородными словами мы ни оправдывали свои действия.

— Но ты же не возбраняешь нам заниматься любовью, и нам это нравится.

— Потому что причина — любовь и ничего более. — Он тяжело вздохнул. — А Мойз Дэвид требует от своих последователей совсем другого. — Он помолчал. — Мы все устали. Почему бы нам не отправиться на покой. Утро вечера мудренее, мы что-нибудь придумаем.

Чарли обвела взглядом девушек, повернулась к Пастырю.

— Какое бы решение ты ни принял, помни об одном: мы любим тебя, Пастырь.

— И я люблю вас.

Одна за другой они вышли за дверь, и он остался наедине с Али Эльяхом.

— Нелегкое предстоит дело, — вновь вздохнул Пастырь.

— Что ты намерен предпринять?

— У меня нет выбора. Придется найти новое место или распустить их.

Эльях покачал головой.

— В этом нет необходимости. У тебя есть возможность сохранить общину.

— Какая же?

— Если не можешь победить противника, присоединись к нему, — ответил негр. — Но для этого тебе придется полностью сменить свой образ. Подстричься, сбрить бороду, вернуться на дорогу цивилизации. По ней ты сможешь идти с гордо поднятой головой и проповедовать слово Божье. Точно так же, как делают это радио- и телепроповедники. Ты обставишь их в два счета, если вокруг встанут десять молоденьких девушек в полупрозрачных белых платьях, а ты будешь обличать грех.

— Все не так просто. И потребуется много денег.

— Барбара, то есть Беверли одолжит их тебе. У нее их мешок, а сидя в твоем доме ей ими не воспользоваться.

— Ничего из этого не выйдет.

Али Эльях рассмеялся.

— Почему? Ты все равно будешь нести людям слово Божье. А разве не этого тебе хочется?

Пастырь промолчал.

— Ты это сделаешь, Пастырь, и я твой первый новообращенный. Я беру себе прежние имя и фамилию, становлюсь Джо Вашингтоном и забываю о Черных мусульманах. Приятная это штука, родиться — вновь.

— Ты серьезно? — спросил Пастырь.

— Абсолютно серьезно, — ответил негр. — Я уверен, Бог не хочет, чтобы эти мелкие неприятности остановили тебя. Он дал тебе этих юных кошечек именно для того, чтобы ты нес Евангелие людям.

ГЛАВА 4

Ровно в четыре часа черный «мерседес» подкатил к тенту. Телохранитель выскочил из машины, открыл заднюю дверцу. Джейк Рэндл отмахнулся от протянутой руки телохранителя и вылез из машины без посторонней помощи. Медленным шагом, опираясь на черную трость с золотым набалдашником, он двинулся к входу в импровизированную церковь.

Джо взмахнул рукой, и две девушки в длинных белых платьях поспешили к старику, чтобы проводить его к скамье в первом ряду. Среди собравшихся зашелестело: «Джейк Рэндл, Джейк Рэндл». Многие из них впервые видели человека, чьей фамилией назывался город, в котором они жили.

Все молча наблюдали, как старик идет по проходу. Теперь они поняли, почему пустовала скамья в первом ряду. Как это ни странно, подобная привилегия не вызвала негодования. Никто не оспаривал право старика сидеть там, где ему хочется. Он подошел к середине скамьи, сел. Девушки дали ему буклет, но не заикнулись о долларе. Старик положил буклет рядом, даже не раскрыв его. Телохранитель примостился на краешке скамьи.

Рэндл не спеша снял шляпу, положил на скамью. Волосы его поседели, но оставались такими же густыми, как и много лет тому назад. Он поднял глаза на платформу.

Прямо на него смотрела громадная фотография Пастыря, слова «Христос ждет тебя» сверкали в ярком свете юпитеров. С пустой платформы взгляд Рэндла переместился на большие деревянные бочки с позолоченными кранами, стоящие на подставках, по пять с каждой стороны платформы. Затем затрубили трубы, ударили барабаны, на занавесе появилось световое пятно.

Занавес отошел в сторону, оставив в луче прожектора Пастыря в черной сутане с белым воротником, надетой поверх костюма, с аккуратной прической над бледным, дышащим спокойствием лицом. В руках его была Библия с золотым обрезом в кожаном переплете. Под барабанный бой Пастырь двинулся к стоящей на платформе кафедре. Барабаны замолчали, как только он положил на нее Библию. Пастырь оглядел собравшихся. А затем послышался низкий, зычный голос.

— Во имя Господа нашего Иисуса Христа добро пожаловать в Дом Господний церкви триумфа христианской Америки. Пастор — преподобный Константин Эндрю Толбот.

В шелесте одежды и покашливании, собравшиеся опустились на скамьи в ожидании проповеди. Прежде чем заговорить, Пастырь вновь оглядел зал.

— Мы все грешники!

Первая же фраза мгновенно приковала к нему внимание аудитории. Не только словами, но и выговором, чуть в нос, свойственным юго-западным штатам. Тем самым Пастырь давал понять слушателям, что он уроженец этих мест.

— Вы смотрите на меня и удивляетесь: «Как я могу быть грешником? Разве я не был на церковной службе сегодня утром? Разве я не слушал моего многоуважаемого священника, проповедовавшего слово Божье?»

Разумеется, вы были на службе. Но выслушивать проповеди по воскресеньям недостаточно. Загляните поглубже в свою душу. Подумайте о днях минувших и днях грядущих. Можете ли вы сказать, что вам не грозит гнев Божий, когда Он сойдет с небес, чтобы покарать нечестивость и несправедливость?

Можете вы сказать, что не отвратили от себя Бога и Он не ввергнул вас в низменность страстей, которые бушуют в вашем сердце, в грязь, пятнающую наши тела прелюбодеянием, злобой, обманом, завистью, убийством и другими порождениями зла — скотоложеством, лесбиянством, гомосексуализмом.

Можете ли вы сказать, что вас не упрекнешь в несдержанности, что вы не ищете удовольствий в жизни, не стремитесь получить прибыль или собственность, не принадлежащие вам по праву? Или хотя бы не думаете об этом?

Он выдержал паузу, обежав взглядом зал.

— Я говорю вам, если есть среди вас хоть один человек, который выйдет сейчас ко мне и скажет, что нет за ним ни одного из этих грехов, я скажу вам, что все вы спасены.

Вновь пауза. Паства замерла. Никто не шевельнулся.

Он глубоко вдохнул и голос его зазвучал еще увереннее.

— Тогда я обращусь к вам с теми же словами, с которыми апостол Павел обратился к римлянам:

«Ибо я не стыжусь благовествования Христова, потому что оно есть сила Божия ко спасению всякому верующему»[13].

И в этом будет смысл моего сегодняшнего обращения к вам. Неудачи Америки не от того, что Бог повернулся к нам спиной, но потому, что мы отвернулись от Него. Это страна основана Его именем и только тогда обретет силу и могущество, когда мы вернем в страну Его имя. Вот для чего создана церковь триумфа христианской Америки. Чтобы вернуть Соединенным Штатам Америки благоволение нашего Господа и Спасителя Иисуса Христа.

Сначала тихо, потом все громче зазвучало одобрительное: «Аминь!»

Пастырь оглядывал сидящих перед ним. На его лице не отражались чувства. Но он уже знал, что они в его власти. И с нетерпением ждут его слов.

— Дьявол в ваших душах! — вскричал Пастырь. — И где окажетесь вы в тот день, когда Спаситель придет за ними? Поверьте мне, день этот не за горами, ждать осталось недолго. Вознесетесь ли вы с Иисусом на небеса, чтобы предстать перед золотым троном Бога? Или дьявол утащит вас в ад, обрекая на вечные муки и проклятие? Вы это узнаете сами!

Он простер к небу руки, вскинул голову.

— О, милостивый Иисус, помоги мне указать путь к Тебе этим несчастным грешникам, что сидят передо мной. Помоги мне, о благословенный Иисус.

Тут они отреагировали громче, не подозревая, что те же слова, заранее записанные на пленку, вырвались не только из их уст, но и из динамиков.

— Аминь! Восславим Господа!

Еще более получаса он кричал, умолял, проклинал, угрожал, рисуя самые невообразимые муки ада, насмерть запугав аудиторию. Внезапно Пастырь смолк, лицо его блестело, волосы слиплись от пота, воротник расстегнулся, сутана прилипла к надетому под нее костюму. Долго, долго смотрел он на них.

— Я иду к вам, ибо вижу, что в некоторых дьявол сидит куда крепче, чем в остальных. Я пройду среди вас во имя Иисуса Христа и вместе с ним сражусь с дьяволом за ваши души.

Затаив дыхание, они наблюдали, как он спускался по ступеням, медленно шел по проходу, пристально вглядываясь в лица. Наконец Пастырь остановился, его указующий перст уперся в молодого человека, отчаянно старавшегося не попасться ему на глаза.

— Ты! — воскликнул он. — Иди сюда.

Молодой человек в страхе замотал головой.

— Нет.

Пастырь шагнул к нему и практически вытащил его в проход. Заставил молодого человека упасть перед ним на колени.

— Покайся! Покайся, что согрешил! — взревел он.

Молодой человек мотал головой. Потом попытался вырваться из рук Пастыря. Но тот держал его крепко.

— Покайся! Покайся! — Он влепил ему оплеуху, затем вторую. — Уходи, дьявол! — кричал Пастырь. — Освободи душу этого грешника! Вон! Пусть губы его произнесут слова покаяния!

По телу молодого человека пробежала дрожь. Он пытался что-то сказать, но лишь слюна текла изо рта.

— Дьявол! Освободи его язык! — Новая затрещина, да такая сильная, что молодой человек свалился на пол, едва не лишившись чувств. Но Пастырь рывком поднял его на ноги. Голова парня болталась, как привязанная.

— Покайся! — скомандовал Пастырь.

Теперь парень сам упал на колени, сложил руки перед грудью, словно собираясь молиться.

— Я каюсь! Каюсь! Любимый Иисус, я каюсь! Прости меня, я грешил. Я пил виски, курил «травку» и спал с женщинами. Я губил тело и душу. Прости меня, милосердный Иисус! — он закрыл лицо руками, тело его сотрясали рыдания.

С триумфом Пастырь оглядел зал, затем осторожно помог молодому человеку подняться и повел его по проходу.

— Пойдем, сын мой, — голос его переполняла нежность. Позволь мне умыть тебя и очистить от скверны святой водой, привезенной за большие деньги с реки Иордан, чтобы ты вновь мог войти в Дом Господний и встретить нашего Спасителя с чистыми руками.

Пастырь остановился перед одной из бочек. Заставил молодого человека встать на колени, дал знак одной из девушек в белых платьях. Та подошла и открыла золотой кран.

Потекла струйка воды. Пастырь смочил в ней руку и протер лицо молодого человека. Затем набрал пригоршню воды и вылил ему на голову.

— Этой водой из священной реки Иордан я крещу тебя во имя Отца… — еще пригоршня, — Сына Его, Иисуса Христа… третья пригоршня, — и Святого Духа. Аминь.

— Аминь! — громыхнула следом аудитория.

Пастырь поднял молодого человека на ноги.

— А теперь, брат мой, напутствую тебя словами Иисуса: «Иди, и больше не греши».

Он постоял, пока две девушки в белом не увели молодого человека за занавес, и повернулся к сидящим.

— Есть ли среди вас те, кто добровольно подойдет, чтобы омыть руки и креститься водой из святой реки Иордан, или я должен вновь ходить среди вас и тащить каждого, по его воле или против оной, к спасению души?

Зал на мгновение затих, а затем из задних рядов поднялся мужчина.

— Я иду, брат Толбот!

За ним последовал второй мужчина, женщина, и вскоре проход запрудили жаждущие спасти душу.

Пастырь поднялся на платформу. Голос его, многократно усиленный, загремел из динамиков:

— Вы омываете себя той же водой из святой реки Иордан, что когда-то омыла Иисуса Христа. Как я уже говорил вам, пришлось заплатить немало, чтобы доставить ее к вам, так что используйте ее экономно, потому что лишней нет. А те, кто хотят содействовать доставке святой воды для других, которые будут слушать меня после вас, пусть опустят пять долларов или, если хотят, больше, в маленький ящичек, что стоит у каждой бочки. Наши очаровательные юные девушки поблагодарят вас, как благодарю я во имя Спасителя нашего Иисуса Христа.

Могу добавить, что половина собранных сегодня денег вернется в вашу Первую баптистскую церковь города Рэндл, штат Техас, к доктору Джону Лайдону, вашему пастору, приглашение которого позволило нам приехать сюда и обратиться к вам со словом Божьим.

Затем Пастырь сошел с платформы и пожал руки каждого, кто в этот момент омывал их водой, текущей из золотых кранов, после чего скрылся за занавесом. Прошло больше часа, прежде чем тент покинули все, за исключением одного человека: Джейк Рэндл по-прежнему сидел на скамье, когда Пастырь вышел из-за занавеса.

Их взгляды встретились, а несколько мгновений спустя старик поднялся и медленно двинулся к выходу.

— Мистер Рэндл! — позвал его Пастырь. Вы не хотите омыть руки святой водой? Или вы настолько безгрешны, что вам это не нужно?

Старик обернулся, тяжело опираясь на палку.

— Вы обманщик, мистер Толбот, — скрипучим голосом ответил он. — В этих бочках святой воды из реки Иордан не больше, чем простой воды в пересохшем русле, рядом с которым стоит этот шатер.

— Если вы так думаете, мистер Рэндл, не пройдете ли вы со мной?

После короткого колебания старик последовал за Пастырем, вновь скрывшимся за занавесом. Девушки в белом тем временем относили ящички с пожертвованиями в фургон, где собирались и пересчитывались деньги.

В молчании Пастырь и старик, от которого ни на шаг не отходил телохранитель направились к пересохшему руслу. Старик не мог поверить своим глазам. Сверкающая на солнце вода наполовину заполняла еще недавно сухое русло.

Джейк Рэндл повернулся к Пастырю.

— Это чудо. — Он внезапно осип.

Пастырь покачал головой.

— Нет, мистер Рэндл. Это не чудо. В час дня впервые за долгое время открыли шлюзы на дамбе, перегораживающей Песос-ривер. Воду ждали здесь к четырем часам.

Джейк Рэндл долго молчал. А потом заговорил другим тоном, проникшись уважением к Пастырю.

— Вы сможете пообедать со мной сегодня, мистер Толбот?

— Преподобный Толбот.

— Где вы получили ваш сан? — спросил Рэндл.

— В Христианском колледже в Сиу Фолс.

Рэндл пристально посмотрел на него.

— Это же колледж заочного обучения.

— Возможно. Но там сильный теологический факультет.

Рэндл кивнул.

— Хорошо. Преподобный Толбот, вы сможете пообедать со мной сегодня, в восемь вечера?

— С превеликим удовольствием, мистер Рэндл, если вы пришлете за мной свою машину.

ГЛАВА 5

Пастырь вышел из крошечной душевой в задней части фургона, снял с крючка полотенце, начал вытираться. Из-за занавески, отделявшей душ и туалет от остальной части фургона послышался голос Чарли:

— Хочешь «косячок»?

— Не откажусь. Я выжат, словно лимон.

Она отодвинула занавеску, подошла к нему, все еще в белом платье. Сунула ему в рот маленькую самокрутку, зажгла спичку.

Пастырь глубоко затянулся, кивнул.

— Отличная «травка».

Чарли улыбнулась.

— Другой не держим. Повернись, Пастырь, я вытру тебе спину.

Она взяла из его рук полотенце, он повернулся к ней спиной.

— Чем занят народ?

— Тарц и Беверли считают деньги, остальные прибираются.

Пастырь шагнул к маленькому окошку, выглянул. Шатер уже опустили на землю и мужчины сворачивали брезент. Скамьи укладывали в кузов грузовика. Он вновь затянулся и вернул «косячок» Чарли.

— Достаточно. Мне уже хорошо.

Она удивленно посмотрела на него.

— С двух-то затяжек?

Пастырь рассмеялся, забрал у нее полотенце.

— Не могу же я обкурившись придти на обед к Рэндлу.

— Я вообще не понимаю, чего ты с ним якшаешься. Я слышала, он такой скряга, что с него не выжмешь и цента.

— Где ты это слышала?

— Мне сказал один из мужчин, что собирают пожертвования в церкви. На службе он появляется редко, а если и приходит, то не дает больше доллара.

Пастырь вновь засмеялся.

— На него это похоже.

— Так чего ты едешь к нему?

— Полагаю, из любопытства. Кроме того, он пригласил меня. Наверное, у него были на то причины. — Он обернул полотенце вокруг талии. — Пойдем посмотрим, как наши дела.

Чарли скоренько затянулась, затушила окурок и последовала за ним к столику, за которым сидели Беверли и Тарц. Перед ними лежали аккуратные стопки денег.

Беверли подняла голову.

— Четыре тысячи сто шестнадцать долларов.

Пастырь присвистнул.

— Неплохо.

— Более чем в два раза больше обычной суммы.

— Интересно, почему? — задумчиво спросил Пастырь.

— Потому что они услышали от тебя то, что хотели, — раздался за его спиной голос Джо. — Им уже не нужно сладеньких сказок. Они хотят, чтобы их пугали до смерти адскими страданиями и проклятием души.

Пастырь повернулся к нему.

— Ты действительно в это веришь?

— Абсолютно, — кивнул Джо. — Ты не видел их лиц. А вот я видел. Когда ты начал бить Тарца по лицу, они разве что не взвыли от восторга. Они искренне полагали, что ты борешься с дьяволом.

— А у меня все еще болит челюсть, — вставил Тарц. — Какое счастье, что такое случается не каждый раз.

— Извини, — вздохнул Пастырь. — Я не хотел причинить тебе боль.

Тарц рассмеялся.

— Я не жалуюсь. За такие деньги можно и пострадать.

Джо откашлялся и посмотрел на Беверли.

— Ты будешь говорить или я?

— Я скажу сама, — Беверли подняла глаза на Пастыря. — Мы тут посоветовались и решили, что тебе не следует отдавать церкви больше четырехсот долларов.

Пастырь покачал головой.

— Мы обещали им половину.

— Разницы они не заметят. Чарли выяснила, что после воскресных служб они никогда не собирают и двухсот долларов. Мы же дадим им в два раза больше. Да они будут прыгать от счастья.

— Это нечестно.

— Нечестно не платить нашим людям за выполненную ими работу, — вмешался Джо. — Полагаю, прежде всего мы должны рассчитаться с ними. В конце концов местная церковь ничем нам не помогла. Мы за все платили сами: за аренду земли, газ, электричество. Четыре сотни хватит им с лихвой.

Пастырь молчал.

— Если ты согласишься на это, Пастырь, — продолжала Беверли, — мы сможем расплатиться с рабочими за эту неделю и вернуть долг за одну из прошедших. И еще немного останется про запас.

— Все будут довольны, — поддержал ее Джо. — Не забывай, что на этой неделе нам придется потратиться. Следующая проповедь запланирована на четверг. Так что за эти четыре дня денег в кассу не поступит.

Пастырь оглядел их.

— Мне надо подумать. Уезжать нам завтра. Утром я дам вам ответ. В прошел в жилую часть фургона, задернул занавеску, вытянулся на койке. Заложил руки за голову и уставился в потолок. Деньги. Почему все всегда упирается в деньги?

Зашуршала занавеска. Чарли подошла к койке, села в ногах.

— Ты совсем не расслабился. Это сразу видно. Еще несколько затяжек тебе не повредят.

Он покачал головой.

— Не надо.

— Напрасно ты упираешься.

Он промолчал.

— Я понимаю, это не мое дело, — продолжала Чарли. — И девушки не жалуются. Но я знаю, что они несчастливы. И дело тут не в деньгах, просто нет у нас тех радостей и веселья, что были раньше. Мы перелетаем с места на места, нигде не задерживаясь. Даже не успеваем сходить в кино. Мы больше не курим, не пьем, не развлекаемся, как бывало, потому что, если нас на этом застукают, на проповедях можно ставить крест. И спишь ты всегда один в своем фургоне и не просишь никого из нас скоротать с тобой ночь.

— Нельзя проповедовать одно и быть другим, — возразил Пастырь.

— Мы этого и не говорим. Но мы же не святые. Что вот ты делаешь, когда тебе хочется потрахаться. Дрочишь?

Он молча смотрел на нее.

— Извини, Пастырь, — быстро добавила она. — Я не хотела грубить тебе.

— Это ничего, — успокоил он Чарли.

По ее щекам покатились слезы.

— Почему они выгнали нас из общины, Пастырь? Там было так хорошо.

Он взял ее за руку.

— Не знаю, Чарли. Но я уверен, у Бога были причины не мешать тому, что произошло. Возможно, таким способом он хотел испытать нас.

— Это несправедливо, Пастырь. Несправедливо, — внезапно она наклонилась и поцеловала его член, затем быстро встала и направилась к занавеске. — Не забывай, мы все любим тебя, Пастырь. — Чарли скрылась, прежде чем он успел ответить.

Он еще полежал в раздумье, потом медленно поднялся. Почти семь, а ему еще надо одеться. «Мерседес» старика мог прибыть за ним с минуты на минуту.

Большой черный автомобиль за полчаса преодолел сорок пять миль, отделявшие город от деревянной арки с выжженными на ней словами: «РАНЧО РЭНДЛА».

До особняка оставалось еще две мили. Через полторы они миновали взлетно-посадочную полосу и большой ангар. Три маленьких самолета, два вертолета и двухмоторная «сесна»[14], стояли на поле. И здесь, как и у ворот, из маленькой сторожки вышел вооруженный охранник в форме и в широкополой ковбойской шляпе, чтобы удостоверится, кто сидит в кабине.

Еще полмили, и они остановились перед выкрашенной белой краской металлической изгородью, окружавшей дом. Очередной охранник распахнул ворота, давая им проехать.

Бескрайние пастбища уступили место ухоженному саду. Кусты, кактусы, цветочные клумбы, деревья и наконец искусственное озеро, к которому сбегала зеленая лужайка. «Мерседес» остановился у лестницы, ведущей к парадному входу. Пастырь глянул сквозь стеклянную перегородку, отделявшую его от шофера и телохранителя. Те сидели, не шевелясь, ни один не повернулся, чтобы посмотреть на него и что-то сказать, и так всю дорогу.

По лестнице спустился мужчина. Высокий, в брюках в полоску, во фраке, черном галстуке. Чуть поклонился, открывая заднюю дверцу.

— Добро пожаловать на ранчо Рэндла, преподобный Толбот, — произнес он с легким английским акцентом.

Пастырь вылез из машины.

— Благодарю.

Дворецкий указал на лестницу.

— Сюда, сэр.

Пастырь первым поднялся по ступеням. Другой мужчина открыл им дверь и закрыл ее, едва они переступили порог. Глаза Пастыря изумленно раскрылись. Мощные балки потолка, обшитые деревом стены, мраморный пол, хрустальная люстра. Не дом на техасском ранчо, а европейский дворец.

— Мистер Рэндл и другие гости в библиотеке, — прошелестел за спиной голос дворецкого.

Пастырь кивнул, и похвалил себя за то, что надел черный костюм с белой рубашкой и галстуком. На мгновение задержался перед зеркалом. Полный порядок. Не лишним казался и значок на лацкане: американский флаг в паре с крестом. Патриотизм, сочетающийся с религиозностью. Дворецкий распахнул массивную дверь.

Вдоль трех стен большой комнаты выстроились дубовые полки, заставленные книгами в кожаных переплетах. Четвертая стена представляла собой громадное, от пола до потолка, окно. Массивная мебель — большие кресла, диван, столики, в дальнем углу письменный стол с тремя телефонами на нем, стрекотание телекса.

Трое мужчин стояли у кресла, в котором сидел Джейк Рэндл. Две женщины сидели в отдалении. В камине ревел огонь, изгоняя из библиотеки вечернюю прохладу. Разговор прекратился, как только открылась дверь, и все повернулись к Пастырю.

Старик не поднялся с кресла. Но протянул руку.

— Добрый вечер, преподобный Толбот.

— Добрый вечер, мистер Рэндл, — ответил Пастырь, пожимая руку старика, все еще крепкую и сильную.

Рэндл обвел взглядом остальных.

— Это тот самый молодой человек, о котором я вам рассказывал. Преподобный Толбот, я бы хотел познакомить вас с моими друзьями и коллегами, которые прилетели из Далласа и Хьюстона специально для того, чтобы встретиться с вами.

Пастырь посмотрел на старика, не позволяя изумлению отразиться на его лице.

— Для меня большая честь познакомиться с вашими друзьями, мистер Рэндл.

Старик кивнул.

— Здоровяк, что стоит рядом с вами, Дик Крэйг, президент общественного движения «Американцы за лучшую жизнь». Рядом с ним — Джон Эверетт, президент рекламного агентства «Эверетт и Сингер». Третий господин — Маркус Линкольн, президент «Рэндл коммюникейшн». Нам принадлежит ять телестанций в крупнейших городах и сто тридцать радиостанций по всей стране. До конца этого года мы должны запустить свой спутник-ретранслятор.

Пастырь по очереди пожал руку каждому из мужчин, вновь повернулся к старику.

— А теперь позвольте представить вам дам. Слева от вас миссис Элен Лейси, президент Женского христианского совета.

Пастырь наклонился, поцеловал руку седовласой женщины средних лет.

— Рад познакомиться с вами, миссис Лейси.

Она оценивающе оглядела Пастыря, ответила ледяным тоном:

— Я тоже, преподобный Толбот.

— Справа — мисс Джейн Даусон, исполнительный вице-президент фирмы «Рэндл компьютер, инкорпорейтед». И пусть не обманывает вас ее симпатичное лицо. Она — математический гений нашего времени.

Пастырь улыбнулся, целуя ее руку.

— Я потрясен, мисс Даусон. Сам я не могу сложить два раза несколько чисел и получить при этом одинаковый результат.

Молодая женщина рассмеялась.

— Тогда, преподобный Толбот, вам просто необходим персональный компьютер.

Все еще улыбаясь, Пастырь кивнул и повернулся к Рэндлу.

— Я не предполагал, что меня ждет такая компания.

— Все решилось в последнюю минуту. Не хотите ли выпить перед обедом? У нас есть отличный бербон.

Пастырь покачал головой.

— Нет, благодарю.

Рэндл прищурился.

— Воздерживаетесь от спиртного?

— Нет. Просто не люблю крепких напитков. Я выпью бокал красного вина, если оно у вас есть.

— Бордо или бургунского?

Пастырь рассмеялся.

— Боюсь, мне такие вина не по средствам. Я больше привык к «галло» или «христианским братьям».

Рэндл хохотнул.

— Выпейте бордо. Оно вам понравится. Ничто так не способствует аппетиту, как хороший кларет. На обед у нас будут техасские бифштексы. Из собственного бычка.

Обед прошел в спокойной обстановке. Разговор, умело направляемый стариком, в основном касался Пастыря и его дел. В ходе разговора выяснилось, что в его команде двадцать три человека, службы даются три раза в неделю и едва покрывают расходы. После обеда все вернулись в библиотеку.

Гостям были предложены сигары и коньяк. Мужчины, все, кроме Пастыря, от коньяка не отказались. Он и женщины предпочли сигарам сигареты. Взяла бокал коньяка и миссис Лейси.

Рэндл занял свое кресло у камина. Посмотрел на Пастыря.

— Полагаю, вас интересует, что это все значит?

Пастырь кивнул.

— Должен признать, что меня разбирает любопытство.

— Сегодня я попросил подобрать кое-какую информацию о вас. — С полочки, где лежали журналы, Рэндл взял папку для бумаг и открыл ее. Отделил верхний лист и протянул Пастырю. — Тут ваша полная биография. Посмотрите, нет ли каких ошибок?

Пастырь быстро пробежал написанное. Кто бы ни добывал старику эти сведения, потрудился он на славу. Не упустил ничего. Его родители, школы, в которых он учился, служба в армии, демобилизация, община Дом Господний, проповеди в походной церкви. Даже цена земли в Лос-Олтосе, все еще принадлежащей ему, и стоимость оборудования, необходимого для проведения служб. Он вернул листок старику.

— Все правильно.

Джейк Рэндл оглядел остальных.

— Я думаю, перед нами человек, которого мы искали. Он молод, тридцать четыре года, ветеран вьетнамской войны, ранение, почетная демобилизация, «Пурпурное сердце», почти четыре года армейской службы. Вернувшись к мирной жизни он посвятил себя тому, чтобы привести молодежь к Иисусу Христу, сначала в религиозной общине, а потом, когда границы ее стали для него узки, колеся с проповедями по стране. Парень он симпатичный, настоящий американец, не женат, так что женщинам понравится его внешность, а мужчинам — чувствующаяся в нем сила. Полагаю, мы можем обсудить наши дальнейшие планы с этим молодым человеком, чтобы убедиться, сможет ли он реализовать возлагающиеся на него надежды и придерживается ли он тех же убеждений, что и мы.

Пастырь счел необходимым прервать его.

— Одну минуту, мистер Рэндл. Я не совсем понимаю, куда вы клоните. О чем, собственно, речь?

Их взгляды встретились.

— Мы ищем религиозного лидера, который смог бы сплотить Америку вокруг себя.

Пастырь покачал головой.

— Но почему я? Есть же другие, куда более известные, влиятельные, с многочисленными последователями. Билли Грэхэм, Джерри Фолуэлл, Орэл Робертс, Рекс Хамбард, даже молодой Джеймс Робинсон. Со мной вам придется начинать на ровном месте. Меня же никто не знает.

— В этом ваше преимущество. Мы сможем сделать вас таким, каким хотим видеть. У нас есть для этого необходимые средства. Все зависит лишь от того, совпадают ли наши взгляды.

Пастырь молчал.

— Вы упомянули хороших людей. Но они уже втянуты в собственный бизнес, крупный бизнес, приносящий от двадцати до тридцати миллионов долларов в год. Им нет нужды начинать что-то заново. Кроме того, к ним уже привыкли, а мы полагаем, что американская публика готова принять новичка с распростертыми объятиями. Проповедники — те же звезды шоу-бизнеса. Каждый год телевидение находит новых. Я думаю, то же необходимо и религии.

Пастырь по-прежнему молчал.

— Вы, разумеется, понимаете, что в расчет будет приниматься не только ваш опыт, преподобный Толбот, — вмешался в разговор Маркус Линкольн из «Рэндл коммюникейшн». — Нам придется сделать кинопробы, чтобы наши эксперты оценили, как отреагируют на вас телезрители. Иной раз прекрасный проповедник совсем не смотрится на телеэкране.

— Это точно, — кивнул Эверетт, президент рекламного агентства. — Надо посмотреть, как вы держитесь перед камерой, как управляетесь с прессой, как отвечаете на неожиданные вопросы.

Пастырь медленно оглядел всех присутствующих.

— Я, разумеется, польщен вашим вниманием. От ваших планов у меня захватывает дух. Но вы ни слова не сказали о том, что является для меня наиглавнейшим.

Рэндл нахмурился.

— О чем же мы не сказали ни слова, преподобный Толбот?

Пастырь повернулся к старику.

— О Боге. Как Он соотносится с только что здесь сказанным?

ГЛАВА 6

Старик пронзил его взглядом. В голосе вновь послышался сарказм.

— Вы, молодой человек, хотите знать, при чем здесь Бог? — Он поднялся, тяжело опираясь на палку. Указал на окно, за которым простиралось ранчо. — Много лет тому назад, мальчиком, я каждое утро шел по этой дороге в школу. Все четыре километра. И знаете, с чего начинались школьные занятия? Мы все давали клятву верности.

Опираясь левой рукой на палку, правую он положил на сердце. Голос наполнился силой.

— Я клянусь в верности флагу Соединенных Штатов Америки и республике, которую он олицетворяет, нации, которой покровительствует Бог, где всем дарована свобода и справедливость.

Рэндл помолчал, опустился в кресло.

— Нации, которой покровительствует Бог. Находятся, знаете ли, красные и либералы, которые хотят, чтобы эти слова не звучали в наших школах. Стоит ли удивляться, что во Вьетнаме мы потерпели поражение? И уже не кажется странным, что на уме у наших детей спиртное, наркотики, секс, а не уважение к родителям и стране.

А все потому, что они смотрят на интеллектуалов с Востока[15] и доброхотов, которые, начиная с Франклина Рузвельта, целенаправленно раздают богатства великой нации ленивым бездельникам этой страны, предпочитающим пособие по безработице честному вознаграждению за свой труд, и остальному миру, включая Советскую Россию, цель которой — покорить нас и уничтожить. И им уже удалось подмять под себя половину планеты.

Мне было тридцать лет, когда Рузвельта избрали президентом, и я помню слова отца, которые тот произнес, услышав по радио экстренный выпуск новостей: «Поверь мне, сынок, это начало конца. Сначала он заморозит наши деньги и отберет их у нас в виде налогов. Потом он втянет нас в войну, как Вильсон, чтобы освободить мир для демократии, а когда война закончится, он предаст демократию».

Все произошло, как и предсказывал отец, и ситуация повторяется раз за разом. Но теперь пришло время здравомыслящим, верящим в Христа американцам вернуть себе нашу страну. Мы должны получить право сказать во всеуслышание, что нам нравится, а что — нет. Мы должны возвести в ранг закона заповеди Божьи и перестать кормить красных, евреев и ниггеров. Я, например, не хочу, чтобы честно заработанные мною деньги исчезали в карманах этого отребья.

Он замолчал, оглядел своих гостей. Они одобрительно закивали. Рэндл повернулся к Пастырю.

— Молодой человек, я выразился достаточно ясно?

— Более чем.

— И что вы думаете по этому поводу?

Пастырь ответил после короткой паузы.

— Как назывались вина, которые вы упомянули, когда я приехал сюда?

— Бордо и бургунское.

— Так вот, сэр, у меня складывается впечатление, что вы похожи на человека, который жалуется на жизнь, держа в руках по бутылке вина. Импортного вина.

Как я уже говорил, я не силен в арифметике, но готов спорить, что вы стали богаче в сто, а то и в пятьсот раз с той поры, когда ваш отец произнес процитированные вами слова, так что мне трудно понять, на что вы жалуетесь.

Я лишь задал простой вопрос. Как соотносится Бог с вашими планами? Вы на него не ответили.

В молчании все воззрились на старика. Он же не сводил глаз с Пастыря.

— Вы хотите сказать, что из меня прет одно дерьмо, преподобный Толбот? — с обманчивой вкрадчивостью спросил он.

Пастырь ответил в том же тоне.

— Это ваши слова, мистер Рэндл, не мои.

Старик рассмеялся.

— Сообразительности у вас не отнимешь, молодой человек, приходится это признать. — Он повернулся к своим гостям. — Я не ошибся. Именно такой человек нам и нужен. Он никого не будет слушать. Во что он верит, то для него и истина. А это благо и для Бога, и для страны. — Он вновь посмотрел на Пастыря. — Правильно я излагаю, преподобный Толбот?

— Да, сэр, — последовал ответ. — Правильно.

Лимузин привез Пастыря на поле в час ночи. Вылезая из машины, он увидел, что тент уже загружен в кузов большого грузовика. Поблагодарив шофера, он зашагал к своему фургону.

Джо оставил рабочих и поспешил к нему.

— Как прошел обед?

— Превосходно.

— Беверли и Тарц ждут в фургоне. Они хотят знать, сколько отдавать денег Первой баптистской церкви.

Пастырь кивнул, открыл дверь.

— Ты тоже зайди.

Они прошли к столику, за которым Беверли и Тарц пили чай.

— Ты устало выглядишь. — Беверли встала. — Позволь мне налить тебе чашку женьшеневого чая.

Пастырь покачал головой.

— Не надо. Со мной все в порядке.

Беверли посмотрела на Джо.

— А ты выпьешь чая?

— Я предпочитаю пиво, — Джо достал банку из маленького холодильника, открыл, поднес ко рту. — В девять утра можно трогаться в путь.

— Ехать нам не надо. Мы остаемся здесь. Распорядись, чтобы утром тент установили на прежнее место.

— Но мы уже отправили тысячу долларов задатка за две следующие проповеди. Мы потеряем деньги, если не приедем туда.

Он не ответил.

— Тогда у нас нет другого выхода, — продолжила Беверли. — Мы не сможем выплатить Первой баптистской церкви половину вырученной сегодня суммы. Не сможем даже рассчитаться с рабочими за эту неделю.

— Мы им отдадим, сколько обещали, — твердо заявил Пастырь. — Мы никого не обманывали раньше, и я не склонен что-то менять.

— Пора тебе становиться практичным, Пастырь, — с жаром заспорила Беверли. — Пойми наконец, что мы должны отдавать кесарю — кесарево, а Богу — богово. Нам нужны деньги на жизнь.

Пастырь сунул руку во внутренний карман пиджака, достал конверт, бросил его на стол.

— Тут десять тысяч долларов. Этого хватит на все.

Они вытаращились на Пастыря. Первым пришел в себя Джо.

— Что произошло?

— Мистер Рэндл хочет, чтобы я прочитал здесь еще одну проповедь.

Джо взял конверт, вытащил деньги.

— И он платит за это десять тысяч?

— Нас покажут по телевидению.

Глаза Джо и вовсе вылезли из орбит.

— По телевидению?

Пастырь кивнул.

Лицо Джо расплылось в широкой улыбке. Он подбросил деньги в воздух, обнял Пастыря, прижал к себе, а банкноты падали вокруг, словно листья осенью.

— Это же чудо! Что я тебе говорил? Как только я увидел этого человека, я понял — нас ждет чудо.

Пастырь рассмеялся.

— Никакого чуда нет. Рэндл — эгоистичный сукин сын, но он думает, что может использовать нас для своих целей.

— Кого волнует, о чем он думает! — воскликнул Джо. — Главное, что он платит за свои мысли!

— Меня волнует, — возразил Пастырь. — Но пути Господа неисповедимы. Он хочет, чтобы я нес людям слово Божье. И Рэндл, судя по всему, может мне в этом помочь.

— Возблагодарим же Господа, что Его стараниями наши пути пересеклись! — радостно воскликнул Джо.

Пастырь улыбнулся.

— Нас ждут немалые трудности. Это будет необычная проповедь. Завтра утром сюда приедет много людей, чтобы помочь нам. Они намереваются устроить целое представление. Телевидение — штука сложная. Это тебе не простая беседа с сидящими в зале.

Джо плюхнулся на стул.

— Меня это не тревожит. Пожалуй, я напишу своим, чтобы они смотрели нас по ти-ви. Мы все станем звездами.

— Нет, — покачал головой Пастырь. — Давайте не будем забывать, кто будет звездой нашего шоу.

— Я помню об этом, — быстро ответил Джо. — Главной звездой будешь ты.

— Не я, — Пастырь смотрел ему в глаза. — Бог.

ГЛАВА 7

Он вышел из фургона, щурясь от яркого солнечного света. Джо поспешил к нему.

— Тебя уже ждут.

— Иду. — Пастырь посмотрел на шоссе. Громадный трейлер осторожно сворачивал на поле.

— Еще один? — спросил Пастырь.

Джо кивнул. Два трейлера поменьше уже стояли неподалеку от тента.

— Они не хотят рисковать. Там такие генераторы, что энергии хватит на весь город. Деньги, которые дал нам старик, сущая мелочь в сравнении со стоимостью оборудования, что они привезли с собой.

— Это понятно. Что тут делается?

— Они меняют девочкам платья. С белых на небесно-голубые. Говорят, что половина телевизоров в стране черно-белые, и на таких экранах белое получается грязно-серым.

Они зашагали к тенту. Пастырь откинул полог и вошел внутрь. Интерьер разительно изменился. Исчезли деревянные скамьи. Их заменили складные стулья с золотистой велюровой обивкой. Красный ковер устилал пол, повсюду стояли стойки с юпитерами. Грозди юпитеров висели и над платформой. Гигантская фотография Пастыря со словами «Христос ждет тебя» уступила место серебристому экрану, на который по ходу проповеди могли проецироваться различные изображения.

Осторожно, чтобы не зацепиться за змеящиеся по полу кабели, Пастырь направился к Маркусу Линкольну, беседующему с несколькими мужчинами. Пастырю представили Джима Уодена, режиссера, Майка Бейли, его помощника, отвечающего за сценарий, и Перри Смита, главного оператора.

Линкольн улыбнулся.

— Как вам это нравится? — Он обвел рукой пространство под тентом.

Улыбнулся и Пастырь.

— Перемены разительны, мистер Линкольн. Я не подозревал, что съемка проповеди потребует таких усилий.

— Это не просто съемка проповеди, преподобный Толбот, — вмешался режиссер. — Мы должны постоянно помнить, что зрители хотят видеть шоу. Так как в разных штатах мы выходим в эфир в разное время, мы не знаем, какие передачи других каналов будут соперничать с нами, но, если зрителю не понравится то, что мы ему показываем, он просто переключится на другую программу и начнет смотреть повтор «Я люблю Люси».

— Телеаудитория — это не те люди, что приходят на церковную службу, — добавил Линкольн. — Эти придут, потому что им интересно вас послушать, но телезрителю идти никуда не надо. Он просто сидит в гостиной и переключает программы, чтобы найти то, что ему нужно.

— Сценарий, простите, преподобный Толбот, текст вашей проповеди уже готов? — спросил Бейли. — Я не тороплю вас, но он нам нужен, чтобы определить порядок включения камер и место их установки.

— Беверли как раз печатает его, мистер Бейли, — ответил Пастырь. — Примерно через час он будет у вас. Но хочу сразу предупредить, что это не готовая проповедь. Лишь краткие тезисы на карточках, напоминающие мне, о чем надо сказать.

— Этого более чем достаточно, преподобный Толбот, — заверил его Бейли.

— Мы тут поговорили между собой, преподобный Толбот, и хотим предложить вам некоторые дополнения, которые могут улучшить передачу, — изменил тему Линкольн.

— Мы не из тех, кто отказывается от дельных советов. Я с удовольствием вас выслушаю.

— Начать шоу можно кадрами, снятыми с вертолета, показывающими съезжающиеся на автостоянку машины и заходящих под тент людей, — сказал Уоден. — Если вы не против, вертолет будет стоять наготове.

— Отличная идея, — кивнул Пастырь.

— Мы также думаем, что эти бочки с водой у платформы только мешают, загораживают общий план.

— Но они играют важную роль, — возразил Пастырь. — Они нужны для того, чтобы люди выходили ко мне и я мог их окрестить.

— Я это знаю, преподобный Толбот, — кивнул Уоден. — Но около бочек соберется толпа и никто не поймет, что там происходит. На маленьком экране люди у бочек будут напоминать копошащихся муравьев.

Пастырь задумался.

— Я не могу предложить ничего другого.

— А как начет водопада у дальней стены? — спросил Уоден. — Мы можем это устроить. Он будет олицетворять реку Иордан.

— Не в моих силах загнать пришедших на проповедь под поток воды, — покачал головой Пастырь. — Они все придут в лучшей одежде. И не для того, чтобы купаться в ней.

— Это препятствие можно обойти, — гнул свое Уоден. — Надо сказать, что те, кто придет слушать вашу проповедь, нам не понадобятся. Начнем с того, что первыми под струю воды станут ваши девушки, которых вы и окрестите. Я же рассажу в зале сотню профессиональных актеров. Они начнут подходить к вам. Выглядеть все будет очень естественно. А что произойдет потом, удивит даже вас. В водопаде выкупаются едва ли не все.

Пастырь долго смотрел на режиссера.

— Это нечестно, мистер Уоден. Ваши актеры придут не для того, чтобы спасти свои души.

— Откуда вам это известно, преподобный Толбот? — спросил Уоден. — Им всем скажут, что надо делать. Сделают они это или нет, зависит только от них. А если решат сделать, возможно, причина тому — желание спасти свою душу, даже если они не будут отдавать себе в этом отчета.

Пастырь молчал, и Линкольн счел нужным вмешаться.

— Эта передача стоит мистеру Рэндлу больших денег. Он ставит на вас. Но каким бы хорошим проповедником вы ни были, как бы убедительно ни говорили, этого недостаточно. Если вы хотите, чтобы люди приходили сюда каждую неделю, вы должны предложить им ударную завершающую часть. Нет такой телепередачи, которая может без этого обойтись, потому что именно последний кадр предыдущего выпуска заставляет зрителей настроиться на этот же канал неделю спустя. И, поверьте мне, преподобный Толбот, это ударный конец.

— Не знаю, мистер Линкольн, — все еще колебался Пастырь. — Я не хочу, чтобы внешние эффекты принижали слово Божье.

— Этого не будет, преподобный Толбот, — заверил его Линкольн. — Не будет. На экране мы увидим лишь безграничную любовь к Господу нашему.

Однако Пастыря продолжали мучить сомнения.

— У меня идея, — воскликнул Уоден. — Допустим, утром я привезу сюда пятьдесят актеров и мы проведем репетицию. Заснимем все на пленку, просмотрим ее и, если вам не понравится, забудем об этом.

Пастырь повернулся к нему, кивнул.

— На это я согласен. Но, если мне не понравится, отказываемся от водопада.

— Вы — босс, — улыбнулся Уоден.

Пастырь посмотрел на Линкольна.

— Что-нибудь еще?

— Пока все. Мы обратимся к вам, если придумаем что-нибудь новенькое.

— Тогда я возвращаюсь в свой фургон.

— Не забудьте сказать Беверли, чтобы она принесла мне вашу проповедь, как только отпечатает ее, — напомнил Бейли.

— Обязательно скажу. — Пастырь повернулся и двинулся к выходу.

Джо тут же пристроился рядом.

— Что ты на это скажешь, Пастырь?

— Я думаю, они сумасшедшие.

— А по-моему, задумано неплохо. Во всяком случае не хуже твоего фокуса с Тарцем.

Пастырь остановился и повернулся к Джо.

— Мне кажется, ты не улавливаешь главного. Я же не сказал, что мне не нравятся их идеи. Я о них самого высокого мнения. И молю Бога, чтобы им удалось осуществить задуманное. Но все равно мне кажется, что они сумасшедшие.

— Так вот, преподобный Толбот, — обратился к нему Уоден, — я знаю, что вы проделывали это много раз, но только не перед камерой. Занавес поднимается, вы выступаете вперед. У вас в руке Библия, вы не смотрите вниз, не смотрите вверх, не смотрите по сторонам, только прямо перед собой, в камеру, которая будет отъезжать от вас. Не сходите с меловых отметин на полу, иначе вылетите из кадра. Двигайтесь медленно, положите Библию на кафедру, затем окиньте взглядом аудиторию и начинайте приветствие. Добро пожаловать в Дом Господний и так далее. Вам все ясно?

Пастырь кивнул.

Режиссер ретировался за занавес.

— Поехали! — раздалась его команда.

Занавес пополз вверх. Пастырь шагнул вперед. Шел он медленно, как и просил режиссер. Положил Библию, оглядел зал.

— Добро пожаловать…

— Стоп, стоп! — крикнул. Уоден, замолчал, ему что-то шепнули на ухо. Он посмотрел на Пастыря. — Все превосходно, преподобный Толбот, но вы не станете возражать, если мы вас немного подгримируем? Очень уж вы бледный.

Пастырь помялся.

— Так ли это необходимо?

— А вы посмотрите сами, — предложил Уоден.

Пастырь спустился с платформы и подошел к маленькому монитору.

— Прокрутите пленку, — скомандовал Уоден.

Экран замигал, потом на нем появился Пастырь. Впервые он видел себя на экране.

— Неужели я такой бледный? — спросил Пастырь.

— Камера улавливает оттенки, недоступные глазу, — ответил Уоден. — Обычное дело. Грим снимает эту проблему.

— Хорошо, — кивнул Пастырь, посмотрел на Уодена. — Пленка, которую мы отсняли утром, готова? Вроде бы вы говорили, что мы сможем сразу же просмотреть ее.

— Понадобился монтаж, — ответил Уоден. — Платья на некоторых девушках стали излишне прозрачными. Нам пришлось вырезать эти кадры. Мы закончим минут через десять. Вы можете побыть в вашем фургоне. Я вас позову.

Пастырь кивнул.

Он понял, о чем ведет речь режиссер. «Платья стали излишне прозрачными». Слишком мягко сказано. Когда девушки вылезли из воды, казалось, что они абсолютно голые. Но он позабыл об этом, когда другие люди попрыгали в воду. Да так естественно, что их порыв захватил и его. Их крики: «Восславим Господа! Я спасен! Я родился вновь! Благодарю Тебя, милостивый Иисус!» — до сих пор звенели в его ушах.

— Хорошо, я побуду в фургоне, — и он вышел из тента.

— Преподобный Толбот! — позвал его женский голос.

Он обернулся.

— Да, мисс Даусон?

— Я подготовила наговоренный вами текст, который мы хотим ввести в память компьютера нашего многоканального телефона. Хотите прослушать?

— Да, с удовольствием.

— Есть здесь тихое местечко?

— Мой фургон. Я как раз иду туда.

Она последовала за ним. Поднявшись в фургон, огляделась.

— Очень мило.

— Не очень, — Пастырь улыбнулся. — Но это дом. — Он провел ее к столу. — Магнитофон можете поставить сюда.

Она поставила портативный магнитофон на стол.

— Вы знаете, как работает многоканальный телефон? Когда кто-то набирает наш номер, запись включается автоматически, а затем абонента соединяют с первой освободившейся телефонисткой.

— Мне об этом говорили.

По ходу трансляции предполагалась сообщить телезрителям номер, по которому они могли позвонить бесплатно. Назвав свою фамилию, адрес и год рождения, каждый взамен мог получить по почте письмо, подписанное лично преподобным Эндрю Толботом, с особой молитвой и упоминанием пяти великих американцев, родившихся в тот же день. Письмо, естественно, так же не стоило бы получателю ни цента. От телезрителей не требовалось посылать деньги, они ничего не покупали, даже не оплачивали счет за телефонный разговор. Все доставалось им задарма.

Мисс Даусон нажала клавишу, и из динамика раздался голос Пастора:

— Привет. Преподобный Эндрю Толбот из Дома Господнего, церкви триумфа христианской Америки благодарит вас за ваш звонок от имени Спасителя нашего Иисуса Христа. А теперь, если вы чуть подождете, я соединю вас с одной из наших телефонисток, которая с радостью запишет ваши фамилию и адрес. Еще раз благодарю вас за звонок и да благословит вас Бог.

Нажатием другой клавиши она остановила запись и посмотрела на Пастыря.

— Каково ваше мнение?

— Затянуто.

— Я это знаю. Но наши исследования показывают, что людям это нравится. У них создается впечатление, что с ними говорит живой человек.

Пастырь пожал плечами.

— Вы у нас эксперт.

— Это наша работа. Вы знаете Библию. Мы — людей.

— Библия — это люди.

Она вопросительно глянула на него.

— Все это вас не слишком вдохновляет.

— Происходящее мне внове, — признал Пастырь. — Но я учусь.

Мисс Даусон встала.

— У меня такое ощущение, преподобный Толбот, что вы учитесь очень быстро.

В дверь постучали.

— Пленка готова, преподобный Толбот.

— Иду, — крикнул он в ответ. Повернулся к молодой женщине. — Они хотят показать мне сцену крещения, которую мы отсняли сегодня утром. Хотите посмотреть?

— С удовольствием.

— Просмотр будет в монтажном трейлере, — предупредил мужчина, пришедший за Пастырем.

Они последовали за ним.

В громадном трейлере, набитом оборудованием, хватило места и для небольшого просмотрового зала. Маркус Линкольн, Уоден, Бейли и Перри Смит уже сидели перед экраном.

— Выключайте свет и пускайте пленку, — распорядился Уоден, как только Пастырь и мисс Даусон заняли свои места.

Свет погас, экран ожил. Пастырь и представить себе не мог, сколь естественной выглядела отснятая сцена. У него не возникло и мысли о спланированности действий актеров: создавалась полная иллюзия, что они бросаются в воду сами, по велению сердца. Просмотр длился несколько минут, потом вновь вспыхнул свет.

Линкольн повернулся к нему.

— Что скажете, преподобный Толбот?

Пастырь кивнул.

— Вы были правы, мистер Линкольн. Превосходная идея. У меня лишь одно возражение.

— Какое же?

— Платья девушек. Они выходят из воды, словно голые.

— Мы уже принимаем меры, — вставил Уоден. — Мы заказали комбинации, которые девушки наденут под платья. Их подвезут до начала съемок. Поверьте мне, об этом можно не беспокоиться.

— Пока вы доказывали правоту делом, мистер Уоден, вновь кивнул Пастырь. — И не давали повода сомневаться в ваших словах.

Линкольн широко улыбнулся.

— Мы готовим отличную передачу, преподобный Толбот. Я это нутром чую.

— Надеюсь, так оно и будет, мистер Линкольн.

— Преподобный Толбот, — подал голос Бейли, помощник режиссера и сценарист.

— Да?

— Я взял на себя смелость перепечатать ваши карточки.

Я ничего не менял ни в тексте, ни в теме проповеди. Но сделал пометки красными чернилами, чтобы вы знали, какая камера в какой момент ведет съемку. Я думаю, это пригодится. Пожалуйста, просмотрите их, а если будут вопросы, позвоните мне, и я объясню все неясности.

Пастырь взял у него карточки.

— Благодарю вас, мистер Бейли. — Он оглядел мужчин.

Если я вам больше не нужен, позвольте мне вернуться в мой фургон.

— На сегодня, пожалуй, все, — кивнул Линкольн.

Он уже шел к фургону, когда его догнала Джейн Даусон.

— Что вы собираетесь сейчас делать, преподобный Толбот?

— Не знаю. — Он пожал плечами. — Так все завертелось.

Мне хочется куда-нибудь уйти и покурить «травку».

Ее глаза изумленно раскрылись.

— Неужели? Вот уж не подозревала, что проповедники могут просто подумать о таком!

— Мы всего лишь люди, мисс Даусон, — он рассмеялся. — А с другой стороны, что, по-вашему, делал в пустыне святой Франциск? Кроме растений под рукой у него ничего не было, а его посещали видения.

Она встретилась с ним взглядом.

— Как-то святой Франциск не ассоциировался у меня с любителем «травки».

— Не забывайте, я провел во Вьетнаме три года, мисс Даусон. И узнал многое из того, что в Америке было в диковинку.

Тут Джейн Даусон решилась.

— В отеле у меня есть отличная «травка».

Он покачал головой.

— Появление в городе я полагаю неблагоразумным.

— Я найду в сумке пару «косячков».

Он улыбнулся.

— В таком случае не пройти ли нам в мой фургон, чтобы снова прослушать вашу пленку. Может, даже несколько раз. Кто знает? Вдруг нам удастся улучшить текст.

ГЛАВА 8

Через десять дней после съемок Пастырь вновь приехал на ранчо Рэндла. На этот раз не на обед, а на совещание, назначенное на десять утра.

Люди однако собрались те же. Они расположились в комнате, примыкающей к библиотеке. Джейк Рэндл сидел во главе стола, жуя гаванскую сигару, с довольной улыбкой на лице.

— Доложите нам результаты, мистер Линкольн, — попросил он.

Маркус Линкольн раскрыл лежащую перед ним папку.

— Во вторник мы показали передачу по нашему каналу дважды. В одиннадцать утра и в десять вечера. Утром ее смотрело одиннадцать процентов зрителей, вечером — пятнадцать. Мы также сделали получасовую радиопередачу и передавали ее в течение пяти дней в разное время по ста семи нашим радиостанциям, сорок две из которых работает в коротковолновом диапазоне. Число слушателей постоянно возрастало. Мы начали с шести процентов, а в конце недели по некоторым станциям поднялись до двадцати двух процентов. Средний процент радиослушателей — чуть выше шестнадцати, — он закрыл папку и оглядел сидящих за столом. — Я думаю, результаты обнадеживающие. Они показывают значительный зрительский потенциал новой передачи.

Рэндл повернулся с Джейн Даусон.

— Мисс Даусон.

— Мистер Рэндл. — Она взяла со стола листок бумаги. — После показа передачи по телевидению мы получили сто одиннадцать тысяч пятьсот двадцать один телефонный звонок. То есть реакция телезрителей оказалась необычайно высокой, учитывая ту часть аудитории, которая смотрела передачу. В радиопередачах мы просили отправлять нам открытки. Мы продолжаем их получать, так что назвать окончательную цифру я не могу. На текущий момент открыток и писем получено более двухсот тысяч. Это, опять же, с учетом числа радиослушателей, свидетельствует о чрезвычайно высоком интересе, проявленном к передаче. — Она положила листок. — Поэтому я с уверенностью могу сказать, что передача удалась.

— Благодарю, — кивнул старик. Повернулся к Дику Крэйгу. — Я знаю, что многие сторонники вашей организации смотрели проповедь. Каково их впечатление?

— «Американцы — за лучшую жизнь» настроены положительно, мистер Рэндл. Они полагают, что эта программа поможет выразить и донести до остальных их точку зрения на ситуацию в стране и в мире.

— Миссис Лейси?

— Члены совета директоров Женского христианского совета считают, что преподобный Толбот — пример того, каким должен быть молодой американец-христианин. Мы будем гордиться тем, что поддерживаем эту программу.

— И, наконец, мистер Эверетт?

Руководитель рекламного агентства откашлялся. Оглядел сидящих.

— Вы, разумеется, понимаете, что в наших опросах мы используем совсем другие критерии. Нас интересовала реакция на образ, созданный главным действующим лицом передачи. — Он выдержал паузу, дабы подчеркнуть важность следующей фразы. — Мы выяснили, что реакция на преподобного Толбота, как у мужчин, так и у женщин, сугубо положительная. Мужчины видят в нем сильного лидера, которым они восхищаются, у женщин он вызывает как материнские, так и сексуальные чувства, — вновь пауза. — Мое профессиональное мнение таково: хотя это будет и непросто, мы сможем создать образ для преподобного Толбота, который будет способствовать достижению наших целей, в масштабе всей страны.

— Хорошо, — кивнул старик. Наклонился к Пастырю. — Преподобный Толбот, вы, кажется, хотите что-то сказать?

— Да, мистер Рэндл. Все, что я здесь услышал, безусловно, интересно, но я не получил ответа на вопрос: что мы будем делать дальше?

— Хороший вопрос, преподобный Толбот, но ответ на него мы постараемся найти вдвоем. — Он поднялся. — Дамы и господа, позвольте поблагодарить вас за насыщенную беседу.

Совещание закончилось, и один за другим, попрощавшись, все гости, кроме Пастыря, покинули комнату. Старик молча смотрел на него, жуя сигару. Молчал и Пастырь.

Наконец Рэндл вынул изо рта сигару, изучающе оглядел ее.

— Я мог бы возвысить тебя над папой, — раздумчиво произнес он.

Пастырь ничего не ответил.

— Разумеется, многое будет зависеть от тебя.

Пастырь вновь не открыл рта.

— Ты должен убрать лишних. Избавиться от этого здоровяка-ниггера, который трется рядом с тобой, и китаянки. Они не соответствуют твоему образу. Люди не любят ниггеров и китайцев. И еще эти десять девчушек, которые омывали тебе ноги, словно ты — Иисус Христос. Они слишком много говорят. Теперь вся съемочная группа знает, что ты перетрахал их всех. Они тоже должны уйти.

— Это все? — спросил Пастырь.

— Нет. — Рэндл перестал разглядывать сигару, поднял глаза на Пастыря. — Ты также должен перестать трахать мисс Даусон. Ты так вскружил ей голову, что она не может выполнять порученную ей работу. Кроме того, у меня к этой девушке личный интерес.

Пастырь встал.

— Благодарю вас, мистер Рэндл. С вашей помощью я узнал много поучительного.

Старик вперился в него взглядом.

— И что ты узнал?

— Что вы мне не нужны. Я смогу все сделать сам.

Рэндл пренебрежительно хмыкнул.

— И где же ты возьмешь пять миллионов долларов, которые необходимы, чтобы вывести тебя в люди?

— Я, как и вы, мистер Рэндл, слышал результаты опросов. Передачу показывали во многих местах. Она понравилась не только вам.

— Мелочевка, — бросил старик. — Пройдет не один год, прежде чем ты начнешь зарабатывать настоящие деньги. Сынок, с моей помощью ты уже в этом году будешь иметь тридцать, сорок, может, пятьдесят миллионов.

— Я молод, мистер Рэндл. И могу подождать. Торопиться мне ни к чему.

— Неужели так трудно выполнить мою просьбу? — удивился старик. — Что особенного в этих людях? Их можно легко заменить другими.

Пастырь смотрел на него сверху вниз.

— Мистер Рэндл, вы не поймете. Слишком многое связывает меня с этими людьми. Любовь, дружба, доверие. Они были со мной все эти трудные годы и ни разу не подвели меня. Иуда предал нашего Господа за тридцать сребреников. Неужели вы думаете, что можете предложить мне достаточно большую сумму, чтобы я предал их?

Рэндл ответил ему злобным взглядом, сунул сигару в рот.

— Присядь, присядь. Мы должны найти место для постройки твоей церкви.

Пастырь сел.

— У меня есть земля в Лос-Олтосе, это в Калифорнии.

— Не пойдет, — мотнул головой старик. — Всем известно, что Калифорния — рай для психов. Мы должны найти место на юге или юго-западе. — Он задумчиво жевал сигару. — Город не очень большой, но и не маленький. С развитой транспортной системой. В котором нет проповедника, выступающего по национальному телевидению.

— Как насчет Нового Орлеана? — предложил Пастырь. — Места там красивые. Мне всегда нравился этот город.

— Нет. Слишком он католический.

— А Атланта? Удивительный город.

— Нет. Слишком свободные там нравы.

— Мемфис? Там уже есть свои проповедники.

— Вот-вот.

— Вы опять затеяли со мной какую-то игру, мистер Рэндл. Место вы уже выбрали.

— Совершенно верно.

— Тогда просветите меня.

Старик пристально посмотрел на него.

— Ты перестанешь трахать мисс Даусон?

— Уже перестал.

— Тогда я нашел для тебя идеальное место. Где живут наши люди. — Он улыбнулся, чиркнул спичкой, раскурил сигару, выпустил облако дыма. — Здесь. Город Рэндл, штат Техас.

— Вы, должно быть, шутите, — удивился Пастырь. — В городе уже есть две церкви, и каждой из них с трудом удается держаться на плаву. Ходит-то в каждую не больше трех тысяч человек.

Старик покачал головой.

— Ты кое-что забываешь. Во-первых, это мой город, и здесь сделают все, что я захочу. Во-вторых, мы создаем церковь не для Рэндла. Для всей страны.

— Но людям придется приезжать сюда. А ходит в Рэндл лишь один автобус в день.

— Твое дело — проповеди. А остальное предоставь мне.

Они к тебе приедут.

ГЛАВА 9

Только во втором часу ночи «мерседес» высадил Пастыря у его фургона. Он постоял, посмотрел на небо. В иссиня-черном небе Техаса ярко сияли звезды.

— Я испуган, Господь мой, — громко воскликнул Пастырь. — Я не знаю, куда Ты меня ведешь, но я верю, что Ты меня защитишь. И все равно я не могу перебороть страх.

Он прислушался к молчаливому небу, затем глубоко вдохнул.

— Я не хочу выглядеть сомневающимся или богохульствующим, Господь мой, но я простой человек, который хочет лишь одного: нести людям Евангелие, как приказал Твой Сын. Я умоляю Тебя, Господь мой, дай мне знак, чтобы я знал, что мне предстоит Твоя работа, и дьявол-искуситель не уводит меня с пути истинного.

Он ждал, вглядываясь в ночное небо, и уже собрался подняться по ступенькам в фургон, когда увидел, как пламенеющая звезда пересекла небеса над его головой и скатилась за горизонт. У него перехватило дыхание, тело обдало жаром. Вторая звезда повторила путь первой, а когда она исчезла, третья падающая звезда, размерами и яркостью превосходившая своих предшественниц, на мгновение зависла над его головой, прежде чем продолжить свой полет.

Пастырь почувствовал, как по его щекам катятся слезы, упал на колени. Сцепил руки перед грудью и поник головой. Три звезды воспылали над ним. Он узнал их. Отец, Сын и Святой Дух. Они пришли, чтобы поддержать его.

— Благодарю, Господь мой, — молился Пастырь. — Прости меня за страхи и сомнения. Больше я не боюсь. Я пожертвую жизнью, чтобы выполнить предначертанное тобой и понесу людям слово Твое, как завещал Сын Твой Иисус Христос, умерший на кресте за мои грехи и грехи всего человечества. Благодарю, Господь мой. Аминь.

Потом он встал, чувствуя необычайный прилив сил. Все стало ясным и понятным. С легкой улыбкой на губах Пастырь поднялся по ступенькам, открыл дверь фургона.

Беверли и Джо играли за столом в карты. Перед Беверли уже громоздилась горка монет. Джо как раз с досадой бросил карты. Беверли пододвинула к себе монетки, лежавшие между ними.

Джо взглянул на Пастыря.

— Этой даме палец в рот не клади. Не играй с ней в карты, она обдерет тебя как липку. Пастырь вроде бы и не слышал его. Рассеянно кивнул, повернулся и прошел к своей койке, на ходу задернув занавеску. Он взял с полки Библию, сел на койку, но не успел открыть ее, как занавеска отдернулась.

Джо и Беверли с тревогой смотрели на него.

— С тобой все в порядке? — озабоченно спросил Джо.

Глаза Пастыря затуманились, словно он смотрел в далекий мир, невидимый никому другому.

— Мы будем строить здесь церковь.

Джо вытаращился на него.

— Только еще одной церкви и не хватает этому дерьмовому городку. Да они не могут прокормить те две, что у них уже есть.

Пастырь молчал.

— Рэндл загипнотизировал тебя своими деньгами, — продолжил Джо. — Но его денег недостаточно. Церкви нужны прихожане, а их тут нет.

— Я это знаю, — ответил Пастырь.

— Тогда не дури. Если он хочет дать тебе деньги на строительство церкви, надо строить ее там, где у нас будет шанс выжить.

Пастырь посмотрел ему в глаза.

— Бог хочет, чтобы ее построили здесь. Здесь мы ее и построим.

— Откуда такая уверенность, что Бог этого хочет? — не унимался Джо. — Он сам сказал тебе об этом?

— Да, — коротко ответил Пастырь.

Джо нахмурился.

— Ты выпил или обкурился?

Пастырь покачал головой.

— Я попросил Бога дать мне знак, и Он дал его мне.

— Подожди, подожди, — запротестовал Джо. — Ты же говоришь со мной, а не с Ним.

Пастырь встал.

— Это правда. Перед тем, как войти в фургон, я обратился к Богу, моля Его дать мне знак, подтвердить, что Он хочет того, что я собираюсь сделать, что меня не искушает дьявол, и Он мне ответил. Он послал Святую Троицу, которая пролетела над моей головой. Три падающие звезды, одна ярче другой скатились с небес, а последняя перед тем как упасть зависла над моей головой, и я почувствовал, как Его знание наполняет меня, ощутил тепло Его сияния.

— Тебе это не причудилось? — спросил Джо. — Падающие звезды здесь не редкость.

— Только не эти. Сомнений у меня нет.

Джо молча смотрел на Пастыря. Беверли дернула его за рукав.

— Пойдем, Джо, мы все устали. Пора спать. Обсудим все утром.

Джо кивнул.

— Ты права, — но он не сдвинулся с места, не сводя глаз с Пастыря. — С тобой все в порядке? Может, тебе что-то нужно.

— У меня все прекрасно.

— Ладно. Тогда спокойной ночи.

— Спокойной ночи, Пастырь, — попрощалась и Беверли.

Они задернули занавеску и вернулись к столу.

— И что ты думаешь по этому поводу? — шепотом спросил Джо.

— Не знаю, что и сказать, — ответила Беверли.

— Если постоять у окна, то за час можно насчитать сотню падающих звезд.

— Возможно. Но то будут не те звезды, какие видел он.

— Так ты ему веришь?

Глаза Беверли широко раскрылись.

— Разумеется, верю. Как верила всегда. Как верил ты. Что еще удерживает нас рядом с ним? Мы недостаточно богаты, чтобы отдавать ему все наше время из чистого альтруизма.

— Ты его любишь? — спросил Джо.

— Конечно, люблю. И ты тоже?

Джо кивнул.

— Полагаю, что да.

— Но я не влюблена в него. Это какое-то другое чувство.

— Я знаю. Не так уж я глуп.

Их взгляды встретились.

— А зачастую ведешь себя как глупец.

— Слушай, я думал…

— Хватит тебе думать. — Она приникла к нему, приложив пальчик к губам. — Тебе это не впрок.

Пастырь все еще сидел на койке, так и не открыв Библию, когда за ними закрылась дверь фургона. Потом поднялся, медленно разделся. Сколько нового навалилось на него. Словно его подхватило приливной волной и несет к далекому берегу, которого он не видит.

Вытянувшись на койке, он поставил подушку на попа, включил ночник. Взял Библию, открыл первый псалом и начал читать вслух.

«Блажен муж, который не ходит на совет нечестивых и не стоит на пути грешных, и не сидит в собрании развратителей;

Но в законе Господа воля его, и о законе Его размышляет он день и ночь!

И будет он как дерево, посаженное при потоках вод, которое приносит плод свой во время свое, и лист которого не вянет; и во всем, что он ни делает, успеет…»[16].

Пастырь положил Библию, погасил ночник, уставился в темноту. Закинул руки за голову. Вот и ответ на некоторые его сомнения. Так и сказано здесь: «…во всем, что он ни делает, успеет». Нет ничего плохого в том, что он получит какую-то выгоду, распространяя Евангелие. Он будет выполнять работу, порученную ему Богом.

И все-таки полной убежденности у него не было. Разве не мог он обманывать себя, дабы найти оправдание тому, что он хотел сделать? Пастырь скатился с койки, встал на колени, молитвенно сложил руки перед грудью. Голос его наполнил пустой фургон, последние фразы сто тридцать восьмого псалома слетели с его губ:

«Испытай меня, Боже, и узнай сердце мое; испытай меня, и узнай помышления мои,

И зри, не на опасном ли я пути, и направь меня на путь вечный»[17].

Не вставая с колен, он положил руки на койку, опустил на них голову. Ему вспомнились слова матери: «Ты не такой, как другие, Константин. Ты не сможешь проповедовать свое видение Бога, пока не встанешь на алтарь своей церкви. Тогда ты обратишься к миру».

Тогда он не понимал смысла ее слов. Теперь ему все стало ясно. Его Бог не походил на Бога других, его Иисус был очень человечным Сыном Бога, осознающим слабость человека, потому что Он был одним из людей и мог найти в Себе желание простить их и мужество взять на Себя их грехи и умереть за них, чтобы все человечество могло найти в Нем отпущение грехов. Он не нес в себе ни угроз, ни войн, ни наказаний. Не то что мстительный Бог, Его Отец. Только прощение и отпущение грехов тем, кто принял Его.

Он не слышал, как открылась дверь фургона, и лишь когда отдернулась занавеска, понял, что он не один.

— Пастырь, — позвала его Чарли.

Он повернулся к ней.

Девушка была в халатике, наброшенном на ночную рубашку.

— Да?

— Беверли и Джо трахаются на заднем сиденье автомобиля, что стоит рядом с нашим фургоном.

Пастырь сел на койку.

— Почему ты мне об этом говоришь?

— Я завидую. Им так хорошо, что мне захотелось того же. Внезапно он рассмеялся. Ничего не изменилось. Люди все те же дети. И словно тяжелая ноша свалилась с его плеч.

— Я тебя понимаю.

— Правда? — в голосе ее слышалось изумление. — А я уж решила, что тебе этого не надо.

Он поднялся, взял ее руку, положил на свой вставший член.

— С чего же это у тебя такие мысли?

ГЛАВА 10

Когда черный «мерседес» подкатил к вертолету, его лопасти уже медленно вращались. Шофер открыл дверцу, Пастырь вылез из машины.

Рэндл высунулся из кабины вертолета.

— Скорее, сынок, — закричал он, перекрывая рев двигателя. — Не можем же мы стоять здесь целый день.

Пилот подал Пастырю руку, помогая взобраться в кабину.

— Ваше место рядом с мистером Рэндлом, — с этими словами он задвинул дверцу.

Как только Пастырь застегнул ремень безопасности, вертолет оторвался от земли. Кроме Рэндла и пилота в шестиместной кабине сидел еще один мужчина.

Рэндл хохотнул.

— Рановато я поднял тебя с постели, не так ли, сынок? Пастырь глянул на часы. Половина восьмого.

— Да, сэр.

— Я всегда говорю, кто рано встает, тому бог дает.

Поутру лучше всего работается. Вот я и решил послать за тобой машину пораньше, до того как эта крошка высосет из тебя все соки.

Пастырь молча смотрел на старика. Рэндл не отвел глаз.

— Я же говорил тебе, что предпочитаю быть в курсе всего.

Пастырь молчал.

— Наверное, тебя интересует, чем вызвана наша сегодняшняя встреча?

Пастырь кивнул.

— Мы осмотрим место, где будет построена церковь.

— Разве мы не могли поехать туда на машине?

— Так проще. Участок в сорока километрах к северу от города. — Он наклонился вперед, хлопнул по плечу мужчину, сидевшего рядом с пилотом.

— Планы у тебя с собой, Чак?

— Конечно, мистер Рэндл. — Мужчина обернулся, передал старику большую настольную папку с зажимом для бумаг. Посмотрел на Пастыря.

— Чак Майклз, доктор Толбот, — представил мужчин Рэндл, беря папку. — Чак — президент «Строительной компании Рэндла».

Пока мужчины обменивались рукопожатием, Рэндл закрепил папку на сиденье пилота. Посмотрел на Пастыря.

— Ты умеешь читать карту?

— Немного, — кивнул тот. — Научился во Вьетнаме.

Рэндл выглянул в иллюминатор, затем ткнул пальцем в карту.

— Мы сейчас здесь. Пролетим над городом, затем пойдем на север, вдоль автострады номер десять.

Его палец переместился в верхний правый угол.

— Летим мы вон туда.

Пастырь наклонился, прочел название города. Черчленд. Он повернулся к Рэндлу.

— Я первый раз слышу, что в здешних местах есть город с таким названием.

Рэндл расхохотался.

— Не слышал, потому что его еще нет.

— Что-то я вас не понимаю.

— Поймешь. Я же говорил тебе, что привык все делать быстро. У меня в запасе нет столько времени, как у вас, молодых. Я давно ждал появления человека, который сможет возглавить ту церковь, что выведет Америку из пустыни. И не просто ждал, а готовился к этому.

Он перевернул верхний лист. Открылась другая карта. С надписью «ЧЕРЧЛЕНД» наверху. Полный план маленького городка. Пастырь вновь повернулся к Рэндлу.

— Круто.

На лице Рэндла отразилось недоумение.

— Грандиозный проект.

— Все одно, что строить, большое или малое, — улыбнулся старик. — У меня там более тысячи акров девственной земли, которая только и ждет, чтобы использовали ее с пользой для христианства. Я хочу, чтобы эта церковь стала для Америки путеводной звездой. — Он наклонился к иллюминатору. — Мы почти прилетели. — Рэндл похлопал по спине пилота. — Спустись над автострадой номер десять. Я хочу кое-что показать доктору Толботу.

— Да, сэр, вертолет пошел на снижение.

— Смотри туда, — указал Рэндл.

Громадный рекламный щит стоял у обочины дороги. Вертолет завис чуть повыше него. Пастырь прочитал:

«ЧЕРЧЛЕНД БУДУЩЕЕ ПРИСТАНИЩЕ ДОМА ГОСПОДНЕГО, ЦЕРКОВЬ ТРИУМФА ХРИСТИАНСКОЙ АМЕРИКИ

ДОКТОР ЭНДРЮ ТОЛБОТ, ПАСТОР

ВОЗВОДИТСЯ ВО СЛАВУ БОГА И СТРАНЫ ОТКРЫТИЕ В МАЕ 1976 ГОДА»

У Пастыря округлились глаза.

— Но остается же меньше двух лет! Задуманное вами потребует куда больше времени. Орэл Робертс, Шаллер, Фолуэлл, Робертсон положили на это десятилетия.

— Они начинали до телевидения, — возразил старик. — А число их прихожан начало расти лишь после того, как они появились на экране. И они не знали, что делают, продвигались вперед методом проб и ошибок. Мы знаем. У нас есть опыт, необходимое оборудование, средства. Мы будем создавать новую церковь точно так же, как телекомпания готовится к показу нового сериала. Все будет проверено и отработано до открытия. Маркетинг, тест-программы, опросы общественного мнения. Все данные будут введены в компьютер и проанализированы. К маю 1976 года ты станешь самым популярным проповедником Америки.

Пастырь молча смотрел в иллюминатор. Вертолет вновь набрал высоту и двинулся в сторону от автострады. Они миновали небольшой лесок и оказались над полем, на котором кипела работа. Грузовики сновали взад и вперед, оставляя после себя полосы белого порошка. Взгляд Пастыря метнулся к карте. Внезапно он понял, что делается внизу. Все, что он видел на карте, рисовалось мелом на земле. Он повернулся к Рэндлу.

Старик улыбался.

— Я же говорил тебе, что не могу терять время даром. — Он помолчал. — Чак все тебе разъяснит, когда мы вернемся на ранчо.

В увеличенном масштабе карта занимала целую стену в кабинете Рэндла. Дворецкий принес кофе и удалился, прикрыв за собой дверь.

Рэндл кивнул Майклзу.

— Можешь начинать.

Коренастый строитель взял указку. Посмотрел на Пастыря.

— Позвольте сначала ввести вас в курс дела. Я думаю, вам небезынтересно узнать, что это не скороспелая идея, которая пришла в голову в последнюю минуту. За последние несколько лет мы с мистером Рэндлом неоднократно говорили об этом проекте, и перед вами результат наших дискуссий. Первоначальные чертежи постоянно уточнялись и улучшались, пока мы не пришли к варианту, который здесь представлен.

Начнем с того, что вы увидите, свернув с автострады, по дороге к Черчленду. Вы будете ехать по ухоженному парку с маленькими озерцами, цветочными клумбами, рощицами деревьев. Первым вас встретит семиэтажное здание с двумя башнями, соединенными гигантским крестом, уходящим ввысь еще на пять этажей. В зависимости от погодных условий его будет видно с расстояния от тридцати до пятидесяти миль. В этом здании и разместится сама церковь. Служба будет вестись в большом зале на тысячу пятьсот мест в партере и еще на шестьсот на балконе. Сцена будет снабжена специальными платформами, которые будут подниматься, опускаться, выдвигаться вперед или уходить назад по команде с пульта управления. Стационарные мониторы позволят снимать и передавать в эфир все происходящее как на сцене, так и в любой точке зала. Пультовая будет находиться под потолком над сценой, невидимая из зала. Зал по высоте займет пять этажей. В двух оставшихся разместятся кабинеты и комнаты отдыха для гостей, которые будут участвовать в проповедях. На автостоянке у церкви хватит места для семисот машин.

Майклз переместил указку на группу зданий, полукругом выстроившихся за церковью.

— Трехэтажный дом посередине предназначен для проживания пастора и его ближайших сотрудников. На верхнем этаже будет девятикомнатная квартира пастора. Этажом ниже — несколько двух- и трехкомнатных квартир. На первом этаже — залы для заседаний и кабинеты. Дома поменьше, по два с каждой стороны — часовни, в которых могут молиться люди других вероисповеданий. Они предназначены соответственно для католиков, протестантов, иудеев и мусульман. Кроме того мы построим два мотеля на триста мест каждый, с необходимым комплексом услуг: рестораны, бары, бассейны, теннисные корты, небольшие поля для гольфа, детские площадки, аттракционы. И еще сто индивидуальных бунгало для семей, которые приедут послушать одну проповедь или в отпуск. На двухстах акрах в дальнем конце участка будет сооружена взлетно-посадочная полоса (проект уже одобрен ФАУ[18]), позволяющая принимать реактивные лайнеры вплоть до «Боинга 727»[19]. Сюда же по специальной дороге, которая соединит аэропорт с автострадой, будут доставляться гости, приезжающие в Черчленд на автобусах. Тех, кто выразит желание задержаться, зарегистрируют и на микроавтобусах отвезут в мотель или бунгало. Я могу еще много чего рассказать, но, думаю, общую картину вы уяснили. Я с удовольствием отвечу на вопросы и выслушаю ваши пожелания.

— Благодарю вас, мистер Майклз. — Но, вместо того, чтобы задавать вопросы, Пастырь повернулся к старику. — У меня голова идет кругом.

Рэндл улыбнулся.

— Полагаю, мы ничего не упустили.

— Возможно, я бы не так нервничал, начни мы с чего-нибудь попроще. Я не Билли Грэхэм. Кому захочется ехать неизвестно куда, чтобы послушать неизвестно кого?

— К тому времени, когда мы построим Черчленд, ты уже приобретешь известность. Сейчас ведутся переговоры о том, чтобы ты выступил в каждой из религиозных телепрограмм Америки. И не один раз, а несколько. Не волнуйся, люди будут знать, кто ты такой.

— Но с какой стати они допустят меня в свои передачи? — спросил Пастырь. — Чем я их заинтересую?

Рэндл хохотнул.

— Заинтересовать их несложно. Были бы деньги.

ГЛАВА 11

— У нас тридцать дней на подготовку вашего выступления, — начал Маркус Линкольн. — Среди религиозных телепередач «Клуб 700» Пата Робертсона имеет самый высокий рейтинг. Нам пришлось приложить немало усилий, чтобы добиться для вас приглашения в эту программу.

— Я вас не совсем понимаю, — Пастырь повернулся к нему. — Я же проповедник, а не актер.

— Вам придется быть и тем, и другим, — заметил Линкольн. — Передача «Клуб 700» строится как интервью. Робертсон беседует с приглашенными и читает проповеди. Если вы не хотите стать одним из многих, что проходят через его программу, вам надо найти какую-то изюминку.

— Разве я не могу просто рассказать о том, что я чувствую, произнося слово «Бог».

— Это делают все. Вопрос в том, как это сказать. И не только сказать. Не будем забывать, что телезритель не только слушает, но и видит говорящего.

— Я не знаю, что можно сделать.

— Я тоже, — Линкольн улыбнулся. — Поэтому я и привез этих парней. Полагаю, вместе мы что-нибудь да придумаем.

Пастырь посмотрел на Джима Уодена, режиссера его первой съемки, и Майка Бейли, сценариста. Покачал головой.

— Можно ограничиться моим отношением к Богу.

— При всем моем уважении к вам, преподобный Толбот, этого недостаточно, — покачал головой Уоден. — Помните о том, что о Нем там говорят много и часто. Мы должны представить телезрителям вас, а не Его.

— Я понятия не имею, с чего начинать.

— Допустим, вы для начала расскажете нам о вашей жизни, — предложил Бейли. — Своими словами. Может, мы за что-то да зацепимся.

Пастырь улыбнулся.

— Что тут рассказывать. Мне кажется, всю жизнь я искал Бога, чье слово я могу нести людям.

Бейли покивал.

— Вот и отправная точка. Вы можете рассказать телезрителям о «поисках Бога». Можно начать с показа ваших детских фотографий, потом Вьетнам, возвращение в Америку, создание первой общины и наконец ваше решение стать проповедником.

Пастырь рассмеялся.

— Идея прекрасная, но фотографий у меня нет.

— Это не проблема, — успокоил его Уоден. — У меня есть пара фотографов, которые все сделают в лучшем виде.

— В те дни я выглядел иначе. С длинными волосами, с бородой. Потребуется год, чтобы отрастить их вновь.

Уоден покачал головой.

— Зачем? Чтобы изменить облик, нужны опытный гример, парик и накладная борода. Все это у нас есть, — он повернулся к Линкольну. — Если идея тебе нравится, давай подключать сценарный отдел.

Линкольн кивнул.

— Подключай. По крайней мере мы нашли, с чего начать.

Менее чем через три месяца Пастырь сидел в маленькой комнате, наблюдая на экране монитора за Кэтрин Кулман, выплывшей на сцену Храмовой аудитории в развевающемся белом платье под торжественный голос диктора: «Дамы и господа, сегодня с вами всемирно известный учитель слова Божьего мисс Кэтрин Кулман!»

Камера показала аплодирующих слушателей, затем вернулась к Кулман, которая улыбнулась, чуть поклонилась своим гостям и подняла над головой Библию в переплете из мягкой красной кожи. Подошла к кафедре, положила на нее Библию, окинула взглядом паству, требуя тишины. Заговорила мягким, мелодичным голосом, который усилители и динамики донесли до самого дальнего уголка аудитории. Но была в голосе и властность, заставлявшая слушателей внимать мисс Кулман, затаив дыхание. Она посмотрела на Библию, вновь подняла голову, и весь экран заполнило ее лицо.

— Из Первого послания апостола Иоанна, глава четвертая:

«Бога никто никогда не видел: если мы любим друг друга, то Бог в нас пребывает, и любовь Его совершенна есть в нас.

Что мы пребываем в Нем и Он в нас, узнаем из того, что Он дал нам от Духа Своего.

И мы видели и свидетельствуем, что Отец послал Сына Спасителем миру.

Кто исповедует, что Иисус есть Сын Божий, в том пребывает Бог, и он в Боге.»[20]

Она помолчала, затем отошла от кафедры.

— Исповедовать и свидетельствовать. Вот ключевые слова. Сколь многие из нас хотели бы сделать это? Не первое или второе, но все сразу. Не раз в год, раз в месяц, раз в неделю, но каждодневно всю нашу жизнь. Сколь многие из нас проснулись этим утром и сказали себе: «Иисус — Сын Божий, Иисус — мой Спаситель, Иисус умер на кресте за мои грехи и за грехи всего мира?» А затем за завтраком засвидетельствовали это жене и детям?

Вновь она молча оглядела собравшихся.

— Боюсь, немногие, — в голосе послышался упрек, но тут же тон ее изменился. — Но сегодня среди нас молодой человек с необычной судьбой. Молодой человек, который нес слово Божье в далекие и загадочные места, сквозь зыбучие пески греха и разложения, чтобы осознать, что сила его исходит не от него самого, но от живущего в нем Духа Божьего, и первой мыслью его каждое утро было желание исповедовать и свидетельствовать, что Иисус есть его Спаситель. История его жизни стала для меня откровением, как, я знаю, станет она откровением для вас, когда вы выслушаете его. Вот почему я попросила его рассказать ее вам.

Дверь в комнатку отворилась, вошел молодой человек.

— Доктор Толбот, мисс Кулман сейчас позовет вас на сцену. Пожалуйста, следуйте за мной. Пастырь поднялся. Посмотрел на сидящих на диване Джо и Маркуса. Джо широко улыбнулся, поднял руку со сжатыми в кулак пальцами.

— Задай им жару, Пастырь.

Маркус оторвался от экрана.

— Сделайте сегодня упор на искушения плоти. Помните, что аудитория мисс Кулман с понедельника по пятницу смотрит утренние сериалы. Для ее передачи я подготовил специальные слайды. По ним вы поймете, о чем надо говорить.

Пастырь кивнул. Он почувствовал руку молодого человека на своем плече и повернулся, чтобы последовать за ним. По коридору они подошли к занавесу, отделявшему их от сцены.

— Когда вы услышите ваши имя и фамилию, выходите на сцену. Постойте несколько секунд, чтобы сидящие в зале увидели вас, а затем повернитесь к мисс Кулман, которая будет сидеть на маленьком диванчике посреди сцены. Садитесь как можно дальше от нее. Тогда камеры покажут вас в наилучшем ракурсе. На столике перед вами вы найдете кувшин с водой и стаканы. Занавес я для вас отдерну.

— Спасибо.

Из динамиков громыхнул ее голос: «Друзья мои, поприветствуем… преподобного Эндрю Толбота».

Занавес рывком отдернули, и Пастырь шагнул под свет юпитеров.

Обволакивающая патока слов и яркий свет. А за ними настойчивость и целенаправленность, стремление получить на каждый вопрос требуемый ей ответ. Пастырь восхищался ее мастерством. У этой хрупкой женщины была стальная воля. Это ее бенефис. Она — звезда. И никто ни на миг не должен об этом забывать.

Аура звезды, как определял эту черту Маркус. Ею обладали все телепроповедники, с которыми свели его судьба и Джейк Рэндл. Именно эта аура позволила им подняться над морем обычных священников. Да, в каждом она проявлялась по-своему, но обладали этой аурой все.

За два месяца Пастырь появился во всех религиозных телепрограммах: Пат Робертсон являл собой образ идеального соседа, добродушного, не сующего нос в чужие дела, но готового в любой момент посочувствовать, а то и помочь; Джим Бэккер изображал круглолицего соседского парня; Джерри Фолуэлл — дружелюбного, искреннего президента местной торговой палаты; Роберт Шаллер — веселого, постоянно улыбающегося домашнего доктора, один вид которого отгонял дурные мысли. Пол Кроуч с его яркими спортивного покроя пиджаками казался рубахой-парнем, готовым в любой момент прыгнуть в машину и отправиться навстречу удивительным приключениям; Орэл Робертс выглядел мыслителем, идеи которого могут перевернуть мир. Джимми Сваггард был кровоточащей совестью округи, жалеющей всех страждущих этого мира. Рекс Хамбард — строгим учителем, а Билл Грэхэм — добрым дядюшкой, к которому всегда можно обратиться в трудную минуту.

Все такие разные. Все с аурой звезды. Все со своими, глубоко личными отношениями с Богом и Его единственным Сыном, Иисусом Христом, Спасителем человечества.

Обладала аурой звезды и Кэтрин Кулман. Она была тетушкой, которая приходит, чтобы отвести беду. С домашними пирожными и куриным бульоном. Для того, чтобы человеку стало легче жить.

Когда они вернулись в отель после службы, на телефонном аппарате мигала лампочка коммутатора.

— Хочешь, чтобы я узнал, кто звонил? — спросил Джо.

— Пожалуйста, — кивнул Пастырь, прошел в спальню и плюхнулся на кровать. Он устал. Да еще досаждала скука. Ему надоело рассказывать одну и ту же историю. Утешало лишь то, что прошедшая служба стала последней. Завтра он вернется в Рэндл, к своим людям.

В дверном проеме возник Джо.

— Звонила женщина, которая работала с нами в Рэндле, Джейн Даусон. Она оставила свой номер в Далласе. Говорит, у нее срочное дело.

— Я позвоню ей потом. Что может быть срочного? Мы не виделись несколько месяцев.

— Она просила передать, что дело срочное.

— Хорошо. Соедини меня с ней.

Джо исчез, а минуту спустя крикнул из гостиной.

— Возьми трубку.

Пастырь снял трубку, вновь откинулся на подушку.

— Привет, Джейн. Что случилось?

Голос ее переполняла тревога.

— Я должна увидеться с тобой.

— Ты же знаешь, это невозможно. Я говорил тебе, что он думает по этому поводу.

— Ты можешь остановиться в Далласе по пути в Рэндл. Он об этом ничего не узнает.

— Нет. Я дал ему слово. — Пастырь похлопал по карманам в поисках пачки сигарет. — И почему мы не можем поговорить о твоих проблемах прямо сейчас, по телефону?

— Кто-то может нас подслушать.

— На моем конце провода все чисто.

— А вот у меня такой уверенности нет. Иногда мне кажется, что мой телефон прослушивается.

Сигарет он не нашел, а потому начал злиться.

— Мне плевать, слушает кто нас или нет. Говори или клади трубку.

Послышались ее всхлипывания.

— Перестань. Ты ведешь себя, как ребенок.

— Я… я не знаю, что мне делать. Я беременна!

— Черт! — Он разом сел. — Держи себя в руках. Я постараюсь вылететь сегодня вечером.

Он бросил трубку на рычаг, поднялся с кровати. Джо, услышав шум, заглянул в спальню.

— Что-нибудь случилось?

— Случилось. Похоже, все наши усилия пропали даром, — зло ответил он. — Позвони в аэропорт и узнай, смогу ли вылететь в Даллас сегодня вечером.

ГЛАВА 12

Она ждала его на галерее для встречающих. Увидев, поспешила навстречу. Бледная, осунувшаяся, с тревогой в глазах.

— Пастырь.

Он наклонился и молча поцеловал ее в щеку.

— У тебя есть багаж?

— Нет. Я послал его с Джо.

— Моя машина на стоянке.

Он кивнул и последовал за ней на движущуюся дорожку, которая доставила их в центральный зал. Народу в аэропорту практически не было. Пастырь глянул на часы. Без двадцати два.

Джейн повернулась к нему.

— Ты на меня сердишься.

— Больше я сержусь на себя, — коротко ответил он. — Я решил, что у тебя хватает ума. Сейчас даже школьницы не ступят и шага, предварительно не позаботившись о себе.

Джейн не ответила, и они не обменялись ни словом, пока не приехали в многоквартирный дом, в котором она жила. Выйдя из машины, она отдала ключи швейцару. Вслед за ней Пастырь прошел в вестибюль. Лифт доставил их в пентхауз[21].

И лишь когда Джейн открыла дверь, Пастырь понял, что второй такой квартиры, возможно, нет во всем городе. Она занимала два этажа, каждый со своей террасой, куда вели высокие, от пола до потолка стеклянные двери. Дорогая современного дизайна мебель, на стенах картины, некоторые он узнал.

— Налить тебе чего-нибудь? — спросила она, когда они вошли в гостиную.

— Не откажусь. — Он огляделся.

— Шотландского?

— Да, если оно у тебя есть.

— Есть. — Она шагнула к бару.

— Это подлинник или копия? — спросил он, указав на Пикассо.

— Подлинник.

— Я и представить себе не мог, что ты так много зарабатываешь. Раньше я видел картины Пикассо только в музеях.

Он стоял на террасе, любуясь ночными огнями города, когда она принесла ему виски. Он взял бокал, снова повернулся к городу.

— Как много огней.

— Да. Потому-то я и выбрала эту квартиру. Вид превосходный.

— Такие квартиры я видел только в кино. За нее платит Рэндл?

Джейн кивнула.

— Если тебе хватило ума заставить этого сукиного сына содержать тебя в такой роскоши, как получилось, что ты залетела?

— Я думала, что опасаться нечего. Мой доктор на какое-то время снял меня с таблеток, но я пользовалась суппозиторием[22].

Он быстро прикинул в уме, когда они спали последний раз. Почти три месяца тому назад.

— И какой у тебя срок?

— Доктор полагает, что скоро пойдет четвертый месяц.

— Неужели ты поняла, что беременна, только сейчас?

— Я же сказала тебе. Мне казалось, что опасаться нечего. Месячные у меня нерегулярные, так что я ни о чем не беспокоилась. Но на этой неделе меня начало тошнить по утрам. Вот я и всполошилась.

— Дерьмо собачье, — он глотнул виски. — Ты не спросила его насчет аборта?

— Он на это не пойдет.

— Почему?

— Он против абортов.

— Католик?

— Нет. Баптист, глубоко убежденный, что у каждого есть право на жизнь.

Пастырь допил виски.

— Слава Богу, он не единственный врач на свете.

— Ты хочешь, чтобы я сделала аборт? — с ужасом в голосе спросила Джейн.

Пастырь злобно глянул на нее.

— Хочу, будь уверена. Впервые в жизни мне дали шанс создать свою церковь. И кто будет уважать пастора, у которого объявится незаконорожденный отпрыск? Как долго мы сможем сохранить это в тайне? Мы не успеем оглянуться, как Рэндл возьмет нас в оборот.

Она помолчала.

— Мы могли бы пожениться.

Пастырь покачал головой.

— Я не семьянин. Женитьба не входит в мои планы. Где у тебя бар? Я бы повторил. Молча они вернулись в гостиную. Бар стоял в углу, в маленькой нише. Он налил себе шотландского, добавил содовой, подошел к Джейн.

— Здесь тебя слишком хорошо знают. Так что придется лететь в Калифорнию.

Она упала на диван, снизу вверх посмотрела на него.

— Я не верю своим ушам. Ты говоришь, что несешь людям слово Божье. Чем ты проповедуешь, ртом или сердцем?

— Я проповедую Евангелие, но даже баптисты на своем соборе в тысяча девятьсот шестьдесят восьмом году решили, что аборт — личное дело каждого, — сердито ответил он. — Покажи в Библии то место, где написано, что мужчина должен жениться на каждой, кого накачал?

— Так что, были и другие? — холодно спросила она.

— Откуда мне знать? Я давно уже сплю с женщинами, но ты первая, кто пришел ко мне с этой проблемой. И мой ли это ребенок? Мы не виделись чуть ли не три месяца. Ты могла отдаться кому-то еще в тот самый день, когда мы расстались.

Слезы потекли у нее по щекам.

— Никому я не отдавалась.

— Ладно, — кивнул он. — Не отдавалась. Все равно это ничего не меняет.

— Может, что-то изменится, если я скажу, что люблю тебя?

— Бог учит нас любить друг друга.

— Я о другом, и ты это понимаешь.

Он отпил виски, тоже сел на диван.

— Ты хоть отдаешь себе отчет, что нас ждет? Как все обернется, если старина Рэндл прознает о твоей беременности? Он заставил меня дать ему слово, что я и близко не подойду к тебе. Он вышебет нас пинком под зад. Я останусь без церкви, а ты — без этой квартиры и всего остального.

Она улыбнулась.

— Может, все будет наоборот? Может, его обрадует это известие?

Пастырь вытаращился на нее.

— Что ты несешь?

— Как по-твоему, почему он не хотел, чтобы ты виделся со мной? Он сказал, что я вскружил тебе голову и это отражается на твоей работе. Что у него в отношении тебя личные планы. — И отсюда ты сделал вывод, что я — его шлюха? — теперь ее голос наполняла злость. — Идиот ты этакий, да какой человек в здравом уме захочет, чтобы его дочь связалась с кретином, который готов отказаться от всего, лишь бы проповедовать Евангелие?

— Ты хочешь сказать?.. — он еще переваривал ее слова, когда зазвонил телефон.

Джейн не шевельнулась.

— Наверное, это он.

Пастырь молча смотрел на нее.

— Возьми трубку. Думаю, он хочет поговорить с тобой. Не зря я опасалась, что мой телефон прослушивается. Он подчинился. — Слушаю.

— Эндрю? — спросил старик.

— Да.

— Поздравляю, сынок, — прогремел Рэндл. — Ни о чем не беспокойся. К свадьбе уже все готово.

ГЛАВА 13

Рэндл сдержал слово. Черчленд построили к маю тысяча девятьсот семьдесят шестого года, как он и обещал. Но открытие перенесли на четвертое июля, чтобы совместить его с празднованием двухсотой годовщины образования Соединенных Штатов Америки.

К одиннадцати часам компьютеры регистрационного центра зафиксировали прибытие двух тысяч четыреста двадцати одного гостя. На стоянке выстроились тридцать два автобуса. На поле стояли три частных самолета: два DC-9 и один Боинг 727–200. Более семисот автомобилей теснилось на вспомогательных стоянках, а к двум часам ожидалось прибытие еще пятнадцати автобусов и трех чартерных авиарейсов.

Пастырь выглянул в окно своего кабинете на седьмом этаже. Людские толпы захлестнули Черчленд. Семьи, мужчины, женщины, дети, все нарядно одетые, радостные, ждущие праздника. На его столе загудел аппарат внутренней связи. Он нажал клавишу, проговорил в микрофон: «Слушаю».

— Звонит ваша жена, доктор Толбот, — сообщила ему секретарь.

Он снял трубку.

— Доброе утро, Джейн.

— Привет, дорогой. Мне не хватало тебя сегодня.

— Я ушел рано. Ты же сладко спала, и я не стал тебя будить.

Она рассмеялась.

— Разве это не чудо? Я не верю своим глазам. Столько людей.

— Приехало уже две с половиной тысячи.

— А сколько еще приедет?

— Не знаю. Мне не говорили.

Она вновь рассмеялась.

— Глупыш. Зачем ждать, пока кто-то тебе скажет. У тебя же на столе компьютер. На него выводится вся информация.

— Я не знаю, как им пользоваться.

— Просто. Набери на клавиатуре код. И информация автоматически появится на экране.

Он покачал головой.

— Ничего у меня не выйдет. Я забыл код.

— Разве у тебя нет инструкции?

— Есть, но мне в ней не разобраться. Все слишком сложно.

— У тебя психологический блок. Ты можешь запомнить каждое слово из Библии, но не в силах прочесть элементарную инструкцию. Я дам тебе код: 21-30-219-17.

Он нажал на клавиатуре соответствующие кнопки. И тут же вспыхнул экран.

— Три тысячи четыреста шестнадцать.

— Церковь столько не вместит. Хорошо, что в часовнях установлены большие экраны. Там хватит места по меньшей мере на тысячу человек.

— Пожалуй, надо поставить в известность регистрационный центр.

В трубке опять зазвучал ее смех.

— Ничего тебе делать не надо. Компьютер выдает каждому карточку с указанием его кресла в церкви. Как только свободных мест не остается, он переключается на часовни.

— Что бы я без тебя делал?

Снова смех.

— Это двусмысленный комплимент. Все еще ходил бы в холостяках и не был бы отцом двоих детей.

Пастырь улыбнулся.

Маленькому Джейку уже пятнадцать месяцев, а Линде Рей на следующей неделе исполнилось три.

— Как они сегодня?

— Отлично. Сейчас с ними дедушка. Давно уже я не видела его в таком хорошем настроении. Но звоню я не по этому поводу. Как насчет того, чтобы прийти домой на ленч?

— Едва ли получится. У меня столько дел. Сейчас вот надо спуститься вниз и поздороваться с Рут Картер Стэплтон.

— Кто это?

— Сестра Джимми Картера.

— Я не знаю и его.

— Губернатор Джорджии, который, скорее всего, станет кандидатом демократической парии на президентских выборах. Она, кстати, тоже проповедник. А потом мне надо в аэропорт. Прилетает губернатор Техаса.

— Жаль. Так когда же мы тебя увидим?

— Это старая присказка, но своего значения она не потеряла до сих пор, — он рассмеялся. — Увидимся в церкви.

— Если б я не любила тебя, мне не оставалось бы ничего другого, как ненавидеть.

— Я тоже тебя люблю. — Он положил трубку.

Тут же загудел аппарат внутренней связи.

— Пришел мистер Линкольн.

— Пригласите его ко мне.

Продюсер вошел в кабинет с несколькими листами сценария в руке. Он улыбался.

— Я думаю, мы предусмотрели все.

Улыбнулся и Пастырь.

— Очень на это надеюсь.

Маркус положил сценарий на стол.

— Вся необходимая информация здесь есть. Мы оставили вам пятнадцать минут на саму проповедь.

— И все? — удивился Пастырь. — А куда подевалось остальное время? Я думал, у нас полтора часа.

Маркус рассмеялся.

— Сорок пять минут уйдет на представление гостей. Должен же каждый из них сказать хоть пару слов.

— А еще полчаса?

— Фильм о Черчленде, отрывки из ваших выступлений в телепередачах, фотографии, запечатлевшие вас со знаменитостями и тому подобное. Главное для вас — начать ровно в три и закончить в половине пятого. Тогда у нас хватит времени, чтобы смонтировать передачу и передать ее по каналам связи. На восточном побережье мы выйдем в эфир в десять вечера, на западном — в семь.

— Хорошо.

— Контроль времени будет вести Джим Уоден. Следуйте его указаниям и можете ни о чем не беспокоиться. — Он встал. — Если у вас возникнут какие-то вопросы, вы найдете меня в моем кабинете этажом ниже. Наши участники передачи будут на сцене за пятнадцать минут до ее начала.

— Отлично.

Маркус улыбнулся.

— Удачи вам.

— Благодарю, — кивнул Пастырь. — Она понадобится нам всем.

В кабинете послышался далекий гул идущего на посадку самолета. Пастырь подошел к окну. Пассажирский лайнер коснулся колесами бетонной полосы. В солнечных лучах его крылья блестели серебром. Пастырь глубоко вздохнул.

Почти два года тому назад он вернулся из Далласа с Джейн. Летели они на личном самолете старика, приземлились на его аэродроме на ранчо. В дом он однако не вошел, а попросил отвезти его к фургону, что все еще стоял рядом с большим тентом на поле неподалеку от города.

Новости распространяются быстро. Джо и Беверли уже ждали его в фургоне.

— Как самочувствие? — спросил Джо.

— Нормально, — бесстрастно ответил Пастырь.

— Когда свадьба?

Пастырь постарался изгнать удивление из голоса.

— Откуда ты об этом знаешь?

— Это же не тайна. Она первым делом позвонила сюда, чтобы узнать, где тебя найти.

— Это ничего не объясняет.

— Она плакала, когда я говорила с ней, — добавила Беверли. — Я спросила, что случилось, и она ответила, что забеременела. — Беверли вытащила пачку сигарет. — А сегодня утром к нам пришла Чарли. Очень расстроенная. Она встречается с Ларри, телохранителем Рэндла. Он заезжал к ней в три часа ночи, чтобы сказать, что ты собрался жениться на дочери старика.

Пастырь молчал.

— Ты знал, что она — его дочь? — спросила Беверли.

Он покачал головой.

— Я выяснил это только сегодня ночью.

— И ты намерен жениться?

Он посмотрел на Беверли.

— Разве у меня есть выбор? Я не могу все порушить.

— Сука! — раздался за его спиной голос Чарли.

Пастырь резко обернулся. Он не слышал ее шагов.

— Сука! — повторила Чарли. — Она все это подстроила.

— Ты ошибаешься, — запротестовал он. — Она не виновата.

— Никому не требуется трех месяцев, чтобы понять, что ты беременна. Что бы ты сделал, если б кто-то из нас пришел к тебе с подобным известием? Оттащил бы к ближайшему врачу.

Пастырь предпочел промолчать.

— Ты даже не любишь ее, — продолжила Чарли. — Тебя манят деньги старика.

— Аборт — это грех. Священное писание его запрещает.

— Ерунда. Когда тебе это выгодно, ты начинаешь его цитировать. Надоело. Почему бы тебе хоть раз не сказать правду: ты клюнул на богатство.

— Дело не в богатстве, — покачал он головой. — Это шанс послужить Богу.

— Ты можешь утверждать, что хочешь, но у меня и девушек свое мнение. Когда-то мы тебе верили, но не теперь. Ты ничуть не отличаешься от других. Ты просто плюнул на нас. Мы сегодня же уходим отсюда.

— Подождите. Дайте мне шанс показать вам, что ничего не изменилось. Мы по-прежнему будем работать во славу Иисуса Христа.

— К тому же ты еще и глуп, — голос Чарли сочился презрением. — Ты даже не видишь, что работаешь не на Иисуса Христа, а на Джейка Рэндла.

Прежде чем он успел ответить, она повернулась и выбежала из фургона.

Он посмотрел на Беверли, потом на Джо.

— Пойдите за ней. Может быть, вы сможете уговорить ее.

— Джо и я провели с ними все утро. И не смогли переубедить их. Они считают, что ты их предал. Только Тарц остается.

— А вы? — спросил он после короткой паузы.

— Мы остаемся, — ответил Джо. — Мы не против того, чтобы запустить руку в банку меда.

— Вы думаете, я женюсь из-за денег?

— Мне без разницы, — Джо широко улыбнулся. — Ты — проповедник, и твое дело проповедовать. И мне все равно, как ты это делаешь.

— А что скажешь ты? — повернулся он к Беверли.

Улыбнулась и она.

— Я давным давно решила идти с тобой. И твои поступки роли не играют. Кроме того, буддист не имеет права судить христианина.

— Важно другое, — вставил Джо. — Хочешь ли ты, чтобы мы остались?

— Ты знаешь, что хочу, — незамедлительно ответил Пастырь.

Джо повернулся к Беверли.

— Тогда мы остаемся.

Пастырь посмотрел на нее. Она кивнула.

— Хорошо. Я рад.

— Мы торчим, как два гнилых зуба, — заметил Джо. — Они постараются уговорить тебя избавиться от нас.

— Им это не удастся.

— Раз у нас свадебная атмосфера, ты не будешь возражать, если мы с Беверли тоже поженимся?

— А как насчет твоей жены и детей в Каролине? — спросил Пастырь.

— Мы не были обвенчаны. Кроме того, она вышла замуж за другого парня.

— Тогда я не возражаю.

Джо просиял.

— Значит, нам пора поздравить друг друга.

Пастырь глубоко вздохнул.

— Пока еще нет. Сначала я хочу поговорить с девушками. Я не могу допустить, чтобы они ушли с обидой в сердце.

ГЛАВА 14

Он пересек поле, поднялся по трем ступенькам, постучал в дверь их фургона.

— Кто там? — приглушенно спросили из-за двери.

— Пастырь.

— Уходи. Нам нечего сказать тебе.

— Но я хочу поговорить с вами.

— Мы не хотим тебя слушать. Уходи.

Он попытался открыть дверь. Заперто.

— Откройте дверь.

— Нет.

Он повернул ручку и одновременно ударил в дверь тяжелым башмаком. Замок не выдержал, дверь распахнулась, он вошел в фургон.

— Извините.

Девушки стояли у своих коек. Между картонных коробок и чемоданов. Пахло выкуренной сигаретой с «травкой». Пастырь медленно переводил взгляд с одной на другую. Ни одна не отвела глаз.

— Ладно. У кого есть «косячок»?

Ответа не последовало.

— С чего такой эгоизм? Я не откажусь от пары затяжек.

Девушки переглянулись.

Затем Мелани протянула ему наполовину выкуренную самокрутку. Он взял ее, зажег, сел на стул у двери и два раза глубоко затянулся. Задумчиво кивнул, затянулся еще раз и вернул окурок Мелани.

Затяжка, и окурок перекочевал к Чарли. Она последовала примеру Мелани и передала его дальше. Когда затянулась последняя девушка, от него уже ничего не осталось.

— Есть еще? — спросил он.

— Стоило ради этого вышибать дверь? — бросила Чарли.

Их взгляды встретились.

— Полагаю, после нашего разговора ты знаешь, что причина в другом?

Она уставилась в пол. И ничего не ответила. Он оглядел девушек, прежде чем заговорить вновь.

— Действительно, у меня была причина врываться сюда.

Мы давно знаем друг друга, многое пережили, и я слишком вас люблю, чтобы просто отпустить от себя.

Вновь за всех ответила Чарли.

— Мы тебе больше не нужны. Ты тоже отсюда уедешь.

И опять он посмотрел ей в глаза.

— Я никуда не поеду, зная, что вы не поедете со мной.

Вы нужны мне больше, чем когда-либо.

— Если это так, то почему получилось, что ты мотался по всей стране, а мы сидели как привязанные. А появляясь здесь на день или два, ты никогда не говорил с нами, вечно пропадал на каких-то совещаниях. И вот теперь мы узнаем, что ты женишься на этой богатой сучке.

— Я не знал, что вас держит здесь обет безбрачия. Я полагал, что главное для нас — любовь друг к другу и Иисусу Христу.

— Ты говоришь о любви к нам, но все это время трахал ее.

— Уж ты-то, Чарли, знаешь, что это не так.

— Ничего я теперь не знаю, — она быстро отвернулась, чтобы он не увидел покатившиеся из глаз слезы. Пастырь встал, шагнул к ней, взял за руку, развернул к себе.

— Чарли.

Она уткнулась лицом в его плечо.

— Почему ты не отпускаешь нас, Пастырь? Чего ты от нас хочешь?

Он погладил ее по волосам.

— Того же, что и всегда, Чарли, — над ее головой он оглядел остальных. — Помните, что я сказал, когда мы уезжали из общины под Лос-Олтосом? Я хотел, чтобы мы сообща построили церковь, в которой мы могли бы показать людям путь к Богу. И я хотел, чтобы вы помогли мне в этом.

Он помолчал. Но никто не произнес ни слова.

— Все осталось прежним. И я не изменился. Я по-прежнему хочу, чтобы вы все время помогали мне. Вы по-прежнему мне нужны. Нужна ваша вера, ваша любовь. Без них я не смогу построить церковь.

На этот раз заговорила Мелани.

— Ходили разговоры, даже до известия о твоей женитьбе, что ты собираешься выгнать нас.

— От кого ты это слышала? — спросил Пастырь.

— От местных. Они говорили, старик Рэндл требует, чтобы ты избавился от своего гарема.

— Почему вы слушали их? Почему не пришли ко мне?

— Мы хотели прийти. Но ты всегда занят. И постоянно куда-то уезжаешь.

Он задумался.

— Вот что я вам обещаю. Если вы захотите о чем-то поговорить со мной, приходите. Я всегда найду для вас время. — Теперь они все смотрели на него. — Так вы остаетесь?

Пастырь посмотрел на распечатку, лежащую перед ним на столе, потом на Беверли.

— Больше шести миллионов долларов?

— Совершенно верно. Именно столько «Фонд Рэндла» вложил в Черчленд. Земля и здания принадлежат им. Мы получаем их в аренду сроком на десять лет, сами платим за техническое обслуживание и услуги и ежегодно выплачиваем им по шестьсот тысяч долларов.

— То есть плюс пятьдесят тысяч долларов в год.

— Мы также должны им чуть больше пятисот тысяч долларов, потраченных «Фондом Рэндла» на рекламную компанию в прессе и на телевидении.

Пастырь покачал головой.

— Мы начинаем дело с гирей на шее.

— Таковы условия договора, который ты подписал, бесстрастно ответила Беверли. — Если мы выплывем, Рэндл не останется в накладе.

— А если нет?

— Тогда он выбросит нас и заберет землю и здания себе.

— А что он будет с ними делать?

Беверли пожала плечами.

— Не знаю.

Внезапно Пастырь расхохотался.

— Ничего он с нами не сделает. Если мы не сможем расплачиваться с ним в срок, он все равно нас не вышвырнет. Потому что в противном случае ему придется засунуть церковь вместе с часовнями и аэропортом себе в зад. Думаю, здесь он перемудрил.

Лицо Беверли оставалось бесстрастным.

— Возможно.

— С какого дня мы должны платить за аренду Черчленда?

— Уже платим. Наш текущий долг «Фонду Рэндла» составляет четверть миллиона долларов.

— Хорошо. Начнем платить, когда сумма долга дойдет до миллиона.

— Как такое возможно? — спросила она. — Мы уже получили по почте триста тысяч долларов, а ведь официально мы еще не открылись.

Пастырь посмотрел на нее.

— Ты казначей церкви, не так ли?

— Да.

— Кто первым считает деньги?

— Я.

— Так вернемся к тем правилам, которых мы придерживались, путешествуя по стране. Тот, кто считает деньги, принимает решение кому и сколько платить.

На ее лице отразилось недоумение.

— Тогда ты как раз этому противился.

— Сейчас ситуация изменилась. Я уверен, что эти деньги принесут больше пользы, если пойдут на богоугодные дела, а не на банковский счет моего тестя.

— Хорошо, — Беверли начала собирать лежащие перед ней бумаги.

Зажужжал аппарат внутренней связи.

— Мистер Уоден звонит из пультовой, — сообщила секретарь. — Он говорит, что до начала шоу остался час, и спрашивает, не пора ли присылать гримершу?

— Пусть она зайдет через пятнадцать минут. — Пастырь отключил аппарат внутренней связи и жестом остановил Беверли, уже поднявшуюся из-за стола. — Одну минуту.

Она молча смотрела на него.

— Все пожертвования проходят через компьютер?

Она кивнула.

— Нельзя ли сделать так, что в него поступала не вся информация?

— Трудное дело. Этим занимается отдел Джейн. Она отличный специалист.

— Это я знаю. Но я спрашиваю не ее, а тебя. Можно или нельзя?

— Повтори, это трудное дело. Но такая возможность есть.

— Тогда воспользуйся ею. Я хочу чтобы о десятой части поступивших в наше рапоряжение средств знали только я и ты.

— Хорошо. — Она улыбнулась. — Ты становишься настоящим китайцем.

— Нет, это всего лишь меры предосторожности. Слишком много церквей оказалось во власти бессовестных людей. Я хочу обезопасить нас от этого.

После ее ухода Пастырь снял трубку и набрал номер.

— Слушаю, — ответила Чарли.

— Как дети? Ее голос вибрировал от волнения.

— Все отлично. Мы уже переоделись и идем в гримерную.

— Хорошо. Никто не баловался «травкой»?

— Как можно. Зачем нам так рисковать?

— Отлично. Увидимся внизу. А после шоу соберемся и покурим вместе.

— Мы будем только рады.

— Благослови вас Бог. — Он положил трубку и нажал клавишу на аппарате внутренней связи.

— Соедините меня с братом Вашингтоном.

Аппарат зажужжал буквально через минуту.

— Ты готов? — спросил Пастырь.

— Надел свой лучший костюм, — ответил Джо.

— Тогда зайди ко мне. Я жду гримершу.

— Иду, — Джо рассмеялся. — Но мне гримерша не нужна. Я и так выгляжу достаточно загоревшим.

Сорок пять минут спустя он стоял под сценой, на платформе подъемника. Шахта выходила прямо к кафедре и он мог появиться за ней, как по мановению волшебной палочки. Пастырь смотрел на экран монитора. Над головой запел хор и экран тут же ожил.

Съемка велась с вертолета. Камера показала вход в церковь, людскую толпу у дверей, потом гигантский крест, подвешенный меж двух башен. И тут же включилась другая камера, внутри церкви.

— В день двухсотой годовщины провозглашения независимости Соединенных Штатов Америки, — загремел голос диктора, — Дом Господний церкви триумфа христианской Америки приглашает вас в Черчленд, штат Техас, на торжественное открытие первого фестиваля веры.

Медленно камера обежала возвышение на сцене, крупным планом выхватывая лицо каждого из гостей, дабы зрители их узнали.

А диктор продолжал.

— Уважаемые гости, дамы и господа, Дом Господний церкви триумфа христианской Америки имеет честь представить вам своего пастора…

Ожил маленький радиопередатчик в ухе Пастыря, и одновременно платформа медленно пошла вверх.

— Держитесь, доктор Толбот, — донесся до него голос Джима Уодена, — вы на пути в небеса.

Пастырь улыбнулся шутке. Как только платформа встала вровень с полом, диктор громовым голосом закончил фразу:

— … преподобного доктора Эндрю Толбота.

Собравшиеся зааплодировали. Глядя на них, Пастырь впервые почувствовал, каким он наделен могуществом. Могуществом, способным достичь всех этих людей, изменить их жизнь, привести их ближе к Богу. Ни одного свободного места. Зал забит до отказа теми, кто смотрел на него с верой и надеждой.

Он поднял руки над головой, призывая к тишине, и аплодисменты стихли. Повернулся к возвышению за спиной, вновь оглядел зал.

— Братья и сестры во Христе, давайте начнем наш праздник с молитвы.

Он сложил руки перед грудью и посмотрел в пол. Сидящие в зале замерли.

— Мы благодарим Тебя, о Господи, за то, что Ты обратил нашу мечту в явь. Мы посвящаем себя и эту церковь служению Тебе, как указано нам в житии Твоего единственного и возлюбленного Сына Иисуса Христа. И все устремления наших умов, тел и сердец мы направим на то, чтобы нести людям Его святое слово…