Соблазнительная лгунья

Глава 5

«Дорогой дневник!»

Когда Джульетт прочитала первую строчку, все внутри у нее сжалось. Такое было и раньше, когда они с Гарриет разговаривали о матери днем. Теперь, когда Джульетт читала строки, написанные почерком, так похожим на ее собственный, чувство боли проявилось с новой силой.

«Я ужасно скучаю по Уильяму с тех пор, как он уехал в Индию, и скучаю даже больше, чем ожидала. Я бы могла любить его, если бы он пахал землю, или управлял гостиницей, или занимался чем-нибудь простым и понятным, а не был сыном одного из самых богатых банкиров Лондона. Он говорит, что обязательно женится на мне, когда вернется из Индии, и затем мы оба станем работать, пусть без денег, но всегда вместе!

Но что-то не дает мне покоя, что-то до сих пор меня тревожит… Может, оттого, что наши отношения были тайными. Но ведь в письмах Уильям говорит, что любовь его крепнет с каждым днем разлуки, и клянется, что мнение семьи для него безразлично.

Дорогой дневник, мне очень не хочется, чтобы в конце концов я оказалась одураченной девочкой. Но сегодня мне хочется верить в лучшее, в этот прекрасный день».

Джульетт отложила дневник и задумалась о том, что сказала ей Гарриет. Ведь все закончилось так печально для ее матери – и из-за самой Джульетт, и из-за того, что денег на двоих не хватало, и из-за того, что, как сказала Гарриет, «сердце ее было изранено, но не разбито. Она любила тебя, детка, любила больше всего на свете, но мужчин возненавидела всем сердцем. Но кто может винить ее за это?»

В тот день Гарриет посмотрела на нее внимательно, как смотрела всегда перед долгим серьезным разговором.

– Иногда ты просто копия своей матери, Джульетт. А это может дорого тебе обойтись. Не позволяй поймать себя в ту же ловушку, куда попала твоя мама.

Джульетт улыбнулась и попыталась отшутиться от мрачных предупреждений Гарриет, но та была неумолима.

– Мне кажется, у тебя уже появилась какая-то тайна, – произнесла Гарриет, внимательно глядя на девушку.

– Поверь, мам, у меня нет ни малейшей тайны, просто поверь, – сказала она. То, как складывались ее отношения с американцем, не могло привести ни к каким тайнам.

Прозвенел колокольчик из комнаты Сары, и Джульетт, убрав дневник в ящик, отправилась узнать, что было нужно ее хозяйке.

Как только Джульетт вошла в комнату, она увидела, что Сара плачет. Джульетт знала, что Сара хотела, чтобы ее воспринимали как равную, как друга, но она не могла себе позволить подойти и обнять ее, как она обняла бы плачущую Каролин.

– Все ли в порядке? – спросила Джульетт у Сары, сидевшей в кровати и вытиравшей набегающие слезы.

– Я в таком бешенстве, что, кажется, сейчас закричу в голос! – ответила Сара, спуская ноги с кровати. – Честно, иногда хочется просто уйти из этого дома куда глаза глядят и никогда не возвращаться!

– Что стряслось? – вздохнула Джульетт, пока Сара усаживалась перед зеркалом. Это стало у них практически обрядом – лучше всего им разговаривалось, когда Джульетт укладывала волосы Сары и помогала ей одеваться.

– Снова мама, ясное дело! Во-первых, она все никак не успокоится с Каролин и ее «недостойным поведением», как она это называет. Во время ужина Каролин, по ее словам, «до сих пор хлюпала носом». Мама говорит, что если это повторится еще раз, то она выставит бедняжку.

Джульетт покачала головой:

– Чувствую, надо поговорить с Каролин.

– Обязательно. Я. тоже поговорю, но тебя она послушает охотнее. Мне очень не хочется, чтобы Каролин осталась без работы.

– Ясное дело, – ответила Джульетт.

– Ну а во-вторых, еще один спор, где мне не победить маму, пока я здесь живу. Помнишь Гавина Гамильтона, джентльмена, приходившего к нам вместе с Фокскрофтами?

Джульетт кивнула. Она помнила этого молодого человека, он даже показался ей вполне симпатичным.

– А он милый, – сказала она.

– Ну тут-то я не спорю. Но ведь на этом все и кончается! Он миленький, но он об этом знает и потому считает, что женщины должны валиться ему под ноги пачками, к тому же он один из самых богатых холостяков Лондона. Я тут объяснила маме, что он меня совершенно не интересует, а она все равно изо всех сил старается свести меня с ним. А уж если она за это взялась – только держись!

– А вы его хорошо знаете? Может, он лучше, чем кажется?

– Могу предположить, что он еще хуже, чем кажется. И вообще, на чьей ты стороне? – лукаво улыбнулась Сара.

– Все эти красавцы совершенно ни на что не годятся, – вздохнула Джульетт. Она подумала о Томасе Джеймсоне – без сомнения, самом красивом из мужчин. И наверняка он был о себе не меньшего мнения, чем Гавин Гамильтон, поскольку мог так обращаться с женщиной, просто попавшейся ему на глаза.

– Джульетт, послушай, а может, ты сходишь с ним в театр вместо меня? – спросила Сара. И тут она повернулась и внимательно посмотрела на Джульетт: – А ты уже придумала, как поговорить с сэром Роджером?

– Я еще не уверена, что это следует делать.

– Нет-нет, брось, – сказала Сара, поднимаясь. Она открыла шкаф и стала перебирать одежду. – Ты действительно думаешь посвятить в это меня одну? Может, ты говорила об этом слугам?

– Только Каролин, – ответила Джульетт, – но она поклялась молчать. А вот миссис Уинстон до сих пор остается в неведении, – с улыбкой добавила она.

– А вот на эту картину я бы с удовольствием посмотрела. На самом деле у нее золотое сердце, но не хотела бы я оказаться на месте того, кто запоздает хоть на секунду, выполняя ее приказания. – Лицо Сары просияло. – Джульетт, пообещай, что ей ты преподнесешь эту новость в моем присутствии!

– Этого я, пожалуй, делать не стану вообще, – сказала Джульетт, подумав, что ждало бы любую служанку, попробуй она сказать такое хозяйке. – И вообще, я не решила, что мне с этим делать.

– Когда ты определишься, просто скажи мне, и я поговорю с папой. Думаю, он сможет взглянуть на это здраво и с меньшей долей истерики, нежели мама.

– И меня тут же уволят, Сара. И вы это прекрасно знаете.

– Я бы так не сказала, – ответила Сара, – я думаю, мама бы послушала папу. – Она обернулась и посмотрела Джульетт в глаза. – Но если подумать, при всех твоих умениях, даже если случится самое неприятное и мама действительно тебя уволит, неужели ты не сможешь устроиться еще лучше? Нет, сама-то я надеюсь, что мы с тобой не разлучимся, ведь когда я стану жирной старой девой, кто-то же должен будет запихивать меня в корсет. Но при этом я понимаю, что рано или поздно нам придется расстаться и ты можешь в любой момент пойти работать в ателье.

Джульетт нахмурилась:

– Даже если мне придется уйти и сидеть без денег, подруги Гарриет, конечно, ее не оставят, но сейчас на нее тяжело смотреть, работать она точно не может. Если бы не я, у нее ничего бы не было, и это все после многих лет тяжелейшего труда. Наверное, ей лучше бы всю жизнь проработать в ателье, но ведь она ведет себя совсем как я, она слишком искренняя и независимая. Когда я работала у мадам Дюпон на Эссекс-стрит, то она мне сказала, что руки у меня золотые и глаз наметанный, но она предпочтет взять криворукую неумеху, чем еще раз выслушать меня.

Сара улыбнулась:

– Ну, она лишилась превосходной работницы, и при этом мне очень повезло. Я даже благодарна ей за это. Но все же если ты хочешь, чтобы я поговорила с папой, лучше это сделать сейчас, а не в Гемптоне.

– Нет, торопиться тут ни к чему. Может быть, на следующей неделе…

– Ну как хочешь, мисс Упрямица. Но при этом помни, что в Гемптоне ты должна быть предельно собранной.

– Да, я слышала, там ведь совсем другая атмосфера, да и платье вам надо будет менять три раза в день…

– Нет уж. Неужели ты думаешь, что я буду, как болванчик, следовать этим дурацким правилам? Поверь, у тебя будет значительно больше времени, чем у остальных служанок, потому что я бы лучше переоделась крестьянкой, чем меняла платья с упорством моей мамы.

Джульетт улыбнулась, прекрасно понимая, что Сара далеко не так независима, как бы ей хотелось об этом думать. Она гордилась своими принципами и тем, как упорно она их отстаивает, но дурачить тут было некого: много раз Джульетт видела, что Сара идет на компромисс, когда отступление от принципов дает позитивные результаты. И уж точно не было сомнений в том, что в Гемптоне ей придется целиком соответствовать ожиданиям матери.

– У тебя будет свободное время, но тебе будет на что отвлечься, – весело сказала Сара, и ее лицо стало похоже на лицо шаловливого ребенка.

– Да, могу себе представить, – вздохнула Джульетт.

Сара покачала головой в ответ:

– Нет, не можешь! Среди папиных гостей будет твой американец.

– Значит, Энид была права, – сказал Томас Чизволду, пока тот паковал свой чемодан. Томас знал, что Чизволд не похож на других английских аристократов: у него почти не было слуг и ему нравилось делать все самому, не притворяясь, что в одиночку он не может справиться со своими шнурками.

А еще ему можно было доверять.

– Значит, ты теперь лишился всех активов?

Томас до сих пор сам не мог понять, насколько велики его долги. Он все думал, как же он мог так просчитаться. Он никогда не приветствовал саму идею партнерства, но Хэнк так долго уговаривал его… Неужели Хэнк, его самый верный товарищ, не понимал, что Сайрусу Комптону нельзя доверять?

С того времени как умер Квентин Макклайнт, Томас не доверял никому, был одиночкой до мозга костей во всем и полагал, что это самое верное решение. Но он доверял Хэнку и понимал, что Хэнк и сам не знал, как обстоят дела в компании «Джеймсон и Комптон».

– Все, что я знаю, – дела мои плохи, – сказал Томас.

– И этого, полагаю, ты никому не скажешь, – ответил Чизволд, застегивая чемодан.

– Я вообще не знаю, что мне говорить. Сам я с закрытыми глазами могу построить яхту, которая возьмет первый приз на любой регате, но что я могу теперь сказать о своем партнере? – Он сокрушенно покачал головой. – На самом деле я бы сейчас с большой охотой вышел из этого дела и открыл новое, но ведь мои люди рассчитывают на меня.

Он подумал, как нелегко Хэнку будет узнать новость о предательстве Комптона, которого он сам рекомендовал своему другу. Но с другой стороны, Томас и сам не ребенок и сам виноват в том, что поступился принципами и взял себе компаньона. Теперь у него не было ни гроша, и при этом он успел отрекомендоваться в самых лучших домах Лондона, а теперь ему надо ехать в Гемптон, где он встретит еще с добрый десяток представителей высшего света.

Его очень удивило предложение лорда Уайтхолла, и лорд Уайтхолл это почувствовал.

– Можете считать, что это мое хобби. Я, знаете ли, очень люблю знакомить иностранцев с нашими традициями, – сказал он, – и я полагаю, что вы еще ни разу не выезжали на охоту в поместье. Почему бы вам не приобрести такой опыт?

Томас согласился сразу – отчасти из-за того, что это давало ему возможность сразу обговорить несколько дел, отчасти из-за того, что лорд Уайтхолл упомянул о сэре Роджере, который будет в числе приглашенных. Томасу удивительно нравилось общество сэра Роджера.

Но была еще одна немаловажная причина. Ведь там будет семья лорда Уайтхолла, а это значит, что Томас сможет снова увидеться с мисс Уайтхолл.

С Квентином они были как братья. Томас прекрасно понимал, когда и что нужно Квентину, которому уже было десять, хотя он не мог говорить. А если и возникало какое-то непонимание, то они всегда могли обменяться своего рода сигналами. А если вдруг Томас понимал его неправильно, они запросто могли посмеяться над этим.

Кайлу, брату Квентина, было четырнадцать, а Ричи – пятнадцать, и Томасу они казались взрослыми мужчинами. Все четверо ребят должны были помогать их отцу Майку, который работал на верфи от зари до зари. Иногда мальчишки весь день пилили, иногда таскали бревна, иногда целый день заколачивали гвозди и возвращались домой практически оглохшими.

Старшие ребята частенько ныли, но Томас никогда себе этого не позволял. Он прекрасно понимал, что его держат у Макклайнтов лишь потому, что он работник, и Майк Макклайнт никогда не видел его бездельничавшим. Если Томас ничего не делал, у него не было прав спать в доме Майка или есть с ним за одним столом.

Но в тот день все было иначе. Было воскресенье, и даже такой работяга, как Майк, позволял себе отдохнуть.

Томасу очень нравились воскресенья, когда они с Квентином спокойно могли побродить. Они ходили к докам и смотрели, какие предметы прибивает к берегу, иногда подбирая что-нибудь на память, а могли и пройтись по улицам, глазея на прохожих и их собак. Но в тот день ребята пошли гулять все вчетвером, что огорчило Томаса. Казалось, что Кайл и Ричи за что-то злятся на них, но, к досаде Томаса, Майк всегда просил их не ссориться и держаться вместе.

– Это все ты виноват! – кричал Ричи, тряся Квентина за плечи. – Трус! Трус!

– Да брось ты его! – сказал Кайл. – Давай разберемся с этим потом. Ну, кто пойдет к докам?

Ни слова не прозвучало в ответ, но все они пошагали по направлению к докам, значит, все были согласны.

В это время там не было ни души, и Томасу это очень понравилось. Солнце светило, и Квентин шел, улыбаясь так, как он всегда улыбался, когда братья обращались с ним хорошо.

– Глядите, вон парусник, – сказал Кайл, – а вчера его здесь не было.

– А, это Добсон его вчера привел поздно вечером.

– Он больше всех остальных кораблей в бухте! – добавил Ричи. – Не может быть, чтобы это был парусник Добсона.

– Представьте, как здорово с него прыгать в воду! Для этого надо быть храбрым-прехрабрым храбрецом! – воскликнул Кайл и посмотрел на Квентина: – А ты храбрец?

Квентин был напуган. Томас знал, что братья разговаривают с ним только тогда, когда хотят его подразнить. Они считали, что их мать любит только Квентина, поэтому не упускали случая как-нибудь его задеть.

Внезапно Квентин кивнул и показал на себя.

– Не сходи с ума, – сказал Томас, – ты же даже по лестницам не любишь карабкаться!

Квентин помотал головой и снова показал на себя.

– Ты не настолько хорошо плаваешь, – продолжал уговаривать его Томас, – да и вода смотри какая неспокойная.

– Слушай, ты, заткнись-ка, – рявкнул Кайл. – Он решился, ну пусть и прыгает.

– Тогда ты первый. Тебе же самому слабо! – почти кричал Томас.

– Дурак, не лезь не в свое дело! С каких это пор ты тут нами командуешь?

– Всеми нами командует ваш отец, – задыхаясь от гнева и ужаса, отвечал Томас, – а ты не имеешь права никому ничего приказывать.

– Слушай, ты, сирота недоделанная, – подошел к нему Кайл, – я вон чего могу!

Томас никогда не был слабаком и мог за себя постоять – не зря же он прожил на улице пять лет, но Кайл был на четыре года старше, а значит, больше и сильнее. Он кинулся на Томаса, сгреб его в охапку и скрутил руки за спиной.

– А я знаю, что ты можешь! – весело крикнул Кайл. – Твой правильный приятель в тебя не верит, а я вот знаю, что ты можешь! Давай, прыгни – тогда я отпущу Томми.

– Квентин, не надо! – в отчаянии кричал Томас.

Но Квентин был серьезнее, и Томас понимал, к чему все идет. Он хочет доказать Кайлу и Ричи, что он может это сделать, а еще он собирается это сделать не просто так, а для Томми.

Он полез на парусник, лез быстрее, чем Томас мог предположить, наверное, оттого, что хотел покончить с этим как можно быстрее. Уже наверху он остановился, крепко держась, и Томас было понадеялся, что Квентин одумается.

– Кайл… ты бы это… сказал ему, что не надо туда лезть, – сказал Ричи. – Если ты не скажешь – скажу я. Он не так хорошо плавает…

Но тут раздался звук, похожий на вскрик, – Квентин прыгнул.

Томас рванулся из рук Кайла и побежал к докам.

Он видел, куда упал Квентин. Там были сильные волны, и он отчаянно старался разглядеть хоть какой-нибудь знак на воде. Но ничего не было видно.

– Ребята, помогите! – закричал он. Кайл и Ричи тотчас оказались рядом.

– Я прыгаю. Кричите, если увидите его, – сказал Томас и прыгнул. Вода была невероятно холодной. Казалось, что сердце его может остановиться. Он задержал дыхание и нырнул. Но перед ним была только темнота.

– Что видно? – заорал он, поднявшись на поверхность.

Кайл и Ричи были перепуганы.

Тогда Томас снова нырнул, было страшно и холодно, но он заставлял себя спускаться под ледяную воду, пока еще была какая-то надежда. Когда он, обессилевший, выбрался на берег, Кайла и Ричи уже не было.

Томас не знал, сколько он пробыл под водой, но его это и не интересовало. Его преследовала одна мысль – его друг погиб.

Время, за которое он добрался до дома Макклайнта, показалось ему вечностью. Когда он вошел, он увидел обувь ребят. В доме плакала Гленда. Кайла и Ричи не было видно.

Майк сидел и успокаивал жену, но когда он увидел Томаса, он встал.

– Убирайся, – медленно сказал он. – Возьми свои вещи и убирайся отсюда, чтобы я тебя больше не видел.

Гленда подняла голову. Ее лицо было залито слезами, горе переполняло ее душу.

– Майку нельзя было доверять тебе. Я говорила ему, а он меня не слушал. Теперь мы потеряли нашего мальчика.

– Но ведь я пытался спасти его, – холодея от ужаса, проговорил Томас, – это Кайл и Ричи заставили его…

– Да, они сказали, что ты сейчас будешь юлить, – выдавила из себя Гленда. В ее голосе слышалась такая боль, такая ярость, что Томас понял: спорить бесполезно. Конечно, она поверит сыновьям, а не ему. Поверит, что это он подбил ее мальчика на какой-то страшный поступок, ей было необходимо в это верить. Томас понял все это, хотя был еще мальчишкой.

Он посмотрел на Майка, и ему показалось, что Майк знает правду. В его глазах Томас увидел боль и жалость. Но вслух Майк сказал:

– Делай так, как она говорит, Томми.

Томас проснулся в холодном поту и первое время не понимал, где он находится. Обычно после снов он думал о своей жизни, и мысли его были спокойны. Море отняло у него самых дорогих людей, но ведь море дало ему его страсть, его дело. Море научило его работать, и он думал о кораблях, которые он построил, о богатстве, которого он достиг, о том, что дало ему море, этот загадочный и мощный партнер.

Но сегодня его мысли коснулись новостей товарищества «Комптон и Джеймсон», крах отбросил его на стартовые позиции. Ему снова надо начинать все с самого начала, с нуля, но теперь, кажется, это будет намного сложнее.