Собрание сочинений. Т. 4. Проверка реальности

Куда я тяжесть эту пру?

Не мученик, но почему-то стал им.

Всю жизнь – под камнем… Но когда умру,

мне камень станет пьедесталом.

Я Прометею может быть подобен,

но я люблю свои мучения

К тому же у меня есть развлечение:

вообразить, что я свободен.

Нет ни имени, ни отчества,

ни лица у одиночества.

Так бывает худо – всё умри! —

даже собеседник – там внутри.

Быть может пулю или нож

не встретишь впереди,

но постоянно ты живешь

с мишенью на груди.

Качаясь, оступаясь, ступаю по канату.

Мне очень страшно. Но таков мой путь.

Я по телам пройду, по близким, если надо.

Мне лишь бы вниз не соскользнуть.

Все в сердце оставляет след кровавый.

Нас вечные сомненья раздирают,

Нас пожирает жажда славы.

Артист живет. Лишь радость умирает.

Прелестная наездница, кружись!

В прожекторе блесни, как меч из ножен!

Но если ты – мечта, любовь и жизнь,

То почему же твой скакун стреножен?

Держат тебя парашютные стропы.

Только в грядущее прыгать не пробуй,

Нет над тобой почему-то

Ни крыльев, ни парашюта.

—Глядите, братья, дети, внуки,

как я несу свой тяжкий крест!

—Ты в пустоте раскинул руки.

—Довольно странен этот жест.

Как сложно все кругом, взгляните,

Все эти рычаги и нити!

Всё есть: комфорт, прогресс и моды —

И нет, единственно, свободы.

—Да, на себя мы взяли обязательства…

—Нас в сеть свою поймали обстоятельства,

в них путаются лучшие умы…

—Мы – не рабы, скорее рыбы – мы.

—Будь ты проклят, индивидуум!

—Наш сократ, гляди, что выдумал! —

Будто все мы связаны, как шизики!

Сам запутался наш гегель в метафизике!

Есть на свете сети, мышеловки,

Кандалы, наручники, веревки.

Но куда теснее и больнее

Два колечка – цепи Гименея.

История, ты – анаконда,

Сжимаешь мертвых и живых.

Но и сама ты несвободна,

Свиваясь в кольцах роковых.

Компания, случайное соседство —

и друг от друга никуда не деться.

Вот и живем таким компотом:

впритирку – умник с идиотом.

Нас кто-то заставил участвовать в беге.

Бежим, спотыкаемся, нам не везет.

Мы оба привязаны к нашей телеге:

и тот, кто правит, и тот, кто везет.

В одной упряжке мы – одна семья.

Убить его? Но он – ведь это я!

Язвлю врага и сам страдаю,

ведь сам в себя я попадаю.

Несут футляр: – Пожалуйста, примерьте!

И так с рожденья и до после-смерти

Мы носим формы, саркофаги, склепы.

Вот почему и глухи мы и слепы.

Каждый несет свою тяжесть,

К путам-заботам привык.

Даже развлечься отважась,

Мы не снимаем вериг.

На птиц – аркан, на лис капкан готовится.

На рыб и раков ставят верши.

А человек – он более доверчив

И на любое слово ловится.

Младенцев няни туго пеленают,

и сумасшедших – тоже пеленают.

И сумасшедшие кричат, не понимают,

зачем же няни бьют их и пинают?

Мы все нормальны, мой сосед хотя бы.

Он верует (пусть мучат как хотят),

что прилетят однажды дирижабы,

от козлодеев всех освободят.

Привычный день: одно к другому лепится.

А свежим глазом – полная нелепица!

И вся реальность держится с трудом,

чтобы не вывихнуться в сумасшедший дом!

Нам не освободиться, не проснуться

и милых губ рукою не коснуться.

Повсюду – путы… В паутине серой —

и лилипуты – мы, и гулливеры.

—Хочу тебя, моя виолончель!

—Люблю тебя, мой пламенный кларнет!

Так много лет взывают… Но досель —

ни близости, ни солнца, ни побед.

Нас качает, словно в гамаке.

Пусть нас крепче свяжет воедино

Слово, перстень, лампа Аладдина…

Я один. А где-то вдалеке…

(читать сначала)

Я и милая моя летать умеем.

И когда нас в небо запускают,

Мы летим двойным воздушным змеем.

Мы бы – к солнцу, нитки не пускают.

Как хорошо летать, невысоко хоть.

Ты – в небе, я – в тебе и над тобой!

Но все равно нас связывает похоть —

И ненависть скорее, чем любовь.

Раздвинулось, разъехалось пространство…

Я стаи грустных писем шлю и шлю…

Ни слова от тебя, ни даже «лю»…

Растаяло в пространствах постоянство

Тебе пошлю я связанного голубя.

Пусть упадает в пыли у самых ног

И будет биться встрепанный комок —

И пусть умрет от жажды и от голода.

Оба они умерли давно.

И сердца их пылкие остыли.

Но один другого все равно

Ждет и любит в собственной пустыне.

—А я тебя перетяну!

—Нет, я – тебя! Поддайся!

Ну… Состязанье бесполезное,

Держат их объятья тесные.

Без них не сделать нам и шага.

И Богу мы за них ответим.

Все ж для мужчины – жизнь и благо —

привязанность к жене и детям.

Сопряжена жена с супругом:

Он – домосед, она верна.

Лишь не общаются друг с другом —

у каждого своя тюрьма.

Каждый слышит собственное эхо.

Каждый словно в зеркало глядится.

Это отражение – помеха

Разглядеть вблизи другие лица.

Друг друга слыша и не слушая,

Ложимся рядышком в кровать.

Почти что незачем скрывать

Воинственного равнодушия

—Мне с тобой невыносимо просто,

Не тебя хочу – кого-нибудь:

Негодяя, бабника, прохвоста!..

Ну а ты, для простоты, не будь.

—Куда, чертовка? – Куда попало!

—Тебе вожжа под хвост попала!

—Я разорву ее, визжа,

Что крепче мне нужна вожжа!

Держу ее, но тает, улетает…

—Чего тебе, мой ангел, не хватает?

—Не ангел я, а женщина и баба —

Привязана к тебе я слишком слабо.

Меня ты давишь с равнодушьем танка.

Я – пленница! раба твоя! служанка!

Дави меня! хлещи меня! топчи! —

Лишь целовать позволь твои бичи.

Им, исступленно верящим, не верь ты.

Все женщины – язычницы отчасти.

Им чудятся мужчины в виде жертвы,

Тогда сильней язвит их сладострастье.

Ты думаешь, что мы тебе принадлежим.

Ты возлежал – и мы уже лежим.

Твой ум, страстям принадлежащий, —

Ты нам принадлежишь, нечистый

и дрожащий.

Пусть я всегда в плену противоречий,

Но о тебе не может быть и речи.

Пусть – узы, и неволя, и темница,

Мне лишь бы от тебя освободиться!

К цели мы стремимся с детства.

К цели рвемся из тенет.

Цель оправдывает средства.

Цель все ближе – цели нет.

Ни жить, ни мыслить по-другому…

Привязан ты к семье и дому,

К земле, соседям, старой табуретке…

Да, ты сидишь в отличной клетке.

Живой всегда идет путем живым,

А мертвецы его в могилу тащат.

Нет, если ты живой и настоящий,

сопротивляйся, не давайся им.

Освободиться от ненужной вещи,

От нелюбимого – во что бы то ни стало,

От обстоятельств, нас берущих в клещи,

Всё правильно – но это лишь начало.

Есть много уз. Но если связи с Высшим

Нет, если свыше нам не внушено

Всё, что мы есть, что думаем и пишем,

Всё изначала света лишено.

Не верю разуму и нервам,

Лишь интуиции своей.

Мне говорит она: поверь,

Шестое чувство станет первым.

От уз освободиться —

Как заново родиться.

Только тот рождается,

Кто освобождается.

Человек мне чудится в грядущем

Не летящим, не бегущим, не идущим.

Он сидит – и поза неизменная,

А вокруг работает Вселенная